Гамильтон Лорел. Всесожжение

   Он улыбнулся, и даже при его ужасающей внешности это была улыбка, полная надежды. Его гниющее лицо просияло светом, который не имел никакого отношения к силам вампира. Бабочка парила над его головой.
   – Господь скоро призовет меня в свои руки. В конце концов, я – мертвец.
   С этим я спорить не могла.
   – Зачем вы пришли сюда, Уоррик?
   Вторая бабочка присоединилась к первой, потом третья. Они кружили над его головой как карусель. Уоррик улыбнулся им.
   – Я пришел предупредить вас. Падма боится Жан-Клода и вашего триумвирата. Он увидит вас мертвыми, если сможет.
   – Это не новости, – сказала я.
   – Наш мастер, Morte d'Amour, дала Иветт приказ уничтожить вас всех.
   А вот это было новостью.
   – Почему? – спросила я.
   – Я не думаю, что хоть кто-то из совета на самом деле верит, что Жан-Клод задумал основать собственный альтернативный совет в этой стране. Но они все рассматривают его как часть этого нового легального вампиризма. Они считают его частью изменений, которые могут уничтожить наше старое существование.
   Старейшие, у которых достаточно силы, чтобы удобно существовать, не хотят никаких изменений в нашем статус-кво. Когда состоится голосование, Анита, двое будут против вас.
   – Кто еще будет голосовать? – спросила я.
   – Ашер представляет своего мастера, Belle Morte, Прекрасную Смерть. Он ненавидит Жан-Клода ясной, сжигающей ненавистью, подобной свету, прошедшему через лупу. Не думаю, что вы можете рассчитывать на его помощь.
   – Значит, они все явились, чтобы убить нас, – сказала я.
   – Если бы они явились просто убить вас, Анита, они бы уже это сделали.
   – Тогда я запуталась, – сказала я.
   – Страх Падмы слишком силен, но я думаю, что наш мастер был бы удовлетворен, если бы Жан-Клод оставил свое место силы здесь и присоединился к совету, как и полагается.
   – Первый же претендент выбьет его оттуда, – сказала я. – Не вижу смысла.
   – Так говорит Жан-Клод, – сказал Уоррик. – Я начинаю думать, что он недооценивает себя и вас.
   – Он осторожен, как и я.
   Над его головой собралась целая стайка бабочек. Они порхали вокруг него многоцветным облаком. Одна села ему на руку, яркие крылья мягко раскрывались и закрывались, когда она кормилась на гниющей плоти.
   Его сила звенела по моему телу. Это не было силой уровня совета, но это был уровень мастера. Уоррик был мастером вампиров, но он не был им еще вчера вечером.
   – Вы заимствуете силу от кого-то еще?
   – От Бога, – сказал он.
   Ну, да, конечно.
   – Чем дольше мы вдали от нашего мастера, тем более слабой становится Иветт, и более сильным – я. Святой Огонь вечного Света Господня вошел в мое тело еще раз. Возможно, Он простит мне мою слабость. Я боялся смерти, Анита. Я боялся адских мук больше, чем боялся Иветт. Но я иду в свете. Я снова горю Силой Божьей.
   Лично я не верила, что Бог имеет личную камеру пыток. Ад не сочетался с Богом, с его силой, его энергией, с Ним Самим. Мы жили в его силе каждый день, пока она не становилась подобна белому шуму, чему-то, что мы игнорировали или не умели слышать. Но, так или иначе, обращать внимание Уоррика на факт, что он позволял Иветт мучить его в течение столетий, потому что боялся вечного проклятия, в реальное существование которого я не верила, казалось бессмысленным. Нет, жестоким.
   – Я счастлива за вас, Уоррик.
   – Я хотел бы попросить об одном благодеянии, Анита.
   – Благодеяние – это услуга, правильно? – спросила я. Не хотелось согласиться на что-то и ошибиться.
   – Да, – сказал он.
   – Просите.
   – На вас есть крест?
   Я кивнула.
   – Покажите мне его, пожалуйста.
   Я не думала, что это было хорошей идеей, но… Я потянула серебряную цепочку, пока крест не заискрился в солнечном свете. Он не пылал. Он просто висел на цепочке.
   Уоррик улыбнулся.
   – Святой Крест не отвергает меня.
   Мне не хватило духу сказать ему, что крест не всегда пылает вблизи вампиров. Мне казалось, крест отличал тех, кто замышлял мне вред, хотя имелись всякие исключения. Я, подобно Уоррику, не подвергала сомнению мудрость Бога. Я полагала, что Он знает, что делает, а если нет, я действительно не хотела этого знать.
   Уоррик подошел к самому краю ряда деревьев. Он стоял в белом плаще с черной подкладкой, замерев в нерешительности. Я видела борьбу на его лице. Он хотел пересечь эту последнюю полосу чистого солнечного света и боялся. Я не могла его в этом упрекнуть.
   Он протянул руку к дрожащей границе прямого золотого света, затем отступил.
   – Моя храбрость и моя вера, они все еще подводят меня. Я все еще не достоин. Я должен шагнуть в свет и взять Святой Крест, и держать его безбоязненно. – Он закрыл лицо своими почерневшими руками. Бабочки покрывали каждый дюйм обнаженной кожи, помахивая крыльями. Не было видно ничего, кроме белого плаща и трепещущих насекомых. На мгновение иллюзия, что внутри плаща были только бабочки, стала совершенной.
   Уоррик вытянул руки – медленно, осторожно, чтобы не побеспокоить насекомых. Он улыбнулся.
   – Я столетиями слышал, как мастера говорят о призывании их животных, но никогда не понимал до сих пор.
   Это – дивная связь.
   Он казался счастливым с его «животными». Что до меня, я была бы несколько разочарована. Бабочки не предоставляли большой защиты против тех видов животных, которых могло призвать большинство вампиров.
   Но, эй, раз Уоррик был счастлив, кто я такая, чтобы вредничать?
   – Иветт заставила меня принести клятву перед Богом хранить некоторые ее тайны. Я не преступлю мое слово, равно как и мою клятву.
   – Хотите сказать, что есть вещи, о которых я должна знать, но вы мне о них не сказали? – спросила я.
   – Я сказал вам все, что в моей воле сообщить, Анита. Иветт всегда была умна. Она манипулировала мною все эти годы, чтобы предать все, что мне было дорого. Она связала меня клятвами прежде, чем мы прибыли к вашим берегам. Я не понимал этого тогда, но понял теперь. Она знала, что я посчитаю вас человеком чести.
   Человеком, кто защищает слабых, и не отказывается от друзей. Вы заставляете разговоры совета о чести и долге казаться бледными претензиями.
   Сказать «спасибо» казалось недостаточно, но это было все, что имелось в моем распоряжении.
   – Спасибо, Уоррик.
   – Даже, когда я был жив, были огромные различия между благородными, что истинно предводительствовали и заботились о нуждах их людей, и теми, кто просто брал у них.
   – Это не слишком изменилось, – сказала я.
   – Мне жаль слышать это, – ответил он. Он поглядел вверх, возможно на солнце, возможно на что-то, чего я не могла видеть. – По мере приближения солнца к зениту я чувствую себя все более слабым.
   – Вам нужно место для дневного отдыха? – спросила я. В тот же момент, когда я произнесла это, я засомневалась, что мне стоило делать это предложение. Я что, действительно доверила бы ему спуститься в подвал к Жан-Клоду и остальной братии, без меня, и не следила бы за ним каждую минуту? Не совсем.
   – Если это мой последний день при солнечном свете, я не буду терять его, скрываясь. Я буду гулять в вашем восхитительном лесу, а затем зароюсь глубоко в листья. Я скрывался в листьях прежде. Они падают густо и скапливаются в углублениях.
   Я кивнула.
   – Я знаю. Почему-то я считала вас городским мальчиком.
   – Я жил в городе много лет, но мои первые дни прошли среди деревьев, более мощных и более пышных, чем эти. Земли моего отца были вдали от всех городов. Но это изменилось. Теперь нет никаких деревьев там, где я рыбачил и охотился мальчиком. Все ушло. Иветт позволила мне съездить домой, в ее компании. Лучше бы я этого не делал. Это заразило мои воспоминания, и заставило их походить на сны.
   – Хорошие вещи так же реальны, как и всякая дрянь, – сказала я. – Не позволяйте Иветт отнять их у вас.
   Он улыбнулся, затем вздрогнул. Бабочки взвились в воздух, словно в небо подбросили осенние листья.
   – Я должен идти.
   Он скользнул прочь меж деревьев, сопровождаемый шлейфом нетерпеливых бабочек. Я потеряла из виду белый плащ, когда он спустился с противоположной стороны холма, но бабочки тянулись вслед за ним подобно крошечным стервятникам, отмечающим линию смерти.

Глава 31

   Я пересекла двор, подъездную дорогу, и была уже на дорожке, когда звук автомобиля, заезжающего на гравий, заставил меня обернуться. Это была Ронни. Черт. Я забыла позвонить ей и отменить нашу утреннюю пробежку. Вероника (Ронни) Симс была частным детективом и моей лучшей подругой. Мы тренировались вместе по крайней мере раз в неделю, обычно в субботу утром. Иногда мы ходили в тренажерный зал, иногда бегали. Сегодня было утро субботы, и я забыла отменить тренировку.
   Я держала пистолет сбоку, спрятав под плащ. Не то, чтобы это ее побеспокоило бы. Это было просто автоматикой. Если вы достойны разрешения на ношение оружия, то обычно не светите им вокруг. Намеренная публичная демонстрация оружия без уважительной причины называется "угроза оружием" и может повлечь отмену вашего разрешения. Это вроде как новый вампир сверкает клыками. Признак любителя.
   Я почувствовала себя виноватой, что заставила Ронни проделать весь путь сюда попусту, но тут я поняла, что она была не одна. Луи Фейн, доктор Луи Фейн, который преподавал биологию в Вашингтонском университете, был с ней. Они вывалились из автомобиля вместе, смеясь, и взялись за руки, как только машина перестала быть преградой между ними. Они оба были одеты для бега трусцой. Его футболка не была заправлена в шорты, при его росте в пять футов шесть дюймов опускаясь достаточно низко, чтобы шорты были едва видны. Черные волосы были пострижены коротко и аккуратно и не вязались с безразмерной футболкой.
   На Ронни были лавандовые велосипедки, которые демонстрировали ее длинные ноги в лучшем свете.
   Короткий топ того же цвета позволял любоваться на ее плоский живот, пока она шла ко мне. Она никогда не одевалась так мило только для того, чтобы пойти со мной на тренировку. Ее белокурые волосы до плеч были свежевымыты, высушены феном и блестели. Единственным упущением был макияж, но она в нем не нуждалась. Ее лицо сияло. Серые глаза отливали тем синим оттенком, который обычно появлялся при правильном подборе цвета одежды. Она выбрала цвет правильно, и Луи видел только ее.
   Я стояла, глядя, как они идут рука об руку по дорожке, и гадала, когда они заметят меня. Наконец, при виде меня они оба приняли почти пораженный вид, как будто я явилась из чистого воздуха. Ронни с присущим ей так-том изобразила смущение, но Луи просто казался довольным. Я и раньше знала, что они занимались сексом друг с другом, но одного взгляда на них вместе было бы достаточно. Его пальцы легко перебирали по ее ладони, пока они стояли, глядя на меня. Я не был уверена, что они любили друг друга, но желали – это точно.
   Ронни осмотрела меня сверху донизу.
   – Многовато одежды для бега трусцой, не так ли?
   Я нахмурилась.
   – Прости, я забыла позвонить. Я только что добралась домой.
   – Что произошло? – спросил Луи. Он все еще держал руку Ронни, но все остальное изменилось. Он внезапно подобрался, вроде даже стал выше ростом, черные глаза ощупали мое лицо, впервые заметили повязку на моей руке и другие приметы усталости.
   – Ты пахнешь кровью и… – его ноздри расширились, – чем-то похуже.
   Я подумала, мог ли он учуять гниющую плоть Уоррика на моих туфлях, но не спросила. Я действительно не хотела знать. Он был одним из помощников Рафаеля, и мне было странно, что он не знал, что случилось.
   – Вы, ребята, были за городом?
   Они кивнули, и улыбка Ронни тоже исчезла.
   – Мы были в хижине.
   "Хижина" была частью ее доли после разрыва двухлетнего брака, который закончился очень плохо. Но это была отличная хижина.
   – Да, там здорово.
   – Что произошло? – повторил Луи.
   – Давайте зайдем в дом. Я не могу придумать достаточно короткую версию, чтобы обойтись без чашки кофе.
   Они проследовали за мной в дом, все еще касаясь друг друга, но часть сияния улетучилась. Кажется, я имела свойство влиять на людей таким образом. Трудно быть ярким и солнечным в центре зоны поражения.
   Грегори лежал на кушетке, все еще в блаженном забытьи. Луи замер на пути. Возможно, впрочем, не только из-за верлеопарда. От белой кушетки и кресла расстилался большой персидский ковер. Это был не мой ковер.
   На белой мебели валялись яркие подушки, повторяющие цвета ковра. Краски были подобны драгоценным камням в утреннем солнечном свете.
   Ронни сказала: «Стивен». Она даже пошла вперед, будто с намерением дотронуться до него, но Луи отдернул ее назад.
   – Это не Стивен.
   – Откуда ты знаешь? – спросила я.
   – Они пахнут по-разному.
   Ронни просто глядела во все глаза.
   – Это Грегори?
   Луи кивнул.
   – Я знала, что они близнецы, но…
   – Да, – сказала я. – Я должна пойти избавиться от этого платья, но давайте уясним одну вещь. Грегори теперь мой. Он из хороших парней. Не обижайте его.
   Луи повернулся ко мне, и его черная радужка растеклась вокруг зрачка, так что его глаза стали похожи на черные пуговицы, глаза крысы.
   – Он пытал его собственного брата.
   – Я была там, Луи. Я видела это.
   – Как тогда ты можешь защищать его?
   Я покачала головой.
   – Это была длинная ночь, Луи. Давай просто скажем, что не будь Габриэля, который склонял верлеопардов ко злу, они выбрали бы другие пути. Он отказался пытать одного из волков, и именно поэтому ему переломали ноги.
   Взгляд на лицо Луи сказал, что он мне не поверил. Я покачала головой и нетерпеливо махнула.
   – Пойдите в кухню, сделайте кофе. Я выберусь из этого чертова платья и все вам расскажу.
   Ронни потянула его к кухне, но ее глаза смотрели на меня, полные вопросов. Я сказала: «Позже», и она ушла в кухню. Я надеялась, что она найдет занятие для Луи, пока я не переоденусь. Я, в общем, не думала, что он станет причинять вред Грегори, но верлеопарды достали стольких людей… Лучше принять предосторожности, чем потом жалеть.
   Ричард стоял на стремянке и сверлил дырки в потолке над моей кроватью. Слишком много для вклада в мое спокойствие. Моя спальня была единственной на первом этаже. Я уступила ее, чтобы им не пришлось тащить Грегори по лестнице. Мелкие хлопья штукатурки покрывали его голый торс будто белой пудрой. В одних джинсах он был похож на иллюстрацию из серии "трудолюбивый муженек". Шерри и Зейн стояли на кровати, держа части аппаратуры и помогая ему делать измерения.
   Дрель смолкла, и я спросила:
   – Где Вивиан?
   – Гвен увела ее проведать Сильви, – отозвался Ричард. Его глаза были очень нейтральны, когда он смотрел на меня, голос осторожен. Мы не слишком много говорили друг с другом после того, что произошло с нами на арене.
   – Хорошо иметь в доме квалифицированного психотерапевта, – сказала я.
   Шерри и Зейн оба следили за мной. Они напомнили мне лабрадоров-ретриверов на дрессировочном ринге, глаза горят усердием, ловя каждое слово и жест. Мне действительно не нравилось, когда люди так на меня смотрели. Это меня нервировало.
   – Я зашла только чтобы взять шмотки. Я хочу избавиться от этого платья.
   Я пробралась мимо них к шкафу. Жан-Клод и здесь постарался. Не так очевидно, но на комнате лежал отпечаток не моего вкуса. В дальнем конце был эркер, дополненный диванчиком. Он был заставлен моей коллекцией игрушечных пингвинов. На кровати сидел новый пингвин, с большим красным бантом на шее и карточкой, прислоненной к пушистому животику. Кусочки штукатурки уже просыпались на черный мех.
   Дрель замолчала опять, и Ричард произнес:
   – Давай, посмотри карточку. Он бы хотел, чтобы ты это сделала.
   Я посмотрела на него. В его глазах все еще были гнев и боль, но под ними было что-то еще. Что-то, что я не могла назвать, или возможно, не хотела назвать. Я взяла пингвина с кровати, отряхнула от пыли, и открыла карточку, повернувшись к нему спиной. Дрель не начинала жужжать. Я чувствовала, как он следит за мной, пока я читаю карточку.
   В ней говорилось: "Чтобы было с кем спать, когда я не с тобой". Подписано было только изящным J.
   Я снова всунула карточку в конверт и обернулась к Ричарду, прижав пингвина к животу. Выражение его лица было очень осторожным, настолько нейтральным, насколько ему удалось. Он смотрел на меня, пытаясь сохранить безразличие, и наконец провалился. В его глазах проступило раздражение, от невыполненных желаний и невысказанных слов.
   Зейн и Шерри попятились с кровати, скользнули к двери. Они не сбегали, но посчитали лучшим не встревать между нами. Я не думала, что мы устроим полноценную битву, но никак не могла осудить их за стремление убраться с дороги.
   – Можешь прочитать записку, если хочешь. Но я не уверена, что это поможет.
   Он издал резкий короткий звук, не вполне смешок.
   – Стоит ли предлагать любовные письма нынешнего дружка бывшему?
   – Я не хочу ранить тебя, Ричард. Действительно не хочу. Если тебе станет легче, когда ты прочтешь записку, можешь прочитать. Не считая того первого раза, я никогда не делала ничего, о чем бы ты не знал. Я не собираюсь начинать теперь.
   Я смотрела, как дергались мускулы на скулах, пока напряжение не свело его шею и плечи. Он потряс головой.
   – Не хочу это видеть.
   – Прекрасно. – Я повернулась назад, держа пингвина и карточку в одной руке, и открыла ящик платяного шкафа. Я сгребла то, что было сверху, почти не глядя. Я только хотела поскорее убраться из внезапной тишины в комнате, подальше от тяжелых глаз Ричарда.
   – Я слышал, что кто-то пришел с тобой, – сказал он уже спокойно. – Кто это был?
   Я обернулась, скомкав вместе пингвина и одежку.
   – Луи и Ронни.
   Ричард нахмурился.
   – Рафаэль прислал Луи?
   Я покачала головой.
   – Они вдвоем были в любовном гнездышке. Луи не знает, что произошло. Он кажется действительно зол на Грегори. Это личное, или из-за того, что он сделал Стивену?
   – Из-за Стивена, – сказал Ричард. – Луи очень предан своим друзьям.
   Что-то в тоне, которым он произнес последнее утверждение, казалось, подразумевало, что, возможно, не все в доме были такими преданными. Или, может быть, мне только слышался подтекст в невинных словах.
   Возможно. Вина – многогранная штука. Но, встречая честные карие глаза Ричарда, я не думала, что слышала что-нибудь, чего он не хотел дать мне понять.
   Если бы я знала, что ему сказать, я бы выслала верлеопардов из комнаты, так что мы могли бы поговорить. Но помоги мне Господь, если я знала, что сказать. Пока у меня не было времени подумать об этом, беседа могла подождать. Вообще-то, лучше бы с ней подождать. Я не ожидала, что все еще буду способна чувствовать что-то к Ричарду, или он ко мне. Я спала с другим мужчиной, была влюблена в другого. Это усложняло дело.
   Одна эта мысль заставила меня улыбнуться и встряхнуть головой.
   – Чего смешного? – спросил он. В его глазах было столько боли, столько смущения.
   – Смешного? – отозвалась я. – Ничего, Ричард, абсолютно ничего.
   Я сбежала вниз в ванную, чтобы переодеться. Это была самая большая ванная комната в доме, с вмонтированной в пол мраморной ванной. Не такой большой, как у Жан-Клода в Цирке, но близко. Белые свечи окружали изголовье и изножие ванны. Нетронутые, свежие, новые, ожидающие сумерек. Он выбрал мятные свечи. Он любил ароматизированные свечи, которые пахли чем-то съедобным. Сказывался его фетишизм по поводу пищи.
   К ножке серебряного подсвечника была прикреплена вторая карточка. Конверт не был надписан, но давайте назовем это догадкой. Я открыла его.
   Записка гласила: "Если бы мы были одни, ma petite, я бы хотел, чтобы ты зажгла их в сумраке. И я присоединился бы к тебе. Je reve de toi". Последнее значило по-французски "Я мечтаю о тебе". Это даже не было подписано. Он был такой самоуверенный крошка. Судя по его словам, я была единственной женщиной за почти четыре сотни лет, отвергшей его. И даже я наконец сдалась. Трудно не быть самоуверенным с таким жизненным опытом. Честно говоря, мне бы хотелось наполнить ванну, зажечь свечи и ждать обнаженной и мокрой его ночного визита. Это казалось очень, очень хорошим способом провести время. Но у нас был полон дом гостей, и если Ричард останется на ночь, нам придется вести себя прилично. Если бы Ричард бросил меня из-за другой женщины, я бы приняла это не так ужасно, как он, но я не смогла бы находиться в доме и слушать, как он занимается сексом с другой женщиной. Даже мои нервы не были настолько крепки. Я, конечно, не собиралась ставить Ричарда в такое положение. По крайней мере, не нарочно.
   Мне пришлось еще дважды пройти в спальню из ванной. Во-первых, я забыла нормальный лифчик.
   Бюстгальтер без бретелек не был предназначен для долгого ношения. Во второй раз я поменяла шорты, которые схватила сначала, на джинсы.
   Я чувствовала кожей, как Ричард наблюдает за мной, когда я входила и выходила. Зейн и Шерри следили за нами обоими, будто нервные собаки, ожидающие пинка. Напряжение было таким плотным, что по нему можно было ходить, и леопарды могли это чувствовать. Напряжение включало больше, чем физическую настороженность. Было похоже, что он что-то очень тяжко обдумывает, и я воспринимала это растущее давление, которое могло кончиться то ли лекцией, то ли дракой.
   Наконец, я оделась в пару новых джинсов этого замечательного темно-синего цвета, который никогда не сохраняется надолго, пурпурно-синюю майку-топ, белые спортивные носки, и белые «Найки» с черной окантовкой. Я затолкала большую часть старой одежды в корзину для грязного белья и сложила платье сверху.
   Платье было, конечно, "только для сухой чистки". Я засунула файрстар под пояс джинсов. У меня была внутрибрючная кобура для него, но она была в спальне. Мне она была нужна не настолько, чтобы возвращаться туда прямо сейчас. Я чувствовала, что искушаю судьбу каждый раз, когда проходила мимо Ричарда. В конце концов, он настоял бы на разговоре, а я не была готова. Возможно, для этой конкретной беседы я никогда не буду готова.
   Я перекинула позаимствованный плащ через руку. Браунинг тяжело обвис в одном кармане. Автомат я повесила через плечо, как дамскую сумочку. Когда спальня освободится, я спрячу его в шкаф. Загвоздка в наличии большого количества заряженного огнестрельного оружия – в том, что его нельзя оставить валяться на виду. Ликантропы классно дерутся, но большинство из них, кажется, не отличит один конец пистолета от другого. Есть что-то в оставленном без присмотра оружии, особенно таком мощном, как автоматическое, что искушает людей. Возникает почти физический зуд подобрать его, нацелить и сделать "Ба-бах!". Вы или держите оружие в безопасности, разряженным или запертым, или таскаете его на себе, где его можно контролировать. Это – правило. Отклонение от правил – то, что позволяет восьмилетним пацанам снести головы их малолетних сестричек.
   Я вошла в гостиную. Грегори не было на кушетке. Я было решила, что его унесли в спальню, и пошла туда, чтобы удостовериться. Было бы чертовски глупо позволить похитить Грегори из моей гостиной и не заметить этого.
   Шерри и Ричард укладывали его в постель с помощью Зейна. Грегори пришел в себя достаточно, чтобы постанывать. Ричард заметил, что я подглядываю в дверь.
   – Я просто хотела убедиться, что Грегори в порядке, – сказала я.
   – Да нет, ты хотела убедиться, что плохие парни до него не добрались, – сказал он.
   Я опустила глаза вниз, потом подняла.
   – Да, – сказала я.
   Возможно, мы продолжили бы беседу, но Грегори очнулся, когда они помещали его ноги в растяжки. Он начал кричать. Ликантропы метаболизировали наркотики невероятно быстро. Шерри наполнила шприц прозрачной жидкостью. Я сбежала. Не люблю иголки. Но если честно, я не хотела, чтобы Ричард читал мне лекции на предмет оружия. То, что он был ликантропом, не было нашей единственной проблемой. Ричард думал, что я убиваю слишком легко. Возможно, он был прав, но я уже не однажды спасала его задницу моей скоростью при обращении со спусковым крючком. И он подверг меня опасности больше, чем однажды, из-за своего чистоплюйства.
   Я снова спустилась по лестнице, качая головой. С какой стати мы вообще дергались? У нас было слишком много важных пунктов, в которых мы расходились. Ничего не вышло бы. Да, мы вожделел, даже любили друг друга. Но этого не было достаточно. Если бы мы не нашли компромисса во всем остальном, мы просто порвали бы друг друга на части.
   Лучше всего было просто постараться сделать разрыв настолько безболезненным, насколько это возможно.
   Моя голова соглашалась с логикой. Другие части тела не были настолько уверены.
   Ведомая запахом кофе, я пошла на кухню. Это была прекрасная кухня, захочу ли я в ней готовить или развлекаться. Она вся была в шкафчиках темного дерева, с большим свободным пространством в середине, а над шкафчиками – крючки для кастрюль и сковородок. У меня не было достаточно кухонных причиндалов, чтобы заполнить хоть один шкафчик, уж не говоря об остальном сверкающем пространстве. Из всех мест в новом доме кухня больше всего заставляла меня чувствовать себя непрошеным гостем. Это было совсем не похоже на мой выбор.
   Ронни и Луи сидели за моим маленьким двухместным кухонным столиком. Он стоял на приподнятой платформе в трехстороннем эркере. Площадь была рассчитана на полноразмерный обеденный стол, и мой мини-уголок для завтраков смотрелся временной мерой. Кроме цветов. Цветы занимали большую часть маленького стола. Букет был еще одним сюрпризом.
   Мне не нужно было считать, чтобы знать, что там была дюжина белых роз и одна-единственная красная.