Страница:
никаких раскаянии в связи с такими злодеяниями не последовало. Президент
фельдмаршал Гинденбург, находясь уже на пороге смерти, не мог больше
вмешиваться в дела Гитлера. В то время Гитлер все же вынужден был извиниться
перед офицерским корпусом за убийство генерала фон Шлейхера, обещая не
допускать повторения подобных случаев. \601\
Тот факт, что за упомянутыми злодеяниями, совершенными 30 июня 1934 г.,
не последовало никакого раскаяния, означал, что над германским государством
нависла серьезная угроза. Кроме того, это в высшей степени укрепляло Гитлера
в сознании своего могущества. Урегулирование вопроса преемственности после
смерти Гинденбурга путем умело проведенного закона, а также умело
обоснованного плебисцита привело, наконец, к тому, что Гитлер, пусть даже
сначала формально, встал во главе рейха.
Перед Гитлером был поставлен вопрос, не хочет ли он укрепить и
узаконить свои позиции путем восстановления монархии. Позднее в одном из
своих выступлений перед офицерами в Берлине он заявил, что он весьма
тщательно обдумывал этот вопрос. Он нашел якобы во всей истории только один
пример, когда умный монарх терпел рядом с собой выдающегося канцлера,
признавал его заслуги и считал его своим крупным партнером в политической
игре до самой своей смерти; это были кайзер Вильгельм I и Бисмарк. Но все
другие известные ему исторические примеры не дают монархов с таким величием
души и с таким умом. Он, Гитлер, беседовав, со своим другом Муссолини по
этому вопросу, который рассказал ему о тех трудностях, которые приходится
преодолевать в Италии из-за короля; вот почему он, Гитлер, не хочет
восстанавливать монархию.
Гитлер избрал диктатуру!
В результате этого он достиг значительных успехов: устранил
безработицу, поднял дух рабочих, оздоровил национальное сознание,
ликвидировал партийный хаос. Было бы неверно не признавать эти его заслуги.
Укрепив свою власть внутри страны, Гитлер перешел к выполнению своей
внешнеполитической программы. Возвращение Саарской области, восстановление
военного суверенитета, военная оккупация Рейнской области, аншлюсе Австрии -
все эти действия совершались с одобрения германского народа. Их терпела и
\602\ даже признавала заграница, проявляя тем самым понимание справедливых
претензий германского народа. Это в первую очередь относится к западным
народам, осознавшим, руководствуясь настоящим чувством справедливости,
трагические ошибки Версальского договора.
Значительно труднее было действовать Гитлеру при освобождении судетских
немцев, воспитывавшихся более двадцати лет в духе чешского национализма.
Кроме того, чешское государство было связано договорными обязательствами с
Французской республикой. Установленные в 1918 г. в нарушение права
самоопределения народов границы этого государства отрицались Германией, что
вело к расторжению союза с Францией, а возможно даже и. к войне. Гитлер
оценивал государственных деятелей западных держав, руководствуясь своими
впечатлениями. Сильно развитый политический инстинкт позволил ему
определить, что большинство французского народа и все более или менее
умеренно настроенные государственные деятели Франции не будут считать
урегулирование этой когда-то несправедливо разрешенной проблемы поводом для
войны. Так же внимательно следил Гитлер и за настроениями английского
народа, с которым он хотел жить в мире. И он не ошибся. Вместе с другом
Гитлера Муссолини в Мюнхен прибыли английский премьер-министр Чемберлен и
французский премьер-министр Даладье, которые заключили с Гитлером
соглашение, легализирующее политику Германии в отношении Чехословакии.
Гитлер руководствовался при этом теми заключениями, которые были сделаны
дальновидным политическим экспертом, английским наблюдателем лордом
Рансиманом. Это соглашение сохранило мир, но одновременно усилило у Гитлера
чувство собственного достоинства и сознание своего могущества перед
западными державами. Может быть, эти государственные деятели Запада были
достойными представителями своих стран, но в глазах Гитлера их полная
готовность идти на компромисс была обесценена тем, что она проявилась \603\
сразу под давлением его личности. Предостережения немцев, о которых знали
англичане, не встречали никакой реакции; более того, они укрепляли позиции
Гитлера.
К началу 1938 г. все государственные органы всецело находились в руках
Гитлера, кроме армии, - единственной организации, со стороны которой он все
еще боялся встретить серьезное сопротивление своему режиму. Поэтому
незадолго до аншлюсса Австрии армия была насколько ловко, настолько же
необдуманно лишена своего командования (кризис Бломберга-Фрича) и втиснута в
орбиту успехов. Все тогдашние военные руководители, правда, хорошо
понимавшие события, но лишенные власти, молчали. Об истинном положении вещей
не знало подавляющее большинство генералов, а тем более войска. Все
намерения тех немногих лиц, которые были более или менее посвящены в дела
государства, оказать сопротивление Гитлеру держались если не в голове, то
уж, во всяком случае, где-нибудь в письменном столе авторов, если намерения
были изложены на бумаге. Внешне такие люди создавали видимость лояльности.
Слова предостережения громко не произносились, мысли об оказании
сопротивления фюреру не высказывались; таких случаев не было и в вермахте.
Оппозиция в армии слабела с каждым годом, ибо теперь каждый новый призывной
возраст приходил из организации "гитлерюгенд"; ее члены, отбывая трудовую
повинность и уже состоя в партии, обязывались служить Гитлеру. Также и
офицерский корпус с каждым годом все больше и больше пополнялся молодыми
национал-социалистами.
С ростом собственной самонадеянности, с укреплением власти внутри
страны и с увеличением авторитета Германии за границей в результате
одержанных успехов Гитлером все больше и больше обуревало чувство наглого
высокомерия: он ни с кем и ни с чем не хотел считаться. Это высокомерие
увеличилось до болезненных размеров благодаря посредственности и
незначительности лиц, \604\ поставленных Гитлером на руководящие посты
третьего рейха. Если вначале Гитлер прислушивался к деловым предложениям, по
крайней мере, обсуждал их, то впоследствии он все больше и больше переходил
к автократии. Это нашло свое выражение прежде всего в том, что с 1938 г.
кабинет министров не созывался на заседания. Министры работали,
руководствуясь отдельными распоряжениями Гитлера; совместных обсуждений
крупных политических проблем больше не проводилось. С этого времени многие
министры или совсем не могли попасть на доклад к Гитлеру, или попадали
только в очень редких случаях, даже тогда, когда они этого усиленно
добивались. В то время как министры пытались соблюдать порядок служебных
инстанций, рядом с государственной бюрократией возникла партийная
бюрократия. Гитлеровский принцип: "не государство командует партией, а
партия командует государством!" создал совершенно новое положение. Таким
образом, государственная власть перешла в руки партии, т. е. в руки
гаулейтеров. Последние назначались на высокие государственные посты не
потому, что имели способности государственных руководителей, а потому, что
успешно справлялись с партийной работой в партийных органах; при этом на
другие способности, как правило, не обращали особого внимания.
Так как многие партийные работники усвоили беспринципность Гитлера в
достижении своих целей, политические нравы стали совершенно дикими.
Государственные органы утратили свою власть.
То же самое происходило и с юстицией. Фатальный закон о предоставлении
чрезвычайных полномочий дал диктатору право издавать постановления, имеющие
силу закона, без обсуждения их в парламенте. Даже если бы парламент и
участвовал в обсуждении этих постановлений, он после 1934 г. не сумел бы
повлиять на ход событий, так как этот парламент лишь формально избирался на
основе всеобщих и равных выборов при тайном голосовании.
Весной 1939 г. наглое высокомерие Гитлера дошло \605\ до того, что он
решил присоединить Чехословакию в качестве протектората к рейху. Правда,
этот его шаг не привел к войне, но над предостережениями, исходившими из
Лондона, нужно было задуматься. После оккупации Чехословакии к рейху была
присоединена Мемельская (Клайпедская) область. Государственная власть в
стране казалась такой сильной, что можно было спокойно разрешить все прочие
национальные задачи. Но Гитлер был далек от такого мнения. Спрашивается -
почему? Оказалось, он руководствовался странным предчувствием, - а их было
много у Гитлера, - предчувствием ранней смерти: "Я знаю, что я долго не
проживу. Я не должен терять времени. Мои преемники не будут обладать такой
энергией, какой обладаю я. Им трудно будет в силу своей слабости принять
серьезные решения. Такие решения должны быть приняты сегодня. Все это я
должен сделать сам, пока жив!" Так он гнал вперед невероятным темпом себя,
свой государственный и партийный аппарат и весь народ по избранному им пути.
"Если фортуна, богиня счастья, летит мимо на своем золотом шаре, нужно
решительно прыгать и хвататься за край ее одеяния. Если этого не сделать,
она исчезнет навсегда!" И Гитлер прыгал!
Осенью 1939 г. он поставил себе цель ликвидировать Польский коридор.
Предложения, которые он сделал Польше, могут, окидывая взглядом прошлое,
считаться умеренными. Но поляки, особенно министр иностранных дел Польши
Бек, не хотели думать о принятии согласованного решения. Они положились на
гарантию своей независимости, которую получили в то время от Англии, начали
колебаться при выборе пути и избрали войну[49] . Выбрав такой же путь,
Англия, а под ее влиянием и Франция объявили войну рейху. Разразилась вторая
мировая война. Стремления Гитлера \606\ ограничить этот конфликт рамками
Польши провалились.
Подписывая договор с Советской Россией, Гитлер действовал вразрез своей
собственной антибольшевистской идеологии. В одном из своих высказываний,
сделанном в моем присутствии во время завтрака в сентябре 1939 г., Гитлер
выразил неуверенность, что народ правильно воспримет этот его шаг. Однако
народ и особенно армия были довольны тем, что удалось обеспечить тыл империи
с востока после того, как война вследствие нападения Западных держав
расширилась в противоположном направлении. Германскому народу и его армии не
нужна была война с Советским Союзом. Наш народ и наша армия были бы
счастливы, если бы им удалось после окончания западной кампании 1940 г.
получить справедливый мир.
После окончания западной кампании Гитлер находился в зените своей
славы, но червь уже начал подтачивать государственное здание Германии после
эвакуации англичанами своего экспедиционного корпуса из-под Дюнкерка.
Совершенно прав был Уинстон Черчилль, когда это событие, несмотря на
значительные потери англичан, он рассматривал и праздновал как победу и
прежде всего как победу английских военно-воздушных сил над германскими[50]
. Над Дюнкерком и немного позже над Англией германские военно-воздушные силы
из-за неправильного их применения несли такие тяжелые потери, что навсегда
утратили свое первоначальное и без того незначительное превосходство над
английскими военно-воздушными силами.
В том, что наши военно-воздушные силы неправильно применялись, виновны
в одинаковой мере как Гитлер, так и Геринг. Ни храбрость летчиков, ни их
мастерство, ни тактико-технические данные наших самолетов не могли
возместить тех потерь, какие понесли наши военно-воздушные силы из-за
тщеславия своего \607\ главнокомандующего и мягкого отношения Гитлера к
своему первому сподвижнику. Только позже Гитлер определил истинную ценность,
точнее, малоценность Геринга, но характерно, что он не решился "по
внутриполитическим причинам" произвести какие-либо изменения в командовании
военно-воздушными силами, имеющие решающее значение для исхода войны.
Неоднократно утверждали, что Гитлер питал сильное доверие к своим
"старым борцам". Если говорить о рейхсмаршале, то это предположение, к
сожалению, верно. Правда, Гитлер нередко порицал его, но никогда не делал из
ошибок Геринга ясных выводов.
Западная кампания 1940 г. выявила еще одну черту характера Гитлера.
Гитлер был очень смел в разработке своих планов. Такими планами являлись:
план захвата Норвегии и план танкового прорыва под Седаном. В обоих случаях
он соглашался с самыми смелыми предложениями. Но когда при практическом
осуществлении этих планов он сталкивался с первыми трудностями, он сдавал, в
противоположность своей непоколебимой настойчивости при разрешении
трудностей политического характера, пасовал перед военными проблемами,
инстинктивно чувствуя недостаточность своей подготовки в этой области.
Так произошло в Норвегии, когда стало серьезным положение под Нарвиком
и нужно было просто напрячь нервы, чтобы не уступать противнику. Только
благодаря смелым действиям подполковника фон Лосберга и генерала Иодля в
Норвегии удалось спасти положение.
Так произошло под Седаном, когда нужно было быстро и энергично
использовать первоначальный успех, который был неожиданно одержан нами, во
всяком случае, неожиданно для Гитлера и его советников. Но по приказам
Гитлера (первый поступил 15 мая, второй 17 мая 1940 г.) я должен был
приостановить наступление. То, что я не остановил наступления, не является
заслугой Гитлера. Самым же пагубным было \608\ прекращение продвижения на р.
Аа перед Дюнкерком, что позволило англичанам отойти и укрыться в крепости, а
потом и эвакуироваться из нее. Если бы танковые соединения получили право
свободно действовать, мы бы могли быстрее англичан достигнуть Дюнкерка и
отрезать их тем самым от моря. Это был бы такой удар, который намного
улучшил бы перспективы высадки нашего десанта на территории Англии, а
последнее, возможно, заставило бы противника, вопреки противоположным
стремлениям Черчилля, пойти на переговоры.
Была допущена и еще одна ошибка. Куцее перемирие с Францией, окончание
западной кампании по достижении побережья Средиземного моря, отказ от
немедленной высадки войск в Африке и от наступления в направлении Суэцкого
канала и Гибралтара сразу же после окончания кампании во Франции - все это
доказывает правильность утверждения: Гитлер был смелым, даже дерзновенным
при составлении планов, но он был трусливым при выполнении своих военных
замыслов. Куда лучше было бы для Германии, если бы Гитлер тщательно и
осторожно планировал, быстро и целеустремленно выполнял свои планы, т. е.
если бы он действовал по пословице: "Семь раз отмерь, один раз отрежь!".
Касаясь вопросов африканской кампании, следует добавить, что Гитлер
возлагал большие надежды на Муссолини, находясь в плену чисто
континентальных представлений о ведении военных действий. Он имел слабое
представление о море в целом и не имел понятия о вопросах, связанных с
господством на море. Я не знаю, читал ли он книгу американского адмирала
Мэхена "Влияние морской мощи на историю", во всяком случае, в своих
действиях он не придерживался принципов, изложенных в этой книге.
В результате этих недостатков летом 1940 г. он в нерешительности
остановился перед неразрешенной проблемой - дать своему народу мир. Он не
знал, как можно подступиться к англичанам. Его вермахт \607\ находился в
боевой готовности. Полностью отмобилизованные вооруженные силы не могли
пребывать долгое время в бездействии. Он чувствовал, что назревала
необходимость действовать. Но что могло произойти? Старый идеологический
противник, против которого он всегда боролся и борьба с которым привлекала
на его сторону массу его избирателей, спокойно стоял на нашей восточной
границе. Его одолевал соблазн учинить Советам расплату, используя время,
предоставляемое Германии временным затишьем на основном, Западном фронте. Он
ясно осознавал ту опасность, которая нависла над Европой и всем Западом со
стороны коммунизма, который нашел свое воплощение в Советском Союзе и
который стремится к мировому господству. Он знал, что такого мнения
придерживается большинство нашего народа, даже очень многие порядочные
европейцы во всех странах. Совсем другим вопросом являлась выполнимость этих
его идей в военном отношении.
Он все больше и серьезнее начинал думать о планах войны с Россией. Но
его необыкновенно богатая фантазия приводила к тому, что он недооценивал
всем известную мощь Советской державы. Гитлер утверждал, что моторизация
наземных и воздушных сил открывает новые перспективы на успех, которые
нельзя сравнить с перспективами, имевшимися когда-то у шведского короля
Карла XII и Наполеона. Он утверждал, что мы можем рассчитывать на то, что
при успешном нанесении первых ударов по противнику его советская
государственная система рухнет. Он надеялся далее, что русский народ
воспримет тогда идеи национал-социализма. Но когда началась война, случилось
много такого, что помешало этому повороту. Плохое обращение с населением
оккупированных областей со стороны высших партийных инстанций, стремление
Гитлера распустить русскую империю и присоединить к Германии большую часть
территории России - все это сплотило всех русских под знаменем Сталина. Они
\610\ сражались против иностранных захватчиков за "матушку Русь".
Одной из причин этого являлось неуважение других рас и народов. Ведь
еще до войны оно проявлялось в Германии в роковой близорукости и
безответственной жестокости при обращении с евреями. Теперь эта ошибка
принимала худшие формы. Если уж говорить о том, что погубило дело
национал-социализма и вообще Германию, то это - расовое сумасбродство.
Гитлер хотел объединить Европу; это намерение фюрера с самого начала
было обречено на провал, так как он со своим пренебрежением к
разнообразности национальных характеров народов пытался действовать
нейтралистскими методами.
Война в России сразу выявила истинные силы и потенциальные возможности
Германии. Но Гитлер не сделал из этого соответствующего вывода, он и не
думал о приостановлении или, на плохой конец, об ограничении военных
действий; он продолжал свою безрассудную авантюру. Гитлер хотел добиться
низвержения России беспощадной жестокостью. В непонятном ослеплении он
вступил также в войну с Соединенными Штатами Америки. Разумеется, военный
декрет президента Рузвельта создал в стране такое положение, которое
говорило, что война не за горами. Однако до объявления войны Германией могло
бы пройти довольно много времени, если бы не наглое высокомерие Гитлера.
С этим чудовищным шагом - объявление войны Германией Соединенным Штатам
- совпало крупное поражение наших войск на полях сражений под Москвой.
Гитлеровская стратегия в результате отсутствия в ней последовательности и
частых колебаний при принятии того или иного решения оказалась битой. Теперь
бесцеремонная жестокость по отношению к собственным войскам должна была
возместить то, чего недоставало в голове у этого решительного человека.
Некоторое время это имело успех. Но невозможно было \611\ продолжительное
время жить воспоминаниями о гренадерах Фридриха Великого и о жертвах,
которые они несли по повелению всесильного короля и полководца. Невозможно
было ставить свою собственную личность в один ряд с германским народом и
недооценивать при этом его элементарные жизненные потребности.
Перехожу к личным качествам Гитлера, каковыми я их себе представляю.
Каков был его образ жизни? Гитлер был вегетарианец, алкогольных напитков не
употреблял, не курил. Сами по себе это были качества, достойные уважения,
качества, гармонирующие с его убеждением и соответствующие его аскетическому
образу жизни. Но была у него и роковая черта в характере - замкнутость,
самоуединение. У него не было ни одного настоящего друга. Даже его старые
партийные коллеги были всего лишь его сподвижниками, но отнюдь не друзьями.
Насколько мне известно, Гитлер ни с кем не поддерживал дружественных
отношений. Никому он не рассказывал о своих сокровенных мыслях, ни с одним
человеком не беседовал откровенно. Как не мог он найти себе друзей, так не
мог он иметь способностей страстно и серьезно любить женщину. Он так и
остался холостяком. Детей у него никогда не было. Все, что делает земную
жизнь священной - дружба с благородными людьми, чистая любовь к женщине,
любовь к своим детям, - все это было Гитлеру совершенно чуждо. Одиноко шел
он по миру, помешанный на своих гигантских планах. Мне могут возразить,
указывая на дружеские отношения Гитлера и Евы Браун; я лично никогда ничего
не знал об этих отношениях, никогда не видел Евы Браун, хотя, бывало
месяцами, почти каждый день встречался с Гитлером или с его приближенными. И
только уже находясь в плену, я узнал о его чувствах к этой женщине. Но, к
сожалению, Ева Браун, очевидно, не оказывала на Гитлера никакого влияния.
Именно она смогла бы, может быть, смягчить его чувства.
Таков был диктатор Германии, лишенный \612\ мудрости и чувства меры
своих кумиров - Фридриха Великого и Бисмарка, одиноко и беспомощно рвавшийся
от успеха к успеху, а затем также скатывавшийся от неудачи к неудаче,
одержимый всегда гигантскими планами, всегда прибегавший к самым последним
средствам для достижения успеха, считавший свою личность олицетворением
нации.
Он превращал ночь в день. Было уже далеко за полночь, а в его кабинете
один докладчик сменялся другим.
До катастрофы под Сталинградом он иногда устраивал часы отдыха, проводя
их в кругу работников верховного командования вооруженных сил. Потом он стал
принимать пищу один, редко приглашая одного или двух гостей. Торопливо
съедал он свои овощные или мучные блюда, запивая их холодной водой или
солодовым пивом. Заслушав последний вечерний доклад, он часами просиживал со
своими адъютантами и секретаршами, обсуждая до рассвета свои планы. Затем он
ложился спать. Отдыхал очень мало; когда уборщицы в 9 час. убирали его
спальню, он был уже на ногах Принимал невероятно горячую ванну, чтобы
прогнать сонливость. Пока все шло хорошо, не было очевидных последствий
такой ненормальной жизни. Когда же последовало одно поражение за другим,
когда нервы начали не выдерживать, Гитлер стал все чаще и чаще принимать
лекарства; ему делали впрыскивание для укрепления сна, для придания
организму бодрости, для успокоения сердца. Его личный врач Морель давал ему
все, что тот требовал, но пациент нередко не соблюдал предписанной ему
дозировки, особенно много он принимал возбуждающих средств, содержащих
стрихнин, - все это подтачивало постепенно его тело и душу.
Когда я увидел Гитлера после катастрофы под Сталинградом (я не
встречался с ним 14 месяцев), я заметил, что он сильно изменился. Левая рука
тряслась, сам он сгорбился, глаза навыкате смотрели застывшим, \613\
потухшим взглядом; щеки были покрыты красными пятнами. Он стал еще более
раздражительным, терял в гневе равновесие, не отдавал себе никакого отчета в
том, что он говорил и какие решения принимал. Окружавшие его люди привыкли к
выходкам Гитлера, со стороны же признаки его все большего заболевания
становились все более очевидными. После покушения, совершенного на него 20
июля 1944 г., у Гитлера подергивалась не только левая рука, но и вся левая
половина туловища. Когда он сидел, то левую руку придерживал правой, правую
ногу клал на левую, чтобы сделать менее заметным их нервное подергивание.
Его походка стала вялой, сутулой, движения - очень медленными. Когда он
садился, требовал, чтобы ему подставляли стул. По характеру же по-прежнему
был вспыльчивым; но эта вспыльчивость имела что-то зловещее, потому что она
исходила из неверия в людей, из стремления скрыть свое физическое, душевное,
политическое и военное поражение. Он постоянно стремился к тому, чтобы
ввести себя и окружающих в заблуждение относительно истинного положения
вещей, пытаясь сохранить хотя бы видимость крепости своего государственного
здания.
С упорством фанатика он хватался, как утопающий, за соломинку, чтобы
спасти от катастрофы себя и свое дело. Всю свою невероятную силу воли он
направлял на мысль, с которой он постоянно носился: "Никогда не уступать,
никогда не капитулировать!".
Как часто он об этом говорил! Теперь он также должен был
руководствоваться этим принципом в своих действиях.
В этом человеке, которого германский народ сделал своим вождем в
надежде, что он создаст новый социальный порядок, поможет стране оправиться
от катастрофы в результате первой мировой войны, обеспечит спокойную, мирную
жизнь, демон побеждал гения. Все добрые духи покинули его тело, он кончил
свою жизнь вместе с полной катастрофой своего дела, \614\ и вместе с ним в
пропасть был повержен добрый, великодушный, трудолюбивый и верный германский
народ.
Находясь в плену, я беседовал с врачами, знавшими Гитлера и его
болезни; они называли его болезнь "paralisis agitans" или "Паркинсонова
болезнь". Дилетант в области медицины мог, конечно, определить только
фельдмаршал Гинденбург, находясь уже на пороге смерти, не мог больше
вмешиваться в дела Гитлера. В то время Гитлер все же вынужден был извиниться
перед офицерским корпусом за убийство генерала фон Шлейхера, обещая не
допускать повторения подобных случаев. \601\
Тот факт, что за упомянутыми злодеяниями, совершенными 30 июня 1934 г.,
не последовало никакого раскаяния, означал, что над германским государством
нависла серьезная угроза. Кроме того, это в высшей степени укрепляло Гитлера
в сознании своего могущества. Урегулирование вопроса преемственности после
смерти Гинденбурга путем умело проведенного закона, а также умело
обоснованного плебисцита привело, наконец, к тому, что Гитлер, пусть даже
сначала формально, встал во главе рейха.
Перед Гитлером был поставлен вопрос, не хочет ли он укрепить и
узаконить свои позиции путем восстановления монархии. Позднее в одном из
своих выступлений перед офицерами в Берлине он заявил, что он весьма
тщательно обдумывал этот вопрос. Он нашел якобы во всей истории только один
пример, когда умный монарх терпел рядом с собой выдающегося канцлера,
признавал его заслуги и считал его своим крупным партнером в политической
игре до самой своей смерти; это были кайзер Вильгельм I и Бисмарк. Но все
другие известные ему исторические примеры не дают монархов с таким величием
души и с таким умом. Он, Гитлер, беседовав, со своим другом Муссолини по
этому вопросу, который рассказал ему о тех трудностях, которые приходится
преодолевать в Италии из-за короля; вот почему он, Гитлер, не хочет
восстанавливать монархию.
Гитлер избрал диктатуру!
В результате этого он достиг значительных успехов: устранил
безработицу, поднял дух рабочих, оздоровил национальное сознание,
ликвидировал партийный хаос. Было бы неверно не признавать эти его заслуги.
Укрепив свою власть внутри страны, Гитлер перешел к выполнению своей
внешнеполитической программы. Возвращение Саарской области, восстановление
военного суверенитета, военная оккупация Рейнской области, аншлюсе Австрии -
все эти действия совершались с одобрения германского народа. Их терпела и
\602\ даже признавала заграница, проявляя тем самым понимание справедливых
претензий германского народа. Это в первую очередь относится к западным
народам, осознавшим, руководствуясь настоящим чувством справедливости,
трагические ошибки Версальского договора.
Значительно труднее было действовать Гитлеру при освобождении судетских
немцев, воспитывавшихся более двадцати лет в духе чешского национализма.
Кроме того, чешское государство было связано договорными обязательствами с
Французской республикой. Установленные в 1918 г. в нарушение права
самоопределения народов границы этого государства отрицались Германией, что
вело к расторжению союза с Францией, а возможно даже и. к войне. Гитлер
оценивал государственных деятелей западных держав, руководствуясь своими
впечатлениями. Сильно развитый политический инстинкт позволил ему
определить, что большинство французского народа и все более или менее
умеренно настроенные государственные деятели Франции не будут считать
урегулирование этой когда-то несправедливо разрешенной проблемы поводом для
войны. Так же внимательно следил Гитлер и за настроениями английского
народа, с которым он хотел жить в мире. И он не ошибся. Вместе с другом
Гитлера Муссолини в Мюнхен прибыли английский премьер-министр Чемберлен и
французский премьер-министр Даладье, которые заключили с Гитлером
соглашение, легализирующее политику Германии в отношении Чехословакии.
Гитлер руководствовался при этом теми заключениями, которые были сделаны
дальновидным политическим экспертом, английским наблюдателем лордом
Рансиманом. Это соглашение сохранило мир, но одновременно усилило у Гитлера
чувство собственного достоинства и сознание своего могущества перед
западными державами. Может быть, эти государственные деятели Запада были
достойными представителями своих стран, но в глазах Гитлера их полная
готовность идти на компромисс была обесценена тем, что она проявилась \603\
сразу под давлением его личности. Предостережения немцев, о которых знали
англичане, не встречали никакой реакции; более того, они укрепляли позиции
Гитлера.
К началу 1938 г. все государственные органы всецело находились в руках
Гитлера, кроме армии, - единственной организации, со стороны которой он все
еще боялся встретить серьезное сопротивление своему режиму. Поэтому
незадолго до аншлюсса Австрии армия была насколько ловко, настолько же
необдуманно лишена своего командования (кризис Бломберга-Фрича) и втиснута в
орбиту успехов. Все тогдашние военные руководители, правда, хорошо
понимавшие события, но лишенные власти, молчали. Об истинном положении вещей
не знало подавляющее большинство генералов, а тем более войска. Все
намерения тех немногих лиц, которые были более или менее посвящены в дела
государства, оказать сопротивление Гитлеру держались если не в голове, то
уж, во всяком случае, где-нибудь в письменном столе авторов, если намерения
были изложены на бумаге. Внешне такие люди создавали видимость лояльности.
Слова предостережения громко не произносились, мысли об оказании
сопротивления фюреру не высказывались; таких случаев не было и в вермахте.
Оппозиция в армии слабела с каждым годом, ибо теперь каждый новый призывной
возраст приходил из организации "гитлерюгенд"; ее члены, отбывая трудовую
повинность и уже состоя в партии, обязывались служить Гитлеру. Также и
офицерский корпус с каждым годом все больше и больше пополнялся молодыми
национал-социалистами.
С ростом собственной самонадеянности, с укреплением власти внутри
страны и с увеличением авторитета Германии за границей в результате
одержанных успехов Гитлером все больше и больше обуревало чувство наглого
высокомерия: он ни с кем и ни с чем не хотел считаться. Это высокомерие
увеличилось до болезненных размеров благодаря посредственности и
незначительности лиц, \604\ поставленных Гитлером на руководящие посты
третьего рейха. Если вначале Гитлер прислушивался к деловым предложениям, по
крайней мере, обсуждал их, то впоследствии он все больше и больше переходил
к автократии. Это нашло свое выражение прежде всего в том, что с 1938 г.
кабинет министров не созывался на заседания. Министры работали,
руководствуясь отдельными распоряжениями Гитлера; совместных обсуждений
крупных политических проблем больше не проводилось. С этого времени многие
министры или совсем не могли попасть на доклад к Гитлеру, или попадали
только в очень редких случаях, даже тогда, когда они этого усиленно
добивались. В то время как министры пытались соблюдать порядок служебных
инстанций, рядом с государственной бюрократией возникла партийная
бюрократия. Гитлеровский принцип: "не государство командует партией, а
партия командует государством!" создал совершенно новое положение. Таким
образом, государственная власть перешла в руки партии, т. е. в руки
гаулейтеров. Последние назначались на высокие государственные посты не
потому, что имели способности государственных руководителей, а потому, что
успешно справлялись с партийной работой в партийных органах; при этом на
другие способности, как правило, не обращали особого внимания.
Так как многие партийные работники усвоили беспринципность Гитлера в
достижении своих целей, политические нравы стали совершенно дикими.
Государственные органы утратили свою власть.
То же самое происходило и с юстицией. Фатальный закон о предоставлении
чрезвычайных полномочий дал диктатору право издавать постановления, имеющие
силу закона, без обсуждения их в парламенте. Даже если бы парламент и
участвовал в обсуждении этих постановлений, он после 1934 г. не сумел бы
повлиять на ход событий, так как этот парламент лишь формально избирался на
основе всеобщих и равных выборов при тайном голосовании.
Весной 1939 г. наглое высокомерие Гитлера дошло \605\ до того, что он
решил присоединить Чехословакию в качестве протектората к рейху. Правда,
этот его шаг не привел к войне, но над предостережениями, исходившими из
Лондона, нужно было задуматься. После оккупации Чехословакии к рейху была
присоединена Мемельская (Клайпедская) область. Государственная власть в
стране казалась такой сильной, что можно было спокойно разрешить все прочие
национальные задачи. Но Гитлер был далек от такого мнения. Спрашивается -
почему? Оказалось, он руководствовался странным предчувствием, - а их было
много у Гитлера, - предчувствием ранней смерти: "Я знаю, что я долго не
проживу. Я не должен терять времени. Мои преемники не будут обладать такой
энергией, какой обладаю я. Им трудно будет в силу своей слабости принять
серьезные решения. Такие решения должны быть приняты сегодня. Все это я
должен сделать сам, пока жив!" Так он гнал вперед невероятным темпом себя,
свой государственный и партийный аппарат и весь народ по избранному им пути.
"Если фортуна, богиня счастья, летит мимо на своем золотом шаре, нужно
решительно прыгать и хвататься за край ее одеяния. Если этого не сделать,
она исчезнет навсегда!" И Гитлер прыгал!
Осенью 1939 г. он поставил себе цель ликвидировать Польский коридор.
Предложения, которые он сделал Польше, могут, окидывая взглядом прошлое,
считаться умеренными. Но поляки, особенно министр иностранных дел Польши
Бек, не хотели думать о принятии согласованного решения. Они положились на
гарантию своей независимости, которую получили в то время от Англии, начали
колебаться при выборе пути и избрали войну[49] . Выбрав такой же путь,
Англия, а под ее влиянием и Франция объявили войну рейху. Разразилась вторая
мировая война. Стремления Гитлера \606\ ограничить этот конфликт рамками
Польши провалились.
Подписывая договор с Советской Россией, Гитлер действовал вразрез своей
собственной антибольшевистской идеологии. В одном из своих высказываний,
сделанном в моем присутствии во время завтрака в сентябре 1939 г., Гитлер
выразил неуверенность, что народ правильно воспримет этот его шаг. Однако
народ и особенно армия были довольны тем, что удалось обеспечить тыл империи
с востока после того, как война вследствие нападения Западных держав
расширилась в противоположном направлении. Германскому народу и его армии не
нужна была война с Советским Союзом. Наш народ и наша армия были бы
счастливы, если бы им удалось после окончания западной кампании 1940 г.
получить справедливый мир.
После окончания западной кампании Гитлер находился в зените своей
славы, но червь уже начал подтачивать государственное здание Германии после
эвакуации англичанами своего экспедиционного корпуса из-под Дюнкерка.
Совершенно прав был Уинстон Черчилль, когда это событие, несмотря на
значительные потери англичан, он рассматривал и праздновал как победу и
прежде всего как победу английских военно-воздушных сил над германскими[50]
. Над Дюнкерком и немного позже над Англией германские военно-воздушные силы
из-за неправильного их применения несли такие тяжелые потери, что навсегда
утратили свое первоначальное и без того незначительное превосходство над
английскими военно-воздушными силами.
В том, что наши военно-воздушные силы неправильно применялись, виновны
в одинаковой мере как Гитлер, так и Геринг. Ни храбрость летчиков, ни их
мастерство, ни тактико-технические данные наших самолетов не могли
возместить тех потерь, какие понесли наши военно-воздушные силы из-за
тщеславия своего \607\ главнокомандующего и мягкого отношения Гитлера к
своему первому сподвижнику. Только позже Гитлер определил истинную ценность,
точнее, малоценность Геринга, но характерно, что он не решился "по
внутриполитическим причинам" произвести какие-либо изменения в командовании
военно-воздушными силами, имеющие решающее значение для исхода войны.
Неоднократно утверждали, что Гитлер питал сильное доверие к своим
"старым борцам". Если говорить о рейхсмаршале, то это предположение, к
сожалению, верно. Правда, Гитлер нередко порицал его, но никогда не делал из
ошибок Геринга ясных выводов.
Западная кампания 1940 г. выявила еще одну черту характера Гитлера.
Гитлер был очень смел в разработке своих планов. Такими планами являлись:
план захвата Норвегии и план танкового прорыва под Седаном. В обоих случаях
он соглашался с самыми смелыми предложениями. Но когда при практическом
осуществлении этих планов он сталкивался с первыми трудностями, он сдавал, в
противоположность своей непоколебимой настойчивости при разрешении
трудностей политического характера, пасовал перед военными проблемами,
инстинктивно чувствуя недостаточность своей подготовки в этой области.
Так произошло в Норвегии, когда стало серьезным положение под Нарвиком
и нужно было просто напрячь нервы, чтобы не уступать противнику. Только
благодаря смелым действиям подполковника фон Лосберга и генерала Иодля в
Норвегии удалось спасти положение.
Так произошло под Седаном, когда нужно было быстро и энергично
использовать первоначальный успех, который был неожиданно одержан нами, во
всяком случае, неожиданно для Гитлера и его советников. Но по приказам
Гитлера (первый поступил 15 мая, второй 17 мая 1940 г.) я должен был
приостановить наступление. То, что я не остановил наступления, не является
заслугой Гитлера. Самым же пагубным было \608\ прекращение продвижения на р.
Аа перед Дюнкерком, что позволило англичанам отойти и укрыться в крепости, а
потом и эвакуироваться из нее. Если бы танковые соединения получили право
свободно действовать, мы бы могли быстрее англичан достигнуть Дюнкерка и
отрезать их тем самым от моря. Это был бы такой удар, который намного
улучшил бы перспективы высадки нашего десанта на территории Англии, а
последнее, возможно, заставило бы противника, вопреки противоположным
стремлениям Черчилля, пойти на переговоры.
Была допущена и еще одна ошибка. Куцее перемирие с Францией, окончание
западной кампании по достижении побережья Средиземного моря, отказ от
немедленной высадки войск в Африке и от наступления в направлении Суэцкого
канала и Гибралтара сразу же после окончания кампании во Франции - все это
доказывает правильность утверждения: Гитлер был смелым, даже дерзновенным
при составлении планов, но он был трусливым при выполнении своих военных
замыслов. Куда лучше было бы для Германии, если бы Гитлер тщательно и
осторожно планировал, быстро и целеустремленно выполнял свои планы, т. е.
если бы он действовал по пословице: "Семь раз отмерь, один раз отрежь!".
Касаясь вопросов африканской кампании, следует добавить, что Гитлер
возлагал большие надежды на Муссолини, находясь в плену чисто
континентальных представлений о ведении военных действий. Он имел слабое
представление о море в целом и не имел понятия о вопросах, связанных с
господством на море. Я не знаю, читал ли он книгу американского адмирала
Мэхена "Влияние морской мощи на историю", во всяком случае, в своих
действиях он не придерживался принципов, изложенных в этой книге.
В результате этих недостатков летом 1940 г. он в нерешительности
остановился перед неразрешенной проблемой - дать своему народу мир. Он не
знал, как можно подступиться к англичанам. Его вермахт \607\ находился в
боевой готовности. Полностью отмобилизованные вооруженные силы не могли
пребывать долгое время в бездействии. Он чувствовал, что назревала
необходимость действовать. Но что могло произойти? Старый идеологический
противник, против которого он всегда боролся и борьба с которым привлекала
на его сторону массу его избирателей, спокойно стоял на нашей восточной
границе. Его одолевал соблазн учинить Советам расплату, используя время,
предоставляемое Германии временным затишьем на основном, Западном фронте. Он
ясно осознавал ту опасность, которая нависла над Европой и всем Западом со
стороны коммунизма, который нашел свое воплощение в Советском Союзе и
который стремится к мировому господству. Он знал, что такого мнения
придерживается большинство нашего народа, даже очень многие порядочные
европейцы во всех странах. Совсем другим вопросом являлась выполнимость этих
его идей в военном отношении.
Он все больше и серьезнее начинал думать о планах войны с Россией. Но
его необыкновенно богатая фантазия приводила к тому, что он недооценивал
всем известную мощь Советской державы. Гитлер утверждал, что моторизация
наземных и воздушных сил открывает новые перспективы на успех, которые
нельзя сравнить с перспективами, имевшимися когда-то у шведского короля
Карла XII и Наполеона. Он утверждал, что мы можем рассчитывать на то, что
при успешном нанесении первых ударов по противнику его советская
государственная система рухнет. Он надеялся далее, что русский народ
воспримет тогда идеи национал-социализма. Но когда началась война, случилось
много такого, что помешало этому повороту. Плохое обращение с населением
оккупированных областей со стороны высших партийных инстанций, стремление
Гитлера распустить русскую империю и присоединить к Германии большую часть
территории России - все это сплотило всех русских под знаменем Сталина. Они
\610\ сражались против иностранных захватчиков за "матушку Русь".
Одной из причин этого являлось неуважение других рас и народов. Ведь
еще до войны оно проявлялось в Германии в роковой близорукости и
безответственной жестокости при обращении с евреями. Теперь эта ошибка
принимала худшие формы. Если уж говорить о том, что погубило дело
национал-социализма и вообще Германию, то это - расовое сумасбродство.
Гитлер хотел объединить Европу; это намерение фюрера с самого начала
было обречено на провал, так как он со своим пренебрежением к
разнообразности национальных характеров народов пытался действовать
нейтралистскими методами.
Война в России сразу выявила истинные силы и потенциальные возможности
Германии. Но Гитлер не сделал из этого соответствующего вывода, он и не
думал о приостановлении или, на плохой конец, об ограничении военных
действий; он продолжал свою безрассудную авантюру. Гитлер хотел добиться
низвержения России беспощадной жестокостью. В непонятном ослеплении он
вступил также в войну с Соединенными Штатами Америки. Разумеется, военный
декрет президента Рузвельта создал в стране такое положение, которое
говорило, что война не за горами. Однако до объявления войны Германией могло
бы пройти довольно много времени, если бы не наглое высокомерие Гитлера.
С этим чудовищным шагом - объявление войны Германией Соединенным Штатам
- совпало крупное поражение наших войск на полях сражений под Москвой.
Гитлеровская стратегия в результате отсутствия в ней последовательности и
частых колебаний при принятии того или иного решения оказалась битой. Теперь
бесцеремонная жестокость по отношению к собственным войскам должна была
возместить то, чего недоставало в голове у этого решительного человека.
Некоторое время это имело успех. Но невозможно было \611\ продолжительное
время жить воспоминаниями о гренадерах Фридриха Великого и о жертвах,
которые они несли по повелению всесильного короля и полководца. Невозможно
было ставить свою собственную личность в один ряд с германским народом и
недооценивать при этом его элементарные жизненные потребности.
Перехожу к личным качествам Гитлера, каковыми я их себе представляю.
Каков был его образ жизни? Гитлер был вегетарианец, алкогольных напитков не
употреблял, не курил. Сами по себе это были качества, достойные уважения,
качества, гармонирующие с его убеждением и соответствующие его аскетическому
образу жизни. Но была у него и роковая черта в характере - замкнутость,
самоуединение. У него не было ни одного настоящего друга. Даже его старые
партийные коллеги были всего лишь его сподвижниками, но отнюдь не друзьями.
Насколько мне известно, Гитлер ни с кем не поддерживал дружественных
отношений. Никому он не рассказывал о своих сокровенных мыслях, ни с одним
человеком не беседовал откровенно. Как не мог он найти себе друзей, так не
мог он иметь способностей страстно и серьезно любить женщину. Он так и
остался холостяком. Детей у него никогда не было. Все, что делает земную
жизнь священной - дружба с благородными людьми, чистая любовь к женщине,
любовь к своим детям, - все это было Гитлеру совершенно чуждо. Одиноко шел
он по миру, помешанный на своих гигантских планах. Мне могут возразить,
указывая на дружеские отношения Гитлера и Евы Браун; я лично никогда ничего
не знал об этих отношениях, никогда не видел Евы Браун, хотя, бывало
месяцами, почти каждый день встречался с Гитлером или с его приближенными. И
только уже находясь в плену, я узнал о его чувствах к этой женщине. Но, к
сожалению, Ева Браун, очевидно, не оказывала на Гитлера никакого влияния.
Именно она смогла бы, может быть, смягчить его чувства.
Таков был диктатор Германии, лишенный \612\ мудрости и чувства меры
своих кумиров - Фридриха Великого и Бисмарка, одиноко и беспомощно рвавшийся
от успеха к успеху, а затем также скатывавшийся от неудачи к неудаче,
одержимый всегда гигантскими планами, всегда прибегавший к самым последним
средствам для достижения успеха, считавший свою личность олицетворением
нации.
Он превращал ночь в день. Было уже далеко за полночь, а в его кабинете
один докладчик сменялся другим.
До катастрофы под Сталинградом он иногда устраивал часы отдыха, проводя
их в кругу работников верховного командования вооруженных сил. Потом он стал
принимать пищу один, редко приглашая одного или двух гостей. Торопливо
съедал он свои овощные или мучные блюда, запивая их холодной водой или
солодовым пивом. Заслушав последний вечерний доклад, он часами просиживал со
своими адъютантами и секретаршами, обсуждая до рассвета свои планы. Затем он
ложился спать. Отдыхал очень мало; когда уборщицы в 9 час. убирали его
спальню, он был уже на ногах Принимал невероятно горячую ванну, чтобы
прогнать сонливость. Пока все шло хорошо, не было очевидных последствий
такой ненормальной жизни. Когда же последовало одно поражение за другим,
когда нервы начали не выдерживать, Гитлер стал все чаще и чаще принимать
лекарства; ему делали впрыскивание для укрепления сна, для придания
организму бодрости, для успокоения сердца. Его личный врач Морель давал ему
все, что тот требовал, но пациент нередко не соблюдал предписанной ему
дозировки, особенно много он принимал возбуждающих средств, содержащих
стрихнин, - все это подтачивало постепенно его тело и душу.
Когда я увидел Гитлера после катастрофы под Сталинградом (я не
встречался с ним 14 месяцев), я заметил, что он сильно изменился. Левая рука
тряслась, сам он сгорбился, глаза навыкате смотрели застывшим, \613\
потухшим взглядом; щеки были покрыты красными пятнами. Он стал еще более
раздражительным, терял в гневе равновесие, не отдавал себе никакого отчета в
том, что он говорил и какие решения принимал. Окружавшие его люди привыкли к
выходкам Гитлера, со стороны же признаки его все большего заболевания
становились все более очевидными. После покушения, совершенного на него 20
июля 1944 г., у Гитлера подергивалась не только левая рука, но и вся левая
половина туловища. Когда он сидел, то левую руку придерживал правой, правую
ногу клал на левую, чтобы сделать менее заметным их нервное подергивание.
Его походка стала вялой, сутулой, движения - очень медленными. Когда он
садился, требовал, чтобы ему подставляли стул. По характеру же по-прежнему
был вспыльчивым; но эта вспыльчивость имела что-то зловещее, потому что она
исходила из неверия в людей, из стремления скрыть свое физическое, душевное,
политическое и военное поражение. Он постоянно стремился к тому, чтобы
ввести себя и окружающих в заблуждение относительно истинного положения
вещей, пытаясь сохранить хотя бы видимость крепости своего государственного
здания.
С упорством фанатика он хватался, как утопающий, за соломинку, чтобы
спасти от катастрофы себя и свое дело. Всю свою невероятную силу воли он
направлял на мысль, с которой он постоянно носился: "Никогда не уступать,
никогда не капитулировать!".
Как часто он об этом говорил! Теперь он также должен был
руководствоваться этим принципом в своих действиях.
В этом человеке, которого германский народ сделал своим вождем в
надежде, что он создаст новый социальный порядок, поможет стране оправиться
от катастрофы в результате первой мировой войны, обеспечит спокойную, мирную
жизнь, демон побеждал гения. Все добрые духи покинули его тело, он кончил
свою жизнь вместе с полной катастрофой своего дела, \614\ и вместе с ним в
пропасть был повержен добрый, великодушный, трудолюбивый и верный германский
народ.
Находясь в плену, я беседовал с врачами, знавшими Гитлера и его
болезни; они называли его болезнь "paralisis agitans" или "Паркинсонова
болезнь". Дилетант в области медицины мог, конечно, определить только