Страница:
командование сухопутных войск из колеи. Не могло быть и речи о подготовке
сил для Запада, где весной 1944 г. союзные державы наверняка должны были
высадить десант. Поэтому я считал, что выполнял свой долг, когда постоянно
напоминал о своевременном снятии с фронта танковых дивизий для их пополнения
в тылу. Хотя верховное командование вооруженных сил и должно было бы уделять
этому важному театру военных действий самое большое внимание, оно не оказало
мне никакой поддержки. Так оттягивалось высвобождение сил для Западного
фронта, пока я, наконец, еще раз не доложил об этом Гитлеру в присутствии
Цейтцлера.
Речь шла о снятии одной танковой дивизии. Цейтцлер доложил, что уже
отдан приказе ее выводе. Я вынужден был возразить ему и сказать, что приказы
главного командования сухопутных войск содержат обычно лазейки для
корыстолюбивых фронтовых генералов. Со стороны начальника генерального штаба
мое замечание встретило гневный протест. Однако, например, последний его
приказ о снятии дивизии содержал примерно следующие слова: "Снять с фронта
как можно быстрее танковую дивизию "X", если только позволит обстановка.
Боевые группы оставить до особого распоряжения перед фронтом противника. О
начале снятия дивизии доложить". Слова "до особого распоряжения" в приказах
главного командования сухопутных войск всегда печатались в сокращенном виде
- д. о. р. Из этого можно сделать вывод, что они употреблялись в них часто
или почти всегда. Следствием такого приказа являлось то, что командующий
группой армий или \446\ армией, который должен был по приказу снять с фронта
дивизию, заявлял, что боевая обстановка не позволяет сделать этого. А до тех
пор, пока она, наконец, позволяла, часто проходили недели.
В боевые группы, которые оставались на фронте, входили, конечно, самые
боеспособные части дивизии и в первую очередь танки и мотопехота, которые
главным образом и нуждались в пополнении. Следовательно, практически сначала
прибывали в тыл не требующие пополнения транспортные колонны, затем штаб
дивизии и артиллерия, по своему составу еще способные к боевым, действиям.
При такой постановке я не мог приступать к выполнению своей основной задачи,
так как основные боевые части были еще на фронте. Цейтцлер очень сильно
рассердился на меня, но мы были не вправе пренебрегать интересами Западного
фронта.
До начала вторжения на континент 6 июня 1944 г. кое-как удалось
собрать, пополнить и обучить десять танковых и десять мотодивизий. Но об
этом потом. Обучение этих соединений, к которым добавились еще три танковые
дивизии из резерва, переброшенные из империи во Францию, я поручил своему
старому испытанному сослуживцу генералу барону фон Гейеру, которому Гитлер
ни за что не хотел доверить командование соединениями на фронте из-за
многочисленных разногласий с ним. Командная должность Гейера называлась
"генерал танковых частей Запада". В территориальном и оперативном отношении
он подчинялся главнокомандующему войсками на западе фельдмаршалу фон
Рундштедту, а по службе в бронетанковых войсках - мне. В совместной работе
мы полностью доверяли друг другу, и, как мне кажется, наша работа принесла
пользу армии.
Говоря о столь богатом событиями 1943 г., следует упомянуть еще
несколько встреч. Я уже говорил о том, что при своем первом визите к
Геббельсу я начал с ним разговор об ошибках верховного главнокомандования и
\447\ просил его склонить Гитлера к проведению реорганизации, в частности, к
учреждению полноправной должности начальника главного штаба вооруженных сил.
Это должно было уменьшить личное влияние Гитлера на проведение операций.
Правда, Геббельс назвал этот вопрос очень щекотливым, но все же в свое время
обещал оказать мне содействие. Когда министр в конце июня 1943 г. приехал в
Восточную Пруссию, я снова посетил его и напомнил ему о нашей первой беседе.
Геббельс сразу же признал все растущее ухудшение военного положения и
произнес в раздумье: "Всякий раз, когда я себе представляю, что русские
придут в Берлин, что нужно будет отравить жену и детей, чтобы они не попали
в руки жестоких врагов, то ваш вопрос всегда действует на мою душу как
какой-то кошмар". Геббельс ясно понимал те последствия, к которым может
привести дальнейшее ведение войны нашими старыми методами, но он не сделал
никаких выводов из этого. Он никогда не пытался говорить с Гитлером о моих
предложениях и повлиять на него.
Поэтому я попробовал прощупать мнение Гиммлера по этому вопросу, но,
натолкнувшись на его непреодолимое упорство, отказался от обсуждения с ним
вопроса об ограничении полномочий Гитлера.
В ноябре я отправился к Иодлю и изложил ему проект организации
верховного командования, согласно которому начальник главного штаба
вооруженных сил должен осуществлять фактическое руководство операциями,
Гитлер же должен быть ограничен своим собственным полем деятельности -
политикой и общими вопросами ведения войны. Когда я обстоятельно обосновал
свое предложение, Иодль лаконично ответил: "Знаете вы лучшего верховного
главнокомандующего, чем Адольф Гитлер?" Его лицо застыло в неподвижной мине,
а вся поза выражала холодный отказ. Я быстро схватил свой проект и покинул
его кабинет.
В январе 1944 г. Гитлер пригласил меня на завтрак. "Мне подарили чирка.
Вы знаете, что я вегетарианец. \448\ Давайте позавтракаем вместе". Мы
завтракали вдвоем в небольшой, скупо освещенной лишь одним окном комнате за
маленьким круглым столом. Только овчарка Блонди сидела в комнате. Гитлер
кормил ее кусочками черствого хлеба. Вошел обслуживавший нас слуга Линге и
молча, бесшумно вышел. Представлялся редкий случай поднять и обсудить
щекотливые вопросы. После нескольких вступительных фраз я перевел разговор
на военное положение. Я начал говорить о намерении союзных держав высадить
весной десант на материке, заметив, что имеющиеся в нашем распоряжении
резервы недостаточны. Чтобы высвободить больше сил, нужно придать Восточному
фронту более устойчивый оборонительный характер. Меня удивляет то, что никто
не думает над усилением фронта надежными укреплениями, никто не заботится о
создании тыловых оборонительных рубежей. Ведь восстановление старых немецких
и русских укреплений создает, по моему мнению лучшие условия для обороны,
чем объявление открытых мест "укрепленными районами", причем это делается,
как правило, в последний момент, когда уже ничего нельзя сделать, чтобы
оправдать это название. Своими словами я сразу же попал в осиное гнездо.
"Поверьте мне! Я являюсь самым крупным инженером - строителем укреплений
всех времен. Я создал Западный вал; я построил Атлантический вал. Я
израсходовал столько-то и столько-то тонн бетона. Я знаю, что означает
сооружение укреплений. Для востока у нас нет ни рабочей силы, ни материалов,
ни транспортных средств. Уже сейчас железнодорожный транспорт не справляется
со снабжением фронта Я не могу посылать на фронт еще и эшелоны со
строительным материалом". Он хорошо держал в голове многие цифры и козырял,
как всегда, точными данными, которые никто в данный момент не был бы в
состоянии сразу опровергнуть. Но, несмотря на все это, я начал упорно
возражать. Я знал, что железнодорожная сеть работает плохо лишь к востоку от
Бреста, и поэтому пытался \449\ объяснить Гитлеру, что предложенные мною
работы по укреплению местности не потребуют никакого транспорта для подвоза
материалов к фронту; нужно будет подвезти их только к рубежу рек Зап. Буг,
Неман, с чем железные дороги могут справиться. Мы можем найти в своей стране
и рабочую силу, и стройматериалы. Продолжать войну: на два фронта с надеждой
на успех можно только в том случае, если хотя бы на одном фронте установится
затишье, пусть даже и временное, но все же позволяющее кое-что сделать для
укрепления другого фронта. После того как вы хорошо укрепили запад, нет
никаких препятствий для того, чтобы сделать то же самое и для востока.
Прижатый к стене, Гитлер ухватился за свой уже давно известный
аргумент, что генералы Восточного фронта будут думать только об отступлении,
если он в тылу за их фронтом построит надежные оборонительные укрепления и
сооружения. Ничто не могло заставить его изменить это предвзятое мнение.
Затем зашел разговор о генералах и о верховном командовании. Ясно было,
что моя попытка добиться косвенным путем концентрации военного командования
в одном органе и ограничить непосредственное влияние Гитлера провалилась.
Поэтому я теперь счел Своим долгом предложить самому Гитлеру назначить
какого-нибудь генерала, которому он доверяет, начальником главного штаба
вооруженных сил, чтобы наладить успешное руководство ведением операций и
устранить нагромождение штабов (штаб оперативного руководства вооруженными
силами, главные командования сухопутных, военно-воздушных и военно-морских
сил, командование войск СС). Но эта попытка также полностью провалилась.
Гитлер не хотел расставаться с фельдмаршалом Кейтелем. Он сразу же
почувствовал, что его хотят ограничить во власти.
Так я ничего и не добился. Был ли вообще хотя бы один генерал, которому
доверял Гитлер? После этой беседы мне стало ясно, что на этот вопрос можно
\450\ ответить только отрицательно. Итак, все оставалось по-старому. За
каждый квадратный метр шли упорные бои. Безвыходное положение ни разу не
было улучшено своевременным отходом. Но еще не раз Гитлер, глядя на меня
потухающим взглядом, спрашивал: "Не знаю, почему вот уже два года нам во
всем не везет?", однако не обращал внимания на мой неизменный ответ:
"Измените способ действий".
Год решающих событий
1944 год начался на Восточном фронте упорными атаками русских в
середине января. Вначале русские были отброшены от Кировограда. 24 и 26
января они начали брать в клещи наши выступавшие дугой позиции западнее
Черкассы, 30 января последовал удар по нашему выступу восточное Кировограда.
Оба наступления имели успех. Превосходство русских было значительным. В
наступлении участвовали:
перед фронтом группы армий "Южная Украина" - 34 стрелковых и 11
танковых соединений;
перед фронтом группы армий "Северная Украина" - 67 стрелковых и 52
танковых соединения.
Во второй половине февраля на фронте царило относительное спокойствие,
но 3, 4 и 5 марта русские снова начали наступать и отбросили наш фронт за р.
Зап. Буг.
Группе армий "Центр" в основном удалось удержать свой фронт до конца
марта.
В апреле на юге был потерян почти весь Крым (кроме Севастополя). Были
форсированы Южн. Буг, а также реки Прут и Серет в верхнем течении. Черновицы
перешли в руки противника. Затем, после неудавшегося крупного наступления
русских в этом районе и после потери Севастополя, наступило затишье до
августа.
В январе противник начал наступление и против группы армий "Север".
Вначале ему удалось достичь лишь небольших успехов севернее озера Ильмень и
\451\ юго-западнее Ленинграда. Однако 21 января он ввел в бой крупные силы и
отбросил наш фронт за р. Луга, а в феврале - за р. Нарва. В конце марта
немцы были оттеснены за р. Великая и за озера Чудское и Псковское. Здесь нам
удалось закрепиться.
До 22 июня на Восточном фронте держалось затишье. За время зимней
кампании было израсходовано очень много сил. Резервов не было. Всех, без
кого можно было здесь обойтись, нужно было перебросить на Атлантический вал,
который, собственно, и не был валом, а всего лишь бутафорским укреплением
для запугивания противника.
В это время на мою долю выпало еще одно неприятное поручение Гитлера.
Как и всегда, теперь ему нужны были козлы отпущения, на которых можно было
бы взвалить вину за отступление и неудачи, которые мы понесли в течение
прошедшей зимы. В числе других он привлек к ответу генерал-полковника Янеке
за потерю Крыма. Он дал понять, что высказывания крупных партийных
работников по этому вопросу утвердили его в возникшем подозрении. Я получил
задание расследовать дело Янеке, причем мне было указано, что кто-то должен
стать жертвой за потерю Крыма. При настроениях Гитлера в то время только
продолжительное ведение расследования могло принести пользу. Я взялся за
дело весьма основательно, допросив всех, кто имел какое-либо отношение к
этому делу, и с особой тщательностью - партийных работников. Янеке стал
жаловаться на медленные темпы расследования. Но я убежден, что оправдание,
которое в конце концов было ему вынесено, принесло ему больше пользы, чем
принесло бы быстрое расследование и доклад о его результатах в неподходящее
время.
Как уже упоминалось, еще в 1943 г. я усиленно занимался вопросом
обороны Западного фронта. К началу нового года этот вопрос приобрел еще
большее значение. В феврале я выехал во Францию для проведения инспекции и
беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом \452\ и генералом бароном фон
Гейером. Все мы придерживались одного мнения, что при превосходстве
противника во флоте и авиации оборона будет очень тяжелой. Особенно
отрицательно скажется превосходство противника в воздухе на передвижениях
войск. Видимо, их придется совершать быстро и только ночью. По нашему
мнению, в первую очередь придется создать достаточные резервы танковых и
моторизованных дивизий и расположить их на таком удалении от так называемого
Атлантического вала, чтобы можно было перебросить их, как только определится
фронт вторжения; предварительно надо будет подготовить сеть дорог и
переправочные средства для наведения мостов.
При инспектировании войск сразу же выяснилось, насколько велико было
превосходство противника в воздухе. Авиасоединения противника то и дело
совершали полеты над нашими войсками, находившимися на учениях, и никто не
был уверен, что противник откажется от неожиданного бомбового благословения
нашего учебно-тренировочного марша.
Прибыв в главную ставку фюрера, я осведомился о тех приказах и
распоряжениях, которые были отданы главным штабом вооруженных сил Западному
фронту, и об имеющихся в наличии резервах. При этом выяснилось, что танковые
дивизии, обставляющие основу армии, располагались в прибрежных районах. В
случае высадки противника в другом районе, противоположном нашим
предположениям, едва ли удалось бы перебросить их с достаточной быстротой в
новые районы боевых действий. В своем докладе Гитлеру я упомянул об этой
ошибке и предложил другое распределение моторизованных войск. Гитлер
возразил: "Избранное распределение основывается на предложениях фельдмаршала
Роммеля. Я не хотел бы отдавать приказы через голову ведающего этими
вопросами фельдмаршала, к тому же в его отсутствие. Поезжайте снова во
Францию и поговорите еще раз об этом с Роммелем". \453\
В апреле я снова направился во Францию. Авиация противника еще более
активизировала свои действия и начала совершать оперативные бомбардировки.
Так, наш учебный лагерь в Кам де Майи вскоре после моего инспектирования был
полностью разрушен. Только благодаря предусмотрительности генерала барона
фон Гейера мы не понесли существенных потерь, так как войска и материальная
часть (к большому, между прочим, неудовольствию солдат) были размещены в
деревнях и лесах в стороне от лагеря.
После вторичной беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом и с офицерами
его штаба об организации резервов я поехал, как это мне советовал Гитлер,
вместе с Гейером к фельдмаршалу Роммелю в Ла-Рош-Гион. Я был знаком с
Роммелем еще до войны. Он был командиром госларского егерского батальона, из
которого вышел я, и я всегда поддерживал с ним самые лучшие дружественные
отношения. Затем мы встречались во время польской кампании, когда в сентябре
1939 г. Гитлер посетил мой корпус после сражения в "коридоре". Роммель был
тогда комендантом главной ставки фюрера. Позднее он перешел в бронетанковые
войска и успешно командовал 7-й танковой дивизией .во Франции в 1940 г., а
затем корпусом и танковой армией в Африке. Эти бои принесли ему военную
славу. Роммель обладал не только открытым, прямым характером, был не только
храбрым солдатом, он был, кроме всего прочего, военачальником большого
дарования. Это был энергичный человек с утонченными чувствами, он всегда
находил выход из самого тяжелого положения, очень любил своих солдат и
справедливо пользовался большим авторитетов В прошедшие годы мы часто
встречались для бесед с целью обмена боевым опытом и всегда находили общий
язык. В сентябре 1942 г. Роммель, вернувшись по болезни в Германию, попросил
Гитлера назначить меня в Африку его заместителем, хотя и знал о моей ссоре с
фюрером. В то время это предложение было резко отклонено. Это \454\ было
моим счастьем, так как вскоре пришло известие о поражении в Эль-Аламейн,
которого я, по всей вероятности, не сумел бы предотвратить, как это не
удалось Штумме и тем, кто его сменил! Да и сам Роммель не сумел бы этого
сделать.
Печальный опыт, который Роммель получил в Африке, настолько убедил его
в значительном превосходстве западных держав в воздухе, что он исключал
возможность всяких передвижений крупных соединений. Он также не верил в
возможность ночных перебросок танковых и моторизованных дивизий. В этом
мнении его убеждал его собственный опыт, полученный в Италии в 1943 г.
Доклад генерала барона фон Гейера об организации подвижных резервов за
атлантическим фронтом, в котором он отстаивал маневренное использование этих
сил и создавал соответствующую этой задаче группировку, противоречил точке
зрения Роммеля. Я знал об отрицательном исходе их совещания. Поэтому меня не
удивил весьма горячий и решительный протест Роммеля, когда я начал говорить
об отводе танковых сил от побережья. Роммель наотрез отклонил это
предложение, указав, что мне, солдату Восточного фронта, неведом опыт Африки
и Италии, что в этом состоит его преимущество, поэтому он не намерен вводить
себя в заблуждение относительно своих убеждений. Спор с Роммелем по вопросу
организации моторизованных резервов не обещал в связи с таким положением
никаких результатов. Видя такой явный протест, я отказался от дальнейших
попыток убедить Роммеля и решил еще раз изложить свое мнение по этому
вопросу Рундштедту и Гитлеру. Мне было ясно, что Западный фронт не получит
ни танковых, ни моторизованных дивизий сверх тех, какие имеются здесь в
настоящее время. Только две дивизии СС (9-я и 10-я), отданные весной
"напрокат" востоку, должны были при вторжении на материк снова вернуться на
запад. Поэтому я не мог обещать Роммелю ничего, кроме этих двух дивизий.
Общее руководство войсками \455\ на западе могло быть облегчено лишь
высвобождением для них резервов верховного командования и предоставлением
командующему этими войсками неограниченных прав над группой армий Роммеля.
Ни того, ни другого не произошло.
Роммель, приняв во Франции командование над группой армий "Б", сделал
очень много в своем районе для усиления оборонительной мощи Атлантического
вала. В соответствии с полученным указанием рассматривать побережье как
главную полосу обороны он обеспечил предполье обороны побережья различными
препятствиями, расположив их в воде. В тыловых районах, где он считал
вероятной высадку воздушных десантов, он установил проволочные заграждения,
так называемые "спаржи Роммеля". Многие участки местности были заминированы.
Все части, находившиеся под его командованием, все свободной от занятий
время должны были посвящать окопным работам. В группе армий "Б" жизнь
кипела. Признавая необходимость всех этих усилий, в то же время нужно
пожалеть, что Роммель не смог понять всего значения подвижных резервов.
Проведение подвижными силами крупной наземной операции, которая в условиях
абсолютного превосходства противника в воздухе и на море дала бы нам в руки
единственный козырь, он считал невозможным; поэтому он и не стремился к ее
осуществлению. К этому нужно добавить, что Роммель, во всяком случае в
момент моего визита, придерживался предвзятого мнения о вероятном районе
высадки десанта. Он неоднократно заверял меня в том, что англичане и
американцы, по всей вероятности, будут высаживаться севернее устья р. Соммы.
Не признавая никаких иных возможностей, он обосновывал свое мнение тем, что
противник, предпринимая такую трудную морскую операцию крупными силами,
только по причинам снабжения должен будет выбрать для высадки десанта этот
район, который находится на минимальном расстоянии от его погрузочных
портов. Уверенность его в правильности своей точки зрения подкреплялась
возможностью более свободной \456\ поддержки десанта авиацией в районе
севернее р. Соммы. В этом вопросе он отклонял тогда любое возражение.
По всем этим вопросам взгляды Роммеля сходились с взглядами Гитлера,
хотя и по разным причинам. Гитлер был и оставался солдатом окопной войны
периода 1914-1918 гг., он никогда не понимал маневренного ведения войны.
Роммель же считал, что в условиях превосходства противника в воздухе вести
маневренную войну нельзя. Поэтому неудивительно, что Гитлер, считавший более
свежий боевой опыт Роммеля неоспоримым, отклонил вое предложения по
организации моторизованных соединений, которые делали ему главнокомандующий
войсками на западе и я.
6 июня 1944 г., в день вторжения противника на материк, во Франции
находились:
- сорок восемь пехотных дивизий, из них тридцать восемь дивизий на
линии фронта и десять дивизий во фронтовом тылу, причем пять из последних
дивизий находились между реками Шельдой и Соммой, две дивизии - между реками
Соммой и Сеной и три дивизии - в Бретани;
- десять танковых и моторизованных дивизий, из которых 1-я танковая
дивизия СС "Адольф Гитлер" - в Беверло (Бельгия), 2-я танковая дивизия - в
районе Амьен, Абвиль, 116-я танковая дивизия - восточнее Руана (севернее р.
Сены), 12-я танковая дивизия СС "Гитлер-Югенд" - у Лизье (южнее р. Сены),
21-я танковая дивизия - у Кан, танковая учебная дивизия - в районе Ле-Ман,
Орлеан, Шартр, 17-я мотодивизия СС - в районе Сомюр, Ниор, Пуатье, 11-я
танковая дивизия - в районе Бордо, 2-я танковая дивизия СС "Рейх" - в районе
Монтобан, Тулуза, 9-я танковая дивизия -в районе Авиньон, Ним, Арль.
Вся надежда на успех обороны связывалась с этими десятью танковыми и
моторизованными дивизиями. С трудом удалось до некоторой степени пополнить и
обучить эти дивизии. \457\
Из этих дивизий Роммель имел в своем подчинении четыре дивизии - 2, 116
и 21-ю танковые дивизии и 12-ю танковую дивизию СС. В резерв верховного
командования вооруженных сил были выделены 1-я танковая дивизия СС, танковая
учебная дивизия и 11-я мотодивизия СС. 9-я и 11-я танковые дивизии и 2-я
танковая дивизия СС находились в Южной Франции на случай высадки десанта на
побережье Средиземного моря.
Такое рассредоточение сил с самого начала исключало возможность ведения
успешной обороны. Да и ход событий, кроме того, был столь нерадостным, что
хуже ничего нельзя было и придумать. В день вторжения противника на материк
Роммель находился на пути в Германию. Он ехал на доклад к Гитлеру. Гитлер,
как обычно, лег спать очень поздно, и 6 июня, когда прибыли первые
донесения, его не решились беспокоить. Иодль, который руководил операциями в
отсутствие Гитлера, не мог принять решения о немедленном использовании
резерва верховного командования вооруженных сил, даже и трех танковых
дивизий, так как он не знал, является ли высадка в Нормандии главной
операцией или же она произведена с целью ввести нас в заблуждение. Так как у
верховного командования вооруженных сил не было ясности в вопросе
возможности высадки противника на побережье Средиземного моря, оно также не
подтянуло танковых дивизий из Южной Франции. 21-я танковая дивизия, стоявшая
в районе вторжения противника, была к началу своего контрудара связана с
согласия Роммеля и вопреки распоряжениям генерала барона фон Гейера с
выполнением других задач и упустила тем самым подходящий момент для
наступления на десантные части англичан. 116-ю танковую дивизию Роммель
подтянул еще ближе к побережью, в район Дьеппа, и держал ее там до середины
июля. Незнание некоторыми крупными начальниками тактики применения танков
привело к тому, что отдавались приказы на совершение маршей днем под
воздействием авиации противника; в первую очередь это относится к учебной
танковой дивизии. Фронтальные \458\ контрудары в районе действия корабельной
артиллерии противника преждевременно истрепали единственно боеспособные
силы, которые германский рейх мог противопоставить вторжению. Бронетанковые
части понесли чудовищные потери; из-за катастрофического положения на
востоке их уже никак нельзя было восполнить, потому что после 22 июня угроза
полного крушения Восточного фронта повелительно требовала снабжения
резервами этого фронта, которым когда-то пренебрегали в пользу запада.
Недопущение вторжения было бы значительно облегчено, если бы Гитлер и
верховное командование вооруженных сил последовали предложению генерала
барона фон Гейера и генерал-инспектора бронетанковых войск; они требовали
разделения всех танковых и моторизованных дивизий Западного фронта на две
группы, расположения их в боевой готовности севернее и южнее Парижа и
тщательной подготовки ночных маршей к фактическому фронту вторжения.
Но в конце концов даже и с занятых позиций можно было бы добиться
сил для Запада, где весной 1944 г. союзные державы наверняка должны были
высадить десант. Поэтому я считал, что выполнял свой долг, когда постоянно
напоминал о своевременном снятии с фронта танковых дивизий для их пополнения
в тылу. Хотя верховное командование вооруженных сил и должно было бы уделять
этому важному театру военных действий самое большое внимание, оно не оказало
мне никакой поддержки. Так оттягивалось высвобождение сил для Западного
фронта, пока я, наконец, еще раз не доложил об этом Гитлеру в присутствии
Цейтцлера.
Речь шла о снятии одной танковой дивизии. Цейтцлер доложил, что уже
отдан приказе ее выводе. Я вынужден был возразить ему и сказать, что приказы
главного командования сухопутных войск содержат обычно лазейки для
корыстолюбивых фронтовых генералов. Со стороны начальника генерального штаба
мое замечание встретило гневный протест. Однако, например, последний его
приказ о снятии дивизии содержал примерно следующие слова: "Снять с фронта
как можно быстрее танковую дивизию "X", если только позволит обстановка.
Боевые группы оставить до особого распоряжения перед фронтом противника. О
начале снятия дивизии доложить". Слова "до особого распоряжения" в приказах
главного командования сухопутных войск всегда печатались в сокращенном виде
- д. о. р. Из этого можно сделать вывод, что они употреблялись в них часто
или почти всегда. Следствием такого приказа являлось то, что командующий
группой армий или \446\ армией, который должен был по приказу снять с фронта
дивизию, заявлял, что боевая обстановка не позволяет сделать этого. А до тех
пор, пока она, наконец, позволяла, часто проходили недели.
В боевые группы, которые оставались на фронте, входили, конечно, самые
боеспособные части дивизии и в первую очередь танки и мотопехота, которые
главным образом и нуждались в пополнении. Следовательно, практически сначала
прибывали в тыл не требующие пополнения транспортные колонны, затем штаб
дивизии и артиллерия, по своему составу еще способные к боевым, действиям.
При такой постановке я не мог приступать к выполнению своей основной задачи,
так как основные боевые части были еще на фронте. Цейтцлер очень сильно
рассердился на меня, но мы были не вправе пренебрегать интересами Западного
фронта.
До начала вторжения на континент 6 июня 1944 г. кое-как удалось
собрать, пополнить и обучить десять танковых и десять мотодивизий. Но об
этом потом. Обучение этих соединений, к которым добавились еще три танковые
дивизии из резерва, переброшенные из империи во Францию, я поручил своему
старому испытанному сослуживцу генералу барону фон Гейеру, которому Гитлер
ни за что не хотел доверить командование соединениями на фронте из-за
многочисленных разногласий с ним. Командная должность Гейера называлась
"генерал танковых частей Запада". В территориальном и оперативном отношении
он подчинялся главнокомандующему войсками на западе фельдмаршалу фон
Рундштедту, а по службе в бронетанковых войсках - мне. В совместной работе
мы полностью доверяли друг другу, и, как мне кажется, наша работа принесла
пользу армии.
Говоря о столь богатом событиями 1943 г., следует упомянуть еще
несколько встреч. Я уже говорил о том, что при своем первом визите к
Геббельсу я начал с ним разговор об ошибках верховного главнокомандования и
\447\ просил его склонить Гитлера к проведению реорганизации, в частности, к
учреждению полноправной должности начальника главного штаба вооруженных сил.
Это должно было уменьшить личное влияние Гитлера на проведение операций.
Правда, Геббельс назвал этот вопрос очень щекотливым, но все же в свое время
обещал оказать мне содействие. Когда министр в конце июня 1943 г. приехал в
Восточную Пруссию, я снова посетил его и напомнил ему о нашей первой беседе.
Геббельс сразу же признал все растущее ухудшение военного положения и
произнес в раздумье: "Всякий раз, когда я себе представляю, что русские
придут в Берлин, что нужно будет отравить жену и детей, чтобы они не попали
в руки жестоких врагов, то ваш вопрос всегда действует на мою душу как
какой-то кошмар". Геббельс ясно понимал те последствия, к которым может
привести дальнейшее ведение войны нашими старыми методами, но он не сделал
никаких выводов из этого. Он никогда не пытался говорить с Гитлером о моих
предложениях и повлиять на него.
Поэтому я попробовал прощупать мнение Гиммлера по этому вопросу, но,
натолкнувшись на его непреодолимое упорство, отказался от обсуждения с ним
вопроса об ограничении полномочий Гитлера.
В ноябре я отправился к Иодлю и изложил ему проект организации
верховного командования, согласно которому начальник главного штаба
вооруженных сил должен осуществлять фактическое руководство операциями,
Гитлер же должен быть ограничен своим собственным полем деятельности -
политикой и общими вопросами ведения войны. Когда я обстоятельно обосновал
свое предложение, Иодль лаконично ответил: "Знаете вы лучшего верховного
главнокомандующего, чем Адольф Гитлер?" Его лицо застыло в неподвижной мине,
а вся поза выражала холодный отказ. Я быстро схватил свой проект и покинул
его кабинет.
В январе 1944 г. Гитлер пригласил меня на завтрак. "Мне подарили чирка.
Вы знаете, что я вегетарианец. \448\ Давайте позавтракаем вместе". Мы
завтракали вдвоем в небольшой, скупо освещенной лишь одним окном комнате за
маленьким круглым столом. Только овчарка Блонди сидела в комнате. Гитлер
кормил ее кусочками черствого хлеба. Вошел обслуживавший нас слуга Линге и
молча, бесшумно вышел. Представлялся редкий случай поднять и обсудить
щекотливые вопросы. После нескольких вступительных фраз я перевел разговор
на военное положение. Я начал говорить о намерении союзных держав высадить
весной десант на материке, заметив, что имеющиеся в нашем распоряжении
резервы недостаточны. Чтобы высвободить больше сил, нужно придать Восточному
фронту более устойчивый оборонительный характер. Меня удивляет то, что никто
не думает над усилением фронта надежными укреплениями, никто не заботится о
создании тыловых оборонительных рубежей. Ведь восстановление старых немецких
и русских укреплений создает, по моему мнению лучшие условия для обороны,
чем объявление открытых мест "укрепленными районами", причем это делается,
как правило, в последний момент, когда уже ничего нельзя сделать, чтобы
оправдать это название. Своими словами я сразу же попал в осиное гнездо.
"Поверьте мне! Я являюсь самым крупным инженером - строителем укреплений
всех времен. Я создал Западный вал; я построил Атлантический вал. Я
израсходовал столько-то и столько-то тонн бетона. Я знаю, что означает
сооружение укреплений. Для востока у нас нет ни рабочей силы, ни материалов,
ни транспортных средств. Уже сейчас железнодорожный транспорт не справляется
со снабжением фронта Я не могу посылать на фронт еще и эшелоны со
строительным материалом". Он хорошо держал в голове многие цифры и козырял,
как всегда, точными данными, которые никто в данный момент не был бы в
состоянии сразу опровергнуть. Но, несмотря на все это, я начал упорно
возражать. Я знал, что железнодорожная сеть работает плохо лишь к востоку от
Бреста, и поэтому пытался \449\ объяснить Гитлеру, что предложенные мною
работы по укреплению местности не потребуют никакого транспорта для подвоза
материалов к фронту; нужно будет подвезти их только к рубежу рек Зап. Буг,
Неман, с чем железные дороги могут справиться. Мы можем найти в своей стране
и рабочую силу, и стройматериалы. Продолжать войну: на два фронта с надеждой
на успех можно только в том случае, если хотя бы на одном фронте установится
затишье, пусть даже и временное, но все же позволяющее кое-что сделать для
укрепления другого фронта. После того как вы хорошо укрепили запад, нет
никаких препятствий для того, чтобы сделать то же самое и для востока.
Прижатый к стене, Гитлер ухватился за свой уже давно известный
аргумент, что генералы Восточного фронта будут думать только об отступлении,
если он в тылу за их фронтом построит надежные оборонительные укрепления и
сооружения. Ничто не могло заставить его изменить это предвзятое мнение.
Затем зашел разговор о генералах и о верховном командовании. Ясно было,
что моя попытка добиться косвенным путем концентрации военного командования
в одном органе и ограничить непосредственное влияние Гитлера провалилась.
Поэтому я теперь счел Своим долгом предложить самому Гитлеру назначить
какого-нибудь генерала, которому он доверяет, начальником главного штаба
вооруженных сил, чтобы наладить успешное руководство ведением операций и
устранить нагромождение штабов (штаб оперативного руководства вооруженными
силами, главные командования сухопутных, военно-воздушных и военно-морских
сил, командование войск СС). Но эта попытка также полностью провалилась.
Гитлер не хотел расставаться с фельдмаршалом Кейтелем. Он сразу же
почувствовал, что его хотят ограничить во власти.
Так я ничего и не добился. Был ли вообще хотя бы один генерал, которому
доверял Гитлер? После этой беседы мне стало ясно, что на этот вопрос можно
\450\ ответить только отрицательно. Итак, все оставалось по-старому. За
каждый квадратный метр шли упорные бои. Безвыходное положение ни разу не
было улучшено своевременным отходом. Но еще не раз Гитлер, глядя на меня
потухающим взглядом, спрашивал: "Не знаю, почему вот уже два года нам во
всем не везет?", однако не обращал внимания на мой неизменный ответ:
"Измените способ действий".
Год решающих событий
1944 год начался на Восточном фронте упорными атаками русских в
середине января. Вначале русские были отброшены от Кировограда. 24 и 26
января они начали брать в клещи наши выступавшие дугой позиции западнее
Черкассы, 30 января последовал удар по нашему выступу восточное Кировограда.
Оба наступления имели успех. Превосходство русских было значительным. В
наступлении участвовали:
перед фронтом группы армий "Южная Украина" - 34 стрелковых и 11
танковых соединений;
перед фронтом группы армий "Северная Украина" - 67 стрелковых и 52
танковых соединения.
Во второй половине февраля на фронте царило относительное спокойствие,
но 3, 4 и 5 марта русские снова начали наступать и отбросили наш фронт за р.
Зап. Буг.
Группе армий "Центр" в основном удалось удержать свой фронт до конца
марта.
В апреле на юге был потерян почти весь Крым (кроме Севастополя). Были
форсированы Южн. Буг, а также реки Прут и Серет в верхнем течении. Черновицы
перешли в руки противника. Затем, после неудавшегося крупного наступления
русских в этом районе и после потери Севастополя, наступило затишье до
августа.
В январе противник начал наступление и против группы армий "Север".
Вначале ему удалось достичь лишь небольших успехов севернее озера Ильмень и
\451\ юго-западнее Ленинграда. Однако 21 января он ввел в бой крупные силы и
отбросил наш фронт за р. Луга, а в феврале - за р. Нарва. В конце марта
немцы были оттеснены за р. Великая и за озера Чудское и Псковское. Здесь нам
удалось закрепиться.
До 22 июня на Восточном фронте держалось затишье. За время зимней
кампании было израсходовано очень много сил. Резервов не было. Всех, без
кого можно было здесь обойтись, нужно было перебросить на Атлантический вал,
который, собственно, и не был валом, а всего лишь бутафорским укреплением
для запугивания противника.
В это время на мою долю выпало еще одно неприятное поручение Гитлера.
Как и всегда, теперь ему нужны были козлы отпущения, на которых можно было
бы взвалить вину за отступление и неудачи, которые мы понесли в течение
прошедшей зимы. В числе других он привлек к ответу генерал-полковника Янеке
за потерю Крыма. Он дал понять, что высказывания крупных партийных
работников по этому вопросу утвердили его в возникшем подозрении. Я получил
задание расследовать дело Янеке, причем мне было указано, что кто-то должен
стать жертвой за потерю Крыма. При настроениях Гитлера в то время только
продолжительное ведение расследования могло принести пользу. Я взялся за
дело весьма основательно, допросив всех, кто имел какое-либо отношение к
этому делу, и с особой тщательностью - партийных работников. Янеке стал
жаловаться на медленные темпы расследования. Но я убежден, что оправдание,
которое в конце концов было ему вынесено, принесло ему больше пользы, чем
принесло бы быстрое расследование и доклад о его результатах в неподходящее
время.
Как уже упоминалось, еще в 1943 г. я усиленно занимался вопросом
обороны Западного фронта. К началу нового года этот вопрос приобрел еще
большее значение. В феврале я выехал во Францию для проведения инспекции и
беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом \452\ и генералом бароном фон
Гейером. Все мы придерживались одного мнения, что при превосходстве
противника во флоте и авиации оборона будет очень тяжелой. Особенно
отрицательно скажется превосходство противника в воздухе на передвижениях
войск. Видимо, их придется совершать быстро и только ночью. По нашему
мнению, в первую очередь придется создать достаточные резервы танковых и
моторизованных дивизий и расположить их на таком удалении от так называемого
Атлантического вала, чтобы можно было перебросить их, как только определится
фронт вторжения; предварительно надо будет подготовить сеть дорог и
переправочные средства для наведения мостов.
При инспектировании войск сразу же выяснилось, насколько велико было
превосходство противника в воздухе. Авиасоединения противника то и дело
совершали полеты над нашими войсками, находившимися на учениях, и никто не
был уверен, что противник откажется от неожиданного бомбового благословения
нашего учебно-тренировочного марша.
Прибыв в главную ставку фюрера, я осведомился о тех приказах и
распоряжениях, которые были отданы главным штабом вооруженных сил Западному
фронту, и об имеющихся в наличии резервах. При этом выяснилось, что танковые
дивизии, обставляющие основу армии, располагались в прибрежных районах. В
случае высадки противника в другом районе, противоположном нашим
предположениям, едва ли удалось бы перебросить их с достаточной быстротой в
новые районы боевых действий. В своем докладе Гитлеру я упомянул об этой
ошибке и предложил другое распределение моторизованных войск. Гитлер
возразил: "Избранное распределение основывается на предложениях фельдмаршала
Роммеля. Я не хотел бы отдавать приказы через голову ведающего этими
вопросами фельдмаршала, к тому же в его отсутствие. Поезжайте снова во
Францию и поговорите еще раз об этом с Роммелем". \453\
В апреле я снова направился во Францию. Авиация противника еще более
активизировала свои действия и начала совершать оперативные бомбардировки.
Так, наш учебный лагерь в Кам де Майи вскоре после моего инспектирования был
полностью разрушен. Только благодаря предусмотрительности генерала барона
фон Гейера мы не понесли существенных потерь, так как войска и материальная
часть (к большому, между прочим, неудовольствию солдат) были размещены в
деревнях и лесах в стороне от лагеря.
После вторичной беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом и с офицерами
его штаба об организации резервов я поехал, как это мне советовал Гитлер,
вместе с Гейером к фельдмаршалу Роммелю в Ла-Рош-Гион. Я был знаком с
Роммелем еще до войны. Он был командиром госларского егерского батальона, из
которого вышел я, и я всегда поддерживал с ним самые лучшие дружественные
отношения. Затем мы встречались во время польской кампании, когда в сентябре
1939 г. Гитлер посетил мой корпус после сражения в "коридоре". Роммель был
тогда комендантом главной ставки фюрера. Позднее он перешел в бронетанковые
войска и успешно командовал 7-й танковой дивизией .во Франции в 1940 г., а
затем корпусом и танковой армией в Африке. Эти бои принесли ему военную
славу. Роммель обладал не только открытым, прямым характером, был не только
храбрым солдатом, он был, кроме всего прочего, военачальником большого
дарования. Это был энергичный человек с утонченными чувствами, он всегда
находил выход из самого тяжелого положения, очень любил своих солдат и
справедливо пользовался большим авторитетов В прошедшие годы мы часто
встречались для бесед с целью обмена боевым опытом и всегда находили общий
язык. В сентябре 1942 г. Роммель, вернувшись по болезни в Германию, попросил
Гитлера назначить меня в Африку его заместителем, хотя и знал о моей ссоре с
фюрером. В то время это предложение было резко отклонено. Это \454\ было
моим счастьем, так как вскоре пришло известие о поражении в Эль-Аламейн,
которого я, по всей вероятности, не сумел бы предотвратить, как это не
удалось Штумме и тем, кто его сменил! Да и сам Роммель не сумел бы этого
сделать.
Печальный опыт, который Роммель получил в Африке, настолько убедил его
в значительном превосходстве западных держав в воздухе, что он исключал
возможность всяких передвижений крупных соединений. Он также не верил в
возможность ночных перебросок танковых и моторизованных дивизий. В этом
мнении его убеждал его собственный опыт, полученный в Италии в 1943 г.
Доклад генерала барона фон Гейера об организации подвижных резервов за
атлантическим фронтом, в котором он отстаивал маневренное использование этих
сил и создавал соответствующую этой задаче группировку, противоречил точке
зрения Роммеля. Я знал об отрицательном исходе их совещания. Поэтому меня не
удивил весьма горячий и решительный протест Роммеля, когда я начал говорить
об отводе танковых сил от побережья. Роммель наотрез отклонил это
предложение, указав, что мне, солдату Восточного фронта, неведом опыт Африки
и Италии, что в этом состоит его преимущество, поэтому он не намерен вводить
себя в заблуждение относительно своих убеждений. Спор с Роммелем по вопросу
организации моторизованных резервов не обещал в связи с таким положением
никаких результатов. Видя такой явный протест, я отказался от дальнейших
попыток убедить Роммеля и решил еще раз изложить свое мнение по этому
вопросу Рундштедту и Гитлеру. Мне было ясно, что Западный фронт не получит
ни танковых, ни моторизованных дивизий сверх тех, какие имеются здесь в
настоящее время. Только две дивизии СС (9-я и 10-я), отданные весной
"напрокат" востоку, должны были при вторжении на материк снова вернуться на
запад. Поэтому я не мог обещать Роммелю ничего, кроме этих двух дивизий.
Общее руководство войсками \455\ на западе могло быть облегчено лишь
высвобождением для них резервов верховного командования и предоставлением
командующему этими войсками неограниченных прав над группой армий Роммеля.
Ни того, ни другого не произошло.
Роммель, приняв во Франции командование над группой армий "Б", сделал
очень много в своем районе для усиления оборонительной мощи Атлантического
вала. В соответствии с полученным указанием рассматривать побережье как
главную полосу обороны он обеспечил предполье обороны побережья различными
препятствиями, расположив их в воде. В тыловых районах, где он считал
вероятной высадку воздушных десантов, он установил проволочные заграждения,
так называемые "спаржи Роммеля". Многие участки местности были заминированы.
Все части, находившиеся под его командованием, все свободной от занятий
время должны были посвящать окопным работам. В группе армий "Б" жизнь
кипела. Признавая необходимость всех этих усилий, в то же время нужно
пожалеть, что Роммель не смог понять всего значения подвижных резервов.
Проведение подвижными силами крупной наземной операции, которая в условиях
абсолютного превосходства противника в воздухе и на море дала бы нам в руки
единственный козырь, он считал невозможным; поэтому он и не стремился к ее
осуществлению. К этому нужно добавить, что Роммель, во всяком случае в
момент моего визита, придерживался предвзятого мнения о вероятном районе
высадки десанта. Он неоднократно заверял меня в том, что англичане и
американцы, по всей вероятности, будут высаживаться севернее устья р. Соммы.
Не признавая никаких иных возможностей, он обосновывал свое мнение тем, что
противник, предпринимая такую трудную морскую операцию крупными силами,
только по причинам снабжения должен будет выбрать для высадки десанта этот
район, который находится на минимальном расстоянии от его погрузочных
портов. Уверенность его в правильности своей точки зрения подкреплялась
возможностью более свободной \456\ поддержки десанта авиацией в районе
севернее р. Соммы. В этом вопросе он отклонял тогда любое возражение.
По всем этим вопросам взгляды Роммеля сходились с взглядами Гитлера,
хотя и по разным причинам. Гитлер был и оставался солдатом окопной войны
периода 1914-1918 гг., он никогда не понимал маневренного ведения войны.
Роммель же считал, что в условиях превосходства противника в воздухе вести
маневренную войну нельзя. Поэтому неудивительно, что Гитлер, считавший более
свежий боевой опыт Роммеля неоспоримым, отклонил вое предложения по
организации моторизованных соединений, которые делали ему главнокомандующий
войсками на западе и я.
6 июня 1944 г., в день вторжения противника на материк, во Франции
находились:
- сорок восемь пехотных дивизий, из них тридцать восемь дивизий на
линии фронта и десять дивизий во фронтовом тылу, причем пять из последних
дивизий находились между реками Шельдой и Соммой, две дивизии - между реками
Соммой и Сеной и три дивизии - в Бретани;
- десять танковых и моторизованных дивизий, из которых 1-я танковая
дивизия СС "Адольф Гитлер" - в Беверло (Бельгия), 2-я танковая дивизия - в
районе Амьен, Абвиль, 116-я танковая дивизия - восточнее Руана (севернее р.
Сены), 12-я танковая дивизия СС "Гитлер-Югенд" - у Лизье (южнее р. Сены),
21-я танковая дивизия - у Кан, танковая учебная дивизия - в районе Ле-Ман,
Орлеан, Шартр, 17-я мотодивизия СС - в районе Сомюр, Ниор, Пуатье, 11-я
танковая дивизия - в районе Бордо, 2-я танковая дивизия СС "Рейх" - в районе
Монтобан, Тулуза, 9-я танковая дивизия -в районе Авиньон, Ним, Арль.
Вся надежда на успех обороны связывалась с этими десятью танковыми и
моторизованными дивизиями. С трудом удалось до некоторой степени пополнить и
обучить эти дивизии. \457\
Из этих дивизий Роммель имел в своем подчинении четыре дивизии - 2, 116
и 21-ю танковые дивизии и 12-ю танковую дивизию СС. В резерв верховного
командования вооруженных сил были выделены 1-я танковая дивизия СС, танковая
учебная дивизия и 11-я мотодивизия СС. 9-я и 11-я танковые дивизии и 2-я
танковая дивизия СС находились в Южной Франции на случай высадки десанта на
побережье Средиземного моря.
Такое рассредоточение сил с самого начала исключало возможность ведения
успешной обороны. Да и ход событий, кроме того, был столь нерадостным, что
хуже ничего нельзя было и придумать. В день вторжения противника на материк
Роммель находился на пути в Германию. Он ехал на доклад к Гитлеру. Гитлер,
как обычно, лег спать очень поздно, и 6 июня, когда прибыли первые
донесения, его не решились беспокоить. Иодль, который руководил операциями в
отсутствие Гитлера, не мог принять решения о немедленном использовании
резерва верховного командования вооруженных сил, даже и трех танковых
дивизий, так как он не знал, является ли высадка в Нормандии главной
операцией или же она произведена с целью ввести нас в заблуждение. Так как у
верховного командования вооруженных сил не было ясности в вопросе
возможности высадки противника на побережье Средиземного моря, оно также не
подтянуло танковых дивизий из Южной Франции. 21-я танковая дивизия, стоявшая
в районе вторжения противника, была к началу своего контрудара связана с
согласия Роммеля и вопреки распоряжениям генерала барона фон Гейера с
выполнением других задач и упустила тем самым подходящий момент для
наступления на десантные части англичан. 116-ю танковую дивизию Роммель
подтянул еще ближе к побережью, в район Дьеппа, и держал ее там до середины
июля. Незнание некоторыми крупными начальниками тактики применения танков
привело к тому, что отдавались приказы на совершение маршей днем под
воздействием авиации противника; в первую очередь это относится к учебной
танковой дивизии. Фронтальные \458\ контрудары в районе действия корабельной
артиллерии противника преждевременно истрепали единственно боеспособные
силы, которые германский рейх мог противопоставить вторжению. Бронетанковые
части понесли чудовищные потери; из-за катастрофического положения на
востоке их уже никак нельзя было восполнить, потому что после 22 июня угроза
полного крушения Восточного фронта повелительно требовала снабжения
резервами этого фронта, которым когда-то пренебрегали в пользу запада.
Недопущение вторжения было бы значительно облегчено, если бы Гитлер и
верховное командование вооруженных сил последовали предложению генерала
барона фон Гейера и генерал-инспектора бронетанковых войск; они требовали
разделения всех танковых и моторизованных дивизий Западного фронта на две
группы, расположения их в боевой готовности севернее и южнее Парижа и
тщательной подготовки ночных маршей к фактическому фронту вторжения.
Но в конце концов даже и с занятых позиций можно было бы добиться