Иванов Алексей. Негромкий выстрел

мне на это немного времени. Поэтому позволю себе быть кратким, и, надеюсь,
наш русский брат простит мне непродолжительность нашей беседы...
"Когда же ты, черт бы тебя побрал, заговоришь о награде?" - думал
Кедрин, незаметно оглядывая зал в поисках коробочки с орденом или иным
знаком отличия. Но ничего похожего на коробочку не было ни в комнате, ни в
руках принца.
- Более подробно изложат наши совместные цели и задачи братья цу Дона и
Фукс, а я намерен преподнести наш дар брату Кедрину... - Тут принц два раза
стукнул костяшками пальцев, унизанных перстнями с масонской символикой, о
подлокотник кресла, дверь отворилась, и лакей в бело-голубом одеянии подал
принцу зеленый сафьяновый портфель.
Сердце Кедрина учащенно забилось в предвкушении немыслимых благ.
- В этом портфеле, - напыщенно сказал Генрих Прусский, - вы не найдете
ни злата, ни серебра - этих презренных металлов, кои вызывают мирскую суету
и погоню за тенями... Здесь не столь материальные, сколь истинные духовные
ценности двадцатого века...
"Неужели подсунут какую-нибудь картину?! - с душевным расстройством
подумал Кедрин. - Ну и прохвосты немцы, вокруг пальца обвели".
- Эти ценности - прочные поводья управления людьми и
материалистическими благами - акции Дрезденского банка.
При этих словах принца граф и Фукс с выражением глубочайшего уважения и
подобострастия обратили свои взоры на Кедрина, и из их груди вырвался
согласный звук восторга: "О-о-о!"
Кедрин расстроился было почти до слез, что ему не обломилось
германского ордена. Но, услышав об акциях да еще такого солидного, одного из
влиятельнейших в Европе банков, счел награду вполне достойной и постепенно
успокоился. Принц Генрих протянул ему портфель, Кедрин поднялся с кресла,
пал на одно колено, как бы при посвящении в рыцари, и принял сокровище,
упрятанное в зеленый сафьян, заодно облобызав руку дарителя.
Принц знаком поднял Кедрина на место и продолжал свою речь:
- Наш друг и брат в Петербурге (Кедрин понял, что это был Альтшиллер,
который в день его отъезда, видимо, что-то дополнительно сообщил о нем в
Берлин) отзывался о вас исключительно похвально. Он призывал доверять вам в
мельчайших деталях. - Генрих умолк на мгновенье, облизнул губы, и, словно
это движение было замечено кем-то, лакей вкатил в комнату небольшой столик,
на котором были сервированы напитки. Генрих пригубил из хрустального стакана
апельсиновый сок, гости тоже взяли себе по бокалу.
- Именно поэтому мы решили доверить вам идею, которая будет,
безусловно, способствовать достижению целей, поставленных ложей
"Обновители", а именно проникновению наших братьев к рычагам власти,
ослаблению тягости самодержавного владычества над Россией и постепенному
передвижению ее на рельсы конституционной монархии. - Принц замолчал и
вдруг, строго глянув на Кедрина, спросил: - Как вы находите Распутина? Можно
ли его использовать в целях вольного каменьщичества?
- Боюсь, что он слишком темен и хитер, ваше высочество, - быстро
отреагировал Кедрин. - В нашей ложе есть кое-кто, могущий на него повлиять,
но сам-то Распутин не столь ключевая фигура...
- Совсем необязательно привлекать его в братство, - брезгливо сказал
принц. - Можно использовать его косвенно, возбуждая русскую общественность
против этого человека, делая его ошибки достоянием прессы, а его самого
посмешищем и пугалом в петербургских салонах, где делают политику... Если
братья, каждый в своей области, будут ежечасно и ежедневно диффамировать
Распутина, возбуждать общество против него, то истинно прогрессивные силы -
я имею в виду ваши конституционно-демократическую и другие серьезные партии
собственников, смогут на этой критической, но отнюдь не революционной волне
одержать верх и прийти к власти в империи...
- Истинно так, ваше высочество, - поддакнул Кедрин, - кадеты и
октябристы, а я имею честь принадлежать к партии кадетов, - вот истинные
выразители чаяний русского народа о свободе и вольном предпринимательстве.
- Если наш венценосный брат Николай не разумеет собственной выгоды или
ему не дают ее понять все эти англофильствующие помещики и хлеботорговцы,
окружающие самодержца, то истинно передовые общественные силы России должны
показать ему правильный путь... - продолжал подстрекать своего гостя
августейший шпион. Кедрин с удовольствием слушал эти речи, которые почти
полностью совпадали с программой его собственной партии и с убеждениями
очень многих его знакомых. Гость и хозяева одинаково жаждали перемен в
России, но только каждый в собственных интересах.
Настроение Кедрина улучшилось и от того, что он увидел в прусских
братьях сильных союзников в борьбе за овладение рычагами власти в России.
Здраво рассудив, он перестал в ходе аудиенции мечтать о германском ордене,
предполагая, что подобная награда вызовет в Петербурге недоумение и
подозрения, которые трудно будет разъяснить хотя бы другим членам
Государственной думы.
Гость из Петербурга понял также, что своей беседой наследный принц
прусский оказал ему высочайшее доверие, приобщил к числу своих ближайших
сотрудников и направил вместе с тем через Кедрина в определенное
политическое русло всю деятельность симпатизеров германской идеи в России.
Петербургский присяжный поверенный, лелея свои мысли, не забывал вместе с
тем внимательно оглядывать зал, дабы впоследствии живописать прием
братьям-"обновителям" и в первую голову брату Альтшиллеру. Вспомнив о нем,
он спросил принца Генриха о способах дальнейших сношений с Берлинской ложей.
Великий гроссмейстер рекомендовал Кедрину для связи капитана цу
Дона-Шлодиен как первоклассного знатока России и специалиста в области всех
ее, как он выразился, "щекотливых династических обстоятельств".
Общая светская беседа продолжалась еще минут десять, а после нее как бы
мимоходом принц рекомендовал по всем вопросам, касающимся интересов
Австро-Венгрии, не затруднять перепиской брата Отто Фукса, а также сноситься
прямо с капитаном цу Дона, имеющим столь же высокие степени посвящения и в
Венской ложе. Брат Фукс, преимущественно молчавший, снова лишь согласно
кивнул головой.
Затем принц Генрих поднялся. Перед прощаньем он милостиво поручил графу
показать комнаты дворца, связанные с именем великого Александра фон
Гумбольдта. Знаменитый ученый и путешественник, бывая в Потсдаме,
останавливался здесь по приглашению прусского короля между 1830 и 1835
годами.
Наследный принц удалился, а граф цу Дона-Шлодиен повел гостей сначала в
комнату-шатер, которая была поставлена в Новом Дворце в XVIII веке, а затем
перенесена в Шарлоттенхоф. Это помещение являло собой настоящий шатер,
разбитый внутри просторного зала. Бело-голубые полосы составляли декор,
такой же тканью была покрыта походная кровать под балдахином в углу. Два
кресла средневековых форм и табурет стояли перед бюро. Гости восторженно
отметили оригинальность выдумки, затем проследовали в "розовую комнату",
украшенную белой с золотом мебелью античных форм и розовой стеклянной
люстрой.
Экскурсия была очень мила, тем более что во дворце оказалось всего
девять залов в бельэтаже, осмотренных за полчаса. В вестибюле лакеи накинули
на них шубы, и посетители отправились на том же моторе в Берлин - на обед к
графу, после чего им предстояло заняться "деталями"...
После отъезда гостей принц вышел на садовую сторону из каких-то
внутренних помещений дворца вместе со своим адъютантом, им подали коней, и
оба всадника галопом отправились к императорской резиденции. У дворцовой
коновязи напротив старой ратуши они бросили поводья дежурным конюшим, через
боковой вход заспешили к кабинету кайзера на его личной половине. Вильгельм
Второй уже вернулся из Берлина в свой резидентский город, сменил мундир
артиллериста, в котором был с самого утра, на адмиральский сюртук и с явным
нетерпением ждал прихода своего брата. Разумеется, граф Филипп Эйленбург
присутствовал в кабинете.
- Удалось ли поиграть с этой русской мышкой? - с иронией обратился
Вильгельм к Генриху.
- О да! Она проглотила все те приманки, которые ты так щедро подбросил
ей! - в тон кайзеру ответил Генрих Прусский.
- Не жалей усилий, брат мой, для того, чтобы всеми силами расшатать
мощь России перед грядущей войной. Схватка со славянством не за горами! Все
средства хороши, чтобы обуздать эту чернь, - мы должны заставить даже их
собственных политических лидеров служить величию Германии!
- Граф, - обратился Вильгельм к Эйленбургу, - сообщите принцу о
содержании расшифрованного письма Альтшиллера... Какой молодец! Один этот
венский ростовщик стоит хорошего армейского корпуса! Кстати, в Роминтене в
прошлом году я просил вас усилить "черный кабинет". Как успехи моих
почтмейстеров? Выловили они что-либо ценное?
- Ваше величество, отвечу сначала на ваш вопрос, - спокойно ответил
руководитель разведки. - Кое-что перехвачено в корреспонденции с Францией,
немного - с Англией, а в частности - мы нащупали центр британского шпионажа
в Голландии... В корреспонденции из России тоже кое-что есть, однако
сообщение Альтшиллера выводит нас на прямую дорогу... До сих пор попадались
мелкие сплетни бояр, жуирующих на водах... Кое-что мы узнали о дислокации
частей русской армии из писем офицеров своим знакомым или родственникам,
обретающимся за рубежами России.
- Очень нужная работа, очень нужная... - задумался император. - Главу
"черного кабинета" - государственного советника Мейера - представьте к
производству в следующий чин... Особенно следить за письмами, поступающими
из приграничных с Россией районов... Усильте службу наружного наблюдения на
всех станциях, расположенных не далее ста километров от границы... Тому, кто
перехватит пакет для русского агента, - орден!
Пока кайзер отдавал свои распоряжения, граф Эйленбург достал из
вишневой папки, лежащей на столе Вильгельма, расшифрованную криптограмму и
протянул ее принцу Генриху. Когда Вильгельм замолк, принц пробежал глазами
документ и не мог скрыть своего восторга. "Колоссаль, колоссаль!" - повторил
он.
- Вилли, а как ты вознаградишь господина Мануса? Альтшиллер пишет, что
этому финансисту нужны концессии, подряды или снижение ввозных германских
пошлин для его товаров...
- Мы с графом, - кивнул Вильгельм на Эйленбурга, - решили привязать его
к идее Европейского нефтяного треста. Ты помнишь, я давно хотел создать
такой трест в противовес американскому "Стандард-Ойл", объединив в одну
общую организацию европейские страны - производительницы нефти - Россию,
Австрию с ее галицийскими нефтепромыслами, Румынию. Я хочу дать такое
развитие нефтяному производству, чтобы, во-первых, оно было на благо
Германии, устранив зависимость от американской нефти, а во-вторых, связать
партнеров столь строгой системой коммерческих соглашений, чтобы она надолго
воспрепятствовала им развивать это производство у себя в степени,
превышающей нужды Германии...
- О Вилли, я помню рождение этого твоего плана, но, признаюсь, он
получил теперь просто великолепные очертания... - снова восхитился принц.
Граф Эйленбург помалкивал. Удовлетворение также было ясно выражено на
его лице, ибо истинным творцом плана был именно он, удачно внушив Вильгельму
идеи соперничества с Америкой за главенство на Европейском континенте.
- Что касается Мануса, то я уже написал в Петербург российскому
нефтяному монополисту Нобелю, с которым полгода назад имел беседу о создании
синдиката, что планирую сделать Игнатия председателем правления этого
международного треста, поскольку у Мануса уже имеются пакеты акций румынских
и австрийских нефтяных промыслов. Само собой разумеется, эти пакеты следует
в кратчайший срок приобрести на бирже за счет сумм, выделенных Большому
Генеральному штабу на подрыв экономического благосостояния противника,
номинально передать их Манусу, но хранить в Немецком банке в Берлине либо в
Дрезденском банке...
- Ваше величество - великий охотник! - изволил пошутить наследный
принц. - Одним выстрелом вы убиваете даже не двух, а трех зайцев: первый -
"Стандард-Ойл", второй - Манус и Нобель, третий - предатель в собственном
стане! Браво, ваше величество!
- Ваше высочество, упомянем еще одного зверя в этой охоте, - поддержал
принца Генриха Эйленбург, - русского медведя, которому на этот раз уготованы
капкан и клетка, сделанные из крупповской стали...


35. Вена, март - май 1913 года

Солнышко по-весеннему припекало на берегах Дуная, в парках вовсю
зеленела трава, и даже мрачный двор, где вросло в землю серое здание
Эвиденцбюро, выглядел на ярком свету мирно и привлекательно.
В один из мартовских дней полковник Урбанский получил депешу из
Берлина, в коей его коллега майор Вальтер Николаи извещал, что в Вену
скороспешно прибудет от него офицер связи с чрезвычайно важным сообщением.
- Опять германские коллеги хотят осчастливить нас поручением, -
проворчал полковник, расписываясь на полях шифротелеграммы.
На второй день явился названный курьер, лейтенант Митцль, в
сопровождении германского военного агента в Вене генерала фон Войрша.
Предупрежденный о визите капрал торопливо открыл двери перед германскими
гостями и провел офицеров в кабинет Урбанского.
Лейтенант Митцль водрузил свой вместительный портфель на стол
полковника Урбанского, торжественно достал из него пакет, перевязанный
шнуром и скрепленный пятью огромными коричневыми сургучными печатями.
Взломали печати в присутствии всех трех офицеров. Из конверта был извлечен
документ, который полковник Урбанский пробежал глазами стоя.
Лицо полковника, доселе радушное и даже весьма любезное, исказилось
гримасой крайнего неудовольствия. Нажав на кнопку вызова адъютанта, он
недовольно бросил молодому офицеру, когда тот появился спустя несколько
секунд:
- Начальника отделения контрразведки ко мне, срочно!
Затем полковник Урбанский извлек из конверта с сургучными печатями
маленький почтовый конверт, положил его на стол перед собой. Запыхавшись,
вошел майор Максимилиан Ронге.
- Господа, садитесь, - предложил Урбанский. - Вы видите перед собой
письмо тому самому предателю, которого мы так давно ищем.
Начальник Эвиденцбюро вынул из распечатанного уже почтового конверта
листок с машинописным немецким текстом и изрядную пачку австрийских крон.
Полковник тщательно пересчитал банкноты, пометив на отдельном листке 6000.
- Русские щедро оплачивают своего агента! - с ноткой зависти изрек
генерал фон Войрш. - За такие денежки можно торговать секретами!
- Возмутительно, но это целое состояние, господа! - не удержался от
комментария и Макс Ронге.
Полковник между тем углубился в текст письма, изредка постукивая
карандашом по пресс-папье.
- Наши коллеги из Берлина сообщают, - весьма торжественно начал он, -
что в "черном кабинете" его величества Вильгельма Второго данное почтовое
отправление из Иоганнесбурга в Восточной Пруссии показалось необычным.
Во-первых, крупной суммой денег, которой явно рисковал отправитель, не
объявив свое письмо ценным, а во-вторых, тем, что в нем сообщался какой-то
адрес в Женеве. Все это согласно инструкции вызвало подозрение. Ронге,
пометьте адрес на всякий случай и себе: Швейцария, Женева, Рю де Принс,
Монкивету, Ларгье. Записали?
Видите, господа, именно здесь наши русские противники сделали,
очевидно, решающий промах - в письме из восточной точки Германии призывают
писать ответ даже не фирме или конторе, которая якобы высылает гонорар, а
какому-то господину да еще в Швейцарии! - высказал свои догадки полковник
Урбанский.
Повертев в руках конверт и посмотрев его даже на свет, начальник
Эвиденцбюро недовольно поморщился и уже более спокойным тоном обратился к
германскому представителю:
- Ваше превосходительство, к сожалению, сразу видно, что это письмо,
прежде чем дошло до почтового окошка, побывало в слишком многих руках...
- Иначе оно не дошло бы до ваших рук, - не без ехидства ответил
Урбанский и повернулся к Ронге.
- Господин майор, не сможем ли мы сфабриковать точно такой же конверт
взамен истрепанного?
- Никак нет, господин полковник, но у наших германских коллег есть в
Берлине отличная лаборатория, где фальсифицируются любые документы так, что
самый требовательный полицейский не отличит их от подлинных... В Берлине нам
еще никогда не отказывали в подобных услугах. Тем более что конверт, марки и
почтовые штемпели германского производства, и коллегам легче будет найти
подлинники материалов, дабы составить подделку...
Майор слегка кривил душой: лаборатория в Эвиденцбюро была ничем не хуже
берлинской, однако в присутствии военного агента фон Войрша и германского
курьера от самого Николаи он совсем не хотел признаваться в том, что и
германские документы могут быть легко подделаны в Вене.
- Тогда отдайте все это срочно перефотографировать для будущего
судебного процесса против анонимного шпиона, подготовьте сопроводительный
документ, и мы с тем же любезным господином... - полковник замялся, забыв
фамилию германского курьера.
- Лейтенант Митцл, господин полковник, - подсказал ему гость из
Берлина.
- ...отправим конверт обратно в Берлин.
- Хотелось бы осведомиться, господин полковник, что вы намерены
предпринять далее? - обратился генерал к австрийскому контрразведчику. - Не
нужна ли будет какая-либо дополнительная помощь из Берлина?
- Благодарю, господин генерал! Сотрудничество с отделом "Три Б" и
майором Вальтером Николаи для нас бесценно, но предателя мы найдем сами!
Полагаю, что как только мы получим из Берлина этот конверт, разумеется, в
более чистом виде, - снова подчеркнул он промах германских коллег, - то в
комнате на почтамте назначим беспрерывное дежурство двух агентов. Из
помещения, где выдается корреспонденция, в эту дежурку будет проведен
электрический звонок. Как только к почтовому чиновнику обратится адресат
письма - некий господин Никон Ницетас - впрочем, я полагаю, что это
псевдоним, поскольку по просьбе из Берлина мы уже искали в Вене господина с
таким именем и не нашли никого похожего, - мышеловка захлопнется - чиновник
нажмет кнопку звонка. Пока будут выдавать конверт и делать обязательную
запись в книгу, агенты примчатся в зал, последуют за адресатом и установят
его личность... Остальное, господин генерал, дело прокурора и судейских...
- Надо надеяться, что мерзавца будет судить военно-полевой суд! -
рявкнул генерал.
- Эксцеленц, этот вопрос будет решать его величество император
Франц-Иосиф... - склонил почтительно голову начальник Эвиденцбюро.
- О, я восхищен трудолюбием вашего императора, который начинает свой
рабочий день в четыре часа утра! И это в столь преклонном возрасте! -
дипломатично начал восторгаться германский военный агент монархом-союзником.
Полковник Урбанский погладил свой правый ус, изобразил довольную
улыбку, но то, что он услышал вслед за комплиментом Францу-Иосифу, мгновенно
стерло улыбку.
- А не полагаете ли вы, господин фон Остромиец, что может быть более
чем один предатель? - брякнул вдруг генерал.
- Эксцеленц, трудно заранее судить о деле, когда к нему только
приступаешь, - осторожно ответил контрразведчик. - По данным вашего отдела
"Три Б" и нашего Эвиденцбюро, Петербург располагает важной информацией как
об императорской и королевской армиях, так и о доблестных вооруженных силах
Германии. Мы не собираемся свертывать нашу контрразведку после поимки одного
предателя, но продолжим ее и далее... Полковники Батюшин в Варшаве,
полковник Галкин в Киеве, генерал Монкевиц в Петербурге, а также военные
агенты в Берлине и Вене, вероятно, будут и дальше напрягать свои усилия. Вы
видите, - полковник приподнял пачку денег над столом, - с какой щедростью
русская разведка расплачивается со своими людьми, а мы...
- О, полковник! - перебил его военный агент. - В Петербурге тоже,
наверное, считают, что наши разведорганы щедро расплачиваются за услуги, а у
них самих нищенский режим и мало ассигнований!.. В негласной работе так
всегда было и будет... Нам же этот случай нужен еще и затем, чтобы доказать
кое-кому, что противник щедр, а посему и нам следует добавить на секретную
агентуру...
- Вы правы, генерал, - улыбнулся Урбанский, - я уже раздумывал над тем,
как использовать столь высокий гонорар русскому агенту, дабы доказать
необходимость новых дотаций нашему бюро.
Лейтенант слушал разговор с безразличным видом и оживился только тогда,
когда майор Ронге вернулся в кабинет начальника с переснятыми документами в
руках. Обращение коллегам в Берлин с просьбой подделать конверт было также
готово, полковник Урбанский подписал его. Адъютант полковника принес сургуч
и печать, зажгли свечу и стали опечатывать конверт. Процедура заняла
несколько минут. В воздухе появился запах смолы. Конверт исчез в объемистом
портфеле берлинского курьера, и германские офицеры откланялись.


36. Вена, март - май 1913 года

...Ровно через три дня лейтенант Митцль вновь входил в кабинет
полковника Урбанского, на этот раз без военного агента. Из пакета,
доставленного в том же объемистом портфеле, было извлечено письмо:
"Господину Никону Ницетас, Вена, Главный почтамт, до востребования", - на
сей раз в чистом конверте, с двумя почтовыми марками, наклеенными точно так
же, как и на оригинале: одна выступала за край конверта.
Полковник оглядел конверт со всех сторон вложил его в картонную папку и
вручил Ронге.
- Приступайте, как мы договорились!..
Когда Ронге собирался выйти из кабинета, Урбанскому пришла вдруг в
голову мысль.
- Минуту, Максимилиан! - остановил он майора. Полковник любил в
отсутствие чужих немного пофамильярничать с подчиненными, демонстрируя им
свое расположение. - Кто из полицейских чиновников будет назначать сыщиков
на почтамт?
- Доктор Новак, господин полковник! - ответил недоуменно Ронге.
- Не забудьте порекомендовать соответствующему ведомству перевести
этого господина сразу после начала операции в какое-нибудь другое
министерство! Разумеется, с повышением. Новые впечатления отвлекут его от
размышлений, зачем понадобились агенты у окошка выдачи корреспонденции "до
востребования". Он тогда не сможет проболтаться. Не исключено, что русские
агенты есть и в полиции!
В первые дни после того, как конверт был положен в соответствующее
окошечко, полковник Урбанский, майор Ронге и агенты, дежурившие на почтамте,
находились в постоянном напряжении. Но за письмом из Восточной Пруссии никто
не приходил. Тянулись дни, недели.
По приказу Урбанского контрразведка установила осторожное наблюдение
над другим концом следа - в Женеве. Бригада лучших сыщиков была направлена в
Швейцарию с заданием изучить связи и саму личность монсеньера Ларгье.
Результат оказался весьма значительным, как и следовало ожидать.
Эвиденцбюро установило, что монсеньер Ларгье - лицо не мифическое, как
можно было бы предположить, а реально существующий капитан французской
разведки, вышедший в отставку и удалившийся на покой в курортную Женеву.
Дабы скрасить себе остаток дней участием в любимой работе, заодно получать
солидную прибавку к пенсии, он подрядился служить "почтовым ящиком" для
французской и русской разведок.
Несколько дней Урбанский и Ронге сидели, запершись в кабинете
полковника, разрабатывая планы компрометации Ларгье перед швейцарскими
властями и его высылки из страны. Дело усугублялось тем, что вместе с Ларгье
работала большая группа швейцарцев, немцев, французов и итальянцев. Агентам
Ронге удалось узнать, что у отставного капитана были два главных помощника -
Розетти и Росселет.
По предложению Урбанского детально спланировали операцию, в которой
следовало добыть компрометирующие материалы об исполнителях в группе Ларгье
- унтер-офицере армии Швейцарской конфедерации Петрилла и цюрихском купце
Трокки, а затем подбросить эти сведения швейцарской контрразведке.
Эвиденцбюро только-только начало развертывать работу по делу Ларгье,
как в Вене разразился скандал. Он имел свою историю.
...В январе 1910 года служащий артиллерийского депо Кречмар был
арестован у себя на венской квартире. Кроме обыска у Кречмара, был
произведен также налет на квартиру его зятя-фейерверкера*. На двух пролетках
в Эвиденцбюро сыщики доставили материалы, которыми тут же занялась
специально составленная военная комиссия. Разобрав найденные документы,
комиссия установила, что Кречмар начиная с 1899 года оказывал услуги русской
разведке через военного агента в Вене, с 1902 года - помогал французам, а с
1906 года - продавал копии похищенных бумаг итальянскому Генеральному штабу,
зарабатывая в год тысяч по пятьдесят крон.
______________
* Фейерверкер - офицерский чин в австрийской артиллерии.

За свое доверие к Кречмару поплатился отставкой его лучший друг -
управляющий морским арсеналом, на зятя был наложен крупный штраф за
пособничество родственнику, а пяти офицерам артиллерийского депо, проявившим
ротозейство, предложили выйти в отставку и заплатить крупные штрафы.
Полковник Урбанский доложил все дело министру иностранных дел графу
Эренталю, но лощеный дипломат, для которого агентурная работа была всегда