Страница:
время покушения. Устранение Гиммлера, Геринга, Геббельса, Бормана - назовем
самых главных - не предусматривалось. Заговорщики не пытались создать ни
малейшей гарантии для осуществления своих политических планов в случае, если
покушение удастся. Совершавший покушение граф Штауфенберг знал об этом
недостатке плана: за несколько дней до покушения в Оберзальцберге он
воздержался от выполнения своего намерения, заметив, что в зале не "было
Гиммлера и Геринга, на присутствие которых он рассчитывал. Неизвестно,
почему граф Штауфенберг, зная об отсутствии необходимых предпосылок для
полного политического успеха его шага, решил действовать 20 июля. Может
быть, его побудило к этому известие об имевшемся приказе арестовать доктора
Герделера.
Если бы покушение на Гитлера удалось, заговорщикам для захвата власти
необходимо было бы иметь некоторое количество войск. У них же не было ни
\473\ одной роты. Они даже не были в состоянии взять власть в Берлине, куда
прилетел из Восточной Пруссии граф Штауфенберг, получивший ложное известие
об успехе совершенного им покушения. Офицеры и солдаты частей, выделенных
для участия в маневрах "Валькирия", не имели никакого представления о планах
заговорщиков. Этим и объясняются последующие их действия. Мое распоряжение -
воздержаться от отправления из Берлина учебных частей бронетанковых войск,
отданное по совершенно другим соображениям, также не могло способствовать их
успеху, потому что заговорщики даже не отважились посвятить личный состав
частей и их командиров в свои планы.
Внешнеполитические предпосылки успеха заговора также отсутствовали.
Связи заговорщиков с видными политическими деятелями наших противников были
слабыми. Ни один из видных политических деятелей лагеря противников не
предпринял никаких действий, направленных к поддержке заговорщиков. Едва ли
будет ошибочным предположение, что перспективы германского государства даже
в случае удачи покушения были бы не лучшими, чем сегодня. Наши противники
думали не только об устранении Гитлера и нацизма.
Первыми жертвами покушения стали: полковник Брандт из оперативного
отдела генерального штаба сухопутных войск, генерал Кортен - начальник
генерального штаба военно-воздушных сил, генерал Шмундт - шеф-адъютант
Гитлера и стенографист Бергер. Некоторые работники главного командования
сухопутных войск и верховного командования вооруженных сил были ранены. Это
были ненужные жертвы.
Следующими жертвами стали содействовавшие или сочувствовавшие заговору
вместе со своими семьями. Только небольшое число из казненных принимало на
самом деле активное участие в организации заговора. Большая часть из них
только слышала о нем и заплатила смертью за то, что молчала о
распространяемых слухах и о ведущихся за кулисами разговорах. Первыми \474\
пали главари, покончив жизнь самоубийством, - генерал-полковник Бек,
генерал-квартирмейстер Вагнер, генерал фон Тресков, полковник барон Фрейтаг
фон Лорингхофен и другие. Граф Штауфенберг, Ольбрихт, Мертц фон Квирнгейм и
фон Гефтен попали в руки военно-полевого суда Фромма и были расстреляны.
Гитлер приказал, чтобы всех обвиняемых судили одним общим судом -
"народным трибуналом". Для военнослужащих этот приказ означал, что их должен
судить не имперский военный суд, а особый суд, состоящий из гражданских
судей, и что на суде будут руководствоваться не военными законами о
наказаниях и положениями о приведении в исполнение приговоров суда, а
особыми приказами Гитлера, продиктованными ненавистью и жаждой мести. При
гитлеровской диктатуре не было никаких правовых норм, которые можно было бы
противопоставить этим приказам.
Чтобы предать "народному трибуналу" военных, подозреваемых в
сотрудничестве с заговорщиками или в осведомленности об их деятельности,
нужно было их демобилизовать. Это должно было быть сделано после
расследования, проведение которого Гитлер возложил на так называемый "суд
чести". В состав этого суда вошли: в качестве председателя - фельдмаршал фон
Рундштедт, в качестве членов - Кейтель, Шрот, Крибель, Кирхгейм и я. Я
просил не обременять меня этим мало привлекательным заданием, ссылаясь на
то, что я перегружен обязанностями по своей новой должности, оставаясь
одновременно генерал-инспектором бронетанковых войск. Однако мою просьбу
оставили без внимания. Я добился только того, что мне назначили постоянного
заместителя - генерала Кирхгейма - на тот случай, если мои служебные
обязанности не позволят мне принять участие в заседаниях. Первое время я
вообще не участвовал на судебном разбирательстве, но Кейтель разыскал меня и
предложил от имени Гитлера являться на процесс. Так, я все же вынужден был
присутствовать на двух или трех ужасных заседаниях. \475\
То, что я там слышал, было очень печально и потрясающе.
Предварительное следствие вели Кальтенбруннер и группенфюрер СС Мюллер
из гестапо. Первый был австрийским юристом, второй - баварским чиновником.
Оба они не имели понятия о чести офицерского корпуса. О Мюллере можно
сказать, что его отношение к офицерам представляло собой смесь ненависти и
других низких чувств; это была холодная и тщеславная натура. Кроме этих лиц,
в заседаниях принимали участие начальник управления личного состава
сухопутных войск генерал Бургдорф и его первый помощник генерал Мейзель; они
отвечали за ведение протоколов и были наблюдателями Гитлера. Материалы
предварительного следствия содержали собственноручные показания обвиняемых,
большей частью признания, сделанные с почти невообразимой откровенностью, с
какой обычно высказывались офицеры перед офицерским судом чести, состоявшим
из людей одинаковой с ними профессии.
Тот факт, что обвиняемые находились в гестапо и имели дело со
следователями, которые мыслили совершенно по-другому, очевидно, не доходил
до сознания этих несчастных. Поэтому показания содержали не только то, что
касалось непосредственно самих обвиняемых, в них указывались также имена,
действия или ошибки других. Каждого, чье имя упоминалось в этих показаниях,
затем арестовывали и допрашивали. Таким образом, гестапо вскоре имело перед
собой почти полную картину заговора, знало о его масштабе и о круге его
участников. И не только об этом. При откровенном признании обвиняемого часто
было просто невозможно объявить его невиновным и непричастным к заговору.
Хотя я и редко присутствовал на заседаниях, но я всячески стремился, когда
это было возможно, спасать людей. К сожалению, мало кому удалось оказать
добрую услугу. В таком же духе действовали и другие члены суда, особенно
Кирхгейм, Шрот и Крибель. \476\
Поддерживал нас всегда и фельдмаршал фон Рундштедт.
"Суд чести" после проведения предварительного следствия должен был
только решить, кого из обвиняемых, за соучастие или за осведомленность,
будет или не будет судить "народный трибунал". Если принималось решение
передать обвиняемого трибуналу, тогда соответствующее военное управление
вносило предложение о демобилизации обвиняемого из вермахта. В этом случае
компетентность имперского военного суда уже не действовала. Такое решение
могло быть вынесено только на основе имевшихся документов. Допросы
обвиняемых не допускались.
При ведении этого неприглядного судебного разбирательства приходилось
вступать в тяжелые конфликты со своей совестью. Нужно было обдумывать каждое
слово; не хотелось, смягчая вину одного, ввергать в несчастье других людей,
еще неизвестных или уже арестованных.
Смертные приговоры "народного трибунала" приводились в исполнение через
повешение - способ наказания, которого доселе не знало германское
правосудие, даже военное. До этого военнослужащие, по делу которых
выносились смертные приговоры, расстреливались. Смертная казнь через
повешение была завезена к нам из Австрии. Она, к сожалению, практикуется еще
и поныне.
Кто готовит совершение государственного переворота, тот учитывает, что
в случае неудачи он будет обвинен в измене и поплатится жизнью. Но кто из
казненных за участие в заговоре 20 июля 1944 г. думал об этом? Вероятно,
очень немногие. Во всяком случае, этот аргумент не признавался Гитлером. И
вот получилось, что были осуждены офицеры, которые только накануне 20 июля
узнали о том, что готовится государственный переворот, и не могли сразу
сообщить об этом надлежащим органам, так как не осознали сразу же всей
важности услышанного сообщения. Совершенно \477\ непричастные лица были
втянуты в гибельный круговорот, потому что они пытались помочь товарищам.
Самым потрясающим примером такой непричастности является случай,
который произошел с генералом Гейстерман фон Зильбергом, зятем моего
уважаемого бывшего инспектора и командира дивизии генерала Чишвитца.
Зильберг 20 июля командовал дивизией на Восточном фронте. Его начальник
штаба майор Кун, работавший ранее в организационном отделе генерального
штаба сухопутных войск у генерала Штифа, был осведомлен о готовящемся
заговоре. Зильберг получил телеграмму, которой ему приказывалось немедленно
арестовать Куна и под надежным конвоем направить в Берлин. Зильберг разрешил
Куну выдвинуться вперед одному на новый командный пункт. Этим он хотел дать
ему возможность покончить жизнь самоубийством. Но Кун не воспользовался
предоставленным ему случаем застрелиться, как предполагал Зильберг, а
перебежал к противнику. Зильберг был арестован и предан военно-полевому
суду. Суд вынес очень мягкое решение. Вскоре об этом узнал Гитлер. Он
приказал провести новое следствие с тем, чтобы вынести Зильбергу смертный
приговор, так как Кун, служивший в свое время в организационном отделе
генерального штаба сухопутных войск, несомненно, был посвящен во многие
секретные дела, стало быть, его переход к противнику мог принести
значительный ущерб нашему фронту. В феврале 1945 г. Зильберг был расстрелян.
Такая же участь постигла и зятя моего несчастного начальника,
добросердечного генерала Готше, хотя и по другой причине: зять генерала
Готше высказал мнение, что эту войну выиграть нельзя.
Печальна была судьба осужденных, но еще печальнее была участь их
родственников. Полицейские аресты, обрушившиеся на них, приносили
невероятные мучения и душевные пытки. Только некоторым из них можно было
помочь и облегчить их страдания.
Итоги покушения ужасны, если рассматривать \478\ положение вещей, как
оно есть. Сам я противник всякого убийства. Наша христианская религия дает в
этом отношении ясную заповедь. Поэтому я не могу одобрять покушения.
Независимо от этой религиозной причины я должен также констатировать, что
для удачного исхода. государственного переворота в тот период не было ни
внутренних, ни внешнеполитических предпосылок. Приготовления были совершенно
недостаточны, подбор лиц на важнейшие государственные посты - непонятен.
Организатором заговора был вначале доктор Герделер, идеалист, который думал
совершить государственный переворот без покушений. Он и его участники по
заговору были, несомненно, воодушевлены идеей оказать своему народу самую
добрую услугу. Доктор Герделер подобрал для правительства "большое число
видных деятелей и подготовил списки, которые из-за его собственной
неосторожности попали в руки гестапо.
Характеристику генерал-полковника Бека, которого намечали сделать
главой государства, я уже приводил. Его поведение 20 июля подтвердило
правильность моего мнения. Фельдмаршал фон Витцлебен был больным человеком.
Правда, он страшно ненавидел Гитлера, но едва ли обладал решительностью,
нужной для совершения военного путча в такой напряженной обстановке.
Генерал-полковник Гепнер был храбрым солдатом-фронтовиком, но я сомневаюсь в
том, что он полностью сознавал всю важность своих действий 20 июля. Генерал
Ольбрихт был весьма способным офицером, хорошо знал свои служебные
обязанности, но у него не было ни командных прав, ни войск, на которые он
мог бы опереться при совершении государственного переворота. Вплоть до 20
июля 1944 г., т. е. несколько лет, шли дискуссии и совещания. Непрерывно
расширялся круг людей, осведомленных о планах заговорщиков. Неудивительно,
что гестапо, в конце концов, пронюхало об одном из кружков заговорщиков.
Надвигалась угроза волны арестов. Видимо, это побудило импульсивного графа
Штауфенберга, не медля более, совершить покушение, смысл которого едва \479\
ли уразумели другие заговорщики. Покушение не удалось. Совершивший его
сильно ошибся относительно эффективности своей бомбы и вел себя очень
необдуманно. Действия генерал-полковника Фромма, командующего армией
резерва, были непонятны. В конце концов, и он сам стал жертвой злосчастного
покушения. Генерал Генрих фон Штюльпнагель, командующий войсками во Франции,
большой идеалист, которого я хорошо знал и всякий раз, приезжая в Париж,
посещал, должен был умереть ужасной смертью. Но самой ужасной была кончина
фельдмаршала Ром меля, правду о которой я узнал, уже находясь в плену.
Только тогда до моего сознания дошла вся глубина трагедии, которую мы
переживали.
Конечно, еще не раз будет ставиться вопрос, что произошло бы, если бы
покушение удалось. Никто этого не может сказать. Одно, кажется, несомненно:
в то время большая часть германского народа еще верила в Адольфа Гитлера и
поэтому решила бы, что заговорщики устранили единственного человека,
который, может быть, предотвратил бы полную военную катастрофу. Ненависть
народа легла бы бременем в первую очередь на офицерский корпус, генералитет
и генеральный штаб - и не только во время войны, но также и после нее.
Ненависть и презрение народа перешли бы и на солдат, которые в разгар
смертельной схватки с врагом, нарушая присягу, убивают главу государства,
оставляя без капитана находящийся под угрозой государственный корабль.
Нельзя сомневаться в том, что наши противники обращались бы с нами лучше,
если бы удалось покушение, чем они обращаются с нами теперь, после нашего
поражения.
Но вот могут спросить: а что все-таки произошло бы? Я хотел бы сказать
только одно. Очень много пишут и говорят о сопротивлении гитлеровскому
режиму. Но кто из оставшихся в живых, нынешних ораторов и писателей, имевших
когда-то доступ к Гитлеру, хоть один раз пытался оказать ему сопротивление?
Кто отважился хотя бы раз возразить Гитлеру, высказать ему свое мнение и
настоять \480\ на нем с глазу на глаз с диктатором? Именно так следовало бы
поступать. В течение тех месяцев, когда я приходил к Гитлеру на доклад и вел
с ним многочисленные беседы на военные, технические и политические темы, я
видел, что так поступали немногие, из которых, к сожалению, только некоторые
находятся ныне в живых. Я совершенно отказываюсь назвать борцами
сопротивления таких людей, которые только шушукались за кулисами о том, что
они придерживались другого мнения, людей, которые пытались только
подстрекать на активные действия других. Тот, кто придерживался иного
мнения, чем Гитлер, обязан был сказать ему об этом совершенно открыто, если
ему представлялся такой случай. Это нужно было делать в первую очередь
тогда, когда это было совершенно необходимо, когда это еще имело смысл, а
именно, в предвоенные годы. Кто ясно себе представлял, что политика Гитлера
должна привести к войне, что необходимо предотвратить войну, что война
станет несчастьем для нашего народа, тот должен был перед войной искать и
найти случай сказать об этом Гитлеру и германскому народу со всей ясностью,
если не в самой Германии, то из-за границы. Сделали ли это в свое время
заговорщики?
Я видел германских солдат в двух тяжелых войнах. Во второй мировой
войне я имел честь быть их командиром. В боях они были преданными до самой
смерти, верными своей присяге, несмотря на угрожающую катастрофу. Такими они
должны и остаться. Только эта преданность, эта самоотверженность, этот
неописуемый героизм помогут возродить сильный и здоровый народ, сильное и
здоровое государство.
Дай бог, чтобы молодому поколению удалось на этой благородной основе
мирным путем восстановить новую Германию; которую снова, как когда-то,
уважали бы другие народы. \481\
Вернемся к происходившим в то время военным событиям. После того, как
генеральный штаб главного командования сухопутных войск был сделан
работоспособным, выяснилось, что он действует с чрезвычайной
медлительностью. Это было связано с тем, что Гитлер сохранил за собой право
утверждать все мелкие вопросы и не желал предоставить начальнику
генерального штаба самых минимальных полномочий в области отдачи приказов.
Поэтому в направленной Гитлеру докладной записке я просил предоставить мне
право отдавать указания группам армий Восточного фронта по всем
принципиальным вопросам и решать все вопросы, касающиеся генерального штаба
в целом. Гитлер отклонил обе мои просьбы. Против моих предложений
протестовали Кейтель и Иодль. Отказ был написан собственноручно Кейтелем. На
мои возражения Иодль ответил: "Генеральный штаб вообще надо разогнать"!
Впрочем, если самые влиятельные представители "корпорации", носящие
малиновый кант, сами рубили сук, на котором они сидели, то и всему
учреждению ничем уже нельзя было помочь. Последствия этого сразу же
проявились в ряде грубых нарушений дисциплины, \482\ вынудивших меня
перевести виновников в штаб главного командования сухопутных войск -
единственный орган, по отношению к которому я обладал ограниченными
дисциплинарными правами. Там я заставил этих слишком самоуверенных молодых
господ в течение нескольких недель поразмыслить над своим поведением.
Воспользовавшись удобным случаем, я доложил Гитлеру о принятых мною мерах.
Он удивленно посмотрел на меня, но не проронил ни одного слова.
Как-то в один из первых дней моей деятельности на новом посту я сказал
Гитлеру, что хочу побеседовать с ним наедине. Он спросил: "Что вы имеете в
виду -служебные или личные дела?" Конечно, речь шла о служебных вопросах,
которые с надлежащей ясностью можно было обсудить только с глазу на глаз.
Каждый третий при обсуждении таких вопросов был уже лишним. Это Гитлер сам
хорошо знал, однако отклонил мою просьбу, заявив, что может обсуждать со
мной служебные вопросы только в присутствии фельдмаршала Кейтеля и двух
стенографисток. Вследствие такого распоряжения мне редко представлялся
случай откровенно высказывать свое мнение верховному главнокомандующему, так
как сделать это, не создавая опасности умаления его авторитета, можно было
только в личной беседе. И этот весьма неудобный порядок моих встреч с
Гитлером был также внушен фельдмаршалом Кейтелем, который боялся, что будет
несвоевременно осведомлен о важных вопросах и постепенно отойдет на задний
план. Я должен был руководить штабом в тех же условиях, от которых страдал
мой предшественник. Естественно, что это не способствовало смягчению общего
тона и существующих разногласий.
Обстановка на Восточном фронте на 21 июля 1944 г. (в тот день, когда я
был вынужден принять дела начальника генерального штаба) была весьма
неблагоприятной.
Наиболее устойчивой казалась обстановка на фронте группы армий "Южная
Украина", в которую входили \483\ 6-я и 8-я немецкие армии, румынские части
и часть венгерской армии. Фронт этой группы армий проходил от устья р.
Днестр вверх по течению до района восточнее Кишинева, затем севернее Яссы,
южнее Фэлтиче-ни, затем, пересекая pp. Прут и Серет, до района истоков р.
Серет. Группа армий "Южная Украина" в весенних боях (март-апрель) отразила
атаки противника севернее Яссы, а затем смогла выделить несколько дивизий в
резерв. Командовал ею генерал Шернер, пользовавшийся особым доверием
Гитлера.
К группе армий "Южная Украина" примыкала группа армий "Северная
Украина". До 12 июля 1944 г. она успешно оборонялась на фронте, проходившем
у Рэдауц на Верхнем Серете, восточное Делятин, через Бучач, Тарнополь,
Езерна, Берестечко и к району южнее Ковель. 13 июля русские перешли в
наступление и прорвали фронт группы армий в трех местах, захватив 21 июля
Львов, излучину р. Сан севернее Перемышля, Томашув, Холм и Люблин. Русские
осуществили глубокое вклинение, выйдя почти на линию Пулавы на Висле,
Брест-Литовск (Брест) на Западном Буге.
Уже эта картина внушала серьезные опасения, но положение группы армий
"Центр" после 22 июля 1944 г. было просто катастрофическим; худшего ничего и
не придумаешь. В период с 22 июня по 3 июля 1944 г. русские начали
наступление и прорвали немецкий фронт между реками Припять и Березина, у
Рогачева, Чауссы, севернее Орши и по обе стороны Витебска. Понеся огромные
потери (около двадцати пяти дивизий), фронт откатился на линию
Давид-городок, Барановичи, Молодечно, Козяны, Западная Двина севернее
Полоцка. В последующие дни русские, энергично развивая успешное наступление,
овладели Пинском, а также районом Пружаны, Волковыск, Неман, восточное
Гродно, Ков-но (Каунас), Двинск (Даугавпилс), восточное Двинска
(Даугавпилс), Идрица. Этим ударом в крайне тяжелое положение была поставлена
не только группа армий "Центр", но и группа армий "Север". До 21 июля \484\
русские, казалось, неудержимым потоком хлынули к р. Висла от Сандомира до
Варшавы, а также через Седлец, Бельск-Подляски, Белосток, Гродно, Ковно
(Каунас) и, что самое неприятное, через Паневежис на Шауляй и Митаву
(Елгаву). Севернее Митавы противник вышел на побережье Рижского залива,
отрезав группу армий "Север" от других фронтов.
Группа армий "Север", правый фланг которой находился севернее Полоцка,
обороняла фронт по линии севернее Полоцка, Идрица, Остров, Псков, Чудское
озеро, Нарва и далее до побережья Финского залива.
В результате катастрофы группы армий "Центр" группа армий "Север"
должна была до 21 июля 1944 г. оттянуть свой правый фланг на линию Митава
(Елгава), Двинск (Даугавпилс), Псков. Но это была, конечно, не последняя
остановка.
От своего предшественника я принял не только дезорганизованный штаб, но
и совершенно разваливающийся фронт. Резервов главное командование сухопутных
войск не имело. Единственные имевшиеся в нашем распоряжении силы находились
в Румынии, в тылу группы армий "Южная Украина". Уже одного взгляда на карту
железных дорог было достаточно, чтобы понять, что переброска этих резервов
займет много времени. Небольшие силы, которые можно было взять из армии
резерва, уже направлялись в группу армий "Центр", которая понесла больше
всего потерь.
Договорившись с командующим группой армий "Южная Украина", где
начальником штаба был генерал Венк, знавший обстановку в Румынии, я
предложил Гитлеру вывести из Румынии все дивизии, которые можно снять с
фронта, и использовать их для восстановления связи между группами армий
"Центр" и "Север". Незамедлительно началась переброска этих сил. Кроме того,
Гитлер распорядился поменять местами командующих группами армий "Южная
Украина" (Шернер) и "Север" (Фриснер). Группе армий "Южная Украина" были
даны инструкции, предоставлявшие \485\ командующему группой
самостоятельность, необычную для гитлеровской системы руководства. В
результате этих энергично принятых мер удалось приостановить продвижение
русских в районе Добеле, Тукум (Тукумс), Митава. Теперь я планировал не
только соединение обеих групп армий, но и эвакуацию немецких войск из
Прибалтики с тем, чтобы значительно сократить линию фронта.
Эвакуация немецких войск из Прибалтики и без того была необходима, так
как это была единственная возможность спасти от уничтожения группу армий
"Север", оборонявшуюся на чрезвычайно растянутом фронте. Генерал Шернер
получил приказ прислать свои предложения относительно эвакуации войск из
Прибалтики. Он хотел выполнить эту задачу в 3-4 недели. Но обстановка не
позволяла этого. Мы должны были действовать быстро, чтобы опередить
противника и оттянуть в Восточную Пруссию основные силы группы армий,
сохранив их боеспособность. Поэтому я распорядился провести эвакуацию
немецких войск из Эстонии и Литвы в течение одной недели, создать
предмостное укрепление в районе Риги и немедленно сосредоточить все
моторизованные и танковые войска в районе западнее Шауляй. В этом районе я
ожидал очередного удара русских. Здесь нужно было приостановить их
наступление, чтобы дать возможность группе армий "Север" в Прибалтике снова
установить связь с группой армий "Центр".
В результате контрудара немецких войск в период с 16 по 26 сентября
1944 г. была установлена связь между обеими группами армий. В этом большая
заслуга храброго полковника графа Штрахвитца и его сводной танковой дивизии.
Теперь нужно было немедленно использовать создавшееся выгодное положение. Но
группа армий "Север" не сумела сделать этого. Шернер не верил в новое
наступление русских западнее Шауляй, он думал, что оно начнется у Митавы
(Елгавы). Поэтому вопреки директиве, подписанной Гитлером, \486 - Схема 29\
\487\ он задержал свои танковые части у Митавы. Мои просьбы о выполнении
директивы не были приняты во внимание. Я не могу утверждать, но вполне
самых главных - не предусматривалось. Заговорщики не пытались создать ни
малейшей гарантии для осуществления своих политических планов в случае, если
покушение удастся. Совершавший покушение граф Штауфенберг знал об этом
недостатке плана: за несколько дней до покушения в Оберзальцберге он
воздержался от выполнения своего намерения, заметив, что в зале не "было
Гиммлера и Геринга, на присутствие которых он рассчитывал. Неизвестно,
почему граф Штауфенберг, зная об отсутствии необходимых предпосылок для
полного политического успеха его шага, решил действовать 20 июля. Может
быть, его побудило к этому известие об имевшемся приказе арестовать доктора
Герделера.
Если бы покушение на Гитлера удалось, заговорщикам для захвата власти
необходимо было бы иметь некоторое количество войск. У них же не было ни
\473\ одной роты. Они даже не были в состоянии взять власть в Берлине, куда
прилетел из Восточной Пруссии граф Штауфенберг, получивший ложное известие
об успехе совершенного им покушения. Офицеры и солдаты частей, выделенных
для участия в маневрах "Валькирия", не имели никакого представления о планах
заговорщиков. Этим и объясняются последующие их действия. Мое распоряжение -
воздержаться от отправления из Берлина учебных частей бронетанковых войск,
отданное по совершенно другим соображениям, также не могло способствовать их
успеху, потому что заговорщики даже не отважились посвятить личный состав
частей и их командиров в свои планы.
Внешнеполитические предпосылки успеха заговора также отсутствовали.
Связи заговорщиков с видными политическими деятелями наших противников были
слабыми. Ни один из видных политических деятелей лагеря противников не
предпринял никаких действий, направленных к поддержке заговорщиков. Едва ли
будет ошибочным предположение, что перспективы германского государства даже
в случае удачи покушения были бы не лучшими, чем сегодня. Наши противники
думали не только об устранении Гитлера и нацизма.
Первыми жертвами покушения стали: полковник Брандт из оперативного
отдела генерального штаба сухопутных войск, генерал Кортен - начальник
генерального штаба военно-воздушных сил, генерал Шмундт - шеф-адъютант
Гитлера и стенографист Бергер. Некоторые работники главного командования
сухопутных войск и верховного командования вооруженных сил были ранены. Это
были ненужные жертвы.
Следующими жертвами стали содействовавшие или сочувствовавшие заговору
вместе со своими семьями. Только небольшое число из казненных принимало на
самом деле активное участие в организации заговора. Большая часть из них
только слышала о нем и заплатила смертью за то, что молчала о
распространяемых слухах и о ведущихся за кулисами разговорах. Первыми \474\
пали главари, покончив жизнь самоубийством, - генерал-полковник Бек,
генерал-квартирмейстер Вагнер, генерал фон Тресков, полковник барон Фрейтаг
фон Лорингхофен и другие. Граф Штауфенберг, Ольбрихт, Мертц фон Квирнгейм и
фон Гефтен попали в руки военно-полевого суда Фромма и были расстреляны.
Гитлер приказал, чтобы всех обвиняемых судили одним общим судом -
"народным трибуналом". Для военнослужащих этот приказ означал, что их должен
судить не имперский военный суд, а особый суд, состоящий из гражданских
судей, и что на суде будут руководствоваться не военными законами о
наказаниях и положениями о приведении в исполнение приговоров суда, а
особыми приказами Гитлера, продиктованными ненавистью и жаждой мести. При
гитлеровской диктатуре не было никаких правовых норм, которые можно было бы
противопоставить этим приказам.
Чтобы предать "народному трибуналу" военных, подозреваемых в
сотрудничестве с заговорщиками или в осведомленности об их деятельности,
нужно было их демобилизовать. Это должно было быть сделано после
расследования, проведение которого Гитлер возложил на так называемый "суд
чести". В состав этого суда вошли: в качестве председателя - фельдмаршал фон
Рундштедт, в качестве членов - Кейтель, Шрот, Крибель, Кирхгейм и я. Я
просил не обременять меня этим мало привлекательным заданием, ссылаясь на
то, что я перегружен обязанностями по своей новой должности, оставаясь
одновременно генерал-инспектором бронетанковых войск. Однако мою просьбу
оставили без внимания. Я добился только того, что мне назначили постоянного
заместителя - генерала Кирхгейма - на тот случай, если мои служебные
обязанности не позволят мне принять участие в заседаниях. Первое время я
вообще не участвовал на судебном разбирательстве, но Кейтель разыскал меня и
предложил от имени Гитлера являться на процесс. Так, я все же вынужден был
присутствовать на двух или трех ужасных заседаниях. \475\
То, что я там слышал, было очень печально и потрясающе.
Предварительное следствие вели Кальтенбруннер и группенфюрер СС Мюллер
из гестапо. Первый был австрийским юристом, второй - баварским чиновником.
Оба они не имели понятия о чести офицерского корпуса. О Мюллере можно
сказать, что его отношение к офицерам представляло собой смесь ненависти и
других низких чувств; это была холодная и тщеславная натура. Кроме этих лиц,
в заседаниях принимали участие начальник управления личного состава
сухопутных войск генерал Бургдорф и его первый помощник генерал Мейзель; они
отвечали за ведение протоколов и были наблюдателями Гитлера. Материалы
предварительного следствия содержали собственноручные показания обвиняемых,
большей частью признания, сделанные с почти невообразимой откровенностью, с
какой обычно высказывались офицеры перед офицерским судом чести, состоявшим
из людей одинаковой с ними профессии.
Тот факт, что обвиняемые находились в гестапо и имели дело со
следователями, которые мыслили совершенно по-другому, очевидно, не доходил
до сознания этих несчастных. Поэтому показания содержали не только то, что
касалось непосредственно самих обвиняемых, в них указывались также имена,
действия или ошибки других. Каждого, чье имя упоминалось в этих показаниях,
затем арестовывали и допрашивали. Таким образом, гестапо вскоре имело перед
собой почти полную картину заговора, знало о его масштабе и о круге его
участников. И не только об этом. При откровенном признании обвиняемого часто
было просто невозможно объявить его невиновным и непричастным к заговору.
Хотя я и редко присутствовал на заседаниях, но я всячески стремился, когда
это было возможно, спасать людей. К сожалению, мало кому удалось оказать
добрую услугу. В таком же духе действовали и другие члены суда, особенно
Кирхгейм, Шрот и Крибель. \476\
Поддерживал нас всегда и фельдмаршал фон Рундштедт.
"Суд чести" после проведения предварительного следствия должен был
только решить, кого из обвиняемых, за соучастие или за осведомленность,
будет или не будет судить "народный трибунал". Если принималось решение
передать обвиняемого трибуналу, тогда соответствующее военное управление
вносило предложение о демобилизации обвиняемого из вермахта. В этом случае
компетентность имперского военного суда уже не действовала. Такое решение
могло быть вынесено только на основе имевшихся документов. Допросы
обвиняемых не допускались.
При ведении этого неприглядного судебного разбирательства приходилось
вступать в тяжелые конфликты со своей совестью. Нужно было обдумывать каждое
слово; не хотелось, смягчая вину одного, ввергать в несчастье других людей,
еще неизвестных или уже арестованных.
Смертные приговоры "народного трибунала" приводились в исполнение через
повешение - способ наказания, которого доселе не знало германское
правосудие, даже военное. До этого военнослужащие, по делу которых
выносились смертные приговоры, расстреливались. Смертная казнь через
повешение была завезена к нам из Австрии. Она, к сожалению, практикуется еще
и поныне.
Кто готовит совершение государственного переворота, тот учитывает, что
в случае неудачи он будет обвинен в измене и поплатится жизнью. Но кто из
казненных за участие в заговоре 20 июля 1944 г. думал об этом? Вероятно,
очень немногие. Во всяком случае, этот аргумент не признавался Гитлером. И
вот получилось, что были осуждены офицеры, которые только накануне 20 июля
узнали о том, что готовится государственный переворот, и не могли сразу
сообщить об этом надлежащим органам, так как не осознали сразу же всей
важности услышанного сообщения. Совершенно \477\ непричастные лица были
втянуты в гибельный круговорот, потому что они пытались помочь товарищам.
Самым потрясающим примером такой непричастности является случай,
который произошел с генералом Гейстерман фон Зильбергом, зятем моего
уважаемого бывшего инспектора и командира дивизии генерала Чишвитца.
Зильберг 20 июля командовал дивизией на Восточном фронте. Его начальник
штаба майор Кун, работавший ранее в организационном отделе генерального
штаба сухопутных войск у генерала Штифа, был осведомлен о готовящемся
заговоре. Зильберг получил телеграмму, которой ему приказывалось немедленно
арестовать Куна и под надежным конвоем направить в Берлин. Зильберг разрешил
Куну выдвинуться вперед одному на новый командный пункт. Этим он хотел дать
ему возможность покончить жизнь самоубийством. Но Кун не воспользовался
предоставленным ему случаем застрелиться, как предполагал Зильберг, а
перебежал к противнику. Зильберг был арестован и предан военно-полевому
суду. Суд вынес очень мягкое решение. Вскоре об этом узнал Гитлер. Он
приказал провести новое следствие с тем, чтобы вынести Зильбергу смертный
приговор, так как Кун, служивший в свое время в организационном отделе
генерального штаба сухопутных войск, несомненно, был посвящен во многие
секретные дела, стало быть, его переход к противнику мог принести
значительный ущерб нашему фронту. В феврале 1945 г. Зильберг был расстрелян.
Такая же участь постигла и зятя моего несчастного начальника,
добросердечного генерала Готше, хотя и по другой причине: зять генерала
Готше высказал мнение, что эту войну выиграть нельзя.
Печальна была судьба осужденных, но еще печальнее была участь их
родственников. Полицейские аресты, обрушившиеся на них, приносили
невероятные мучения и душевные пытки. Только некоторым из них можно было
помочь и облегчить их страдания.
Итоги покушения ужасны, если рассматривать \478\ положение вещей, как
оно есть. Сам я противник всякого убийства. Наша христианская религия дает в
этом отношении ясную заповедь. Поэтому я не могу одобрять покушения.
Независимо от этой религиозной причины я должен также констатировать, что
для удачного исхода. государственного переворота в тот период не было ни
внутренних, ни внешнеполитических предпосылок. Приготовления были совершенно
недостаточны, подбор лиц на важнейшие государственные посты - непонятен.
Организатором заговора был вначале доктор Герделер, идеалист, который думал
совершить государственный переворот без покушений. Он и его участники по
заговору были, несомненно, воодушевлены идеей оказать своему народу самую
добрую услугу. Доктор Герделер подобрал для правительства "большое число
видных деятелей и подготовил списки, которые из-за его собственной
неосторожности попали в руки гестапо.
Характеристику генерал-полковника Бека, которого намечали сделать
главой государства, я уже приводил. Его поведение 20 июля подтвердило
правильность моего мнения. Фельдмаршал фон Витцлебен был больным человеком.
Правда, он страшно ненавидел Гитлера, но едва ли обладал решительностью,
нужной для совершения военного путча в такой напряженной обстановке.
Генерал-полковник Гепнер был храбрым солдатом-фронтовиком, но я сомневаюсь в
том, что он полностью сознавал всю важность своих действий 20 июля. Генерал
Ольбрихт был весьма способным офицером, хорошо знал свои служебные
обязанности, но у него не было ни командных прав, ни войск, на которые он
мог бы опереться при совершении государственного переворота. Вплоть до 20
июля 1944 г., т. е. несколько лет, шли дискуссии и совещания. Непрерывно
расширялся круг людей, осведомленных о планах заговорщиков. Неудивительно,
что гестапо, в конце концов, пронюхало об одном из кружков заговорщиков.
Надвигалась угроза волны арестов. Видимо, это побудило импульсивного графа
Штауфенберга, не медля более, совершить покушение, смысл которого едва \479\
ли уразумели другие заговорщики. Покушение не удалось. Совершивший его
сильно ошибся относительно эффективности своей бомбы и вел себя очень
необдуманно. Действия генерал-полковника Фромма, командующего армией
резерва, были непонятны. В конце концов, и он сам стал жертвой злосчастного
покушения. Генерал Генрих фон Штюльпнагель, командующий войсками во Франции,
большой идеалист, которого я хорошо знал и всякий раз, приезжая в Париж,
посещал, должен был умереть ужасной смертью. Но самой ужасной была кончина
фельдмаршала Ром меля, правду о которой я узнал, уже находясь в плену.
Только тогда до моего сознания дошла вся глубина трагедии, которую мы
переживали.
Конечно, еще не раз будет ставиться вопрос, что произошло бы, если бы
покушение удалось. Никто этого не может сказать. Одно, кажется, несомненно:
в то время большая часть германского народа еще верила в Адольфа Гитлера и
поэтому решила бы, что заговорщики устранили единственного человека,
который, может быть, предотвратил бы полную военную катастрофу. Ненависть
народа легла бы бременем в первую очередь на офицерский корпус, генералитет
и генеральный штаб - и не только во время войны, но также и после нее.
Ненависть и презрение народа перешли бы и на солдат, которые в разгар
смертельной схватки с врагом, нарушая присягу, убивают главу государства,
оставляя без капитана находящийся под угрозой государственный корабль.
Нельзя сомневаться в том, что наши противники обращались бы с нами лучше,
если бы удалось покушение, чем они обращаются с нами теперь, после нашего
поражения.
Но вот могут спросить: а что все-таки произошло бы? Я хотел бы сказать
только одно. Очень много пишут и говорят о сопротивлении гитлеровскому
режиму. Но кто из оставшихся в живых, нынешних ораторов и писателей, имевших
когда-то доступ к Гитлеру, хоть один раз пытался оказать ему сопротивление?
Кто отважился хотя бы раз возразить Гитлеру, высказать ему свое мнение и
настоять \480\ на нем с глазу на глаз с диктатором? Именно так следовало бы
поступать. В течение тех месяцев, когда я приходил к Гитлеру на доклад и вел
с ним многочисленные беседы на военные, технические и политические темы, я
видел, что так поступали немногие, из которых, к сожалению, только некоторые
находятся ныне в живых. Я совершенно отказываюсь назвать борцами
сопротивления таких людей, которые только шушукались за кулисами о том, что
они придерживались другого мнения, людей, которые пытались только
подстрекать на активные действия других. Тот, кто придерживался иного
мнения, чем Гитлер, обязан был сказать ему об этом совершенно открыто, если
ему представлялся такой случай. Это нужно было делать в первую очередь
тогда, когда это было совершенно необходимо, когда это еще имело смысл, а
именно, в предвоенные годы. Кто ясно себе представлял, что политика Гитлера
должна привести к войне, что необходимо предотвратить войну, что война
станет несчастьем для нашего народа, тот должен был перед войной искать и
найти случай сказать об этом Гитлеру и германскому народу со всей ясностью,
если не в самой Германии, то из-за границы. Сделали ли это в свое время
заговорщики?
Я видел германских солдат в двух тяжелых войнах. Во второй мировой
войне я имел честь быть их командиром. В боях они были преданными до самой
смерти, верными своей присяге, несмотря на угрожающую катастрофу. Такими они
должны и остаться. Только эта преданность, эта самоотверженность, этот
неописуемый героизм помогут возродить сильный и здоровый народ, сильное и
здоровое государство.
Дай бог, чтобы молодому поколению удалось на этой благородной основе
мирным путем восстановить новую Германию; которую снова, как когда-то,
уважали бы другие народы. \481\
Вернемся к происходившим в то время военным событиям. После того, как
генеральный штаб главного командования сухопутных войск был сделан
работоспособным, выяснилось, что он действует с чрезвычайной
медлительностью. Это было связано с тем, что Гитлер сохранил за собой право
утверждать все мелкие вопросы и не желал предоставить начальнику
генерального штаба самых минимальных полномочий в области отдачи приказов.
Поэтому в направленной Гитлеру докладной записке я просил предоставить мне
право отдавать указания группам армий Восточного фронта по всем
принципиальным вопросам и решать все вопросы, касающиеся генерального штаба
в целом. Гитлер отклонил обе мои просьбы. Против моих предложений
протестовали Кейтель и Иодль. Отказ был написан собственноручно Кейтелем. На
мои возражения Иодль ответил: "Генеральный штаб вообще надо разогнать"!
Впрочем, если самые влиятельные представители "корпорации", носящие
малиновый кант, сами рубили сук, на котором они сидели, то и всему
учреждению ничем уже нельзя было помочь. Последствия этого сразу же
проявились в ряде грубых нарушений дисциплины, \482\ вынудивших меня
перевести виновников в штаб главного командования сухопутных войск -
единственный орган, по отношению к которому я обладал ограниченными
дисциплинарными правами. Там я заставил этих слишком самоуверенных молодых
господ в течение нескольких недель поразмыслить над своим поведением.
Воспользовавшись удобным случаем, я доложил Гитлеру о принятых мною мерах.
Он удивленно посмотрел на меня, но не проронил ни одного слова.
Как-то в один из первых дней моей деятельности на новом посту я сказал
Гитлеру, что хочу побеседовать с ним наедине. Он спросил: "Что вы имеете в
виду -служебные или личные дела?" Конечно, речь шла о служебных вопросах,
которые с надлежащей ясностью можно было обсудить только с глазу на глаз.
Каждый третий при обсуждении таких вопросов был уже лишним. Это Гитлер сам
хорошо знал, однако отклонил мою просьбу, заявив, что может обсуждать со
мной служебные вопросы только в присутствии фельдмаршала Кейтеля и двух
стенографисток. Вследствие такого распоряжения мне редко представлялся
случай откровенно высказывать свое мнение верховному главнокомандующему, так
как сделать это, не создавая опасности умаления его авторитета, можно было
только в личной беседе. И этот весьма неудобный порядок моих встреч с
Гитлером был также внушен фельдмаршалом Кейтелем, который боялся, что будет
несвоевременно осведомлен о важных вопросах и постепенно отойдет на задний
план. Я должен был руководить штабом в тех же условиях, от которых страдал
мой предшественник. Естественно, что это не способствовало смягчению общего
тона и существующих разногласий.
Обстановка на Восточном фронте на 21 июля 1944 г. (в тот день, когда я
был вынужден принять дела начальника генерального штаба) была весьма
неблагоприятной.
Наиболее устойчивой казалась обстановка на фронте группы армий "Южная
Украина", в которую входили \483\ 6-я и 8-я немецкие армии, румынские части
и часть венгерской армии. Фронт этой группы армий проходил от устья р.
Днестр вверх по течению до района восточнее Кишинева, затем севернее Яссы,
южнее Фэлтиче-ни, затем, пересекая pp. Прут и Серет, до района истоков р.
Серет. Группа армий "Южная Украина" в весенних боях (март-апрель) отразила
атаки противника севернее Яссы, а затем смогла выделить несколько дивизий в
резерв. Командовал ею генерал Шернер, пользовавшийся особым доверием
Гитлера.
К группе армий "Южная Украина" примыкала группа армий "Северная
Украина". До 12 июля 1944 г. она успешно оборонялась на фронте, проходившем
у Рэдауц на Верхнем Серете, восточное Делятин, через Бучач, Тарнополь,
Езерна, Берестечко и к району южнее Ковель. 13 июля русские перешли в
наступление и прорвали фронт группы армий в трех местах, захватив 21 июля
Львов, излучину р. Сан севернее Перемышля, Томашув, Холм и Люблин. Русские
осуществили глубокое вклинение, выйдя почти на линию Пулавы на Висле,
Брест-Литовск (Брест) на Западном Буге.
Уже эта картина внушала серьезные опасения, но положение группы армий
"Центр" после 22 июля 1944 г. было просто катастрофическим; худшего ничего и
не придумаешь. В период с 22 июня по 3 июля 1944 г. русские начали
наступление и прорвали немецкий фронт между реками Припять и Березина, у
Рогачева, Чауссы, севернее Орши и по обе стороны Витебска. Понеся огромные
потери (около двадцати пяти дивизий), фронт откатился на линию
Давид-городок, Барановичи, Молодечно, Козяны, Западная Двина севернее
Полоцка. В последующие дни русские, энергично развивая успешное наступление,
овладели Пинском, а также районом Пружаны, Волковыск, Неман, восточное
Гродно, Ков-но (Каунас), Двинск (Даугавпилс), восточное Двинска
(Даугавпилс), Идрица. Этим ударом в крайне тяжелое положение была поставлена
не только группа армий "Центр", но и группа армий "Север". До 21 июля \484\
русские, казалось, неудержимым потоком хлынули к р. Висла от Сандомира до
Варшавы, а также через Седлец, Бельск-Подляски, Белосток, Гродно, Ковно
(Каунас) и, что самое неприятное, через Паневежис на Шауляй и Митаву
(Елгаву). Севернее Митавы противник вышел на побережье Рижского залива,
отрезав группу армий "Север" от других фронтов.
Группа армий "Север", правый фланг которой находился севернее Полоцка,
обороняла фронт по линии севернее Полоцка, Идрица, Остров, Псков, Чудское
озеро, Нарва и далее до побережья Финского залива.
В результате катастрофы группы армий "Центр" группа армий "Север"
должна была до 21 июля 1944 г. оттянуть свой правый фланг на линию Митава
(Елгава), Двинск (Даугавпилс), Псков. Но это была, конечно, не последняя
остановка.
От своего предшественника я принял не только дезорганизованный штаб, но
и совершенно разваливающийся фронт. Резервов главное командование сухопутных
войск не имело. Единственные имевшиеся в нашем распоряжении силы находились
в Румынии, в тылу группы армий "Южная Украина". Уже одного взгляда на карту
железных дорог было достаточно, чтобы понять, что переброска этих резервов
займет много времени. Небольшие силы, которые можно было взять из армии
резерва, уже направлялись в группу армий "Центр", которая понесла больше
всего потерь.
Договорившись с командующим группой армий "Южная Украина", где
начальником штаба был генерал Венк, знавший обстановку в Румынии, я
предложил Гитлеру вывести из Румынии все дивизии, которые можно снять с
фронта, и использовать их для восстановления связи между группами армий
"Центр" и "Север". Незамедлительно началась переброска этих сил. Кроме того,
Гитлер распорядился поменять местами командующих группами армий "Южная
Украина" (Шернер) и "Север" (Фриснер). Группе армий "Южная Украина" были
даны инструкции, предоставлявшие \485\ командующему группой
самостоятельность, необычную для гитлеровской системы руководства. В
результате этих энергично принятых мер удалось приостановить продвижение
русских в районе Добеле, Тукум (Тукумс), Митава. Теперь я планировал не
только соединение обеих групп армий, но и эвакуацию немецких войск из
Прибалтики с тем, чтобы значительно сократить линию фронта.
Эвакуация немецких войск из Прибалтики и без того была необходима, так
как это была единственная возможность спасти от уничтожения группу армий
"Север", оборонявшуюся на чрезвычайно растянутом фронте. Генерал Шернер
получил приказ прислать свои предложения относительно эвакуации войск из
Прибалтики. Он хотел выполнить эту задачу в 3-4 недели. Но обстановка не
позволяла этого. Мы должны были действовать быстро, чтобы опередить
противника и оттянуть в Восточную Пруссию основные силы группы армий,
сохранив их боеспособность. Поэтому я распорядился провести эвакуацию
немецких войск из Эстонии и Литвы в течение одной недели, создать
предмостное укрепление в районе Риги и немедленно сосредоточить все
моторизованные и танковые войска в районе западнее Шауляй. В этом районе я
ожидал очередного удара русских. Здесь нужно было приостановить их
наступление, чтобы дать возможность группе армий "Север" в Прибалтике снова
установить связь с группой армий "Центр".
В результате контрудара немецких войск в период с 16 по 26 сентября
1944 г. была установлена связь между обеими группами армий. В этом большая
заслуга храброго полковника графа Штрахвитца и его сводной танковой дивизии.
Теперь нужно было немедленно использовать создавшееся выгодное положение. Но
группа армий "Север" не сумела сделать этого. Шернер не верил в новое
наступление русских западнее Шауляй, он думал, что оно начнется у Митавы
(Елгавы). Поэтому вопреки директиве, подписанной Гитлером, \486 - Схема 29\
\487\ он задержал свои танковые части у Митавы. Мои просьбы о выполнении
директивы не были приняты во внимание. Я не могу утверждать, но вполне