Страница:
Благодаря усилиям де Голля Франция, формально под руководством правительства Виши состоявшая в союзе нацистской Германией, практически "оккупированная" союзниками, получила право на собственную оккупационную зону в Германии как страна-победительница, а чуть позднее - место в Совете безопасности ООН. Добиться подобных успехов удалось благодаря следующим моментам. Во-первых, идее создания "Свободной Франции" и ежедневного вещания на оккупированной территории. Эмиссары "Свободной Франции" объездили все свободные французские колонии и страны нынешнего "третьего мира", пытаясь добиться признания де Голля представителем "свободных французов". И, надо сказать, методическая работа тайных агентов де Голля в конце концов дала результаты. Во-вторых, де Голль сразу же установил тесный контакт с Сопротивлением, снабжая его теми небольшими средствами, что у него были. В-третьих, он с самого начала позиционировал себя как равный по отношению к союзникам. Все это помогло де Голлю отстоять права Франции на бывшие колонии, избежать буквально их отторжения.
Когда американские и английские войска заняли Алжир, они предприняли попытку отстранить де Голля от власти и сформировать правительство в изгнании во главе с генералом Жиро. Де Голль действовал стремительно. Опираясь на силы Сопротивления, он немедленно прилетел в Алжир, где предложил организовать Комитет национального освобождения под сопредседательством Жиро и самого себя. Жиро согласился. Вынуждены были согласиться и Черчилль с Рузвельтом. Вскоре де Голль оттесняет Жиро на второй план, а потом без особых проблем отстраняет от руководства.
После окончания Второй мировой войны де Голль до 20 января 1946 возглавлял Временное правительство Франции. Сразу же после окончания войны он предпринял ряд мер, направленных на установление во Франции режима президентского типа. Во внутренней политике он провозглашает лозунг: "Порядок, закон, справедливость", во внешней - величие Франции. В задачи де Голля входило не только восстановление экономики, но и политическая реструктуризация страны. Первого де Голль достиг: он национализировал крупнейшие предприятия, провел социальные реформы, одновременно целенаправленно развивая важнейшие отрасли промышленности. Под его руководством правительство восстановило во Франции демократические свободы, провело социально-экономические реформы. Столкнувшись с трудностями в осуществлении своих планов, де Голль ушел с поста главы правительства. Выйдя в отставку, он некоторое время не принимал активного участия в политической борьбе. Де Голль жил в семейном доме в Коломбэ-ле-Дез-Эглиз со своей женой: писал мемуары, давал интервью, много гулял. Однако в апреле 1947 де Голль создал свою политическую партию "Объединение французского народа" (РПФ). Возглавляя эту партию, в программе которой предусматривалось создание во Франции единоличной диктатуры с уничтожением всех политических партий, кроме РПФ, де Голль принял самое активное участие в организации очередной избирательной кампании 1951. На этих выборах РПФ, кандидаты которой резко критиковали перед избирателями недостатки французской политической системы и частую смену кабинетов, собрала 4 миллиона 134 тысячи голосов и провела в Национальное собрание 118 своих депутатов. Но своей главной цели - создания безусловного большинства в парламенте - РПФ не добилась, и вскоре после выборов партия де Голля стала распадаться. В мае 1953 де Голль заявил, что он снова отходит от политической деятельности, и предоставил депутатам РПФ полную свободу. В этот период "голлизм" окончательно оформился как идейно-политическое течение (идеи государства и национального величия Франции, социальная политика). Именно тогда РПФ прекратила свое существование как партия, а 68 депутатов этой партии образовали новую партийную организацию "Республиканский союз социального действия" (ЮРАС). ЮРАС в дальнейшем стала называться партией "социальных республиканцев".
В мае 1958, в период острого политического кризиса, вызванного военным путчем в Алжире 13 мая, большинство французского парламента выступило за возвращение де Голля к власти. 1 июня 1958 Национальное собрание утвердило состав правительства во главе с ним. По указанию и при участии де Голля была подготовлена новая конституция республики (сентябрь 1958), которая сузила полномочия парламента и значительно расширила ; права президента. 21 декабря 1958 де Голль был избран президентом Французской Республики с необычайно широким (для Франции того времени) кругом полномочий: он мог в случае чрезвычайной ситуации распустить парламент и назначать новые выборы, а также лично курировал вопросы обороны, внешней политики и важнейшие внутренние министерства. 19 декабря 1965 он был переизбран на новый семилетний срок.
Несмотря на кажущуюся стремительность и легкость, с которой де Голль во второй раз пришел к власти, этому событию предшествовала напряженная работа самого генерала и его сторонников. Де Голль постоянно вел тайные переговоры через посредников с политическими лидерами ультраправых партий, с парламентариями, организовывал новое "голлистское" движение. Наконец, выбрав момент, когда угроза гражданской войны достигла апогея, де Голль выступил 15 мая по радио, а 16-го перед парламентом. Первое из этих выступлений было полно тумана: "Некогда в тяжелый час страна доверилась мне с тем, чтобы я повел ее к спасению. Сегодня, когда стране предстоят новые испытания, пусть она знает, что я готов принять на себя все полномочия Республики". В текстах обеих речей ни разу не встречалось даже слово "Алжир".
Политиков в правительстве и аппарате президента сменили экономисты, юристы, менеджеры. "Я одинокий человек, - говорил де Голль народу перед зданием парламента, - который не смешивает себя ни с одной из партий, ни с одной организацией. Я человек, который не принадлежит никому и принадлежит всем". В этом вся суть тактики генерала. Учитывая, что в это время параллельно с демонстрациями ультраправых по всему Парижу проходили митинги "голлистов", прямо призывавшие правительство уйти в отставку в пользу генерала, в его словах была изрядная доля лукавства.
Первоочередной задачей президента и правительства стало урегулирование алжирского кризиса. Де Голль твердо проводил курс на самоопределение Алжира, несмотря на серьезнейшие противодействия (мятежи французской армии и сторонников сохранения колониальной зависимости от Франции в 1960-1961, террористическая деятельность ОАС, ряд покушений на де Голля). Алжиру была предоставлена независимость после подписания Эвианских соглашений в апреле 1962.
Авторитет де Голля был довольно высок. Не отрываясь от разрешения внутриполитического кризиса, он взялся за экономику и внешнюю политику, где достиг определенных успехов. Он занимался проблемой, как сделать Францию великой державой. Одной из мер психологического характера была деноминация: де Голль выпустил новый франк достоинством в 100 старых. Франк впервые за долгое время стал твердой валютой. Экономика по итогам 1960 показала бурный рост, самый быстрый за все послевоенные годы. Курс де Голля во внешней политике был направлен на обретение Европой независимости от двух супердержав: СССР и США.
Внешнеполитическая концепция де Голля отличалась стремлением обеспечить за Францией самостоятельность в принятии решений по важнейшим вопросам европейской и мировой политики. Одним из наиболее значительных шагов в этом плане был выход Франции из военной организации НАТО в 1966. Для внешнеполитического курса де Голля был характерен прагматический подход к ряду крупных международных проблем (заявление о признании окончательного характера послевоенных границ бывшей Германии в 1959; осуждение агрессии США во Вьетнаме; осуждение нападения Израиля на арабские государства и др.). В то же время, продолжая осуществление планов по созданию собственных ядерных сил, Франция не подписала Договор о запрещении ядерных испытаний в трех сферах (1963). Франция не подписала и Договор о нераспространении ядерного оружия (1968), заявив, однако, в ООН, что она будет вести себя в этой области так же, как и государства, присоединившиеся к данному Договору.
Де Голль одним из первых выдвинул идею "единой Европы". Он мыслил ее как "Европу отечеств", в которой каждая страна сохраняла бы свою политическую самостоятельность и национальную самобытность. Де Голль был сторонником идеи разрядки международной напряженности. Он направил свою страну на путь сотрудничества с СССР, Китаем и странами "третьего мира".
Внутренней политике де Голль уделял меньше внимания, чем внешней. Студенческие волнения в мае 1968 свидетельствовали о серьезном кризисе, охватившем французское общество. Экономический кризис 1967 и агрессивная внешняя политика (оппозиция НАТО, Великобритании, резкая критика войны во Вьетнаме, поддержка квебекских сепаратистов в Канаде и арабов в ходе арабо-израильского конфликта) подорвали его авторитет и положение внутри страны. Во время майских событий 1968 Париж был перекрыт баррикадами, а на стенах висели плакаты: "13.05.58- 13.05.68-пора уходить, Шарль!" Де Голль опирался на поддержку премьер-министра Франции, сторонника политического курса де Голля Жоржа Помпиду, который выступал за более мягкую политику государства в сфере экономики и проведение социальных реформ.
28 апреля 1969 после того, как большинство французов не поддержало на референдуме его предложения по реорганизации Сената и реформе территориально-административного устройства Франции, де Голль ушел с поста президента.
9 ноября 1970 Шарль де Голль умер в Коломбе-ле-Дез-Эглизе, где и похоронен.
* * *
Совершенно очевидно, что когда в октябре 1954 вышли из печати "Военные мемуары" де Голля, это не могло пройти незамеченным во Франции. Большинство французских газет сразу же опубликовало выдержки из этой книги.
Действительно, мемуары де Голля представляют значительный интерес. В частности, в первом томе, охватывающем период с 1940 до середины 1942, собран обширный фактический материал, впервые опубликован ряд интересных документов. Автор высказывает ряд наблюдений, рассуждений и обобщений относительно истории предвоенной Франции, а также периода первых лет Второй мировой войны.
В начале своих мемуаров де Голль делает критические замечания в отношении боевой подготовки французской армии и принципа пассивности национальной обороны Франции, отрицающего важнейшее значение танков, авиации и самоходной артиллерии. Наблюдения и высказывания де Голля тем более интересны, что он, будучи много лет секретарем Высшего совета национальной обороны, "с 1932 по 1937, при четырнадцати различных кабинетах, - как замечает он сам, - принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны".
Причину господства этого вредного для Франции принципа пассивности ее национальной обороны де Голль видит в недостатках "самого политического режима", в частой смене кабинетов, в "слабости государственной власти и постоянных политических разногласиях".
Говоря о действиях французского правительства накануне Второй мировой войны, де Голль в сущности признает, что их политика поощряла Германию к нападению на слабые государства. "С политической точки зрения, - пишет он, - я полагал, что широковещательные заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы границ поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран: Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и т. д. Мне казалось, что тем самым мы отдаляем Россию от союза с нами..." Автор отмечает далее, что Франция имела все возможности не допустить ремилитаризации Рейнской области в 1936, что она не сделала для себя никаких выводов из захвата гитлеровской Германией Австрии, что "не было извлечено уроков также и из опыта гражданской войны в Испании..."
В своих мемуарах де Голль не останавливается подробно на мюнхенской политике французского правительства, но вместе с тем он замечает, что в сентябре 1938 "с согласия Лондона, а затем и Парижа Гитлер захватил Чехословакию". Де Голль, противник мюнхенской политики, осуждает бездействие Франции в период "странной войны".
Де Голль считал, что "вмешательство Советского Союза, несомненно, ускорило поражение поляков" и что "в позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными и что лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой". Де Голль далее утверждает, что после 1941 "Советы убедились в бессмысленности той политики, в силу которой они в 1917 и 1939 заключили договоры с Германией, повернувшись спиной к Франции и Англии".
Де Голль пишет о том, что "...некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они больше были озабочены тем, как нанести удар России - оказанием ли помощи Финляндии, бомбардировкой ли Баку или высадкой в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией".
Де Голль отмечает преобладание пораженческих настроений в правящих кругах Франции с первых же дней ее военных неудач. Несмотря на стремление оправдать Поля Рейно, к которому он испытывает личные симпатии, автор невольно обличает его. Он рассказывает, что Рейно ввел в состав своего кабинета маршала Петена, заведомо зная, что последний будет служить "ширмой для сторонников перемирия". Вместо того чтобы избавиться от главнокомандующего-пораженца генерала Вейгана, как советовал ему де Голль, и принять ряд других необходимых мер к защите национальной независимости Франции, Рейно фактически подчинялся сторонникам капитуляции, продолжая лишь на словах защищать свою страну.
Много места в мемуарах де Голля отводится франко-английским отношениям в годы Второй мировой войны. В самом деле, движение "Свободная Франция", имевшее долгое время своей территориальной базой Англию, не могло не оказаться в самых тесных отношениях с английским правительством. Факты и документы, приводимые в книге де Голля, свидетельствуют о серьезных трудностях и противоречиях между Англией и Францией. Особенно резкие столкновения с английским правительством возникали у де Голля по вопросу о создании самостоятельных вооруженных сил Сражающейся Франции и установлении его власти в ряде французских колоний.
Де Голль остается неизменно убежденным сторонником франко-английского союза, но это не помешало ему высказать в своих мемуарах ряд упреков по адресу английского правительства. Прежде всего, останавливаясь на периоде поражения Франции в 1940, де Голль с горечью замечает, что "достаточно было одной неудачи на континенте, и Великобритания целиком занялась вопросами своей собственной обороны", "совместные действия Лондона и Парижа фактически прекратились". Де Голль не скрывает, что он опасался во время войны заключения компромиссного мира между Англией и Германией и еще больше - захвата англичанами каких-либо французских колониальных владений. Де Голль публикует секретное письмо к нему Черчилля от 7 августа 1940, из которого видно, что хотя англичане и согласились публично обещать "полное восстановление независимости и величия Франции", но фактически они отказались гарантировать ее территориальную неприкосновенность.
В тоже время де Голль многое смягчает, говоря о франко-английских отношениях периода войны. Он вскользь упоминает о переговорах английского правительства с правительством Петена, происходивших в октябре 1940 в Лондоне, пока он находился в Африке, что свидетельствовало о стремлении Великобритании воспользоваться временной слабостью Франции в целях укрепления своих позиций за ее счет.
В еще большей степени это проявилось в колониальной политике английского правительства во время Второй мировой войны, в частности, в остром конфликте между де Голлем и английским правительством по вопросу о французских подмандатных территориях - Сирии и Ливане, а также по поводу вмешательства английского правительства в дела Мадагаскара и других французских колоний. Несмотря на резкие столкновения с английским правительством и лично с Черчиллем, несмотря на то, что 6 июня 1942 де Голль официально предупредил английское правительство, что в случае потери Францией ее колониальных территории на Мадагаскаре, в Сирии или в других местах вследствие действий ее союзников сотрудничество Сражающейся Франции с Англией и США "лишается всякого оправдания", де Голль, в силу временной слабости Франции, часто вынужден был уступать своим более сильным союзникам.
Противоречия между "Свободной Францией" и США были также весьма значительными, хотя де Голль сравнительно мало освещает эту тему, он упоминает, что все обращения французского правительства за помощью к США в 1940 остались безрезультатными. США, так же как и Англия, стремились захватить ряд французских колоний, например острова Сен-Пьер и Микелон, из-за которых произошло столкновение де Голля с американским правительством. США были весьма заинтересованы и в судьбе французского военно-морского флота и, стремясь взять под контроль "Свободную Францию", стремились противопоставить де Голлю какого-либо другого французского представителя, более покладистого и преданного интересам американцев. "В сущности, - пишет де Голль, -руководители американской политики считали, что Франция уже перестала быть великой державой". В связи с этим де Голлю пришлось преодолевать большие трудности при установлении отношений с американским правительством.
С Москвой "Свободной Франции" легко удалось завязать союзнические отношения, де Голль отмечает в своих мемуарах, что вступление СССР в войну "принесло разгромленной Франции новую надежду" и участие русских в войне с каждым днем "создавало условия для победы". Де Голль пишет, что предполагал воспользоваться присутствием СССР в лагере союзников как некоторым противовесом в отношениях с Великобританией и США. Поскольку СССР со своей стороны рассчитывал, что Франция также создаст некий баланс в антигитлеровской коалиции, то он стремился поддержать ее статус великой державы.
Мемуары де Голля и, в частности, многочисленные документы, к ним приложенные, являются интересным и ценным источником для изучения истории Франции.
Глава первая.
По наклонной плоскости
За годы моей жизни я составил свое собственное представление о Франции, порожденное как разумом, так и чувством. В моем воображении Франция предстает как страна, которой, подобно сказочной принцессе или Мадонне на старинных фресках, уготована необычайная судьба. Инстинктивно у меня создалось впечатление, что провидение предназначило Францию для великих свершений или тяжких невзгод. А если, тем не менее, случается, что на ее действиях лежит печать посредственности, то я вижу в этом нечто противоестественное, в чем повинны заблуждающиеся французы, но не гений всей нации.
Разум также убеждает меня в том, что Франция лишь в том случае является подлинной Францией, если она стоит в первых рядах, что только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего ее народу, что наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности. Короче говоря, я думаю, что Франция, лишенная величия, перестает быть Францией.
Это убеждение росло вместе со мной в той среде, где я родился. Отец мой, человек хорошо образованный и воспитанный в определенных традициях, был преисполнен веры в высокую миссию Франции. Он впервые познакомил меня с ее историей. Моя мать питала к родине чувство беспредельной любви, которое можно сравнить лишь с ее набожностью. Мои три брата, сестра и я сам - все мы гордились своей страной. Эта гордость, к которой примешивалось чувство тревоги за ее судьбы, была нашей второй натурой.
Ничто так не поражало меня, уроженца Лилля, ребенком попавшего в Париж, как символы нашей славы: собор Парижской Богоматери, окутанный ночным сумраком, Версаль в его вечернем великолепии, залитая солнцем Триумфальная арка, трофейные знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов. Ничто не производило на меня столь сильного впечатления, как наши национальные успехи: народный энтузиазм при посещении Франции русским царем, военные парады в Лоншане, чудеса Всемирной выставки, первые полеты наших авиаторов. Когда я был еще ребенком, ничто не причиняло мне больше огорчений, чем проявление нашей слабости и наши заблуждения: отказ от Фашоды{29}, дело Дрейфуса{30}, социальные конфликты, религиозные распри, о которых с волнением говорили в моем присутствии. Ничто не приводило меня в такое волнение, как рассказы о наших несчастьях в прошлом, когда отец вспоминал о неудачных вылазках в Бурже и Стен{31}, где он был ранен, а мать говорила о том отчаянии, которое она пережила в детстве, увидев своих родителей, горько плакавших при известии о капитуляции армии маршала Базена{32}.
В юности меня особенно волновало все связанное с судьбами Франции, будь то события ее истории или современной политической жизни. Меня интересовала и вместе с тем возмущала драма, непрерывно разыгрывавшаяся на арене политической борьбы. Я восторгался умом, энтузиазмом и красноречием многих участников этой драмы. В то же время меня удручало, что столько талантов бессмысленно растрачивалось по причине политического хаоса и внутренних распрей, тем более, что в начале XX века стали появляться первые предвестники войны. Должен сказать, что в ранней юности война не внушала мне никакого ужаса, и я превозносил то, чего мне еще не пришлось испытать.
Я был уверен, что Франции суждено пройти через горнило величайших испытаний. Я считал, что смысл жизни состоит в том, чтобы свершить во имя Франции выдающийся подвиг, и что наступит день, когда мне представится такая возможность.
Когда я поступил на военную службу, армия занимала очень большое место в жизни любой европейской страны. Подвергаясь нападкам и оскорблениям, армия спокойно и с тайной надеждой ждала, что настанут дни, когда все будет зависеть от нее. Окончив Сен-Сирское военное училище, я поступил в 33-й пехотный полк в Аррасе, где началась моя офицерская служба. Моим первым полковым командиром был Петен{33}, который открыл для меня все значение таланта и искусства военачальника. Впоследствии, когда, подобно соломинке, я был захвачен ураганом войны и пережил все перипетии этой драмы - боевое крещение, тяготы и лишения окопной жизни, атаки, обстрелы, ранения и плен, - я мог убедиться в том, что Франция, лишенная в результате низкой рождаемости, бессодержательных идей и беспечности властей значительной части необходимых для ее обороны средств, все-таки сумела сделать невероятное усилие и своими неисчислимыми жертвами восполнить то, чего ей недоставало, чтобы выйти победительницей из этого испытания.
В самые критические периоды ее истории я видел Францию морально сплотившейся сначала под эгидой Жоффра{34}, а затем под руководством Тигра{35}.
После я был свидетелем того, как она, обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания и выведенная из морального равновесия, вновь пошла неуверенным шагом навстречу своей судьбе, в то время как ее правительство, принимая свой прежний облик и отвергая Клемансо, отказывалось от политики величия и возвращалось к хаосу.
В последующие годы моя карьера прошла ряд различных этапов: командировка в Польшу и участие в Польской кампании, преподавание истории в Сен-Сирском военном училище, а затем в Военной академии, служба в канцелярии маршала Петена, командование 19-м егерским батальоном в Треве, служба в штабах на Рейне и в Леванте. Повсюду я наблюдал восстановление национального престижа Франции в результате ее недавних успехов, но в то же время - чувство неуверенности за будущее Франции, порождаемое непоследовательностью ее руководителей. Между тем военная служба давала огромное удовлетворение моему сердцу и уму. В армии, пребывавшей в состоянии бездействия, я видел силу, предназначенную в ближайшем будущем для великих свершений.
Было ясно, что окончание войны не обеспечило мира. По мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям.
В то время как Россия была всецело занята своей внутриполитической ситуацией, Америка держалась в стороне от европейских дел, Англия попустительствовала Берлину, чтобы Париж нуждался в ее помощи, а вновь созданные государства Европы были еще слабы и разрознены, Франции одной приходилось сдерживать Германию. Она действительно старалась это делать, но действовала непоследовательно. Вначале наше правительство под руководством Пуанкаре{36} применяло по отношению к Германии политику принуждения, затем, по инициативе Бриана{37}, делало попытки к примирению с ней и, наконец, стало искать спасения в Лиге Наций. Однако германская угроза становилась все более реальной. Гитлер уверенно шел к власти.
В этот период я был назначен секретарем Высшего совета национальной обороны - постоянного органа при премьер-министре, ведавшего подготовкой к войне государственного аппарата и всей нации. С 1932 по 1937, при четырнадцати различных правящих кабинетах, я принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны. В частности, я ознакомился с планами обеспечения безопасности и ограничения вооружений, которые были предложены в Женеве соответственно Андре Тардье{38} и Полем-Бонкуром{39}. Я готовил материалы, необходимые для принятия правительством Думерга{40} решения по изменению внешнеполитического курса в связи с приходом в Германии к власти Гитлера. Мне пришлось бесконечное число раз переделывать проект закона об организации государства во время войны. Я занимался разработкой мероприятий по мобилизации гражданских административных органов, различных отраслей промышленности, коммунального обслуживания. Выполнение этих обязанностей, участие в совещаниях, общение с различными политическими деятелями позволили мне убедиться в огромных возможностях нашей страны, но в то же время - в немощи и неэффективности ее государственного аппарата.
Когда американские и английские войска заняли Алжир, они предприняли попытку отстранить де Голля от власти и сформировать правительство в изгнании во главе с генералом Жиро. Де Голль действовал стремительно. Опираясь на силы Сопротивления, он немедленно прилетел в Алжир, где предложил организовать Комитет национального освобождения под сопредседательством Жиро и самого себя. Жиро согласился. Вынуждены были согласиться и Черчилль с Рузвельтом. Вскоре де Голль оттесняет Жиро на второй план, а потом без особых проблем отстраняет от руководства.
После окончания Второй мировой войны де Голль до 20 января 1946 возглавлял Временное правительство Франции. Сразу же после окончания войны он предпринял ряд мер, направленных на установление во Франции режима президентского типа. Во внутренней политике он провозглашает лозунг: "Порядок, закон, справедливость", во внешней - величие Франции. В задачи де Голля входило не только восстановление экономики, но и политическая реструктуризация страны. Первого де Голль достиг: он национализировал крупнейшие предприятия, провел социальные реформы, одновременно целенаправленно развивая важнейшие отрасли промышленности. Под его руководством правительство восстановило во Франции демократические свободы, провело социально-экономические реформы. Столкнувшись с трудностями в осуществлении своих планов, де Голль ушел с поста главы правительства. Выйдя в отставку, он некоторое время не принимал активного участия в политической борьбе. Де Голль жил в семейном доме в Коломбэ-ле-Дез-Эглиз со своей женой: писал мемуары, давал интервью, много гулял. Однако в апреле 1947 де Голль создал свою политическую партию "Объединение французского народа" (РПФ). Возглавляя эту партию, в программе которой предусматривалось создание во Франции единоличной диктатуры с уничтожением всех политических партий, кроме РПФ, де Голль принял самое активное участие в организации очередной избирательной кампании 1951. На этих выборах РПФ, кандидаты которой резко критиковали перед избирателями недостатки французской политической системы и частую смену кабинетов, собрала 4 миллиона 134 тысячи голосов и провела в Национальное собрание 118 своих депутатов. Но своей главной цели - создания безусловного большинства в парламенте - РПФ не добилась, и вскоре после выборов партия де Голля стала распадаться. В мае 1953 де Голль заявил, что он снова отходит от политической деятельности, и предоставил депутатам РПФ полную свободу. В этот период "голлизм" окончательно оформился как идейно-политическое течение (идеи государства и национального величия Франции, социальная политика). Именно тогда РПФ прекратила свое существование как партия, а 68 депутатов этой партии образовали новую партийную организацию "Республиканский союз социального действия" (ЮРАС). ЮРАС в дальнейшем стала называться партией "социальных республиканцев".
В мае 1958, в период острого политического кризиса, вызванного военным путчем в Алжире 13 мая, большинство французского парламента выступило за возвращение де Голля к власти. 1 июня 1958 Национальное собрание утвердило состав правительства во главе с ним. По указанию и при участии де Голля была подготовлена новая конституция республики (сентябрь 1958), которая сузила полномочия парламента и значительно расширила ; права президента. 21 декабря 1958 де Голль был избран президентом Французской Республики с необычайно широким (для Франции того времени) кругом полномочий: он мог в случае чрезвычайной ситуации распустить парламент и назначать новые выборы, а также лично курировал вопросы обороны, внешней политики и важнейшие внутренние министерства. 19 декабря 1965 он был переизбран на новый семилетний срок.
Несмотря на кажущуюся стремительность и легкость, с которой де Голль во второй раз пришел к власти, этому событию предшествовала напряженная работа самого генерала и его сторонников. Де Голль постоянно вел тайные переговоры через посредников с политическими лидерами ультраправых партий, с парламентариями, организовывал новое "голлистское" движение. Наконец, выбрав момент, когда угроза гражданской войны достигла апогея, де Голль выступил 15 мая по радио, а 16-го перед парламентом. Первое из этих выступлений было полно тумана: "Некогда в тяжелый час страна доверилась мне с тем, чтобы я повел ее к спасению. Сегодня, когда стране предстоят новые испытания, пусть она знает, что я готов принять на себя все полномочия Республики". В текстах обеих речей ни разу не встречалось даже слово "Алжир".
Политиков в правительстве и аппарате президента сменили экономисты, юристы, менеджеры. "Я одинокий человек, - говорил де Голль народу перед зданием парламента, - который не смешивает себя ни с одной из партий, ни с одной организацией. Я человек, который не принадлежит никому и принадлежит всем". В этом вся суть тактики генерала. Учитывая, что в это время параллельно с демонстрациями ультраправых по всему Парижу проходили митинги "голлистов", прямо призывавшие правительство уйти в отставку в пользу генерала, в его словах была изрядная доля лукавства.
Первоочередной задачей президента и правительства стало урегулирование алжирского кризиса. Де Голль твердо проводил курс на самоопределение Алжира, несмотря на серьезнейшие противодействия (мятежи французской армии и сторонников сохранения колониальной зависимости от Франции в 1960-1961, террористическая деятельность ОАС, ряд покушений на де Голля). Алжиру была предоставлена независимость после подписания Эвианских соглашений в апреле 1962.
Авторитет де Голля был довольно высок. Не отрываясь от разрешения внутриполитического кризиса, он взялся за экономику и внешнюю политику, где достиг определенных успехов. Он занимался проблемой, как сделать Францию великой державой. Одной из мер психологического характера была деноминация: де Голль выпустил новый франк достоинством в 100 старых. Франк впервые за долгое время стал твердой валютой. Экономика по итогам 1960 показала бурный рост, самый быстрый за все послевоенные годы. Курс де Голля во внешней политике был направлен на обретение Европой независимости от двух супердержав: СССР и США.
Внешнеполитическая концепция де Голля отличалась стремлением обеспечить за Францией самостоятельность в принятии решений по важнейшим вопросам европейской и мировой политики. Одним из наиболее значительных шагов в этом плане был выход Франции из военной организации НАТО в 1966. Для внешнеполитического курса де Голля был характерен прагматический подход к ряду крупных международных проблем (заявление о признании окончательного характера послевоенных границ бывшей Германии в 1959; осуждение агрессии США во Вьетнаме; осуждение нападения Израиля на арабские государства и др.). В то же время, продолжая осуществление планов по созданию собственных ядерных сил, Франция не подписала Договор о запрещении ядерных испытаний в трех сферах (1963). Франция не подписала и Договор о нераспространении ядерного оружия (1968), заявив, однако, в ООН, что она будет вести себя в этой области так же, как и государства, присоединившиеся к данному Договору.
Де Голль одним из первых выдвинул идею "единой Европы". Он мыслил ее как "Европу отечеств", в которой каждая страна сохраняла бы свою политическую самостоятельность и национальную самобытность. Де Голль был сторонником идеи разрядки международной напряженности. Он направил свою страну на путь сотрудничества с СССР, Китаем и странами "третьего мира".
Внутренней политике де Голль уделял меньше внимания, чем внешней. Студенческие волнения в мае 1968 свидетельствовали о серьезном кризисе, охватившем французское общество. Экономический кризис 1967 и агрессивная внешняя политика (оппозиция НАТО, Великобритании, резкая критика войны во Вьетнаме, поддержка квебекских сепаратистов в Канаде и арабов в ходе арабо-израильского конфликта) подорвали его авторитет и положение внутри страны. Во время майских событий 1968 Париж был перекрыт баррикадами, а на стенах висели плакаты: "13.05.58- 13.05.68-пора уходить, Шарль!" Де Голль опирался на поддержку премьер-министра Франции, сторонника политического курса де Голля Жоржа Помпиду, который выступал за более мягкую политику государства в сфере экономики и проведение социальных реформ.
28 апреля 1969 после того, как большинство французов не поддержало на референдуме его предложения по реорганизации Сената и реформе территориально-административного устройства Франции, де Голль ушел с поста президента.
9 ноября 1970 Шарль де Голль умер в Коломбе-ле-Дез-Эглизе, где и похоронен.
* * *
Совершенно очевидно, что когда в октябре 1954 вышли из печати "Военные мемуары" де Голля, это не могло пройти незамеченным во Франции. Большинство французских газет сразу же опубликовало выдержки из этой книги.
Действительно, мемуары де Голля представляют значительный интерес. В частности, в первом томе, охватывающем период с 1940 до середины 1942, собран обширный фактический материал, впервые опубликован ряд интересных документов. Автор высказывает ряд наблюдений, рассуждений и обобщений относительно истории предвоенной Франции, а также периода первых лет Второй мировой войны.
В начале своих мемуаров де Голль делает критические замечания в отношении боевой подготовки французской армии и принципа пассивности национальной обороны Франции, отрицающего важнейшее значение танков, авиации и самоходной артиллерии. Наблюдения и высказывания де Голля тем более интересны, что он, будучи много лет секретарем Высшего совета национальной обороны, "с 1932 по 1937, при четырнадцати различных кабинетах, - как замечает он сам, - принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны".
Причину господства этого вредного для Франции принципа пассивности ее национальной обороны де Голль видит в недостатках "самого политического режима", в частой смене кабинетов, в "слабости государственной власти и постоянных политических разногласиях".
Говоря о действиях французского правительства накануне Второй мировой войны, де Голль в сущности признает, что их политика поощряла Германию к нападению на слабые государства. "С политической точки зрения, - пишет он, - я полагал, что широковещательные заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы границ поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран: Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и т. д. Мне казалось, что тем самым мы отдаляем Россию от союза с нами..." Автор отмечает далее, что Франция имела все возможности не допустить ремилитаризации Рейнской области в 1936, что она не сделала для себя никаких выводов из захвата гитлеровской Германией Австрии, что "не было извлечено уроков также и из опыта гражданской войны в Испании..."
В своих мемуарах де Голль не останавливается подробно на мюнхенской политике французского правительства, но вместе с тем он замечает, что в сентябре 1938 "с согласия Лондона, а затем и Парижа Гитлер захватил Чехословакию". Де Голль, противник мюнхенской политики, осуждает бездействие Франции в период "странной войны".
Де Голль считал, что "вмешательство Советского Союза, несомненно, ускорило поражение поляков" и что "в позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными и что лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой". Де Голль далее утверждает, что после 1941 "Советы убедились в бессмысленности той политики, в силу которой они в 1917 и 1939 заключили договоры с Германией, повернувшись спиной к Франции и Англии".
Де Голль пишет о том, что "...некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они больше были озабочены тем, как нанести удар России - оказанием ли помощи Финляндии, бомбардировкой ли Баку или высадкой в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией".
Де Голль отмечает преобладание пораженческих настроений в правящих кругах Франции с первых же дней ее военных неудач. Несмотря на стремление оправдать Поля Рейно, к которому он испытывает личные симпатии, автор невольно обличает его. Он рассказывает, что Рейно ввел в состав своего кабинета маршала Петена, заведомо зная, что последний будет служить "ширмой для сторонников перемирия". Вместо того чтобы избавиться от главнокомандующего-пораженца генерала Вейгана, как советовал ему де Голль, и принять ряд других необходимых мер к защите национальной независимости Франции, Рейно фактически подчинялся сторонникам капитуляции, продолжая лишь на словах защищать свою страну.
Много места в мемуарах де Голля отводится франко-английским отношениям в годы Второй мировой войны. В самом деле, движение "Свободная Франция", имевшее долгое время своей территориальной базой Англию, не могло не оказаться в самых тесных отношениях с английским правительством. Факты и документы, приводимые в книге де Голля, свидетельствуют о серьезных трудностях и противоречиях между Англией и Францией. Особенно резкие столкновения с английским правительством возникали у де Голля по вопросу о создании самостоятельных вооруженных сил Сражающейся Франции и установлении его власти в ряде французских колоний.
Де Голль остается неизменно убежденным сторонником франко-английского союза, но это не помешало ему высказать в своих мемуарах ряд упреков по адресу английского правительства. Прежде всего, останавливаясь на периоде поражения Франции в 1940, де Голль с горечью замечает, что "достаточно было одной неудачи на континенте, и Великобритания целиком занялась вопросами своей собственной обороны", "совместные действия Лондона и Парижа фактически прекратились". Де Голль не скрывает, что он опасался во время войны заключения компромиссного мира между Англией и Германией и еще больше - захвата англичанами каких-либо французских колониальных владений. Де Голль публикует секретное письмо к нему Черчилля от 7 августа 1940, из которого видно, что хотя англичане и согласились публично обещать "полное восстановление независимости и величия Франции", но фактически они отказались гарантировать ее территориальную неприкосновенность.
В тоже время де Голль многое смягчает, говоря о франко-английских отношениях периода войны. Он вскользь упоминает о переговорах английского правительства с правительством Петена, происходивших в октябре 1940 в Лондоне, пока он находился в Африке, что свидетельствовало о стремлении Великобритании воспользоваться временной слабостью Франции в целях укрепления своих позиций за ее счет.
В еще большей степени это проявилось в колониальной политике английского правительства во время Второй мировой войны, в частности, в остром конфликте между де Голлем и английским правительством по вопросу о французских подмандатных территориях - Сирии и Ливане, а также по поводу вмешательства английского правительства в дела Мадагаскара и других французских колоний. Несмотря на резкие столкновения с английским правительством и лично с Черчиллем, несмотря на то, что 6 июня 1942 де Голль официально предупредил английское правительство, что в случае потери Францией ее колониальных территории на Мадагаскаре, в Сирии или в других местах вследствие действий ее союзников сотрудничество Сражающейся Франции с Англией и США "лишается всякого оправдания", де Голль, в силу временной слабости Франции, часто вынужден был уступать своим более сильным союзникам.
Противоречия между "Свободной Францией" и США были также весьма значительными, хотя де Голль сравнительно мало освещает эту тему, он упоминает, что все обращения французского правительства за помощью к США в 1940 остались безрезультатными. США, так же как и Англия, стремились захватить ряд французских колоний, например острова Сен-Пьер и Микелон, из-за которых произошло столкновение де Голля с американским правительством. США были весьма заинтересованы и в судьбе французского военно-морского флота и, стремясь взять под контроль "Свободную Францию", стремились противопоставить де Голлю какого-либо другого французского представителя, более покладистого и преданного интересам американцев. "В сущности, - пишет де Голль, -руководители американской политики считали, что Франция уже перестала быть великой державой". В связи с этим де Голлю пришлось преодолевать большие трудности при установлении отношений с американским правительством.
С Москвой "Свободной Франции" легко удалось завязать союзнические отношения, де Голль отмечает в своих мемуарах, что вступление СССР в войну "принесло разгромленной Франции новую надежду" и участие русских в войне с каждым днем "создавало условия для победы". Де Голль пишет, что предполагал воспользоваться присутствием СССР в лагере союзников как некоторым противовесом в отношениях с Великобританией и США. Поскольку СССР со своей стороны рассчитывал, что Франция также создаст некий баланс в антигитлеровской коалиции, то он стремился поддержать ее статус великой державы.
Мемуары де Голля и, в частности, многочисленные документы, к ним приложенные, являются интересным и ценным источником для изучения истории Франции.
Глава первая.
По наклонной плоскости
За годы моей жизни я составил свое собственное представление о Франции, порожденное как разумом, так и чувством. В моем воображении Франция предстает как страна, которой, подобно сказочной принцессе или Мадонне на старинных фресках, уготована необычайная судьба. Инстинктивно у меня создалось впечатление, что провидение предназначило Францию для великих свершений или тяжких невзгод. А если, тем не менее, случается, что на ее действиях лежит печать посредственности, то я вижу в этом нечто противоестественное, в чем повинны заблуждающиеся французы, но не гений всей нации.
Разум также убеждает меня в том, что Франция лишь в том случае является подлинной Францией, если она стоит в первых рядах, что только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего ее народу, что наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности. Короче говоря, я думаю, что Франция, лишенная величия, перестает быть Францией.
Это убеждение росло вместе со мной в той среде, где я родился. Отец мой, человек хорошо образованный и воспитанный в определенных традициях, был преисполнен веры в высокую миссию Франции. Он впервые познакомил меня с ее историей. Моя мать питала к родине чувство беспредельной любви, которое можно сравнить лишь с ее набожностью. Мои три брата, сестра и я сам - все мы гордились своей страной. Эта гордость, к которой примешивалось чувство тревоги за ее судьбы, была нашей второй натурой.
Ничто так не поражало меня, уроженца Лилля, ребенком попавшего в Париж, как символы нашей славы: собор Парижской Богоматери, окутанный ночным сумраком, Версаль в его вечернем великолепии, залитая солнцем Триумфальная арка, трофейные знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов. Ничто не производило на меня столь сильного впечатления, как наши национальные успехи: народный энтузиазм при посещении Франции русским царем, военные парады в Лоншане, чудеса Всемирной выставки, первые полеты наших авиаторов. Когда я был еще ребенком, ничто не причиняло мне больше огорчений, чем проявление нашей слабости и наши заблуждения: отказ от Фашоды{29}, дело Дрейфуса{30}, социальные конфликты, религиозные распри, о которых с волнением говорили в моем присутствии. Ничто не приводило меня в такое волнение, как рассказы о наших несчастьях в прошлом, когда отец вспоминал о неудачных вылазках в Бурже и Стен{31}, где он был ранен, а мать говорила о том отчаянии, которое она пережила в детстве, увидев своих родителей, горько плакавших при известии о капитуляции армии маршала Базена{32}.
В юности меня особенно волновало все связанное с судьбами Франции, будь то события ее истории или современной политической жизни. Меня интересовала и вместе с тем возмущала драма, непрерывно разыгрывавшаяся на арене политической борьбы. Я восторгался умом, энтузиазмом и красноречием многих участников этой драмы. В то же время меня удручало, что столько талантов бессмысленно растрачивалось по причине политического хаоса и внутренних распрей, тем более, что в начале XX века стали появляться первые предвестники войны. Должен сказать, что в ранней юности война не внушала мне никакого ужаса, и я превозносил то, чего мне еще не пришлось испытать.
Я был уверен, что Франции суждено пройти через горнило величайших испытаний. Я считал, что смысл жизни состоит в том, чтобы свершить во имя Франции выдающийся подвиг, и что наступит день, когда мне представится такая возможность.
Когда я поступил на военную службу, армия занимала очень большое место в жизни любой европейской страны. Подвергаясь нападкам и оскорблениям, армия спокойно и с тайной надеждой ждала, что настанут дни, когда все будет зависеть от нее. Окончив Сен-Сирское военное училище, я поступил в 33-й пехотный полк в Аррасе, где началась моя офицерская служба. Моим первым полковым командиром был Петен{33}, который открыл для меня все значение таланта и искусства военачальника. Впоследствии, когда, подобно соломинке, я был захвачен ураганом войны и пережил все перипетии этой драмы - боевое крещение, тяготы и лишения окопной жизни, атаки, обстрелы, ранения и плен, - я мог убедиться в том, что Франция, лишенная в результате низкой рождаемости, бессодержательных идей и беспечности властей значительной части необходимых для ее обороны средств, все-таки сумела сделать невероятное усилие и своими неисчислимыми жертвами восполнить то, чего ей недоставало, чтобы выйти победительницей из этого испытания.
В самые критические периоды ее истории я видел Францию морально сплотившейся сначала под эгидой Жоффра{34}, а затем под руководством Тигра{35}.
После я был свидетелем того, как она, обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания и выведенная из морального равновесия, вновь пошла неуверенным шагом навстречу своей судьбе, в то время как ее правительство, принимая свой прежний облик и отвергая Клемансо, отказывалось от политики величия и возвращалось к хаосу.
В последующие годы моя карьера прошла ряд различных этапов: командировка в Польшу и участие в Польской кампании, преподавание истории в Сен-Сирском военном училище, а затем в Военной академии, служба в канцелярии маршала Петена, командование 19-м егерским батальоном в Треве, служба в штабах на Рейне и в Леванте. Повсюду я наблюдал восстановление национального престижа Франции в результате ее недавних успехов, но в то же время - чувство неуверенности за будущее Франции, порождаемое непоследовательностью ее руководителей. Между тем военная служба давала огромное удовлетворение моему сердцу и уму. В армии, пребывавшей в состоянии бездействия, я видел силу, предназначенную в ближайшем будущем для великих свершений.
Было ясно, что окончание войны не обеспечило мира. По мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям.
В то время как Россия была всецело занята своей внутриполитической ситуацией, Америка держалась в стороне от европейских дел, Англия попустительствовала Берлину, чтобы Париж нуждался в ее помощи, а вновь созданные государства Европы были еще слабы и разрознены, Франции одной приходилось сдерживать Германию. Она действительно старалась это делать, но действовала непоследовательно. Вначале наше правительство под руководством Пуанкаре{36} применяло по отношению к Германии политику принуждения, затем, по инициативе Бриана{37}, делало попытки к примирению с ней и, наконец, стало искать спасения в Лиге Наций. Однако германская угроза становилась все более реальной. Гитлер уверенно шел к власти.
В этот период я был назначен секретарем Высшего совета национальной обороны - постоянного органа при премьер-министре, ведавшего подготовкой к войне государственного аппарата и всей нации. С 1932 по 1937, при четырнадцати различных правящих кабинетах, я принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны. В частности, я ознакомился с планами обеспечения безопасности и ограничения вооружений, которые были предложены в Женеве соответственно Андре Тардье{38} и Полем-Бонкуром{39}. Я готовил материалы, необходимые для принятия правительством Думерга{40} решения по изменению внешнеполитического курса в связи с приходом в Германии к власти Гитлера. Мне пришлось бесконечное число раз переделывать проект закона об организации государства во время войны. Я занимался разработкой мероприятий по мобилизации гражданских административных органов, различных отраслей промышленности, коммунального обслуживания. Выполнение этих обязанностей, участие в совещаниях, общение с различными политическими деятелями позволили мне убедиться в огромных возможностях нашей страны, но в то же время - в немощи и неэффективности ее государственного аппарата.