Иванов Алексей. Негромкий выстрел

- Вы ешьте, - предложила Стаси, - и не стесняйтесь, тут все свои -
Варя, Лена, Вера, Гриша, Костя, Володя, Саша... - показывала она глазами
барышень и молодых людей.
Сквозь общий гам прорезался чей-то звонкий голос и попал в паузу, когда
все вдруг умолкли:
- Ну вот, наконец есть между нами и представитель машины насилия -
полковник, и мы можем с ним обсудить важную тему: какова должна быть армия,
ежели она народная?
Кто-то счел постановку вопроса бестактной и смущенно хихикнул; кто-то
бросил: "Молодец, Саша!", но оратора перебили с другого конца стола:
- Позвольте, товарищи, князь Кропоткин считает, что армии вообще не
должно быть никакой!
Говоривший о машине насилия был студент, одетый с нарочитой
небрежностью в синюю косоворотку, поверх которой мешковато сидела
студенческая тужурка, почти проношенная на локтях, а о Кропоткине вспомнил
бледный высокий студент-технолог с бородкой, росшей прямо из кадыка.
С мальчишеским жаром их перебил гимназист, который воскликнул
недоуменно:
- Как никакой армии не должно быть? А стало быть, не будет и юнкерских
училищ?!
Все засмеялись, потому что обнаружилось, что гимназист метит в
юнкерское училище.
Молодой человек лет двадцати шести, по виду помощник присяжного
поверенного или мелкий служащий банка, возмутился:
- Ну и хватил, Федя! Подай ему юнкерское училище!.. И это в двадцатом
веке, когда все завоевательные войны давно отгремели!
- Теперь война немыслима! Народ не тот, он не пойдет на войну
братоубийственную! Мы, пацифисты, раскроем ему на это глаза, и солдаты
останутся в казармах! - подтвердил студент-технолог.
Соколов с интересом слушал молодежь.
- Помилуйте, а для чего же все вооружаются?! - возопил вдруг молчавший
до сих пор Гриша, студенческий сюртук которого был сшит у отличного
портного, а когда он размахивал руками от возбуждения, полы распахивались,
демонстрируя белую шелковую подкладку.
"Ага, это представитель того самого богатого студенчества, коих
называют "белоподкладочниками" и терпеть не могут в студенческих коммунах",
- подумал Соколов, а белоподкладочник между тем продолжал:
- Пушки, накопленные в избыточном количестве, сами начнут стрелять,
вооруженный мир не может долго продолжаться, иначе Европа просто
разорится!..
- Коллеги, товарищи! - сказала Таня умоляюще. - Вы как на сходке:
беспорядок, крики с мест... никто не слушает ораторов, а норовит высказать
только свое мнение. Ведь мы пригласили к нам специалиста, представителя
армии, чтобы расспросить его, задать ему вопросы, а галдим и не слушаем, что
он скажет!..
"Так вот, оказывается, какие барышни-невесты здесь собираются по
четвергам", - с веселой иронией подумал Соколов и приготовился участвовать в
диспуте, использовав весь накопленный в академии багаж знаний по военной
истории.
- Давайте приступим, - продолжала призывать Татьяна, и ее наконец вроде
бы послушались.
- Возможны ли теперь войны? - задал первый вопрос молчавший доселе
симпатичный круглоголовый, коротко остриженный, но с пшеничными усами
студент в простой куртке поверх черной сатиновой рубахи. Снова поднялся
крик, через который пробился визгливый голос белоподкладочника:
- Обсудим сперва мою постановку вопроса: армия для войны или война
вызывает формирование армии?
- Чушь! - резко сказал студент в потертой тужурке.
- Товарищ! Но ведь я в прошлый раз ясно доказал, что если не будет
армии, то общество изживет милитаризм, народ весь будет лишен зловещих
инстинктов войны, а сражения просто не состоятся! Разве вы отсутствовали на
моем реферате? - надрывался белоподкладочник.
- Я присутствовал, но не разделяю вашей нелепой позиции, - огрызнулся
студент в тужурке, которого звали Саша. - Свою абракадабру вы можете нести
только Павлу Никитичу!
При этих словах чистенько одетый господин встрепенулся и снова вступил
в спор:
- Я не разделяю целиком позиций анархистов, поскольку я эсер и считаю,
что крестьянство должно вооружаться, чтобы противопоставить себя армии.
Только революция крестьян, только крестьянские восстания оздоровят атмосферу
России...
- У, куда вас понесло от главной темы! - возмутился гимназист.
- Господа, начинается ерунда, - пискнула было высокая и стройная
брюнетка. - Сами пригласили порядочного человека, а сами себя слушаете...
- А я говорю, что существование армии нарушает равенство в обществе! -
капризно продолжал белоподкладочник.
Хозяйка дома, тайная советница, вдруг махнула на молодежь рукой и ушла
от самовара. Ее ухода никто, кроме Соколова, не заметил. Полковник хотел
было подняться с места, чтобы проститься с ней, но решил, что подобные
церемонии здесь не приняты, и остался на своем стуле.


30. Петербург, январь 1913 года

Ужин в доме Мануса начинался довольно рано для Петербурга - около
восьми вечера - и был весьма скромен для столь богатого и открытого дома,
какой держал купец-хлебосол. На большом столе, сервированном дорогим
серебром модных форм югенд-стиля с инициалами хозяина, расположились
копченый сиг, окорок ветчины, холодная телятина, лососина под соусом
провансаль, кулебяки и пирожки к бульону, фрукты, сыры и земляника из Ниццы.
Посреди стола лежала искусно сплетенная гирлянда из гвоздик и зелени.
Хрусталь люстр отражался в белоснежном фарфоре кувертов, играл в гранях
хрустальных карафов, на каждом из которых болтался серебряный "ошейник",
сообщавший, коньяк ли, водка, херес или портвейн, мадера или бургундское
наполняли этот сосуд. В доме Игнатия Мануса вино в бутылках, кроме,
разумеется, шампанского, никогда не подавали...
Гости дружно сбирались, ибо после ужина предстояла партия в винт,
модную "коммерческую" игру, приносившую отдохновение и азарт в серые будни
финансовых тузов.
Еще больше гостей привлекала в этот дом возможность обсудить "в своем
кругу" актуальные вопросы политики, разузнать придворные новости и
обменяться впечатлениями, а иногда набросать план совместных действий в той
или иной крупной финансовой афере.
В числе первых приехал камергер "высочайшего двора", директор
Петроградского Международного банка Вышнеградский. Он был одним из
активнейших и напористых воротил своего времени - председатель правления
Общества коломенского машиностроительного завода, крупный акционер
машиностроительного предприятия Гартмана, Кузнецких каменноугольных копей,
тульских меднопрокатных и патронных заводов, организатор синдиката банков -
именно он осуществлял "личную унию" банковских сфер с правительством и
двором. Вышнеградский пользовался особым доверием императрицы Александры
Федоровны из-за своих тесных деловых связей с германским капиталом и часто
выполнял ее деликатные поручения, переводя золотые царские рубли
многочисленной зарубежной родне бывшей принцессы Гессенской.
Не замедлил явиться и знаменитый Митенька - Дмитрий Леонович
Рубинштейн, тридцатисемилетний кандидат юридических наук, директор правления
Общества петро-марьинских и варвароплесского объединения каменноугольных
копей, страхового общества "Волга", Русско-Французского банка, член
правлений других подобных "русских" банков, где французские, германские,
британские капиталы соединяли свою энергию для захвата русской
промышленности, для выжимания пота и крови из российских трудящихся,
превращения их в наемных рабов страшного братства барышников, капиталистов,
гешефтмахеров.
Заскочил "на огонек" старший лейтенант гвардейского флотского экипажа
Васька Кузьминский, жуир и бреттер, известный в обществе, впрочем, более
всего тем, что его двадцативосьмилетняя жена Надежда была фанатичной
поклонницей Распутина. Пришел и журналист, барон Унгерн-Штернберг, большой
приятель австрийского военного агента майора Спанокки и давний знакомец
Альтшиллера.
Пришли в этот вечер к Игнатию Перфильевичу товарищ министра Веревкин,
Тимашев, оказавший в бытность свою министром торговли и промышленности
немало важных услуг хозяину дома и получивший за это от него в полное
владение не одну тысячу привилегированных акций банков и товариществ, где
заправлял Манус. Позже всех, но почти одновременно с Энкелем прикатил на
моторе, арендованном для него за счет Русского транспортного и страхового
общества, председателем коего был опять-таки Игнатий Перфильевич,
шталмейстер двора его императорского величества, свиты генерал Бурдуков.
Поджидая опаздывавших, общество собралось в зале между парадной
гостиной и столовой вокруг стола, уставленного различными водками,
настойками, наливками. На том же столе были накрыты грибочки, маринады,
соленья и разные экзотические закуски заморского происхождения вроде
английских консервов. Игнатий Перфильевич, понимавший толк в купеческих
удовольствиях, при появлении первого гостя покинул вместе с Альтшиллером
кабинет и радушествовал в закусочной зале.
Энкель, а за ним и Бурдуков внесли новый ажиотаж вокруг стола, все
наперебой принялись рекомендовать им свои излюбленные напитки и закуски,
которых уже довольно изрядно напробовались. Затем, предводительствуемые
Манусом, гости проследовали чинно в столовую, где уселись на свои
традиционные места. Не успели расположиться, как вошла хозяйка дома.
Пришлось опять вставать и раскланиваться с супругой Игнатия Перфильевича.
Разговор за столом вертелся вокруг последних светских новостей. Всех
очень занимала случившаяся недавно, в октябре прошлого года, романтическая
история великого князя Михаила Александровича, брата царя. История
закончилась тем, что Михаил вступил в морганатический брак со своей
возлюбленной, Наталией Сергеевной Шереметевской. Весь Петербург злословил по
поводу великого князя, избранница которого носила по первому мужу фамилию
Мамонтова, по второму - Вульферт, то бишь Волкова, а породнившись с
российским императорским домом, получила фамилию Брасова. Каламбуры и
эпиграммы на сей предмет сыпались как из рога изобилия, но все было
достаточно пристойно - имен его величества или членов его семьи не называли,
гнев царя признавали обоснованным и сочувствовали самодержцу, родня которого
совсем не умела себя вести...
Утолив голод и страсть к злословию, гости стали с вожделением
поглядывать в растворенные двери библиотеки, в глубине которой были уже
расставлены ломберные столы с нераспечатанными колодами карт. Хозяйка
уловила их помыслы и поднялась от стола. Все дружно встали и выстроились в
очередь поцеловать ей ручку, чтобы после этого степенно удалиться в
библиотеку. Как обычно, составилось два винта - один роббер затеяли всерьез
Вышнеградский в паре с Рубинштейном против Кузьминского и Тимашева, за
другой ломберный столик уселись Альтшиллер с Унгерн-Штернбергом против
Бурдукова и Веревкина.
Митенька тотчас же снял свой сюртук, а Васька - вицмундир; вскоре на
столе выросла груда золота и пестрых ассигнаций. Засучив по локоть
батистовую рубашку на своих волосатых руках, Митенька нервно рвал и тасовал
колоды. Вышнеградский в наглухо застегнутом сюртуке, напевая под нос
шансонетку, играл как будто бы небрежно, но глаза его смотрели остро,
внимательно, выдавали азарт, охвативший камергера. Тимашев в расстегнутой
визитке, из-под которой выглядывал белый пикейный жилет, жадно смотрел на
стол и изредка брал себе карту. Они играли сложнейший винт с прикупкой,
пересыпкой и гвоздем. Никакая сила не могла отвлечь их теперь от карточного
стола.
За вторым столом не играли, а баловались. Энкель решил было примкнуть к
играющим, но хозяин дома знаком поманил его к себе в кабинет.
Игнатий Перфильевич уютно расположился на своем любимом кожаном диване,
а Оскару Карловичу указал место подле себя, в глубоком кресле. Звонком он
вызвал лакея и заказал ему кофе, сигары и ликер. Спустя минуту лакей
водрузил на столик перед ними серебряный поднос, на котором в дополнение к
просимому стояла сельтерская вода и большие хрустальные стаканы. Игнатий
Перфильевич предложил гостю кофе и бенедиктин, себе налил на донышко стакана
немного ликера, бросил ломтик лимона и залил все это сельтерской водой.
Прихлебывая любимый напиток, купец щурился от удовольствия и не начинал
разговора, поглядывая на Энкеля через щелочки глаз. Он дожидался, пока гость
не отпил кофе, не пригубил ликера, а затем начал неторопливую беседу.
- Я полагаю, любезнейший Оскар Карлович, что не очень огорчил вас,
лишив возможности загнуть карту и "подвинтить" игру... Тем более я должен
отдать вам ваш процент, который намного перекроет даже самые роскошные
тринадцать взяток... - лениво вымолвил Игнатий Перфильевич и так же лениво
поднялся к стоящему рядом сейфу. Повернув одну из металлических шишечек,
украшавших этот громоздкий, но не без изящества сделанный стальной шкаф,
окрашенный в тон дерева, которым были обиты стены кабинета, Манус вставил в
открывшуюся под ней скважину небольшой ключ, повернул его, и со звоном,
словно музыкальная шкатулка, отворилась массивная литая дверца.
- Люблю эту музыку, - произнес купец и достал из сейфа заранее
приготовленный пакет синей, с вензелями министерства финансов, плотной
бумаги.
Алчными глазами наблюдал всю эту операцию полковник Энкель. Он давно
понял, что речь в этом кабинете пойдет о его гонораре за сведения, которые
ему удалось собрать относительно кредита в 63 миллиона рублей,
истребованного Сухомлиновым в нынешнем году на новое вооружение армии.
- Вы очень помогли своими советами, - деликатно сказал Манус, с
поклоном передавая полковнику пакет. - Особенно ценно было узнать, что наше
Военное министерство собирается дать большой заказ на вооружение близкому к
австрийскому правительству заводу Шкода. Ведь при получении такого
государственного заказа акции любого предприятия взлетают вверх. В данном
случае я заработал миллион чистой прибыли на операциях с акциями Шкоды.
Здесь ваши пятнадцать процентов - сто пятьдесят тысяч... - Сердце Энкеля при
сих словах учащенно забилось, и перед его глазами стены кабинета поплыли
словно в тумане, - ...акциями Варшавско-Венской железной дороги. По вашим же
сведениям, эту дорогу предназначено вскоре выкупать в казну, учитывая ее
стратегическое значение, так что вы сможете получить за эти акции намного
больше, чем они стоят сегодня...
Энкель едва нашел в себе силы подняться с кресла и пожать руку купца,
отвалившего ему столь щедрые куртажные.
Игнатий Перфильевич сразу увидел, что он может по горячим следам
требовать новых услуг. В его проворном уме созрела тотчас комбинация
вопросов, которые могли помочь ему выведать имя того русского агента,
который предает Срединные империи в Вене.
- Дражайший Оскар Карлович, - елейно начал Манус, усаживаясь на свой
диван и уставив на Энкеля немигающие желтые глаза, - то, что вы сейчас
получили, - капля в том море денег, которые можно заработать, если знать
кого-либо из венского Генерального штаба, кто мог бы сообщать нам различные
актуальные сведения. Например, когда и какие заказы намерено выдать
австрийское правительство тем же заводам Шкода или какие железные дороги оно
намерено строить в австрийской Польше? Мы могли бы через подставных лиц
брать подряды на поставки фуража или сукна на армию Австро-Венгрии...
Неужели у вас нет такого человека в Вене?
Только что полученный барыш настолько затуманил сознание Энкеля, что
профессиональный разведчик не уловил подвоха в вопросах Мануса. А тот
продолжал разливаться соловьем, суля золотые горы за сведения, которые можно
было бы получать через австрийский Генеральный штаб. Купец видел, что
полковник вот-вот готов сдаться и высказать какие-то предложения. Он усилил
свой нажим.
- Дорогой Оскар Карлович! Но если у вас никого нет на ключевых позициях
в Вене, тогда, может быть, вы составите мне посредничество с российским
военным агентом в австро-венгерской столице, полковником Занкевичем - ведь
он, кажется, у вас в подчинении... Может быть, он захочет заработать за
здорово живешь пару сотен тысяч или полмиллиона?
- Игнатий Перфильевич! Ну какие могут быть разговоры о моем нежелании
сотрудничать с вами, - смущенно начал Энкель. - Дело совсем не в том, что
мое отделение не располагает агентурой в Вене. Проблема выглядит значительно
сложнее. Все негласные агенты находятся на связи у офицеров в
австро-венгерском делопроизводстве, - начал объяснять структуру разведки
полковник, - а мы с Монкевицем - начальники отделения - знаем их только по
кличкам, дабы не нарушать правила конспирации и даже случайно не провалить
ценного агента. Порядок сей гарантирует, что, если к бумагам нашего
отделения получит доступ некто посторонний, все равно он ничего не сможет
выяснить об агентуре... Мне совсем не жалко ради отношений с вами затруднить
наших самых ценных агентов добавочными заданиями, но только сообщения от них
идут подчас довольно долго, так что вся коммерческая их ценность может
пропасть... - оправдывался полковник.
- Не бойтесь, мой друг, - принялся успокаивать его купец, - я не буду
задавать много вопросов. Иной раз один-единственный вопросик, но умело
поставленный, может принести миллионы. Подумайте пока над тем, кого можете
использовать для такой деликатной работы, а я попытаюсь сформулировать
некоторые возникшие проблемы...
- За один-единственный вопросик - миллионы? - переспросил тупо Энкель.
- Слушайте-ка, - Манус принял такой вид, словно ему в голову пришла
гениальная мысль. - А что, если мы с вами сами, минуя вашего офицера,
которого незачем посвящать в суть дела, пройдем по всей почтовой линии,
вплоть до получателя корреспонденции на той стороне цепочки - в Вене - и
установим с ним собственные связи? А?!
- Не выйдет ничего, - упал духом Энкель, - даже если мы начнем отсюда,
из Петербурга, то сможем только узнать, когда генерал-квартирмейстером будут
получены деньги по статье "на известное его величеству употребление", что
означает скорый перевод особых сумм агенту...
- Ну хорошо, а дальше как следуют эти суммы? - продолжал выведывать
свое Манус. - Давайте посмотрим на каком-нибудь примере. Может быть, мы
сможем на определенном этапе подключиться к этой цепочке? Может быть, я
через свой банк переведу деньги в Вену?
- Что вы?! Господь с вами! Мы сразу провалим агента. Это делается
гораздо хитрее. Мы выписываем деньги офицеру из делопроизводства, он
передает их специальному курьеру, задача которого - провезти всю сумму через
границу куда-нибудь в Германию, а уже оттуда в обычном конверте с немецкой
маркой и штемпелями этот пакет следует в Вену, на условленное почтовое
отделение "до востребования"... Как видите, мы нигде не сможем подключиться
к этой цепочке...
- И часто вы таким способом посылаете деньги? Неужели ничего до сих пор
не пропало? - искусственно удивился Манус.
- Представьте себе, ничего не потерялось, хотя суммы, посылаемые таким
способом, доходили до двух-трех десятков тысяч! Но это обычное явление:
многие фирмы так же посылают деньги в конвертах, - разглагольствовал Энкель.
- Одному из наших самых ценных агентов в Вене мы уже много лет посылаем
гонорар именно таким образом, и всегда он получает его буквально через
несколько дней.
Манус понял, что в этот раз большего он не сможет узнать от
словоохотливого офицера, и решил перевести разговор на другую тему, дабы не
навести Энкеля на ненужные размышления.
- Милейший Оскар Карлович! - обратился он вновь к полковнику, не забыв
отхлебнуть напитка. - Подумайте все-таки в свободное от ваших многотрудных
занятий время над этой проблемой, а я, со своей стороны, набросаю вам
несколько вопросов, ответы на которые могли бы принести нам с вами
дополнительный капиталец...
Энкель, настроение которого несколько поблекло от того, что он не смог
угодить до конца Игнатию Перфильевичу, обещал в кратчайшие дни изыскать
возможность передать вопросник Мануса в Вену, агентуре Генерального штаба,
замаскировав его под реестр для стратегического отчета военного агента.
Манус сделал вид, что дело это его больше не интересует, и принялся
раскуривать сигару, обдумывая свой предстоящий разговор с Альтшиллером. В
кабинете воцарилось молчание, прерываемое лишь нервными вскриками в соседней
комнате, пробивающимися даже через массивные двустворчатые двери:
- Ставлю двадцать!
- Идет в пятидесяти!
- Мажете, Дмитрий Леонович?!
Раскурив от свечи свою сигару, Манус откинулся на подушки дивана и стал
мысленно составлять свое резюме от разговора с Энкелем.
"Первое. Я узнал у этого рыжего чухонца, - так Манус называл про себя
Энкеля, - что в Вене есть действительно несколько крупных агентов русской
разведки, в том числе и среди офицеров австро-венгерского Генерального
штаба.
Второе. Здесь, в Петербурге, узнать их имена невозможно, поскольку даже
помощник начальника отделения зарубежной агентуры и военных агентов не знает
имена негласных сотрудников, а руководит ими, употребляя псевдонимы или
клички...
Третье. Он, однако, проболтался и подсказал путь, идя которым можно
нащупать их важного агента в Вене...
Ну, это уже что-то!" - самодовольно подумал Манус, прикидывая, какие
привилегии ему можно вытребовать с германского кайзера за оказанную услугу.
Энкель, прихлебывая кофе, наблюдал, как все добрее становилось лицо
купца, и радовался, что судьба столкнула его с этим хитрым и изворотливым
финансистом, благодаря которому он нажил недурственное состояньице, сумел
приобрести поместье под Гельсингфорсом и отложить даже часть денег в
стокгольмский банк - на черный день. Финляндский помещик на русской службе,
он не считал свое положение стабильным и прилагал все силы к тому, чтобы
ценой любой подлости и интриг приумножить свой капитал. В этом он до
чрезвычайности походил на Игнатия Перфильевича, которому были нелепы и чужды
какие-то там "высшие чувства" вроде патриотизма, моральной чистоты и
святости долга перед отечеством. Как профессиональный разведчик, Оскар
Карлович к концу разговора вполне ясно представил себе, что вопросы свои
Манус ставил неспроста, что ему надо было выведать что-то о работе русской
разведки в Вене, а вот зачем это ему было нужно, Энкель еще не мог понять.
Но на всякий случай он решил прикинуться простачком, рассудив, что всегда в
будущем сможет продать выгоднее свои знания купцу, а на сегодня ему будет
довольно и того, что он ему уже сказал. Поэтому чело полковника тоже
разгладилось от морщин озабоченности, которые было затемнили его, и он
улыбнулся патрону широкой и добродушной улыбкой.
- Теперь, дражайший Оскар Карлович, - поднялся Манус с дивана, - можно
и перекинуться картой! Не изволите ли сыграть?
- Очень даже изволю! - игриво сделал ферт рукой Энкель и присоединился
к играющим.


31. Петербург, январь 1913 года

Наконец Татьяне снова удалось всех перекричать.
- Товарищи, товарищи! Дайте же мне задать вопрос! - Она говорила, сидя
рядом с самоваром, и ее щеки пылали то ли от жара "чайной машины", то ли от
природного здоровья. - Господин полковник, Алексей Алексеевич! Для чего
служит армия?
Стол затих в предвкушении ответа.
- Защита престола и родины есть обязанность солдата и армии! -
отчеканил Соколов слова из устава.
Удесятеренный гвалт поднялся вокруг.
- Позвольте, - оживился визави Соколова, молчавший до сих пор и похожий
завитыми кудрями на приказчика в галантерейной лавке. - От кого защита? На
нас никто не собирается нападать. Немцы - среди них много пролетариев и там
сильна социал-демократия. Социал-демократические депутаты в рейхстаге будут
голосовать против войны...
- Если их об этом спросит Вильгельм Второй, - обозлился вдруг Соколов.
- Кстати, всего лишь два года назад, в 1911-м германский рейхстаг дружно
проголосовал за военные кредиты!
- Помилуйте! Но ведь Карл Либкнехт и Клара Цеткин голосовали против...
И мы, меньшевики, будем в Думе тоже поднимать наш голос против вооружения!
- Немец может все-таки напасть! - предположил юный гимназист, тот
самый, который решил идти в юнкерское училище и презреть зубрежку по-латыни
текстов Марка Туллия Цицерона и Овидия Назона.
- Устами младенца глаголет истина! - обрушился на гимназиста
студент-белоподкладочник.
- Надо отобрать все оружие у армии и передать его свободному народу! -
внес предложение студент-анархист.
- Кто же его освободит без нас, эсеров?! - ехидненько спросил
банковский служащий.
- Перестаньте упражняться в остроумии, - прервала его Татьяна. - У нас
появилась редкая возможность услышать представителя армии, мы сами так
договаривались, а теперь вы не даете ему слова вымолвить, - обиделась
Татьяна. - Давайте наконец спросим: от кого армия должна защищать?
Соколов всерьез воспринимал все происходящее, и ему искренне хотелось
прояснить молодым людям принципы существования армии. Но озорное чувство
вспыхнуло у него в душе - он давно не был в молодых компаниях, ему было
интересно вызвать еще больший полемический задор и в жарком споре, где
сталкиваются самые разные мнения, угадать тех, кто называет себя, как и его
друг юности Саша, большевиками. На участие в споре его подогревало и
соседство с Анастасией, глаза которой искрились от удовольствия наблюдать за