Керр Катарина. Заклятье тьмы

   – Король Элдифа обещал выложить за сына огромную кучу золота, – сказал Глин. – Но мне не так нужны деньги, как спокойные границы. Я планирую затянуть переговоры как можно дольше, и он предупрежден, что его сын будет казнен, если он вздумает сделать налет, пока Мэйл находится у меня.
   – Несомненно, это будет сдерживать его, мой сеньор, по меньшей мере, первое время.
   – Вот и я на это надеюсь. Мне очень не хочется на самом деле казнить беспомощного пленника. В конце концов, Элдиф может выражать свои претензии на трон, атакуя земли Кантрэй. На севере их разделяет длинная общая граница. – Король мягко улыбнулся. – Посмотрим, как будет чувствовать себя Слумар, когда окажется кусочком мяса, зажатым в челюстях.
   Одной из этих челюстей, конечно, был Даннин и королевская армия, которые продвигались на север. Всякий раз, когда возвращался курьер, Невин расспрашивал его о Гвенивер, и всегда тот отвечал ему с благоговейным страхом, что она не только прекрасно себя чувствует, но вдохновляет всю армию. Говорили, что на ней стоит божья печать. Невин полагал, что большинство людей видели в ней одну из тех немногих везучих, кого боги непосредственно наделяли силой и удачей. Он, конечно, смотрел на это по-другому, потому что знал, что такое боги: громадные сосредоточения силы во Внутреннем Мире, которые соответствуют либо части материального мира, либо части сознания человека. За многие тысячелетия поклоняющиеся богам создали их образы и влили в них энергию, пока они, казалось, не стали по праву людьми. Каждый, кто знает, как создать подходящие мысленные образы и произнести соответствующие молитвы – причем, их не обязательно повторять слово в слово – может связаться с сосредоточениями силы и черпать оттуда энергию для своих собственных нужд. Жрец соприкасается с этими сосредоточениями в слепой вере; обладатель Двуумера хладнокровно, зная, что он делает, скорее создает бога сам, нежели бог создает его; Гвенивер случайно открыла в своем женском сознании уголок, который женщины были вынуждены скрывать на протяжении последних семи сотен лет. Вне храма Обряда Тьмы, который бы научил ее, она была похожа на ребенка, который пытается взять огонь руками, потому что он такой красивый, и постоянно обжигается.
   Все же, хотя Невин и знал, что ее судьба неразделимо связана с Двуумером, клятва запрещала ему открыто вмешиваться в ее жизнь. Все, что он мог позволить себе, это завоевать ее доверие, делать случайные намеки и надеяться, что однажды она сама задаст нужные вопросы. Конечно, если она проживет достаточно долго. Он мог только молиться, чтобы в этом году скорее наступила зима. Тогда военная кампания будет остановлена до следующего сезона, они будут в крепости вместе, и у него появится возможность стать ее другом.
   Еще месяц бойцы Кермора продвигались вдоль южной границы Кантрэя, безнаказанно нанося удары, потому что Слумар был вынужден отвести войска на запад из-за новой угрозы со стороны Элдифа. Время от времени они сталкивались лицом к лицу с армией порядочного размера, но обычно Даннин избегал давать сражение, больше предпочитая пускать кровь вражеским эшелонам с провиантом, чем терять своих людей. Наконец Слумар совсем отчаялся и затеял битву, ловким маневром оттеснив армию Даннина к реке Белавер. Хотя фактически победа была за Кермором, и люди Слумара были отброшены на север к Святому Городу, Даннин понес огромные потери.
   Вечером, когда Даннин шел по полю сражения, где его люди все еще продолжали собирать раненых, он подумал, что еще одна такая битва сокрушит его армию. Рядом с ним находилась Гвенивер, такая же грязная и потная, как все его бойцы, ее лицо и плечи были забрызганы кровью. Даннина пугало то безразличие, с которым она смотрела на растерзанные тела. Несмотря на то, что он любил красоту сражений, ему было невыносимо видеть своих людей убитыми. Для него идеальным вариантом битвы было что-то из старинных сказаний, когда воины благородного происхождения вызывали друг друга на поединок, а остальное войско подбадривало их криками.
   – Видимо, нам придется отходить, – сказал он внезапно.
   – Вам лучше знать, раз уж мы возвращаемся.
   – Мы можем возвращаться, а можем и не возвращаться. В условиях перемирия с Элдифом, возможно, я мог бы временно забрать из Форта Кермор стражу, но не думаю, что буду это делать. Конечно, окончательное решение должен принять сам король.
   Она повернула голову и с раздражением посмотрела на него.
   – Ее святейшеству не стоит забывать, что нам нужны люди, чтобы послать их этой осенью против Кабана. Там прольется больше крови, может быть достаточно, чтобы она насытилась.
   Гвенивер обиженно отвернулась и оставила его, направляясь к своему войску. С минуту он смотрел, как она удалялась. Он очень хотел, чтобы она вызывала в нем отвращение, он хотел не думать о ней, как о женщине вообще, как требовала того ее клятва. Хотя ему было далеко до благочестия, он верил в богов и прекрасно сознавал, что рискует навлечь на себя их гнев, желая видеть присягнувшую жрицу в своей постели. Все же, когда она ему улыбалась или просто шагала рядом, его похоть становилась такой сильной, что ему было трудно дышать. Даннин дал себе слово, что, если придет время разделить армию на две части, он позаботится о том, чтобы она оказалась в одной, а он в другой.
   Ему было бы легче забыть о своем страстном желании, если бы рядом с ней не было Рикина. Тем временем, как они медленно возвращались на юг, в Кермор, Даннин иногда замечал, как она разговаривала со своим капитаном, так интимно, так близко, что он задался вопросом, не нарушила ли она уже свою клятву с простым всадником. Ему всегда нравился Рикин, но сейчас, когда Даннин смотрел на этого ненавистного человека, его снедала ревность. Раньше он даже восхищался Рикином, его непоколебимостью, спокойствием, отвагой, легкостью в обращении с подчиненными. Теперь, время от времени его стала посещать мысль отправить Рикина на верную смерть, бросив в безнадежную атаку.
   Наконец они вернулись в Кермор, и Даннин обнаружил, что ему стало еще труднее подавлять свои чувства. Он делал все, что в его силах, чтобы избегать Гвенивер, но оставались еще упражнения с мечом. Хотя он высмеивал свои чувства, называя себя не иначе как жеребцом, в действительности он любил ее, и мысль о ее возможной смерти страшила его. Он твердо решил научить Гвенивер всем приемам, которые знал сам, чтобы компенсировать ее недостаточный вес и длину рук.
   Каждое утро они дрались по несколько часов. Хотя у них были только тупые мечи и легкие тренировочные щиты, иногда соперничество превращалось в настоящий поединок. С ней что-то происходило, она становилась неистовой, и вместо легких учебных прикосновений награждала Даннина тяжелыми ударами лезвия, что приводило его в бешенство и вынуждало отвечать ей тем же. Так они сражались несколько минут, затем, повинуясь какому-то полусознательному взаимному соглашению, прекращали поединок и возвращались к более культурным упражнениям. Хотя Даннин всегда выходил победителем в этих поединках, он никогда не чувствовал, что полностью ее контролирует. Он мог ставить ей синяки все утро, но на следующий день она начинала все сначала, оттесняя его к краю площадки тяжелыми ударами. Он начал подумывать, что она твердо решила одолеть его.
   С возвращением в крепость Даннину стало труднее не замечать Рикина. Он часто видел, как они вместе смеялись над какой-нибудь шуткой, как Рикин близко наклонялся к ней, когда они шли по двору, и даже вместе играли в кости на мелкую монету, как пара всадников. Время от времени Рикин приходил посмотреть на их занятия. Он стоял на краю площадки для тренировок, как пожилая женщина, сопровождающая молодую госпожу на прогулках, не говоря ни слова, затем, когда урок заканчивался, он уходил с ней. Так как у Даннина не было оправданной причины прогнать вон капитана, подчиненного знатной особы, ему приходилось с этим мириться.
   Однажды утром, когда они беседовали возле конюшен, Даннин был достаточно взбешен, чтобы подойти к ним и ввязаться в разговор. Ему просто не нравилось то, как Рикин ей улыбался. Приближаясь к ним, Даннин нечаянно услышал какую-то странную шутку о кроликах.
   – Доброе утро, – поздоровался Даннин. – Вы что-то говорили о кроликах, госпожа?
   – О! Рико – большой специалист по ловле кроликов силками, которые он повсюду носит, и я просто спросила, не поймает ли он мне несколько Кабанов.
   Даннину совсем не понравилось, что она назвала Рикина уменьшительным именем.
   – Это то, чему ты научился на ферме? – грубо спросил он.
   – Да, мой господин, – ответил Рикин. – Многому научишься, если ты – сын фермера. Например, как отличить породистого скакуна от паршивой клячи.
   – А что ты этим хочешь сказать? – Даннин положил руку на рукоять меча.
   – То, что я уже сказал, мой господин. – Рикин сделал то же.
   Грязно выругавшись, Даннин обнажил меч. Он увидел блеск металла; затем рука почувствовала жгучую боль, и его меч полетел на землю. Чертыхаясь, он шагнул назад, а Гвенивер в этот момент ударила плашмя лезвием меча по руке Рикина. Она заставила их разойтись.
   – Это уж слишком, слышите вы, оба! – заорала она. – Что, я похожа на сучку во время течки?
   Рикин вложил в ножны меч и отошел назад.
   – Клянусь всеми богами, я убью первого из вас, кто начнет это снова, даже если меня за это казнят. Вы оба меня понимаете?
   Рикин развернулся и побежал, направляясь к казармам. Даннин потер больное запястье и сердито посмотрел на удалявшегося соперника. Гвенивер направила острие своего меча ему в грудь.
   – Если ты начнешь разбираться с ним в поле, и если он после этого умрет, я убью тебя.
   Не оставалось никакого сомнения, что именно так она и сделает. Отказываясь отвечать, он поднял меч с булыжной мостовой. Только тогда он заметил толпу зевак, которые внимательно наблюдали, ухмылялись и несомненно думали, что лорд воспринимает их насмешки на свой счет. В слепой ярости Даннин зашагал назад в крепость и взбежал вверх по лестнице в свою комнату. Он бросился на кровать и лежал, дрожа от гнева. Все же, постепенно ярость оставила его и уступила место холодной беспомощности. Ну что ж, если эта сука предпочла своего вонючего фермера, то пусть она его и получит! Богиня сразу накажет их обоих, если они вздумают вместе делить ложе. Он вздохнул и сел, сознавая, что скорее всего ничего подобного они не делают. Теперь ему придется обуздать свою ревность, сказал он сам себе, чтобы не поддаться ярости, еще более сильной, чем страсть.
   Остаток дня Рикин избегал встречи с Гвенивер, но за вечерней трапезой в большом зале он почувствовал, что его взгляд прикован к ней, сидящей на возвышении с остальной знатью. Для него было сущей пыткой вспоминать, как он опозорился перед ней. Он забыл о Богине. Было ясно, как божий день, что в тот момент он думал о ней, только как о женщине, а не как о священной жрице, которую представляла собой эта женщина. Для него не служило оправданием и то, что Даннин допустил ту же ошибку. Богиня выбрала ее, и это означало все. Когда Рикин закончил трапезу, он взял второй бокал эля и пил его медленными глотками, размышляя: каким образом он может искупить свой грех, но не перед Гвенивер, а перед Богиней? Ему вовсе не хотелось погибнуть в следующем сражении только потому, что Она захочет видеть его убитым.
   – Идешь в казарму? – спросил Дагвин. – Сыграем в кости.
   – Я подойду через пару минут. Хочу переговорить со старым знахарем.
   – О чем?
   – Тебя это не касается.
   Пожав плечами, Дагвин поднялся и вышел. Рикин не знал, почему он вдруг решил спросить Невина о Богине Тьмы, но старик казался таким мудрым, что стоило попробовать. Невин сидел за столом посередине зала и заканчивал трапезу, углубившись в разговор с оружейным мастером. Рикин решил подождать, пока он закончит, и потом выйти вместе с ним. Постепенно люди Волка выходили из-за стола, и наконец он остался один на маленьком островке тишины среди шумного зала. Он налил третий бокал и снова уселся на скамейку, проклиная оружейного мастера за долгую болтовню.
   – Капитан! – услышал он голос за своей спиной.
   Это был лорд Олдак. Он стоял, держась большими пальцами за пояс. Хотя Рикин никак не мог простить его за то, что он оскорбил Гвенивер, назвав девкой, он поднялся и поклонился, к чему обязывал ранг Олдака.
   – Мне нужно с тобой поговорить. Давай куда-нибудь выйдем.
   Рикин последовал за ним через заднюю дверь на прохладный двор. Они встали в конусе света, льющегося через окно, и Олдак подождал, пока пройдут мимо две служанки.
   – Что за стычка произошла сегодня между тобой и Даннином? – спросил Олдак.
   – Прошу вашу светлость извинить меня, но я не думаю, что это касается вас хоть самым малейшим образом.
   – О, конечно нет. Просто проклятое любопытство. Один из пажей рассказал, что лорд Даннин оскорбил ее святейшество, а ты заступился за нее.
   Было искушением солгать и позволить распространиться этой менее постыдной сплетне.
   – Это неправда, мой господин. Я сказал одну вещь, которую лорд Даннин неправильно понял, а моя госпожа вмешалась.
   – Да, наш ублюдок крайне раздражительный, не правда ли? – Достаточно странно, но Олдак выглядел явно огорченным. – Ладно, мне просто было интересно.
   Когда Рикин вернулся в зал, Невина там уже не было. Мысленно проклиная Олдака, он нашел пажа, который сказал, что старик вернулся к себе в комнату. Рикин колебался, он боялся беспокоить человека, о котором все говорили, что он владеет Двуумером; но в конце концов, если хорошенько не задобрить Богиню, на карту ставится его жизнь. Он поднялся к Невину в комнату, где старик перебирал травы при свете фонаря.
   – Вы здесь, добрый человек? – спросил Рикин. – Могу я с вами поговорить?
   – Конечно, молодой человек. Заходи и закрывай дверь.
   Так как у Невина был только один стул, Рикин неудобно встал у стола и посмотрел на травы, от которых исходил сладковатый аромат.
   – Ты плохо себя чувствуешь? – спросил Невин.
   – О, нет. Я пришел не за снадобьями. Похоже, вы действительно мудрый человек. Вы не знаете случайно, примет ли Богиня Тьмы молитву от мужчины?
   – Почему бы нет? Ведь Бел выслушивает молитвы женщин.
   – Это хорошо. Понимаете, я не могу просить мою госпожу. Боюсь, я оскорбил Богиню, но еще больше я обидел госпожу. Я подумал, может я могу примириться с Ней от своего имени, потому что не очень хочется быть убитым в следующем походе. Но это так трудно, ведь у Нее даже нет храма, куда можно было бы пойти.
   Невин посмотрел на него загадочным взглядом, который выражал что-то среднее между раздражением и восхищением.
   – Не сомневаюсь, Богиня поймет это, – сказал Невин. – В известном смысле Ей не нужен храм, потому что ночь – Ее дом, тьма – Ее жертвенник.
   – Вы когда-то были жрецом, добрый человек?
   – Нет, жрецом я не был, но читал много священных книг.
   – Ну что ж, хорошо. Следует ли мне принести Ей что-нибудь в жертву? Похоже, богам это нравится.
   – Да, они любят это. – С минуту Невин поразмышлял с очень важным выражением лица. – Я дам тебе кусочек корня мандрагоры. Он похож на человека и, к тому же, наделен Двуумером. Глубокой ночью спустишься к реке, бросишь его в воду и помолишься, чтобы Она приняла его вместо тебя и простила.
   – Большое спасибо, добрый человек, покорнейше благодарю вас. Я заплачу вам за корень.
   – В этом нет никакой нужды. Я не хочу видеть, что ты совершил ошибку и был убит, потому что ты веришь, что Богиня ожесточилась против тебя.
   Рикин завернул драгоценную мандрагору в кусок ткани и спрятал в рубашке, затем вернулся к казармам. Он лежал на своей койке и думал, что же скажет Богине, ведь он хотел выбрать самые нужные слова. Сознание того, что он тоже может поклоняться Ей, наполнило его торжественным спокойствием. «Тьма – Ее жертвенник»; ему понравилось, как старый Невин сказал это. В один прекрасный день, когда придет его время, он опустится в Ее руки и будет мирно и спокойно лежать во тьме, страдания и боль этой бесконечной войны останутся по ту сторону.
   – Дагвин? – спросила Гвенивер. – А где Рикин?
   Дагвин обернулся и быстро окинул взглядом конюшню.
   – Черт бы меня побрал, если я знаю, госпожа, – ответил он. – Минуту назад был здесь.
   Гвенивер поспешила наружу, где светило яркое утреннее солнце, и обошла вокруг конюшен. «Он намеренно избегает меня», – подумала Гвенивер, и предположение подтвердилось, когда она наконец поймала его. Он быстро посмотрел на нее, затем потупил взгляд.
   – Идем со мной, Рико.
   – Если моя госпожа приказывает.
   – Черт возьми! Перестань красться, поджавши хвост, как пес, отведавший кнута! Я совсем на тебя не сержусь. Но если мне пришлось поставить Даннина на место, я должна была быть справедливой, так ведь?
   Рикин посмотрел на нее и улыбнулся, лицо мгновенно повеселело. Ей нравилось, когда он так улыбался.
   – Вы правы, – сказал он. – Все равно, я так страдал из-за этого.
   – Все позади, я так думаю.
   Они миновали складские помещения, несколько порожних фургонов и вышли за конюшни. Здесь они нашли спокойное солнечное место возле крепостной стены. Они сидели спиной к сараю и смотрели на возвышавшуюся громаду из серого камня, которая скрывала их внутри и держала врага снаружи.
   – Вот что я хочу сказать, – начала Гвенивер. – Тебе нужно найти в крепости девушку. Мы останемся здесь до конца жизни.
   Рикин вздрогнул, будто она дала ему пощечину.
   – Что с тобой? – спросила она.
   – Ничего.
   – Не обманывай! Что случилось?
   Рикин вздохнул и почесал затылок, как будто это помогало ему думать.
   – Ну, допустим, я найду девушку. Как вы к этому отнесетесь? Мне кажется, что вы… Черт, будь оно все проклято!
   – Кажется, что я буду завидовать ей? Буду, но это мое бремя, не твое. Я выбрала Богиню.
   Он улыбнулся, глядя в землю.
   – Вы действительно стали бы ей завидовать?
   – Стала бы.
   Он опустил голову и уставился на брусчатку, словно считая булыжники.
   – Я думал об этом, – сказал он наконец. – Здесь есть девушка или две, которые мне как будто нравятся, а одна из них ужасно влюблена в меня. Вот вчера мы гуляли с ней, и я был уверен, что запросто могу уложить ее в постель, если не буду против поделиться удовольствием с еще двумя-тремя парнями. Прежде я никогда перед этим не останавливался. Но вдруг я понял, что она мне глубоко безразлична, и ушел.
   Несколько минут он молчал.
   – Я никогда не буду счастлив с другой девушкой. Я слишком сильно люблю вас. И любил все эти годы.
   – Но ты просто еще не нашел подходящую девушку.
   – Зачем вы смеетесь надо мною, Гвен? По правде говоря, мне не хочется жить. Вы не боитесь смерти, так ведь? Об этом говорят ваши глаза, когда вы бросаетесь в атаку. Так вот, я не намерен жить ни минутой дольше вас. Я молился Богине и обещал Ей это.
   Наконец он посмотрел на нее и продолжал:
   – И я подумал, что могу поклясться так же, как вы.
   – Не вздумай! Это совершенно ни к чему, и если ты нарушишь клятву…
   – Не думаете ли вы, что у меня меньше, чем у вас, выдержки?
   – Я хотела сказать не об этом. Просто в этом нет никакой необходимости.
   – Есть. Что большинство мужчин дают любимым девушкам? Дом, вдоволь еды и, время от времени, новое платье. Но, так как у меня никогда не будет возможности дать вам что-нибудь из этого, я дам вам то, что могу.
   Он одарил ее легкой, светлой улыбкой, которая ей всегда так нравилась.
   – Хотите вы того или нет, Гвен, вы никогда не увидите меня с другой женщиной, и не услышите о ней.
   Она почувствовала себя хозяйкой, которая держала на кухне старый горшок, чтобы в один прекрасный день почистить его и обнаружить, что он сделан из чистого серебра.
   – Рико, я никогда не нарушу мою клятву. Ты это понимаешь?
   – А если и я не нарушу, почему бы мне не поклясться?
   Она схватила его за руку и почувствовала, как Богиня заставляет ее говорить.
   – Но если когда-нибудь я и нарушу, им будешь ты, а не Даннин. Ты стоишь двух таких как он, не смотря на его титул.
   Он плакал, на его щеках были видны две тонкие полоски от высохших слез.
   – О, боже мой, – прошептал он. – Я последую за вами на тот свет.
   – Если ты вообще последуешь за мной.
   – Рано или поздно все мы окажемся в руках у Богини. Почему меня должен волновать вопрос: когда?
   – Ну что мне остается сказать? Я люблю тебя.
   Он взял ее руку, их пальцы сплелись. Так они просидели долгое время, не произнося ни слова; затем он тяжело вздохнул.
   – Как жаль, что я не могу собрать достаточно денег и купить какое-нибудь украшение, – сказал он, – чтобы подарить его вам в знак нашей любви.
   – У меня та же проблема. Подожди, я знаю. Мы с тобой поклянемся кровью, как делали в Начале Времен.
   Он улыбнулся и кивнул в знак согласия. Она дала ему кинжал, он сделал небольшой разрез на ее запястье, затем разрезал таким же образом свою руку, и они приложили друг к другу кровоточащие раны, чтобы дать крови смешаться. Она готова была заплакать, когда взглянула ему в глаза, потому что у него был очень серьезный вид, и еще потому что это было единственное, так сказать, венчание, которое они могли себе позволить. Затем она ощутила присутствие Богини. Она знала, Госпожа Тьмы была довольна, что ее любовь оказалась такой непорочной и такой суровой, как еще один меч, который положили на Ее жертвенник. Рикин наклонился и поцеловал Гвенивер, всего лишь один раз, затем они разошлись.
   Немногим позже, в то же утро, бесцельно бродя по крепости, они зашли к Невину в сад, где старик, стоя на коленях, суетился над своими растениями. Когда они его окликнули, он поднялся, вытирая о штаны грязные руки.
   – Утро доброе, – сказал он. – До меня дошел слух о том, что вы оба собираетесь вернуться во владения Волка.
   – Собираемся, – ответила Гвенивер. – А еще мы собираемся очистить наши земли от паразитов.
   Невин наклонил голову, попеременно рассматривая то Гвенивер, то Рикина. В глазах застыло холодное выражение.
   – Что это у тебя на руке, Рико? – спросил он. – Похоже, у твоей госпожи такой же разрез.
   Усмехнувшись, она протянула ему руку, и показала пятно запекшейся крови.
   – Рикин и я вместе дали обет. Мы с ним никогда не разделим ложе, но у нас будет одна могила.
   – Глупые юные создания, – прошептал Невин.
   – Как вы думаете, – спросил Рикин, – мы сможем сдержать клятву?
   – О, непременно. Не сомневаюсь, вы с честью выполните данное обещание и получите именно то вознаграждение, которое так хотите – скорую смерть в сражении. И, несомненно, менестрели много лет будут воспевать ваш подвиг.
   – В таком случае, чем вы так обеспокоены? – вмешалась Гвенивер. – Ничего лучшего нам и не надо.
   – Понимаю. – Старик отвернулся. – Именно это и тревожит мое сердце. Ладно, это ваша судьба, не моя.
   Не сказав им больше ни слова, он снова встал на колени и продолжил прополку.
   Этим вечером у Невина не было желания появляться в большом зале, где он увидел бы Гвенивер. Он поднялся к себе в комнату, зажег свечу и долго ходил взад и вперед, размышляя: что происходит с его нацией, что заставляет людей находить удовольствие в страданиях, что заставляет их любить смерть, в то время как остальные народы предпочитают покой и богатство? Да еще эти Гвенивер и Рикин, которые думают, что любят друг друга, в то время как на самом деле они любят мрачную наклонность деверийской души.
   – Но боже мой, – говорил сам себе Невин. – Теперь это не мое дело.
   Свеча оплыла, золотистый огонек едва мерцал. Это было его дело. Либо он сможет помочь им в этой жизни, либо ему придется ждать их следующую жизнь, и с этого дня не только жизнь Гвенивер, но и жизнь Рикина стали его делом. Нарушат они клятву или нет, они связывали себя цепью судьбы, распутать которую могла лишь мудрость короля Брана, разорвать – сила Веркингеторика. Мысль об этих двух героях давних времен еще более омрачила настроение Невина. Чертов кровавый обет, прямо как из старинных сказаний! Ему хотелось все объяснить им, заставить убедиться воочию, что всегда легче падать, чем взбираться, что падение влечет за собой сладостное чувство покоя и силы. Но она бы и слушать не стала. Вероятно, было слишком поздно.
   Невин сел на стул и уставился в пустой очаг. Он чувствовал, что все королевство катится назад по мере того, как гражданские войны крушат и растаптывают достижения цивилизации – культуру, науку, изысканное благородство, заботу о бедняках, все то, на что многие люди потратили долгие годы, пытаясь вложить в деверийские души. «И как много времени должно пройти, прежде чем они снова возьмутся за ум?» – горестно вопрошал Невин. В первый раз за всю свою необыкновенно долгую жизнь он задавал себе вопрос: есть ли какой-нибудь толк от его служения Свету, и есть ли вообще этот Свет, которому он служит, ведь вещи так легко соскальзывали во тьму? Никогда прежде он не сознавал, как же хрупка цивилизация, как она похожа на каплю масла, плавающую в безбрежном черном океане человеческих душ.
   Относительно Гвенивер у Невина была последняя отчаянная надежда. Если бы он только смог заставить ее увидеть, что Двуумер предоставляет больше силы, чем что-либо еще на земле – а она любит силу – он, возможно, мог бы увезти ее подальше от двора. Ее и Рикина тоже, потому что она никогда бы его не оставила. Они бы удалились в дикие северные земли или даже в Бардек. Там он помог бы ей сбросить бремя, которое она на себя взвалила, и снова посмотреть на вещи трезво. Этой же ночью он зашел к ней в комнату поговорить.