Страница:
* * *
— Здесь!— Здесь я боюсь садиться, — заметил пилот.
— Но нам нужно именно здесь.
— Слишком уж много снега. А что под ним — никто не знает, понимаете?
— Я знаю. Под ним галечная отмель.
— Хе-е-е… — протянул пилот недоверчиво. — Это ты сейчас так уверен… А завалимся или завязнем, — что ты споешь? «Ох, извини, ошибся»?
— Да точно же!
— Да как я могу тебе доверять, ты сам посуди — ты сюда в глушь попер без всего — без вещей, без жратвы, без одежды… На гибель, на смерть… И ничего не объясняешь. «Садись!» — передразнил он Белова. — Нет уж, я еще поживу!
— Но нам-то нужно — здесь!
— Если очень нужно, то давайте-ка вы спускайтесь по лестнице, по веревочной…
Белов собрался было вылезать из вертолета, как гаишник, встрепенувшись, будто до него только что дошло, спросил с ужасом:
— И вы вот так — на самом деле туда? Без всего?
— Да это ж — смерть! Я ж говорю, — кивнул пилот. — Возьмите вы хоть палатку-то нашу!
— Да нет, спасибо, — ни к чему…Когда еще вернем ее вам? Да и вернем ли?
— Ну уж, ребята, за эти деньги-то… Она хоть и не новая, но целая, — вполне, — гаишник достал палатку, протянул ее Белову. — Мы на рыбалку с ней летаем. Считай: это вам подарок от нашей фирмы.
— Ну, хорошо, спасибо большое, давай! От ветра, может быть, укроемся.
Разматываясь, пошла вниз веревочная лестница.
Первый по ней спустился Белов, держа к тому же и палатку.
Спустился.
Но не успел поймать конец лестницы, придержать его: вертолет, постоянно барражирующий из-за сильного, не утихающего в горах ветра, был отнесен уже метров на сорок в сторону.
Лена спускалась самостоятельно.
…Следы, оставленные ими в глубоком снегу, сошлись. И в том месте, где их следы встретились, Белов, обняв Лену за плечи, стал немедленно начал утаптывать площадку.
— Ты тоже топчи. Помогай!
* * *
— Чудны дела твои, Господи! — сказал гаишник, поднимая лестницу. — Сумасшедшие, точно!— Сейчас много таких развелось, — ответил летчик: — Денег — куча, крыша — набок!
* * *
Когда Калачев вошел в свое управление на Петровке, сопровождаемый дворнягой весьма внушительных размеров, Капустин даже как-то помолодел от радости.— А?! Ага! Ну, что я говорил?
— Билеты закажи мне, друг Капустин. На самолет. В Воркуту. На самый на ближайший рейс. Два билета. Один — собачий. — Калачев кивнул на пса. — А я тем временем пойду-ка и немного вздремну.
— Ого, — я вижу, вы и выпивши! — еще больше обрадовался Капустин.
— Да. Было дело под Полтавой…И вот еще, последнее, Капустин. Сгоняй-ка ты прямо сейчас в Клуб туристов, что ли? Мне нужна карта Приполярного Урала. Не весь Урал, конечно, а только реки — Лимбек, Хамбол. Мне вот туда надо.
— Зачем бы это, Иван Петрович?
— В Центральном клубе, я знаю точно, такие карты есть.
— Зачем нам Клуб туристов, Иван Петрович! У меня ж братан двоюродный работает сантехником в Генштабе. Любую карту, схему, планы, чертежи — мне свистнуть только!
— Свистни.
Капустин свистнул.
Собака строго посмотрела на него.
— Все сделаем! — сказал Капустин. — Отдыхайте!
* * *
Они стояли среди заснеженной равнины.— Смеркается, — вздохнула Лена.
— Да, дело к вечеру, — ответил Белов.
— Сколько мы уже ждем? Ты не заметил по часам?
— Да больше часа.
— И — ничего…
— Стой! — встрепенулся он. — Слышишь?
— Что?
— Да вот… Вот…
— Это ветер, Коля.
— Ветер…
Оба напряженно прислушались.
— Успокойся. Это всего лишь ветер. Уже сто раз так было.
— Ох, как не нравится мне это! — вздохнул Белов. — Давай, Лена, хоть палатку мы поставим, что ли… Чтоб как-то время убить. Да и укрыться в ней можно при случае.
* * *
…Осторожно обойдя лежащего посреди кабинета огромного пса совершенно непонятного происхождения, Власов подошел к Калачеву, прикорнувшему на диванчике…Пес зарычал…
Власов мгновенно отшатнулся…
— А?! Что?! — проснулся Калачев.
— Ты заказал билеты в Воркуту, я слышал?
— Ну.
— Два билета? На себя и на меня?
— Нет. На себя и на собаку.
— А что же так-то? Ты летишь ведь за Беловым?
— Да. За Беловым. Именно. Это ты точно сказал. Лечу вослед.
— Меня при этом — побоку? Так получается?
— Я думаю, тебе не стоит, Владислав Львович… Ты не обижайся, дорогой, но это совсем не твоя дорога.
— Я понимаю: на след напал ты. Значит, это твоя дорога теперь, а не моя. Что ж, согласен. Мне все предельно ясно. Чистая логика. Теперь меня и отодвинуть не грех. Знакомо. Что ж? Я понимаю!
— Ты ничего не понимаешь.
— Возьми меня с собой — вот тогда я и пойму!
— Взять я тебя могу, не жалко, но это не доведет тебя до добра. Боюсь даже, что заведет — причем дальше, чем тебе хотелось бы.
— Ну, например?
— Да как тебе сказать? — Калачев пожал плечами.
— Угрожаешь, что ли?
— Да нет, зачем?
— А что ж тогда ты имел в виду, говоря, что я залечу дальше, чем мне хотелось бы?
— Имел в виду, что ты рискуешь загреметь в казенный дом.
— Да я и так в казенном доме!
— Нет, тут нечто абсолютно другое. Я подразумевал психушку, в общем-то. Дурдом.
— Вся наша жизнь — сплошной дурдом. А уж Прокуратура Российской Федерации…
— Это ты прав!
Калачев отвернулся к окну и вздохнул, показывая как бы, что разговор окончен.
— Не хочешь брать: вижу по глазам. Себе все, все себе…
— Да брось! Вот уж совсем я этого в голове не держал! Возьму — в чем дело? Пожалуйста!
— Давно бы так!
— Я тебя, главное, предупредил о неминуемых последствиях. А там как знаешь. У человека, говорят, не следует пытаться отнять его судьбу.
— Понятно, понятно… — в голосе Власова отчетливо сквозило чувство глубокого недоверия.
— Да что тебе «понятно»? Вот странный же ты, Владислав, человек. Ей-богу же, я совершенно не против твоей компании. Я же тебе уже сказал — годится! А ты все равно свое гнешь. Да на здоровье! Знаешь, как говорится: любишь кататься.
— Люби и саночки возить?
— Да нет, совсем не так. Любишь кататься — люби и катайся!
* * *
Над Хамболом, над Лимбеком уже совсем стемнело.— Нет-нет! Я не хочу назад в палатку — там еще холоднее. — Лену даже передернуло от воспоминания о ледяной полости дешевой бесхитростной брезентовой палатки.
— Ночь перетерпим. А завтра — рассвет.
— А может, прямо сейчас, Коля, попробуем отсюда выйти к людям? Луна ведь, полная луна… Дорогу же ты знаешь?
— Дорогу я прекрасно знаю. Но мы не выйдем. — Белов был как никогда серьезен. — В низинах сейчас уже снег по грудь. Мы завязнем. Не сможем выйти без широких охотничьих лыж. Одна надежда: нас спасут. Случайно.
— А вдруг действительно спасут?
— Очень возможно. Одно только меня немного беспокоит: никто не знает, что мы — здесь…
— Ну, как же так? А вертолетчики?
— Они свое получили. И улетели. Ты же видела.
— А вдруг?
— Да, вдруг, — кивнул Белов. — И только вдруг, — он помолчал. — Да… Вот попались — так попались… В душе меня, небось, проклинаешь?
— Ох уж, прямо! Да ладно, Коля! Все равно. Когда-нибудь пришлось бы умирать. Я часто думала, признаюсь — ты же старше — вдруг ты уже умрешь, а я — еще жива? Вот ужас-то! А тут-то что: вдвоем, одновременно…
— Я вижу, ты совсем замерзла!
— Только руки, — она вдруг встрепенулась испуганно. — Ты слышал?!
В ответ Белов только моргнул, немного растерянно.
— Нет. Ничего не слышал, Лена.
— Послушай! Вот… Опять…
— Да это ветер! — успокаивающе обнял ее за плечи Белов. — Теперь тебе, как и мне, чудиться началось…
— Вот… Снова. Неужели ты не слышишь?
О— о, конечно же, он слышал! Он уже давно услышал, различил этот звук еще с полчаса тому назад, но все боялся даже самому себе признаться. Теперь он уже был уверен вполне в происхождении этого звука. Он встречался с этим звуком не первый раз в своей жизни. Впрочем, даже те, кто слышал его всего один раз, запоминали этот звук потом надолго.
— Это ветер воет, Лена.
— Нет, Коля. Это волки воют.
— Да, Лена, это волки, — он сразу согласился, поняв по ее взгляду, что обманывать ее далее уже не удастся.
— Они нас сожрут!
— Нет, конечно. Как так — сожрут? Вот глупости!
— Ты хочешь сказать, что волки людей не едят?
— Нет, конечно. Именно это я и хочу сказать. Волки только на зайцев охотятся.
Он старался быть как можно более убедительным и спокойным.
— Ты что, за дуру меня принимаешь?
— Почему же? Ничуть не бывало. Я все тебе верно говорю. Кровожадность волков, да и акул тоже, кстати — просто выдумка, сказки… Волки жрут только мелких зверюшек. Это давно установлено.
Жуткий вой раздался вновь, причем на сей раз заметно ближе к ним.
— Мелких зверюшек? Овец? Коров? Да даже и лошадей!
— Ты видала хоть одну корову, съеденную волками, а?
— Нет, не видела, конечно, но…
— Не видела — так и не говори тогда! Зачем самой себя запугивать? Как волк может корову съесть — подумай сама хоть немного! У нее же рога!
— Отбодается, хочешь сказать?
— Отмажется, — усмехнулся Белов. — Да! Да рога же не только оружие, ты попробуй корову сожри — тут же рогами подавишься.
— Ты, Коля, все шутишь, а это совсем не смешно…
— Но и не страшно. Сейчас еще сентябрь, а не февраль, не март. Они сыты. Волки. Слышишь, как радостно, протяжно они завывают? Это вроде как у них молебен такой благодарственный. Точно! Я, помню, читал. Протяжно воют — значит, от пуза нажрались, до отвала, сыты…
— Сыты воспоминаниями о последнем обеде?
— Да нет. Просто еще недостаточно голодны, чтобы решиться напасть на людей. Я вот смотрю, ты замерзла совершенно. Вот это действительно страшно — без дураков.
— Ты можешь развести костер?
— Могу. Но только из чего же? Тут дров никаких. Березка карликовая под снегом? Так ее и летом-то не разожжешь.
— Мне только руки чтобы согрелись, — сказала Лена. — И все. И я живу.
— Руки можно чуть отогреть на зажигалке. «Крикет», вот. Безотказный, между прочим, агрегат.
Он достал зажигалку, зажег.
Остренький язычок пламени казался бессильной звездочкой на фоне залитых лунным светом заснеженных гор с черными пятнами гольцов и темно-синих теней.
— Ах, если бы нам удалось бы костер развести, это ведь и от волков помогает.
Белов не выдержал и расхохотался во весь голос:
— «От волков помогает»! Ох, Ленка, как же ты умеешь придуриваться классно! — он прижал ее к себе. — «От волков помогает»! От волков помогает тротил, динамит и быстрорастворимый стрихнин. Быстро растворимый в волках. И карабин, конечно, он тоже вот… Он здорово помогает от волков! А огонь — он защищает, Лена. Господи, до чего же ты хороша, Леночка! Я в тебе силы ну просто вагонами черпаю!
— Ты не шутишь?
— Шучу? — Белов рассмеялся. — Какие шутки в нашем положении, а? У нас все всерьез. Ну? — схватив, он закружил ее. — Говори — что хочешь? Все могу! Все для тебя сразу сделаю!
— Костер разведи, — робко попросила она, тем не менее хитровато улыбаясь.
— А что?! Почему бы и нет?! Кто не дает? Зажжем, разведем сейчас вмиг — и никто не осудит. Но что — вот проблема! Что бы сжечь нам, если жечь кругом нечего? — Белов как бы очнулся от приступа счастья и хищно оглянулся по сторонам. — Что здесь у нас горит? Снег не горит. Лед не горит. Луна в небе? Нет, не горит — только светит — он словно заколдовывал окружающий мир и себя самого, озираясь по сторонам.
— О! — вдруг осененно рассмеялся он. — Живем! Сейчас тебе будет кострище, Ленка! До неба, до звезд!
* * *
…Десять стодолларовых бумажек вспыхнули дружно и ярко.Лена поднесла к ним руки:
— Как хорошо!
— Сейчас… — Белов наклонился, поднес горящие десять купюр к огромной куче долларов, сложенных на снегу: — Сейчас!
Бумага вспыхнула и озарила лица.
— Какой ты умный, Коля! Я сроду бы не догадалась!
Белов вздохнул невесело.
— Мне деньги с детства душу греют. Что делать? Меркантилен, — он пошевелил ногой кучу долларов, и костер стал гореть веселее. Не прошло и десяти минут, как вокруг них уже полыхало кольцо из зеленых бумажек.
Стоять в центре кольца было даже жарковато: сделанные, видимо, из высококачественного сырья, американские доллары выделяли на удивление много света и тепла.
Лена встрепенулась вдруг:
— Ты слышишь?! Они прислушались. Действительно, какой-то гул… Гул становился громче.
— И это уже не волки!
— Э-э-э, да это просто самолет, — махнул Белов рукой. Да — в вышине, на фоне звезд, искрились красненькие блестки, ползли по небу…
— Они нас видят? Как ты думаешь? Летчики заметили наш костер?
— Что? — Белов очнулся от мыслей. — Да, — он усмехнулся. — Что ты, Лен! Смешно. Это магистральный рейс какой-нибудь. Москва там, Воркута… Или что-то вроде… Что им до нас? Что нам до них? Что им Гекуба? Что они Гекубе?
* * *
В салоне ТУ-154, выполнявшего рейс Москва-Воркута, сидели, кроме прочих, трое: Власов, Калачев, дворняга.Пес, как и все в салоне, сидел на кресле, сидел между Калачевым и Власовым. Он сидел, опять же, как и все в салоне, пристегнутый к креслу ремнем; табло «не курить, пристегните ремни» уже светилось под потолком. Естественно, он, как и все, не курил.
Двигуны взвыли, чтобы скомпенсировать грядущее увеличение лобового сопротивления, тут же после этого под полом глухо стукнуло: шасси вышли из пилонов и жестко встали на стопора. В кабине пилотов дробно заквакали звонки ближнего привода.
— Полоса перед вами.
— Полосу вижу.
— Счастливой посадки!
Секунда, еще… Десять скатов шасси коснулись полосы одновременно и даже взвизгнули от усердия и удовольствия.
Реверс. Заслонки. По тормозам!
* * *
— Да! А все ведь от жадности! — Белов с остервенением швырнул в огонь очередную порцию банкнот. — Казалось бы — живи! Чем не жизнь? Но вечно хочешь большего! Вечно недоволен! А если хочешь еще — вот и получай!— Не кори ты так себя! Я, например, ни о чем не жалею! Смотри, ночь какая чудесная! Луна! Ни ветерка! Волки воют. Природа. Смотри, смотри! — вдруг вскрикнула она.
— Что?! — встрепенулся он.
— Полярное сияние! Я его впервые в жизни вижу! О господи, красиво как! И жутковато даже…О-о-о-о!…Ну, разве ты увидел бы это где-нибудь в Москве или под Москвой?
— Да, — кивнул Белов, таская подряд из всех карманов деньги — поставленными движениями, автоматически, не глядя… — В Москве такого не увидишь.
И кинул пачку в пламя.
* * *
— На вертолет теперь давай! — махнул рукой Власов, стоя возле трапа ТУ-154. — Я из Москвы звонил сюда, обо всем договорился. Вертолет должен нас прямо ждать, тут, на аэродроме. Бортовой 137! Вон он, смотри! Действительно стоит и ждет. Отлично!Два человека и собака побежали к вертолету. Светало.
* * *
Полярное сияние погасло. Густые, темные сумерки сменились рассеянным молочным светом.— Ну, вот совсем рассвело, — грустно сказала Лена Белову, стоящему напротив нее и глядящему в костер.
Она хотела что-то еще сказать ему, утешить, но осеклась, почувствовав, что кто-то сзади положил ей руку на плечо…
Она оглянулась и завизжала от ужаса — дико, истошно. Сзади ее стояла страшная тварь: слюнявые, кровавые клыки, изъеденная язвами морда с копошащимися в них белыми и желтыми червями, надутые жестокие глаза с вертикальными, как у змеи, прорезями зрачков, отливающими в кроваво-сиреневый оттенок белками. Зверюга смотрела абсолютно холодно, словно на секунду замешкавшись, решая, в какую часть тела воткнуть в следующее мгновение свои кровавые клыки. Тварь источала отвратную вонь — помесь трупного запаха с резким смрадом защитных газовых змеиных испражнений, — как пахнет внезапно схваченный, испуганный уж. Острое обоняние, конечно, различило бы в этом богатом букете запахов и что-то от нечищеной свинарни, гниющих отходов птицефабрики, вокзального общественного туалета, от павильона хищников в московском зоопарке.
Тварь резко выдохнула и, неуловимо быстро встряхнув головой — как лошадь гривой — выкинула из пасти язык, похожий на щупальце осьминога — беловато-матовый, шершавый, как изнанка коровьего желудка, усеянный, как прыщами, желтоватыми вкусовыми сосочками.
Язык устремился точно Лене в лицо и прилип к нему плоскостью своего кончика…
В ту же секунду, как только язык присосался, в глубине и уголках пасти твари обильно выступила сероватая пена-слюна, похожая на гной.
— А-а-а-а!!!
* * *
— Да, Ленок, ты не храброго десятка! — сказало чудовище голосом Тренихина, принимая соответствующий вид. — Жидка на расправу… Привет, ребята!— Привет. — Белов кивнул Тренихину, однако довольно сухо, не отвлекаясь, все продолжая непрерывно доставать зеленые, демонстративно игнорируя его эффектное появление.
Воцарилась тягостная пауза.
— Я вижу, мне не рады… — протяжно протянул Тренихин — Раньше я был милее, наверно, — он начал на глазах снова превращаться в отвратную хищную тварь.
— Не надо!! — с ужасом закричала Лена. — Только не это!
— Да я и не очень настаивал. — Борис снова вернулся в свой обычный человеческий образ. — Белов, — сказал он, несколько смущенно отряхивая с куртки оставшуюся чешую чудовища, которая, слетая, тут же растворялась с голубоватым мерцанием в морозном воздухе. — Ты какой-то задумчивый, Коляныч…
— Я не в восторге. — Белов мрачно кивнул головой.
— О! О! Погляди на мужа, — сказал Тренихин Лене. — Как он надулся, сыч… Обиделся на что-то…
Он подошел к Белову, обнял:
— Ну, хватит! Не сердись, Коляныч! Ты ж знаешь, у меня такой характер, — он полсекунды подыскивал нужное слово и наконец нашел: — Легкий. Ну, или — вот такое я говно, согласен…И кстати — хочу тебе заметить — ты денег больше в огонь не кидай. Не то что прокидаешься, ты не думай, а просто теперь он сам собою станет гореть. Н-да… Ну, что притихли-то? Давайте по шампанскому, как водится, с утра — за встречу!
В руках у всех троих возникли наполненные хрустальные фужеры.
— Я пью за то, — сказал Борис, подняв бокал, — что мы все снова вместе! И мы — в контакте!
— Все это очень хорошо, конечно, — перебил его Белов. — Но я хочу сказать, что ни твой пафос, ни шампанское никак не заменяют совесть. Воистину, чего Бог не дал, того и за деньги не купишь. Где ты был, скотина, всю ночь? Нас чуть волки не съели.
— Не съели бы, не волнуйся. Это были не волки. Это я выл.
— Спасибо.
— Да не за что! Пустяки, старик. Мне было не трудно. Считай, что это тоже было небольшое испытание. Не каждому в этом мире, поверь, придет в голову жечь деньги. Большинство-то, к сожалению, за деньги готовы на смерть. В основном, конечно, на чужую. Но это лирика, прости. Давай махнем все же, а то долго держим, боюсь, передержим. Итак, за вас! Вы сдали все экзамены. Вы не А1, вы АО — высшей лиги! Ты правильно все выполнил, Белов. Безукоризненно, я бы сказал. Да — верно: шанс есть всегда! — Он повернулся к Лене: — Шанс есть у всех! И каждому — по его вере воздастся! За вас, ребята! Пью за вас!
Он выпил и грохнул бокал о сухую гальку возле костра.
— Такой бокал… — ахнула Лена.
— Тю-ю! Мы на это денег не жалеем! — сострил Тре-нихин. — Бейте!
— Пораньше ты не мог явиться? — Белов, разбив бокал, посмотрел на Тренихина испытывающим взглядом.
— Да видишь ли, — Тренихин слегка заюлил под колючим взглядом Белова. — Контакт всегда возможен — это да. Но видишь, дело в чем еще: переход возможен только после ночи. Мы наигрались там, вверху, мы накопили сил — вы ж видели?
— Полярное сияние — ты имеешь в виду?
— Конечно же. Но вот — пожалте бриться — наступило утро. Рассвет? Рассвет. И я тут же здесь!
— Ты мог бы рассказать нам это все вчера еще.
— Зачем? Ведь так куда эффектней! Вы ночью не мерзли? Да нет, особенно не мерзли! Сожгли миллионов триста долларов — чем не занятие? Вдвоем! Одни! Луна! Замечательная погода! Ясная ночь, колючие звезды… Да что я, черт возьми, все это вам рассказываю, в конце-то концов! Вы же сами мне это должны были бы рассказать, задыхаясь от счастья! Да теперь вы десять, двадцать тысяч лет об этом будете, наверно, вспоминать. Ночь у костра. Вот это ночь! Да разве такое забудется?! Навек останется, отпечатается в памяти. А ведь это-то и есть самое-самое для вас, для людей — воспоминания, верно ведь? Уж их-то у вас, у людей — особенно у русских — не отнимешь никаким колдовством!
— Треплом ты был, треплом ты и остался.
— Грешен, Белов. Прости. Прости, что ночью не явился. Но ночью третий — лишний, знаешь?…Чу?!
Борис поднял палец, прислушался…
— Все. Вертолет. Нам пора закругляться. Тренихин поднял снова появившийся в руках наполненный бокал, еще чудесней и прекрасней предыдущих.
— А что, скажи, значит группа крови АО? — спросил вдруг Белов. — Ты сказал, что у нас не А1, а АО. Почему? Что это значит?
— Да как же, старик? Неужели не ясно еще? Группа АО означает, что есть в крови такой фактор — верность. Очень редкая кровь и очень редкий фактор во Вселенной. Ну, вздрогнули: мы пьем за верность! Ценнее ее ничего в мире нет!
…Ударившись о гальку, бокалы раскололись в брызги. Гул вертолета нарастал…
— Теперь эффектная концовка, — сказал Борис. — Смотрите на свою палатку…
* * *
Палатка, стоящая в отдалении, на снегу, сама собою распоролась вдруг — будто разрезанная изнутри невидимыми ножами…И в тот же миг от нее побежали в разные стороны две цепочки следов, словно от палатки удирали невидимки…
Разбежавшись от палатки метров на тридцать, цепочки следов прекратили свой бег, остановились и замерли — словно невидимки улетели…
— Вот пусть господин Власов Владислав Львович поломает себе башку, поразмыслит над тем, что здесь произошло. Как ты, Белов, считаешь, есть у тебя разумная гипотеза: что это было, почему оно, зачем и каким образом?
— Ну, у меня-то есть, — кивнул Белов и обнял Лену за плечи. — Это убежали из палатки ее неверие и мое отчаяние.
— А что? Неплохо! Ответ принимается — недурно пущено, как говаривал Илья Ефимович Репин…Ну-с, и по третьей — просто так — на посошок: ведь боги любят троицу! — Борис поднял бокал…
* * *
…С появившегося над Западными Саледами вертолета — черной точки — конечно же, не было видно, как они трое начали вдруг таять в воздухе, исчезать, превращаясь в тонкие лучи пляшущего света…Секунда — и исчезло все.
Только в костре догорали зеленые доллары…
* * *
— Смотри, смотри! — Власов припал к иллюминатору. — Разрезали палатку, разбежались и исчезли! О-о-о!…О-о-о! Как это мне знакомо!…Такое ж дело — в точности, — было у меня… В самом начале восьмидесятых… Восемь человек… И даже где-то здесь, в этих местах же… И ничего! И разумеется, с концами… Конечно, дело я закрыл… Ты видишь? А? На что же это похоже?Калачев задумчиво покачал головой.
— На нашу жизнь похоже. На земную, — ответил он, помолчав. — Явились двое — непонятно откуда, просто появились. Потом сошлись, утоптали площадку, поставили палатку, развели костер… О чем-то говорили. О важном для них. А потом исчезли — ушли по отдельности. Ушли! Исчезли. Куда?…Туда же, может быть, откуда до того пришли? А?
— Ты снова философствуешь! — Власов повернулся к летчику. — Вы можете сесть в сторонке? Чтобы улик винтом не разметать? А то заметете следы нам все к едрене фене.
Летчик с сомнением хмыкнул:
— Глубокий снег…
— Да ты же местный, постарайся!
— Я стараюсь, — кивнул летчик, сажая вертолет метрах в ста пятидесяти от костра и палатки. — Я всю жизнь только то и делаю, что изо всех сил стараюсь… Толку-то только… Вот тут вроде бы наст потоньше…
* * *
— Смотри, смотри, — здесь доллары жгли, валюту! О, Боже мой, Иван Петрович, да здесь же десятки миллионов долларов сожгли!…Зачем?!…Кто?!…Почему?! Ты понимаешь что-нибудь хоть?— Понимаю, — вздохнув, ответил Калачев. — К сожалению, я все понимаю, пожалуй.
— К сожалению?
— Да. Как в Писании сказано: «От многих знаний много и скорби, и умножающий мудрость умножает печаль… «
— Рад за тебя, — язвительно, с недоверием в голосе, хмыкнул Власов. — Такой ты начитанный! И все понимаешь! Так… Так… Мы тоже не щи лаптями хлебаем… А это что? Осколки! Осколки хрусталя… Бокалов…
— Шампанское, наверно, пили, а бокалы — били, — довольно равнодушно, невыразительным тоном откомментировал находку Калачев.
— Да, — с издевкой в голосе согласился Власов. — Сюда вот прилетел Белов, хватил шампанского — ну, со своей-то кралей — с хером в манто — сжег пару сотен миллионов долларов — погреться им, видишь ли, захотелось — и отвалил, отклеился от следов и — в воздух — полетел себе куда-то — восвояси…
— Я думаю, ты прав, Владислав Львович, — кивнул Калачев, гладя собаку. — Похоже, именно так и было на самом деле.
— Понятно, как же! Дураком меня желаешь выставить? И в результате подставить? Ага! Не попадусь я, ты на это не рассчитывай. Не так-то я прост, как снаружи, может быть, выгляжу. Я наблюдательный черт, глаз наметан: вон, посмотри, осколки — бокалов, сейчас скажу тебе, постой секундочку… восемь-девять штук бокалов здесь было…
— Я думаю, что девять. Или шесть. Или двенадцать. Но кратно трем, — заметил Калачев.
— Надо собрать осколки, остатки обгорелых долларов… На экспертизу…
— Зачем? — пожал плечами Калачев.
Ему было скучно. Он понимал все и без экспертизы.
— Ну, как же так? По обрывку можно восстановить серию купюр, номера. — Власов нагнулся, осторожно раскладывая по пакетикам не догоревшие доллары, осколки хрусталя. — По номерам можно отследить путь денег — непонятно? Когда ввезены были, кем, кому и за что выплачены… Это многое прояснит, многое! Эти же деньги Белов, возможно, получил за проданные на Запад картины Тренихина, а потом, опасаясь преследования или мучаясь угрызениями совести, решил от них таким вот образом избавиться… Ты этим не шути.