Горюнов Андрей. Контакт первой степени тяжести

   Белов улыбнулся:
   — Я тоже только что умыл шесть человек. Но я не банщик.
   — Варуж, — протянул руку водитель, опуская автомат.
   — Николай.
   Они обменялись рукопожатием.
   — С тобой подружимся, — сказал Варуж. — Я сразу вижу.

* * *

   Подойдя к огромной мусорной яме — десять на десять метров — скрытой в кустах возле площадки для отдыха, Варуж кивнул:
   — Сюда машину твою бросим, да? Здесь долго искать будут.
   — Как — бросим? — не понял Белов.
   — Бросить просто, — печально констатировал Варуж. — Найти трудно. Сейчас нарисуем, художник.

* * *

   …Резиновая черная милицейская дубинка, так называемый «рычаг демократизации», найденная в РАФе, уперлась одним концом в сиденье водителя, другим — в педаль газа…
   Варуж выскочил из РАФа на ходу.
   РАФ, разогнавшись, птицей влетел в помойную яму и, упав с высоты двух метров, старательно забуксовал там, среди консервных банок, пустых бутылок, гнилых бананов…
   — Мусор к мусору. — Варуж распрямился, взвесил в руке канистру с бензином, слитым им только что из РАФа.
   — Плохо у них с бензином. Литров пятнадцать всего. Как тебя ловить будут? — Варуж сплюнул. — Велосипедом, наверно?

* * *

   Группа, вывозившая Белова на следственный эксперимент, возвращалась из леса понурая: на разбушевавшегося Юрку, водителя, пришлось даже надеть наручники.
   В конце их путешествия по лесу Юрка взмолился:
   — Да как же я в браслетах машину поведу?
   Они вышли из леса и сразу узрели одинокого судмедэксперта Ксенофонтыча, сидящего на склоне кювета возле того места, где они оставили РАФ, уходя в лес. РАФа, естественно, не было. Ксенофонтыч задумчиво жевал длинный стебель пыльного придорожного пырея.
   — Ты спросил, как поведешь машину? — переспросил шофера Власов с нескрываемой злобой.

* * *

   КАМАЗ со спокойным шелестом пожирал трассу со скоростью восемьдесят километров в час.
   — Все понял, — рассуждал Варуж, крутя баранку, — одного не понял совсем: как следы твои там, на пустом месте, в лесу, заранее оказались?
   — Да очень просто. Я действительно был в этом месте две недели назад, седьмого сентября. Потому и оставил следы, совершенно не зная, что сегодня они пригодятся.
   — Но зачем ты был? Зачем ходил туда, в лес?
   — Глину копал. Мы все там копаем: и Борька, и я. И Сашка, сосед мой.
   — Глину — зачем?
   — Керамику делать.
   — Что?
   — Скульптурки. Посуду. Кувшины, тарелки, вазочки. Малый гончарный промысел.
   — А, вот почему и перекопано там все было! Это вы перекопали — глину добывали. Теперь я понял.
   — Там глина отличная, но поискать — запотеешь: песок в основном. А в нем — комки глины.
   — Ясно теперь: ты их специально туда именно привез! Показать, гляди: копано-перекопано? И следы твой есть. Дурить их ты туда привез, да?
   — Именно! — подтвердил Белов. — Повез их — вот именно — чтобы дурить. И задурил.

* * *

   На оставшейся далеко позади площадке для отдыха остановился караван сразу из трех трейлеров.
   Время было обеденное.
   Водители трейлеров уже закончили короткую И скромную трапезу: яйца вкрутую, сало, лук, хлеб, помидоры.
   Один из водителей, самый младший, собрал шелуху от яиц, огрызки, бумагу. Скомкал, двинулся к мусорной яме.
   — Мыкола, тю! Дывитесь, хлопци! — закричал он вдруг. — В погану яму РАФык кинули менты!
   — Че брэшешь, дурэнь?
   — Та щобы очи лопнулы мои, колы брэшу! Сюр сюда уси!
   Старший водитель, видно, начальник каравана, подковылял к помойной яме, отряхивая крошки с губ и со штанов.
   — Ох, бачьте! Цеж у натурэ! Нэси, Микола, лэстницу, струменти!
   Старший спрыгнул в яму, осмотрел протекторы покрышек:
   — Та и резина гарна! От москалы! От дурни!

* * *

   В Загорске, в Сергиевом Посаде, в милиции, прямо напротив Лавры, Власов кричал свирепо в телефон:
   — Немедленно, слышишь — немедленно! Дело государственной важности! На цырлах чтоб у меня, блин, все прыгали! Установить контроль на всех дорогах! Включая проселочные, грунтовые! Огонь открывать — приказываю — сразу! На поражение! В лоб, по ногам! Остановить! Остановить! Всеми силами! Любыми средствами! Упустите — спрошу, блин! Шкуру спущу, разжалую! Что?! Нет, он без оружия! В РАФе была только резина дубиновая. Не понял? Дубинка резиновая, мудак ты глухой! Но он особо опасен! Как кто?!? Художник, да, вот именно — заслуженный художник, сволочь!

* * *

   — Смотри! — Белов вдруг впился взором в даль.
   — Я вижу: трассу перегородили. — Варуж скинул скорость.
   Дорога там, далеко впереди — километрах в двух — была перегорожена милицейскими «жигулями». Около машины стояла группа — человек шесть — в форме, с автоматами.
   — Меня ждут, — заскрипел Белов зубами.
   — Баранку подержи… — отпустив руль, Варуж извлек из-за своей спины огромный бинокль, морской, призматический — тридцатидвухкратный. Вгляделся в даль.
   — Нет, Коля, увы! — Он тяжело вздохнул. — Они меня ждут. Не тебя. — Он снова сбросил скорость, перейдя на первую передачу. — Это бандиты.
   — С чего решил?
   — На, сам смотри! — Он протянул Белову бинокль.

* * *

   Действительно, приближенная оптикой группа представляла собой странную компанию: хоть все и были в милицейской форме, но форма была различная — и летняя, и зимняя, и полевая, и даже парадно-выходной мундир. Особо нелепо гляделся рослый и рыжий — в папахе полковника.
   — Одеты — видишь? Кто во что. Маски-шоу, — заметил Варуж. — Плохо дело, Коля. Совсем дело плохо.
   Автомобиль, преграждавший дорогу, тоже показался Белову весьма и весьма сомнительным.
   На автомобиле был бортовой номер — 137 и ниже надпись «Дорожный патруль», выполненная безукоризненно — через трафарет — отметил про себя Белов, однако надпись выше, на узкой синей полосе, идущей по всему борту, под самым стеклом, чем-то насторожила его.
   Чем? Что в ней не так?
   Непонятно!
   Он снова прошелся взглядом по полосе. Постой-постой… Ах, ну конечно!

* * *

   — Мелиция, — прочел Белов вслух, сделав ударение на «е»…
   — Бандиты, нет! Какая тут тебе мелиция! — отмахнулся Варуж, не уловив смысла сказанного.
   — Она через «и» пишется, — пояснил Белов.
   — Ах, слушай, ерунда! — вздохнул Варуж. — У них же автоматы вон, армейские, не видишь разве? Это раз. Потом: где они стоят? Здесь восемь-десять километров в обе стороны нет ни деревни. Я трассу-то знаю! И это два. Мелиция твоя, хоть трижды через «и» — будет стоять влесу? Наверно, нет!
   Заслон приближался — медленно, но верно… Варуж сбросил скорость до пятнадцати километров в час и теперь просто еле-еле полз по шоссе…
   — И ни одной машины, ты заметь — уже минут десять? Ни туда, ни — навстречу.
   — Что это значит? — не врубился Белов.
   — Это значит, что они меня пропустили в этот перегон и знаки вывесили: «объезд», да? Понял?
   — Зачем?
   — Затем! Теперь здесь, на этом участке, двадцать километров, только мы и только они. Нужны им лишние? Нет, совсем не нужны! Они же грабить будут, ясно.
   — Грабить? — удивился Белов. — У них же только «жигули». Куда они весь твой товар-то перегрузят?
   — А никуда. Прямо на моем КАМАЗе и уедут с товаром.
   — Нас выкинут, что ль?
   — Нет. Зачем выкинут?
   — А что же тогда?
   — Они нас убьют.
   — Убьют? — еще больше поразился Белов.
   — Конечно, почему нет? — Варуж хмыкнул. — Убил — голова не болит.
   — А трупы? У дороги бросят? — Белов ощущал себя действующим лицом какой-то фантасмагории, страшного сна, дурной мороки. Он чувствовал, что голова кружится и ничего не варит, отупев.
   — Зачем наши трупы бросать? Это улика. Тоже головная боль. Сюда же, в КАМАЗ мой, наши с тобой, Коля, трупы закинут, внутрь, на холодок, с собою их увезут.
   — И закопают. — Белов закончил мысль, тупо глядя на наплывающий на них заслон.
   — Ха-ха-ха! — сказал Варуж довольно сухо. — Закапывать — еще чего! Трудиться, во-первых, во-вторых — сколько мяса на наших с тобой костях наросло, килограмм по шестьдесят. Ты прикинь. Двое. Килограммов сто двадцать — не меньше. На колбасу нас, Коля, сегодня же ночью пустят. «Салями» — знаешь? Почем килограмм, знаешь?
   — Знаю.
   — Умножь на сто двадцать. Здесь ее и делают, колбасу, недалеко.
   — Что — из людей?
   — Нет, конечно. Из чего придется. Из мяса, какое есть. Из крыс, из кошек, собак… из овец саповых. Все в дело идет, Коля. Все это деньги… Люди тоже, конечно. Бомжи, что почище… Докторская колбаса. Сосиски молочные… А бродячих собак из Москвы сюда фурами возят, не знал?
   — Откуда ж мне знать?
   — Вот знай теперь. А самая вкусная колбаса, она из нас, из дальнобойщиков. Вместо конины нашего брата добавляют. Мясо твердое, шоферское, красное такое, от трудов жестковатым немного кажется — он выключил мотор, пошел накатом. — А ты — эх… Мясо закапывать? Зарывать товар? Шутник ты, Коля. Молодой еще.

* * *

   К Калачеву в кабинет заглянул майор:
   — Слыхал, Иван Петрович, новость? Власов твоего Белова снова упустил!
   — Да ладно, не смеши!
   — Точно. Белов, как ты знаешь, сознался в убийстве. Отлично! Поехали они на следственный эксперимент. Под Сергиев Посад. В лес. Труп Тренихина выкапывать.
   — Ага! — улыбнулся Калачев своим мыслям.
   — Ну вот. Белов был в наручниках — ну как обычно-то на следственный эксперимент возят.
   — Понятно-понятно!
   — Всего их было шесть человек — я Власова тоже вданном случае считаю за человека…
   — И это понятно, — усмехнулся Калачев.
   — Так вот, часов через пять они пешком вернулись в Сергиев Посад — без Белова, естественно, и без РАФа… Мало того, что Белов удрал, так он еще и РАФ у них угнал. Причем обстоятельства сложились так, что Власов, в дополнение ко всему вышеизложенному, еще и ногой по жопе от своего шофера получил отменно… Послушаешь подробности, или ты занят сейчас?
   — Знаешь, Вась, меня отстранили ведь от этого дела. Спасибо за веселый рассказ, но не надо сплетен: кто кому по жопе — пусть это там, в прокуратуре, остается.
   — Прости. Не думал, что ты так близко к сердцу…
   — Да нет. — Калачев усмехнулся опять, однако тут же подавил усмешку. — Тут ведь Власову при таком раскладе не позавидуешь. Глядишь ведь — могут посадить его.
   — Его? Ну нет, его посадить не смогут!
   — Считаешь, выкрутится?
   — Да не поэтому! Он просто сидеть пока не может!

* * *

   КАМАЗ катился совершенно бесшумно со скоростью быстро идущего пешехода.
   — Я тихо еду, ты не бойся… Чтоб тормозных следов не оставлять. «Мелиция»… Дорогу загораживать — зачем? Ты у поста ГАИ встань, честно мне, при людях! — стоп — я что, проеду, да? Остановлюсь, конечно — взятку дам. Ты — человек, я — человек. — Варуж достал из-под сиденья перчатки, надел их. — Мелиция… Ты, Коля, не шевелись, стрелять они начнут, сразу падай на пол. Тут лист стальной ниже стекла наварен, не пробьет. Понятно?
   До заслона оставалось не больше метров сорока.

* * *

   Власов стоял у стола, приложив сразу две телефонные трубки к ушам. Но, плохо слыша, видно, он, кроме того, включил и селектор — громкоговорящий.
   — Мы делаем все, что возможно, Владислав Львович, — доложил селектор. — Железная дорога уже взята под полный контроль по схеме «ноль».
   Власов переключил селектор на второго абонента.
   — Мы все шоссе, ведущие на север, сейчас начнем перекрывать и к двадцати ноль-ноль закроем.
   — Давно пора бы! Вы… Вы там шевелитесь, черт возьми — уйдет!

* * *

   Белов не отрываясь глядел на приближающийся заслон, видя вместе с тем — боковым зрением — как Варуж напрягся весь, сосредоточился, сел прямо, глядя на заслон как-то даже свысока, несколько надменно.
   В тот самый момент, когда КАМАЗ остановился, Варуж левой рукой отпер свою дверь, отпер, но не открыл — левой рукой…
   Правой рукой Варуж нажал малозаметную кнопку — самодельную — от концевого выключателя, врезанного возле рулевой колонки в «торпеду».
   Что— то мгновенно сверкнуло над головой у Белова —на крыше кабины КАМАЗа.
   Черный светящийся блик неуловимо быстро метнулся к заслону, и в тот же момент там полыхнуло. Ослепительно белая точка расцвела желтой кляксой с черными штрихами на концах щупалец. Грохот сильнейшего взрыва хлестнул по ушам. Там, где секунду назад был заслон, над шоссе вспух оранжевый огненный шар, испещренный медленно летящими в воздухе обломками машины и силуэтами людей.
   Двоих, стоявших далеко от «жигулей», метрах в пятнадцати, кинуло через кювет, в сторону опушки.
   Упав, они оба немедленно поднялись — один на колени, второй вскочил на ноги, вскидывая автомат…
   Но он опоздал.
   Варуж уже стоял на шоссе, возле КАМАЗа, и автомат в его руках бешено бился, выплевывая быстрые мелкие остренькие огоньки.
   — Бесшумно… Как тихо… — мелькнуло в мозгу ошалевшего Белова…
   Только когда фигурки на опушке упали, срезанные очередью, и Варуж, оглянувшись к Белову, сказал ему что-то, только тут Белов понял, что он оглох после первого взрыва, убившего четверых и разметавшего «жигули».

* * *

   Он вылез из кабины и прислонился к колесу спиной; его мутило — в жизни это выглядело совсем не так, как в американских боевиках.
   — Ты испугался, нет? — деловито спросил его Варуж. Белов не ответил. Он только успел осознать — слух вернулся.
   — Совсем бледный стоишь!
   — Что… это было? — Белов еле поднял руку, указывая на развороченный асфальт в том месте, где стояли «жигули».
   — Авиационный миномет, — сказал Варуж. — Там, на кабине у меня. Совсем замаскирован. Под обтекателем. Под «шляпой» на кабине. Ты что, совсем не понял ничего? Хорошо! Не стой, чудак! Патроны-автоматы собирай. Деньги!
   Белов только покачал головой — отрицательно.
   — Ты что, друг — заболел? — в глазах Варужа вспыхнуло теплое участие. — В обед что ел, а? В тюрьме кушал?
   — Нет.
   — Правильно! Чего стоишь тогда?
   Белов молча обвел рукой пейзаж после битвы.
   — Что? Что такое?! — Варуж тревожно обернулся, озираясь. — Убил я. Всех. Зачем пугаешь?
   Белов в ответ промычал нечто невразумительное.
   — А-а-а! — наконец понял Варуж. — Смех! Девушка как будто. Я мусульман четыре года бил — такого не видал! Слушай! — Тебя в убийстве подозревали — гордиться должен! Носить подозрение с честью! — Варуж сорвался на героический пафос: — Чтоб в тебя друзья верили! Чтобы люди здоровались! Чтоб сын твой в школе мог хвалиться: моего папу убийцей зовут!!…По ошибке, конечно, — опомнился он наконец.
   — Я никого не убивал… — устало отмахнулся Белов.
   — И не убьешь! — Варуж ткнул ему пальцем под нос: — Бледный будешь, «ах-ох» будешь — как убьешь?! На! — Варуж с маху повесил на шею Белова свой автомат. — Стой здесь, я оружие сам соберу.
   — Нет-нет… — Белов начал снимать автомат.
   — Ну что?! Что?! — вскипел Варуж. — Он не заряжен! Все я рассадил. Пустой рожок. На, видишь? Смотри! Все тридцать пуль в мелицию пошли: пожаловаться на бандитов… Стой смирно, будто охраняешь. Смех! Просто смех! — Варуж уже вынимал автомат из-под первого трупа. — Жизнь такая пошла… Демократия, воля. Свобода слова! Первый выстрелил — говори, мы тебя слушаем; не успел — все, молчи. Равенство! У тебя — автомат, у меня — автомат. Братство! Все люди братья — хочу с них брать я — он уже был увешен оружием, как новогодняя елка игрушками. — Такая жизнь пошла, друг Коля, что либо мы — их, либо они… — Нас и детей наших.
   Ни Варуж, собиравший трофеи, ни Белов не заметили, как из леса появилась фигура, застегивающая на ходу штаны трясущимися руками… Короткими перебежками фигура переместилась к шоссе… Фигура была с автоматом.
   Это был седьмой, случайно уцелевший.

* * *

   Седьмой уже стоял в десяти метрах за их спинами, когда Белов, вдруг заметивший боковым зрением тень на асфальте, стремительно обернулся.
   Пейзаж после битвы, представившийся в полной красе только здесь, на шоссе, произвел неизгладимое впечатление на седьмого. Именно это, наверно, заставило его на мгновенье замешкаться.
   Не помня как, совершенно рефлекторно Белов нажал на спусковой крючок… Боек сухо щелкнул в полной тишине.
   В рожке патронов не было.
   Белов опустил автомат.
   Варуж мгновенно повернулся на щелчок и, увидав седьмого, лишился дара речи.
   На нем висели шесть автоматов с полными боекомплектами, в каждой руке — по гранате.
   Но он никак не успевал.
   Седьмой медленно поднял ствол.

* * *

   — Докладываю, Владислав Львович! — сообщил Власову громкоговорящий селектор. — Шоссейные дороги от Москвы на север уже перекрываются. У нас сил не хватило, пришлось снимать охрану с некоторых режимных предприятий — частично. Вот и задержка. Но в двадцать тридцать все закроем.
   — Главное — закройте Ярославское шоссе!
   — Да, Ярославку перекроем в ближайшие минут пятнадцать!
   — Не надо мне посулов больше, понял? Ты сделай, а потом доложь! — Власов с силой и остервенением хряпнул трубкой по аппарату.

* * *

   Как это бывает только во сне и при рапидной съемке, Белов видел все в деталях, по фазам.
   Ствол медленно поднялся — направляясь ему точно вгрудь… Глаза седьмого зафиксировались на цели…
   Палец медленно поплыл, топя спусковой крючок в рукоятке.
   Белов даже почувствовал — шестым чувством — вот, все — и выстрел. И — конец.
   Он знал, что пуля движется быстрее звука, что убиваемый не слышит, не успевает услыхать звук рокового выстрела.
   Но Белов услышал.
   Не выстрел — оглушительный трескучий раскат грома прямо перед собой одновременно с ослепляющим блеском вспышки. По лицу хлестнул сгусток ударной волны. В голове мгновенно поплыло все. Заложило уши.
   Несколько секунд Белов стоял оглушенный, ослепший от вспышки.
   Сильно пахло озоном.
   Первым вернулось зрение.
   Седьмой лежал на асфальте черный, страшно обугленный, убитый наповал.
   Варуж, уронив гранаты, протер глаза.
   — Ты видел, а? Его убила молния!
   — Я видел.
   — Гром небесный! — Варуж потряс руками голову, силясь как бы проснуться. — А небо, небо — посмотри!
   На небе не было ни облачка.
   — Ты веришь в Бога? — спросил Варуж.
   — Скорее нет, чем да. — Белов ответил, не будучи уже уверенным в ответе.
   — И я! — признался Варуж. Подумав, он мгновенно снова оживился:
   — Значит, Бог в нас верит! Понял?
   — Нет.
   — Я сам не понял, — сказал Варуж, подбирая седьмой автомат. — Ладно. Дай автомат сюда, — он бросил разряженный автомат на грудь седьмого. — Вот он: всех убил, его за это — гром небесный! Поделом! — Варуж кивнул Белову на КАМАЗ. — Давай! Теперь давай, Бог, ноги!

* * *

   — Докладываю… — Власов говорил по телефону стоя навытяжку. — Все северные направления законопачены — мышь не проскочит! Машины проверять — отдал распоряжение — поголовно все! И поезда — все! Вплоть до местных электричек, товарищ замгенпрокурора! Таким образом, полукольцо, закрывающее путь на север, замкнулось!
   — Как полукольцо может замкнуться? — язвительно спросила Власова телефонная трубка.
   — Как? — Власов мгновенно растерялся от неожиданного вопроса.
   — Мудак, — резюмировал замгенпрокурора.

* * *

   — Эх, Коля, что за жизнь: сюда вино, туда — оружие! Когда все это кончится, а? Когда жизнь не собачая начнется?
   — Никогда, — ответил устало Белов.
   — Никогда, да! Я тоже так думаю. Мне очень жаль, что все начальство — наше, ваше — так трудно убивать его, скажи?
   — Не знаю. Не пробовал. Но думаю — да, трудно, конечно…
   — Очень трудно! — с радостью согласился Варуж. — Президента — совсем, видно, трудно убить? А то б давно уже убили бы, сволочь эту, правда? Их нужно убивать почаще, чтоб новые, когда придут, знали бы: воевать опасно, воровать опасно, врать опасно, да? Плохой начальник ты, говенный президент — на, милый — получай пулю в лоб и не кашляй! Эх, жизнь: мечты одни пустые… Вот при царе, скажи, царей ведь минами взрывали, да? И во всей стране был порядок.
   КАМАЗ свернул с шоссе и закачался на кочках проселка…
   — Все, Коля-друг, отъездились с тобой мы по шоссе.
   — А что так?
   — Опасно! Милиция сейчас будет останавливать, хватать… Как же иначе? Бандитов убили. Кто? Остановят меня. Бандитов, спросят, убивал? Я врать не умею. Да, скажу, убивал! Тогда плати по тысяче долларов за штуку. Семь тысяч долларов, где я возьму?
   — А почему же семь?
   — Семь, семь штук сдерут! Если не восемь: за то, что молнией убило — сдерут особо — с кого же брать-то? Не с Ильи ж Пророка? Товар отнимут, автоматы… Пешком домой пойдешь — им только попадись! Не-е-ет! Я теперь на север не поеду! На запад, в Псков!
   — А мне на север, — сказал Белов.
   КАМАЗ, покачиваясь, въехал в крупный населенный пункт.
   — Ничего: на поезде поедешь. Вон север. Вон вокзал.
   — Что за город-то, в котором мы едем?
   — А это город Буй.

* * *

   — Вот что, Иван Петрович, — сказал Калачеву вызвавший его генерал-майор милиции. — Так как прокуратуре ваша помощь в деле Тренихина-Белова не очень-то нужна, мы вас используем по другому, только что вот имевшему место событию. Вы ведь сейчас относительно свободны?
   — Как вольный ветер.
   — Очень хорошо. Коротко суть. Часа два назад в результате бандитской разборки уничтожена полностью небезызвестная нам с вами банда Сергея Рыжего…
   — Он же Рыжий Серый, — кивнул Калачев.
   — Да. Случилось это на глухом участке шоссе Москва-Архангельск, километрах в двадцати пяти недоезжая Буя.
   — Простите, что перебиваю. Хочу сразу уяснить. Буй — это Костромская область, если мне память не изменяет… Что бы там ни произошло, дело-то это не наше, не московское. Опасаюсь, как бы с местным Управлением конфликта на этой почве не вышло.
   — Никаких скандалов не будет! Хоть дело это, совершенно верно, не московское, но регионалы сами просили прислать специалистов, помочь.
   — Сами?! Просто поразительно.
   — Неспроста, неспроста, Иван Петрович. Там чертовщина некоторая присутствует. Совершенно не понятные с рациональной точки зрения моменты. Так что я, зная ваш опыт и ваши пристрастия, так сказать, к сложным делам, предложил бы вам? Как?
   — Приказы обсуждать не привык.
   — Ну, очень хорошо. Так сразу приступайте.
   — В одиночку прикажете?
   — Нет, конечно! Возьмите себе одного человека из ваших — для связи, для помощи.
   — Когда приступать?
   — Немедленно, Иван Петрович. Машина уже внизу, — довезет вас до Балашихи, а из дивизии Дзержинского, я уже договорился, вас вертолет доставит — до Буя, прямо до места происшествия.

* * *

   Остановившись недалеко от вокзала, Варуж открыл свою фуру. Рефрижератор был набит ящиками с коньяком.
   — На! — он сунул Белову в карманы пальто две бутылки.
   — Да что ты, не надо!
   — Держи-держи! Тебе еще ехать — надо пить. — Покопавшись в карманах, он извлек зеленую сотенную: — А это чтоб закусывать! Больше, прости, не могу. Один автомат будешь брать — пострелять вдруг кого?
   — Нет-нет!
   — Ну, сигарет возьми, четыре пачки. И зажигалку на — совсем новая. Система фирмы «Крикет», она безотказная.
   — Спасибо. Я отдам.
   — Отдашь! — кивнул Варуж. — Мир тесен, встретимся!
   Они обнялись.

* * *

   КАМАЗ взревел и, развернувшись на вокзальной площади, взял курс на запад, на Псков.
   Путь же Белова лежал по железной дороге на север.
   Однако даже слепому было видно, что этому пути не быть простым.
   Вокзал и его окрестности были запружены патрулями, милицией.
   Найдя себе укромное, удобное для наблюдения место — очередь за селедкой и творогом, продававшимися на ступенях закрытого магазина «Книги», Белов беспрепятственно мог наблюдать за действиями ментов и патрулей.
   Менты не просто слонялись без дела, штрафанув кой кого, да и выпив слегка — как обычно. Они осуществляли, как это ни странно, определенные, совершенно осмысленные действия.
   Останавливали мужчин. Проверяли у них документы. Только мужчин. Причем во всех останавливаемых и проверяемых было нечто общее…
   Но что?!
   Неожиданно — не по логике, а по профессиональной привычке зрительно воспринимать и образно оценивать — его ударило: проверяют тех, кто смахивает, хоть отдаленно, на него самого, на Белова…

* * *

   Калачев и прапорщик Капустин, которого он прихватил с собой, ценя за «интуицию», стояли на шоссе среди последствий разгрома, учиненного Варужем над бандой Рыжего-Серого.
   Лишних не было, шоссе было перекрыто: транспорт гнали в объезд за пять километров.
   Майор, сотрудник местного угрозыска, давал разъяснения Калачеву:
   — Четверо… — погибли при взрыве автомобиля…
   — Автомобиль?
   — Был поражен одним выстрелом в упор…
   — Из какого оружия? Подствольник?
   — Нет. Предположительно это был выстрел из авиационного реактивного миномета.
   — С воздуха?
   — Трассологи, баллистики сошлись на том, что пуск реактивной мины был произведен вот возле этой точки, почти горизонтально, но все же с некоторым уклоном вниз. То есть стреляли с высоты трех-четырех метров…
   — Следы автомобиля?
   — Нет, никаких автомобильных следов: ни тормозных на асфальте, ни на грунте — грязь в кюветах абсолютно не тронута — видите? Фиолетовая пленочка на поверхности воды — вот, вот, там и у камышей совершенно не тронута.
   — А это что за следы на асфальте? Явный тормозной…
   — Это следы погибших «жигулей». И вот тут они стояли, развернувшись поперек, блокируя дорогу на север.
   — Занятно. — задумался Калачев. — А сами-то вы что предполагаете?
   — Предполагаем, что били с вертолета…