Страница:
– Все дело в том, что им хочется иметь такого капитана, которого можно уважать и даже боготворить, как я боготворил капитана Хаага, но я этого не заслуживаю. Это основа конфликтов на корабле.
– Это лишь часть правды. Росс действительно преклонялся перед Хольцером и поэтому не может простить вам…
– Его убийства, – вставил я.
– Сэр, поймите: кто бы ни занял место Хольцера, вы или другой капитан, все равно Росс был бы недоволен. Россу было бы легче, если бы обожаемого им капитана просто перевели на другой корабль. Но Хольцер погиб. Росс все еще не может прийти в себя от этой тяжелой потери. В таком состоянии…
– Хватит! – не выдержал я.
– Простите, сэр. – Это была не просто формальная вежливость, в тоне Толливера чувствовалась искренняя жалось. Помолчав, он решился договорить:
– Есть и другие причины враждебности Росса. Он постоянно дразнит Берзеля и доводит его до слез, злобно отзывается о Кане и Аркин, а меня называет… – Выговорить это слово у Толливера не повернулся язык, – За это я однажды уже разобрался с ним в спортзале, и теперь он остерегается обзывать меня в глаза. Но враждебность его от этого…
– Его поведение было безупречным, – перебил я, – пока на корабль не пришел я. Нечего тут выдумывать другие причины. Во всем виноват я.
– А чем тогда объяснить поведение Рикки Фуэнтеса?
– Не знаю. Спросите у него.
– Однажды попробовал. Он впал в такую ярость, что чуть не бросился на меня с кулаками. Пришлось влепить ему три наряда. И с Берзелем не знаю как быть. Когда он повзрослеет? Ума не приложу, что с этими гардемаринами делать? Просто опускаются руки.
– Чушь! – Я вскочил и начал расхаживать по мостику. – Хватит ныть. Выполняйте свои обязанности, гардемарин.
– Есть, сэр.
– Другие трудности есть?
– Да. Ваш друг Алекс воротит от меня нос, говорит только с сарказмом, всячески пытается отделаться от меня. Я не гожусь ему в помощники.
– Может быть, вы слишком остро реагируете на…
– А что я могу сделать, если он старше меня званием? Не могу же я поставить его на место!
– Жаловаться на него мне вы тоже не можете!
– Я не жаловался, а ответил на ваш вопрос! Простите, сэр.
Какого черта я затеял этот дурацкий разговор?
– На сегодня хватит, мистер Толливер. Я закончу дежурство один.
– Вы хотите, чтобы я ушел?
– Да, этим вы доставите мне огромное удовольствие. – Я тут же пожалел об этих словах, но было поздно. Толливер козырнул и вышел. Зачем я это сделал?
На «Гибернии» и «Порции» общение с пассажирами поглощало значительную часть моего времени. Здесь же, на «Виктории», они со мной практически не разговаривали. Бойкот не особенно меня мучил, но все же сидел в душе неприятной занозой.
Сплошные напасти: экипаж, пассажиры. И Джеренс.
Очередной визит. Я отпер дверь его каюты. Джеренс с жалким видом сидел в углу.
– Как дела? – спросил я.
– Наркотик цел.
– Молодец.
– Вы обещали навещать меня каждый день.
– Я так и делаю.
– Разве? – искренне удивился он. – Но последний раз вы заходили ко мне…
– Всего восемнадцать часов назад.
– Сколько мне осталось?
– Тринадцать дней.
– Боже мой! Всю жизнь терпеть такие муки? Нет! Я уже не хочу быть гардемарином.
– Твое дело. – Я встал. – Накачивайся дурью без меня.
– Ну зачем вы меня так мучите? – Джеренс разревелся. – Почему не хотите помочь?
Откуда во мне взялась жалость? Разве он не сам погрузил себя в это дерьмо? Я сел на кровать.
– Ладно, давай поговорим. Садись сюда, – я похлопал рядом с собой по кровати.
– Заберите, пожалуйста, ампулу. – Джеренс сел рядом, вытер слезы. – Вы не представляете, как это трудно.
Я взял его за подбородок, повернул к себе и посмотрел ему прямо в глаза.
– Слушай внимательно. При желании наркотики можно найти всюду. От них нигде не спрячешься. Надо научиться смотреть на них равнодушно. – Должно быть, это звучало, как скучное поучение, нудное морализаторство, но ничего умнее мне в голову не пришло.
Джеренс лег лицом к стене, свернулся калачиком, грустно попросил:
– Вы обещали рассказывать интересные истории. Можно сейчас?
Мне отец не рассказывал ни сказок, ни историй о самом себе, а моя жизнь была такой неудачной, такой мрачной. Что хорошего я мог рассказать несчастному мальчику? Чем утешить?
Но я ему обещал. Надо держать слово. Тяжко вздохнув, я начал повествование:
– Родился я в Кардиффе. Этот город находится в Уэльсе. Когда я был в твоем возрасте, у меня был друг Джейсон…
Не знаю, внимательно ли он слушал, но лежал тихо, лишь иногда шмыгал носом и вытирал его рукавом.
Дня через два Рикки Фуэнтеса застукали ночью в камбузе рыскающим в поисках съестного по холодильникам. Стюард привел его на капитанский мостик, где в это время дежурили Алекс и Толливер. Толливер решился на серьезный шаг – вызвал меня. Вскоре, на ходу застегивая китель, я вошел на капитанский мостик и с порога заворчал:
– Какого черта…
– Он взломал холодильник фомкой, – сразу внес ясность Толливер.
Неужели Рикки на такое способен? Как я в нем ошибался! В приступе бешенства я схватил Рикки за лацканы.
– Как ты посмел! – гремел я, встряхивая его за грудки. – Варвар! Разжалую в кадеты! В солдаты! Отвечай! Как ты посмел?!
– Я поспорил… – лепетал Рикки, – …с мистером Россом… Простите… Я думал…
Я запустил свою фуражку в дальний угол и заорал:
– Вызвать Кана! Пусть выпорет Фуэнтеса немедленно!
– Есть, сэр.
Толливер позвонил Кану.
Мой рассудок мутился от ярости. Немыслимо! Вредительство! Среди ночи портить корабль! Любой гардемарин знает, что капитан в ярости страшен. Я им покажу! Всем!
Конечно, для гардемаринов набеги на камбуз – обычное дело. Помнится, я сам промышлял этим и ни разу не попался. Нет, однажды, когда был кадетом… Впрочем, это к делу не относится. С фомкой на «дело» мы никогда не ходили. Вошел Кан.
– Лейтенант Джеффри Кан по вашему приказанию прибыл, сэр.
– Знаете, что натворил этот варвар?! – воскликнул я с прокурорской патетикой. Кан прочитал запись в журнале. – Выпорите его беспощадно! – приказал я.
– Есть, сэр, – ответил Кан. – Пошли, гард. Когда за ними захлопнулась дверь и шаги в коридоре стихли, меня пронзила запоздалая мысль.
– Эдгар, верни их! – крикнул я.
Уходил Рикки гордо, а теперь глаза у него были мокрые. Видимо, он хотел сохранить достоинство передо мной, а в коридоре расслабился и сдержать выступившие слезы уже не мог. Мое бешенство начало исчезать с быстротой воздуха, уносящегося из пробитого корабля в космический вакуум. Я поднял с пола свою фуражку, сделал несколько глубоких вздохов. От избытка адреналина в крови руки тряслись.
– Мистер Кан, подождите в своей каюте, – попросил я, – Мистер Фуэнтес к вам сам придет. – Может, попросить выйти Алекса и Толливера? Нет, это будет уж слишком. – Идите за мной, мистер Фуэнтес.
Я привел Рикки в комнату отдыха, безлюдную в этот час, плотно прикрыл дверь, указал ему на диван, а сам сел в кресло, придвинув его поближе.
– Что скажешь в свое оправдание? – начал я воспитательную беседу.
– Ничего, сэр.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать, сэр.
Я внимательно смотрел на него. Светло-каштановые волосы, юношеское лицо с едва намечающейся растительностью, еще не нуждающейся в бритве. Тело тонкое, тощее. Мальчишка, росший, как дикая трава, без родительской ласки.
– Помнишь музыкальный автомат? – мягко спросил я.
Рикки раскрыл рот от изумления.
– На «Гибернии»? Помню. Я был тогда юнгой.
– Тогда тебе было двенадцать. Ты не дотягивался до клавиш автомата. С тех пор ты заметно подрос.
Рикки тускло улыбнулся.
– Помнишь, как ты приносил мне яичницу с тостами? – с ностальгией вспоминал я. – Помнишь, как я орал на тебя только за то, что ты держался со мной слишком скованно?
Его глаза затуманились слезами. Вдруг он разревелся, уткнулся лицом мне в плечо, прижался, как сирота к нашедшемуся вдруг отцу. Потрясенный, ошеломленный, я гладил его по голове.
– Все хорошо, малыш.
Он тихо рыдал. Выплакавшись, он оторвался от моего мокрого кителя и ужаснулся – до него вдруг дошло, какой детский поступок он совершил.
– Ничего, все хорошо, – утешил я. – Расскажи, что тебя мучит.
– Знаете… – Он отвернулся. – Раньше на «Виктории» было так хорошо.
– Когда им командовал Хольцер?
– И при мистере Мартесе. Говорят, он погиб?
– К сожалению, да.
Рикки долго молчал и наконец решился задать давно мучивший его вопрос:
– Сэр, скажите… Правду говорят, что это вы убили Хольцера? Будто вы оставили его на орбитальной станции, хотя знали, что предотвратить взрыв уже невозможно. Говорят еще, что вы таким способом отомстили ему за то, что он не подал вам руки, когда вы встретились с ним в Сентралтауне.
Правду сказать я не мог, а соврать не осмелился. Надо было сменить тему.
– Рикки, у вас с Россом раньше были хорошие отношения?
– Нормальные.
– Мистер Толливер говорит, что теперь ты доводишь его до белого каления. Почему?
– Потому что он ругает вас.
– А что, если он прав?
– Этого не может быть, потому что… Потому что это не так!
– Рикки, я действительно взорвал станцию. Я позволил Хольцеру войти в станцию, хотя заранее знал, что он хочет предотвратить взрыв.
– А он мог предотвратить взрыв?
– А вот это уже не твое дело.
– Мне нужно это знать! – взмолился Рикки.
Я начал расхаживать по комнате. Признаться? Нет, всю вину за взрыв станции я обязан взять на себя. Это мой долг перед Хольцером.
– Зачем ты взломал холодильник?
– Росс не верил, что я смогу… Да ерунда все это! Какой-то там холодильник. Не орбитальная станция!
Я присел на диван, взглянул Рикки в глаза.
– Послушай, Рикки, я не могу тебе все рассказать. Ты ведь знаешь, что мы с Ваксом были друзьями. Он хотел спасти меня, хотя я этого, конечно, не заслужил.
– Вы не убивали его?
– Разве я мог это сделать? – невольно вырвалось у меня, несмотря на всю решимость хранить тайну.
Рикки долго и пристально смотрел мне в глаза, и постепенно его лицо преобразилось.
Вскоре я вел его, дружески положив ему на плечо руку, в каюту Кана.
– Порки тебе не избежать, сам понимаешь.
– Конечно, сэр, – понимающе ответил Рикки. – За такое дело положена порка. Вот и каюта.
– Мистер Кан, выпорите его как следует, но особо не зверствуйте, – попросил я и пошел обратно на мостик.
Анни уже не сидела дни напролет у телевизора, все чаще общалась с пассажирами, заходила в комнату отдыха. Это вселило в меня надежду. Однажды она спросила:
– Никки, почему они меня не любят?
– Из-за меня, лапочка.
– Нет, дело не только в тебе. Все пассажиры шепчутся у меня за спиной, как-то странно смотрят.
– Ты подслушивала их разговоры?
– Да, вчера я стояла за дверью, меня не видели. Знаешь, что обо мне говорят? – Анни начала передразнивать интонации сплетницы:
– «Вы обратили внимание, как она держит голову? Задирает нос! Изображает из себя бог знает что! А на самом деле беспризорница!»
– Кто?! – вскочил я.
– Неважно. За меня уже заступился один гард.
– Я сделаю его лейтенантом! – воскликнул я наполовину серьезно. – Какой гардемарин? Толливер? Рикки?
– Томми.
– Росс? Томас Росс?! – изумился я.
– Он обозвал Сулимана Раджни изувером и лопухом, а еще сказал, что джентльмен не должен так говорить о женщине.
– Господи… – Почему Росс защищает мою жену, хотя ненавидит меня? С одной стороны, он поступил благородно, а с другой стороны, офицер не должен обзывать пассажиров. Надо заставить его извиниться перед Раджни. – Я скоро вернусь, лапочка.
Росс дежурил на капитанском мостике с Аркин.
– Что вы вчера сказали Сулиману Раджни, гардемарин? – гаркнул я на него. Получилось даже слишком свирепо.
– Ничего, – с вызовом ответил Росс.
– Вы оскорбили его.
– Я так и думал, что он нажалуется.
– Один наряд! Нет, два наряда! Росс, я вас предупреждал, что если вы еще раз…
– Отправьте меня в отставку! – выкрикнул он. – Вы уже отправили…
– Росс! Хватит! – вмешалась Аркин.
– Спасибо, инженер, но я сам разберусь с ним, – неистовствовал я. – Мистер Росс, извинитесь!
Угрюмое молчание. Наконец:
– Ладно, извиняюсь.
– Сэр! – рявкнул я.
– Ох, забыл, конечно, сэр, – произнес он с подчеркнутым презрением.
– Мистер Росс, идите… – Я чуть было не сказал: «на порку к Кану», но одумался. – В гардемаринскую. Соберите свои вещи. Я пришлю вам штатскую одежду и поселю вас в пассажирскую каюту.
– Значит, я временно отправлен в отставку?
– Нет! Вы уволены со службы насовсем! Вон отсюда!
Он побледнел.
– Сэр…
– Вон! – взревел я и вытолкал его за дверь.
Вскоре ко мне в каюту пожаловал лейтенант Кан. Анни в это время где-то гуляла.
– Сэр, умоляю вас, пересмотрите свое решение, – попросил он.
– Вы имеете в виду Росса? Забудьте об этом.
– Сэр, я понимаю, он импульсивный, но…
– Вы знаете, каким тоном он со мной разговаривал?
– Да, он и Сандра мне все рассказали. Все-таки…
– Я никому не позволю так со мной разговаривать! Я представляю на борту Правительство ООН! – громыхал я и вдруг осекся. – После суда, когда мне вынесут приговор, Росс может плевать на меня. Возможно, он будет прав. Но теперь, пока мы в полете…
– Согласен, сэр. Но поймите, Росс… В дверь постучали. Я открыл дверь. Это был Толливер.
– Тоже по поводу Росса? – яростно выпалил я. – Ладно, входите, составите нам компанию.
– Извините, я не знал, что у вас уже мистер Кан.
– Оставьте формальности, садитесь, но имейте в виду: я не отменю отставку Росса.
– Капитан, – снова начал уговаривать Кан, – вначале выслушайте Росса.
– Возможно, вы приняли решение о его отставке в состоянии аффекта, сэр, – подключился Толливер.
– Вы что, оба оглохли?! – взбеленился я. – Он уволен со службы!
– Сэр, он лежит пластом и рыдает, – настаивал Толливер, – он умоляет меня помочь.
– Теперь умоляет? – съязвил я. – А раньше насмехался.
Толливер вскочил.
– Вы расправились со мной, Стейнером, Россом! – яростно обличал он. – Почему вы еще терпите остальных?! Расправьтесь с Рикки, с Каном.
В самом деле, не слишком ли я зверствую?
– Ладно, – махнул я рукой. – Может быть, я передумаю.
Как только я вошел к Джеренсу, он бросился на меня с кулаками. Показать ампулу отказался. Значит, все выжрал. Угомонить его мне так и не удалось. Он кидался на меня зверем, пока я не ушел.
Двое солдат избили своего коллегу до потери сознания. Пришлось бросить их в карцер.
В таких невеселых происшествиях тянулись последние месяцы моей жизни. Ничего, осталось недолго. Скоро повесят.
Рикки после порки не появлялся в пассажирской столовой несколько вечеров. Не мог сидеть.
Поскольку Джеренс не выдержал испытания, держать его в каюте больше не было смысла. Я зашел к нему, чтобы отвести в карцер. В каюте был полумрак. Джеренс, забравшись с ногами в кресло, смотрел на меня исподлобья.
– В карцер, – приказал я.
– Вы же обещали!
– Но ты не выдержал испытания. Он вытащил из-под рубашки пробирку. Уровень жидкости в ней был прежним.
– Значит… – Я не верил своим глазам. – Джеренс, я думал, что ты…
– Мистер Сифорт! Знаете, как было трудно!
– Догадываюсь. Ты что, не умывался?
– Мне не до этого. Сколько я тут сижу?
– Десять дней. Осталось одиннадцать.
Джеренс скорчил страдальческую гримасу.
– Можно, я приведу вам мистера Росса для беседы? – спросил меня Толливер за завтраком в офицерской столовой.
– Только не на капитанский мостик, – недовольно поморщился я. Зачем я позволил им себя уговорить? – И не в мою каюту. Где он сейчас живет?
– В двадцать девятой каюте на втором уровне.
– С кем?
– С Сулиманом Раджни, – усмехнулся Толливер. – Мы с мистером Каном решили, что они прекрасно поладят.
Несомненно, это идея Толливера. Только он способен на подобные выкрутасы.
– Ладно, зайду к нему после обеда.
Еда казалась безвкусной. После завтрака я битый час расхаживал по капитанскому мостику, обдумывая предстоящий разговор, и наконец заставил себя пойти в эту чертову каюту. Раджни там не оказалось, видимо, Толливер попросил его выйти. Томас Росс в спортивном костюме отдал честь и смутился, вдруг сообразив, что теперь этот жест для него лишен смысла.
– Слушаю, – сказал я, усаживаясь в кресло.
Он неуклюже подошел к койке, осторожно присел.
– Вас выпороли? – небрежно и в то же время жестко спросил я.
– Нет, сэр. У меня начались головокружения после того, как… Я неважно себя чувствую. Что-то с желудком…
Мы долго сидели в тишине.
– Мне нечего вам сказать, мистер Росс. Я пришел сюда по вашей просьбе, – напомнил я.
– Понимаете… У меня даже руки трясутся, смотрите. – Он вытянул вперед руки, словно на осмотре у невропатолога.
– Ближе к делу. – Я не испытывал к нему жалости. В конце концов, он довел себя до этого сам.
– Восстановите меня. Я не мыслю жизни без Военно-Космических Сил.
Это можно понять. Я на его месте тоже бы не знал, куда податься.
– Капитан, умоляю, простите меня. Я готов на все. Хотите, стану перед вами на колени?
– Не стоит. – Какого черта я пришел сюда? Надо скорее уйти.
– Выпорите меня, сделайте со мной что хотите, но только восстановите на службе. Я больше не буду грубить.
– Мне не нужно пресмыкательство. Я требовал от вас лишь соблюдения офицерской вежливости.
– Умоляю! – в отчаянии вскрикнул он. – Ради бога! Сжальтесь надо мною!
– Что вы так убиваетесь? Разве свет клином сошелся на армии? Перед вами много путей.
– Когда вы уволили меня, я чуть не потерял сознание. Тогда я по-настоящему понял, какое значение имеют для меня Военно-Космические Силы. В Оттаве, когда я учился в школе, мать ругала меня за то, что я играл в компьютерную игру «Академия», вместо того чтобы делать уроки.
Я не смог сдержать улыбки.
– За что вы так презираете меня?
– Я не презираю, – замямлил он, – вернее, теперь уже, просто, я понял, что…
Ненавижу вранье! Я направился к двери.
– Ладно, скажу! – в отчаянии крикнул он мне в спину. – За то, что вы убили мистера Хольцера!
Я обернулся.
– Но другим этот факт не помешал соблюдать вежливость.
– Простите, я не хотел…
– Говори, черт возьми, всю правду!
– Я считаю вас предателем. Вы устроили ядерный взрыв. Хольцер был ваш друг, а вы его не спасли.
– Я не мог его спасти.
– Боже мой, мне опять плохо. – Его чуть не вырвало, но он нашел силы сдержаться. – Для меня космический флот… Это все, весь смысл моей жизни. Но я не могу смириться с тем, что на нем служите вы.
– Я тоже, – прошептал я.
Тишина прерывалась лишь его всхлипами. Наконец я решился спросить:
– Что вам сказали Толливер и мистер Кан?
– Лейтенант Кан предупредил, что будет ко мне очень строг, если вы восстановите меня на службе.
– Странно.
– А мистер Толливер объяснял, что надо быть вежливым с любым капитаном. Ведь вы во время полета являетесь представителем Адмиралтейства и самого ООН, к которым мы обязаны относиться с почтением.
– А сами вы этого не знали?
– Знал, сэр. Просто… Понимаете, я считал своим долгом перед мистером Хольцером отомстить вам за его гибель. Слава Богу, казни через повешение проводят публично. Я обязательно приду посмотреть на вашу казнь, а потом отпраздную ее. Вот та правда, которую вы от меня требовали!
Это уже слишком! Пора кончать этот дурацкий разговор.
– Сообщу вам свое решение через неделю, – сухо сказал я и встал.
– Ждать целую неделю?! – мученически скривился Росс.
– Или больше.
– Я не выдержу. Я все время один, Раджни со мной не разговаривает, офицеры тоже.
Вдруг меня осенила мысль.
– Можете зайти в девятнадцатую каюту.
– К сынку Бранстэда?
– Да, ему тоже не с кем поговорить.
Толливер буквально нянькался с Алексом Тамаровым, настойчиво превращая его в полноценного лейтенанта. Поначалу Алекс сопротивлялся такому нажиму, как ему казалось, слишком бесцеремонному, но постепенно переменил свое отношение и начал учиться с большей охотой.
Через неделю я разрешил Томасу Россу надеть гардемаринскую униформу. Когда он прибыл для дежурства на капитанский мостик, я прочитал в его глазах не только облегчение, но и подавленность, горечь вынужденного подчинения деспоту. Завязывать разговор я не стал, ушел в свою каюту.
Вечером я навестил Джеренса. Еще в коридоре я услышал яростную дробь в дверь и мольбы об освобождении, а когда открыл дверь, Джеренс пытался прошмыгнуть мимо меня, но я вовремя его схватил. Пробирка с наркотиком лежала на постели.
– Мистер Сифорт, можно я выпью из нее хоть немного? – запричитал он.
– Конечно. Можешь высосать всю.
– Спасибо! – Он бросился к наркотику и вдруг замер. – А как же служба?
– О службе тогда не может быть и речи.
– Смотрите, что вы со мной сделали! – снова заголосил он и протянул ко мне дрожащие руки.
– Это абстинентный синдром. Пустяки, прими немного наркотика и дрожь как рукой снимет. – Я повернулся к двери.
– Не уходите! – взвыл он. – Пожалуйста! Я так долго терпел, нет больше сил.
Мне снова вспомнился Нэйт. С чего бы это? Дурацкое сравнение.
– Подожди еще, Джеренс. Завтра я опять навещу тебя.
– Расскажете мне интересную историю? Томас не знает историй.
– Я тоже больше не знаю, все уже рассказал.
– А папа рассказывал мне сказки, когда я был маленький. Я забываю о наркотике, когда вас слушаю.
– Ладно, буду рассказывать тебе истории, но не каждый день.
О чем я ему буду рассказывать? Сочинять, что ли?
Трения между гардемаринами уменьшились, Толливеру стало легче. Берзель научился выслушивать упреки и критику мужественно. По крайней мере, заплаканным я его видел только однажды.
Алекс прилежно учился, но лейтенантом был все еще никудышным. Я понял, дорасти до этого звания за время полета он не успеет. Алекс и сам догадывался об этом. Кончится полет, и его отправят в отставку. Однажды, когда Толливер отлучился и мы с Алексом остались на капитанском мостике, он завел разговор на эту болезненную для нас обоих тему:
– Мистер Сифорт, ничего из этой затеи не выйдет.
– Не отчаивайся, Алекс, учись.
– Без подсказок Толливера я даже не могу правильно сделать запись в бортовом журнале.
– Тесты показали, что твой интеллект остался на прежнем уровне, так что не падай духом, со временем научишься.
– Я знаю, вы не любите выслушивать жалобы.
– Вот и не жалуйся. Старайся из всех сил, выполняй свои обязанности добросовестно.
– Старайся! Добросовестно! – передразнил Алекс. – Достали вы меня уже поучениями! И Аманда тоже, как попугай, все твердила: старайся, добросо… – Он запнулся, побледнел, зашептал:
– Аманда…
– Ты помнишь?! – У меня волосы зашевелились.
– Как я тогда ненавидел Филипа! Сэр, я же вспомнил! Он погиб, когда мы летели на «Порции», так ведь? Так?!!
– Так, – улыбнулся я. Слава тебе, Господи!
– Вспомнил! – заорал он и пустился в пляс.
– Полегче, лейтенант.
– Эх, сэр! – Он сграбастал меня в объятия.
– Спокойней, Алекс, – замямлил я, но оттолкнуть не посмел, наоборот, похлопал его дружески по спине.
Конечно, Алекс вспомнил не все. Большие пробелы в воспоминаниях еще оставались. Но почти ежедневно восстанавливались все новые и новые фрагменты мозаики, складывались в одно целое. С каждым днем он становился увереннее, шире расправлял плечи.
Я ликовал.
А потом мысль о суде снова омрачила мое существование.
30
– Это лишь часть правды. Росс действительно преклонялся перед Хольцером и поэтому не может простить вам…
– Его убийства, – вставил я.
– Сэр, поймите: кто бы ни занял место Хольцера, вы или другой капитан, все равно Росс был бы недоволен. Россу было бы легче, если бы обожаемого им капитана просто перевели на другой корабль. Но Хольцер погиб. Росс все еще не может прийти в себя от этой тяжелой потери. В таком состоянии…
– Хватит! – не выдержал я.
– Простите, сэр. – Это была не просто формальная вежливость, в тоне Толливера чувствовалась искренняя жалось. Помолчав, он решился договорить:
– Есть и другие причины враждебности Росса. Он постоянно дразнит Берзеля и доводит его до слез, злобно отзывается о Кане и Аркин, а меня называет… – Выговорить это слово у Толливера не повернулся язык, – За это я однажды уже разобрался с ним в спортзале, и теперь он остерегается обзывать меня в глаза. Но враждебность его от этого…
– Его поведение было безупречным, – перебил я, – пока на корабль не пришел я. Нечего тут выдумывать другие причины. Во всем виноват я.
– А чем тогда объяснить поведение Рикки Фуэнтеса?
– Не знаю. Спросите у него.
– Однажды попробовал. Он впал в такую ярость, что чуть не бросился на меня с кулаками. Пришлось влепить ему три наряда. И с Берзелем не знаю как быть. Когда он повзрослеет? Ума не приложу, что с этими гардемаринами делать? Просто опускаются руки.
– Чушь! – Я вскочил и начал расхаживать по мостику. – Хватит ныть. Выполняйте свои обязанности, гардемарин.
– Есть, сэр.
– Другие трудности есть?
– Да. Ваш друг Алекс воротит от меня нос, говорит только с сарказмом, всячески пытается отделаться от меня. Я не гожусь ему в помощники.
– Может быть, вы слишком остро реагируете на…
– А что я могу сделать, если он старше меня званием? Не могу же я поставить его на место!
– Жаловаться на него мне вы тоже не можете!
– Я не жаловался, а ответил на ваш вопрос! Простите, сэр.
Какого черта я затеял этот дурацкий разговор?
– На сегодня хватит, мистер Толливер. Я закончу дежурство один.
– Вы хотите, чтобы я ушел?
– Да, этим вы доставите мне огромное удовольствие. – Я тут же пожалел об этих словах, но было поздно. Толливер козырнул и вышел. Зачем я это сделал?
На «Гибернии» и «Порции» общение с пассажирами поглощало значительную часть моего времени. Здесь же, на «Виктории», они со мной практически не разговаривали. Бойкот не особенно меня мучил, но все же сидел в душе неприятной занозой.
Сплошные напасти: экипаж, пассажиры. И Джеренс.
Очередной визит. Я отпер дверь его каюты. Джеренс с жалким видом сидел в углу.
– Как дела? – спросил я.
– Наркотик цел.
– Молодец.
– Вы обещали навещать меня каждый день.
– Я так и делаю.
– Разве? – искренне удивился он. – Но последний раз вы заходили ко мне…
– Всего восемнадцать часов назад.
– Сколько мне осталось?
– Тринадцать дней.
– Боже мой! Всю жизнь терпеть такие муки? Нет! Я уже не хочу быть гардемарином.
– Твое дело. – Я встал. – Накачивайся дурью без меня.
– Ну зачем вы меня так мучите? – Джеренс разревелся. – Почему не хотите помочь?
Откуда во мне взялась жалость? Разве он не сам погрузил себя в это дерьмо? Я сел на кровать.
– Ладно, давай поговорим. Садись сюда, – я похлопал рядом с собой по кровати.
– Заберите, пожалуйста, ампулу. – Джеренс сел рядом, вытер слезы. – Вы не представляете, как это трудно.
Я взял его за подбородок, повернул к себе и посмотрел ему прямо в глаза.
– Слушай внимательно. При желании наркотики можно найти всюду. От них нигде не спрячешься. Надо научиться смотреть на них равнодушно. – Должно быть, это звучало, как скучное поучение, нудное морализаторство, но ничего умнее мне в голову не пришло.
Джеренс лег лицом к стене, свернулся калачиком, грустно попросил:
– Вы обещали рассказывать интересные истории. Можно сейчас?
Мне отец не рассказывал ни сказок, ни историй о самом себе, а моя жизнь была такой неудачной, такой мрачной. Что хорошего я мог рассказать несчастному мальчику? Чем утешить?
Но я ему обещал. Надо держать слово. Тяжко вздохнув, я начал повествование:
– Родился я в Кардиффе. Этот город находится в Уэльсе. Когда я был в твоем возрасте, у меня был друг Джейсон…
Не знаю, внимательно ли он слушал, но лежал тихо, лишь иногда шмыгал носом и вытирал его рукавом.
Дня через два Рикки Фуэнтеса застукали ночью в камбузе рыскающим в поисках съестного по холодильникам. Стюард привел его на капитанский мостик, где в это время дежурили Алекс и Толливер. Толливер решился на серьезный шаг – вызвал меня. Вскоре, на ходу застегивая китель, я вошел на капитанский мостик и с порога заворчал:
– Какого черта…
– Он взломал холодильник фомкой, – сразу внес ясность Толливер.
Неужели Рикки на такое способен? Как я в нем ошибался! В приступе бешенства я схватил Рикки за лацканы.
– Как ты посмел! – гремел я, встряхивая его за грудки. – Варвар! Разжалую в кадеты! В солдаты! Отвечай! Как ты посмел?!
– Я поспорил… – лепетал Рикки, – …с мистером Россом… Простите… Я думал…
Я запустил свою фуражку в дальний угол и заорал:
– Вызвать Кана! Пусть выпорет Фуэнтеса немедленно!
– Есть, сэр.
Толливер позвонил Кану.
Мой рассудок мутился от ярости. Немыслимо! Вредительство! Среди ночи портить корабль! Любой гардемарин знает, что капитан в ярости страшен. Я им покажу! Всем!
Конечно, для гардемаринов набеги на камбуз – обычное дело. Помнится, я сам промышлял этим и ни разу не попался. Нет, однажды, когда был кадетом… Впрочем, это к делу не относится. С фомкой на «дело» мы никогда не ходили. Вошел Кан.
– Лейтенант Джеффри Кан по вашему приказанию прибыл, сэр.
– Знаете, что натворил этот варвар?! – воскликнул я с прокурорской патетикой. Кан прочитал запись в журнале. – Выпорите его беспощадно! – приказал я.
– Есть, сэр, – ответил Кан. – Пошли, гард. Когда за ними захлопнулась дверь и шаги в коридоре стихли, меня пронзила запоздалая мысль.
– Эдгар, верни их! – крикнул я.
Уходил Рикки гордо, а теперь глаза у него были мокрые. Видимо, он хотел сохранить достоинство передо мной, а в коридоре расслабился и сдержать выступившие слезы уже не мог. Мое бешенство начало исчезать с быстротой воздуха, уносящегося из пробитого корабля в космический вакуум. Я поднял с пола свою фуражку, сделал несколько глубоких вздохов. От избытка адреналина в крови руки тряслись.
– Мистер Кан, подождите в своей каюте, – попросил я, – Мистер Фуэнтес к вам сам придет. – Может, попросить выйти Алекса и Толливера? Нет, это будет уж слишком. – Идите за мной, мистер Фуэнтес.
Я привел Рикки в комнату отдыха, безлюдную в этот час, плотно прикрыл дверь, указал ему на диван, а сам сел в кресло, придвинув его поближе.
– Что скажешь в свое оправдание? – начал я воспитательную беседу.
– Ничего, сэр.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать, сэр.
Я внимательно смотрел на него. Светло-каштановые волосы, юношеское лицо с едва намечающейся растительностью, еще не нуждающейся в бритве. Тело тонкое, тощее. Мальчишка, росший, как дикая трава, без родительской ласки.
– Помнишь музыкальный автомат? – мягко спросил я.
Рикки раскрыл рот от изумления.
– На «Гибернии»? Помню. Я был тогда юнгой.
– Тогда тебе было двенадцать. Ты не дотягивался до клавиш автомата. С тех пор ты заметно подрос.
Рикки тускло улыбнулся.
– Помнишь, как ты приносил мне яичницу с тостами? – с ностальгией вспоминал я. – Помнишь, как я орал на тебя только за то, что ты держался со мной слишком скованно?
Его глаза затуманились слезами. Вдруг он разревелся, уткнулся лицом мне в плечо, прижался, как сирота к нашедшемуся вдруг отцу. Потрясенный, ошеломленный, я гладил его по голове.
– Все хорошо, малыш.
Он тихо рыдал. Выплакавшись, он оторвался от моего мокрого кителя и ужаснулся – до него вдруг дошло, какой детский поступок он совершил.
– Ничего, все хорошо, – утешил я. – Расскажи, что тебя мучит.
– Знаете… – Он отвернулся. – Раньше на «Виктории» было так хорошо.
– Когда им командовал Хольцер?
– И при мистере Мартесе. Говорят, он погиб?
– К сожалению, да.
Рикки долго молчал и наконец решился задать давно мучивший его вопрос:
– Сэр, скажите… Правду говорят, что это вы убили Хольцера? Будто вы оставили его на орбитальной станции, хотя знали, что предотвратить взрыв уже невозможно. Говорят еще, что вы таким способом отомстили ему за то, что он не подал вам руки, когда вы встретились с ним в Сентралтауне.
Правду сказать я не мог, а соврать не осмелился. Надо было сменить тему.
– Рикки, у вас с Россом раньше были хорошие отношения?
– Нормальные.
– Мистер Толливер говорит, что теперь ты доводишь его до белого каления. Почему?
– Потому что он ругает вас.
– А что, если он прав?
– Этого не может быть, потому что… Потому что это не так!
– Рикки, я действительно взорвал станцию. Я позволил Хольцеру войти в станцию, хотя заранее знал, что он хочет предотвратить взрыв.
– А он мог предотвратить взрыв?
– А вот это уже не твое дело.
– Мне нужно это знать! – взмолился Рикки.
Я начал расхаживать по комнате. Признаться? Нет, всю вину за взрыв станции я обязан взять на себя. Это мой долг перед Хольцером.
– Зачем ты взломал холодильник?
– Росс не верил, что я смогу… Да ерунда все это! Какой-то там холодильник. Не орбитальная станция!
Я присел на диван, взглянул Рикки в глаза.
– Послушай, Рикки, я не могу тебе все рассказать. Ты ведь знаешь, что мы с Ваксом были друзьями. Он хотел спасти меня, хотя я этого, конечно, не заслужил.
– Вы не убивали его?
– Разве я мог это сделать? – невольно вырвалось у меня, несмотря на всю решимость хранить тайну.
Рикки долго и пристально смотрел мне в глаза, и постепенно его лицо преобразилось.
Вскоре я вел его, дружески положив ему на плечо руку, в каюту Кана.
– Порки тебе не избежать, сам понимаешь.
– Конечно, сэр, – понимающе ответил Рикки. – За такое дело положена порка. Вот и каюта.
– Мистер Кан, выпорите его как следует, но особо не зверствуйте, – попросил я и пошел обратно на мостик.
Анни уже не сидела дни напролет у телевизора, все чаще общалась с пассажирами, заходила в комнату отдыха. Это вселило в меня надежду. Однажды она спросила:
– Никки, почему они меня не любят?
– Из-за меня, лапочка.
– Нет, дело не только в тебе. Все пассажиры шепчутся у меня за спиной, как-то странно смотрят.
– Ты подслушивала их разговоры?
– Да, вчера я стояла за дверью, меня не видели. Знаешь, что обо мне говорят? – Анни начала передразнивать интонации сплетницы:
– «Вы обратили внимание, как она держит голову? Задирает нос! Изображает из себя бог знает что! А на самом деле беспризорница!»
– Кто?! – вскочил я.
– Неважно. За меня уже заступился один гард.
– Я сделаю его лейтенантом! – воскликнул я наполовину серьезно. – Какой гардемарин? Толливер? Рикки?
– Томми.
– Росс? Томас Росс?! – изумился я.
– Он обозвал Сулимана Раджни изувером и лопухом, а еще сказал, что джентльмен не должен так говорить о женщине.
– Господи… – Почему Росс защищает мою жену, хотя ненавидит меня? С одной стороны, он поступил благородно, а с другой стороны, офицер не должен обзывать пассажиров. Надо заставить его извиниться перед Раджни. – Я скоро вернусь, лапочка.
Росс дежурил на капитанском мостике с Аркин.
– Что вы вчера сказали Сулиману Раджни, гардемарин? – гаркнул я на него. Получилось даже слишком свирепо.
– Ничего, – с вызовом ответил Росс.
– Вы оскорбили его.
– Я так и думал, что он нажалуется.
– Один наряд! Нет, два наряда! Росс, я вас предупреждал, что если вы еще раз…
– Отправьте меня в отставку! – выкрикнул он. – Вы уже отправили…
– Росс! Хватит! – вмешалась Аркин.
– Спасибо, инженер, но я сам разберусь с ним, – неистовствовал я. – Мистер Росс, извинитесь!
Угрюмое молчание. Наконец:
– Ладно, извиняюсь.
– Сэр! – рявкнул я.
– Ох, забыл, конечно, сэр, – произнес он с подчеркнутым презрением.
– Мистер Росс, идите… – Я чуть было не сказал: «на порку к Кану», но одумался. – В гардемаринскую. Соберите свои вещи. Я пришлю вам штатскую одежду и поселю вас в пассажирскую каюту.
– Значит, я временно отправлен в отставку?
– Нет! Вы уволены со службы насовсем! Вон отсюда!
Он побледнел.
– Сэр…
– Вон! – взревел я и вытолкал его за дверь.
Вскоре ко мне в каюту пожаловал лейтенант Кан. Анни в это время где-то гуляла.
– Сэр, умоляю вас, пересмотрите свое решение, – попросил он.
– Вы имеете в виду Росса? Забудьте об этом.
– Сэр, я понимаю, он импульсивный, но…
– Вы знаете, каким тоном он со мной разговаривал?
– Да, он и Сандра мне все рассказали. Все-таки…
– Я никому не позволю так со мной разговаривать! Я представляю на борту Правительство ООН! – громыхал я и вдруг осекся. – После суда, когда мне вынесут приговор, Росс может плевать на меня. Возможно, он будет прав. Но теперь, пока мы в полете…
– Согласен, сэр. Но поймите, Росс… В дверь постучали. Я открыл дверь. Это был Толливер.
– Тоже по поводу Росса? – яростно выпалил я. – Ладно, входите, составите нам компанию.
– Извините, я не знал, что у вас уже мистер Кан.
– Оставьте формальности, садитесь, но имейте в виду: я не отменю отставку Росса.
– Капитан, – снова начал уговаривать Кан, – вначале выслушайте Росса.
– Возможно, вы приняли решение о его отставке в состоянии аффекта, сэр, – подключился Толливер.
– Вы что, оба оглохли?! – взбеленился я. – Он уволен со службы!
– Сэр, он лежит пластом и рыдает, – настаивал Толливер, – он умоляет меня помочь.
– Теперь умоляет? – съязвил я. – А раньше насмехался.
Толливер вскочил.
– Вы расправились со мной, Стейнером, Россом! – яростно обличал он. – Почему вы еще терпите остальных?! Расправьтесь с Рикки, с Каном.
В самом деле, не слишком ли я зверствую?
– Ладно, – махнул я рукой. – Может быть, я передумаю.
Как только я вошел к Джеренсу, он бросился на меня с кулаками. Показать ампулу отказался. Значит, все выжрал. Угомонить его мне так и не удалось. Он кидался на меня зверем, пока я не ушел.
Двое солдат избили своего коллегу до потери сознания. Пришлось бросить их в карцер.
В таких невеселых происшествиях тянулись последние месяцы моей жизни. Ничего, осталось недолго. Скоро повесят.
Рикки после порки не появлялся в пассажирской столовой несколько вечеров. Не мог сидеть.
Поскольку Джеренс не выдержал испытания, держать его в каюте больше не было смысла. Я зашел к нему, чтобы отвести в карцер. В каюте был полумрак. Джеренс, забравшись с ногами в кресло, смотрел на меня исподлобья.
– В карцер, – приказал я.
– Вы же обещали!
– Но ты не выдержал испытания. Он вытащил из-под рубашки пробирку. Уровень жидкости в ней был прежним.
– Значит… – Я не верил своим глазам. – Джеренс, я думал, что ты…
– Мистер Сифорт! Знаете, как было трудно!
– Догадываюсь. Ты что, не умывался?
– Мне не до этого. Сколько я тут сижу?
– Десять дней. Осталось одиннадцать.
Джеренс скорчил страдальческую гримасу.
– Можно, я приведу вам мистера Росса для беседы? – спросил меня Толливер за завтраком в офицерской столовой.
– Только не на капитанский мостик, – недовольно поморщился я. Зачем я позволил им себя уговорить? – И не в мою каюту. Где он сейчас живет?
– В двадцать девятой каюте на втором уровне.
– С кем?
– С Сулиманом Раджни, – усмехнулся Толливер. – Мы с мистером Каном решили, что они прекрасно поладят.
Несомненно, это идея Толливера. Только он способен на подобные выкрутасы.
– Ладно, зайду к нему после обеда.
Еда казалась безвкусной. После завтрака я битый час расхаживал по капитанскому мостику, обдумывая предстоящий разговор, и наконец заставил себя пойти в эту чертову каюту. Раджни там не оказалось, видимо, Толливер попросил его выйти. Томас Росс в спортивном костюме отдал честь и смутился, вдруг сообразив, что теперь этот жест для него лишен смысла.
– Слушаю, – сказал я, усаживаясь в кресло.
Он неуклюже подошел к койке, осторожно присел.
– Вас выпороли? – небрежно и в то же время жестко спросил я.
– Нет, сэр. У меня начались головокружения после того, как… Я неважно себя чувствую. Что-то с желудком…
Мы долго сидели в тишине.
– Мне нечего вам сказать, мистер Росс. Я пришел сюда по вашей просьбе, – напомнил я.
– Понимаете… У меня даже руки трясутся, смотрите. – Он вытянул вперед руки, словно на осмотре у невропатолога.
– Ближе к делу. – Я не испытывал к нему жалости. В конце концов, он довел себя до этого сам.
– Восстановите меня. Я не мыслю жизни без Военно-Космических Сил.
Это можно понять. Я на его месте тоже бы не знал, куда податься.
– Капитан, умоляю, простите меня. Я готов на все. Хотите, стану перед вами на колени?
– Не стоит. – Какого черта я пришел сюда? Надо скорее уйти.
– Выпорите меня, сделайте со мной что хотите, но только восстановите на службе. Я больше не буду грубить.
– Мне не нужно пресмыкательство. Я требовал от вас лишь соблюдения офицерской вежливости.
– Умоляю! – в отчаянии вскрикнул он. – Ради бога! Сжальтесь надо мною!
– Что вы так убиваетесь? Разве свет клином сошелся на армии? Перед вами много путей.
– Когда вы уволили меня, я чуть не потерял сознание. Тогда я по-настоящему понял, какое значение имеют для меня Военно-Космические Силы. В Оттаве, когда я учился в школе, мать ругала меня за то, что я играл в компьютерную игру «Академия», вместо того чтобы делать уроки.
Я не смог сдержать улыбки.
– За что вы так презираете меня?
– Я не презираю, – замямлил он, – вернее, теперь уже, просто, я понял, что…
Ненавижу вранье! Я направился к двери.
– Ладно, скажу! – в отчаянии крикнул он мне в спину. – За то, что вы убили мистера Хольцера!
Я обернулся.
– Но другим этот факт не помешал соблюдать вежливость.
– Простите, я не хотел…
– Говори, черт возьми, всю правду!
– Я считаю вас предателем. Вы устроили ядерный взрыв. Хольцер был ваш друг, а вы его не спасли.
– Я не мог его спасти.
– Боже мой, мне опять плохо. – Его чуть не вырвало, но он нашел силы сдержаться. – Для меня космический флот… Это все, весь смысл моей жизни. Но я не могу смириться с тем, что на нем служите вы.
– Я тоже, – прошептал я.
Тишина прерывалась лишь его всхлипами. Наконец я решился спросить:
– Что вам сказали Толливер и мистер Кан?
– Лейтенант Кан предупредил, что будет ко мне очень строг, если вы восстановите меня на службе.
– Странно.
– А мистер Толливер объяснял, что надо быть вежливым с любым капитаном. Ведь вы во время полета являетесь представителем Адмиралтейства и самого ООН, к которым мы обязаны относиться с почтением.
– А сами вы этого не знали?
– Знал, сэр. Просто… Понимаете, я считал своим долгом перед мистером Хольцером отомстить вам за его гибель. Слава Богу, казни через повешение проводят публично. Я обязательно приду посмотреть на вашу казнь, а потом отпраздную ее. Вот та правда, которую вы от меня требовали!
Это уже слишком! Пора кончать этот дурацкий разговор.
– Сообщу вам свое решение через неделю, – сухо сказал я и встал.
– Ждать целую неделю?! – мученически скривился Росс.
– Или больше.
– Я не выдержу. Я все время один, Раджни со мной не разговаривает, офицеры тоже.
Вдруг меня осенила мысль.
– Можете зайти в девятнадцатую каюту.
– К сынку Бранстэда?
– Да, ему тоже не с кем поговорить.
Толливер буквально нянькался с Алексом Тамаровым, настойчиво превращая его в полноценного лейтенанта. Поначалу Алекс сопротивлялся такому нажиму, как ему казалось, слишком бесцеремонному, но постепенно переменил свое отношение и начал учиться с большей охотой.
Через неделю я разрешил Томасу Россу надеть гардемаринскую униформу. Когда он прибыл для дежурства на капитанский мостик, я прочитал в его глазах не только облегчение, но и подавленность, горечь вынужденного подчинения деспоту. Завязывать разговор я не стал, ушел в свою каюту.
Вечером я навестил Джеренса. Еще в коридоре я услышал яростную дробь в дверь и мольбы об освобождении, а когда открыл дверь, Джеренс пытался прошмыгнуть мимо меня, но я вовремя его схватил. Пробирка с наркотиком лежала на постели.
– Мистер Сифорт, можно я выпью из нее хоть немного? – запричитал он.
– Конечно. Можешь высосать всю.
– Спасибо! – Он бросился к наркотику и вдруг замер. – А как же служба?
– О службе тогда не может быть и речи.
– Смотрите, что вы со мной сделали! – снова заголосил он и протянул ко мне дрожащие руки.
– Это абстинентный синдром. Пустяки, прими немного наркотика и дрожь как рукой снимет. – Я повернулся к двери.
– Не уходите! – взвыл он. – Пожалуйста! Я так долго терпел, нет больше сил.
Мне снова вспомнился Нэйт. С чего бы это? Дурацкое сравнение.
– Подожди еще, Джеренс. Завтра я опять навещу тебя.
– Расскажете мне интересную историю? Томас не знает историй.
– Я тоже больше не знаю, все уже рассказал.
– А папа рассказывал мне сказки, когда я был маленький. Я забываю о наркотике, когда вас слушаю.
– Ладно, буду рассказывать тебе истории, но не каждый день.
О чем я ему буду рассказывать? Сочинять, что ли?
Трения между гардемаринами уменьшились, Толливеру стало легче. Берзель научился выслушивать упреки и критику мужественно. По крайней мере, заплаканным я его видел только однажды.
Алекс прилежно учился, но лейтенантом был все еще никудышным. Я понял, дорасти до этого звания за время полета он не успеет. Алекс и сам догадывался об этом. Кончится полет, и его отправят в отставку. Однажды, когда Толливер отлучился и мы с Алексом остались на капитанском мостике, он завел разговор на эту болезненную для нас обоих тему:
– Мистер Сифорт, ничего из этой затеи не выйдет.
– Не отчаивайся, Алекс, учись.
– Без подсказок Толливера я даже не могу правильно сделать запись в бортовом журнале.
– Тесты показали, что твой интеллект остался на прежнем уровне, так что не падай духом, со временем научишься.
– Я знаю, вы не любите выслушивать жалобы.
– Вот и не жалуйся. Старайся из всех сил, выполняй свои обязанности добросовестно.
– Старайся! Добросовестно! – передразнил Алекс. – Достали вы меня уже поучениями! И Аманда тоже, как попугай, все твердила: старайся, добросо… – Он запнулся, побледнел, зашептал:
– Аманда…
– Ты помнишь?! – У меня волосы зашевелились.
– Как я тогда ненавидел Филипа! Сэр, я же вспомнил! Он погиб, когда мы летели на «Порции», так ведь? Так?!!
– Так, – улыбнулся я. Слава тебе, Господи!
– Вспомнил! – заорал он и пустился в пляс.
– Полегче, лейтенант.
– Эх, сэр! – Он сграбастал меня в объятия.
– Спокойней, Алекс, – замямлил я, но оттолкнуть не посмел, наоборот, похлопал его дружески по спине.
Конечно, Алекс вспомнил не все. Большие пробелы в воспоминаниях еще оставались. Но почти ежедневно восстанавливались все новые и новые фрагменты мозаики, складывались в одно целое. С каждым днем он становился увереннее, шире расправлял плечи.
Я ликовал.
А потом мысль о суде снова омрачила мое существование.
30
– К всплытию готовы, сэр, – доложила инженер Сандра Аркин.
– Хорошо. Вызовите Толливера, – попросил я Кана. Прибыл Толливер, козырнул, вытянулся по стойке смирно.
– Вольно. Эдгар, я подумал, что вам хотелось бы видеть конец полета. – Конец моей карьеры, подразумевал я. И жизни.
– Так точно, сэр. – Толливер, стоя за моим креслом, смотрел на экран, где вскоре должны были появиться звезды.
Позади месяцы мучительного полета, каждый день которого неумолимо приближал развязку. Конечно, меня повесят. Но жалел я лишь об одном: Анни так и не выздоровела. Ей потребуется лечение для восстановления гормонального баланса. Может быть, я успею это устроить до своей смерти.
– Объявить полную боевую готовность, – приказал я. – На всякий случай. Перестраховка не помешает.
– Есть, сэр, – ответил Кан и включил тревогу. Экипаж бросился к своим боевым постам, посыпались доклады о готовности.
– Выйти из сверхсветового режима, – приказал я. Экран ожил. Корабль соприкоснулся с внешним миром.
– Капитан, подозрительных объектов нет, – доложил компьютер.
– Спасибо, Билл. Мистер Кан? – Нельзя полагаться только на компьютер.
– Подозрительных объектов нет, капитан, – подтвердил Кан.
– Где мы?
– Недалеко от орбиты Венеры, – сообщил Билл. – Координаты корабля вывожу на экран.
– Всем оставаться на боевых постах до контакта с Адмиралтейством. – Я встал, начал расхаживать. – Мистер Толливер.
– Да, сэр?
– Садитесь за дисплей.
Лейтенант Кан поднялся. В мое капитанское кресло не имел права сесть ни один офицер, поэтому Кан понял мою просьбу правильно: уступить Толливеру место.
– Хорошо. Вызовите Толливера, – попросил я Кана. Прибыл Толливер, козырнул, вытянулся по стойке смирно.
– Вольно. Эдгар, я подумал, что вам хотелось бы видеть конец полета. – Конец моей карьеры, подразумевал я. И жизни.
– Так точно, сэр. – Толливер, стоя за моим креслом, смотрел на экран, где вскоре должны были появиться звезды.
Позади месяцы мучительного полета, каждый день которого неумолимо приближал развязку. Конечно, меня повесят. Но жалел я лишь об одном: Анни так и не выздоровела. Ей потребуется лечение для восстановления гормонального баланса. Может быть, я успею это устроить до своей смерти.
– Объявить полную боевую готовность, – приказал я. – На всякий случай. Перестраховка не помешает.
– Есть, сэр, – ответил Кан и включил тревогу. Экипаж бросился к своим боевым постам, посыпались доклады о готовности.
– Выйти из сверхсветового режима, – приказал я. Экран ожил. Корабль соприкоснулся с внешним миром.
– Капитан, подозрительных объектов нет, – доложил компьютер.
– Спасибо, Билл. Мистер Кан? – Нельзя полагаться только на компьютер.
– Подозрительных объектов нет, капитан, – подтвердил Кан.
– Где мы?
– Недалеко от орбиты Венеры, – сообщил Билл. – Координаты корабля вывожу на экран.
– Всем оставаться на боевых постах до контакта с Адмиралтейством. – Я встал, начал расхаживать. – Мистер Толливер.
– Да, сэр?
– Садитесь за дисплей.
Лейтенант Кан поднялся. В мое капитанское кресло не имел права сесть ни один офицер, поэтому Кан понял мою просьбу правильно: уступить Толливеру место.