Страница:
и быстрее приближался день катастрофы. Юго-западнее Будапешта русские
перешли в контрнаступление. Остатки немецкого гарнизона в венгерской столице
вели ожесточенные бои. Обстановка в Верхнесилезском промышленном районе
стала еще напряженнее. Значительными силами русские начали наступление в
направлении Моравских ворот - на Моравска Острава, Тешинь (Цешин). Особенно
опасной складывалась обстановка в районе Варта и в Восточной Пруссии.
Познань была окружена; \559\ противник уже захватил один форт. Русские
продвигались в направлении Шенланке (Тшцянка). Шлоппе (Члопа), Шнейдемюль
(Пила), Уш. Они овладели Накелем (Накло) и Бромбергом (Быдгощ). Западнее
Вислы продолжались атаки на Шветц (Свеце). У Меве (Гнев), наступая в
западном направлении, противник форсировал Вислу. В Мариенбурге (Мальборк)
шли бои за великолепную старинную крепость Орденсбург. Гиммлер перевел свой
штаб из Орденсбурга в Крессинзее. Оттуда, не спросив разрешения у главного
командования сухопутных войск, он отдал приказ об оставлении Торна (Торунь),
Кульма (Хелмно) и Мариенвердера (Квидзинь). И на это Гитлер ответил
молчанием! Такое самоуправство Гиммлера повело к потере оборонительного
рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог отрезать от
фронта армию, находившуюся восточное реки.
В Восточной Пруссии шли бои за Фрауенбург (Франборк), Эльбинг
(Эльблонг). Севернее Кенигсберга (Калининград) - непрерывные атаки. Кризис
на Земландском полуострове. В Прибалтике оборонительные бои шли успешно, но
особой радости они уже не могли вызвать.
В этот день я отдал распоряжение о переброске призывников 1928 г.
рождения из восточных военных округов в западные, чтобы избежать
использования этих необученных юнцов в бою. К счастью, мне удалось это
осуществить. Еще осенью 1944 г. я как в письменной, так и в устной форме
заявлял протесты против использования в боях молодежи шестнадцатилетнего
возраста.
В штабе Гиммлера уже давала себя знать плохо организованная работа; не
работала связь. Об этом печальном положении я доложил Гитлеру. Но он не
обратил никакого внимания на мое замечание, так как в это время начальник
управления личного состава сухопутных войск информировал его о тех мерах,
которые принимались по отношению к строптивым элементам королями Фридрихом
Вильгельмом I и \560\ Фридрихом Великим. Генерал Бургдорф обратился к
истории и привел несколько красочных примеров из судопроизводства, которое
осуществлялось 200 лет тому назад. Выслушав, Гитлер сказал с глубоким
удовлетворением: "Если обо мне думают, что я слишком жесток, то было бы
хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!" Он, во всяком случае,
признавал свою жестокость, но пытался оправдать ее историческими примерами.
Обсуждение нашего тяжелого положения отошло в связи с этим на задний план.
В тот же день началась переброска 6-й танковой армии на Восточный
фронт. Как уже упоминалось, Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на
Западном фронте к обороне. Одновременно он разработал собственный план
использования на Восточном фронте всех прибывающих с запада войск. Я
предложил Гитлеру перебросить все силы в район восточное Берлина, разделить
их на две группировки и сосредоточить в районе Глогау (Глогув), Коттбус и в
Померании к востоку от Одера. Это позволило бы контратаковать глубоко
вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части противника и разбить
их, пока они еще слабы и пока держатся наши восточные оборонительные
укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и продовольствия
на этот участок фронта. Однако Гитлер настаивал на своем плане -
использовать главные силы этих частей не для обороны Германии, в частности
столицы, а для наступления в Венгрии. Иодль рассчитывал перебросить туда
первый корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько недель,
пока развертывание смогло быть полностью закончено. До начала марта нечего
было и думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?
Противник уже захватил большую часть промышленного района Верхней
Силезии. Было ясно, что мы можем продержаться теперь лишь несколько месяцев.
На важность этого единственного пока еще не \561\ пострадавшего от
бомбардировок промышленного района Шпеер указывал Гитлеру в своей докладной
записке еще в декабре, после разрушения противником заводов Рурской области.
Но его оборона была оставлена без внимания в пользу Западного фронта. Теперь
и этот источник нашей силы исчез. Шпеер составил новую докладную записку,
которая начиналась безжалостным предложением: "Война проиграна". Прежде чем
передать ее Гитлеру, он дал прочесть ее мне. С ее содержанием пришлось, к
сожалению, согласиться. Гитлер, прочтя первое предложение этой докладной
записки, запер ее в свой сейф вместе с другими бумагами такого же
содержания.
В эти мрачные дни я был свидетелем того, как однажды ночью после моего
доклада о положении на фронтах Шпеер лично пытался попасть на беседу к
фюреру. Гитлер отказался его принять: "Он снова будет мне говорить, что
война уже проиграна и что я должен кончать ее". Шпеер не хотел уступать и
снова послал адъютанта со своей докладной запиской к Гитлеру. Гитлер
приказал молодому офицеру-эсэсовцу: "Положите эту бумажку в мой сейф".
Обернувшись ко мне, он сказал: "Теперь вы понимаете, почему я не хочу никого
принимать для беседы с глазу на глаз. Тот, кто хочет говорить со мной с
глазу на глаз, всегда намеревается сказать мне что-нибудь неприятное. Этого
я не могу переносить".
28 января противнику удалось создать под Любеном предмостное укрепление
на Одере. Мы ожидали продолжения его наступления на Заган (Жегань). Далее на
север, из района Крейц (Кшиж), Шнейдемюль (Пила), русские стремились
продвинуться в западном направлении к Одеру между Франкфуртом и Штеттином
(Щецин), по всей вероятности, для того, чтобы создать себе условия для
последующего удара по Берлину. Видя нашу слабость, маршал Жуков начал
действовать еще решительнее. Удар по одерским оборонительным рубежам был
нанесен 1-й и 2-й гвардейскими \562\ танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й
ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались еще достаточные
силы для наступления из района Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном
направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы. В Восточной
Пруссии русские продвигались вдоль побережья залива Фриш-гаф (Вислинский
залив) в северо-восточном направлении, чтобы захватить морские коммуникации
группы армий "Север" и полностью окружить ее. Далее на восток противник
постепенно окружал Кенигсберг (Калининград).
Во время обсуждения обстановки ночью 29 января мы коснулись вопроса,
который неоднократно ставился Гитлером, о разжаловании офицеров, которые, по
его мнению, не выполнили своего долга. Многие опытные фронтовики были
понижены в чине без проведения какого-либо расследования на одну, а то сразу
и на несколько ступеней. Я был свидетелем такого случая с одним командиром
тяжелого противотанкового дивизиона. Он был семь раз ранен на фронте, о чем
свидетельствовал его золотой значок за ранение, и едва успел поправиться
после последнего тяжелого ранения, как снова поехал на фронт. Его дивизион
погрузили в эшелон и повезли вдоль всего Западного фронта. Дивизион двигался
часто обходными путями и неоднократно подвергался бомбардировке авиации
противника. Вследствие этого эшелон был разорван на части, а дивизион был
введен в бой рассредоточенно. Гитлер приказал разжаловать в обер-лейтенанты
командира дивизиона, которому совсем недавно за проявленную храбрость
присвоили звание подполковника. Присутствовавший при этом мой начальник
штаба инспекции Томале решительно протестовал вместе со мной против этого
приказа. Один высокопоставленный господин, который в течение всей войны ни
разу не был на фронте, сухо заметил: "Золотой знак о ранении совершенно ни о
чем не говорит". Наш протест успеха не имел. В тот же день я поставил на
обсуждение дело \563\ моего бывшего начальника службы тыла во время кампании
в России в 1941 г., старого офицера, подполковника резерва Гекеля, которого
по доносу из Линца (он был оттуда родом) направили простым солдатом в
минометный батальон, где он должен был служить подносчиком мин.
В нюрнбергских актах я нашел выдержки из моего доклада, который был в
свое время застенографирован; так как этот доклад представляет собой
единственный уцелевший документ, я хотел бы привести из него некоторые
выдержки: "В упомянутом минометном батальоне служит один подполковник,
который был у меня начальником службы тыла в Польше, Франции и России; он
был в свое время награжден и лично получил от меня железный крест I класса.
Какой-то земляк донес на подполковника о подозрительных высказываниях
последнего еще до аншлюсса, чего на самом деле никогда не было. Подполковник
был отстранен от должности и послан в Вильдфлекен в минометный батальон, в
котором этот исключительно старательный, совершенно безупречный в работе
офицер служил подносчиком мин; он написал мне несколько писем, прямо-таки
ужасающих по своему содержанию. В них говорится: "Меня оклеветали. Не было
проведено никакого беспристрастного расследования или проверки. Поверили
пройдохе, который донес на меня, теперь я не знаю, как мне быть, что
делать". Мне кажется, он еще не реабилитирован".
И здесь я не добился удовлетворительного успеха. Я процитировал эти
выдержки из стенограммы, чтобы показать, каким тоном приходилось говорить,
чтобы хотя бы немного подействовать на безучастные ко всему головы из
главной ставки фюрера. Я часто заступался за таких несчастных, которые по
каким-либо причинам, иногда совершенно смехотворным, вступали в конфликт с
партийными органами и вдруг совершенно неожиданно оказывались в
концентрационных лагерях или в штрафных частях. К сожалению, подобные \564\
случаи редко становились известными. Кроме того, сильная перегруженность
работой, а также волнения и заботы того времени часто не давали никакой
возможности думать об оказании помощи другим.
Ведь сутки и в то время тоже имели только 24 часа. Мне приходилось два
раза в сутки ездить к фюреру, что при напряженной обстановке было почти
правилом, - два раза из Цоссена в Берлин, в имперскую канцелярию, и обратно,
т. е. четыре раза по 45 мин., а всего три часа. Доклады у Гитлера
продолжались два, а большей частью три часа, итого шесть часов. Таким
образом, на одни только доклады об обстановке на фронтах я затрачивал по
восемь-девять часов, отнюдь не занимаясь при этом какой-либо полезной
работой. Занимались одними разговорами, переливали из пустого в порожнее.
Кроме того, Гитлер после совершенного на него покушения требовал, чтобы я
присутствовал также на докладах штаба оперативного руководства вооруженными
силами и на докладах представителей родов войск вермахта. В условиях
нормальной обстановки это желание фюрера было, пожалуй, законным. Мой
предшественник в последние дни своей деятельности очень часто, сделав первым
доклад, немедленно покидал ставку. Это очень не понравилось Гитлеру, и он
приказал мне присутствовать на других докладах.
В то время я был сильно перегружен работой, так что слушать несколько
часов подряд заурядные речи, например, представителей почти парализованных
военно-воздушных и военно-морских сил, было очень мучительно и морально и
физически. Склонность Гитлера к произнесению длинных монологов не'
уменьшилась даже в связи с ухудшением военного положения нашей страны,
скорее наоборот. В бесконечно длинных речах он пытался объяснить себе и
другим причины наших военных неудач, при этом всю вину за эти неудачи он
сваливал на других людей или объяснял стечением обстоятельств, никогда не
считая себя в чем-либо виновным. В те дни, в которые мне приходилось ездить
\565\ на доклад к фюреру два раза в сутки, я возвращался в Цоссен только
утром. Нередко мне только к 6 часам утра удавалось ненадолго прилечь. В 8
час. на доклад приходили офицеры генерального штаба сухопутных войск с
утренними сводками групп армий. Доклады продолжались, с перерывами для
принятия пищи, до тех пор, пока мне не сообщали, что готова машина для
поездки в имперскую канцелярию.
Очень часто мое пребывание в Берлине затягивалось из-за воздушных
тревог, во время которых Гитлер начинал проявлять заботу о моей жизни и
запрещал выезд из города. Поэтому очень часто на вечерний доклад к фюреру я
посылал своего первого помощника генерала Венка, чтобы иметь возможность
спокойно обдумать обстановку или заняться делами, накопившимися в Цоссене.
Часто я своей неявкой выражал Гитлеру протест против его выпадов, которые он
нередко делал во время бурных вспышек гнева против офицерского корпуса или
же против всех сухопутных войск. Конечно, он догадывался, в чем дело, и
несколько дней держал себя в руках; но это продолжалось недолго.
30 января русские начали крупное наступление в Венгрии, на участке
фронта 2-й танковой армии, южнее озера Балатон. На Одере русские подтянули
свои силы в район Олау (Олава), видимо, для расширения там предмостного
укрепления. На предмостном укреплении под Любеном было также отмечено
прибытие новых подкреплений. Южнее р. Варта противнику удалось осуществить
прорыв оперативного значения. Севернее р. Варта русские, наступая в западном
направлении, овладели районом Золдин (Мыслибуж), Арнсвальде (Хощно), угрожая
Штеттину (Щецин). Атаки противника южнее Браунсберга (Бранево), под
Вормдиттом (Ориета), севернее Алленштайна (Ольштын) и южнее Бартенштейна
(Бартошице) свидетельствовали о том, что он стремится перехватить наши
наступающие в западном направлении части и ударить им в тыл. \566\
Крепость Кенигсберг (Калининград) оказалась с юга и с запада зажатой
противником в клещи.
31 января русские атаковали наш фронт в Венгрии, между Дунаем и озером
Балатон. К северу от Дуная противник готовился к наступлению. С предмостного
укрепления на Одере у Штейнау (Сцинава) он готовился нанести удар по району
Заган (Жегань), Коттбус. Продолжалось наступление русских по обе стороны р.
Варта. Были прорваны слабые и почти не занятые нами оборонительные позиции
дуги Одер, Варта. В Померании нам удалось временно задержать наступление
противника на рубеже Шлоппе (Члопа), Дейч-Кроне (Валч), Конитц. В Восточной
Пруссии он Продвигался в Направлении Хейлеберга (Лицбарк). В Прибалтике
противник намеревался возобновить свое наступление.
Ужасный месяц январь подтвердил все наши опасения в отношении крупного
наступления русских.
Гитлер и его штаб оперативного руководства неумело руководили
операциями на западе и с опозданием обратили свое внимание на Восточный
фронт. Все это, так же как и назначение профана на должность командующего
группой армий "Висла", на которую возлагалась ответственная задача, явилось
причиной исключительно быстрого развития успеха противника. Фактически
противник отрезал от рейха как Восточную, так и Западную Пруссию, создав тем
самым два изолированных друг от друга очага сопротивления, два острова,
которые могли снабжаться только воздушным или морским путем. Их потеря
являлась лишь вопросом времени. Авиация и флот вместо того, чтобы выполнять
свои боевые задачи, занимались только снабжением окруженных частей
боеприпасами и продовольствием, что вызывало еще большее ослабление наших и
без того слабых военно-морских и военно-воздушных сил. Чем больше русские
убеждались в нашей слабости, тем решительнее они действовали. Их танки
становились дерзкими.
26 января Гитлер приказал сформировать \567\ танкоистребительную
дивизию. Название этого нового соединения звучало красиво и многообещающе.
Но больше ничего и не было. В действительности же это соединение должно было
состоять из рот самокатчиков под командованием храбрых лейтенантов;
вооруженные фауст-патронами расчеты этих рот должны были уничтожать Т-34 и
тяжелые русские танки. Дивизия вводилась в бой поротно. Жалко было храбрых
солдат!
В первые дни февраля наше положение как на Восточном, так и на Западном
фронте стало роковым.
На востоке группа армий "Курляндия", вопреки всем моим стремлениям
эвакуировать ее, продолжала оборонять двадцатью пехотными и двумя танковыми
дивизиями северную часть Курляндия. В эту группу армий входили хорошие,
боеспособные части. Гитлер разрешил эвакуировать лишь четыре пехотные и одну
танковую дивизии.
Группа армий "Север" была зажата противником в клещи в районе Замланд,
Кенигсберг (Калининград) и к югу от него, в районе Эрмланда. Она, так же как
и группа армий "Курляндия", снабжалась морским и воздушным путем.
Девятнадцать пехотных и пять танковых дивизий, входивших в эту группу,
понесли значительные потери. К этой группе присоединились, кроме того,
остатки других разбитых дивизий.
Группа армий "Висла" занимала узкий участок фронта, проходивший от
Вислы, между Грауденцем (Грудзендз) и Эльбингом (Эльблонг), через Дейч-Кроне
(Валч) до Одера в районе Грюнберг (Зелена Гура). Она имела двадцать пять
пехотных и восемь танковых дивизий.
Группа армий "Центр" располагалась на участке фронта, проходившем через
Силезию до Карпатских гор. Севернее и южнее Бреслау (Бреславль) русским
удалось создать на Одере предмостные укрепления. Промышленный район Верхней
Силезии был потерян. В группу армий входило около двадцати пехотных и восемь
с половиной танковых дивизий. \568\
И, наконец, группа армий "Юг", находившаяся между Карпатами и р. Драва,
состояла из девятнадцати пехотных и девяти танковых дивизий. Она имела своей
задачей: после подхода резервов с запада перейти в наступление по обеим
сторонам озера Балатон с целью овладеть правым берегом Дуная, укрепить южный
фланг Восточного фронта и прикрыть нефтеносные районы.
На западе после провала наступления в Арденнах линия фронта была
отодвинута и проходила по р. Маас, у Дриель, Валь-Арнхейм, по р. Рейн, у
Клеве, снова по р. Маас, у Роермонд, Дюрен, Шнее, через горы Эйфель-Ур-Зауер
по р. Мозель, Писпорт, Ремиха, по р. Саар до Сааргемюнда, Бича, Хагенау и
далее по Верхнему Рейну.
Предназначенные для наступления в Венгрии дивизии СС располагались на
отдыхе в двух районах: Бонн, Арвайлер и Виттлих, Трабен, Трарбах. Некоторые
части находились еще на пути к этим районам. Все передвижения совершались
чрезвычайно медленно. Превосходство авиации противника парализовывало не
только перевозки, но и волю командования.
Примерно сто три слабые пехотные дивизии и тридцать две с половиной
такие же слабые танковые и моторизованные дивизии находились на Восточном
фронте; Западный фронт имел около шестидесяти пяти пехотных и двенадцати
танковых дивизий, из которых четыре готовились к отправке на восток.
Ввиду такой обстановки я решил еще раз попросить Гитлера отказаться от
наступления в Венгрии и начать наступление против пока еще слабых флангов
клина русских, вбитого ими в нашу оборону вплоть до Одера между
Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином (Костшин). Наступление должно было
развиваться в южном направлении из района Пиритц (Пыжище), Арнсвальде
(Хощно) и в северном направлении с рубежа Глогау (Глогув), Губен (Губин).
Этим я надеялся усилить оборону столицы рейха и вообще оборону территории
страны и выиграть время, необходимое для \569\ ведения переговоров о
перемирии с западными державами.
Для успешного проведения этой операции необходимо было быстро вывести
войска из Балканских стран, Италии, Норвегии и в первую очередь из
Прибалтики. Этот план я предложил Гитлеру после посещения его японским
посланником Осима в первых числах февраля. Все мои предложения относительно
оставления этих территорий он отклонил. Я начал упорно доказывать, заявив, в
конце концов, этому непокладистому человеку: "Не подумайте, что я из-за
своего упрямства продолжаю настаивать на оставлении Прибалтики. Я просто не
вижу другой возможности для создания резервов, а без них мы не сможем
оборонять столицу рейха. Я стараюсь только для Германии!" Гитлер затрясся от
злости: "Как вы смеете говорить мне подобные вещи? Вы что думаете, что я
веду войну не для Германии? Вся моя жизнь - борьба за интересы Германии".
Вся левая половина его тела тряслась как в лихорадке. Видя страшный приступ
ярости фюрера, Геринг взял меня за рукав и отвел в соседнюю комнату, где мы
для собственного успокоения выпили по чашке кофе.
Затем я имел беседу с гросс-адмиралом Деницем, которого я почти с
мольбой просил поддержать меня в вопросе эвакуации наших войск из этих
стран, если я снова внесу это предложение. Для этой цели можно было найти
достаточное количество судов, если \570\ отказаться от перевозки крупной
материальной части. Но как раз этого-то Гитлер и не хотел.
Когда Гитлер снова вызвал меня в кабинет, я вторично поднял свой голос
за очищение Прибалтики, вызвав тем самым новый приступ ярости у фюрера. Он
стоял передо мной с поднятыми кулаками, а мой добрый начальник штаба Томале
тащил меня назад за фалды мундира, боясь, что между нами начнется рукопашная
схватка.
Эта драматическая сцена не принесла пользы тому, за что я боролся, -
создание резерва из войск, находившихся в Прибалтике. От задуманного плана
наступления осталась лишь идея удара из района Арнсвальде (Хощно) с целью
разгромить русских севернее р. Варга, укрепиться в Померании и сохранить
связь с Западной Пруссией. .Мне пришлось упорно отстаивать также
нецелесообразность проведения даже этой ограниченной по целям операции. По
моим расчетам, которые основывались на данных о противнике, добытых
генералом Геленом, русские смогут ежедневно перебрасывать к Одеру до четырех
дивизий. Значит, чтобы наступление имело вообще какой-нибудь смысл, его
нужно провести с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту
крупные силы или пока они не разгадали наших намерений. Решающий доклад на
эту тему состоялся 13 февраля в имперской канцелярии. На моем докладе, кроме
обычных лиц из окружения Гитлера, присутствовали рейхсфюрер СС Гиммлер -
командующий группой армий "Висла", обергруппенфюрер Зепп Дитрих -
командующий 6-й танковой армией и мой первый заместитель генерал Венк. Я
решил прикомандировать к Гиммлеру на время наступления генерала Венка,
возложив на него фактическое руководство операцией. Кроме того, я принял
решение начать наступление 15 февраля, так как в противном случае оно вообще
было невыполнимо. Я понимал, что как Гитлер, так и Гиммлер будут решительно
выступать против моих предложений, так как они оба испытывали \571\
инстинктивный страх перед этим решением, выполнение которого должно было
показать явную неспособность Гиммлера как командующего. Гиммлер в
присутствии Гитлера защищал точку зрения, что наступление необходимо
отложить, так как незначительная часть боеприпасов и горючего, отпущенных
для армии, еще не поступила на фронт. Вопреки такому мнению я внес
изложенное выше предложение, встреченное Гитлером в штыки. Привожу наш
диалог:
Я: "Мы не можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и
последний ящик со снарядами. За это время русские станут еще сильнее".
Гитлер: "Я запрещаю вам делать мне упреки в том, что я хочу ждать!"
Я: "Я не делаю вам никаких упреков, но ведь нет никакого смысла ждать,
пока разгрузят все предметы довольствия. Ведь мы можем упустить подходящее
время для наступления!".
Гитлер: "Я уже вам только что сказал, что не желаю слышать ваших
упреков в том, что я хочу ждать!"
Я: "Я же вам только что доложил, что я не хочу делать вам каких-либо
упреков, я просто не хочу ждать".
Гитлер: "Я запрещаю вам упрекать меня за то, что я хочу ждать".
Я: "Генерала Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе
нет никакой гарантии на успех в наступлении".
Гитлер: "У рейхсфюрера достаточно сил, чтобы справиться самому".
Я: "У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы
самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо".
Гитлер: "Я запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен
выполнять свои обязанности".
Я: "Я все же должен настаивать на том, чтобы генерала Венка
прикомандировали к штабу группы армий и чтобы он осуществил целесообразное
руководство операциями". \572\
В таком духе мы разговаривали около двух часов. Гитлер с покрасневшим
от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости
всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он
начинал бегать взад и вперед по ковру, останавливался передо мной, почти
вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал,
что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Я
твердо решил не дать вывести себя из равновесия, спокойно слушать его и
повторять свои требования. Я настаивал на своем с железной логикой и
последовательностью.
Когда Гитлер отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой
взор на портрет Бисмарка работы Ленбаха, висевший над камином. Строго
глядели глаза этого крупнейшего государственного деятеля, железного
канцлера, на сцену, которая разыгрывалась внизу, у его ног. В слабо
перешли в контрнаступление. Остатки немецкого гарнизона в венгерской столице
вели ожесточенные бои. Обстановка в Верхнесилезском промышленном районе
стала еще напряженнее. Значительными силами русские начали наступление в
направлении Моравских ворот - на Моравска Острава, Тешинь (Цешин). Особенно
опасной складывалась обстановка в районе Варта и в Восточной Пруссии.
Познань была окружена; \559\ противник уже захватил один форт. Русские
продвигались в направлении Шенланке (Тшцянка). Шлоппе (Члопа), Шнейдемюль
(Пила), Уш. Они овладели Накелем (Накло) и Бромбергом (Быдгощ). Западнее
Вислы продолжались атаки на Шветц (Свеце). У Меве (Гнев), наступая в
западном направлении, противник форсировал Вислу. В Мариенбурге (Мальборк)
шли бои за великолепную старинную крепость Орденсбург. Гиммлер перевел свой
штаб из Орденсбурга в Крессинзее. Оттуда, не спросив разрешения у главного
командования сухопутных войск, он отдал приказ об оставлении Торна (Торунь),
Кульма (Хелмно) и Мариенвердера (Квидзинь). И на это Гитлер ответил
молчанием! Такое самоуправство Гиммлера повело к потере оборонительного
рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог отрезать от
фронта армию, находившуюся восточное реки.
В Восточной Пруссии шли бои за Фрауенбург (Франборк), Эльбинг
(Эльблонг). Севернее Кенигсберга (Калининград) - непрерывные атаки. Кризис
на Земландском полуострове. В Прибалтике оборонительные бои шли успешно, но
особой радости они уже не могли вызвать.
В этот день я отдал распоряжение о переброске призывников 1928 г.
рождения из восточных военных округов в западные, чтобы избежать
использования этих необученных юнцов в бою. К счастью, мне удалось это
осуществить. Еще осенью 1944 г. я как в письменной, так и в устной форме
заявлял протесты против использования в боях молодежи шестнадцатилетнего
возраста.
В штабе Гиммлера уже давала себя знать плохо организованная работа; не
работала связь. Об этом печальном положении я доложил Гитлеру. Но он не
обратил никакого внимания на мое замечание, так как в это время начальник
управления личного состава сухопутных войск информировал его о тех мерах,
которые принимались по отношению к строптивым элементам королями Фридрихом
Вильгельмом I и \560\ Фридрихом Великим. Генерал Бургдорф обратился к
истории и привел несколько красочных примеров из судопроизводства, которое
осуществлялось 200 лет тому назад. Выслушав, Гитлер сказал с глубоким
удовлетворением: "Если обо мне думают, что я слишком жесток, то было бы
хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!" Он, во всяком случае,
признавал свою жестокость, но пытался оправдать ее историческими примерами.
Обсуждение нашего тяжелого положения отошло в связи с этим на задний план.
В тот же день началась переброска 6-й танковой армии на Восточный
фронт. Как уже упоминалось, Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на
Западном фронте к обороне. Одновременно он разработал собственный план
использования на Восточном фронте всех прибывающих с запада войск. Я
предложил Гитлеру перебросить все силы в район восточное Берлина, разделить
их на две группировки и сосредоточить в районе Глогау (Глогув), Коттбус и в
Померании к востоку от Одера. Это позволило бы контратаковать глубоко
вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части противника и разбить
их, пока они еще слабы и пока держатся наши восточные оборонительные
укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и продовольствия
на этот участок фронта. Однако Гитлер настаивал на своем плане -
использовать главные силы этих частей не для обороны Германии, в частности
столицы, а для наступления в Венгрии. Иодль рассчитывал перебросить туда
первый корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько недель,
пока развертывание смогло быть полностью закончено. До начала марта нечего
было и думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?
Противник уже захватил большую часть промышленного района Верхней
Силезии. Было ясно, что мы можем продержаться теперь лишь несколько месяцев.
На важность этого единственного пока еще не \561\ пострадавшего от
бомбардировок промышленного района Шпеер указывал Гитлеру в своей докладной
записке еще в декабре, после разрушения противником заводов Рурской области.
Но его оборона была оставлена без внимания в пользу Западного фронта. Теперь
и этот источник нашей силы исчез. Шпеер составил новую докладную записку,
которая начиналась безжалостным предложением: "Война проиграна". Прежде чем
передать ее Гитлеру, он дал прочесть ее мне. С ее содержанием пришлось, к
сожалению, согласиться. Гитлер, прочтя первое предложение этой докладной
записки, запер ее в свой сейф вместе с другими бумагами такого же
содержания.
В эти мрачные дни я был свидетелем того, как однажды ночью после моего
доклада о положении на фронтах Шпеер лично пытался попасть на беседу к
фюреру. Гитлер отказался его принять: "Он снова будет мне говорить, что
война уже проиграна и что я должен кончать ее". Шпеер не хотел уступать и
снова послал адъютанта со своей докладной запиской к Гитлеру. Гитлер
приказал молодому офицеру-эсэсовцу: "Положите эту бумажку в мой сейф".
Обернувшись ко мне, он сказал: "Теперь вы понимаете, почему я не хочу никого
принимать для беседы с глазу на глаз. Тот, кто хочет говорить со мной с
глазу на глаз, всегда намеревается сказать мне что-нибудь неприятное. Этого
я не могу переносить".
28 января противнику удалось создать под Любеном предмостное укрепление
на Одере. Мы ожидали продолжения его наступления на Заган (Жегань). Далее на
север, из района Крейц (Кшиж), Шнейдемюль (Пила), русские стремились
продвинуться в западном направлении к Одеру между Франкфуртом и Штеттином
(Щецин), по всей вероятности, для того, чтобы создать себе условия для
последующего удара по Берлину. Видя нашу слабость, маршал Жуков начал
действовать еще решительнее. Удар по одерским оборонительным рубежам был
нанесен 1-й и 2-й гвардейскими \562\ танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й
ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались еще достаточные
силы для наступления из района Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном
направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы. В Восточной
Пруссии русские продвигались вдоль побережья залива Фриш-гаф (Вислинский
залив) в северо-восточном направлении, чтобы захватить морские коммуникации
группы армий "Север" и полностью окружить ее. Далее на восток противник
постепенно окружал Кенигсберг (Калининград).
Во время обсуждения обстановки ночью 29 января мы коснулись вопроса,
который неоднократно ставился Гитлером, о разжаловании офицеров, которые, по
его мнению, не выполнили своего долга. Многие опытные фронтовики были
понижены в чине без проведения какого-либо расследования на одну, а то сразу
и на несколько ступеней. Я был свидетелем такого случая с одним командиром
тяжелого противотанкового дивизиона. Он был семь раз ранен на фронте, о чем
свидетельствовал его золотой значок за ранение, и едва успел поправиться
после последнего тяжелого ранения, как снова поехал на фронт. Его дивизион
погрузили в эшелон и повезли вдоль всего Западного фронта. Дивизион двигался
часто обходными путями и неоднократно подвергался бомбардировке авиации
противника. Вследствие этого эшелон был разорван на части, а дивизион был
введен в бой рассредоточенно. Гитлер приказал разжаловать в обер-лейтенанты
командира дивизиона, которому совсем недавно за проявленную храбрость
присвоили звание подполковника. Присутствовавший при этом мой начальник
штаба инспекции Томале решительно протестовал вместе со мной против этого
приказа. Один высокопоставленный господин, который в течение всей войны ни
разу не был на фронте, сухо заметил: "Золотой знак о ранении совершенно ни о
чем не говорит". Наш протест успеха не имел. В тот же день я поставил на
обсуждение дело \563\ моего бывшего начальника службы тыла во время кампании
в России в 1941 г., старого офицера, подполковника резерва Гекеля, которого
по доносу из Линца (он был оттуда родом) направили простым солдатом в
минометный батальон, где он должен был служить подносчиком мин.
В нюрнбергских актах я нашел выдержки из моего доклада, который был в
свое время застенографирован; так как этот доклад представляет собой
единственный уцелевший документ, я хотел бы привести из него некоторые
выдержки: "В упомянутом минометном батальоне служит один подполковник,
который был у меня начальником службы тыла в Польше, Франции и России; он
был в свое время награжден и лично получил от меня железный крест I класса.
Какой-то земляк донес на подполковника о подозрительных высказываниях
последнего еще до аншлюсса, чего на самом деле никогда не было. Подполковник
был отстранен от должности и послан в Вильдфлекен в минометный батальон, в
котором этот исключительно старательный, совершенно безупречный в работе
офицер служил подносчиком мин; он написал мне несколько писем, прямо-таки
ужасающих по своему содержанию. В них говорится: "Меня оклеветали. Не было
проведено никакого беспристрастного расследования или проверки. Поверили
пройдохе, который донес на меня, теперь я не знаю, как мне быть, что
делать". Мне кажется, он еще не реабилитирован".
И здесь я не добился удовлетворительного успеха. Я процитировал эти
выдержки из стенограммы, чтобы показать, каким тоном приходилось говорить,
чтобы хотя бы немного подействовать на безучастные ко всему головы из
главной ставки фюрера. Я часто заступался за таких несчастных, которые по
каким-либо причинам, иногда совершенно смехотворным, вступали в конфликт с
партийными органами и вдруг совершенно неожиданно оказывались в
концентрационных лагерях или в штрафных частях. К сожалению, подобные \564\
случаи редко становились известными. Кроме того, сильная перегруженность
работой, а также волнения и заботы того времени часто не давали никакой
возможности думать об оказании помощи другим.
Ведь сутки и в то время тоже имели только 24 часа. Мне приходилось два
раза в сутки ездить к фюреру, что при напряженной обстановке было почти
правилом, - два раза из Цоссена в Берлин, в имперскую канцелярию, и обратно,
т. е. четыре раза по 45 мин., а всего три часа. Доклады у Гитлера
продолжались два, а большей частью три часа, итого шесть часов. Таким
образом, на одни только доклады об обстановке на фронтах я затрачивал по
восемь-девять часов, отнюдь не занимаясь при этом какой-либо полезной
работой. Занимались одними разговорами, переливали из пустого в порожнее.
Кроме того, Гитлер после совершенного на него покушения требовал, чтобы я
присутствовал также на докладах штаба оперативного руководства вооруженными
силами и на докладах представителей родов войск вермахта. В условиях
нормальной обстановки это желание фюрера было, пожалуй, законным. Мой
предшественник в последние дни своей деятельности очень часто, сделав первым
доклад, немедленно покидал ставку. Это очень не понравилось Гитлеру, и он
приказал мне присутствовать на других докладах.
В то время я был сильно перегружен работой, так что слушать несколько
часов подряд заурядные речи, например, представителей почти парализованных
военно-воздушных и военно-морских сил, было очень мучительно и морально и
физически. Склонность Гитлера к произнесению длинных монологов не'
уменьшилась даже в связи с ухудшением военного положения нашей страны,
скорее наоборот. В бесконечно длинных речах он пытался объяснить себе и
другим причины наших военных неудач, при этом всю вину за эти неудачи он
сваливал на других людей или объяснял стечением обстоятельств, никогда не
считая себя в чем-либо виновным. В те дни, в которые мне приходилось ездить
\565\ на доклад к фюреру два раза в сутки, я возвращался в Цоссен только
утром. Нередко мне только к 6 часам утра удавалось ненадолго прилечь. В 8
час. на доклад приходили офицеры генерального штаба сухопутных войск с
утренними сводками групп армий. Доклады продолжались, с перерывами для
принятия пищи, до тех пор, пока мне не сообщали, что готова машина для
поездки в имперскую канцелярию.
Очень часто мое пребывание в Берлине затягивалось из-за воздушных
тревог, во время которых Гитлер начинал проявлять заботу о моей жизни и
запрещал выезд из города. Поэтому очень часто на вечерний доклад к фюреру я
посылал своего первого помощника генерала Венка, чтобы иметь возможность
спокойно обдумать обстановку или заняться делами, накопившимися в Цоссене.
Часто я своей неявкой выражал Гитлеру протест против его выпадов, которые он
нередко делал во время бурных вспышек гнева против офицерского корпуса или
же против всех сухопутных войск. Конечно, он догадывался, в чем дело, и
несколько дней держал себя в руках; но это продолжалось недолго.
30 января русские начали крупное наступление в Венгрии, на участке
фронта 2-й танковой армии, южнее озера Балатон. На Одере русские подтянули
свои силы в район Олау (Олава), видимо, для расширения там предмостного
укрепления. На предмостном укреплении под Любеном было также отмечено
прибытие новых подкреплений. Южнее р. Варта противнику удалось осуществить
прорыв оперативного значения. Севернее р. Варта русские, наступая в западном
направлении, овладели районом Золдин (Мыслибуж), Арнсвальде (Хощно), угрожая
Штеттину (Щецин). Атаки противника южнее Браунсберга (Бранево), под
Вормдиттом (Ориета), севернее Алленштайна (Ольштын) и южнее Бартенштейна
(Бартошице) свидетельствовали о том, что он стремится перехватить наши
наступающие в западном направлении части и ударить им в тыл. \566\
Крепость Кенигсберг (Калининград) оказалась с юга и с запада зажатой
противником в клещи.
31 января русские атаковали наш фронт в Венгрии, между Дунаем и озером
Балатон. К северу от Дуная противник готовился к наступлению. С предмостного
укрепления на Одере у Штейнау (Сцинава) он готовился нанести удар по району
Заган (Жегань), Коттбус. Продолжалось наступление русских по обе стороны р.
Варта. Были прорваны слабые и почти не занятые нами оборонительные позиции
дуги Одер, Варта. В Померании нам удалось временно задержать наступление
противника на рубеже Шлоппе (Члопа), Дейч-Кроне (Валч), Конитц. В Восточной
Пруссии он Продвигался в Направлении Хейлеберга (Лицбарк). В Прибалтике
противник намеревался возобновить свое наступление.
Ужасный месяц январь подтвердил все наши опасения в отношении крупного
наступления русских.
Гитлер и его штаб оперативного руководства неумело руководили
операциями на западе и с опозданием обратили свое внимание на Восточный
фронт. Все это, так же как и назначение профана на должность командующего
группой армий "Висла", на которую возлагалась ответственная задача, явилось
причиной исключительно быстрого развития успеха противника. Фактически
противник отрезал от рейха как Восточную, так и Западную Пруссию, создав тем
самым два изолированных друг от друга очага сопротивления, два острова,
которые могли снабжаться только воздушным или морским путем. Их потеря
являлась лишь вопросом времени. Авиация и флот вместо того, чтобы выполнять
свои боевые задачи, занимались только снабжением окруженных частей
боеприпасами и продовольствием, что вызывало еще большее ослабление наших и
без того слабых военно-морских и военно-воздушных сил. Чем больше русские
убеждались в нашей слабости, тем решительнее они действовали. Их танки
становились дерзкими.
26 января Гитлер приказал сформировать \567\ танкоистребительную
дивизию. Название этого нового соединения звучало красиво и многообещающе.
Но больше ничего и не было. В действительности же это соединение должно было
состоять из рот самокатчиков под командованием храбрых лейтенантов;
вооруженные фауст-патронами расчеты этих рот должны были уничтожать Т-34 и
тяжелые русские танки. Дивизия вводилась в бой поротно. Жалко было храбрых
солдат!
В первые дни февраля наше положение как на Восточном, так и на Западном
фронте стало роковым.
На востоке группа армий "Курляндия", вопреки всем моим стремлениям
эвакуировать ее, продолжала оборонять двадцатью пехотными и двумя танковыми
дивизиями северную часть Курляндия. В эту группу армий входили хорошие,
боеспособные части. Гитлер разрешил эвакуировать лишь четыре пехотные и одну
танковую дивизии.
Группа армий "Север" была зажата противником в клещи в районе Замланд,
Кенигсберг (Калининград) и к югу от него, в районе Эрмланда. Она, так же как
и группа армий "Курляндия", снабжалась морским и воздушным путем.
Девятнадцать пехотных и пять танковых дивизий, входивших в эту группу,
понесли значительные потери. К этой группе присоединились, кроме того,
остатки других разбитых дивизий.
Группа армий "Висла" занимала узкий участок фронта, проходивший от
Вислы, между Грауденцем (Грудзендз) и Эльбингом (Эльблонг), через Дейч-Кроне
(Валч) до Одера в районе Грюнберг (Зелена Гура). Она имела двадцать пять
пехотных и восемь танковых дивизий.
Группа армий "Центр" располагалась на участке фронта, проходившем через
Силезию до Карпатских гор. Севернее и южнее Бреслау (Бреславль) русским
удалось создать на Одере предмостные укрепления. Промышленный район Верхней
Силезии был потерян. В группу армий входило около двадцати пехотных и восемь
с половиной танковых дивизий. \568\
И, наконец, группа армий "Юг", находившаяся между Карпатами и р. Драва,
состояла из девятнадцати пехотных и девяти танковых дивизий. Она имела своей
задачей: после подхода резервов с запада перейти в наступление по обеим
сторонам озера Балатон с целью овладеть правым берегом Дуная, укрепить южный
фланг Восточного фронта и прикрыть нефтеносные районы.
На западе после провала наступления в Арденнах линия фронта была
отодвинута и проходила по р. Маас, у Дриель, Валь-Арнхейм, по р. Рейн, у
Клеве, снова по р. Маас, у Роермонд, Дюрен, Шнее, через горы Эйфель-Ур-Зауер
по р. Мозель, Писпорт, Ремиха, по р. Саар до Сааргемюнда, Бича, Хагенау и
далее по Верхнему Рейну.
Предназначенные для наступления в Венгрии дивизии СС располагались на
отдыхе в двух районах: Бонн, Арвайлер и Виттлих, Трабен, Трарбах. Некоторые
части находились еще на пути к этим районам. Все передвижения совершались
чрезвычайно медленно. Превосходство авиации противника парализовывало не
только перевозки, но и волю командования.
Примерно сто три слабые пехотные дивизии и тридцать две с половиной
такие же слабые танковые и моторизованные дивизии находились на Восточном
фронте; Западный фронт имел около шестидесяти пяти пехотных и двенадцати
танковых дивизий, из которых четыре готовились к отправке на восток.
Ввиду такой обстановки я решил еще раз попросить Гитлера отказаться от
наступления в Венгрии и начать наступление против пока еще слабых флангов
клина русских, вбитого ими в нашу оборону вплоть до Одера между
Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином (Костшин). Наступление должно было
развиваться в южном направлении из района Пиритц (Пыжище), Арнсвальде
(Хощно) и в северном направлении с рубежа Глогау (Глогув), Губен (Губин).
Этим я надеялся усилить оборону столицы рейха и вообще оборону территории
страны и выиграть время, необходимое для \569\ ведения переговоров о
перемирии с западными державами.
Для успешного проведения этой операции необходимо было быстро вывести
войска из Балканских стран, Италии, Норвегии и в первую очередь из
Прибалтики. Этот план я предложил Гитлеру после посещения его японским
посланником Осима в первых числах февраля. Все мои предложения относительно
оставления этих территорий он отклонил. Я начал упорно доказывать, заявив, в
конце концов, этому непокладистому человеку: "Не подумайте, что я из-за
своего упрямства продолжаю настаивать на оставлении Прибалтики. Я просто не
вижу другой возможности для создания резервов, а без них мы не сможем
оборонять столицу рейха. Я стараюсь только для Германии!" Гитлер затрясся от
злости: "Как вы смеете говорить мне подобные вещи? Вы что думаете, что я
веду войну не для Германии? Вся моя жизнь - борьба за интересы Германии".
Вся левая половина его тела тряслась как в лихорадке. Видя страшный приступ
ярости фюрера, Геринг взял меня за рукав и отвел в соседнюю комнату, где мы
для собственного успокоения выпили по чашке кофе.
Затем я имел беседу с гросс-адмиралом Деницем, которого я почти с
мольбой просил поддержать меня в вопросе эвакуации наших войск из этих
стран, если я снова внесу это предложение. Для этой цели можно было найти
достаточное количество судов, если \570\ отказаться от перевозки крупной
материальной части. Но как раз этого-то Гитлер и не хотел.
Когда Гитлер снова вызвал меня в кабинет, я вторично поднял свой голос
за очищение Прибалтики, вызвав тем самым новый приступ ярости у фюрера. Он
стоял передо мной с поднятыми кулаками, а мой добрый начальник штаба Томале
тащил меня назад за фалды мундира, боясь, что между нами начнется рукопашная
схватка.
Эта драматическая сцена не принесла пользы тому, за что я боролся, -
создание резерва из войск, находившихся в Прибалтике. От задуманного плана
наступления осталась лишь идея удара из района Арнсвальде (Хощно) с целью
разгромить русских севернее р. Варга, укрепиться в Померании и сохранить
связь с Западной Пруссией. .Мне пришлось упорно отстаивать также
нецелесообразность проведения даже этой ограниченной по целям операции. По
моим расчетам, которые основывались на данных о противнике, добытых
генералом Геленом, русские смогут ежедневно перебрасывать к Одеру до четырех
дивизий. Значит, чтобы наступление имело вообще какой-нибудь смысл, его
нужно провести с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту
крупные силы или пока они не разгадали наших намерений. Решающий доклад на
эту тему состоялся 13 февраля в имперской канцелярии. На моем докладе, кроме
обычных лиц из окружения Гитлера, присутствовали рейхсфюрер СС Гиммлер -
командующий группой армий "Висла", обергруппенфюрер Зепп Дитрих -
командующий 6-й танковой армией и мой первый заместитель генерал Венк. Я
решил прикомандировать к Гиммлеру на время наступления генерала Венка,
возложив на него фактическое руководство операцией. Кроме того, я принял
решение начать наступление 15 февраля, так как в противном случае оно вообще
было невыполнимо. Я понимал, что как Гитлер, так и Гиммлер будут решительно
выступать против моих предложений, так как они оба испытывали \571\
инстинктивный страх перед этим решением, выполнение которого должно было
показать явную неспособность Гиммлера как командующего. Гиммлер в
присутствии Гитлера защищал точку зрения, что наступление необходимо
отложить, так как незначительная часть боеприпасов и горючего, отпущенных
для армии, еще не поступила на фронт. Вопреки такому мнению я внес
изложенное выше предложение, встреченное Гитлером в штыки. Привожу наш
диалог:
Я: "Мы не можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и
последний ящик со снарядами. За это время русские станут еще сильнее".
Гитлер: "Я запрещаю вам делать мне упреки в том, что я хочу ждать!"
Я: "Я не делаю вам никаких упреков, но ведь нет никакого смысла ждать,
пока разгрузят все предметы довольствия. Ведь мы можем упустить подходящее
время для наступления!".
Гитлер: "Я уже вам только что сказал, что не желаю слышать ваших
упреков в том, что я хочу ждать!"
Я: "Я же вам только что доложил, что я не хочу делать вам каких-либо
упреков, я просто не хочу ждать".
Гитлер: "Я запрещаю вам упрекать меня за то, что я хочу ждать".
Я: "Генерала Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе
нет никакой гарантии на успех в наступлении".
Гитлер: "У рейхсфюрера достаточно сил, чтобы справиться самому".
Я: "У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы
самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо".
Гитлер: "Я запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен
выполнять свои обязанности".
Я: "Я все же должен настаивать на том, чтобы генерала Венка
прикомандировали к штабу группы армий и чтобы он осуществил целесообразное
руководство операциями". \572\
В таком духе мы разговаривали около двух часов. Гитлер с покрасневшим
от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости
всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он
начинал бегать взад и вперед по ковру, останавливался передо мной, почти
вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал,
что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Я
твердо решил не дать вывести себя из равновесия, спокойно слушать его и
повторять свои требования. Я настаивал на своем с железной логикой и
последовательностью.
Когда Гитлер отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой
взор на портрет Бисмарка работы Ленбаха, висевший над камином. Строго
глядели глаза этого крупнейшего государственного деятеля, железного
канцлера, на сцену, которая разыгрывалась внизу, у его ног. В слабо