Страница:
Блейн, казалось, был чем-то взволнован. Когда страж заговорил с ним, гвербрет поднялся, надменно держа голову и выпрямляя спину с гордостью, которая чувствовалась во всей его осанке. Он был намного моложе, чем она ожидала, около двадцати двух лет, и поразительно напоминал ей Родри с его темно-синими глазами и черными с отливом волосами. Но, конечно же, ее возлюбленный был гораздо красивее.
– Иди сюда, серебряный клинок, – резко сказал он. – Что за сообщение ты нам принес?
Джилл поспешила к нему и хотела преклонить колено, но из-за долгого сидения в седле ее ноги подкосились, она потеряла равновесие и чуть не растянулась прямо на полу.
– Простите меня, ваша светлость, – сказала она, заикаясь. – Вот уже два дня я скачу на лошади, а перед этим мне пришлось сражаться в битве.
– Черт возьми! Немедленно поднимайся с пола и садись на стул. Паж! Неси сюда мед! Неси тарелку! Живее! Должно быть, парень умирает с голоду.
Прежде чем подоспели напуганные пажи, Блейн взял ее за плечи, помог подняться и усадил на стул. Затем он сунул ей в руку фужер с медом и придвинул к краю стола свою порцию еды, о которой он уже позабыл.
– Держу пари, что я знаю в чем дело, – сказал он. – На этом проклятом перевале опять неспокойно.
– Вы правы, ваша светлость.
Пока Джилл рассказывала о событиях на перевале, к ним подошел капитан войска Блейна и стал слушать. Это был грузный мужчина, годами уже за тридцать, со старым шрамом поперек щеки. Когда она закончила, гвербрет обратился к нему:
– Комин, бери пятьдесят человек, смену лошадей и выступай сегодня же ночью. Я… подожди минутку.
Блейн схватил с золоченой тарелки кусок жареного мяса и протянул его Джилл.
– Не стесняйся, парень, бери хлеб, – сказал он Джилл и продолжил разговор с капитаном. – Итак, слушай, Комин. Гони этих сукиных детей до самой провинции Ир Аудглин. Если у гвербрета Игвимира хватит наглости выражать по этому поводу недовольство, скажи ему, что, ежели через неделю-другую мы не получим их головы, нанизанные на пику, то это будет означать для него войну.
– Понял, ваша светлость. Как только появятся новости, я вышлю к вам курьера.
Пока они обговаривали детали, Джилл продолжала есть. Когда Комин ушел собирать своих людей, Блейн взял фужер с медом и осушил его так быстро, как будто в нем была вода. Прислуживавший за столом паж спокойно подошел и наполнил его снова.
– Похоже, что ты к своему почти не притронулся, дружище, – заметил Блейн. – И что ты за серебряный клинок, раз пьешь так медленно? Кстати, как тебя звать?
– Джилиан, ваша светлость. И я – не парень, а девушка.
Блейн уставился на нее, затем запрокинул голову от смеха.
– Должно быть, я старею или слепну, – сказал он, все еще улыбаясь. – А ведь и вправду. Но что заставило девушку выйти на большую дорогу?
– Человек, которого я люблю, – серебряный клинок. И я оставила своих родных, чтобы идти с ним.
– Но это же глупо! Хотя, кто знает, что у вас, женщин, на уме? – он лишь пожал плечами. – Ну хорошо, Джилан. Мы не можем отправить тебя ночевать в казармы, и я предоставлю тебе на ночь комнату в одной из башен брока.
Немногим раньше, в тот самый день патруль всадников провинции Дальняя Долина привел остатки каравана Серила к своей заставе и готовился снова выступить на поиски разбойников. Родри помог перенести Серила на кровать, что стояла в казарменном помещении, проследил, чтобы охранников и погонщиков хорошо накормили, затем пошел в конюшню посмотреть, на месте ли Рассвет. Конюх рассказал ему, что Джилл на самом деле выехала на заре со срочным донесением.
– Значит сейчас она подходит к Форту Хирэйф. – Родри выглянул за дверь и посмотрел на заходящее солнце.
– Да, так оно и есть. Ты когда-нибудь бывал в нашем городе, серебряный клинок?
– Один или два раза. Ладно, я, кажется, собирался поужинать.
После еды Родри пошел навестить раненого разбойника, которого заперли в сарае. Как оказалось, это было излишней предосторожностью, потому что мальчишка умирал. Его так лихорадило, что он не мог говорить. Кроме того, даже через плотную повязку Родри чувствовал зловоние, исходящее из его гноящейся раны. Он дал парню немного воды, затем сел рядом на корточки и подумал. Ни разу в жизни он еще не видел, чтобы глубокая рана так быстро загнивала (а он участвовал во многих сражениях); похоже, что кто-то специально отравил ее. Всем известно, что обычно разбойники едят не так хорошо, как господа; несомненно, мальчишка некоторое время жил впроголодь и, следовательно, очень ослаб. Но, в любом случае, очаг заражения не должен был распространиться так быстро, тем более что Джилл наложила хорошую повязку сразу же после ранения. Если бы кто-то хотел заткнуть парню рот, он бы мог сейчас порадоваться.
– Неужели это просто судьба? – спросил вслух Родри.
Умирающий застонал, жадно хватая воздух в пылу лихорадки. Хотя днем раньше Родри был готов перерезать ему горло, сейчас он вдруг почувствовал к нему жалость.
Джилл проснулась поздно утром и недоуменно посмотрела вокруг, не понимая, что она делает в этой роскошной кровати с вышитыми драпировками; наконец она вспомнила о том радушном приеме, который прошлой ночью оказал ей Блейн. Раздвинув драпировки, она увидела, что через окна в комнату струился солнечный свет. В дверях топтался в нерешительности паж.
– Моя… Гм, моя госпожа, – произнес он наконец. – Гвербрет просит, чтобы вы присутствовали на обеде. Вы примите ванну? Уже время.
– О, это было бы чудесно. Обед? Боже мой! Послушай, а супруга его светлости тоже будет за столом? Я даже не знаю, как ее зовут.
– Каниффа. Но сейчас она гостит у своего брата.
Она благодарила богов. Джилл вовсе не горела желанием, чтобы знатная госпожа видела ее манеры поведения за столом. Приняв ванну, она надела чистую рубашку, которая хранилась в ее дорожных сумках, затем решила, что было бы неплохо сменить и носки. Вдруг Джилл вспомнила о браслете, который она несколько дней назад завернула в чистую одежду. Он исчез.
– Будь проклята преисподняя с ее ледниками! Должно быть, его стянул один из тех чертовых погонщиков.
Она с негодованием обшарила обе сумки, но браслета нигде не было. Однако на самом дне одной из сумок за складкой материи лежало что-то маленькое и твердое. Она достала и увидела, что это было кольцо с сапфиром – большой, красивый камень в золотой оправе с двумя крошечными драконами, искусно вплетенными в орнамент. Джилл смотрела и не верила своим глазам.
– Как ты оказался в моей сумке? Неужели дикий народец украл браслет и положил тебя на его место?
Сапфир приятно светился на солнце. Джилл почувствовала себя последней дурой: она разговаривала с кольцом, как будто оно понимало ее. Она нашла какую-то тряпицу и заботливо завернула его. Сейчас было не время думать об этом, ее ждал гвербрет.
Блейн оказал ей честь отобедать с ним за столом для знати, потому что ему очень хотелось побольше узнать о ее приключениях на большой дороге. Джилл знала, что разговоры людей об изгнании Родри покроют позором его имя, поэтому она сделала все возможное, чтобы во время беседы вспоминать о нем как можно реже. Это ей легко удалось, когда она упомянула, что Калин из Кермора – ее отец.
– Правда? – воскликнул Блейн с искренней улыбкой. – Тогда не удивительно, что ты чувствуешь себя на большой дороге, как рыба в воде. Послушай, Джилл, я однажды встречался с твоим отцом. Тогда я был совсем еще ребенком, лет шесть мне было, или семь; и мой отец нанимал твоего на службу. Помню, как я посмотрел на него и подумал, что никогда еще не встречал такого страшного человека.
– Отец и вправду вызывает у людей такое впечатление.
– Но какой он прекрасный воин! Я точно не помню, как в то время развивались события, но в конце кампании мой отец даровал ему необыкновенной красоты ножны, украшенные золотом, в качестве дополнительного вознаграждения сверх договоренной платы. Послушай, твой отец еще жив?
С этой минуты и до конца обеда Джилл рассказывала о ратных подвигах своего отца, которые он совершил за последние годы. Когда трапеза закончилась, Блейн небрежно отсыпал ей горсть монет в качестве платы за доставку сообщения.
– И когда же, ты думаешь, прибудет ваш караван?
– Не раньше, чем через три дня, ваша светлость. Несколько человек были ранены.
– Послушай, когда они придут, скажи хозяину каравана, чтобы он зашел ко мне.
Джилл собрала свои вещи, вышла из крепости и оказалась на запруженных народом улицах города, который был единственным во всей долине реки поселением, достойным такого громкого названия. Сквозь арки, прорубленные в стенах, несла свои воды река, разделяя город на две части: западную, где проживала самая обеспеченная часть населения и сам гвербрет, и восточную, населенную простыми горожанами. Зеленые, поросшие травою берега служили общественным выгоном, на котором под полуденным солнышком лениво щипали траву несколько коров. По ту сторону реки, у восточных ворот Джилл наконец набрела на гостиницу под вывеской «Бегущая лиса» – название, которое в общем-то соответствовало ее теперешнему состоянию. Запершись в своей грязной крошечной комнате, она развязала дорожные сумки. Кольцо было на месте, но теперь оправу обвивал лишь один дракон.
– Не могла же я сойти с ума. Должно быть, ты заколдовано Двуумером.
Некоторое время камень ярко сверкал, затем померк и заблестел, как обычный сапфир. Джилл пожала плечами, завернула его опять и положила в мешочек, где лежало также несколько монет, и который она всегда носила на шее. Джилл спустилась вниз и заказала самый темный, самый крепкий эль, чтобы немного успокоить нервы. О, боже, она находилась в чужом, незнакомом городе с наделенным Двуумером драгоценным камнем, а Родри в это время был где-то далеко, за многие мили! «О, Невин, Невин, – думала она, – как я хочу, чтобы ты был здесь!»
«Он идет, – прозвучало в ее сознании. – Он придет и спасет вас обоих».
Джилл аж подавилась элем, она закашляла и сплюнула в свой бокал. К ней подбежал хозяин гостиницы.
– Уж не муха ли вам в бокал попала? – спросил он и постучал ей по спине.
– Нет. Спасибо.
Он сочувственно кивнул и ушел. «Всякому терпению есть предел! – подумала Джилл. – Я должна хоть что-нибудь разузнать об этом камне». Хотя в таком большом городе наверняка нашлось бы несколько ювелиров, ей вовсе не хотелось открыто говорить о драгоценном камне, который меняет свой облик и, более того, передает людям мысли. Однако для тех, кто знал, где искать, существовали и другие источники информации.
Помещение было заполнено посетителями. За одним из столов сидела гогочущая компания молодых, растрепанных девиц, которые, несмотря на обеденное время, доедали овсяную кашу, подаваемую обычно на завтрак; за другим устроилась горстка охранников каравана; за третьим – несколько молодых людей, которые могли бы сойти за учеников лавочников. Когда хозяин гостиницы подошел к Джилл, чтобы вновь наполнить ее бокал, она нарочно похвасталась, превознося щедрость Блейна и добавляя, что еще никогда в жизни ей так хорошо не платили за доставку сообщения. С хозяином она, естественно, расплатилась из кошелька, который носила открыто на поясе, а не из мешочка, спрятанного на шее. Затем она вышла на улицу и стала бродить по городу.
Полуденное солнце ярко освещало чисто выметенные, мощенные булыжником улицы. Мимо нее, перебрасываясь словами, спешили по своим делам преуспевающие торговцы. Женщины, возвращающиеся с рынка с корзинами и ведрами, завидя ее серебряный кинжал, подчеркнуто переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с ней. Джилл сворачивала во все узкие переулки, что встречались на ее пути, и шла по ним медленным шагом, как будто погруженная в свои мысли. Наконец, в одном из закоулков, между булочной и мастерской сапожника она нашла то, что искала. Навстречу Джилл двигались три молодых человека, вдруг один из них, как бы невзначай, столкнулся с ней. Он любезно извинился и хотел было пройти мимо, но Джилл повернулась и схватила его за руку. Прежде чем он успел вывернуться, она так хорошо приперла его к каменной стене мастерской сапожника, что он чуть не задохнулся. Двое его дружков бросились наутек, пользуясь свободой, предоставляемой им неписанными законами воровского мира. Пойманный за руку был тощим, маленьким пареньком со светлыми волосами и усеянным бородавками носом. Он испуганно уставился на нее, переводя дыхание.
– Прошу прощения, серебряный клинок. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
– Обидеть? Пусть сам Сатана считает это обидой. Верни-ка мне мой кошелек.
Воришка вырвался и сделал резкое движение в сторону, но Джилл поймала его и повернула лицом к стене. Пока он брыкался и хныкал, она пошарила рукой у него под рубашкой и вытащила свой кошелек с монетами, затем, на всякий случай, она забрала у него маленький кинжал, какой воры носили в спрятанных ножнах. Когда Джилл повернула его к себе лицом, он застонал и обмяк у нее в руках.
– Послушай, – сказала Джилл. – Если я отдам тебя людям гвербрета, они отведут тебя на рыночную площадь и отрубят тебе руки.
Лицо вора побледнело, как полотно.
– Но ежели ты скажешь мне, кто заправляет вами в этом городе, – продолжала она, – я тебя отпущу.
– Не могу! Тогда я только руками не отделаюсь. Это будет стоить мне жизни!
– Черт возьми! Ты думаешь, я побегу и расскажу обо всем гвербрету? Послушай, у меня есть деньги, которые я хочу заплатить вашему «королю». Если бы ты не сделал глупую попытку меня обокрасть, я спросила бы тебя по-хорошему.
Она протянула ему кинжал рукояткой вперед и добавила:
– На, забери его.
Он немного подумал, лицо постепенно обрело нормальный цвет. Наконец он взял кинжал.
– Огверн, – сказал он. – Там, в гостинице «Красный дракон», на восточном берегу реки возле общественного выгона. Ты не сможешь пройти мимо. Это по соседству с домом поставщика свечей.
Тут он повернулся и быстро побежал прочь, как перепуганный олень. Джилл медленно пошла за ним: пусть он скорее возвращается к Огверну и расскажет ему о серебряном клинке, прежде чем она сама заявит о себе. Она обнаружила, что вор был прав, когда говорил о доме поставщика свечей: она действительно едва смогла пройти мимо. На освещенном солнцем дворе, прямо напротив длинного сарая лежали груды свечного жира и, нагретые полуденным солнышком, издавали ужасную вонь. Рядом, на другой стороне узкого переулка, стояла маленькая деревянная гостиница с высокой, крытой соломой крышей и некрашенными, кривыми оконными ставнями. В отличие от многих других гостиниц, дверь была плотно закрыта. На стук Джилл дверь отворилась, образовав узкую щель, через которую на нее подозрительно смотрел черный глаз.
– Кто ты? – спросил низкий мужской голос.
– Серебряный клинок, тот самый, который спрашивал Огверна. Он не получит предназначенных ему денег, если не захочет со мной разговаривать.
Тот, кто спрашивал, засмеялся и открыл дверь. Он был необыкновенно толстым, рубашка не могла прикрыть его пузо, а массивные щеки свисали, едва не касаясь его бычьей шеи.
– Мне нравится твоя дерзость. Огверн – это я. Заходи.
В полукруглой комнате первого этажа, где пахло старой соломой и дымом, стояло четыре разбитых, шатких стола. По настоянию Джилл они сели так, чтобы за ее спиной находилась глухая стена. Хозяин заведения, светловолосый, тощий малый, принес им бокалы на удивление хорошего эля, за который заплатила Джилл.
– Итак, прекрасная госпожа, – начал Огверн. – Что прекрасная, спору нет, но госпожой ты быть не можешь, коль связалась с такими типами, как мы. Что тебя ко мне привело?
– Одно пустяковое дело. Вероятно, ты знаешь, что я прискакала с перевала Кум Пекл с сообщением для его светлости.
– О, до меня действительно доходят слухи обо всех интересных событиях.
– Очень хорошо. Я въехала в город на лошади, принадлежащей одному из вассалов гвербрета, а мой собственный конь идет сюда с караваном, который я охраняла. Он очень ценной породы, и я не хочу, чтобы его украли. Вот я и подумала, что, оставив несколько монет в нужном месте, я увижу его целым и невредимым.
– О, не может быть ничего легче! Ты и в самом деле пришла в нужное место. Так что это за конь?
– «Западный охотник», мерин, золотистой окраски.
– Боевой конь?
– Да.
Огверн немного подумал, покачивая в воздухе толстой ручищей.
– Если бы это был жеребец, я бы попросил один золотой, – сказал он наконец. – Но за мерина… Скажем, пятнадцать серебряников.
– Что? О, боги! Да это же грабеж средь бела дня!
– Будь любезна, не употребляй такие скверные выражения. Они ранят меня в самое сердце, а оно у меня хоть и жирное, но драгоценное. Ладно, тогда тринадцать.
– Десять, и не больше.
– Одиннадцать. И позволь напомнить тебе, что такие ценные животные пользуются здесь особым спросом.
– По рукам, одиннадцать. Шесть сейчас, и пять, когда мы благополучно покинем город.
– Ладно, десять, если ты даешь их сейчас. Клянусь тебе, мои люди мне повинуются. Может быть, я чересчур толст, но держу в руках Форт Хирэйф, как сам гвербрет.
– Ну что ж, ставлю тебе еще один бокал, чтобы, так сказать, скрепить печатью нашу сделку.
Пока Джилл отсчитывала ему деньги, Огверн изучал ее проницательным взглядом карих глаз.
– Разреши дать тебе один маленький совет, – сказал он, пряча в кармане монеты. – Наш всеми уважаемый гвербрет назначил отряд городской стражи из шести человек, которые бродят по улицам круглые сутки и суют свои сопливые носы в наши дела.
– Будь проклят черный волосатый осел владыки преисподней! – она изобразила возмущение. – Они и ночью ходят?
– В том-то и дело, что ходят. Это просто возмутительно! Каким прекрасным человеком был отец Блейна – беззаботным, постоянно занятым войной и довольно глупым. Блейн, увы, пошел в свою умную мать. И, с тех пор, как он унаследовал земли, наша жизнь превратилась в сущий ад.
– Искренне сожалею, хотя я бы только порадовалась, если бы он приложил все усилия, чтобы пощипать разбойникам перья.
– Здесь я с тобой согласен. Неотесанные болваны, как я их ненавижу! Я надеюсь, ты отправила на тот свет нескольких из тех, что нападали на ваш караван.
– Ого! Ты сейчас заговорил, как один из людей гвербрета.
– Будь любезна, не говори обо мне так грубо.
Огверн приложил ладонь к огромной груди, примерно туда, где находится сердце, и продолжал:
– Разбойники – кровожадные мерзавцы, которые причиняют на дорогах неприятности и вынуждают честных людей нанимать охрану. Если бы не они, настоящий вор мог бы подкрасться к каравану и немного поживиться. Кроме того, они не хотят платить налоги нашим артелям.
– Ах вот почему они сидят колючкой у тебя в боку!
Огверн фыркнул и изобразил обиду, затем продолжил изучать ее. Джилл поняла, что он что-то хотел от нее узнать, так же как она хотела от него.
– Хочу спросить чисто из любопытства, – сказал он наконец. – Конечно, я слышал, что ваш караван шел из провинции Ир Аудглин. Надо полагать, ты была в Макмуре?
– Я останавливалась там на два дня. А что?
Некоторое время он сосредоточенно смотрел в свой бокал.
– Тогда вот что – медленно произнес Огверн. – Я полагаю, у серебряного клинка может возникнуть интерес к краденным драгоценностям.
Сердце Джилл взволнованно застучало.
– Ошибаешься. Я понимаю, что мы с ворами – родственные души, но уж, по крайней мере, не родные братья.
– Да, конечно. Видишь ли, из Дэвери до меня дошли интересные сведения. Как полагают, через земли Ир Аудглин проследовал некий всадник с большим грузом похищенных драгоценностей. Между прочим, он выглядит, как последний идиот. Он пытается выдавать себя за купца, хотя в таком седле, как на его лошади, и с такой уздечкой впору скакать самому гвербрету. Седло, вдобавок, боевое.
Джилл приложила все усилия, чтобы скрыть свой неподдельный интерес. «Боже мой, – подумала она, – тебе и впрямь выпала участь серебряного клинка».
– Итак, если сокровища до сих пор находятся в провинции Ир Аудглин, – задумчиво продолжал Огверн, – то это меня не касается. Но кое-кто из наших парней пытался разыскать этого, так сказать, купца, конечно же, чтобы облегчить его тяжелую ношу. Они проследили весь его путь до реки Лит, но там он, черт возьми, куда-то исчез.
– Ага, и ты хочешь узнать, не заехал ли он случайно на твою территорию. Должно быть, он и в самом деле везет нечто весьма ценное, раз за ним следили все воры королевства.
– Очень ценное. Говорят, эти драгоценности принадлежали самому королю.
– Но послушай, разве возможно, чтобы кто-нибудь обокрал короля?
– Хороший вопрос, серебряный клинок, действительно очень хороший вопрос. Но я только повторяю то, что слышал. Один из камней – рубин, огромный, как ноготь на твоем большом пальце. Можешь себе представить, сколько бы стоил такой самоцвет? И, как предполагают, в его руках находится опал размером с грецкий орех. Обычно опалы ценятся меньше, чем другие драгоценные камни; но вещь такого размера – большая редкость и может составить целое состояние.
– Несомненно. В Макмуре я слышала, как один человек говорил о кольце с сапфиром. Может быть и оно из той же сокровищницы, как ты думаешь?
– Вполне возможно.
Глаза Огверна засверкали из-под складок век.
– Что же ты слышала? – спросил он.
– Что этот камень, как многие предполагают, проклятый.
Джилл быстро соображала, как рассказать о камне, наделенном Двуумером, и так, чтобы Огверну было понятно.
– Говорят, – продолжала она, – что он посылает людям мысли, и его сияние то появляется, то исчезает необъяснимым образом. Возможно, это всего лишь пустая болтовня.
– Послушай меня. Никогда не говори о камне, что он проклят. За свою долгую жизнь мне пришлось держать в руках много самоцветов, и ты бы очень удивилась, узнав, какой силой обладают некоторые из них. Настоящий драгоценный камень живет своей собственной жизнью. Как ты думаешь, почему многие люди стремятся их заиметь? – Он остановился, барабаня пальцами по столу. – А ты говоришь: проклятый камень! Ха! Слушай внимательно, может быть, это тебе кое-что объяснит. Двое из наших парней пытались достать этого похитителя, но для обоих это печально закончилось. Один из них пытался забраться в окно, но упал вниз и разбился насмерть. Сообщник рассказывает, что его будто бы столкнули. А что случилось со вторым, я даже не знаю.
«Злые духи дикого народца повели его по ложному следу и утопили в реке», – снова прозвучало в ее сознании.
– Что случилось? – вдруг спросил Огверн. – Ты вся побледнела.
– О, ничего, ничего. Я все еще чувствую себя разбитой после долгой дороги.
К этому часу комната начала наполняться народом. Молодые люди, внешность которых трудно поддавалась описанию, по несколько человек проскальзывали в дверь, брали по бокалу эля и тихо становились туда, где на них не падал свет. Хозяин возился у очага, вынимая поджаренных на вертеле кур.
– Останься пообедать, – сказал ей Огверн. – Еда здесь намного лучше, чем в «Бегущей лисе». Давно известно, что тамошняя кухарка, помешивая жаркое, ковыряет в носу.
Обед и в самом деле был гораздо вкуснее, чем могла предположить Джилл. Хозяин принес ей на тарелке полкурицы и ломоть свежего хлеба, а перед Огверном лежала целая птица и каравай. Пока они ели, к их столу по одному подходили воры, чтобы перемолвиться с Огверном несколькими словами или вручить ему несколько монет. Наконец вошел молодой парень с бородавками на носу, тот самый, которого поймала Джилл. Огверн, властно размахивая в руке куриной ногой, велел ему подойти.
– Это Джилл, – сказал он, обращаясь к вору, затем повернулся к ней. – Джилл, это Цапля. Я надеюсь, вы не держите обиды друг на друга?
– Я не держу, – ответила Джилл.
– И я тоже.
Цапля слегка ей поклонился и добавил:
– Раз уж вы были в Аудглине…
– Мы как раз об этом и говорим, – вмешался Огверн, – и она…
В дверь громко постучали. Сразу же несколько парней подбежали к окнам, хозяин поспешил на стук. Он выглянул наружу и отрицательно покачал головой. Все с облегчением вздохнули.
– Видишь, это не стража, – прошептал Огверн Джилл.
Хозяин отступил назад, впуская высокого широкоплечего блондина в простых серых бриджах и рубашке с пятнами пота, заправленной в тяжелый пояс, на котором висели дорогие на вид ножны с вложенным в них мечом. По его непринужденным, спокойным движениям Джилл поняла, что он отлично владеет своим оружием. Когда он направился к столу, за которым сидел Огверн, Цапля поспешно убрался с его пути. Джилл поняла, почему он так прореагировал. Никогда прежде она еще не видела таких глаз, как у этого незнакомца: светло-голубые, ужасно холодные, предельно неподвижные, как будто этот человек повидал за свою жизнь столько мерзостей, что теперь ему ничего больше не оставалось, как только смотреть с презрением на весь мир. Почти не соображая, что она делает, Джилл положила ладонь на рукоятку своего меча. Заметив это движение, незнакомец улыбнулся, его губы слегка дрогнули.
– Э… Добрый вечер, – сказал Огверн. – Надо понимать, ты хотел бы со мной поговорить?
– Возможно. Все зависит от того, что скажет этот серебряный клинок.
Его голос звучал не особенно неприятно, просто холодно и сухо, но, когда он повернулся к Джилл, она вздрогнула.
– Иди сюда, серебряный клинок, – резко сказал он. – Что за сообщение ты нам принес?
Джилл поспешила к нему и хотела преклонить колено, но из-за долгого сидения в седле ее ноги подкосились, она потеряла равновесие и чуть не растянулась прямо на полу.
– Простите меня, ваша светлость, – сказала она, заикаясь. – Вот уже два дня я скачу на лошади, а перед этим мне пришлось сражаться в битве.
– Черт возьми! Немедленно поднимайся с пола и садись на стул. Паж! Неси сюда мед! Неси тарелку! Живее! Должно быть, парень умирает с голоду.
Прежде чем подоспели напуганные пажи, Блейн взял ее за плечи, помог подняться и усадил на стул. Затем он сунул ей в руку фужер с медом и придвинул к краю стола свою порцию еды, о которой он уже позабыл.
– Держу пари, что я знаю в чем дело, – сказал он. – На этом проклятом перевале опять неспокойно.
– Вы правы, ваша светлость.
Пока Джилл рассказывала о событиях на перевале, к ним подошел капитан войска Блейна и стал слушать. Это был грузный мужчина, годами уже за тридцать, со старым шрамом поперек щеки. Когда она закончила, гвербрет обратился к нему:
– Комин, бери пятьдесят человек, смену лошадей и выступай сегодня же ночью. Я… подожди минутку.
Блейн схватил с золоченой тарелки кусок жареного мяса и протянул его Джилл.
– Не стесняйся, парень, бери хлеб, – сказал он Джилл и продолжил разговор с капитаном. – Итак, слушай, Комин. Гони этих сукиных детей до самой провинции Ир Аудглин. Если у гвербрета Игвимира хватит наглости выражать по этому поводу недовольство, скажи ему, что, ежели через неделю-другую мы не получим их головы, нанизанные на пику, то это будет означать для него войну.
– Понял, ваша светлость. Как только появятся новости, я вышлю к вам курьера.
Пока они обговаривали детали, Джилл продолжала есть. Когда Комин ушел собирать своих людей, Блейн взял фужер с медом и осушил его так быстро, как будто в нем была вода. Прислуживавший за столом паж спокойно подошел и наполнил его снова.
– Похоже, что ты к своему почти не притронулся, дружище, – заметил Блейн. – И что ты за серебряный клинок, раз пьешь так медленно? Кстати, как тебя звать?
– Джилиан, ваша светлость. И я – не парень, а девушка.
Блейн уставился на нее, затем запрокинул голову от смеха.
– Должно быть, я старею или слепну, – сказал он, все еще улыбаясь. – А ведь и вправду. Но что заставило девушку выйти на большую дорогу?
– Человек, которого я люблю, – серебряный клинок. И я оставила своих родных, чтобы идти с ним.
– Но это же глупо! Хотя, кто знает, что у вас, женщин, на уме? – он лишь пожал плечами. – Ну хорошо, Джилан. Мы не можем отправить тебя ночевать в казармы, и я предоставлю тебе на ночь комнату в одной из башен брока.
Немногим раньше, в тот самый день патруль всадников провинции Дальняя Долина привел остатки каравана Серила к своей заставе и готовился снова выступить на поиски разбойников. Родри помог перенести Серила на кровать, что стояла в казарменном помещении, проследил, чтобы охранников и погонщиков хорошо накормили, затем пошел в конюшню посмотреть, на месте ли Рассвет. Конюх рассказал ему, что Джилл на самом деле выехала на заре со срочным донесением.
– Значит сейчас она подходит к Форту Хирэйф. – Родри выглянул за дверь и посмотрел на заходящее солнце.
– Да, так оно и есть. Ты когда-нибудь бывал в нашем городе, серебряный клинок?
– Один или два раза. Ладно, я, кажется, собирался поужинать.
После еды Родри пошел навестить раненого разбойника, которого заперли в сарае. Как оказалось, это было излишней предосторожностью, потому что мальчишка умирал. Его так лихорадило, что он не мог говорить. Кроме того, даже через плотную повязку Родри чувствовал зловоние, исходящее из его гноящейся раны. Он дал парню немного воды, затем сел рядом на корточки и подумал. Ни разу в жизни он еще не видел, чтобы глубокая рана так быстро загнивала (а он участвовал во многих сражениях); похоже, что кто-то специально отравил ее. Всем известно, что обычно разбойники едят не так хорошо, как господа; несомненно, мальчишка некоторое время жил впроголодь и, следовательно, очень ослаб. Но, в любом случае, очаг заражения не должен был распространиться так быстро, тем более что Джилл наложила хорошую повязку сразу же после ранения. Если бы кто-то хотел заткнуть парню рот, он бы мог сейчас порадоваться.
– Неужели это просто судьба? – спросил вслух Родри.
Умирающий застонал, жадно хватая воздух в пылу лихорадки. Хотя днем раньше Родри был готов перерезать ему горло, сейчас он вдруг почувствовал к нему жалость.
Джилл проснулась поздно утром и недоуменно посмотрела вокруг, не понимая, что она делает в этой роскошной кровати с вышитыми драпировками; наконец она вспомнила о том радушном приеме, который прошлой ночью оказал ей Блейн. Раздвинув драпировки, она увидела, что через окна в комнату струился солнечный свет. В дверях топтался в нерешительности паж.
– Моя… Гм, моя госпожа, – произнес он наконец. – Гвербрет просит, чтобы вы присутствовали на обеде. Вы примите ванну? Уже время.
– О, это было бы чудесно. Обед? Боже мой! Послушай, а супруга его светлости тоже будет за столом? Я даже не знаю, как ее зовут.
– Каниффа. Но сейчас она гостит у своего брата.
Она благодарила богов. Джилл вовсе не горела желанием, чтобы знатная госпожа видела ее манеры поведения за столом. Приняв ванну, она надела чистую рубашку, которая хранилась в ее дорожных сумках, затем решила, что было бы неплохо сменить и носки. Вдруг Джилл вспомнила о браслете, который она несколько дней назад завернула в чистую одежду. Он исчез.
– Будь проклята преисподняя с ее ледниками! Должно быть, его стянул один из тех чертовых погонщиков.
Она с негодованием обшарила обе сумки, но браслета нигде не было. Однако на самом дне одной из сумок за складкой материи лежало что-то маленькое и твердое. Она достала и увидела, что это было кольцо с сапфиром – большой, красивый камень в золотой оправе с двумя крошечными драконами, искусно вплетенными в орнамент. Джилл смотрела и не верила своим глазам.
– Как ты оказался в моей сумке? Неужели дикий народец украл браслет и положил тебя на его место?
Сапфир приятно светился на солнце. Джилл почувствовала себя последней дурой: она разговаривала с кольцом, как будто оно понимало ее. Она нашла какую-то тряпицу и заботливо завернула его. Сейчас было не время думать об этом, ее ждал гвербрет.
Блейн оказал ей честь отобедать с ним за столом для знати, потому что ему очень хотелось побольше узнать о ее приключениях на большой дороге. Джилл знала, что разговоры людей об изгнании Родри покроют позором его имя, поэтому она сделала все возможное, чтобы во время беседы вспоминать о нем как можно реже. Это ей легко удалось, когда она упомянула, что Калин из Кермора – ее отец.
– Правда? – воскликнул Блейн с искренней улыбкой. – Тогда не удивительно, что ты чувствуешь себя на большой дороге, как рыба в воде. Послушай, Джилл, я однажды встречался с твоим отцом. Тогда я был совсем еще ребенком, лет шесть мне было, или семь; и мой отец нанимал твоего на службу. Помню, как я посмотрел на него и подумал, что никогда еще не встречал такого страшного человека.
– Отец и вправду вызывает у людей такое впечатление.
– Но какой он прекрасный воин! Я точно не помню, как в то время развивались события, но в конце кампании мой отец даровал ему необыкновенной красоты ножны, украшенные золотом, в качестве дополнительного вознаграждения сверх договоренной платы. Послушай, твой отец еще жив?
С этой минуты и до конца обеда Джилл рассказывала о ратных подвигах своего отца, которые он совершил за последние годы. Когда трапеза закончилась, Блейн небрежно отсыпал ей горсть монет в качестве платы за доставку сообщения.
– И когда же, ты думаешь, прибудет ваш караван?
– Не раньше, чем через три дня, ваша светлость. Несколько человек были ранены.
– Послушай, когда они придут, скажи хозяину каравана, чтобы он зашел ко мне.
Джилл собрала свои вещи, вышла из крепости и оказалась на запруженных народом улицах города, который был единственным во всей долине реки поселением, достойным такого громкого названия. Сквозь арки, прорубленные в стенах, несла свои воды река, разделяя город на две части: западную, где проживала самая обеспеченная часть населения и сам гвербрет, и восточную, населенную простыми горожанами. Зеленые, поросшие травою берега служили общественным выгоном, на котором под полуденным солнышком лениво щипали траву несколько коров. По ту сторону реки, у восточных ворот Джилл наконец набрела на гостиницу под вывеской «Бегущая лиса» – название, которое в общем-то соответствовало ее теперешнему состоянию. Запершись в своей грязной крошечной комнате, она развязала дорожные сумки. Кольцо было на месте, но теперь оправу обвивал лишь один дракон.
– Не могла же я сойти с ума. Должно быть, ты заколдовано Двуумером.
Некоторое время камень ярко сверкал, затем померк и заблестел, как обычный сапфир. Джилл пожала плечами, завернула его опять и положила в мешочек, где лежало также несколько монет, и который она всегда носила на шее. Джилл спустилась вниз и заказала самый темный, самый крепкий эль, чтобы немного успокоить нервы. О, боже, она находилась в чужом, незнакомом городе с наделенным Двуумером драгоценным камнем, а Родри в это время был где-то далеко, за многие мили! «О, Невин, Невин, – думала она, – как я хочу, чтобы ты был здесь!»
«Он идет, – прозвучало в ее сознании. – Он придет и спасет вас обоих».
Джилл аж подавилась элем, она закашляла и сплюнула в свой бокал. К ней подбежал хозяин гостиницы.
– Уж не муха ли вам в бокал попала? – спросил он и постучал ей по спине.
– Нет. Спасибо.
Он сочувственно кивнул и ушел. «Всякому терпению есть предел! – подумала Джилл. – Я должна хоть что-нибудь разузнать об этом камне». Хотя в таком большом городе наверняка нашлось бы несколько ювелиров, ей вовсе не хотелось открыто говорить о драгоценном камне, который меняет свой облик и, более того, передает людям мысли. Однако для тех, кто знал, где искать, существовали и другие источники информации.
Помещение было заполнено посетителями. За одним из столов сидела гогочущая компания молодых, растрепанных девиц, которые, несмотря на обеденное время, доедали овсяную кашу, подаваемую обычно на завтрак; за другим устроилась горстка охранников каравана; за третьим – несколько молодых людей, которые могли бы сойти за учеников лавочников. Когда хозяин гостиницы подошел к Джилл, чтобы вновь наполнить ее бокал, она нарочно похвасталась, превознося щедрость Блейна и добавляя, что еще никогда в жизни ей так хорошо не платили за доставку сообщения. С хозяином она, естественно, расплатилась из кошелька, который носила открыто на поясе, а не из мешочка, спрятанного на шее. Затем она вышла на улицу и стала бродить по городу.
Полуденное солнце ярко освещало чисто выметенные, мощенные булыжником улицы. Мимо нее, перебрасываясь словами, спешили по своим делам преуспевающие торговцы. Женщины, возвращающиеся с рынка с корзинами и ведрами, завидя ее серебряный кинжал, подчеркнуто переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с ней. Джилл сворачивала во все узкие переулки, что встречались на ее пути, и шла по ним медленным шагом, как будто погруженная в свои мысли. Наконец, в одном из закоулков, между булочной и мастерской сапожника она нашла то, что искала. Навстречу Джилл двигались три молодых человека, вдруг один из них, как бы невзначай, столкнулся с ней. Он любезно извинился и хотел было пройти мимо, но Джилл повернулась и схватила его за руку. Прежде чем он успел вывернуться, она так хорошо приперла его к каменной стене мастерской сапожника, что он чуть не задохнулся. Двое его дружков бросились наутек, пользуясь свободой, предоставляемой им неписанными законами воровского мира. Пойманный за руку был тощим, маленьким пареньком со светлыми волосами и усеянным бородавками носом. Он испуганно уставился на нее, переводя дыхание.
– Прошу прощения, серебряный клинок. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
– Обидеть? Пусть сам Сатана считает это обидой. Верни-ка мне мой кошелек.
Воришка вырвался и сделал резкое движение в сторону, но Джилл поймала его и повернула лицом к стене. Пока он брыкался и хныкал, она пошарила рукой у него под рубашкой и вытащила свой кошелек с монетами, затем, на всякий случай, она забрала у него маленький кинжал, какой воры носили в спрятанных ножнах. Когда Джилл повернула его к себе лицом, он застонал и обмяк у нее в руках.
– Послушай, – сказала Джилл. – Если я отдам тебя людям гвербрета, они отведут тебя на рыночную площадь и отрубят тебе руки.
Лицо вора побледнело, как полотно.
– Но ежели ты скажешь мне, кто заправляет вами в этом городе, – продолжала она, – я тебя отпущу.
– Не могу! Тогда я только руками не отделаюсь. Это будет стоить мне жизни!
– Черт возьми! Ты думаешь, я побегу и расскажу обо всем гвербрету? Послушай, у меня есть деньги, которые я хочу заплатить вашему «королю». Если бы ты не сделал глупую попытку меня обокрасть, я спросила бы тебя по-хорошему.
Она протянула ему кинжал рукояткой вперед и добавила:
– На, забери его.
Он немного подумал, лицо постепенно обрело нормальный цвет. Наконец он взял кинжал.
– Огверн, – сказал он. – Там, в гостинице «Красный дракон», на восточном берегу реки возле общественного выгона. Ты не сможешь пройти мимо. Это по соседству с домом поставщика свечей.
Тут он повернулся и быстро побежал прочь, как перепуганный олень. Джилл медленно пошла за ним: пусть он скорее возвращается к Огверну и расскажет ему о серебряном клинке, прежде чем она сама заявит о себе. Она обнаружила, что вор был прав, когда говорил о доме поставщика свечей: она действительно едва смогла пройти мимо. На освещенном солнцем дворе, прямо напротив длинного сарая лежали груды свечного жира и, нагретые полуденным солнышком, издавали ужасную вонь. Рядом, на другой стороне узкого переулка, стояла маленькая деревянная гостиница с высокой, крытой соломой крышей и некрашенными, кривыми оконными ставнями. В отличие от многих других гостиниц, дверь была плотно закрыта. На стук Джилл дверь отворилась, образовав узкую щель, через которую на нее подозрительно смотрел черный глаз.
– Кто ты? – спросил низкий мужской голос.
– Серебряный клинок, тот самый, который спрашивал Огверна. Он не получит предназначенных ему денег, если не захочет со мной разговаривать.
Тот, кто спрашивал, засмеялся и открыл дверь. Он был необыкновенно толстым, рубашка не могла прикрыть его пузо, а массивные щеки свисали, едва не касаясь его бычьей шеи.
– Мне нравится твоя дерзость. Огверн – это я. Заходи.
В полукруглой комнате первого этажа, где пахло старой соломой и дымом, стояло четыре разбитых, шатких стола. По настоянию Джилл они сели так, чтобы за ее спиной находилась глухая стена. Хозяин заведения, светловолосый, тощий малый, принес им бокалы на удивление хорошего эля, за который заплатила Джилл.
– Итак, прекрасная госпожа, – начал Огверн. – Что прекрасная, спору нет, но госпожой ты быть не можешь, коль связалась с такими типами, как мы. Что тебя ко мне привело?
– Одно пустяковое дело. Вероятно, ты знаешь, что я прискакала с перевала Кум Пекл с сообщением для его светлости.
– О, до меня действительно доходят слухи обо всех интересных событиях.
– Очень хорошо. Я въехала в город на лошади, принадлежащей одному из вассалов гвербрета, а мой собственный конь идет сюда с караваном, который я охраняла. Он очень ценной породы, и я не хочу, чтобы его украли. Вот я и подумала, что, оставив несколько монет в нужном месте, я увижу его целым и невредимым.
– О, не может быть ничего легче! Ты и в самом деле пришла в нужное место. Так что это за конь?
– «Западный охотник», мерин, золотистой окраски.
– Боевой конь?
– Да.
Огверн немного подумал, покачивая в воздухе толстой ручищей.
– Если бы это был жеребец, я бы попросил один золотой, – сказал он наконец. – Но за мерина… Скажем, пятнадцать серебряников.
– Что? О, боги! Да это же грабеж средь бела дня!
– Будь любезна, не употребляй такие скверные выражения. Они ранят меня в самое сердце, а оно у меня хоть и жирное, но драгоценное. Ладно, тогда тринадцать.
– Десять, и не больше.
– Одиннадцать. И позволь напомнить тебе, что такие ценные животные пользуются здесь особым спросом.
– По рукам, одиннадцать. Шесть сейчас, и пять, когда мы благополучно покинем город.
– Ладно, десять, если ты даешь их сейчас. Клянусь тебе, мои люди мне повинуются. Может быть, я чересчур толст, но держу в руках Форт Хирэйф, как сам гвербрет.
– Ну что ж, ставлю тебе еще один бокал, чтобы, так сказать, скрепить печатью нашу сделку.
Пока Джилл отсчитывала ему деньги, Огверн изучал ее проницательным взглядом карих глаз.
– Разреши дать тебе один маленький совет, – сказал он, пряча в кармане монеты. – Наш всеми уважаемый гвербрет назначил отряд городской стражи из шести человек, которые бродят по улицам круглые сутки и суют свои сопливые носы в наши дела.
– Будь проклят черный волосатый осел владыки преисподней! – она изобразила возмущение. – Они и ночью ходят?
– В том-то и дело, что ходят. Это просто возмутительно! Каким прекрасным человеком был отец Блейна – беззаботным, постоянно занятым войной и довольно глупым. Блейн, увы, пошел в свою умную мать. И, с тех пор, как он унаследовал земли, наша жизнь превратилась в сущий ад.
– Искренне сожалею, хотя я бы только порадовалась, если бы он приложил все усилия, чтобы пощипать разбойникам перья.
– Здесь я с тобой согласен. Неотесанные болваны, как я их ненавижу! Я надеюсь, ты отправила на тот свет нескольких из тех, что нападали на ваш караван.
– Ого! Ты сейчас заговорил, как один из людей гвербрета.
– Будь любезна, не говори обо мне так грубо.
Огверн приложил ладонь к огромной груди, примерно туда, где находится сердце, и продолжал:
– Разбойники – кровожадные мерзавцы, которые причиняют на дорогах неприятности и вынуждают честных людей нанимать охрану. Если бы не они, настоящий вор мог бы подкрасться к каравану и немного поживиться. Кроме того, они не хотят платить налоги нашим артелям.
– Ах вот почему они сидят колючкой у тебя в боку!
Огверн фыркнул и изобразил обиду, затем продолжил изучать ее. Джилл поняла, что он что-то хотел от нее узнать, так же как она хотела от него.
– Хочу спросить чисто из любопытства, – сказал он наконец. – Конечно, я слышал, что ваш караван шел из провинции Ир Аудглин. Надо полагать, ты была в Макмуре?
– Я останавливалась там на два дня. А что?
Некоторое время он сосредоточенно смотрел в свой бокал.
– Тогда вот что – медленно произнес Огверн. – Я полагаю, у серебряного клинка может возникнуть интерес к краденным драгоценностям.
Сердце Джилл взволнованно застучало.
– Ошибаешься. Я понимаю, что мы с ворами – родственные души, но уж, по крайней мере, не родные братья.
– Да, конечно. Видишь ли, из Дэвери до меня дошли интересные сведения. Как полагают, через земли Ир Аудглин проследовал некий всадник с большим грузом похищенных драгоценностей. Между прочим, он выглядит, как последний идиот. Он пытается выдавать себя за купца, хотя в таком седле, как на его лошади, и с такой уздечкой впору скакать самому гвербрету. Седло, вдобавок, боевое.
Джилл приложила все усилия, чтобы скрыть свой неподдельный интерес. «Боже мой, – подумала она, – тебе и впрямь выпала участь серебряного клинка».
– Итак, если сокровища до сих пор находятся в провинции Ир Аудглин, – задумчиво продолжал Огверн, – то это меня не касается. Но кое-кто из наших парней пытался разыскать этого, так сказать, купца, конечно же, чтобы облегчить его тяжелую ношу. Они проследили весь его путь до реки Лит, но там он, черт возьми, куда-то исчез.
– Ага, и ты хочешь узнать, не заехал ли он случайно на твою территорию. Должно быть, он и в самом деле везет нечто весьма ценное, раз за ним следили все воры королевства.
– Очень ценное. Говорят, эти драгоценности принадлежали самому королю.
– Но послушай, разве возможно, чтобы кто-нибудь обокрал короля?
– Хороший вопрос, серебряный клинок, действительно очень хороший вопрос. Но я только повторяю то, что слышал. Один из камней – рубин, огромный, как ноготь на твоем большом пальце. Можешь себе представить, сколько бы стоил такой самоцвет? И, как предполагают, в его руках находится опал размером с грецкий орех. Обычно опалы ценятся меньше, чем другие драгоценные камни; но вещь такого размера – большая редкость и может составить целое состояние.
– Несомненно. В Макмуре я слышала, как один человек говорил о кольце с сапфиром. Может быть и оно из той же сокровищницы, как ты думаешь?
– Вполне возможно.
Глаза Огверна засверкали из-под складок век.
– Что же ты слышала? – спросил он.
– Что этот камень, как многие предполагают, проклятый.
Джилл быстро соображала, как рассказать о камне, наделенном Двуумером, и так, чтобы Огверну было понятно.
– Говорят, – продолжала она, – что он посылает людям мысли, и его сияние то появляется, то исчезает необъяснимым образом. Возможно, это всего лишь пустая болтовня.
– Послушай меня. Никогда не говори о камне, что он проклят. За свою долгую жизнь мне пришлось держать в руках много самоцветов, и ты бы очень удивилась, узнав, какой силой обладают некоторые из них. Настоящий драгоценный камень живет своей собственной жизнью. Как ты думаешь, почему многие люди стремятся их заиметь? – Он остановился, барабаня пальцами по столу. – А ты говоришь: проклятый камень! Ха! Слушай внимательно, может быть, это тебе кое-что объяснит. Двое из наших парней пытались достать этого похитителя, но для обоих это печально закончилось. Один из них пытался забраться в окно, но упал вниз и разбился насмерть. Сообщник рассказывает, что его будто бы столкнули. А что случилось со вторым, я даже не знаю.
«Злые духи дикого народца повели его по ложному следу и утопили в реке», – снова прозвучало в ее сознании.
– Что случилось? – вдруг спросил Огверн. – Ты вся побледнела.
– О, ничего, ничего. Я все еще чувствую себя разбитой после долгой дороги.
К этому часу комната начала наполняться народом. Молодые люди, внешность которых трудно поддавалась описанию, по несколько человек проскальзывали в дверь, брали по бокалу эля и тихо становились туда, где на них не падал свет. Хозяин возился у очага, вынимая поджаренных на вертеле кур.
– Останься пообедать, – сказал ей Огверн. – Еда здесь намного лучше, чем в «Бегущей лисе». Давно известно, что тамошняя кухарка, помешивая жаркое, ковыряет в носу.
Обед и в самом деле был гораздо вкуснее, чем могла предположить Джилл. Хозяин принес ей на тарелке полкурицы и ломоть свежего хлеба, а перед Огверном лежала целая птица и каравай. Пока они ели, к их столу по одному подходили воры, чтобы перемолвиться с Огверном несколькими словами или вручить ему несколько монет. Наконец вошел молодой парень с бородавками на носу, тот самый, которого поймала Джилл. Огверн, властно размахивая в руке куриной ногой, велел ему подойти.
– Это Джилл, – сказал он, обращаясь к вору, затем повернулся к ней. – Джилл, это Цапля. Я надеюсь, вы не держите обиды друг на друга?
– Я не держу, – ответила Джилл.
– И я тоже.
Цапля слегка ей поклонился и добавил:
– Раз уж вы были в Аудглине…
– Мы как раз об этом и говорим, – вмешался Огверн, – и она…
В дверь громко постучали. Сразу же несколько парней подбежали к окнам, хозяин поспешил на стук. Он выглянул наружу и отрицательно покачал головой. Все с облегчением вздохнули.
– Видишь, это не стража, – прошептал Огверн Джилл.
Хозяин отступил назад, впуская высокого широкоплечего блондина в простых серых бриджах и рубашке с пятнами пота, заправленной в тяжелый пояс, на котором висели дорогие на вид ножны с вложенным в них мечом. По его непринужденным, спокойным движениям Джилл поняла, что он отлично владеет своим оружием. Когда он направился к столу, за которым сидел Огверн, Цапля поспешно убрался с его пути. Джилл поняла, почему он так прореагировал. Никогда прежде она еще не видела таких глаз, как у этого незнакомца: светло-голубые, ужасно холодные, предельно неподвижные, как будто этот человек повидал за свою жизнь столько мерзостей, что теперь ему ничего больше не оставалось, как только смотреть с презрением на весь мир. Почти не соображая, что она делает, Джилл положила ладонь на рукоятку своего меча. Заметив это движение, незнакомец улыбнулся, его губы слегка дрогнули.
– Э… Добрый вечер, – сказал Огверн. – Надо понимать, ты хотел бы со мной поговорить?
– Возможно. Все зависит от того, что скажет этот серебряный клинок.
Его голос звучал не особенно неприятно, просто холодно и сухо, но, когда он повернулся к Джилл, она вздрогнула.