Страница:
Постепенно она снова успокоилась. Поддаваясь чувству безумной ярости, она прчиняла себе вред.
«Тебе надо подумать, – сказала она сама себе, – и просить Богиню о помощи».
– Основная часть войска ушла, – сказал Дагвин, – но осталось четыре человека.
– Ублюдки! – выругался Рикин. – Обращаться с нашей госпожой так, будто она дареная лошадь или еще что-то подобное.
Камлун мрачно кивнул. Эти трое мужчин были последними оставшимися в живых из войска Волка. Вот уже несколько дней они стояли лагерем на лесистых холмах, окружавших Храм Луны; таким образом они могли оберегать женщину, которую считали своимм господином. Все трое служили клану Волка с отроческих лет; они были готовы продолжать служить и теперь.
– Насколько хорошо они ее стерегут? – спросил Рикин. – Вооружены и готовы к стычке?
– Ничего подобного. – Дагвин остановился и зловеще улыбнулся. – Когда я бродил и наткнулся на них, я видел, что они сидели на траве кружком – такие счастливые – и играли в кости с засученными рукавами.
– О, это правда? Давайте надеяться, что боги сделают их игру приятной и очень долгой.
Свободные крестьяне, которые обрабатывали земли храма, были предельно преданы верховной жрице, частично из-за того, что она забирала у них гораздо меньше урожая в качестве пошлины, чем забирал бы лорд, но главным образом потому, что они почитали за честь для себя и своих семей служить Богине. Арда была уверена, или по крайней мере она так сказала Гвенивер, что один из этих людей ради нее готов отправится в долгую поездку в Форт Дэвери и доставить сообщение.
– Этому нужно положить конец! Я не могу приказывать тем людям, которые находятся на земле, не принадлежащей храму, но будь я проклята, если я позволю им сидеть здесь все лето. Ты не преступница, ты нашла здесь убежище, но мы понимаем, что они убили бы тебя, если бы могли. Посмотрим, сможет ли этот король, которому служит Баркан, заставить его отозвать своих людей.
– Вы думаете, король выслушает ваше прошение? – спросила Гвенивер. – Держу пари, он хочет, чтобы нашими землями владел какой-нибудь из его вассалов.
– Для него лучше бы было выслушать! Я попрошу верховную жрицу Форта Дэвери ходатайствовать лично.
Гвенивер придержала верховую лошадь Арды, пока жрица усаживалась, укладывая длинное платье поверх дамского седла. Затем она прошлась рядом с лошадью. Арда подъехала к воротам. Поскольку те четверо воинов Кабана не демонстрировали желания попробовать войти в храм, ворота оставались открытыми. Гвенивер и Липилла, дежурившая в тот день у ворот, стояли вдвоем и наблюдали, как Арда, сидя в седле прямо и вызывающе, проезжала через ворота. Когда она выехала на дорогу, люди Кабана вскочили на ноги и отвесили ей глубокие, полные уважения поклоны.
– Ублюдки, – тихо сказала Гвенивер. – Придерживаются каждой буквы закона, тем временем искажая суть.
– Ты права. Неужели они действительно убили бы тебя?
– Скорее отдали бы меня Баркану. Но прежде я бы умерла!
Они обменялись озабоченными взглядами. Гвенивер уже знала Липиллу, которой было чуть больше сорока, всю свою жизнь, так же как знала и Арду. Они были такими близкими ей людьми, как тетушки или старшие сестры. Но в сердце своем Гвенивер сомневалась, сможет ли она разделить с ними такую строгую жизнь. Арда обогнула холм и скрылась из виду, направляя коня на север. Люди Кабана снова сели и вернулись к своей игре в кости. Гвенивер вспомнила того мужчину, которого она убила на дороге, и пожалела, что не может сейчас поступить так же с теми четырьмя.
Хотя она могла бы вернуться в храм и быть полезной на кухне, Гвенивер немного задержалась у ворот, неторопливо беседуя с Липиллой и глядя вдаль на вольные луга и холмы, такие недоступные для нее. Вдруг вдалеке они услышали стук копыт, быстро приближающийся с юга.
– Наверное Баркан направляет к своим людям посыльных или кого-то еще, – заметила Липилла.
Казалось, люди Кабана на лугу думали так же. Они поднялись, лениво потягиваясь, и повернулись на звук. Внезапно из лесопосадки выскочили три всадника в доспехах, с мечами наготове. Солдаты Кабана на миг опешили, затем с дикими криками обнажили мечи: всадники скакали прямо на них. Гвенивер слышала как вскрикнула Липилла, когда один из солдат Кабана упал наземь с наполовину отрубленной головой. Лошадь стала на дыбы, зашаталась, и Гвенивер увидела знак на щите у одного из всадников.
– Волки!
Не раздумывая, с мечом в руках она побежала вниз, к подножию холма, Липилла тем временем кричала и умоляла ее вернуться. Второй из Кабанов пал, когда она подбежала; третьего окружили двое всадников; четвертый вырвался и побежал вверх по склону холма, словно в ужасе он пытался добраться до святыни храма, которую оскверняло само его присутствие. Когда он увидел, что Гвенивер гонится прямо за ним, то заколебался в нерешительности, затем скользнул в сторону, будто желая обойти вокруг нее. С воем и неземным хохотом, который самопроизвольно вырвался у нее, она размахнулась, ударила и, прежде чем он успел отразить удар, рассекла ему правое плечо. Когда меч выскользнул из его обессиливших пальцев, Гвенивер захохотала снова и пронзила ему горло. Ее смех перешел в крик баньши, когда брызнула алая кровь, и воин упал.
– Моя госпожа! – голос принадлежал Рикину и был едва слышен на фоне ее смеха. – О, ради владыки преисподней!
Смех оборвался. Усталая и безучастная, она уставилась на труп у ее ног. Словно в тумане она видела, как Рикин спешился и медленно подошел к ней.
– Моя госпожа! Госпожа Гвенивер! Вы меня узнаете?
– Что? – Она озадаченно подняла глаза. – Конечно узнаю, Рико. Разве я не знаю тебя добрых полжизни?
– Но, госпожа, нехорошо, даже когда мужчина становится таким неистовым, какой были сейчас вы.
Она почувствовала себя так, будто бы он вылил на нее ушат ледяной воды. С минуту она глядела на него, как слабоумная, в то время как он рассматривал ее со смущенным интересом. Рикин был, как и она сама, девятнадцати лет, широколицым, как солнышко, блондином. Вместе с ее братьями, его считали одним из самых надежных мужчин во всей армии, если не во всем королевстве. Было странно, что он смотрел сейчас на нее так, как будто она представляла собой опасность.
– Видите ли, госпожа, так оно и было, – сказал он. – У меня в жилах кровь застыла, когда я услышал ваш смех.
– Думаешь, у меня не застыла? Неистовой! Клянусь самой Богиней, именно такой я и была.
Дагвин, стройный, постоянно ухмыляющийся брюнет, подошел к ним с лошадью на поводе и поклонился.
– Как плохо, что они оставили четверых, госпожа, – заметил он. – С двумя вы могли бы справиться сами.
– Может быть даже с тремя, – добавил Рикин. – А где же Кам?
– Избавляет своего коня от страданий. Один из тех мерзавцев действительно рубанул мечом в нужную сторону.
– Ничего, у нас сейчас их лошади, а также весь провиант. – Рикин взглянул на Гвенивер. – Мы находились здесь в лесах, госпожа, ожидая, когда будет можно нанести удар. Мы подумали, что Кабан не может сидеть здесь все лето. – Он сделал паузу. – А крепость сметена с лица земли.
– Я была в этом уверена. А как Блейдбир?
– Он еще стоит. Тамошний народ давал нам еду. – Рикин посмотрел в сторону, его рот исказился. – Кабан настиг наше войско на дороге. Это было как раз на заре, мы были только наполовину одеты, когда эти ублюдки овладели холмом без всякого предупреждения и даже без звука трубы. Их было в два раза больше, чем нас, поэтому господин Авоик закричал, что мы должны отступать, чтобы спасти себе жизнь. Но мы не успели сделать это достаточно быстро. Простите, госпожа. Мне следовало бы умереть там с ним, но я подумал о вас, я хочу сказать, о вас и обо всех женщинах, я подумал, что было бы лучше мне погибнуть во дворе замка, защищая вас.
– И мы тоже, – вступил в разговор Дагвин. – Но мы слишком опоздали. Кабаны не давали нам покоя всю дорогу, и, когда мы достигли крепости, она пылала. Мы едва не сошли с ума, думая, что вас убили, но Рико сказал, вы могли уйти в храм.
– Тогда мы поехали сюда, – подхватил Рикин. – И когда увидели, что проклятые Кабаны расположились лагерем у ворот, то поняли, что вы, должно быть, находитесь внутри.
– А мы здесь и были, – сказала Гвенивер. – Ну что же, отведите лошадей и фургон с содержимым наверх. Там есть несколько домиков для мужчин, чьи жены пришли сюда всего на один или два дня. Вы можете оставаться там, пока я решу, что нам делать дальше.
Хотя Дагвин поспешил исполнить приказ, Рикин не торопился, он почесал испачканное лицо тыльной стороной еще более грязной руки.
– Нам, госпожа, надо бы похоронить этих Кабанов. Не можем же мы оставить эту работу святым особам.
– Действительно. Я… Я думаю: что скажет об этом верховная жрица? Ладно, это мои заботы. Большое спасибо, что спасли меня.
Рикин улыбнулся, что было едва заметно по его губам, затем поспешил за остальными.
Хотя Арда была недовольна, узнав, что у ворот храма были убиты четыре человека, постепенно она смирилась, даже заметила, что, возможно, Богиня таким образом наказывала Кабана за непочтительность.
– Это несомненно, – сказала Гвенивер, – потому что это Она сразила одного из них. Я была ничем иным, как мечом в Ее руках.
Арда внимательно посмотрела на нее. Они сидели в ее кабинете, в скромной комнате с каменными стенами, книжной полкой с шестью священными книгами у одной стены и столом, заваленным счетами храма, с другой. Даже сейчас, когда Гвенивер уже твердо решила, она не переставала об этом думать. Когда-то ее высшей целью было стать верховной жрицей и сделать этот кабинет своим собственным.
– Весь вечер я молилась Ей, – продолжала Гвенивер. – Я собираюсь вас покинуть, госпожа. Я хочу присягнуть Луне и передать право управлять кланом Макле. Затем я возьму моих людей и поеду в Кермор к королю с петицией от клана Волка. Раз у меня будет татуировка, Кабану не захочется причинять мне вред.
– Так-то оно так, но все же это опасно. Меня все время будет терзать мысль о том, что ты где-то на дороге в сопровождении всего трех всадников. Кто знает, что сейчас у людей на уме, даже если ты жрица?
– Не только трех, госпожа. Я – четвертая.
Арда замерла, словно приросла к стулу, когда начала понимать, что имеет в виду Гвенивер.
– Разве вы не помните, что вы говорили мне о четвертом лице Богини? – продолжала Гвенивер. – О Ее темной стороне, когда луна становится черной и кровавой, о матери, которая поедает собственных детей.
– Гвен. Это не то.
– То. – Гвенивер подняла голову, встала и начала ходить по комнате. – Я собираюсь вступить со своими людьми в войну. Она продолжается уже слишком долго, так как в Дэвери сражаются давшие обет Луне воины.
– Тебя убьют. – Арда поднялась со стула. – Я тебе этого не позволю.
– Разве это в нашей власти позволить или не позволить, если Богиня зовет меня? Сегодня я ощутила на себе Ее руку.
Их взгляды встретились, и, когда Арда первой отвела глаза в сторону, Гвенивер поняла, что она больше не ребенок, а женщина.
– Есть способы проверить, вдохновение ли это, – сказала наконец Арда. – Приходи сегодня ночью в храм. Если Богиня даст тебе знамение, то не мне говорить тебе «нет». Но если Она не одобрит…
– Меня защитит ваша мудрость.
– Прекрасно. А что, Если Она даст знамение, но не то, о котором ты думаешь?
– Тогда я все равно присягну Ей. Время пришло, моя госпожа. Я хочу услышать тайное имя Богини и дать обет.
Готовясь к обряду, в тот вечер Гвенивер постилась. Пока обитатели храма сидели за ужином, она принесла воды из колодца, нагрела себе ванну у кухонного очага. Затем, одеваясь, она остановилась, рассматривая рубашку своего брата, которую она же вышила для него год назад. На кокетке с обеих сторон был вышит красными нитками бегущий волк их клана, окруженный замысловатым переплетением. Рисунок соединялся сам с собой так мудрено, что казался цепочкой узелков, сплетенных из многих нитей, но на самом деле там была только лишь одна линия, и каждый узелок следовал непосредственно за предыдущим. «Моя судьба такая же запутанная», – сказала она сама себе.
И вместе с мыслью пришло леденящее чувство того, что она говорила лучше, чем могла подумать. Закончив одеваться, она была перепугана. Не из-за того, что она может погибнуть в битве; она знала, что ее убьют, может быть скоро, может быть спустя много лет. Это было во власти Черной Богини потребовать от своих жриц принести последнюю жертву, когда Она считала, что время подошло. Когда Гвенивер взяла в руки пояс для меча, она остановилась в нерешительности, одолеваемая искушением бросить его на пол; затем пристегнула его и одобрительно кивнула.
Круглый деревянный храм стоял в центре огороженной крепостными стенами территории. По обе стороны от двери росли скрученные, похожие на пламя кипарисы, завезенные из Бардека и оберегаемые в холодные зимы. Когда Гвенивер проходила между ними, она почувствовала большую волну энергии, будто бы она прошла через ворота в другой мир. Она девять раз постучала в дубовую дверь и дождалась пока ей ответили изнутри девятью приглушенными ударами. Тогда она отворила дверь и вошла в переднюю, слабо освещенную единственной свечой. Ее ожидала жрица, облаченная в черное.
– Оденешь это в храме. Возьми также свой меч. Так распорядилась верховная жрица.
Во внутреннем святилище полированные деревянные стены отражали тусклый свет, излучаемый девятью масляными светильниками, пол был выстлан свежим тростником. У дальней стены стоял жертвенник. Это был валун, необработанный по сторонам кроме верхней, которая была ровной, как стол. Над ним висело огромное круглое зеркало – единственный образ Богини, который Она принимает в своих храмах. Слева стояла Арда, одетая в черное.
– Вынь свой меч из ножен и положи на жертвенник.
Гвенивер присела в реверансе перед зеркалом, затем сделала так, как ей сказала верховная жрица. Через боковую дверь вошли три старшие жрицы и молча встали справа. Они должны были стать свидетелями ее клятвы.
– Мы собрались, чтобы научить и принять ту, которая бы служила Богине Луны, – продолжала Арда. – Мы все хорошо знаем Гвенивер из клана Волка. Есть ли какие-нибудь возражения против ее кандидатуры?
– Никаких, – сказали все три хором. – Мы знаем ее, как одну из тех, кого благословила Наша Госпожа.
– Ну что же, хорошо. – Верховная жрица обратилась к Гвенивер. – Клянешься ли ты служить Богине все свои дни и ночи?
– Клянусь, моя госпожа.
– Клянешься ли ты никогда не познать мужчину?
– Клянусь, моя госпожа.
– Клянешься ли ты никогда не раскрыть тайну святого имени?
– Клянусь, моя госпожа.
Арда подняла руки и трижды хлопнула в ладоши, затем еще три раза и, наконец, еще три, отмеряя ударами святое число в его простой пропорции. Гвенивер почувствовала торжественное, благословенное спокойствие, сладость, словно мед протекал через все ее тело. Наконец решение было принято, клятва дана.
– Из всех богинь, – продолжала Арда, – только у Нашей Госпожи нет имени, известного простому народу. Мы слышим о Ипоне, мы слышим о Сироне, мы слышим об Аранродде, но Наша Госпожа всегда остается просто Богиней Луны. – Тут она обратилась к трем свидетельницам. – А почему же так получается?
– Ее имя – секрет.
– Это тайна.
– Это загадка.
– Но все же, – сказала Арда, когда выслушала ответы, – эту загадку легко разгадать. Как зовут Богиню?
– Ипона.
– Сирона.
– Аранродда.
– И все остальные, – было сказано в унисон.
– То, что вы сказали, верно. – Арда обратилась к Гвенивер. – И вот оно, решение этой загадки. Все богини – суть одна богиня. Она известна под всеми именами и без имени, потому что Она одна.
Гвенивер пронзил озноб неистовой радости.
– Не важно, каким именем Ее называют мужчины и женщины, Она – Единая, – продолжала Арда. – И существует лишь одно священство, которое служит Ей. Она – как чистый солнечный свет, когда он пронзает покрытое грозовыми тучами небо и обращается в радугу, многоцветную, но на самом деле одну.
– Я давно об этом думала, – прошептала Гвенивер. – Теперь я это знаю.
Верховная жрица снова хлопнула девять раз в ладоши, затем обратилась к свидетельницам.
– А теперь вопрос к Гвенивер, которая впредь не женщина, а жрица. Как она будет служить Богине? Пусть она преклонит колено в молитве у жертвенника.
Гвенивер встала на колени лицом к мечу. Она могла видеть в зеркале себя – призрачную фигуру в мерцающем свете. С трудом узнала она свое лицо, коротко обрезанные волосы, зловещую улыбку на губах, глаза, горящие жаждой мести.
– Помоги мне, о Небесная Госпожа, – молилась она. Я хочу крови и мести, а не слез и скорби.
– Смотри в зеркало, – прошептала Арда. – Проси Ее прийти к тебе.
Гвенивер распростерла руки над жертвенником и сосредоточилась. Сначала она не видела ничего, кроме самой себя и храма на заднем плане. Арда затянула высоким голосом заунывную песнь на древнем языке. Казалось, масляные светильники мерцали в такт с длинным, изломанным размером стиха, пение то усиливалось, то затихало, завывая в стенах храма, как холодный ветер. Свет в зеркале изменился, потускнел, превратился во тьму, дрожащую тьму, холодную, как небо без звезд. Пение продолжалось, голос жрицы, причитая, выговаривал древние слова. Гвенивер почувствовала, как волосы сзади кололи ей шею; во тьме зеркала появились звезды в кружении и танце бесконечного неба. Между ними возник Ее образ.
Она возвышалась над звездами, Ее лицо было неумолимым и беспощадным, опьяненным кровью. Она покачала головой, и огромная грива черных волос закрыла небо. Гвенивер едва могла вздохнуть, когда черные глаза посмотрели в ее сторону. Это была Богиня Темного Времени, чье сердце пронзил меч. Она требовала не меньшей жертвы от тех, кто Ей поклонялся.
– Моя госпожа, – прошептала Гвенивер. – Прими мою жертву: я буду служить тебе вечно.
Глаза рассматривали ее продолжительное время, свирепые, сверкающие, предельно холодные глаза. Гвенивер чувствовала Ее присутствие повсюду, как будто Богиня стояла рядом с ней, позади нее и перед ней.
– Прими меня, – сказала она. – Я буду мечом в твоей руке.
Лежавший на жертвеннике меч ярко вспыхнул и засверкал кровавым светом, отбрасывая отблески вверх, от чего зеркало стало красным. Пение прекратилось. Арда видела предзнаменование.
– Поклянись ей, – голос жрицы дрогнул, – что, служа ей, ты будешь жить… – Ее голос сломался замолк.
– Я клянусь всем сердцем.
Глаза Богини в зеркале излучали радость. Свет плясал на мече, как огонь, затем начал гаснуть. Когда он потух, зеркало стало черным небом со звездами, затем просто тьмой.
– Свершилось! – Арда хлопнула в ладоши, гулкое эхо раскатилось по храму.
В зеркале отражалось бледное, покрытое потом лицо Гвенивер.
– Она пришла к тебе, – сказала верховная жрица. – Она дала тебе благословение, которое многие назвали бы проклятьем. Ты выбрала, и ты дала клятву. Служи же Ей хорошо, иначе смерть станет твоим уделом.
– Я никогда не изменю Ей. Как я могу, ведь я смотрела в глаза Ночи?
Арда хлопнула в ладоши девять раз, отмеряя трижды по три. Все еще дрожа, Гвенивер поднялась и взяла свой меч.
– Никогда я не думала, что Она тебя примет. – Арда была готова заплакать. – Но теперь я могу только молиться за тебя.
– Я буду высоко ценить эти молитвы, как бы далеко я ни находилась.
В храм вошли еще две жрицы. Одна несла серебряную чашу с синим порошком, другая две тонких серебряных иголки. Когда они увидели меч в руке Гвенивер, то обменялись испуганными взглядами.
– Поставьте ей знак на левой щеке, – сказала Арда. – Она служит Нашей Госпоже Тьмы.
Благодаря провианту, который Рикин и другие захватили у людей Кабана, сейчас они наслаждались горячим завтраком в первый раз за последние дни, когда они вынуждены были довольствоваться кашей и солониной. Ели они медленно, смакуя каждый кусок и получая еще большее удовольствие от того, что временно чувствовали себя в безопасности. Когда трапеза была почти на исходе, Рикин услышал, что кто-то ведет коня к их домику. Он вскочил на ноги и поспешил наружу, обнажив меч на случай, если Кабан подослал шпиона. Но это была Гвенивер, одетая в одежду брата и ведущая под уздцы большого боевого коня. В свете утреннего солнца ее левая щека казалась обожженной, она была опухшая и красная; в середине красного пятна вырисовывался синий полумесяц. Все трое замерли не в силах вымолвить ни слова, а она как ни в чем не бывало улыбалась им.
– Госпожа! – наконец заговорил Дагвин. – Теперь вы остаетесь в храме?
– Нет. Сегодня мы собираем вещи и едем в Кермор. Грузите столько продуктов, сколько смогут увезти трофейные лошади.
Все трое послушно кивнули, не задавая лишних вопросов. Рикин не мог оторвать от нее взгляд. Хотя теперь никто не назвал бы Гвенивер прекрасной (лицо было слишком широким и из-за этого сильно выделялась челюсть), она была привлекательной, высокой и стройной с грацией дикого животного, особенно заметной в движениях. Вот уже много лет Рикин был безнадежно в нее влюблен. Каждую зиму он, бывало, сидел в одном конце комнаты ее брата и смотрел на нее, недоступную, сидящую в другом конце. Видя, что она дала клятву, он получал жестокое удовлетворение. Теперь она никогда не будет принадлежать другому мужчине.
– Что-нибудь не в порядке? – спросила она у него.
– Все нормально, госпожа. Если позволите, я хотел бы поинтересоваться насчет татуировки. Почему она находится у вас с левой стороны?
– Ты имеешь право знать. Она означает, что я – воин, поклявшийся Луне. – Когда Гвенивер улыбалась, казалось, она превращается в другую женщину, холодную, с жестокими глазами, свирепую. – А ты думал, что такие существуют только в песнях менестрелей, не так ли?
Рикин был так напуган, как будто она ударила его. От неожиданности у Дагвина перехватило дыхание.
– Госпожа Макла теперь глава Волчьего клана, – продолжала она. – Она сделала меня предводителем ее войска до тех пор, пока она не выйдет замуж, и ее муж не примет командование людьми. Если мы доживем до того дня, у вас будет выбор: присягнуть тому человеку или последовать за мной. Но сейчас мы направляемся в Кермор для летних боевых действий. Волк поклялся привести людей, и Волк никогда не нарушит слово.
– Ну что же, госпожа, – сказал Рикин, – может быть мы не такое большое войско, но если кто-нибудь посмеет сказать плохое слово о нашем предводителе, я сам перережу этому ублюдку глотку.
Они отправились в путь и двигались осторожно на случай, если на дороге скрывается в засаде кто-нибудь из людей Кабана. Дагвин и Камлун по очереди ехали впереди. Они двигались по боковым дорогам через холмы. Хотя Кермор находился в добрых десяти днях езды, безопасность была намного ближе, в фортах старых союзников Волка, на юге и на востоке. Два дня они огибали Волчьи владения, не позволяя себе ехать по собственным землям на тот случай, если люди Кабана патрулировали территорию. Утром третьего дня они пересекли реку Нер возле редко используемого брода и взяли курс больше на юго-восток, направляясь в земли Оленьего клана. Той же ночью они расположились на опушке леса, который Волки и Олени использовали совместно, как охотничьи угодья. При виде знакомых деревьев на глазах Гвенивер выступили слезы. Она вспомнила, как ее братья любили здесь охотится.
Пока мужчины привязывали коней и ставили палатки, Гвенивер беспокойно бродила вокруг. Ее начали одолевать тяжелые сомнения. Одно дело говорить о походе на войну самой, другое видеть свой крошечный отряд и сознавать, что их жизни зависят от того, как она будет ими руководить. Под предлогом поиска сухих веток она зашла в лес и долго бродила среди деревьев, пока не обнаружила маленький ручей, тихо бегущий по камням между покрытыми папоротником берегами. Вокруг нее старые дубы отбрасывали тени, которые, казалось, лежали там с сотворения мира.
– Богиня, – прошептала она. – Я выбрала правильный путь?
Она не увидела знамения на мерцающей поверхности воды. Она обнажила меч и посмотрела на лезвие, которое горело огнем на жертвеннике. Затем, казалось, она почувствовала, что вокруг нее собрались души умерших: Авоика, Мароика, Беноика, и последнего из них, ее отца, Каддрика, – тех сильных, высоких, беспощадных людей, чьи жизни повлияли на ее жизнь, чья гордость соединилась в ее собственной.
– Я никогда не оставлю вас лежать неотмщенными.
Она слышала, как они вздохнули о своей горькой судьбе, или, быть может, это ветер шумел в листве, ибо исчезли они так же тихо и быстро, как и появились. Но все же она знала, что Богиня дала ей знамение так же, как и в тот раз, когда Она благословила меч.
– Месть! Мы будем вершить ее ради Богини.
С мечом в руках Гвенивер пошла назад к мужчинам, но вдруг услышала позади себя хруст сухой ветки и звук шагов. Она обернулась и подняла меч.
– Выходи! – резко сказала она. – Кто беспокоит жрицу, присягнувшую Богине Темного Времени?
Из кустарника вышли с мечами наготове два человека в рваной, грязной одежде, с небритыми лицами и спутанными волосами. Когда они рассматривали Гвенивер прищуренными глазами, казалось, что Богиня находится рядом с ней; осязаемое присутствие, от которого волосы становятся дыбом. Она смерила их взглядом с улыбкой на лице, которая, казалось, возникала помимо ее воли.
«Тебе надо подумать, – сказала она сама себе, – и просить Богиню о помощи».
– Основная часть войска ушла, – сказал Дагвин, – но осталось четыре человека.
– Ублюдки! – выругался Рикин. – Обращаться с нашей госпожой так, будто она дареная лошадь или еще что-то подобное.
Камлун мрачно кивнул. Эти трое мужчин были последними оставшимися в живых из войска Волка. Вот уже несколько дней они стояли лагерем на лесистых холмах, окружавших Храм Луны; таким образом они могли оберегать женщину, которую считали своимм господином. Все трое служили клану Волка с отроческих лет; они были готовы продолжать служить и теперь.
– Насколько хорошо они ее стерегут? – спросил Рикин. – Вооружены и готовы к стычке?
– Ничего подобного. – Дагвин остановился и зловеще улыбнулся. – Когда я бродил и наткнулся на них, я видел, что они сидели на траве кружком – такие счастливые – и играли в кости с засученными рукавами.
– О, это правда? Давайте надеяться, что боги сделают их игру приятной и очень долгой.
Свободные крестьяне, которые обрабатывали земли храма, были предельно преданы верховной жрице, частично из-за того, что она забирала у них гораздо меньше урожая в качестве пошлины, чем забирал бы лорд, но главным образом потому, что они почитали за честь для себя и своих семей служить Богине. Арда была уверена, или по крайней мере она так сказала Гвенивер, что один из этих людей ради нее готов отправится в долгую поездку в Форт Дэвери и доставить сообщение.
– Этому нужно положить конец! Я не могу приказывать тем людям, которые находятся на земле, не принадлежащей храму, но будь я проклята, если я позволю им сидеть здесь все лето. Ты не преступница, ты нашла здесь убежище, но мы понимаем, что они убили бы тебя, если бы могли. Посмотрим, сможет ли этот король, которому служит Баркан, заставить его отозвать своих людей.
– Вы думаете, король выслушает ваше прошение? – спросила Гвенивер. – Держу пари, он хочет, чтобы нашими землями владел какой-нибудь из его вассалов.
– Для него лучше бы было выслушать! Я попрошу верховную жрицу Форта Дэвери ходатайствовать лично.
Гвенивер придержала верховую лошадь Арды, пока жрица усаживалась, укладывая длинное платье поверх дамского седла. Затем она прошлась рядом с лошадью. Арда подъехала к воротам. Поскольку те четверо воинов Кабана не демонстрировали желания попробовать войти в храм, ворота оставались открытыми. Гвенивер и Липилла, дежурившая в тот день у ворот, стояли вдвоем и наблюдали, как Арда, сидя в седле прямо и вызывающе, проезжала через ворота. Когда она выехала на дорогу, люди Кабана вскочили на ноги и отвесили ей глубокие, полные уважения поклоны.
– Ублюдки, – тихо сказала Гвенивер. – Придерживаются каждой буквы закона, тем временем искажая суть.
– Ты права. Неужели они действительно убили бы тебя?
– Скорее отдали бы меня Баркану. Но прежде я бы умерла!
Они обменялись озабоченными взглядами. Гвенивер уже знала Липиллу, которой было чуть больше сорока, всю свою жизнь, так же как знала и Арду. Они были такими близкими ей людьми, как тетушки или старшие сестры. Но в сердце своем Гвенивер сомневалась, сможет ли она разделить с ними такую строгую жизнь. Арда обогнула холм и скрылась из виду, направляя коня на север. Люди Кабана снова сели и вернулись к своей игре в кости. Гвенивер вспомнила того мужчину, которого она убила на дороге, и пожалела, что не может сейчас поступить так же с теми четырьмя.
Хотя она могла бы вернуться в храм и быть полезной на кухне, Гвенивер немного задержалась у ворот, неторопливо беседуя с Липиллой и глядя вдаль на вольные луга и холмы, такие недоступные для нее. Вдруг вдалеке они услышали стук копыт, быстро приближающийся с юга.
– Наверное Баркан направляет к своим людям посыльных или кого-то еще, – заметила Липилла.
Казалось, люди Кабана на лугу думали так же. Они поднялись, лениво потягиваясь, и повернулись на звук. Внезапно из лесопосадки выскочили три всадника в доспехах, с мечами наготове. Солдаты Кабана на миг опешили, затем с дикими криками обнажили мечи: всадники скакали прямо на них. Гвенивер слышала как вскрикнула Липилла, когда один из солдат Кабана упал наземь с наполовину отрубленной головой. Лошадь стала на дыбы, зашаталась, и Гвенивер увидела знак на щите у одного из всадников.
– Волки!
Не раздумывая, с мечом в руках она побежала вниз, к подножию холма, Липилла тем временем кричала и умоляла ее вернуться. Второй из Кабанов пал, когда она подбежала; третьего окружили двое всадников; четвертый вырвался и побежал вверх по склону холма, словно в ужасе он пытался добраться до святыни храма, которую оскверняло само его присутствие. Когда он увидел, что Гвенивер гонится прямо за ним, то заколебался в нерешительности, затем скользнул в сторону, будто желая обойти вокруг нее. С воем и неземным хохотом, который самопроизвольно вырвался у нее, она размахнулась, ударила и, прежде чем он успел отразить удар, рассекла ему правое плечо. Когда меч выскользнул из его обессиливших пальцев, Гвенивер захохотала снова и пронзила ему горло. Ее смех перешел в крик баньши, когда брызнула алая кровь, и воин упал.
– Моя госпожа! – голос принадлежал Рикину и был едва слышен на фоне ее смеха. – О, ради владыки преисподней!
Смех оборвался. Усталая и безучастная, она уставилась на труп у ее ног. Словно в тумане она видела, как Рикин спешился и медленно подошел к ней.
– Моя госпожа! Госпожа Гвенивер! Вы меня узнаете?
– Что? – Она озадаченно подняла глаза. – Конечно узнаю, Рико. Разве я не знаю тебя добрых полжизни?
– Но, госпожа, нехорошо, даже когда мужчина становится таким неистовым, какой были сейчас вы.
Она почувствовала себя так, будто бы он вылил на нее ушат ледяной воды. С минуту она глядела на него, как слабоумная, в то время как он рассматривал ее со смущенным интересом. Рикин был, как и она сама, девятнадцати лет, широколицым, как солнышко, блондином. Вместе с ее братьями, его считали одним из самых надежных мужчин во всей армии, если не во всем королевстве. Было странно, что он смотрел сейчас на нее так, как будто она представляла собой опасность.
– Видите ли, госпожа, так оно и было, – сказал он. – У меня в жилах кровь застыла, когда я услышал ваш смех.
– Думаешь, у меня не застыла? Неистовой! Клянусь самой Богиней, именно такой я и была.
Дагвин, стройный, постоянно ухмыляющийся брюнет, подошел к ним с лошадью на поводе и поклонился.
– Как плохо, что они оставили четверых, госпожа, – заметил он. – С двумя вы могли бы справиться сами.
– Может быть даже с тремя, – добавил Рикин. – А где же Кам?
– Избавляет своего коня от страданий. Один из тех мерзавцев действительно рубанул мечом в нужную сторону.
– Ничего, у нас сейчас их лошади, а также весь провиант. – Рикин взглянул на Гвенивер. – Мы находились здесь в лесах, госпожа, ожидая, когда будет можно нанести удар. Мы подумали, что Кабан не может сидеть здесь все лето. – Он сделал паузу. – А крепость сметена с лица земли.
– Я была в этом уверена. А как Блейдбир?
– Он еще стоит. Тамошний народ давал нам еду. – Рикин посмотрел в сторону, его рот исказился. – Кабан настиг наше войско на дороге. Это было как раз на заре, мы были только наполовину одеты, когда эти ублюдки овладели холмом без всякого предупреждения и даже без звука трубы. Их было в два раза больше, чем нас, поэтому господин Авоик закричал, что мы должны отступать, чтобы спасти себе жизнь. Но мы не успели сделать это достаточно быстро. Простите, госпожа. Мне следовало бы умереть там с ним, но я подумал о вас, я хочу сказать, о вас и обо всех женщинах, я подумал, что было бы лучше мне погибнуть во дворе замка, защищая вас.
– И мы тоже, – вступил в разговор Дагвин. – Но мы слишком опоздали. Кабаны не давали нам покоя всю дорогу, и, когда мы достигли крепости, она пылала. Мы едва не сошли с ума, думая, что вас убили, но Рико сказал, вы могли уйти в храм.
– Тогда мы поехали сюда, – подхватил Рикин. – И когда увидели, что проклятые Кабаны расположились лагерем у ворот, то поняли, что вы, должно быть, находитесь внутри.
– А мы здесь и были, – сказала Гвенивер. – Ну что же, отведите лошадей и фургон с содержимым наверх. Там есть несколько домиков для мужчин, чьи жены пришли сюда всего на один или два дня. Вы можете оставаться там, пока я решу, что нам делать дальше.
Хотя Дагвин поспешил исполнить приказ, Рикин не торопился, он почесал испачканное лицо тыльной стороной еще более грязной руки.
– Нам, госпожа, надо бы похоронить этих Кабанов. Не можем же мы оставить эту работу святым особам.
– Действительно. Я… Я думаю: что скажет об этом верховная жрица? Ладно, это мои заботы. Большое спасибо, что спасли меня.
Рикин улыбнулся, что было едва заметно по его губам, затем поспешил за остальными.
Хотя Арда была недовольна, узнав, что у ворот храма были убиты четыре человека, постепенно она смирилась, даже заметила, что, возможно, Богиня таким образом наказывала Кабана за непочтительность.
– Это несомненно, – сказала Гвенивер, – потому что это Она сразила одного из них. Я была ничем иным, как мечом в Ее руках.
Арда внимательно посмотрела на нее. Они сидели в ее кабинете, в скромной комнате с каменными стенами, книжной полкой с шестью священными книгами у одной стены и столом, заваленным счетами храма, с другой. Даже сейчас, когда Гвенивер уже твердо решила, она не переставала об этом думать. Когда-то ее высшей целью было стать верховной жрицей и сделать этот кабинет своим собственным.
– Весь вечер я молилась Ей, – продолжала Гвенивер. – Я собираюсь вас покинуть, госпожа. Я хочу присягнуть Луне и передать право управлять кланом Макле. Затем я возьму моих людей и поеду в Кермор к королю с петицией от клана Волка. Раз у меня будет татуировка, Кабану не захочется причинять мне вред.
– Так-то оно так, но все же это опасно. Меня все время будет терзать мысль о том, что ты где-то на дороге в сопровождении всего трех всадников. Кто знает, что сейчас у людей на уме, даже если ты жрица?
– Не только трех, госпожа. Я – четвертая.
Арда замерла, словно приросла к стулу, когда начала понимать, что имеет в виду Гвенивер.
– Разве вы не помните, что вы говорили мне о четвертом лице Богини? – продолжала Гвенивер. – О Ее темной стороне, когда луна становится черной и кровавой, о матери, которая поедает собственных детей.
– Гвен. Это не то.
– То. – Гвенивер подняла голову, встала и начала ходить по комнате. – Я собираюсь вступить со своими людьми в войну. Она продолжается уже слишком долго, так как в Дэвери сражаются давшие обет Луне воины.
– Тебя убьют. – Арда поднялась со стула. – Я тебе этого не позволю.
– Разве это в нашей власти позволить или не позволить, если Богиня зовет меня? Сегодня я ощутила на себе Ее руку.
Их взгляды встретились, и, когда Арда первой отвела глаза в сторону, Гвенивер поняла, что она больше не ребенок, а женщина.
– Есть способы проверить, вдохновение ли это, – сказала наконец Арда. – Приходи сегодня ночью в храм. Если Богиня даст тебе знамение, то не мне говорить тебе «нет». Но если Она не одобрит…
– Меня защитит ваша мудрость.
– Прекрасно. А что, Если Она даст знамение, но не то, о котором ты думаешь?
– Тогда я все равно присягну Ей. Время пришло, моя госпожа. Я хочу услышать тайное имя Богини и дать обет.
Готовясь к обряду, в тот вечер Гвенивер постилась. Пока обитатели храма сидели за ужином, она принесла воды из колодца, нагрела себе ванну у кухонного очага. Затем, одеваясь, она остановилась, рассматривая рубашку своего брата, которую она же вышила для него год назад. На кокетке с обеих сторон был вышит красными нитками бегущий волк их клана, окруженный замысловатым переплетением. Рисунок соединялся сам с собой так мудрено, что казался цепочкой узелков, сплетенных из многих нитей, но на самом деле там была только лишь одна линия, и каждый узелок следовал непосредственно за предыдущим. «Моя судьба такая же запутанная», – сказала она сама себе.
И вместе с мыслью пришло леденящее чувство того, что она говорила лучше, чем могла подумать. Закончив одеваться, она была перепугана. Не из-за того, что она может погибнуть в битве; она знала, что ее убьют, может быть скоро, может быть спустя много лет. Это было во власти Черной Богини потребовать от своих жриц принести последнюю жертву, когда Она считала, что время подошло. Когда Гвенивер взяла в руки пояс для меча, она остановилась в нерешительности, одолеваемая искушением бросить его на пол; затем пристегнула его и одобрительно кивнула.
Круглый деревянный храм стоял в центре огороженной крепостными стенами территории. По обе стороны от двери росли скрученные, похожие на пламя кипарисы, завезенные из Бардека и оберегаемые в холодные зимы. Когда Гвенивер проходила между ними, она почувствовала большую волну энергии, будто бы она прошла через ворота в другой мир. Она девять раз постучала в дубовую дверь и дождалась пока ей ответили изнутри девятью приглушенными ударами. Тогда она отворила дверь и вошла в переднюю, слабо освещенную единственной свечой. Ее ожидала жрица, облаченная в черное.
– Оденешь это в храме. Возьми также свой меч. Так распорядилась верховная жрица.
Во внутреннем святилище полированные деревянные стены отражали тусклый свет, излучаемый девятью масляными светильниками, пол был выстлан свежим тростником. У дальней стены стоял жертвенник. Это был валун, необработанный по сторонам кроме верхней, которая была ровной, как стол. Над ним висело огромное круглое зеркало – единственный образ Богини, который Она принимает в своих храмах. Слева стояла Арда, одетая в черное.
– Вынь свой меч из ножен и положи на жертвенник.
Гвенивер присела в реверансе перед зеркалом, затем сделала так, как ей сказала верховная жрица. Через боковую дверь вошли три старшие жрицы и молча встали справа. Они должны были стать свидетелями ее клятвы.
– Мы собрались, чтобы научить и принять ту, которая бы служила Богине Луны, – продолжала Арда. – Мы все хорошо знаем Гвенивер из клана Волка. Есть ли какие-нибудь возражения против ее кандидатуры?
– Никаких, – сказали все три хором. – Мы знаем ее, как одну из тех, кого благословила Наша Госпожа.
– Ну что же, хорошо. – Верховная жрица обратилась к Гвенивер. – Клянешься ли ты служить Богине все свои дни и ночи?
– Клянусь, моя госпожа.
– Клянешься ли ты никогда не познать мужчину?
– Клянусь, моя госпожа.
– Клянешься ли ты никогда не раскрыть тайну святого имени?
– Клянусь, моя госпожа.
Арда подняла руки и трижды хлопнула в ладоши, затем еще три раза и, наконец, еще три, отмеряя ударами святое число в его простой пропорции. Гвенивер почувствовала торжественное, благословенное спокойствие, сладость, словно мед протекал через все ее тело. Наконец решение было принято, клятва дана.
– Из всех богинь, – продолжала Арда, – только у Нашей Госпожи нет имени, известного простому народу. Мы слышим о Ипоне, мы слышим о Сироне, мы слышим об Аранродде, но Наша Госпожа всегда остается просто Богиней Луны. – Тут она обратилась к трем свидетельницам. – А почему же так получается?
– Ее имя – секрет.
– Это тайна.
– Это загадка.
– Но все же, – сказала Арда, когда выслушала ответы, – эту загадку легко разгадать. Как зовут Богиню?
– Ипона.
– Сирона.
– Аранродда.
– И все остальные, – было сказано в унисон.
– То, что вы сказали, верно. – Арда обратилась к Гвенивер. – И вот оно, решение этой загадки. Все богини – суть одна богиня. Она известна под всеми именами и без имени, потому что Она одна.
Гвенивер пронзил озноб неистовой радости.
– Не важно, каким именем Ее называют мужчины и женщины, Она – Единая, – продолжала Арда. – И существует лишь одно священство, которое служит Ей. Она – как чистый солнечный свет, когда он пронзает покрытое грозовыми тучами небо и обращается в радугу, многоцветную, но на самом деле одну.
– Я давно об этом думала, – прошептала Гвенивер. – Теперь я это знаю.
Верховная жрица снова хлопнула девять раз в ладоши, затем обратилась к свидетельницам.
– А теперь вопрос к Гвенивер, которая впредь не женщина, а жрица. Как она будет служить Богине? Пусть она преклонит колено в молитве у жертвенника.
Гвенивер встала на колени лицом к мечу. Она могла видеть в зеркале себя – призрачную фигуру в мерцающем свете. С трудом узнала она свое лицо, коротко обрезанные волосы, зловещую улыбку на губах, глаза, горящие жаждой мести.
– Помоги мне, о Небесная Госпожа, – молилась она. Я хочу крови и мести, а не слез и скорби.
– Смотри в зеркало, – прошептала Арда. – Проси Ее прийти к тебе.
Гвенивер распростерла руки над жертвенником и сосредоточилась. Сначала она не видела ничего, кроме самой себя и храма на заднем плане. Арда затянула высоким голосом заунывную песнь на древнем языке. Казалось, масляные светильники мерцали в такт с длинным, изломанным размером стиха, пение то усиливалось, то затихало, завывая в стенах храма, как холодный ветер. Свет в зеркале изменился, потускнел, превратился во тьму, дрожащую тьму, холодную, как небо без звезд. Пение продолжалось, голос жрицы, причитая, выговаривал древние слова. Гвенивер почувствовала, как волосы сзади кололи ей шею; во тьме зеркала появились звезды в кружении и танце бесконечного неба. Между ними возник Ее образ.
Она возвышалась над звездами, Ее лицо было неумолимым и беспощадным, опьяненным кровью. Она покачала головой, и огромная грива черных волос закрыла небо. Гвенивер едва могла вздохнуть, когда черные глаза посмотрели в ее сторону. Это была Богиня Темного Времени, чье сердце пронзил меч. Она требовала не меньшей жертвы от тех, кто Ей поклонялся.
– Моя госпожа, – прошептала Гвенивер. – Прими мою жертву: я буду служить тебе вечно.
Глаза рассматривали ее продолжительное время, свирепые, сверкающие, предельно холодные глаза. Гвенивер чувствовала Ее присутствие повсюду, как будто Богиня стояла рядом с ней, позади нее и перед ней.
– Прими меня, – сказала она. – Я буду мечом в твоей руке.
Лежавший на жертвеннике меч ярко вспыхнул и засверкал кровавым светом, отбрасывая отблески вверх, от чего зеркало стало красным. Пение прекратилось. Арда видела предзнаменование.
– Поклянись ей, – голос жрицы дрогнул, – что, служа ей, ты будешь жить… – Ее голос сломался замолк.
– Я клянусь всем сердцем.
Глаза Богини в зеркале излучали радость. Свет плясал на мече, как огонь, затем начал гаснуть. Когда он потух, зеркало стало черным небом со звездами, затем просто тьмой.
– Свершилось! – Арда хлопнула в ладоши, гулкое эхо раскатилось по храму.
В зеркале отражалось бледное, покрытое потом лицо Гвенивер.
– Она пришла к тебе, – сказала верховная жрица. – Она дала тебе благословение, которое многие назвали бы проклятьем. Ты выбрала, и ты дала клятву. Служи же Ей хорошо, иначе смерть станет твоим уделом.
– Я никогда не изменю Ей. Как я могу, ведь я смотрела в глаза Ночи?
Арда хлопнула в ладоши девять раз, отмеряя трижды по три. Все еще дрожа, Гвенивер поднялась и взяла свой меч.
– Никогда я не думала, что Она тебя примет. – Арда была готова заплакать. – Но теперь я могу только молиться за тебя.
– Я буду высоко ценить эти молитвы, как бы далеко я ни находилась.
В храм вошли еще две жрицы. Одна несла серебряную чашу с синим порошком, другая две тонких серебряных иголки. Когда они увидели меч в руке Гвенивер, то обменялись испуганными взглядами.
– Поставьте ей знак на левой щеке, – сказала Арда. – Она служит Нашей Госпоже Тьмы.
Благодаря провианту, который Рикин и другие захватили у людей Кабана, сейчас они наслаждались горячим завтраком в первый раз за последние дни, когда они вынуждены были довольствоваться кашей и солониной. Ели они медленно, смакуя каждый кусок и получая еще большее удовольствие от того, что временно чувствовали себя в безопасности. Когда трапеза была почти на исходе, Рикин услышал, что кто-то ведет коня к их домику. Он вскочил на ноги и поспешил наружу, обнажив меч на случай, если Кабан подослал шпиона. Но это была Гвенивер, одетая в одежду брата и ведущая под уздцы большого боевого коня. В свете утреннего солнца ее левая щека казалась обожженной, она была опухшая и красная; в середине красного пятна вырисовывался синий полумесяц. Все трое замерли не в силах вымолвить ни слова, а она как ни в чем не бывало улыбалась им.
– Госпожа! – наконец заговорил Дагвин. – Теперь вы остаетесь в храме?
– Нет. Сегодня мы собираем вещи и едем в Кермор. Грузите столько продуктов, сколько смогут увезти трофейные лошади.
Все трое послушно кивнули, не задавая лишних вопросов. Рикин не мог оторвать от нее взгляд. Хотя теперь никто не назвал бы Гвенивер прекрасной (лицо было слишком широким и из-за этого сильно выделялась челюсть), она была привлекательной, высокой и стройной с грацией дикого животного, особенно заметной в движениях. Вот уже много лет Рикин был безнадежно в нее влюблен. Каждую зиму он, бывало, сидел в одном конце комнаты ее брата и смотрел на нее, недоступную, сидящую в другом конце. Видя, что она дала клятву, он получал жестокое удовлетворение. Теперь она никогда не будет принадлежать другому мужчине.
– Что-нибудь не в порядке? – спросила она у него.
– Все нормально, госпожа. Если позволите, я хотел бы поинтересоваться насчет татуировки. Почему она находится у вас с левой стороны?
– Ты имеешь право знать. Она означает, что я – воин, поклявшийся Луне. – Когда Гвенивер улыбалась, казалось, она превращается в другую женщину, холодную, с жестокими глазами, свирепую. – А ты думал, что такие существуют только в песнях менестрелей, не так ли?
Рикин был так напуган, как будто она ударила его. От неожиданности у Дагвина перехватило дыхание.
– Госпожа Макла теперь глава Волчьего клана, – продолжала она. – Она сделала меня предводителем ее войска до тех пор, пока она не выйдет замуж, и ее муж не примет командование людьми. Если мы доживем до того дня, у вас будет выбор: присягнуть тому человеку или последовать за мной. Но сейчас мы направляемся в Кермор для летних боевых действий. Волк поклялся привести людей, и Волк никогда не нарушит слово.
– Ну что же, госпожа, – сказал Рикин, – может быть мы не такое большое войско, но если кто-нибудь посмеет сказать плохое слово о нашем предводителе, я сам перережу этому ублюдку глотку.
Они отправились в путь и двигались осторожно на случай, если на дороге скрывается в засаде кто-нибудь из людей Кабана. Дагвин и Камлун по очереди ехали впереди. Они двигались по боковым дорогам через холмы. Хотя Кермор находился в добрых десяти днях езды, безопасность была намного ближе, в фортах старых союзников Волка, на юге и на востоке. Два дня они огибали Волчьи владения, не позволяя себе ехать по собственным землям на тот случай, если люди Кабана патрулировали территорию. Утром третьего дня они пересекли реку Нер возле редко используемого брода и взяли курс больше на юго-восток, направляясь в земли Оленьего клана. Той же ночью они расположились на опушке леса, который Волки и Олени использовали совместно, как охотничьи угодья. При виде знакомых деревьев на глазах Гвенивер выступили слезы. Она вспомнила, как ее братья любили здесь охотится.
Пока мужчины привязывали коней и ставили палатки, Гвенивер беспокойно бродила вокруг. Ее начали одолевать тяжелые сомнения. Одно дело говорить о походе на войну самой, другое видеть свой крошечный отряд и сознавать, что их жизни зависят от того, как она будет ими руководить. Под предлогом поиска сухих веток она зашла в лес и долго бродила среди деревьев, пока не обнаружила маленький ручей, тихо бегущий по камням между покрытыми папоротником берегами. Вокруг нее старые дубы отбрасывали тени, которые, казалось, лежали там с сотворения мира.
– Богиня, – прошептала она. – Я выбрала правильный путь?
Она не увидела знамения на мерцающей поверхности воды. Она обнажила меч и посмотрела на лезвие, которое горело огнем на жертвеннике. Затем, казалось, она почувствовала, что вокруг нее собрались души умерших: Авоика, Мароика, Беноика, и последнего из них, ее отца, Каддрика, – тех сильных, высоких, беспощадных людей, чьи жизни повлияли на ее жизнь, чья гордость соединилась в ее собственной.
– Я никогда не оставлю вас лежать неотмщенными.
Она слышала, как они вздохнули о своей горькой судьбе, или, быть может, это ветер шумел в листве, ибо исчезли они так же тихо и быстро, как и появились. Но все же она знала, что Богиня дала ей знамение так же, как и в тот раз, когда Она благословила меч.
– Месть! Мы будем вершить ее ради Богини.
С мечом в руках Гвенивер пошла назад к мужчинам, но вдруг услышала позади себя хруст сухой ветки и звук шагов. Она обернулась и подняла меч.
– Выходи! – резко сказала она. – Кто беспокоит жрицу, присягнувшую Богине Темного Времени?
Из кустарника вышли с мечами наготове два человека в рваной, грязной одежде, с небритыми лицами и спутанными волосами. Когда они рассматривали Гвенивер прищуренными глазами, казалось, что Богиня находится рядом с ней; осязаемое присутствие, от которого волосы становятся дыбом. Она смерила их взглядом с улыбкой на лице, которая, казалось, возникала помимо ее воли.