Страница:
– Но отсюда открывается более широкий простор, чем из той башни. Мне хочется провести оставшуюся часть моей жизни в Канобэйне, но все зависит от принца Огреторика. Теперь это его владения, а не мои.
– Если у него хватит наглости выгнать вас отсюда, то ему придется поискать себе другого маячника. – Аваскейн замолчал, видно о чем-то подумав. – У моего брата, фермера, гораздо больший надел земли, чем он сам может обработать. Он мог бы поселить нас, если бы до этого дошло дело.
– Спасибо. К тому же, я сам могу немного заработать, как письмописец.
Несколько минут они стояли в тишине.
– Кстати, здесь проходит много кораблей? – спросил Мэйл.
– Очень мало, но ведь никогда не знаешь, когда кому-нибудь понадобится твой свет.
Так как конечной целью Примиллы было представить Мэйла, как человека, совершенно не приспособленного к интригам при дворе, она убедила его написать сыну письмо и открыто выразить в нем свои опасения. Она осталась довольна результатом.
«Мэйл, философ, шлет приветствия Огреторику, принцу Абервина и Канобэйна, своему сыну. Ваше высочество, хотя мне ни разу не доводилось с вами говорить, как отец, я хотел бы быть откровенным с тем, кто моя кровь и плоть. Я прекрасно сознаю, что вы желаете сохранить за собой ваш титул и ваши привилегии при дворе моего брата, его величества короля. У меня нет иного желания, кроме как видеть вас на вашем теперешнем месте. Я стал скромным ученым, которого длительное заточение сделало неспособным воевать, равно как и держать бразды правления. Единственное, чего мне хочется – это прожить остаток жизни в моей прежней загородной резиденции в Канобэйне или, если так будет угодно вашему высочеству, простым деревенским жителем. Вы можете передать мне ответное послание через Примиллу, главу артели красильщиков.
Я боюсь жить при дворе. У меня нет ни малейшего желания отведать яда через несколько недель после того, как я наконец обрел долгожданную свободу.
Ваш отец, Мэйл, философ».
Когда она закончила читать, Мэйл откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с лукавой улыбкой.
– Это должно сработать прекрасно, – сказала она.
– Хорошо. Знаете, странно себя чувствуешь, когда приходится проявлять смирение в отношениях с собственным сыном. Раз им оказалось недостаточным развенчать меня, теперь я отрекся сам. Но в этом деле нужно быть предельно щепетильным и аккуратным, как сказал бы наш Аваскейн.
Вернувшись в Абернаус, Примилла выждала один день, прежде чем вручить письмо по адресу. Это позволило ей узнать все последние новости. Так как двор, да что там двор – весь город полнился слухами, как улей пчелами, у каждого из друзей Примиллы нашлась полезная для нее информация. Король и в самом деле отправил к границе эскорт гвардейцев, чтобы сопровождать Мэйла, но вместо него они встретили керморского советника Невина и принца Кобрина, которые сказали им, что Мэйл решил путешествовать в одиночку. Каждый видел в этом вероломство, но не со стороны Кермора, а со стороны Огреторика.
– Я бы сказал, что в этих бегах они ставят не на ту лошадь, – сказал Кадли. – Если здесь действительно имеет место предательство, то за ним стоит не принц, а принцесса. Вполне вероятно, что она подослала к Мэйлу несколько преданных ей людей.
– Правда? А если предположить, что философ жив, есть ли какие-нибудь догадки, где он может находиться?
– Есть много разных догадок, но сейчас у всех на устах, что Мэйл примкнул к мятежникам Пирдона, которые предоставили ему убежище, чтобы досадить Элдифу. К счастью, они слишком слабы, чтобы помочь ему взобраться на трон; по крайней мере – пока что слабы. В конце концов, коль человек некогда был принцем, кто сможет обвинить его, если он попытается вернуть себе свое место?
Наутро Примилла нанесла визит принцу и принцессе. Лицо Камлады вытянулось, было похоже, что она провела много бессонных ночей, Огреторик выглядел просто расстроенным.
– Ваше высочество. Я пришла с письмом от вашего отца, адресованным вам.
Огреторик вскочил с места, как ужаленный. Камлада поникла и смотрела на Примиллу широко открытыми глазами, когда та вручала принцу свиток.
– А где вы встретили моего отца?
– На дороге. Ваше высочество знает, что я много путешествую. Казалось, он был чем-то сильно огорчен и, когда я сказала, что возвращаюсь в Абернаус, попросил меня передать это письмо.
– О, здесь стоит печать Абервина. – Огреторик рассматривал свиток. – Должно быть, это та самая, которая была у него, когда он попал в плен.
Когда он читал письмо, глаза Камлады выражали огромный страх, который был ей так не к лицу.
– Итак, – произнес наконец Огреторик, – это должно положить конец слухам о том, что мы убили его по дороге. Боюсь, мне не стоило этого говорить, добрая госпожа, но в последние несколько недель у меня на сердце лежал такой тяжкий груз.
– Понимаю вас, ваше высочество. Несомненно, вы очень беспокоились за жизнь вашего отца.
– О, я ужасно переживал.
То, как он говорил, не оставляло сомнений в искренности его слов. Это лишний раз подтвердилось, когда он с презрением швырнул письмо своей жене на колени. Камлада подняла голову, взяла письмо и начала читать. Примилла видела движения, происходившие в ее ауре, где страх и подозрение кружились вихрем, как демоны.
– Моя госпожа довольна? – процедил сквозь зубы Огреторик.
– А мой господин думает, что я могу быть недовольной?
Когда супруги встретились взглядами, Примилла отвернулась и стала рассматривать растения, вьющиеся по стенам комнаты. Минуту спустя Огреторик отошел в сторону, что-то тихо ворча.
– Позвольте мне проводить вас до дверей, добрая госпожа, – сказал он. – Огромное вам спасибо за письмо.
Больше он не сказал ни слова, пока они не удалились от принцессы на почтительное расстояние.
– Вы мне можете сказать, где Мэйл? – спросил он наконец.
– В Канобэйне, ваше высочество.
– Почему-то я так и предполагал. Послушайте, не говорите об этом никому, пока я сам все не устрою. Моя дорогая женушка, узнав об этом, только лишний раз испортит себе нервы.
Каждое утро Мэйл и Гавра совершали долгую прогулку вдоль утесов, глядя на морской простор. Так как во время заточения его часто посещали воспоминания о Канобэйне, до сих пор казалось невероятным, что наконец он был здесь, ощущал солнечное тепло и вдыхал свежие, резкие запахи моря. Ближе к вечеру он часто поднимался на башню маяка и сидел возле чаши с золой, наблюдая за дорогой. Время летело, и он начал подумывать: сколько дней такого блаженства было отпущено ему богами? Каждый новый день, проведенный в ожидании ответа из Абернауса, становился дурным знамением, означающим непрекращающиеся интриги при дворе.
Тем не менее, когда ответ пришел, он застал Мэйла врасплох. Философ находился в своем кабинете и что-то рисовал на пергаменте, как вдруг в комнату вбежал сын Аваскейна, Марил.
– Ваше высочество! У ворот стоят двадцать пять человек и с ними ваш сын.
Почти не соображая, что он делает, Мэйл схватил со стола перочинный ножик и выбежал на улицу, но всадники спокойно спрыгивали с коней, не проявляя враждебных намерений. Мэйлу не составило особого труда отыскать среди них принца, потому что его сын был поразительно похож на своего отца. Улыбаясь, Огреторик подошел к Мэйлу и протянул ему руку.
– Отец, я бесконечно рад тебя видеть. Мне рассказывали о тебе всю жизнь, и наконец мы встретились.
– Я тоже очень рад нашей встрече. – Мэйл пожал ему руку.
– Твое письмо тронуло мне сердце. Клянусь, тебе нечего бояться.
– Значит двор так сильно переменился с тех пор, как я был там в последний раз.
– Конечно, у меня нашлось немало подлых советчиков, если ты это имеешь в виду. Но знай, я убью любого, кто поднимет на тебя руку.
Он говорил так искренне, что Мэйл чуть не заплакал.
– В таком случае, я бесконечно тебе благодарен.
Огреторик повернулся и посмотрел на брок и на башню маяка.
– Знаешь, я никогда прежде здесь не бывал. Когда я был ребенком, мама сюда не ездила, потому что мысль о том, как любил это место ты, заставляла ее горько плакать. Когда я повзрослел, то большую часть времени проводил на войне. Это место твое. Я передаю его тебе, а король великодушно жалует вместе с ним титул. У меня в сумке находится письменная грамота.
– Боже мой! Это большая щедрость с твоей стороны.
Он пожал плечами, все еще глядя в сторону.
– Я должен сказать еще кое о чем, – продолжал Огреторик. – Несколько лет назад, когда они послали письмо о твоем низложении, все были уверены, что Глин прикажет тебя казнить. Я непременно бы уговорил короля не отправлять письмо, но к сожалению в это время меня не было при дворе.
Наконец он посмотрел на Мэйла.
– Моя жена подстроила так, чтобы я отсутствовал на тех советах, на которых король принял свое решение. Я узнал об этом намного позже.
– Я не хочу, чтобы это лежало на тебе тяжким бременем. Вряд ли король услышал бы твою просьбу. Но попрошу тебя об одном одолжении. Сделай так, чтобы мне никогда не пришлось увидеть твою супругу.
– Я отстраняю ее от двора. Пусть живет в каком-нибудь тихом, уединенном месте.
Суровые нотки в его голосе дали Мэйлу понять, что его сын избрал наилучший из всех возможных способов наказать свою жену.
Утром Огреторик попрощался, пообещав вернуться, как только закончатся летние сражения. Мэйл махал ему рукой, стоя у ворот, затем пошел искать Гавру, которая в это время изучала двор возле огорода Скуны.
– Чем это ты занимаешься? – спросил он.
– Я подумала убрать отсюда булыжники и сделать на этом месте садик, в котором я могла бы выращивать свои травы. Скуна говорит, что здесь много солнечного света.
– Теперь я все понимаю. А потом люди годами будут говорить о странной госпоже Гавре из Канобэйна и ее травах.
– Никакая я не госпожа. Я отказываюсь ей быть.
– Ты не можешь отказываться. Ты решила свою судьбу, когда вышла за меня замуж. Знаешь, многие девушки добились титула с помощью своего очарования, но ты – первая из тех, кого я знаю, которая завоевала свой титул с помощью жаропонижающих лечебных отваров.
Гавра засмеялась, и Мэйл поцеловал ее, затем они заключили друг друга в объятия и долго стояли под теплыми лучами солнца.
III
ЛЕТО, 1063 г.
– Если у него хватит наглости выгнать вас отсюда, то ему придется поискать себе другого маячника. – Аваскейн замолчал, видно о чем-то подумав. – У моего брата, фермера, гораздо больший надел земли, чем он сам может обработать. Он мог бы поселить нас, если бы до этого дошло дело.
– Спасибо. К тому же, я сам могу немного заработать, как письмописец.
Несколько минут они стояли в тишине.
– Кстати, здесь проходит много кораблей? – спросил Мэйл.
– Очень мало, но ведь никогда не знаешь, когда кому-нибудь понадобится твой свет.
Так как конечной целью Примиллы было представить Мэйла, как человека, совершенно не приспособленного к интригам при дворе, она убедила его написать сыну письмо и открыто выразить в нем свои опасения. Она осталась довольна результатом.
«Мэйл, философ, шлет приветствия Огреторику, принцу Абервина и Канобэйна, своему сыну. Ваше высочество, хотя мне ни разу не доводилось с вами говорить, как отец, я хотел бы быть откровенным с тем, кто моя кровь и плоть. Я прекрасно сознаю, что вы желаете сохранить за собой ваш титул и ваши привилегии при дворе моего брата, его величества короля. У меня нет иного желания, кроме как видеть вас на вашем теперешнем месте. Я стал скромным ученым, которого длительное заточение сделало неспособным воевать, равно как и держать бразды правления. Единственное, чего мне хочется – это прожить остаток жизни в моей прежней загородной резиденции в Канобэйне или, если так будет угодно вашему высочеству, простым деревенским жителем. Вы можете передать мне ответное послание через Примиллу, главу артели красильщиков.
Я боюсь жить при дворе. У меня нет ни малейшего желания отведать яда через несколько недель после того, как я наконец обрел долгожданную свободу.
Ваш отец, Мэйл, философ».
Когда она закончила читать, Мэйл откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с лукавой улыбкой.
– Это должно сработать прекрасно, – сказала она.
– Хорошо. Знаете, странно себя чувствуешь, когда приходится проявлять смирение в отношениях с собственным сыном. Раз им оказалось недостаточным развенчать меня, теперь я отрекся сам. Но в этом деле нужно быть предельно щепетильным и аккуратным, как сказал бы наш Аваскейн.
Вернувшись в Абернаус, Примилла выждала один день, прежде чем вручить письмо по адресу. Это позволило ей узнать все последние новости. Так как двор, да что там двор – весь город полнился слухами, как улей пчелами, у каждого из друзей Примиллы нашлась полезная для нее информация. Король и в самом деле отправил к границе эскорт гвардейцев, чтобы сопровождать Мэйла, но вместо него они встретили керморского советника Невина и принца Кобрина, которые сказали им, что Мэйл решил путешествовать в одиночку. Каждый видел в этом вероломство, но не со стороны Кермора, а со стороны Огреторика.
– Я бы сказал, что в этих бегах они ставят не на ту лошадь, – сказал Кадли. – Если здесь действительно имеет место предательство, то за ним стоит не принц, а принцесса. Вполне вероятно, что она подослала к Мэйлу несколько преданных ей людей.
– Правда? А если предположить, что философ жив, есть ли какие-нибудь догадки, где он может находиться?
– Есть много разных догадок, но сейчас у всех на устах, что Мэйл примкнул к мятежникам Пирдона, которые предоставили ему убежище, чтобы досадить Элдифу. К счастью, они слишком слабы, чтобы помочь ему взобраться на трон; по крайней мере – пока что слабы. В конце концов, коль человек некогда был принцем, кто сможет обвинить его, если он попытается вернуть себе свое место?
Наутро Примилла нанесла визит принцу и принцессе. Лицо Камлады вытянулось, было похоже, что она провела много бессонных ночей, Огреторик выглядел просто расстроенным.
– Ваше высочество. Я пришла с письмом от вашего отца, адресованным вам.
Огреторик вскочил с места, как ужаленный. Камлада поникла и смотрела на Примиллу широко открытыми глазами, когда та вручала принцу свиток.
– А где вы встретили моего отца?
– На дороге. Ваше высочество знает, что я много путешествую. Казалось, он был чем-то сильно огорчен и, когда я сказала, что возвращаюсь в Абернаус, попросил меня передать это письмо.
– О, здесь стоит печать Абервина. – Огреторик рассматривал свиток. – Должно быть, это та самая, которая была у него, когда он попал в плен.
Когда он читал письмо, глаза Камлады выражали огромный страх, который был ей так не к лицу.
– Итак, – произнес наконец Огреторик, – это должно положить конец слухам о том, что мы убили его по дороге. Боюсь, мне не стоило этого говорить, добрая госпожа, но в последние несколько недель у меня на сердце лежал такой тяжкий груз.
– Понимаю вас, ваше высочество. Несомненно, вы очень беспокоились за жизнь вашего отца.
– О, я ужасно переживал.
То, как он говорил, не оставляло сомнений в искренности его слов. Это лишний раз подтвердилось, когда он с презрением швырнул письмо своей жене на колени. Камлада подняла голову, взяла письмо и начала читать. Примилла видела движения, происходившие в ее ауре, где страх и подозрение кружились вихрем, как демоны.
– Моя госпожа довольна? – процедил сквозь зубы Огреторик.
– А мой господин думает, что я могу быть недовольной?
Когда супруги встретились взглядами, Примилла отвернулась и стала рассматривать растения, вьющиеся по стенам комнаты. Минуту спустя Огреторик отошел в сторону, что-то тихо ворча.
– Позвольте мне проводить вас до дверей, добрая госпожа, – сказал он. – Огромное вам спасибо за письмо.
Больше он не сказал ни слова, пока они не удалились от принцессы на почтительное расстояние.
– Вы мне можете сказать, где Мэйл? – спросил он наконец.
– В Канобэйне, ваше высочество.
– Почему-то я так и предполагал. Послушайте, не говорите об этом никому, пока я сам все не устрою. Моя дорогая женушка, узнав об этом, только лишний раз испортит себе нервы.
Каждое утро Мэйл и Гавра совершали долгую прогулку вдоль утесов, глядя на морской простор. Так как во время заточения его часто посещали воспоминания о Канобэйне, до сих пор казалось невероятным, что наконец он был здесь, ощущал солнечное тепло и вдыхал свежие, резкие запахи моря. Ближе к вечеру он часто поднимался на башню маяка и сидел возле чаши с золой, наблюдая за дорогой. Время летело, и он начал подумывать: сколько дней такого блаженства было отпущено ему богами? Каждый новый день, проведенный в ожидании ответа из Абернауса, становился дурным знамением, означающим непрекращающиеся интриги при дворе.
Тем не менее, когда ответ пришел, он застал Мэйла врасплох. Философ находился в своем кабинете и что-то рисовал на пергаменте, как вдруг в комнату вбежал сын Аваскейна, Марил.
– Ваше высочество! У ворот стоят двадцать пять человек и с ними ваш сын.
Почти не соображая, что он делает, Мэйл схватил со стола перочинный ножик и выбежал на улицу, но всадники спокойно спрыгивали с коней, не проявляя враждебных намерений. Мэйлу не составило особого труда отыскать среди них принца, потому что его сын был поразительно похож на своего отца. Улыбаясь, Огреторик подошел к Мэйлу и протянул ему руку.
– Отец, я бесконечно рад тебя видеть. Мне рассказывали о тебе всю жизнь, и наконец мы встретились.
– Я тоже очень рад нашей встрече. – Мэйл пожал ему руку.
– Твое письмо тронуло мне сердце. Клянусь, тебе нечего бояться.
– Значит двор так сильно переменился с тех пор, как я был там в последний раз.
– Конечно, у меня нашлось немало подлых советчиков, если ты это имеешь в виду. Но знай, я убью любого, кто поднимет на тебя руку.
Он говорил так искренне, что Мэйл чуть не заплакал.
– В таком случае, я бесконечно тебе благодарен.
Огреторик повернулся и посмотрел на брок и на башню маяка.
– Знаешь, я никогда прежде здесь не бывал. Когда я был ребенком, мама сюда не ездила, потому что мысль о том, как любил это место ты, заставляла ее горько плакать. Когда я повзрослел, то большую часть времени проводил на войне. Это место твое. Я передаю его тебе, а король великодушно жалует вместе с ним титул. У меня в сумке находится письменная грамота.
– Боже мой! Это большая щедрость с твоей стороны.
Он пожал плечами, все еще глядя в сторону.
– Я должен сказать еще кое о чем, – продолжал Огреторик. – Несколько лет назад, когда они послали письмо о твоем низложении, все были уверены, что Глин прикажет тебя казнить. Я непременно бы уговорил короля не отправлять письмо, но к сожалению в это время меня не было при дворе.
Наконец он посмотрел на Мэйла.
– Моя жена подстроила так, чтобы я отсутствовал на тех советах, на которых король принял свое решение. Я узнал об этом намного позже.
– Я не хочу, чтобы это лежало на тебе тяжким бременем. Вряд ли король услышал бы твою просьбу. Но попрошу тебя об одном одолжении. Сделай так, чтобы мне никогда не пришлось увидеть твою супругу.
– Я отстраняю ее от двора. Пусть живет в каком-нибудь тихом, уединенном месте.
Суровые нотки в его голосе дали Мэйлу понять, что его сын избрал наилучший из всех возможных способов наказать свою жену.
Утром Огреторик попрощался, пообещав вернуться, как только закончатся летние сражения. Мэйл махал ему рукой, стоя у ворот, затем пошел искать Гавру, которая в это время изучала двор возле огорода Скуны.
– Чем это ты занимаешься? – спросил он.
– Я подумала убрать отсюда булыжники и сделать на этом месте садик, в котором я могла бы выращивать свои травы. Скуна говорит, что здесь много солнечного света.
– Теперь я все понимаю. А потом люди годами будут говорить о странной госпоже Гавре из Канобэйна и ее травах.
– Никакая я не госпожа. Я отказываюсь ей быть.
– Ты не можешь отказываться. Ты решила свою судьбу, когда вышла за меня замуж. Знаешь, многие девушки добились титула с помощью своего очарования, но ты – первая из тех, кого я знаю, которая завоевала свой титул с помощью жаропонижающих лечебных отваров.
Гавра засмеялась, и Мэйл поцеловал ее, затем они заключили друг друга в объятия и долго стояли под теплыми лучами солнца.
III
Летом 797 года на пятидесятом году жизни от сердечного приступа скончался Глин, гвербрет Кермора, претендент на деверийский трон. Хотя Невин постоянно заботился о здоровье короля, смерть пришла так неожиданно, что старик ничем не смог помочь. Утром Глин выехал из города во главе своего войска; в полдень они привезли домой его мертвое тело. Его хватил удар, когда он взбирался на коня, а через несколько минут он умер. Тем временем как скорбящая жена и служанки омывали и укладывали тело покойного, его старший сын, Камлан, в большом зале перед лицом своих преданных вассалов принимал на себя бразды правления. Верховный жрец Бела сначала благословил его, а затем прикрепил к шотландке огромную круглую брошь – символ королевской власти. Когда вассалы начали подходить по одному, чтобы преклонить колено перед новым сюзереном, Невин незаметно вышел из переполненного зала и направился в свои комнаты. Ему пришла пора покидать Кермор.
Поздно вечером, когда Невин паковал свои вещи, к нему поднялся паж и сказал, что новый король хочет видеть его у себя. Камлан уже перебрался в королевские апартаменты и сейчас стоял у очага, где когда-то беспокойно мерил шагами комнату его отец. В свои тридцать лет новый король выглядел грузным, но достаточно статным, был похож на своего отца, держался открыто, хотя несколько высокомерно.
– Говорят, вы собираетесь нас покинуть, – сказал Камлан. – А я надеялся, что вы будете служить мне, как служили моему отцу.
– Мой сеньор очень добр. – Невин вздохнул, так как предстояло солгать. – Но смерть вашего отца явилась тяжелым ударом для такого старика, как я. Мой сеньор, у меня нет больше сил служить при дворе. Оставшиеся несколько лет я хотел бы прожить спокойно, воздавая честь памяти вашего покойного родителя.
– Очень благородное желание. Тогда, в качестве награды за долгие годы службы, я с удовольствием пожаловал бы вам немного земли где-нибудь неподалеку от Кермора.
– Король бесконечно великодушен, но было бы лучше, если бы он оказал такую честь людям помоложе. У меня есть родственники, которые дадут мне приют. В конце концов, все пожилые люди возвращаются к своим родным.
Покинув Кермор, Невин направился в Канобэйн навестить Мэйла и Гавру. Хотя вдоль границы с Элдифом шли ожесточенные бои, Невин под видом старого, убогого знахаря без особого труда пересек расположения войск и пошел по побережью Элдифа. Жарким летним днем, когда вдоль дороги цвели дикие розы, он подошел к крепости. Вместо старого герба принцев Абервина над воротами висела эмблема в виде двух обнявшихся барсуков и девиз: «Мы знаем свое дело».
Когда Невин с лошадью и мулом вошел внутрь, ему навстречу с радостными приветствиями выбежал Мэйл. Он выглядел загоревшим, окрепшим, широко улыбался, схватил руку Невина двумя руками и крепко пожал.
– Я очень рад вас видеть. Как вы оказались здесь, вдали от важных государственных дел? – спросил Мэйл.
– Глин умер, и я оставил двор.
– Умер? Я не знал об этом.
– Мой друг, похоже, вы опечалены.
– В некотором смысле да. Как бы то ни было, Глин был самым великодушным покровителем ученых. Он кормил меня целых двадцать лет. За такой срок можно проникнуться преданностью к кому угодно. Но вы заходите, заходите. Гавра будет рада видеть вас, и мы покажем вам нашу маленькую дочку.
Кроме маленькой дочки у Мэйла нашлось еще одно сокровище – очень редкая книга, которую он обнаружил в храме Умма во время одной из своих немногочисленных поездок в Абервин. Ночью они по очереди читали вслух выдержки из древнего перевода диалога руманского мудреца Тулла Кикрина и долго не ложились спать, обсуждая неординарные размышления ученых мужей Начала Времен.
– Она мне стоила огромных денег, – заметил Мэйл. – Гавра даже подумала, что я сошел с ума; возможно, она права. Но жрецы сказали, что это единственная книга Кикрина, которая дошла до нас со времени великого изгнания.
– Это так. И очень жаль, что у нас нет других таких. В старой повести говорится, что Кикрин был очень похож на вас: принц руманов, лишившийся власти за то, что поддержал незаконную претензию на трон румана. Остаток жизни он посвятил философии.
– Надеюсь, его изгнание было не слишком суровым, однако овчинка стоила выделки – теперь мы читаем его «Тосканские беседы». В моей новой книге я собираюсь использовать его довод против самоубийства. Его главный герой очень удачно заметил, что все мы похожи на караульных, которых назначили боги, мы сами не знаем для какой цели. Поэтому, убить себя – все равно, что оставить свой пост.
– Кажется припоминаю, что когда-то очень давно я говорил об этом одному совсем еще юному принцу.
Мэйл от души рассмеялся.
– Было дело, и мой учитель оказался прав. Кстати, я давно собираюсь вам что-то сказать. Если хотите, вы можете провести здесь остаток своей жизни. Правда, я не обещаю вам изысканное великолепие, но зимой вам здесь будет тепло.
– Вы так добры, что я и вправду могу поддаться искушению. Но у меня есть родственники, к которым я направляюсь.
– Родственники? Конечно, у вас, должно быть, есть родня. А я-то думал, что все обладатели Двуумера вырастают из земли.
– Как лягушки из теплой тины? Не так уж сильно мы отличаемся от всех остальных.
Однажды рано утром, когда семья еще спала, Невин незаметно ушел, лишь для того, чтобы избежать сцены горького расставания. Отъехав на приличное расстояние, он оглянулся и увидел тусклый свет Канобэйна, прорезавший с высокой башни предрассветную тьму. Он знал, что больше никогда не увидит Мэйла. Как жаль, что у него не было родственников, к которым он мог бы пойти. Конечно, у него была дальняя родня, но все эти люди находились либо по одну, либо по другую сторону воюющих дворов, куда он временно не хотел приходить. Все объяснялось очень просто, ему нужно было сделать видимость того, что он умер. Через много лет в тех местах, где когда-то знали старого знахаря, появится другой Невин. Но тогда уже никто не будет задавать ему нескромные вопросы о его неестественно долгой жизни.
Он решил направиться в какой-нибудь дальний уголок на территории Кантрэй, где он мог бы применить свои навыки, чтобы помогать простым людям разорванного на куски королевства. Он задавал себе вопрос: где он снова найдет Брангвен, если, конечно, она уже где-то обрела жизнь в новом теле? Ему ничего не оставалось делать, как пойти туда, куда подсказывала интуиция и предоставить себя судьбе. Горестно вздохнув, он пустил своего коня по дороге, идущей на север. При всем при том, что другим людям его долгая жизнь показалась бы чудесной, сам он очень устал.
Что касается Мэйла, лорда Канобэйна, то он прожил со своей женой много счастливых лет; они умерли с разницей всего в несколько дней, дожив до глубокой старости. Так как добрая слава Мэйла, как мудреца, росла, он стал известен под именем «Мэйл Провидец», дававшимся как титул тем людям, которых в Начале Времен называли «вейты». Хотя в Дэвери народ называл бы его Мэйл Гвейд, на элдифском диалекте его имя стало звучать Мэйлвейд и на долгие годы перешло его потомкам.
Поздно вечером, когда Невин паковал свои вещи, к нему поднялся паж и сказал, что новый король хочет видеть его у себя. Камлан уже перебрался в королевские апартаменты и сейчас стоял у очага, где когда-то беспокойно мерил шагами комнату его отец. В свои тридцать лет новый король выглядел грузным, но достаточно статным, был похож на своего отца, держался открыто, хотя несколько высокомерно.
– Говорят, вы собираетесь нас покинуть, – сказал Камлан. – А я надеялся, что вы будете служить мне, как служили моему отцу.
– Мой сеньор очень добр. – Невин вздохнул, так как предстояло солгать. – Но смерть вашего отца явилась тяжелым ударом для такого старика, как я. Мой сеньор, у меня нет больше сил служить при дворе. Оставшиеся несколько лет я хотел бы прожить спокойно, воздавая честь памяти вашего покойного родителя.
– Очень благородное желание. Тогда, в качестве награды за долгие годы службы, я с удовольствием пожаловал бы вам немного земли где-нибудь неподалеку от Кермора.
– Король бесконечно великодушен, но было бы лучше, если бы он оказал такую честь людям помоложе. У меня есть родственники, которые дадут мне приют. В конце концов, все пожилые люди возвращаются к своим родным.
Покинув Кермор, Невин направился в Канобэйн навестить Мэйла и Гавру. Хотя вдоль границы с Элдифом шли ожесточенные бои, Невин под видом старого, убогого знахаря без особого труда пересек расположения войск и пошел по побережью Элдифа. Жарким летним днем, когда вдоль дороги цвели дикие розы, он подошел к крепости. Вместо старого герба принцев Абервина над воротами висела эмблема в виде двух обнявшихся барсуков и девиз: «Мы знаем свое дело».
Когда Невин с лошадью и мулом вошел внутрь, ему навстречу с радостными приветствиями выбежал Мэйл. Он выглядел загоревшим, окрепшим, широко улыбался, схватил руку Невина двумя руками и крепко пожал.
– Я очень рад вас видеть. Как вы оказались здесь, вдали от важных государственных дел? – спросил Мэйл.
– Глин умер, и я оставил двор.
– Умер? Я не знал об этом.
– Мой друг, похоже, вы опечалены.
– В некотором смысле да. Как бы то ни было, Глин был самым великодушным покровителем ученых. Он кормил меня целых двадцать лет. За такой срок можно проникнуться преданностью к кому угодно. Но вы заходите, заходите. Гавра будет рада видеть вас, и мы покажем вам нашу маленькую дочку.
Кроме маленькой дочки у Мэйла нашлось еще одно сокровище – очень редкая книга, которую он обнаружил в храме Умма во время одной из своих немногочисленных поездок в Абервин. Ночью они по очереди читали вслух выдержки из древнего перевода диалога руманского мудреца Тулла Кикрина и долго не ложились спать, обсуждая неординарные размышления ученых мужей Начала Времен.
– Она мне стоила огромных денег, – заметил Мэйл. – Гавра даже подумала, что я сошел с ума; возможно, она права. Но жрецы сказали, что это единственная книга Кикрина, которая дошла до нас со времени великого изгнания.
– Это так. И очень жаль, что у нас нет других таких. В старой повести говорится, что Кикрин был очень похож на вас: принц руманов, лишившийся власти за то, что поддержал незаконную претензию на трон румана. Остаток жизни он посвятил философии.
– Надеюсь, его изгнание было не слишком суровым, однако овчинка стоила выделки – теперь мы читаем его «Тосканские беседы». В моей новой книге я собираюсь использовать его довод против самоубийства. Его главный герой очень удачно заметил, что все мы похожи на караульных, которых назначили боги, мы сами не знаем для какой цели. Поэтому, убить себя – все равно, что оставить свой пост.
– Кажется припоминаю, что когда-то очень давно я говорил об этом одному совсем еще юному принцу.
Мэйл от души рассмеялся.
– Было дело, и мой учитель оказался прав. Кстати, я давно собираюсь вам что-то сказать. Если хотите, вы можете провести здесь остаток своей жизни. Правда, я не обещаю вам изысканное великолепие, но зимой вам здесь будет тепло.
– Вы так добры, что я и вправду могу поддаться искушению. Но у меня есть родственники, к которым я направляюсь.
– Родственники? Конечно, у вас, должно быть, есть родня. А я-то думал, что все обладатели Двуумера вырастают из земли.
– Как лягушки из теплой тины? Не так уж сильно мы отличаемся от всех остальных.
Однажды рано утром, когда семья еще спала, Невин незаметно ушел, лишь для того, чтобы избежать сцены горького расставания. Отъехав на приличное расстояние, он оглянулся и увидел тусклый свет Канобэйна, прорезавший с высокой башни предрассветную тьму. Он знал, что больше никогда не увидит Мэйла. Как жаль, что у него не было родственников, к которым он мог бы пойти. Конечно, у него была дальняя родня, но все эти люди находились либо по одну, либо по другую сторону воюющих дворов, куда он временно не хотел приходить. Все объяснялось очень просто, ему нужно было сделать видимость того, что он умер. Через много лет в тех местах, где когда-то знали старого знахаря, появится другой Невин. Но тогда уже никто не будет задавать ему нескромные вопросы о его неестественно долгой жизни.
Он решил направиться в какой-нибудь дальний уголок на территории Кантрэй, где он мог бы применить свои навыки, чтобы помогать простым людям разорванного на куски королевства. Он задавал себе вопрос: где он снова найдет Брангвен, если, конечно, она уже где-то обрела жизнь в новом теле? Ему ничего не оставалось делать, как пойти туда, куда подсказывала интуиция и предоставить себя судьбе. Горестно вздохнув, он пустил своего коня по дороге, идущей на север. При всем при том, что другим людям его долгая жизнь показалась бы чудесной, сам он очень устал.
Что касается Мэйла, лорда Канобэйна, то он прожил со своей женой много счастливых лет; они умерли с разницей всего в несколько дней, дожив до глубокой старости. Так как добрая слава Мэйла, как мудреца, росла, он стал известен под именем «Мэйл Провидец», дававшимся как титул тем людям, которых в Начале Времен называли «вейты». Хотя в Дэвери народ называл бы его Мэйл Гвейд, на элдифском диалекте его имя стало звучать Мэйлвейд и на долгие годы перешло его потомкам.
ЛЕТО, 1063 г.
Стоял чудесный летний день, солнечные лучи отражались в водах реки Лит. Лорд Камдел, некогда ответственный за королевскую купальню, ехал на лошади вдоль берега и напевал беспорядочные обрывки из знакомых ему песен; слова он вспоминал с большим трудом. Дело в том, что в последнее время у него стали часто случаться провалы в памяти; например, он совершенно не понимал, почему он сейчас едет по безлюдной холмистой местности провинции Ир Аудглин. Время от времени Камдел задавал себе этот вопрос, но как он ни ломал себе голову, не мог найти ответа. Ему казалось вполне естественным то, что он находится здесь, в сотнях миль от двора, и везет в сумке загадочный груз драгоценностей. Камдел знал, что это он похитил сокровища, но уже не помнил, зачем он это сделал и кто был их владельцем.
– Должно быть, я пьян, – обратился он к своему чалому мерину. – Но даже если это и так, что занесло меня в такую даль?
Мерин фыркнул, словно его тоже мучил этот вопрос.
Через несколько миль дорога делала крутой поворот, огибая излучину реки, и Камдел, миновав его, увидел трех всадников. В помутненном рассудке лорда мелькнула мысль, что они ждут именно его. Конечно, это Саркин и Аластир, а тот третий – по всей видимости брат Саркина! Несомненно он приехал сюда, чтобы поменять драгоценности на еще более драгоценный опиум. Наконец то все приобрело смысл.
– Очень рад нашей встрече, мой друг, – сказал Аластир. – Вы готовы идти с нами?
Камдел уже собрался согласиться, как вдруг его посетила внезапная мысль. «Не ходи! – говорил внутренний голос. – Они сделают тебе плохо!» Мысль была настолько настойчивой, что, не теряя ни секунды, Камдел повернул своего коня.
– Это что за новости? – проворчал Саркин и пришпорил коня в погоню за лордом.
«Беги!» – кричал его внутренний голос.
Вняв совету, Камдел вонзил шпоры в бока мерину, тот собрался пуститься галопом, но вдруг заржал в предсмертной агонии и стал на дыбы. Камдел быстро наклонился вперед и схватился за шею животного. Он увидел, как сверкнуло лезвие меча и перерезало коню горло. Едва он успел высвободить из стремени ноги и спрыгнуть вниз, как мерин тяжело рухнул наземь, чуть не подмяв под себя лорда. Нащупывая рукоятку меча, Камдел попробовал встать на ноги, но в этот момент почувствовал сильный удар по затылку и провалился во тьму.
– Саркин, ты просто молодец, – сказал Аластир. – Эви, сходи за сумками! Нам нужно спешить.
– Жаль лошадь, – сказал Саркин, наклонившись над Камделом. – Теперь нам придется украсть для него другую.
– А я вот подумал, что нам было бы лучше просто прикончить его, и делу конец. Наше положение сейчас намного опаснее, чем хотелось бы думать. Не забывай, что идет война, и на дороге нам может встретиться патруль.
Саркин посмотрел на него, выражая взглядом неповиновение.
– Понимаю, я обещал, но… – Аластир колебался, вспоминая слова Старика о своей ненависти к нему. – Ну ладно, не так уж много он весит. Ты можешь везти его связанным на своей лошади, пока мы не найдем другую.
– Спасибо, учитель. Кроме того, мы можем использовать его для нашего ритуала.
– Да, и сегодня же ночью. Боже мой, как я истощен!
Прибежал Эви и принес сумки. Конечно, Аластиру ужасно не терпелось здесь же открыть их и бросить жадный взгляд на сокровища, но они были очень ограничены во времени. Он беспокойно посмотрел вокруг, ибо опасался, что к ним может подъехать какой-нибудь знатный господин со своим войском. Камдел сулил им одни проблемы. Аластиру было очень неприятно сознавать, что Саркин может ненавидеть его после всего того, чему он его научил. Но сейчас было не время раздумывать о таких вещах; ненавидит его Саркин или нет, он был очень полезен, и с ним надо было считаться.
Его голова раскалывалась от пульсирующей боли; рядом были чьи то руки. Но где он? Едет на лошади. Куда-то. Камдел открыл глаза и увидел зеленый луг. Аудглин. Он попробовал освободиться. Со стоном повернулся в седле и понял, что его ноги привязаны к стремени.
– Очухался? – спросил Саркин.
Теперь Камдел осознал, что позади него сидит Саркин и не дает ему упасть. По звуку он догадался, что за ними едут другие лошади. Перед глазами плясала панорама зеленого луга.
– Прошу прощения за то, что мне пришлось ударить вас по голове, – продолжал Саркин, – но мы не могли по-другому сбросить вас с лошади. Скоро, очень скоро вам будет лучше.
– Чего вы от меня хотите?
Саркин улыбнулся и тихо проворчал:
– Ты узнаешь об этом сегодня ночью.
Камдел совсем обессилел и больше ничего не спрашивал. Хотя лорд был неплохо обучен владеть оружием и даже вышел победителем из нескольких поединков, он никогда не ездил на войну и не попадал в ситуации, где требовалось приложить действительно большие усилия. Боль затмила его рассудок, и оставшуюся часть долгого пути он провел в забытьи.
Наконец они подъехали к ферме, которая вот уже несколько лет стояла заброшенной, если судить по полуразрушенным стенам, окружающим ее, и по прорехам в крытой соломой крыше дома фермера. Пока остальные спешивались, Саркин разрезал веревки, которыми были привязаны к стремени ноги Камдела, стащил его с коня, и, подталкивая впереди себя, завел его внутрь дома, в большую полукруглую комнату, некогда служившую кухней. По всему полу были разбросаны походные принадлежности, у очага лежала груда одеял.
– Ложись и отдохни, – сказал Саркин. – Но на всякий случай я свяжу тебя по рукам и ногам.
Когда Саркин связал его, Камдел лег неподвижно и попытался не шевелить головой, потому что каждое движение вызывало нестерпимую боль. В комнату вошли остальные, разговаривая меж собой о награбленном добре; затем они вышли в другую комнату. Камдел попытался уснуть, но вдруг яростно застонал:
– Он пропал! Должно быть, он выпал, когда убили коня! Все на месте, кроме Великого Камня Запада. Саркин, седлай коня. Его надо найти!
Великий Камень Запада. Что же это такое? Камдел лишь смутно помнил название, но из-за страшной головной боли он уже ничего не соображал. Он потерял сознание и видел ужасный сон о том, как Аластир допрашивает его насчет этого загадочного камня.
Когда он снова проснулся, была ночь, в очаге горел огонь. Рядом на полу сидели Аластир, Эви и Саркин и негромко разговаривали между собой, в их голосах звучала холодная ненависть. Камдел очень обрадовался, когда подумал, что они скорее всего не нашли камень. Хотя, попытавшись пошевелиться, он невольно застонал, боль в голове немного утихла.
– Дайте ему что-нибудь поесть и попить, – сказал Аластир. – Я хочу провести ритуал как можно скорее. Это астральное путешествие совсем лишило меня сил.
Сердце Камдела застучало, как барабан. Ему на память пришли все сказания о злых колдунах, которые он когда-либо слышал. К нему подошел Саркин.
– Мы – не торговцы наркотиками, как ты о нас думал, – сказал он и опустился на колени. – Скоро ты узнаешь о нас немного больше правды. Сначала тебе ужасно не понравится то, что я буду с тобой делать, но потом, я думаю, ты найдешь в этом необыкновенную прелесть.
Когда Саркин развязал ему руки, они задрожали так сильно, что Камдел едва удерживал мех с водой, который дал ему Саркин. Но, так как ему ужасно хотелось пить, он заставил себя успокоиться и стал хлебать воду жадными глотками. Саркин смотрел на него с легкой улыбкой, от которой у лорда пробегали по спине мурашки.
– Есть хочешь? – спросил Саркин.
– Нет, – ответил Камдел, переводя дыхание. – Прошу вас, отпустите меня. Мой отец очень богат, он меня выкупит. Пожалуйста, отпустите меня!
– О, ты больше никогда не увидишь своего отца, дружище. Ты поедешь с нами в Бардек, а когда ты мне надоешь, мы продадим тебя в рабство. Думаю, тебе было бы лучше попытаться мне угодить, иначе я очень быстро от тебя устану.
При этих словах Камдел понял, какая ему уготована участь. Он невольно отпрянул назад, Саркин лишь засмеялся над ним.
– Скорее всего, ему просто кусок в горло не лезет, – вмешался Аластир. – Развяжи ему ноги и уведи.
Когда Саркин поставил его на ноги, Камдел чуть не потерял равновесие. Он был связанным так долго, что едва мог идти. Его затащили в другую комнату, где на стене висел кусок черного бархата, расшитый непонятными знаками и абстрактными магическими рисунками – сигилами. На крючках висели свечные фонари и наполняли помещение тусклым светом; в углу находилось кадило, источавшее мягкий запах фимиама. В полу посереди комнаты был прорублен люк с вделанным толстым железным кольцо, который по-видимому вел в погреб или какое-то хозяйственное помещение.
– Должно быть, я пьян, – обратился он к своему чалому мерину. – Но даже если это и так, что занесло меня в такую даль?
Мерин фыркнул, словно его тоже мучил этот вопрос.
Через несколько миль дорога делала крутой поворот, огибая излучину реки, и Камдел, миновав его, увидел трех всадников. В помутненном рассудке лорда мелькнула мысль, что они ждут именно его. Конечно, это Саркин и Аластир, а тот третий – по всей видимости брат Саркина! Несомненно он приехал сюда, чтобы поменять драгоценности на еще более драгоценный опиум. Наконец то все приобрело смысл.
– Очень рад нашей встрече, мой друг, – сказал Аластир. – Вы готовы идти с нами?
Камдел уже собрался согласиться, как вдруг его посетила внезапная мысль. «Не ходи! – говорил внутренний голос. – Они сделают тебе плохо!» Мысль была настолько настойчивой, что, не теряя ни секунды, Камдел повернул своего коня.
– Это что за новости? – проворчал Саркин и пришпорил коня в погоню за лордом.
«Беги!» – кричал его внутренний голос.
Вняв совету, Камдел вонзил шпоры в бока мерину, тот собрался пуститься галопом, но вдруг заржал в предсмертной агонии и стал на дыбы. Камдел быстро наклонился вперед и схватился за шею животного. Он увидел, как сверкнуло лезвие меча и перерезало коню горло. Едва он успел высвободить из стремени ноги и спрыгнуть вниз, как мерин тяжело рухнул наземь, чуть не подмяв под себя лорда. Нащупывая рукоятку меча, Камдел попробовал встать на ноги, но в этот момент почувствовал сильный удар по затылку и провалился во тьму.
– Саркин, ты просто молодец, – сказал Аластир. – Эви, сходи за сумками! Нам нужно спешить.
– Жаль лошадь, – сказал Саркин, наклонившись над Камделом. – Теперь нам придется украсть для него другую.
– А я вот подумал, что нам было бы лучше просто прикончить его, и делу конец. Наше положение сейчас намного опаснее, чем хотелось бы думать. Не забывай, что идет война, и на дороге нам может встретиться патруль.
Саркин посмотрел на него, выражая взглядом неповиновение.
– Понимаю, я обещал, но… – Аластир колебался, вспоминая слова Старика о своей ненависти к нему. – Ну ладно, не так уж много он весит. Ты можешь везти его связанным на своей лошади, пока мы не найдем другую.
– Спасибо, учитель. Кроме того, мы можем использовать его для нашего ритуала.
– Да, и сегодня же ночью. Боже мой, как я истощен!
Прибежал Эви и принес сумки. Конечно, Аластиру ужасно не терпелось здесь же открыть их и бросить жадный взгляд на сокровища, но они были очень ограничены во времени. Он беспокойно посмотрел вокруг, ибо опасался, что к ним может подъехать какой-нибудь знатный господин со своим войском. Камдел сулил им одни проблемы. Аластиру было очень неприятно сознавать, что Саркин может ненавидеть его после всего того, чему он его научил. Но сейчас было не время раздумывать о таких вещах; ненавидит его Саркин или нет, он был очень полезен, и с ним надо было считаться.
Его голова раскалывалась от пульсирующей боли; рядом были чьи то руки. Но где он? Едет на лошади. Куда-то. Камдел открыл глаза и увидел зеленый луг. Аудглин. Он попробовал освободиться. Со стоном повернулся в седле и понял, что его ноги привязаны к стремени.
– Очухался? – спросил Саркин.
Теперь Камдел осознал, что позади него сидит Саркин и не дает ему упасть. По звуку он догадался, что за ними едут другие лошади. Перед глазами плясала панорама зеленого луга.
– Прошу прощения за то, что мне пришлось ударить вас по голове, – продолжал Саркин, – но мы не могли по-другому сбросить вас с лошади. Скоро, очень скоро вам будет лучше.
– Чего вы от меня хотите?
Саркин улыбнулся и тихо проворчал:
– Ты узнаешь об этом сегодня ночью.
Камдел совсем обессилел и больше ничего не спрашивал. Хотя лорд был неплохо обучен владеть оружием и даже вышел победителем из нескольких поединков, он никогда не ездил на войну и не попадал в ситуации, где требовалось приложить действительно большие усилия. Боль затмила его рассудок, и оставшуюся часть долгого пути он провел в забытьи.
Наконец они подъехали к ферме, которая вот уже несколько лет стояла заброшенной, если судить по полуразрушенным стенам, окружающим ее, и по прорехам в крытой соломой крыше дома фермера. Пока остальные спешивались, Саркин разрезал веревки, которыми были привязаны к стремени ноги Камдела, стащил его с коня, и, подталкивая впереди себя, завел его внутрь дома, в большую полукруглую комнату, некогда служившую кухней. По всему полу были разбросаны походные принадлежности, у очага лежала груда одеял.
– Ложись и отдохни, – сказал Саркин. – Но на всякий случай я свяжу тебя по рукам и ногам.
Когда Саркин связал его, Камдел лег неподвижно и попытался не шевелить головой, потому что каждое движение вызывало нестерпимую боль. В комнату вошли остальные, разговаривая меж собой о награбленном добре; затем они вышли в другую комнату. Камдел попытался уснуть, но вдруг яростно застонал:
– Он пропал! Должно быть, он выпал, когда убили коня! Все на месте, кроме Великого Камня Запада. Саркин, седлай коня. Его надо найти!
Великий Камень Запада. Что же это такое? Камдел лишь смутно помнил название, но из-за страшной головной боли он уже ничего не соображал. Он потерял сознание и видел ужасный сон о том, как Аластир допрашивает его насчет этого загадочного камня.
Когда он снова проснулся, была ночь, в очаге горел огонь. Рядом на полу сидели Аластир, Эви и Саркин и негромко разговаривали между собой, в их голосах звучала холодная ненависть. Камдел очень обрадовался, когда подумал, что они скорее всего не нашли камень. Хотя, попытавшись пошевелиться, он невольно застонал, боль в голове немного утихла.
– Дайте ему что-нибудь поесть и попить, – сказал Аластир. – Я хочу провести ритуал как можно скорее. Это астральное путешествие совсем лишило меня сил.
Сердце Камдела застучало, как барабан. Ему на память пришли все сказания о злых колдунах, которые он когда-либо слышал. К нему подошел Саркин.
– Мы – не торговцы наркотиками, как ты о нас думал, – сказал он и опустился на колени. – Скоро ты узнаешь о нас немного больше правды. Сначала тебе ужасно не понравится то, что я буду с тобой делать, но потом, я думаю, ты найдешь в этом необыкновенную прелесть.
Когда Саркин развязал ему руки, они задрожали так сильно, что Камдел едва удерживал мех с водой, который дал ему Саркин. Но, так как ему ужасно хотелось пить, он заставил себя успокоиться и стал хлебать воду жадными глотками. Саркин смотрел на него с легкой улыбкой, от которой у лорда пробегали по спине мурашки.
– Есть хочешь? – спросил Саркин.
– Нет, – ответил Камдел, переводя дыхание. – Прошу вас, отпустите меня. Мой отец очень богат, он меня выкупит. Пожалуйста, отпустите меня!
– О, ты больше никогда не увидишь своего отца, дружище. Ты поедешь с нами в Бардек, а когда ты мне надоешь, мы продадим тебя в рабство. Думаю, тебе было бы лучше попытаться мне угодить, иначе я очень быстро от тебя устану.
При этих словах Камдел понял, какая ему уготована участь. Он невольно отпрянул назад, Саркин лишь засмеялся над ним.
– Скорее всего, ему просто кусок в горло не лезет, – вмешался Аластир. – Развяжи ему ноги и уведи.
Когда Саркин поставил его на ноги, Камдел чуть не потерял равновесие. Он был связанным так долго, что едва мог идти. Его затащили в другую комнату, где на стене висел кусок черного бархата, расшитый непонятными знаками и абстрактными магическими рисунками – сигилами. На крючках висели свечные фонари и наполняли помещение тусклым светом; в углу находилось кадило, источавшее мягкий запах фимиама. В полу посереди комнаты был прорублен люк с вделанным толстым железным кольцо, который по-видимому вел в погреб или какое-то хозяйственное помещение.