Иванов Алексей. Негромкий выстрел

уже нервно прогуливался возле парадного.
Грузный пожилой профессор с седеющей бородой неожиданно легко вскочил
на подножку экипажа, пока кучер еще не успел остановить, Пилат подвинулся на
сиденье, освободив место для профессора. "На набережную!" - скомандовал
вознице хозяин, и экипаж стал спускаться по довольно узким улицам к Влтаве.
Было еще достаточно светло, чтобы профессор смог прочитать сообщение в
венской газете. Он быстро пробежал глазами по строчкам.
- Что-то за этим кроется! - решительно высказался он, дочитав до конца.
- Возможно, полковник был арестован и допрошен! Вы не исключаете такого
оборота событий?
Пилат уже вновь натянул маску спокойствия на свое лицо и иногда кивком
головы раскланивался со знакомыми во встречных экипажах.
- Совершенно не исключаю! - мгновенно ответил вице-директор. - Более
того, я уверен, что Редль попал в Вене в какую-то ловушку.
- Вы не знаете, зачем он туда поехал?
- Последний раз он говорил мне, что собирается ремонтировать автомобиль
и уладить кое-какие финансовые дела. К тому же он регулярно встречался там с
полковником Урбанским и передавал ему так называемую информацию из Праги о
деятельности "подрывных" элементов, то есть нас с вами, - сыронизировал
Пилат.
"Градецкий" глазами показал ему на спину кучера.
- Я ему всецело доверяю - он выполняет для меня иногда деликатные
поручения, - успокоил профессора Пилат. - Но вы правы, на всякий случай
давайте пройдемся пешком.
Они остановили экипаж, медленно вышли на набережную, нашли свободную
скамью.
- Я думаю, что ему приказали покончить с собой, - как бы размышляя
вслух, вымолвил профессор. - Очевидно, мало людей знает истину, но если бы
полковник выдал нашу группу, то уже утром мы могли быть арестованы...
- А если мы не арестованы, - продолжил его раздумья вице-директор, -
то, значит, Редль нас не выдал!
- Логика в этом определенная имеется, - оживился профессор, - но вдруг
бюрократический механизм империи не сработал за воскресенье?! Ведь тогда нам
надо немедленно уезжать из Австро-Венгрии! Это во-первых! А во-вторых,
следует предупредить всю группу!.. У вас есть связь с Филимоном?
- Да, я могу послать к нему одного человека, но не раньше среды... Если
же до среды меня самого... - не договорил Пилат и сглотнул комок,
появившийся вдруг в горле.
Профессор понял его состояние и поспешил успокоить:
- Не надо отчаиваться! Я уверен, что полковник держался молодцом, если
и было какое-то следствие. Уверяю вас, если бы австрийские жандармы получили
хоть какой-нибудь след, они немедленно были бы уже у наших дверей... -
Профессор успокаивал финансиста, но сам отнюдь не был уверен в безопасности
группы, в том, что за разведчиками не установлено тайное наблюдение, чтобы
выявить их связи и знакомства. Он лихорадочно перебирал в памяти последние
месяцы, вспоминал, когда и где он встречался с полковником, кто при этом
присутствовал, может ли эта встреча привести к провалу всю группу, если
полковник сошлется на знакомство с ним одним, но не находил такого факта,
который был бы способен скомпрометировать его в глазах контрразведки.
Вице-директор также продумывал все свои контакты и решал, выйти ли ему
из этой опасной игры сейчас, когда есть еще возможность, или продолжать
борьбу с немчурой и дальше в рядах группы, возглавляемой Стечишиным. Он был
по природе своей человек не робкого десятка, весьма сметливый, умеющий пойти
на риск. Все эти качества привели его на вершину пирамиды в Живностенском
банке, создали ему состояние и имя. Теперь Пилат боялся потерять все,
угодить в тюрьму или даже просто быть арестованным на некоторое время,
которое выбьет его из финансовой игры и разорит дотла, обесчестив и отвратив
от него всех партнеров. Но усилием воли он поборол в себе страх, твердо
сказав профессору:
- Я выйду на связь с Филимоном. Временно нам надо прекратить все
встречи членов группы. Я передам Стечишину ваше пожелание свернуть пока сбор
информации впредь до выяснения всех обстоятельств. А теперь я отвезу вас
домой.
- Не надо привлекать лишнего внимания. Я пройдусь пешком, - ответил
профессор, поднялся со скамьи и откланялся. Пилат остался пока на месте: он
хотел посмотреть, нет ли уже слежки за профессором.
...Спокойное утро вторника, 27 мая, не предвещало особых забот консулу
России в Праге Жуковскому. Он не торопясь вышел к завтраку в своей квартире
на втором этаже виллы "Сильвия" (первый этаж занимала контора консульства, и
здесь жил привратник - отставной фельдфебель пограничной стражи) и с
наслаждением приготовился откушать кофе с теплыми венскими булочками,
которые регулярно приносил лакей Михайла из ближайшей пекарни. Внизу, под
скалистым холмом, по гребню которого пролегала улица из особняков, возникших
десятилетие-полтора назад, тянулись железнодорожные пути и возвышалось
здание Главного вокзала Праги, а за ним скопище современных многоэтажных
домов с красными черепичными крышами, лесом каминных и печных труб. Эта
часть города, особенно выросшая в последние десятилетия бурного развития
капитала в Чехии, уже начинала становиться признанным центром столицы.
Жуковский привычно глянул в окно, дабы определить погоду, взял со
столика в прихожей газету "Прагер тагеблатт" и отправился с ней за стол, где
уже был накрыт завтрак. Методично и профессионально просматривал консул
газету, изредка подчеркивая карандашом некоторые заметки, пока не наткнулся
на то самое "опровержение", которое уже вызвало страшный скандал в Вене и
Берлине.
Консул читал в венских газетах сообщение о скоропостижной смерти
Генерального штаба полковника Альфреда Редля и, верный своей привычке брать
на заметку все примечательные события, касающиеся его консульского округа,
приготовился передать соответствующую информацию в Петербург. Однако
сообщение "Прагер тагеблатт" заставило его поторопиться с завтраком и почти
бегом спуститься в свой рабочий кабинет. Здесь его уже ждал священник
консульской церкви, отец Николай Рыжков, обеспокоенно мявший в руках ту же
злополучную газету.
- Здравствуйте, батюшка, - приветствовал консул священника. Он весьма
удивился, когда вместо приветствия услышал от взволнованного попа:
- Вы уже читали, ваше превосходительство?!
Жуковский сразу понял, что речь идет о самоубийстве полковника Редля и
что интерес священника к этой истории был не бескорыстным. Как уже давно
подозревал консул, батюшка регулярно оказывал услуги не только председателю
Славянского благотворительного общества генералу Паренцову, но и начальнику
киевского разведпункта полковнику Галкину. Теперь Жуковскому стало
совершенно ясно, что святой отец страшно озабочен перспективой провала всей
сети информаторов и компрометации тех, кто мог оказывать влияние в пользу
России, коль скоро стали широко известны связи полковника Редля с русской
разведкой.
- Да, батюшка, я уже читал и восхитился, насколько высокая персона
сотрудничала с российским Генеральным штабом, - искренне посочувствовал
консул. - Жаль только, что он покончил с собой.
- Воистину жаль, что несчастный полковник принял на душу столь тяжкий
грех перед святителем нашим, - вздохнул и перекрестился священник. - Но он
показал перед живом смерти большое мужество... А вам не было никакого
представления насчет недозволенной деятельности?
- Не было, святой отец, - ответствовал консул. - Ведь австрийские
власти еще не успели очухаться от такого страшного удара... Погодите, может
быть, через неделю они возьмутся за ваших прихожан!
- Помилуй бог, - опять закрестился поп. - А не могли бы вы
позондировать почву в полицейпрезидиуме? Разумеется, под каким-нибудь
достойным предлогом? А?
Консул подумал несколько минут. В конце концов он не нарушит инструкций
министерства иностранных дел, если попытается защитить интересы России,
навестив кое-кого в пражском полицейском управлении.
- Ваше превосходительство, - еще раз встрепенулся священник, - а в
Петербург вы уже направили свою телеграмму по поводу сообщения этой газетки?
- потряс он свернутой в трубочку "Прагер тагеблатт".
- Только собираюсь, - ответствовал ему Жуковский и подумал, что на
самом деле стоило бы спешно информировать шифрованной телеграммой начальство
в столице Российской империи, дабы потом не упрекало оно за опоздание или
бездействие.
- Благодарю вас, ваше превосходительство, - поднялся со своего места
расстроенный священник и пояснил: - Весьма важно узнать и успеть сообщить
нашим друзьям, раскрыл ли несчастный полковник свои источники информации той
комиссии, которая приговорила его к смерти...
Когда батюшка вышел из кабинета, консул ненадолго задумался, а затем
принялся набрасывать на листке цифровой текст сообщения, который спустя три
часа был получен в Петербурге в министерстве иностранных дел и передан
самому министру Сергею Дмитриевичу Сазонову.


43. Вена, май 1913 года

После появления знаменитого "опровержения" в "Прагер тагеблатт"
засуетились журналисты в Вене. Они кинулись к отелю "Кломзер", чтобы
разнюхать подробности дела, но швейцар, дежуривший в ночь с 24 на 25 мая,
получил экстраординарный отпуск и исчез неизвестно куда. Портье согласно
строжайшей инструкции самого статского советника Гайера держал язык за
зубами. Напрасно совали ему журналисты внушительные купюры - ничто не могло
заставить портье открыть страшную тайну.
В ближайшие дни в парламент было внесено 20 срочных запросов. Весь мир
узнал о причинах самоубийства Редля, которые генштабисты пытались скрыть
вначале даже от самого императора и его наследника - Франца-Фердинанда.
Военная каста Австро-Венгрии, ее верхушка - Генеральный штаб - не
давали в обиду одного из своих бывших известных и почетных членов не только
по корпоративным соображениям. Сообщество высших армейских чинов весьма
предусмотрительно стремилось, с одной стороны, преуменьшить военный и
политический ущерб, нанесенный Дунайской монархии Редлем, а с другой -
списать на него все свои стратегические промахи, неосведомленность о силах
вероятного противника, другие провалы собственной секретной службы.
По приказу майора Ронге агентура Эвиденцбюро и политической полиции
изливала досаду контрразведки на бывшего полковника разными грязными
слухами, Редля обвинили во всех пороках и самых страшных грехах, но никакие
упреки в адрес начальника штаба VIII корпуса не могли заглушить громкости
скандала в Срединных державах.
Страсти в Вене, Берлине кипели даже спустя год, в августе 1914 года,
необычайно. Бывший депутат рейхсрата граф Адальберт Штернберг с упорством
маньяка отстаивал, например, собственную теорию о том, что полковник Редль
был, оказывается, виновником мировой войны. Глубокомысленный граф полагал,
что только из-за Редля ни Германия, ни Австро-Венгрия не знали о том, что у
России имелось под знаменами 75 боеспособных дивизий, превосходивших
значительно австро-венгерскую армию. Срединные империи, агентуру коих на
Востоке якобы совсем парализовал злодей Редль, слепо стремились в бой и
нарвались на эту мощь. Граф-депутат считал также, что вездесущий Редль
подробно информировал русских о военных приготовлениях австро-германских
союзников и вся мало-мальски секретная документация венского Генерального
штаба благодаря ему имелась в копиях в Петербурге.
Отвечая на запрос этого крайне правого члена рейхсрата, престарелый
министр обороны фельдмаршал фон Георги патетически отверг обвинение. Министр
информировал господ депутатов, что Редль всего два года занимался шпионажем
- после своего назначения в Прагу.
Пылкий не по годам Штернберг, возмущенный столь несерьезным ответом,
весьма в резких и непарламентских выражениях возразил фельдмаршалу, что
Редль не два, а последние десять лет жил в неимоверной роскоши, имел богатые
квартиры в Вене и Праге, два автомобиля, поместье, содержал даму полусвета,
имел собственную конюшню и неизвестно какие еще блага.
Пока немощный старец фельдмаршал соображал, что нужно ответить
графу-нахалу, с правительственных скамей поднялся сам начальник Генерального
штаба Конрад фон Гетцендорф, которого фон Георги просил присутствовать при
ответах на запросы по поводу дела Редля. Возмущенный военачальник решил
собственнолично дать отпор демагогу депутату, а заодно и всем штатским,
покушавшимся на честь армии.
- Слухи о богатстве Редля весьма преувеличены, - раздраженно заявил
генерал. - Если бы Редль, например, имел квартиру в Вене, то ему не надо
было останавливаться в отеле... В Праге он имел всего-навсего двухкомнатную
казенную квартиру, а не нанимал какие-то роскошные апартаменты, как раздули
господа репортеры... Из его послужного списка известно, что несколько лет
назад он получил небольшое наследство, и это даже отмечено в его служебной
аттестации: "владеет недвижимостью". Господа депутаты, судебное следствие
идет, мы строго накажем виновных! Попрошу до окончания следствия не
отвлекать военную прокуратуру беспочвенными сказками!
Слова фон Гетцендорфа вызвали бурю в рейхсрате.
Депутаты оппозиции впервые за много лет сошлись во мнениях с камарильей
эрцгерцога Франца-Фердинанда, критиковавшей престарелого императора и
особенно активно подкапывавшейся под клан генштабистов.
Как! Отказаться от ареста преступника, от полного расследования и
выяснения всего ущерба, принесенного этим славянским изменником двуединой
монархии! Не разыскать его сообщников, не устроить громкого политического
процесса, который позволил бы заодно расправиться со всеми вождями
славянских национальных меньшинств в империи, подрывавшими ее славный
германистический дух! И при всем при том целую ночь высокопоставленные
штаб-офицеры, как какие-то мелкие сыщики, охраняли отель "Кломзер"! А
статский советник Гайер, шеф политической полиции, лично приводил к присяге,
сберегавшей в тайне все обстоятельства, всех сыщиков, агентов, экспертов и
служащих гостиницы! Господи, до чего же докатилась Дунайская монархия, если
часовое опоздание бека из клуба "Штурм" на матч с ферейном "Унион" не только
привело немцев к проигрышу на футбольном поле, но до основания потрясло всю
Австро-Венгрию, вызвало взрыв бешенства в Берлине!
...Запросы и комментарии наворачивались друг на друга, как снежный ком,
в тот самый момент, когда в столице империи - Вене - предстояло оглашение
приказа гарнизонного коменданта о порядке предстоящих торжественных воинских
похорон бывшего полковника императорского и королевского Генерального штаба
Альфреда Редля, а военный оркестр в Россауской казарме репетировал траурные
марши, под которые три батальона упражнялись в ношении венков и прочих
почетных церемониях. Как и полагается, к похоронам по первому разряду были
заказаны венки от военных и гражданских учреждений, воинских частей, с
которыми Редль поддерживал отношения по службе.
Однако в самый день похорон рано утром с курьерами был внезапно
разослан циркуляр коменданта, гласивший: "Погребение бывшего полковника,
господина Альфреда Редля, должно произойти с сохранением абсолютной тайны.
Настоящим приказом отменяется ранее изданный по этому поводу приказ
коменданта города Вены. Полковник Бюркль".
Приказ Бюркля вызвал новую волну критики в адрес бестолкового военного
командования, особенно этих напыщенных идиотов из Генерального штаба. Но
общественная критика нисколько не помешала тому, что тело Редля вопреки его
предсмертной записке было вскрыто, а затем в простом лазаретном фургоне
доставлено на Центральное кладбище. При погребении не присутствовало ни
одного офицера. Брат покойного оплатил все расходы, которые составили менее
пятисот крон. На скромную могилу номер 38 в 29-м ряду 79-й группы
Центрального кладбища Вены никто не принес цветов в первые дни после того,
как тело полковника Альфреда Редля было предано земле. Только спустя неделю
мальчишка-посыльный торопливо положил большой букет. Агенты, на этот раз
исправно дежурившие в кладбищенской сторожке, схватили мальчугана. Тут же
его строго допросили, кто же передал цветы. Посыльный страшно перепугался,
но рассказал сквозь слезы, что какой-то господин, явно военный по выправке,
дал ему крону на вокзале перед отходом поезда, наказав снести букет на
могилу старого полкового товарища...
Когда сыщики доложили всю историю майору Ронге, он только хмыкнул и
спросил, не назвал ли господин свой полк - Петербургский или Киевский?
Агенты поняли, что начальство изволило пошутить, и обещали удвоить
бдительность. Но поиски господина, соответствовавшего описаниям посыльного,
разумеется, так ни к чему не привели.
Тем временем в Праге в бывшей квартире бывшего полковника все рукописи,
документы, книги и фотографические пластинки, которые имели отношение к
агентурной деятельности Редля, были уложены в большой сундук, доставленный в
Вену лично полковником Урбанским. Ведение дальнейшего следствия в Праге было
поручено двум аудиторам - доктору Леопольду фон Майербаху и доктору
Владимиру Дакупилу. Нотариус сделал опись имущества, и, поскольку
требовалось освободить квартиру для преемника Редля полковника Зюндермана,
мебель, личные вещи и оборудование фотолаборатории было передано на аукцион,
который состоялся 30 ноября того же года.
И снова нерасторопность военных властей монархии сыграла с ними злую
шутку. Какой-то пражский гимназист приобрел на этой распродаже по дешевке
прекрасный фотоаппарат. Принеся домой, юноша принялся его изучать. Когда он
открыл заднюю крышку, в камере оказалась непроявленная пластинка. Новый
владелец проявил снимок в физическом кабинете своей гимназии и обомлел. На
стекле отпечаталась копия с грифом "строго секретно" дополнительного листа к
книге Генерального штаба "И-15". Это была инструкция по перевозке воинских
подразделений во время войны. Разумеется, снимок в тот же день доставили
корпусному командиру барону Гислюку, а тот отправил его нарочным в Вену.
Находка гимназиста сразу стала известна газетчикам, случай этот вышел
на страницы печати, вызвав очередной скандал в Вене и Праге. Оппозиционная и
крайне правая часть журналистов, недолюбливавших зазнаек из Генерального
штаба, вновь использовала этот повод для того, чтобы позлословить о порядках
в этом почтенном органе, расследовательные комиссии которого не удосужились
даже заглянуть в фотоаппараты и утеряли таким образом неизвестно еще сколько
архисекретных документов.
Восьмидесятитрехлетний монарх и его многочисленная придворная партия,
которую поддерживал Генеральный штаб и все командование армии, считали
историю, так сильно скомпрометировавшую Австро-Венгрию, несчастьем, которому
ничем нельзя уже помочь.
Другого мнения придерживались наследник престола эрцгерцог
Франц-Фердинанд и его многочисленные сторонники в чиновничьем аппарате
империи и в торгово-промышленных кругах. Эрцгерцог, который платил военным
презрением за их нелюбовь к нему, находил факт падения Редля типичным для
армии и всеми способами пытался возбудить преследования против
высокопоставленных особ. Один из самых оголтелых пангерманистов
Австро-Венгрии, Франц-Фердинанд весьма болезненно воспринимал резкие упреки,
которые посыпались на союзников из Берлина, когда там, во-первых, поняли,
что Конрад фон Гетцендорф хотел было утаить всю историю с Редлем, дабы не
компрометировать Генеральный штаб перед немцами, а во-вторых, выразили
крайнее неудовольствие фактическим отсутствием расследования масштабов
"работы" Редля.
Обширная переписка через нарочных бурно разгоралась между Потсдамом и
Конопиште. Вильгельм II не считал нужным щадить гордость наследника
австро-венгерского престола. В каждом своем письме он то и дело возвращался
к случаю с Редлем, чтобы уязвить двоюродного братца. Кайзер требовал навести
порядок в армии. В конце концов эрцгерцог не стерпел упреков из Берлина и
помчался специальным поездом в Вену из своего чешского имения, где проводил
большую часть времени.
Едва поезд успел прибыть на Центральный вокзал столицы, как
Франц-Фердинанд ринулся в ожидавший его автомобиль и без чинов свиты, лишь с
одним адъютантом отправился на Штубенринг, в военное министерство. Молча, не
обращая внимания на вытянувшихся в струнку часовых, наследный принц
проскочил в кабинет Урбанского. Не здороваясь, он подошел к полковнику и
раздраженно заговорил:
- Это не по-христиански - поощрять к самоубийству! Самоубийство всегда
было неугодным богу делом, но, если кто-то еще протягивает свою руку, чтобы
помочь осуществить его, это уже варварство! Да, да! Варварство!.. Как можно
допустить, чтобы человек умер, не приобщившись святых тайн?! Даже если бы он
был тысячу раз негодяем. Всякая сволочь, которую вешают, хотя бы у виселицы
получает церковное благословление! Этого предателя я бы тоже с удовольствием
вздернул, да, вздернул, но перед вздергиванием хорошенько бы допросил, чтобы
выявить сообщников! В Берлине считают, что у Редля остались сообщники, а вы
их покрыли этим самоубийством...
- Ваше высочество, - позволил себе прервать злобную речь эрцгерцога
полковник Урбанский, - никто не приказывал Редлю кончать с собой!
- Достаточно и того, что вы не удержали его от самоубийства. А теперь
мы бессильны что-либо расследовать... Бес-силь-ны!
Закончив тираду, наследник резко повернулся и почти бегом покинул
комнату. Он смерил на прощанье колючим взглядом всех офицеров, собравшихся в
приемной по случаю его неожиданного визита, после чего помчался в Шенбрунн к
своему престарелому родичу и политическому антагонисту.
Фыркающий экипаж эрцгерцога подкатил к парадному входу во дворец, лакеи
согнулись в поясном поклоне перед его высочеством, но он и здесь не удостоил
никого взглядом.
Франц-Иосиф уже закончил разбор всех государственных бумаг. Теперь
государь просто так сидел за своим вычурных форм белым столом и не мигая
смотрел в пространство.
Несмотря на взаимное озлобление, которое царило в душах эрцгерцога
Франца-Фердинанда и престарелого монарха, прислуга никогда не должна была
видеть малейших проявлений нелюбезности дяди к племяннику, тем паче
наоборот. Правило соблюдалось свято и в Шенбрунне.
Франц-Иосиф в трудом поднялся со своего кресла, сделал вид, что
обнимает эрцгерцога за плечи. Его рот со втянутыми старческими губами под
густыми седыми усами, переходящими в пышные бакенбарды, прошамкал какое-то
подобие приветствия. Затем немощный император вновь опустился в теплое
кресло.
Движением руки эрцгерцог удалил из кабинета секретаря его величества,
для которого, собственно, и разыгрывалась эта комедия нежного приветствия и
душевного объятия, и сразу же приступил к сути дела. Отношения между
родственниками были весьма натянутые, поэтому наследник начал совершенно
официально:
- Ваше величество! Случай а гнусным предателем Редлем показал, что вся
система военной службы в империи должна быть почищена железной метлой! -
Эрцгерцог говорил медленно и спокойно, но в его спокойствии клокотал скрытый
гнев. - Особенно быстро следует реорганизовать военное училище - главным
поставщик командиров в армию. Моя инспекция доносит, что в нем царят
вопиющие беспорядки! Шпионское дело Яндржика и такой же случай с Фирбасом,
дело об убийстве посредством отравления, в котором замешан Годрихтер, и,
наконец, скандальное дело Редля доказывают, поскольку все названные лица
были воспитанниками этого училища, что система его воспитания и мораль
прогнили насквозь!
- Нет, - спокойно ответствовал монарх.
- Следует также сменить корпусных командиров, начальников дивизий и
всех основных руководителей военного министерства, - продолжал высказывать
свои требования эрцгерцог, никак не отреагировав на излюбленную реплику
старца. - Необходимо полное обновление состава Генерального штаба. Туда надо
привлечь во что бы то ни стало представителей старых аристократических
немецких семейств, не могущих запятнать честь мундира предательством! Нужно
побороть существующий в армии предрассудок, что аристократы могут служить
только в кавалерии!
Старый император не мигая смотрел на племянника. "Эх, молод он еще и
горяч. Как бы не погубил империю!" - думал старец. Слова едва доносились до
его сознания, Франц-Иосиф не вникал в их смысл, поскольку все, что он решал,
было заранее продумано и взвешено секретарями, министрами, чиновниками, а
ему оставалось только своей подписью придать решению силу. Однако император
твердо усвоил одну истину за все шестьдесят пять лет правления, которое
начиналось в эпоху революций 1848 года и приблизилось к рубежу, когда
вот-вот разразится небывалая европейская война, основная задача которой, по
мнению всех венценосцев, - укрепить и сохранить незыблемыми порядки
предыдущего, XIX века, усмирить чреватые революциями народные толпы. Эта
истина определяла всю политику монархии: военная каста - надежнейшая опора
трона. Нельзя колебать и раскачивать эту основу, подвергая ее общественной
критике, тем паче репрессиям за упущения по службе. Особенно верил старый
император в Генеральный штаб и его офицеров, которые составляли особый клан