Страница:
– Не думаю, что смогу в это поверить.
– Вам стоило бы поверить, потому что это правда.
С минуту он колебался, поверить ей или нет, потом криво улыбнулся. Тут Гвенивер впервые осознала, что Даннин по-своему любил ее, а не просто испытывал к ней животное влечение, но он выбрал для своих проявлений довольно грубый способ.
– Послушайте, Данно, – заговорила она, смягчая голос. – Если бы я нарушила обет, данный Богине, на следующий день меня бы уже не было в живых, я в этом уверена. Она бы нашла способ сразить меня.
– Да неужели? Кто же вы, в таком случае, призрак с того света?
– Я не нарушала мою клятву! А если вы уверены в обратном, почему бы вам при всех не заявить о моем святотатстве?
– Это и так всем ясно.
То, как он улыбался, заставило Гвенивер сделать шаг назад, хотя он и не думал к ней приближаться.
– Мне очень больно об этом говорить, – продолжал он, – но я люблю вас.
– В таком случае, мне вас очень жаль, потому что вам придется нести эту ношу одному.
– Позвольте сказать вам одну вещь. Я еще ни разу не отвергал вызов, который мне бросали.
– Это не вызов, просто я сказала правду.
– В самом деле? Это мы еще увидим.
В течение следующих нескольких дней Гвенивер чувствовала себя так, будто танцевала смертельный танец, чтобы держаться подальше от Даннина. Когда бы она ни спускалась в большой зал, он непременно подходил к ней и садился рядом, будто бы ему было все позволено. Если ей случалось выходить к конюшням, он всегда следовал за ней. Когда она поднималась к себе в комнату, всякий раз встречалась с ним в коридоре. Он хотел казаться очаровательным, было больно смотреть, как такой гордый человек пытается быть льстивым и соблазнительным. Днем Гвенивер проводила как можно больше времени в обществе Рикина. Ночью она либо навещала Невина в его комнате, либо запиралась в своей в компании горничной.
Однажды вечером, когда холодный ветер жалобно завывал в каменных коридорах, Гвенивер зашла в комнату к Невину и увидела, что он достал где-то два стула. На столе была расстелена скатерть, стояла бутыль меда и три фужера.
– Вечер добрый, моя госпожа, – сказал он. – Я бы предложил вам остаться, но сейчас ко мне в гости должны прийти два человека. Помня о приличии, я решил наладить дружеские отношения с Саддаром и Ивиром.
– Несомненно, это очень мудро. Если бы вы не пригласили их, они могли бы обидеться за ваше сильное влияние на короля.
– Я тоже об этом подумал.
Гвенивер едва успела сделать несколько шагов по коридору, как увидела Даннина, который ждал ее, прислонившись к стене. Она вздохнула и пошла вперед.
– Оставьте меня в покое, слышите? – сказала она. – Мне ужасно надоело то, что вы повсюду преследуете меня.
– О, Гвенивер, пожалуйста. Мое сердце истекает кровью от любви к вам.
– В таком случае пойдите к Невину и попросите что-нибудь обезболивающее.
Когда она хотела пройти мимо, он схватил ее за плечи.
– Уберите свои руки! Оставьте меня в покое!
Она сказала это слишком громко, голос эхом отозвался под сводами каменного коридора. Лицо Даннина покраснело от ярости, он начал было говорить, но звук приближающихся шагов дал знать, что к ним кто-то идет. Гвенивер отстранила его руку и бросилась бежать, слегка задев Саддара и извиняясь на ходу. Она быстро спустилась по лестнице и вбежала в большой зал, где могла сесть рядом со своими воинами и быть, таким образом, в безопасности. В этот вечер у нее появилась мысль выдвинуть против него обвинение, но она прекрасно понимала, что от Даннина в огромной степени зависит благоденствие королевства, и поэтому ей могли не поверить.
Весь следующий день Даннин, казалось, прикладывал все усилия, чтобы не встречаться с ней. Она могла вздохнуть с облегчением, и, в то же время, была удивлена, пока Невин не упомянул в беседе, что он разговаривал с капитаном и предупредил его не приставать к Гвенивер. Все же, в конце концов, предупреждение, похоже, было забыто. Однажды дождливым утром, когда Гвенивер возвращалась из конюшен, он встретил ее у задней стены брока, где кроме него не было ни одной живой души.
– Что вам нужно?
– Несколько откровенных слов.
– Тогда вот они: вы никогда не разделите со мной ложе.
– С вашим парнем с фермы дело обстоит иначе, не так ли?
– Я сказала вам правду об этом. И вообще, не вам спрашивать жрицу о ее клятвах.
Когда он схватил Гвенивер за руку, она ловко вывернулась и побежала к башне брока так быстро, как только могла.
Горничная Гвенивер, Оклада, была светловолосой девушкой с некрасивым лицом, которая очень любила работать при дворе, главным образом потому, что это было намного легче, чем гнуть спину у отца на ферме. Она необыкновенно гордилась своей госпожой, ее оригинальностью и всегда содержала комнату Гвенивер в идеальной чистоте. Так как у Гвенивер не было длинных волос, которые надо было бы расчесывать и укладывать, или изысканной одежды, которая бы требовала ухода, Оклада использовала все свое время для натирания оружия Гвенивер и починки лошадиной сбруи. Когда Оклада работала, она постоянно рассказывала сплетни, которыми кишели комнаты для прислуги, и даже апартаменты королевы, никогда не отдавая себе отчет, что госпожа ее почти не слушает. Но однажды, холодным вечером, Оклада разводила огонь, не произнося ни одного слова, что само по себе служило дурным предзнаменованием.
– Послушай, – спросила наконец Гвенивер. – Что случилось?
– О, моя госпожа!
Она отвернулась от очага и посмотрела на Гвенивер.
– Как я хочу, чтобы вы мне поверили. Когда слуга говорит одно, а господин другое, никто не назовет господина лжецом. Я то знаю, он бы возразил каждому моему слову.
Первой мыслью Гвенивер было то, что кто-то обесчестил девушку.
– Ну, ну, не плачь, – сказала Гвенивер, стараясь успокоить ее. – Скажи мне: кто?
– Лорд Даннин, моя госпожа. Сегодня утром он встретил меня в коридоре и хотел подкупить. Он сказал, что даст мне серебряную монету, если я этой ночью оставлю вас одну в вашей комнате. Я ответила, что никогда не сделаю этого, тогда он ударил меня.
– О, черт возьми! Конечно, я верю тебе.
Совершенно обезумев от ярости, Гвенивер начала ходить по комнате взад и вперед.
– Продолжай работу, а я, тем временем, подумаю об этом.
За ужином Гвенивер постоянно видела, что Даннин смотрит на нее с самодовольной улыбкой. Она быстро поела и встала из-за стола, когда он еще не закончил и не мог последовать за ней, но она не решалась вернуться к себе в комнату. Если он пойдет за ней и будет приставать на глазах у Оклады, завтра об этом будут знать все слуги в крепости. Несомненно, он считал горничную намного ниже себя самого, чтобы предвидеть такую страшную возможность. Наконец она спустилась с помоста и поискала взглядом Невина, который беседовал с Исгерином за бокалом эля.
– Я хочу пригласить вас к себе в комнату, добрый Невин, – сказала она. – Пришло время отплатить вам за гостеприимство. Вероятно, Исгерин тоже будет не прочь присоединиться к нам и выпить немного меда.
Невин высоко поднял густые брови, как будто хорошо знал, что что-то затевается. Лицо Исгерина расплывалось в улыбке от мысли, что титулованная особа приглашает его выпить.
– Вы окажете мне большую честь, ваше святейшество, – ответил оружейный мастер. – Сейчас я должен кое-что сказать управляющему, а затем смогу присоединиться к вам.
– И я тоже, – сказал Невин. – Благодарю вас.
Гвенивер оставила их, побежала наверх в свою комнату и отправила Окладу на кухню принести немного меда и то, во что его можно было бы налить. Она зажгла два свечных фонаря кусочком горящей лучины из очага и как раз ставила их на место, когда раздался стук в дверь.
– Заходите, добрые люди, – громко сказала она.
Но вместо них в комнату вошел Даннин и закрыл за собой дверь.
– Что вы здесь делаете?
– Просто пришел повидать вас. Гвен, умоляю, ваше сердце не может быть ко мне так равнодушно, как вы хотите показать.
– В моем сердце нет ничего общего с тем, что у вас на уме. Выйдите отсюда вон! Я пригласила…
– Не приказывайте мне.
– Я не приказываю, а предупреждаю. Я жду в гости…
Не успела Гвенивер сказать, как он схватил ее за плечи и поцеловал. Она вырвалась у него из рук и влепила пощечину. С ударом исчезла вся его притворная любезность.
– Гвен, черт возьми! Мне надоели ваши отказы!
Даннин сделал быстрое движение, так что она даже не успела увернуться. Он схватил ее за плечи и припер к стене. Хотя она боролась, отбивалась и пинала лорда, его вес не позволял Гвенивер вырваться из объятий, в которых он сжимал ее со всей своей немалой силой. Бормоча под нос проклятия, он продолжал налегать, царапая руками ей плечи, затем снова попытался поцеловать.
– Отпусти меня! Слышишь, ублюдок, отпусти!
Он так сильно прижал ее к стене, что она чуть не задохнулась. Вдруг Гвенивер услышала пронзительный крик, эхом отзывавшийся под сводами комнаты. Даннин отпустил ее и повернулся, на пороге появились Невин и Исгерин. Оклада стояла в дверях и продолжала громко вопить.
– Святотатство! – в ужасе шептал Исгерин. – О, великая Богиня, прости нас.
– Данно, ты дурак! – сказал Невин. – Ты настоящий болван!
Задыхаясь и дрожа, Гвенивер почувствовала, как ужасно горят огнем ее плечи и спина, но эту боль нельзя было сравнить с тем холодом, который сжимал ей желудок. Над ней чуть не надругались, применяя грубую силу. Исгерин обратился к Окладе.
– Да перестань же кричать, дочка! Беги и приведи пажа. Пошли за стражей. Быстро!
Когда, все еще рыдая, девушка убежала, Даннин направился к двери. Невин спокойно встал у него на дороге.
– Ты собираешься убить двух пожилых людей, чтобы покинуть комнату? – спросил он ровным голосом. – Я думаю, в тебе найдется больше благородства.
В полнейшем безмолвии Даннин задрожал, как тополь на ветру. Гвенивер хотела закричать. Она прикрыла руками рот и смотрела, как он трясется всем телом. Вся ее боевая слава, вся выдержка, проявленная в сражениях, вся вера в силу меча враз покинули ее. Грубая сила Даннина превратила ее в обычную перепуганную женщину, и за это она возненавидела Даннина больше всех на свете. Исгерин по-отечески положил свою руку ей на плечо.
– Госпожа, как вы себя чувствуете? Он вас не поранил?
– Не сильно, – ответила она, задыхаясь.
В коридоре раздались мужские голоса. Четверо из королевской стражи ворвались в комнату с обнаженными мечами и замерли на месте, глядя на своего командира и думая, что им снится кошмарный сон. Даннин попытался что-то сказать, но задрожал с еще большей силой. Казалось, прошла вечность, наконец в комнату вошел сам Глин, за ним по пятам следовал Саддар. Увидев брата, Даннин опустил голову, упал на колени и заплакал, как ребенок. Саддар попятился назад, драматично вздыхая.
– Святотатство! – произнес советник. – Я давно этого опасался. Госпожа Гвенивер, о, как это мерзко!
– Одну минутку, Данно, что все это значит? – спросил Глин.
По лицу Даннина потекли слезы, он достал из ножен свой меч и вручил королю рукояткой вперед. Он все еще не мог вымолвить ни слова.
– Мой сеньор, мы с Невином все видели, – начал Исгерин. – Он пытался надругаться над госпожой.
– О, боже мой, – отозвался Саддар. – Какое ужасное проклятие падет на наши головы.
Дрожа от праведного гнева, стражники попятились назад от мужчины, который хотел осквернить жрицу. Отвращение в их глазах ясно давало понять, как сильна была их вера, независимо от того, что думала Гвенивер о благочестии советника.
– Данно! Но это ведь ложь, – произнес король.
– Это правда, – наконец выдавил он из себя. – Теперь убей меня, слышишь, убей!
Даннин откинул голову назад, обнажая горло. Глин выругался и швырнул меч через всю комнату.
– Утром состоится суд. Стража, уведите лорда Даннина в его комнату и стерегите там. И заберите у него кинжал.
Он бросил взгляд на побледневших свидетелей.
– Я хочу поговорить с ее святейшеством. С глазу на глаз.
Пока стражники уводили Даннина, взгляд Глина был прикован к стене. Остальные по одному покинули комнату, Саддар вышел последним. Король захлопнул за ним дверь, затем сел на стул и уставился в очаг, на пляшущие языки пламени.
– Сейчас, ваше святейшество, вы – правитель, а я – ваш подданный. Ваше право выбрать для лорда Даннина любое наказание, которое требует Богиня, но, как человек, я прошу вас сохранить моему брату жизнь.
Он сделал паузу и тяжело вздохнул.
– Закон требует того, чтобы я приказал высечь мужчину, который вознамерился осквернить жрицу. Публично высечь, а затем казнить.
Гвенивер села и сложила вместе дрожащие руки. Она собиралась получить удовольствие от каждого удара бичом, которыми будет награждать его палач, она порадовалась бы и зрелищу казни. Но вдруг Гвенивер почувствовала присутствие Богини у себя за спиной, ее холодное незримое присутствие, как зимний ветер, ворвавшийся в комнату через плохо закрытое окно. Она понимала, что если воспользуется святыми законами в целях личной мести, то совершит грех, так же как и в том случае, если она ради короля не вынесет Даннину приговор по всем статьям. Она подняла сложенные вместе руки и беззвучно помолилась Богине, в то время как король ждал ответа, молча глядя на огонь.
По тому, как перепуганный паж поднялся на помост и взял короля за руку, все присутствующие в большом зале поняли, что произошло что-то неладное. Когда Глин вышел, и всадники, и знать стали делать предположения, наполнив зал тревожным шепотом. Что же могло случиться, что заставило пажа позабыть всякую учтивость? Рикин посчитал, что его это не касается, и продолжал опорожнять бокалы. «Скоро, – подумал он, – все узнают, в чем дело». Казалось, все успокоилось, когда лорд Олдак пробрался между столами и похлопал его по плечу.
– Идемте со мной, капитан. С вами хочет поговорить советник Саддар.
Внизу у лестницы стоял Саддар и часто потирал руки.
– Капитан, произошло нечто ужасное, – начал советник. – Лорд Даннин пытался изнасиловать госпожу Гвенивер.
Рикину показалось, как будто весь мир застыл вокруг, лишив его возможности двигаться, как осенний лист в замерзшей луже.
– Я подумал, что должен сообщить об этом вам, – продолжал старик. – Я очень боюсь, что наш сеньор захочет простить его, несмотря на требования закона. Если он так и сделает, пожалуйста, попросите вашу госпожу, чтобы она отвела проклятье Богини от нашего города.
– Клянусь преисподней! – зарычал Рикин. – Если наш сеньор попытается всеми правдами и неправдами спасти ему жизнь, я сам прикончу этого ублюдка.
Олдак и Саддар едва заметно улыбнулись друг другу, а Рикин быстро поднялся наверх, пробежал по коридору и встретился лицом к лицу с двумя стражниками, охранявшими снаружи дверь в комнату Гвенивер.
– Приказано никого не впускать. Там король.
Рикин схватил его за плечо и оттолкнул к стене.
– Пусть там хоть сам Сатана! Мне нужно видеть мою госпожу.
Когда второй стражник собирался уже схватить Рикина, дверь отворилась и на пороге появилась Гвенивер, бледная, дрожащая, но живая и невредимая.
– Мне показалось, что я слышу твой голос, – сказала она. – Заходи.
Едва Рикин успел сделать шаг внутрь комнаты, он увидел короля, который поднимался со стула. Никогда прежде он не видел так близко человека, которому служил сразу после Гвенивер. С благоговейным трепетом он опустился на колени.
– Как это называется? – спросил Глин. – Откуда ты узнал?
– Мне рассказал об этом советник Саддар, мой сеньор. Если хотите, вы можете приказать высечь меня за самовольное вторжение, но мне было необходимо собственными глазами убедиться, что моя госпожа вне опасности.
– Все ясно.
Он посмотрел на Гвенивер.
– Советник Саддар, ты говоришь?
– И лорд Олдака, – добавил Рикин.
Гвенивер размышляла. Он знал, что Богиня сейчас была с ней по тому, как прямо она стояла и по холодному выражению ее глаз.
– Скажи-ка мне вот что, капитан, – спросил король. – Как ваши люди отнесутся к этому событию?
– Видите ли, мой сеньор, я не могу ответить за людей Даннина, но мои воины и я сам готовы сразиться с кем угодно, хоть с Сатаной, чтобы защитить честь нашей госпожи. Мы не сможем отнестись к этому спокойно.
– Особенно, к тому, что этот советник всюду вмешивается, – добавила Гвенивер. – Знаете, я кое-что начинаю понимать относительно советника Саддара. Но мы никогда не смогли бы доказать это, как факт.
– В самом деле? – Глин посмотрел на Рикина. – Оставь нас.
Рикин встал, поклонился и вышел из комнаты. Он провел долгую беспокойную ночь, лежа на койке и размышляя, какие вопросы решают сейчас его госпожа и король.
Утром Гвенивер зашла в казарму забрать Рикина. По ее особой просьбе ему было разрешено присутствовать в судебной палате при вынесении приговора. Глин восседал на помосте в одежде для церемоний с золоченым мечом в руке. За ним стояли четыре советника, включая Саддара, а по правую руку находились два жреца Бела. Свидетели стояли внизу возле помоста, Гвенивер была среди них. Раздался звук серебряного рожка, и четыре стражника ввели Даннина. По темным кругам под глазами Рикин понял, что лорд не спал всю ночь. «Прекрасно, – подумал он, – пусть ублюдок выпьет свою горькую чашу до дна».
– На наш суд выносится дело о святотатстве, – объявил Глин. – Лорду Даннину предъявлено обвинение в попытке унизить честь и достоинство Гвенивер, госпожи и жрицы. Теперь слово предоставляется свидетелям.
– Мой сеньор, – раздался голос Даннина. – В этом нет необходимости. Я признаю свою вину. Уведите меня отсюда и убейте. Я служил вам верой и правдой, сделайте и вы мне одолжение, убейте, и чем скорее, тем лучше.
Глин посмотрел на него таким холодным взглядом, как будто он видел перед собой незнакомца. Саддар улыбнулся себе под нос.
– Госпожа Гвенивер, – сказал король. – Выйдите вперед.
Гвенивер подошла к подножию трона.
– Мы предлагаем вам самой выбрать меру наказания. Делайте, как вам подсказывает Богиня, следуйте Ее пожеланиям. Смерть или изгнание. Если изгнание, лорд Даннин должен будет покинуть наш двор и наши земли. Мы лишим его всех прав, титула и привилегий; но это не коснется его ребенка, которого мы воспитаем, как нашего сына, так как он еще слишком молод, чтобы разделить позорную участь отца. Этот приговор сохраняет ему жизнь, потому что преступление не было совершено до конца. Если Богине будет угодно поступить иначе, он получит пятьдесят ударов бичом, а затем будет казнен на рыночной площади нашего славного города Кермор. Итак, именем Богини, вынесете приговор.
Хотя Рикин знал, что она собирается сказать, он восхищался своей госпожой, когда она делала вид, что серьезно раздумывает над вопросом. Саддар выглядел так, будто набрал в рот уксуса; он пытался угадать, какие слова последуют. Наконец Гвенивер присела перед королем в реверансе.
– Изгнание, мой сеньор. Хотя мы имеем дело, по сути, с вопиющим кощунством, Богиня готова проявить милосердие к тому, кто, во-первых, чистосердечно признал свою вину, а во-вторых, был доведен до состояния безумия какими-то скрытыми и не зависящими от него силами.
Она закончила и посмотрела на Саддара. Старый советник очень сильно побледнел.
– Итак, решено. – Глин поднял вверх золоченый меч. – Мы объявляем, что Даннин, который более не лорд, приговаривается к вышеупомянутой мере наказания – к изгнанию. Стража! Уведите его, пусть готовится к отъезду из моего города. Ему разрешается иметь одежду, что сейчас на нем, две шерстяных накидки, кинжал, две серебряные монеты, полагающиеся изгнаннику, и ничего больше.
Когда стражники увели Даннина, в переполненной палате раздался шепот, похожий на шум горной речки. Рикин должен был выполнить одно поручение, поэтому он быстро покинул помещение через боковую дверь и побежал в апартаменты Даннина. Тот, стоя на коленях посреди комнаты, скручивал накидку в походную скатку. Он бросил взгляд на Рикина и продолжил свое занятие.
– Ты пришел убить меня? – спросил он.
– Нет. Я принес вам кое-что от госпожи.
– Жаль, что она не выбрала для меня смерть. Было бы легче вынести наказание плетьми, чем это.
– Не будьте таким болваном.
Рикин достал из-за пазухи свернутую в трубку записку.
– Поезжайте в Блэйсбир и отдайте это лорду Гветмару. Ему нужен хороший капитан, чтобы оборонять границу от проклятых Кабанов.
Даннин несколько секунд смотрел на свиток в руке Рикина, затем взял его и спрятал в рубашке.
– Ах, как она щедра к тем, кого завоевывает! Но что хуже всего на свете, так это пользоваться ее благосклонностью. Скажи мне одну вещь, Рико, только честно, скажи ради тех сражений, которые мы вместе прошли. Ты с ней спишь?
Рука Рикина бессознательно нащупала рукоятку меча.
– Нет, и никогда не буду.
– Ха! В таком случае ты будешь ее маленькой болонкой, так что ли? А я-то думал, ты настоящий мужчина.
– Вы забываете о Богине.
– Ха! Считай, что я пошутил.
Рикин обнаружил, что держит в руке меч, хотя и не знал, когда он успел его обнажить. Даннин сел на корточки и посмотрел на него с ухмылкой. Усилием воли Рикин заставил себя вложить меч в ножны.
– Ловкий ублюдок! Но я не собираюсь вас убивать и освобождать от позора.
Даннин обмяк, как мешок с отрубями. Рикин развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Двор замка был заполнен толпой народа, которая простиралась от стены до стены. Господа, всадники, слуги – все шептались и ждали. Пара королевских стражников держали под уздцы уже оседланного черного мерина. Рикин нашел Гвенивер и Невина внизу у ворот. Когда Даннин показался на пороге замка, толпа расступилась, давая ему пройти. Он шел с высоко поднятой головой и так бодро и непринужденно покачивал скаткой в одной руке, как будто собирался в военный поход. Шепот вокруг него усилился, но он улыбнулся стражникам, похлопал по шее коня и привязал скатку к седлу, не обращая внимание на ехидные смешки кухарок, которые ухмылялись и показывали на него пальцем. Когда он сел на коня, некоторые из насмешников заговорили громче. Даннин повернулся в седле, поклонился им. И все время он улыбался.
Движимая каким-то порывом, который Рикин не мог понять, Гвенивер последовала за Даннином, когда тот направил коня к воротам. Рикин поймал на себе взгляд Невина и присоединился к старику, вместе они поспешили за Гвенивер. Пока Даннин медленно ехал по переполненным улицам, люди оборачивались, смотрели на него, шептались и называли ублюдком, но он держался в седле прямо и гордо. У ворот города он поклонился стражникам, затем перевел коня на галоп и поскакал по пустынной дороге. Рикин с облегчением вздохнул. Непонятно почему он вдруг почувствовал острую жалость.
– Госпожа! – спросил он Гвенивер. – Почему вы за ним последовали?
– Хотела посмотреть, сломится ли он. Как жаль, но он не сломился.
– Боже мой, Гвен! – воскликнул Невин. – Я так надеялся, что вы найдете в себе силы простить его.
– Это – первая глупость, которую я от вас слышу, добрый Невин. С какой радости я должна его прощать? Я позволила заменить ему смерть изгнанием только ради короля, не ради него самого, и наш сеньор был ужасно рад, что получил от меня такой большой подарок.
– Вы знаете, – сказал старик довольно резко, – ненависть связывает двух людей вместе даже крепче, чем любовь. Подумайте об этом.
Втроем они пошли по уходящей на север дороге, окаймленной по бокам поросшими зеленью лугами личных владений короля. В холодном чистом небе нарастающий ветер гнал перед собой наскакивающие друг на друга белые облака. Рикин подумал, что он с большим удовольствием оказался бы сейчас в тепле большого зала. Вдруг он увидел коня, приближавшегося к ним медленной рысью. Это был черный мерин Даннина, без седока, с привязанными к седлу поводьями. С проклятиями Рикин побежал вперед и схватил коня за уздечку. К седлу были привязаны все вещи, принадлежавшие его хозяину.
– Боже милосердный! – воскликнул Невин. – Гвен, возьмите коня и возвращайтесь в крепость. Расскажите стражникам, как вы его нашли. Пусть они немедленно прибудут сюда. Рико, идем. Он не мог далеко уйти.
Рикин понял, что Невин умеет бегать невероятно быстро для человека его возраста. Они пробежали по дороге около полумили и приблизились к небольшому холму, на вершине которого рос единственный дуб. Под деревом кто-то сидел. Ругаясь, Невин поднялся на холм, Рикин, задыхаясь, последовал за ним. Ствол поддерживал безжизненное тело Даннина, рука его все еще крепко сжимала окровавленный кинжал. Он перерезал себе горло всего в какой-то миле от короля, которого так любил. Рикин отвернулся и увидел Форт Кермор, возвышающийся над городом. Ветер развивал красные с серебристым знамена.
– Дерьмо! – выругался Рикин. – Жалкий ублюдок!
– Для тебя это достаточная месть?
– Более чем достаточная. Я прощаю его, если это хоть как-то поможет ему на том свете.
Невин едва заметно кивнул и отвернулся.
– Ну что ж, – тихо сказал он, – одно звено цепи разорвано.
– Что вы говорите?
– О, ничего, ничего. Смотри. Сюда едет городская стража.
III
– Вам стоило бы поверить, потому что это правда.
С минуту он колебался, поверить ей или нет, потом криво улыбнулся. Тут Гвенивер впервые осознала, что Даннин по-своему любил ее, а не просто испытывал к ней животное влечение, но он выбрал для своих проявлений довольно грубый способ.
– Послушайте, Данно, – заговорила она, смягчая голос. – Если бы я нарушила обет, данный Богине, на следующий день меня бы уже не было в живых, я в этом уверена. Она бы нашла способ сразить меня.
– Да неужели? Кто же вы, в таком случае, призрак с того света?
– Я не нарушала мою клятву! А если вы уверены в обратном, почему бы вам при всех не заявить о моем святотатстве?
– Это и так всем ясно.
То, как он улыбался, заставило Гвенивер сделать шаг назад, хотя он и не думал к ней приближаться.
– Мне очень больно об этом говорить, – продолжал он, – но я люблю вас.
– В таком случае, мне вас очень жаль, потому что вам придется нести эту ношу одному.
– Позвольте сказать вам одну вещь. Я еще ни разу не отвергал вызов, который мне бросали.
– Это не вызов, просто я сказала правду.
– В самом деле? Это мы еще увидим.
В течение следующих нескольких дней Гвенивер чувствовала себя так, будто танцевала смертельный танец, чтобы держаться подальше от Даннина. Когда бы она ни спускалась в большой зал, он непременно подходил к ней и садился рядом, будто бы ему было все позволено. Если ей случалось выходить к конюшням, он всегда следовал за ней. Когда она поднималась к себе в комнату, всякий раз встречалась с ним в коридоре. Он хотел казаться очаровательным, было больно смотреть, как такой гордый человек пытается быть льстивым и соблазнительным. Днем Гвенивер проводила как можно больше времени в обществе Рикина. Ночью она либо навещала Невина в его комнате, либо запиралась в своей в компании горничной.
Однажды вечером, когда холодный ветер жалобно завывал в каменных коридорах, Гвенивер зашла в комнату к Невину и увидела, что он достал где-то два стула. На столе была расстелена скатерть, стояла бутыль меда и три фужера.
– Вечер добрый, моя госпожа, – сказал он. – Я бы предложил вам остаться, но сейчас ко мне в гости должны прийти два человека. Помня о приличии, я решил наладить дружеские отношения с Саддаром и Ивиром.
– Несомненно, это очень мудро. Если бы вы не пригласили их, они могли бы обидеться за ваше сильное влияние на короля.
– Я тоже об этом подумал.
Гвенивер едва успела сделать несколько шагов по коридору, как увидела Даннина, который ждал ее, прислонившись к стене. Она вздохнула и пошла вперед.
– Оставьте меня в покое, слышите? – сказала она. – Мне ужасно надоело то, что вы повсюду преследуете меня.
– О, Гвенивер, пожалуйста. Мое сердце истекает кровью от любви к вам.
– В таком случае пойдите к Невину и попросите что-нибудь обезболивающее.
Когда она хотела пройти мимо, он схватил ее за плечи.
– Уберите свои руки! Оставьте меня в покое!
Она сказала это слишком громко, голос эхом отозвался под сводами каменного коридора. Лицо Даннина покраснело от ярости, он начал было говорить, но звук приближающихся шагов дал знать, что к ним кто-то идет. Гвенивер отстранила его руку и бросилась бежать, слегка задев Саддара и извиняясь на ходу. Она быстро спустилась по лестнице и вбежала в большой зал, где могла сесть рядом со своими воинами и быть, таким образом, в безопасности. В этот вечер у нее появилась мысль выдвинуть против него обвинение, но она прекрасно понимала, что от Даннина в огромной степени зависит благоденствие королевства, и поэтому ей могли не поверить.
Весь следующий день Даннин, казалось, прикладывал все усилия, чтобы не встречаться с ней. Она могла вздохнуть с облегчением, и, в то же время, была удивлена, пока Невин не упомянул в беседе, что он разговаривал с капитаном и предупредил его не приставать к Гвенивер. Все же, в конце концов, предупреждение, похоже, было забыто. Однажды дождливым утром, когда Гвенивер возвращалась из конюшен, он встретил ее у задней стены брока, где кроме него не было ни одной живой души.
– Что вам нужно?
– Несколько откровенных слов.
– Тогда вот они: вы никогда не разделите со мной ложе.
– С вашим парнем с фермы дело обстоит иначе, не так ли?
– Я сказала вам правду об этом. И вообще, не вам спрашивать жрицу о ее клятвах.
Когда он схватил Гвенивер за руку, она ловко вывернулась и побежала к башне брока так быстро, как только могла.
Горничная Гвенивер, Оклада, была светловолосой девушкой с некрасивым лицом, которая очень любила работать при дворе, главным образом потому, что это было намного легче, чем гнуть спину у отца на ферме. Она необыкновенно гордилась своей госпожой, ее оригинальностью и всегда содержала комнату Гвенивер в идеальной чистоте. Так как у Гвенивер не было длинных волос, которые надо было бы расчесывать и укладывать, или изысканной одежды, которая бы требовала ухода, Оклада использовала все свое время для натирания оружия Гвенивер и починки лошадиной сбруи. Когда Оклада работала, она постоянно рассказывала сплетни, которыми кишели комнаты для прислуги, и даже апартаменты королевы, никогда не отдавая себе отчет, что госпожа ее почти не слушает. Но однажды, холодным вечером, Оклада разводила огонь, не произнося ни одного слова, что само по себе служило дурным предзнаменованием.
– Послушай, – спросила наконец Гвенивер. – Что случилось?
– О, моя госпожа!
Она отвернулась от очага и посмотрела на Гвенивер.
– Как я хочу, чтобы вы мне поверили. Когда слуга говорит одно, а господин другое, никто не назовет господина лжецом. Я то знаю, он бы возразил каждому моему слову.
Первой мыслью Гвенивер было то, что кто-то обесчестил девушку.
– Ну, ну, не плачь, – сказала Гвенивер, стараясь успокоить ее. – Скажи мне: кто?
– Лорд Даннин, моя госпожа. Сегодня утром он встретил меня в коридоре и хотел подкупить. Он сказал, что даст мне серебряную монету, если я этой ночью оставлю вас одну в вашей комнате. Я ответила, что никогда не сделаю этого, тогда он ударил меня.
– О, черт возьми! Конечно, я верю тебе.
Совершенно обезумев от ярости, Гвенивер начала ходить по комнате взад и вперед.
– Продолжай работу, а я, тем временем, подумаю об этом.
За ужином Гвенивер постоянно видела, что Даннин смотрит на нее с самодовольной улыбкой. Она быстро поела и встала из-за стола, когда он еще не закончил и не мог последовать за ней, но она не решалась вернуться к себе в комнату. Если он пойдет за ней и будет приставать на глазах у Оклады, завтра об этом будут знать все слуги в крепости. Несомненно, он считал горничную намного ниже себя самого, чтобы предвидеть такую страшную возможность. Наконец она спустилась с помоста и поискала взглядом Невина, который беседовал с Исгерином за бокалом эля.
– Я хочу пригласить вас к себе в комнату, добрый Невин, – сказала она. – Пришло время отплатить вам за гостеприимство. Вероятно, Исгерин тоже будет не прочь присоединиться к нам и выпить немного меда.
Невин высоко поднял густые брови, как будто хорошо знал, что что-то затевается. Лицо Исгерина расплывалось в улыбке от мысли, что титулованная особа приглашает его выпить.
– Вы окажете мне большую честь, ваше святейшество, – ответил оружейный мастер. – Сейчас я должен кое-что сказать управляющему, а затем смогу присоединиться к вам.
– И я тоже, – сказал Невин. – Благодарю вас.
Гвенивер оставила их, побежала наверх в свою комнату и отправила Окладу на кухню принести немного меда и то, во что его можно было бы налить. Она зажгла два свечных фонаря кусочком горящей лучины из очага и как раз ставила их на место, когда раздался стук в дверь.
– Заходите, добрые люди, – громко сказала она.
Но вместо них в комнату вошел Даннин и закрыл за собой дверь.
– Что вы здесь делаете?
– Просто пришел повидать вас. Гвен, умоляю, ваше сердце не может быть ко мне так равнодушно, как вы хотите показать.
– В моем сердце нет ничего общего с тем, что у вас на уме. Выйдите отсюда вон! Я пригласила…
– Не приказывайте мне.
– Я не приказываю, а предупреждаю. Я жду в гости…
Не успела Гвенивер сказать, как он схватил ее за плечи и поцеловал. Она вырвалась у него из рук и влепила пощечину. С ударом исчезла вся его притворная любезность.
– Гвен, черт возьми! Мне надоели ваши отказы!
Даннин сделал быстрое движение, так что она даже не успела увернуться. Он схватил ее за плечи и припер к стене. Хотя она боролась, отбивалась и пинала лорда, его вес не позволял Гвенивер вырваться из объятий, в которых он сжимал ее со всей своей немалой силой. Бормоча под нос проклятия, он продолжал налегать, царапая руками ей плечи, затем снова попытался поцеловать.
– Отпусти меня! Слышишь, ублюдок, отпусти!
Он так сильно прижал ее к стене, что она чуть не задохнулась. Вдруг Гвенивер услышала пронзительный крик, эхом отзывавшийся под сводами комнаты. Даннин отпустил ее и повернулся, на пороге появились Невин и Исгерин. Оклада стояла в дверях и продолжала громко вопить.
– Святотатство! – в ужасе шептал Исгерин. – О, великая Богиня, прости нас.
– Данно, ты дурак! – сказал Невин. – Ты настоящий болван!
Задыхаясь и дрожа, Гвенивер почувствовала, как ужасно горят огнем ее плечи и спина, но эту боль нельзя было сравнить с тем холодом, который сжимал ей желудок. Над ней чуть не надругались, применяя грубую силу. Исгерин обратился к Окладе.
– Да перестань же кричать, дочка! Беги и приведи пажа. Пошли за стражей. Быстро!
Когда, все еще рыдая, девушка убежала, Даннин направился к двери. Невин спокойно встал у него на дороге.
– Ты собираешься убить двух пожилых людей, чтобы покинуть комнату? – спросил он ровным голосом. – Я думаю, в тебе найдется больше благородства.
В полнейшем безмолвии Даннин задрожал, как тополь на ветру. Гвенивер хотела закричать. Она прикрыла руками рот и смотрела, как он трясется всем телом. Вся ее боевая слава, вся выдержка, проявленная в сражениях, вся вера в силу меча враз покинули ее. Грубая сила Даннина превратила ее в обычную перепуганную женщину, и за это она возненавидела Даннина больше всех на свете. Исгерин по-отечески положил свою руку ей на плечо.
– Госпожа, как вы себя чувствуете? Он вас не поранил?
– Не сильно, – ответила она, задыхаясь.
В коридоре раздались мужские голоса. Четверо из королевской стражи ворвались в комнату с обнаженными мечами и замерли на месте, глядя на своего командира и думая, что им снится кошмарный сон. Даннин попытался что-то сказать, но задрожал с еще большей силой. Казалось, прошла вечность, наконец в комнату вошел сам Глин, за ним по пятам следовал Саддар. Увидев брата, Даннин опустил голову, упал на колени и заплакал, как ребенок. Саддар попятился назад, драматично вздыхая.
– Святотатство! – произнес советник. – Я давно этого опасался. Госпожа Гвенивер, о, как это мерзко!
– Одну минутку, Данно, что все это значит? – спросил Глин.
По лицу Даннина потекли слезы, он достал из ножен свой меч и вручил королю рукояткой вперед. Он все еще не мог вымолвить ни слова.
– Мой сеньор, мы с Невином все видели, – начал Исгерин. – Он пытался надругаться над госпожой.
– О, боже мой, – отозвался Саддар. – Какое ужасное проклятие падет на наши головы.
Дрожа от праведного гнева, стражники попятились назад от мужчины, который хотел осквернить жрицу. Отвращение в их глазах ясно давало понять, как сильна была их вера, независимо от того, что думала Гвенивер о благочестии советника.
– Данно! Но это ведь ложь, – произнес король.
– Это правда, – наконец выдавил он из себя. – Теперь убей меня, слышишь, убей!
Даннин откинул голову назад, обнажая горло. Глин выругался и швырнул меч через всю комнату.
– Утром состоится суд. Стража, уведите лорда Даннина в его комнату и стерегите там. И заберите у него кинжал.
Он бросил взгляд на побледневших свидетелей.
– Я хочу поговорить с ее святейшеством. С глазу на глаз.
Пока стражники уводили Даннина, взгляд Глина был прикован к стене. Остальные по одному покинули комнату, Саддар вышел последним. Король захлопнул за ним дверь, затем сел на стул и уставился в очаг, на пляшущие языки пламени.
– Сейчас, ваше святейшество, вы – правитель, а я – ваш подданный. Ваше право выбрать для лорда Даннина любое наказание, которое требует Богиня, но, как человек, я прошу вас сохранить моему брату жизнь.
Он сделал паузу и тяжело вздохнул.
– Закон требует того, чтобы я приказал высечь мужчину, который вознамерился осквернить жрицу. Публично высечь, а затем казнить.
Гвенивер села и сложила вместе дрожащие руки. Она собиралась получить удовольствие от каждого удара бичом, которыми будет награждать его палач, она порадовалась бы и зрелищу казни. Но вдруг Гвенивер почувствовала присутствие Богини у себя за спиной, ее холодное незримое присутствие, как зимний ветер, ворвавшийся в комнату через плохо закрытое окно. Она понимала, что если воспользуется святыми законами в целях личной мести, то совершит грех, так же как и в том случае, если она ради короля не вынесет Даннину приговор по всем статьям. Она подняла сложенные вместе руки и беззвучно помолилась Богине, в то время как король ждал ответа, молча глядя на огонь.
По тому, как перепуганный паж поднялся на помост и взял короля за руку, все присутствующие в большом зале поняли, что произошло что-то неладное. Когда Глин вышел, и всадники, и знать стали делать предположения, наполнив зал тревожным шепотом. Что же могло случиться, что заставило пажа позабыть всякую учтивость? Рикин посчитал, что его это не касается, и продолжал опорожнять бокалы. «Скоро, – подумал он, – все узнают, в чем дело». Казалось, все успокоилось, когда лорд Олдак пробрался между столами и похлопал его по плечу.
– Идемте со мной, капитан. С вами хочет поговорить советник Саддар.
Внизу у лестницы стоял Саддар и часто потирал руки.
– Капитан, произошло нечто ужасное, – начал советник. – Лорд Даннин пытался изнасиловать госпожу Гвенивер.
Рикину показалось, как будто весь мир застыл вокруг, лишив его возможности двигаться, как осенний лист в замерзшей луже.
– Я подумал, что должен сообщить об этом вам, – продолжал старик. – Я очень боюсь, что наш сеньор захочет простить его, несмотря на требования закона. Если он так и сделает, пожалуйста, попросите вашу госпожу, чтобы она отвела проклятье Богини от нашего города.
– Клянусь преисподней! – зарычал Рикин. – Если наш сеньор попытается всеми правдами и неправдами спасти ему жизнь, я сам прикончу этого ублюдка.
Олдак и Саддар едва заметно улыбнулись друг другу, а Рикин быстро поднялся наверх, пробежал по коридору и встретился лицом к лицу с двумя стражниками, охранявшими снаружи дверь в комнату Гвенивер.
– Приказано никого не впускать. Там король.
Рикин схватил его за плечо и оттолкнул к стене.
– Пусть там хоть сам Сатана! Мне нужно видеть мою госпожу.
Когда второй стражник собирался уже схватить Рикина, дверь отворилась и на пороге появилась Гвенивер, бледная, дрожащая, но живая и невредимая.
– Мне показалось, что я слышу твой голос, – сказала она. – Заходи.
Едва Рикин успел сделать шаг внутрь комнаты, он увидел короля, который поднимался со стула. Никогда прежде он не видел так близко человека, которому служил сразу после Гвенивер. С благоговейным трепетом он опустился на колени.
– Как это называется? – спросил Глин. – Откуда ты узнал?
– Мне рассказал об этом советник Саддар, мой сеньор. Если хотите, вы можете приказать высечь меня за самовольное вторжение, но мне было необходимо собственными глазами убедиться, что моя госпожа вне опасности.
– Все ясно.
Он посмотрел на Гвенивер.
– Советник Саддар, ты говоришь?
– И лорд Олдака, – добавил Рикин.
Гвенивер размышляла. Он знал, что Богиня сейчас была с ней по тому, как прямо она стояла и по холодному выражению ее глаз.
– Скажи-ка мне вот что, капитан, – спросил король. – Как ваши люди отнесутся к этому событию?
– Видите ли, мой сеньор, я не могу ответить за людей Даннина, но мои воины и я сам готовы сразиться с кем угодно, хоть с Сатаной, чтобы защитить честь нашей госпожи. Мы не сможем отнестись к этому спокойно.
– Особенно, к тому, что этот советник всюду вмешивается, – добавила Гвенивер. – Знаете, я кое-что начинаю понимать относительно советника Саддара. Но мы никогда не смогли бы доказать это, как факт.
– В самом деле? – Глин посмотрел на Рикина. – Оставь нас.
Рикин встал, поклонился и вышел из комнаты. Он провел долгую беспокойную ночь, лежа на койке и размышляя, какие вопросы решают сейчас его госпожа и король.
Утром Гвенивер зашла в казарму забрать Рикина. По ее особой просьбе ему было разрешено присутствовать в судебной палате при вынесении приговора. Глин восседал на помосте в одежде для церемоний с золоченым мечом в руке. За ним стояли четыре советника, включая Саддара, а по правую руку находились два жреца Бела. Свидетели стояли внизу возле помоста, Гвенивер была среди них. Раздался звук серебряного рожка, и четыре стражника ввели Даннина. По темным кругам под глазами Рикин понял, что лорд не спал всю ночь. «Прекрасно, – подумал он, – пусть ублюдок выпьет свою горькую чашу до дна».
– На наш суд выносится дело о святотатстве, – объявил Глин. – Лорду Даннину предъявлено обвинение в попытке унизить честь и достоинство Гвенивер, госпожи и жрицы. Теперь слово предоставляется свидетелям.
– Мой сеньор, – раздался голос Даннина. – В этом нет необходимости. Я признаю свою вину. Уведите меня отсюда и убейте. Я служил вам верой и правдой, сделайте и вы мне одолжение, убейте, и чем скорее, тем лучше.
Глин посмотрел на него таким холодным взглядом, как будто он видел перед собой незнакомца. Саддар улыбнулся себе под нос.
– Госпожа Гвенивер, – сказал король. – Выйдите вперед.
Гвенивер подошла к подножию трона.
– Мы предлагаем вам самой выбрать меру наказания. Делайте, как вам подсказывает Богиня, следуйте Ее пожеланиям. Смерть или изгнание. Если изгнание, лорд Даннин должен будет покинуть наш двор и наши земли. Мы лишим его всех прав, титула и привилегий; но это не коснется его ребенка, которого мы воспитаем, как нашего сына, так как он еще слишком молод, чтобы разделить позорную участь отца. Этот приговор сохраняет ему жизнь, потому что преступление не было совершено до конца. Если Богине будет угодно поступить иначе, он получит пятьдесят ударов бичом, а затем будет казнен на рыночной площади нашего славного города Кермор. Итак, именем Богини, вынесете приговор.
Хотя Рикин знал, что она собирается сказать, он восхищался своей госпожой, когда она делала вид, что серьезно раздумывает над вопросом. Саддар выглядел так, будто набрал в рот уксуса; он пытался угадать, какие слова последуют. Наконец Гвенивер присела перед королем в реверансе.
– Изгнание, мой сеньор. Хотя мы имеем дело, по сути, с вопиющим кощунством, Богиня готова проявить милосердие к тому, кто, во-первых, чистосердечно признал свою вину, а во-вторых, был доведен до состояния безумия какими-то скрытыми и не зависящими от него силами.
Она закончила и посмотрела на Саддара. Старый советник очень сильно побледнел.
– Итак, решено. – Глин поднял вверх золоченый меч. – Мы объявляем, что Даннин, который более не лорд, приговаривается к вышеупомянутой мере наказания – к изгнанию. Стража! Уведите его, пусть готовится к отъезду из моего города. Ему разрешается иметь одежду, что сейчас на нем, две шерстяных накидки, кинжал, две серебряные монеты, полагающиеся изгнаннику, и ничего больше.
Когда стражники увели Даннина, в переполненной палате раздался шепот, похожий на шум горной речки. Рикин должен был выполнить одно поручение, поэтому он быстро покинул помещение через боковую дверь и побежал в апартаменты Даннина. Тот, стоя на коленях посреди комнаты, скручивал накидку в походную скатку. Он бросил взгляд на Рикина и продолжил свое занятие.
– Ты пришел убить меня? – спросил он.
– Нет. Я принес вам кое-что от госпожи.
– Жаль, что она не выбрала для меня смерть. Было бы легче вынести наказание плетьми, чем это.
– Не будьте таким болваном.
Рикин достал из-за пазухи свернутую в трубку записку.
– Поезжайте в Блэйсбир и отдайте это лорду Гветмару. Ему нужен хороший капитан, чтобы оборонять границу от проклятых Кабанов.
Даннин несколько секунд смотрел на свиток в руке Рикина, затем взял его и спрятал в рубашке.
– Ах, как она щедра к тем, кого завоевывает! Но что хуже всего на свете, так это пользоваться ее благосклонностью. Скажи мне одну вещь, Рико, только честно, скажи ради тех сражений, которые мы вместе прошли. Ты с ней спишь?
Рука Рикина бессознательно нащупала рукоятку меча.
– Нет, и никогда не буду.
– Ха! В таком случае ты будешь ее маленькой болонкой, так что ли? А я-то думал, ты настоящий мужчина.
– Вы забываете о Богине.
– Ха! Считай, что я пошутил.
Рикин обнаружил, что держит в руке меч, хотя и не знал, когда он успел его обнажить. Даннин сел на корточки и посмотрел на него с ухмылкой. Усилием воли Рикин заставил себя вложить меч в ножны.
– Ловкий ублюдок! Но я не собираюсь вас убивать и освобождать от позора.
Даннин обмяк, как мешок с отрубями. Рикин развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Двор замка был заполнен толпой народа, которая простиралась от стены до стены. Господа, всадники, слуги – все шептались и ждали. Пара королевских стражников держали под уздцы уже оседланного черного мерина. Рикин нашел Гвенивер и Невина внизу у ворот. Когда Даннин показался на пороге замка, толпа расступилась, давая ему пройти. Он шел с высоко поднятой головой и так бодро и непринужденно покачивал скаткой в одной руке, как будто собирался в военный поход. Шепот вокруг него усилился, но он улыбнулся стражникам, похлопал по шее коня и привязал скатку к седлу, не обращая внимание на ехидные смешки кухарок, которые ухмылялись и показывали на него пальцем. Когда он сел на коня, некоторые из насмешников заговорили громче. Даннин повернулся в седле, поклонился им. И все время он улыбался.
Движимая каким-то порывом, который Рикин не мог понять, Гвенивер последовала за Даннином, когда тот направил коня к воротам. Рикин поймал на себе взгляд Невина и присоединился к старику, вместе они поспешили за Гвенивер. Пока Даннин медленно ехал по переполненным улицам, люди оборачивались, смотрели на него, шептались и называли ублюдком, но он держался в седле прямо и гордо. У ворот города он поклонился стражникам, затем перевел коня на галоп и поскакал по пустынной дороге. Рикин с облегчением вздохнул. Непонятно почему он вдруг почувствовал острую жалость.
– Госпожа! – спросил он Гвенивер. – Почему вы за ним последовали?
– Хотела посмотреть, сломится ли он. Как жаль, но он не сломился.
– Боже мой, Гвен! – воскликнул Невин. – Я так надеялся, что вы найдете в себе силы простить его.
– Это – первая глупость, которую я от вас слышу, добрый Невин. С какой радости я должна его прощать? Я позволила заменить ему смерть изгнанием только ради короля, не ради него самого, и наш сеньор был ужасно рад, что получил от меня такой большой подарок.
– Вы знаете, – сказал старик довольно резко, – ненависть связывает двух людей вместе даже крепче, чем любовь. Подумайте об этом.
Втроем они пошли по уходящей на север дороге, окаймленной по бокам поросшими зеленью лугами личных владений короля. В холодном чистом небе нарастающий ветер гнал перед собой наскакивающие друг на друга белые облака. Рикин подумал, что он с большим удовольствием оказался бы сейчас в тепле большого зала. Вдруг он увидел коня, приближавшегося к ним медленной рысью. Это был черный мерин Даннина, без седока, с привязанными к седлу поводьями. С проклятиями Рикин побежал вперед и схватил коня за уздечку. К седлу были привязаны все вещи, принадлежавшие его хозяину.
– Боже милосердный! – воскликнул Невин. – Гвен, возьмите коня и возвращайтесь в крепость. Расскажите стражникам, как вы его нашли. Пусть они немедленно прибудут сюда. Рико, идем. Он не мог далеко уйти.
Рикин понял, что Невин умеет бегать невероятно быстро для человека его возраста. Они пробежали по дороге около полумили и приблизились к небольшому холму, на вершине которого рос единственный дуб. Под деревом кто-то сидел. Ругаясь, Невин поднялся на холм, Рикин, задыхаясь, последовал за ним. Ствол поддерживал безжизненное тело Даннина, рука его все еще крепко сжимала окровавленный кинжал. Он перерезал себе горло всего в какой-то миле от короля, которого так любил. Рикин отвернулся и увидел Форт Кермор, возвышающийся над городом. Ветер развивал красные с серебристым знамена.
– Дерьмо! – выругался Рикин. – Жалкий ублюдок!
– Для тебя это достаточная месть?
– Более чем достаточная. Я прощаю его, если это хоть как-то поможет ему на том свете.
Невин едва заметно кивнул и отвернулся.
– Ну что ж, – тихо сказал он, – одно звено цепи разорвано.
– Что вы говорите?
– О, ничего, ничего. Смотри. Сюда едет городская стража.
III
Невин остался в Керморе еще на год, но наконец настало время, когда он больше не мог смотреть, как Гвенивер отправляется на войну, и с ужасом думать, что она может не вернуться домой. Однажды, дождливым весенним днем он покинул крепость и без определенной цели направился на север, чтобы помогать, чем он только мог, простым людям, населявшим королевство. Хотя первое время Невин очень часто думал о Гвенивер, вскоре у него появилось слишком много других забот, и воспоминание о ней постепенно изгладилось. Год за годом войны продолжали свирепствовать, а эпидемии были их непременными спутниками. Где бы Невин не находился, он пытался уговорить лордов восстановить мир, а простой народ – вернуться к их повседневным заботам. Хотя те, кому старик помогал, были бесконечно ему благодарны, он чувствовал, насколько бесплодными оказывались его старания, и в конце концов им овладело глубокое отчаянье. В мыслях он бродил такими темными путями, где даже сила Двуумера обращалась в прах, но и там не было ни радости, ни покоя. Невин продолжал работать даже тогда, когда не служил Свету, но самой жестокой насмешкой было то, что вне служения он оставался в одиночестве, вместо того, чтобы быть со своей прежней возлюбленной.