Керр Катарина. Заклятье тьмы

   – Как боги того пожелают. Прими за это мою искреннюю благодарность. Теперь я позабочусь, чтобы Родри получил кольцо. Скорее всего, я сам поеду в Форт Гвербин и своими глазами увижу моего парня.
   – Но было бы неразумным сказать ему правду.
   – Конечно. Я не буду вмешиваться в ход политики всего Элдифа. Просто мне хочется его увидеть. В конце концов, это большой подарок, узнать, что у тебя есть взрослый сын, о существовании которого ты никогда не подозревал. Хотя Ловиан вряд ли могла послать мне весточку, будучи замужем за могущественным полководцем.
   – Понимаю тебя.
   Вдруг Валандарио посмотрела вверх, прямо на Джилл.
   – Кто здесь! Кто ты такая, чтобы шпионить за мной, превратившись в духа?!
   Джилл попробовала ответить, но обнаружила, что не может говорить. В порыве ярости Валандарио протянула руку и начертила в воздухе сигил. В этот момент Джилл почувствовала, что проснулась. Она села в кровати рядом с храпевшим Родри. В комнате было холодно, и она снова легла и укуталась в одеяло. «Это был вещий сон, – думала она, – о, богиня Луны, мой возлюбленный – наполовину эльф!»
   Долгое время она не могла уснуть, размышляя над видением. Конечно, Девабериэл показался ей знакомым, потому что он отец Родри. Джилл была откровенно шокирована, узнав, что почтенная госпожа Ловиан, которой она так восхищалась, наставила рога своему мужу, но все же, Девабериэл был таким красавцем. У нее в голове промелькнула мысль рассказать Родри об этом сне, но предупреждение Валандарио остановило ее. Кроме того, обнаружив, что он не чистый Мэйлвейд, а незаконно рожденный, Родри ввергнет себя в еще более глубокий хирейд. Она и без того едва смогла смириться с его припадками.
   Помимо всего, существовало серебряное кольцо. Было еще одно доказательство словам Невина, когда он говорил ей о том, что удел Родри глубокий и скрытый. Она решила, что, если встретит Невина когда-нибудь еще, то расскажет ему о знамении. Несмотря на то, что его Двуумер пугал Джилл, она очень любила Невина; но королевство было таким огромным, и кто знал, какую дорогу изберет себе старик.
   На рассвете, когда Джилл и Родри сидели в комнате гостиницы, она поняла всю значимость увиденного во сне. И вот, Двуумер вторгся в сознание Джилл еще раз, застав ее врасплох без предупреждения. На миг она сжалась в комок, как заяц, который услышав лай собак, прячется в папоротник.
   – Что с тобой, дорогая? – спросил Родри.
   – Ничего, ничего. Я просто… ах да, размышляла о войне с Лослейном прошлой осенью.
   – Действительно, это была странная война. – Он понизил голос до шепота. – Все этот проклятый Двуумер! Я умоляю всех богов, чтобы он нас впредь никогда не коснулся.
   Хотя Джилл кивнула в знак одобрения, она знала, что он просит о невозможном. Даже в то время, когда он произносил последние слова, ее маленький серый гном появился на столе и уселся рядом с бокалом Родри. Всю свою жизнь Джилл обладала способностью видеть дикий народец, а это особенное существо, тощее, кожа да кости, с огромным носом, было ее хорошим другом. «О, мой несчастный Родри, – думала она. – Двуумер окружает тебя повсюду!» Она сердилась и в то же время боялась, она хотела бы избавиться от этого особого дара, но боялась, что никогда не сможет этого сделать.
   Но когда-то прошлой осенью Невин сказал ей, что если она откажется использовать эти способности, они в скором времени ослабеют, а потом и вовсе пропадут. Хотя она очень надеялась, что старик прав – действительно, он знал в этом толк больше, чем она – ее одолевали сомнения, особенно, когда она вспоминала, как прошлой осенью Двуумер вверг ее в его, Родри, войну и в его жизнь. С раннего детства она была крайне незаметной девушкой, незаконной дочерью серебряного клинка, пока ее отец не нашел то, что казалось совершенно обычным занятием – охрана каравана одного купца, который направлялся к западной границе Элдифа. И с того самого момента, когда купец предложил ее отцу работу, она начала понимать, что должно произойти нечто необычное, чувствовала с какой-то необъяснимой уверенностью, что ее жизнь стоит на перекрестке. Как она была права! Сначала караван направился на запад, в страну Элкион Лакар, в земли эльфов, народа, который, как предполагали, существует только в волшебных сказках и мифах. Затем, в сопровождении нескольких эльфов, они вернулись в Элдиф и попали в самую гущу войны.
   Джилл подоспела как раз вовремя и спасла Родри жизнь. Она убила человека, который был, как заявлял Двуумер, непобедимым – лорд Корбин не умрет от руки мужчины; что-то подобное было сказано и в пророчестве. Как и все загадки Двуумера, эта была палкой о двух концах, и Корбин, в действительности, погиб от руки девушки. Когда она об этом думала, ей все это казалось слишком ловким, слишком искусным, как будто боги делали судьбу человека так, как бардекский мастеровой делает волшебную шкатулку с ее крошечным, тонким механизмом – работа, которая в конечном счете ничего не значит. И тогда она вспомнила эльфов, которые не были людьми в прямом смысле слова, и самого Родри, наполовину эльфа. Теперь она поняла, что Родри сам мог бы убить своего врага, если бы он только поверил в это; и что ее прибытие, хотя и своевременное, было предопределенным не более, чем частые зимние метели могли бы называться могучим деянием Двуумера.
   И все же Двуумер свел их, в чем она была уверена, если и не для того, чтобы она спасла ему жизнь, то для какой-то другой, непонятной пока, цели. Хотя она содрогалась при этой мысли, ей все же было интересно, почему Двуумер так сильно ее пугал и откуда у нее была такая уверенность в том, что если она будет следовать путями Двуумера, то непременно найдет свою смерть. Вдруг ее осенило: она боялась того, что ее самовольное вмешательство в Двуумер приведет не только к ее смерти, но и к смерти Родри. Хотя она твердила себе, что ее идея была глупой, прошло немало времени, прежде чем она смогла избавиться от этого необъяснимого чувства.

ДЭВЕРИ, 773 г.

   Всадник умирал. Он соскользнул с коня на булыжную мостовую, пошатнулся и упал на колени. Гвенивер бросилась к нему и схватила за плечи прежде, чем он успел упасть лицом вниз. Теплая кровь сочилась сквозь рубашку ей на руку. Клейд смотрел на нее затуманенными глазами.
   – Все кончено, моя госпожа. Ваш брат мертв.
   Кровь заливала ему рот и брызгала пузырями смерти. Когда она уложила его на землю, его хромой конь вскинул голову, затем задрожал; серые капли пота падали вниз. Когда прибежал конюх, она поднялась.
   – Сделай для этого коня все, что можно, – сказала она, – потом скажи всем слугам собрать вещи и пускай уходят. Вы все должны убраться отсюда, иначе не доживете до ночи.
   Вытирая руки о платье, Гвенивер пересекла двор и побежала к броку, принадлежащему клану Волка, которому предстояло сгореть этой ночью, и она, Гвенивер, была бессильна спасти жилище. В большом зале у главного очага суетились в испуге ее мать, Долиен, младшая сестра, Макла, и преклонных лет служанка, Маб.
   – Люди Кабана, должно быть, захватили наше войско на дороге, – сказала Гвенивер. – Смерть Авоика означает конец нашему роду.
   Долиен запрокинула голову и разразилась плачем о своем муже и троих сыновьях. У Маклы из глаз брызнули слезы, и она уцепилась за Маб.
   – Ради бога, замолчите! – резко сказала Гвенивер. – Войско Кабана несомненно скачет сейчас сюда, чтобы захватить нас. Или вы хотите оказаться в плену?
   – Гвен! – причитала Макла. – Как ты можешь быть такой бессердечной?
   – Лучше быть бессердечной, чем изнасилованной. А теперь поторапливайтесь. Возьмите только те вещи, которые можно увезти на одной лошади. Мы едем в Храм Луны. Если мы доберемся туда живыми, жрицы предоставят нам убежище. Мама, ты меня слышишь или ты хочешь видеть, как меня и Макки отдают в руки солдат?
   Намеренная грубость заставила Долиен замолчать.
   – Так будет лучше, – сказала Гвенивер. – Торопитесь же!
   Она последовала за остальными вверх по спиральной лестнице, но вошла не в свою комнату, а в комнату брата. Из резного сундука, что стоял возле кровати, она достала пару его старых бриджей и одну из рубашек. Переодеваясь в одежду брата, она горько плакала – она любила Авоика, которому только исполнилось четырнадцать – но у нее не было времени скорбеть. Она пристегнула его не самый лучший меч и старый кинжал. Хотя она не была хорошо тренированным воином, братья научили ее владеть мечом по той простой причине, что в то время никому и в голову не могло прийти, что женщина может постоять за себя с оружием в руках. Наконец, она распустила длинные белые волосы и коротко обрезала их кинжалом. Ночью она с большим успехом могла бы сойти за мужчину, что заставило бы одинокого разбойника подумать прежде, чем напасть на тех, кто с ней на дороге.
   Чтобы оказаться в безопасности, им нужно было преодолеть более тридцати миль, поэтому Гвенивер заставляла их ехать быстро, а иногда на коротких дистанциях даже переходить на галоп. Время от времени она оборачивалась в седле и всматривалась вдаль: не было ли там пыльной тучи, которая бы означала, что смерть скачет за ними по пятам? Сразу после захода солнца взошла полная луна, проливая священный свет и указывая им путь. К тому времени ее мать уже качалась в седле от переутомления. По одну сторону дороги Гвенивер увидела ольховую рощицу и повела туда остальных, чтобы немного отдохнуть. Долиен и Маб сами не могли сойти на землю и им пришлось помогать.
   Гвенивер вернулась пешком на дорогу и осталась охранять. Где-то далеко на горизонте, в той стороне, откуда они бежали, небо озарилось золотистым светом, словно восходила крошечная луна. Это, по всей вероятности, пылала их крепость. Глядя на зарево, она нащупала свой меч и взялась за рукоятку. Вдруг раздался стук копыт, и она увидела на дороге приближающегося всадника. В ольховой рощице, позади Гвенивер, раздалось ржание; животные приветствовали друг друга – глупенькие предатели.
   – Седлайте коней! – закричала она. – Будьте готовы бежать.
   Всадник подъехал ближе, спешился и обнажил меч. Когда он подошел, Гвенивер увидела на плаще бронзовый значок, сверкавший в лунном свете: человек из клана Кабана.
   – Парень, кто ты такой? – спросил он.
   Гвенивер пригнулась и приготовилась к бою.
   – Судя по молчанию, ты – паж Волка. Кого же ты так преданно стережешь? Мне ужасно не хочется убивать такого худенького парнишку как ты, но приказ есть приказ. Пойди-ка и приведи сюда женщин.
   В полном отчаянии Гвенивер бросилась вперед и нанесла удар. В растерянности человек Кабана промахнулся, меч яростно просвистел мимо. Она ударила еще и сильно раскроила ему шею с одной стороны, затем добавила с другой, как учил ее старший брат Беноик. Человек Кабана со стоном упал на колени и испустил дух у ее ног. Гвенивер чуть не вырвало. В лунном свете лезвие меча было темным, испачканным в крови, оно не блестело так, как после упражнений в былые времена. Крик ужаса, который издала мать, привел ее в чувства. Гвенивер побежала за лошадью убитого, схватила поводья как раз в тот миг, когда та собиралась понести и привела животное в рощицу.
   – Чтобы когда-нибудь такое случилось! – причитала Маб. – Чтобы девушке, о которой я так заботилась, пришлось стать воином с большой дороги! О, все святые, когда вы будете милосердны к нашему королевству?
   – Когда это будет им выгодно, и не минутой раньше, – сказала Гвенивер. – А теперь на коней! Нам нельзя здесь оставаться.
   Глубоко за полночь они добрались до Храма Луны, который стоял на вершине холма, окруженный прочной каменной стеной. Отец Гвенивер вместе с друзьями и вассалами в свое время финансировал строительство стены. Благодаря такой предусмотрительной щедрости, его жена и дочери сейчас спасали себе жизнь за этой каменной толщей. Если какой-нибудь пьяный вояка бывал настолько не в себе, что нарушал запрет и, рискуя разгневать богинь, требовал войти, стены держали его снаружи до тех пор, пока он не образумится. Гвенивер продолжала кричать и вопить, пока, наконец, она не услышала испуганный голос, означавший, что кто-то шел к воротам. Жрица чуть приоткрыла ворота, затем, увидев Долиен, распахнула их шире.
   – О, моя госпожа! Не иначе как ваш род постигло самое худшее!
   – Да. Вы дадите нам приют?
   – С радостью, но я не знаю, как быть с этим парнем.
   – Так это же я, Гвен, в одежде брата, – вмешалась Гвенивер. – Я подумала, в дороге лучше было притвориться, что среди нас есть мужчина.
   – Ах вот оно что, – сказала жрица с нервным смехом. – Давайте, заходите все побыстрее.
   Освещенная лунным светом, огромная огороженная стеной, территория храма заключала в себе много построек; некоторые из них были сложены из камня, другие наскоро сработаны из дерева. Жрицы в плащах поверх ночных рубашек столпились вокруг беженцев и помогали пожилым женщинам спуститься с коней, нашептывая что-то успокаивающее. Одни повели лошадей в конюшню, другие проводили Гвенивер и ее спутниц в длинный деревянный дом для гостей. Некогда прекрасное место для встреч знати, сейчас дом был заставлен койками и сундуками. Здесь нашли себе приют женщины различных званий. Кровавая междоусобица, которая сократила клан Волка до трех женщин, была только одной нитью в отвратительной ткани гражданской войны.
   При свете свечного фонаря жрицы нашли для вновь прибывших свободные койки в углу. Под беспокойный шепот Гвенивер улеглась на ближнюю и уснула в ботинках, с мечом на поясе и в одежде.
   Она проснулась и обнаружила, что спальня пуста. Свет заливал помещение сквозь узкие окошки под самым потолком. Раньше она очень часто посещала храм и теперь на мгновение оказалась в недоумении: была ли она здесь, чтобы помолиться о своем призвании, или представляла клан на церемонии урожая? Внезапно память вернулась к ней, острая, как вонзенный меч.
   – Авоик, – прошептала она. – О, Авоик!
   Все же она не проронила ни слезинки, но вскоре она почувствовала себя голодной. В мучительном напряжении Гвенивер встала с постели и побрела через дверь в конце спальни в трапезную – узкую комнату, заставленную столами для отчаявшихся беженцев. Одна из новообращенных в белом платье c юбкой зеленого цвета испуганно вскрикнула, увидев ее.
   – Мои извинения, Гвен, – сказала она смеясь. – С первого взгляда я думала, что ты – парень. Садись, я схожу и принесу тебе овсянку.
   Гвенивер расстегнула ремень, на котором носила меч, и положила оружие на стол рядом с собой. Она провела пальцем по старым ножнам, окованным потускневшим серебром, инкрустированным вьющимися и переплетающимися изображениями волков. Согласно закону она сейчас с полным правом считалась главой клана Волка, но глубоко сомневалась, что сможет когда-нибудь предъявить претензию на эти права. Чтобы наследовать по женской линии, ей пришлось бы преодолеть больше трудностей, чем тиэрину Баркану из рода Кабана.
   Через несколько минут вошла Арда, верховная жрица храма, и села возле нее. Хотя ее возраст приближался к шестидесяти, а голову покрывали седые волосы и от глаз расходились морщины, ее поступь была мягкой, стан – гибким, как у молодой девушки.
   – Послушай, Гвен, – сказала она. – Ты всегда говорила мне, что хочешь быть жрицей. Не пришло ли время, как ты думаешь?
   – Право, я не знаю, госпожа. Вы же знаете, что я всегда сомневалась по поводу моего призвания… но если бы у меня сейчас был выбор.
   – Не забывай, что в качестве приданого у тебя есть земли Волка. Когда новость распространится, держу пари, многие из союзников твоего отца захотят приехать за тобой.
   – О, боги! Но я никогда еще не думала о замужестве!
   Слегка вздохнув, Арда бессознательно протянула руку и коснулась своей правой щеки, на которой была татуировка в виде растущей луны. Любой мужчина, кто коснулся бы в плотской похоти женщины с таким знаком, был бы предан смерти. Не только знатный лорд, но и любой свободный от рождения человек, убил бы развратника, потому что если бы богиня разгневалась, то пропал бы весь урожай, и ни один мужчина впредь не зачал бы сына.
   – Чтобы управлять землями Волка, тебе придется выйти замуж, – заметила Арда.
   – Земли – это не то, чего я хочу. Я хочу, чтобы мой клан оставался живым. Но у меня есть сестра. Если я стану служить Богине, то наследное право перейдет к Макки. У нее всегда было множество поклонников, даже когда ее приданое было небольшим.
   – Но сможет ли она управлять кланом?
   – Нет конечно. Но если я найду ей хорошего мужа… О, послушайте! Как же я собираюсь пойти к королю с петицией? Держу пари, люди Кабана скачут сейчас сюда, чтобы убедиться, что мы сидим здесь загнанные, как свиньи в хлев.
   Не прошло и часа, как ее предсказание сбылось. Гвенивер беспокойно бродила по территории, как вдруг услышала шум приближающихся людей и коней, скачущих по дороге. Когда она подбежала к воротам, жрицы присоединились к ней и стали кричать сторожу, чтобы тот закрывал их. Гвенивер как раз помогала вставлять железный засов в скобу, когда к воротам подъехал всадник, сопровождаемый топотом копыт и звоном кольчуги. Арда уже была на площадке над воротами. Дрожа от ярости, Гвенивер забралась наверх и составила ей компанию.
   Внизу под ними, растянувшись на двадцать ярдов, находились семьдесят человек войска Кабана. Сам Баркан отделился на своей лошади от толпы и нахально подъехал прямо к воротам. Мужчине было далеко за тридцать, он имел огромные усы и волосы цвета вороньего крыла с густой проседью. Гвенивер нагнулась к крепостной стене; она ненавидела его, человека, который убил всю ее семью.
   – Что вы хотите? – закричала Арда. – Приблизиться к храму Святой Луны и быть готовым к войне значит оскорбить Богиню.
   – У меня нет такого намерения, ваше святейшество, – ответил он низким, неприятным голосом. – Просто я очень спешу. Я вижу, что госпожа Гвенивер находится у вас в безопасности.
   – Она и впредь останется в безопасности, если ты не хочешь, чтобы Богиня прокляла твои земли и твое потомство.
   – Вы думаете, я такой человек, который может осквернить святилище? Я пришел, чтобы сделать госпоже мирное предложение. – Он повернулся в седле и посмотрел на Гвенивер. – Кровной вражде будет положен конец после заключения брака. Возьми себе в мужья моего второго сына и управляй землями Волка от имени Кабана.
   – Я никогда не позволю кому-либо из твоих родственников прикоснуться ко мне своим грязным пальцем, ублюдок! – прокричала Гвенивер на пределе дыхания. – Ты ждешь, что я буду поддерживать того короля-самозванца, которому служишь ты?
   Широкое лицо Баркана побагровело от ярости.
   – Клянусь тебе, – прорычал он. – Если не мой сын, то никто другой не будет обладать тобой, то же относится к твоей сестре. И, черт возьми, если мне удастся, я получу твою землю в кровавой междоусобице.
   – Вы забываетесь, мой господин! – резко сказала Арда. – Я запрещаю вам находиться на земле храма сколь-нибудь долее. Заберите своих людей, и чтобы я больше не слышала угроз в адрес тех, кто поклоняется Богине.
   С минуту он колебался, затем пожал плечами и повернул коня обратно. Прокричав приказ, он собрал войско и отступил к дороге у подножия холма. Гвенивер до боли сжала кулаки, когда увидела, что войско расположилось на лугу по обе стороны дороги, фактически за пределами владений замка, но так, чтобы можно было его контролировать.
   – Они не могут оставаться здесь вечно, – сказала Арда. – Скоро им понадобится быть в Форте Дэвери, чтобы выполнить обязательства перед своим королем.
   – Это верно. Но я уверена, что они будут сидеть здесь так долго, как только можно.
   Арда прислонилась к крепостной стене и вздохнула. Вдруг она почувствовала себя очень старой и очень усталой.
   Гражданская война происходила следующим образом. Двадцать четыре года назад умер его величество король, не оставив наследника мужского пола. Его дочь, болезненная молодая девушка, скончалась вскоре после этого. Однако у каждой из трех сестер покойного были сыновья от их именитых мужей: гвербрета Кермора, гвербрета Кантрэя и его высочества принца Элдифа. По закону трон должен был перейти к сыну старшей сестры, бывшей замужем за Кантрэем. Но на гвербрете лежало тяжкое подозрение в том, что он отравил короля и принцессу, чтобы завладеть троном. Это подозрение было состряпано гвербретом Кермора, дабы заявить о претензии на престол для своего сына. Затем принц Элдифа также выдвинул свои требования на том основании, что у его сына была королевская кровь как по материнской, так и по отцовской линии. Так как отец Гвенивер никогда бы не признал чужеземца из Элдифа, выбор клана Волка был сделан, когда ненавистные Кабаны заявили о поддержке требования Кантрэя.
   Год за годом битва разгоралась вокруг желанной добычи – города Форт Дэвери, который как-то осенью был захвачен одной из сторон противоборствующих сил, затем, через несколько лет перешел к другой. После такого количества осад Гвенивер сомневалась, что от Святого Города осталось что-нибудь стоящее притязаний, но владеть им означало владеть королевством. Всю зиму он находился в руках Кантрэя, но сейчас была весна. В каждой провинции разодранного на кусочки королевства претенденты на трон собирали своих вассалов и заключали союзы. Гвенивер была уверена, что в настоящее время союзники ее отца находятся в Керморе.
   – Послушай, Макки, – сказала она. – Может быть нам и придется торчать здесь все лето, но в конце концов, я надеюсь, кто-нибудь приведет свое войско и вызволит нас.
   Макла печально кивнула. Они сидели в саду храма на маленькой скамеечке среди грядок моркови и капусты. Макла, которой было шестнадцать, обычно выглядела хорошенькой девушкой, но в тот день ее светлые волосы были стянуты сзади в неаккуратный узел, глаза были красными и опухшими от слез.
   – Я очень надеюсь, что ты права, – сказала Макла наконец. – А что, если никто не посчитает наши земли стоящими, чтобы владеть ими? Даже если кто-то женится на тебе, ему придется воевать с отвратительным, старым Кабаном. А ты не можешь позволить себе дать мне сейчас хоть какое-то приданое; и я, вероятно, буду гнить в этом ужасном, старом храме до конца моих дней.
   – Не ворчи на меня! Если я дам святой обет, тогда ты получишь в приданое все земли. Что еще может пожелать женщина?
   – О! – В глазах Маклы блеснул огонек надежды. – Ты всегда говорила о том, что хочешь быть жрицей.
   – Именно так. Но не беспокойся. Мы еще найдем тебе мужа.
   Макла улыбнулась, но поток ее жалоб посеял сомнения в сознании сестры. Что если действительно никто не захочет владеть землями Волка, потому что они несут с собой вражду и междоусобицы? Так как всю свою жизнь Гвенивер слышала постоянные разговоры о войне, она знала нечто такое, чего не знала более невинная Макла: земли клана Волка лежали в плохом в стратегическом отношении районе. Находящиеся прямо возле границы Кантрэя и далеко на восток от Кермора, эти владения было трудно оборонять. А что если король Кермора решит укрепить границы?
   Она оставила Маклу в саду, ей захотелось пройтись. Ах, если бы она только могла добраться в Кермор и говорить с королем! Несомненно, он был честным человеком и мог бы выслушать ее. Если бы ей можно было туда добраться… Она взобралась на площадку над воротами и посмотрела вокруг. Прошло уже три дня, а Баркан со своими людьми все еще стоял лагерем на лугу.
   – Долго еще вы собираетесь там оставаться, ублюдки? – процедила она сквозь зубы.
   Скоро она получила ответ на этот вопрос. На следующее утро, с восходом солнца она поднялась на крепостную стену и увидела, как воины седлали коней и грузили фургоны с продовольствием. Скоро они уехали, но оставили четверых и один фургон – охрану, обеспеченную всем необходимым, чтобы оставаться здесь месяцами. Задыхаясь от злости, Гвенивер проговорила самые непристойные ругательства, которые когда-либо слышала. Наконец она сказала сама себе, что большего и не ожидала. Вдруг она почувствовала, что ее охватывает отчаяние. Даже если Баркан увел бы с собой всех своих людей, она никогда не отважилась бы предпринять путешествие за сто восемьдесят миль в одиночку.
   – Разве что, если я поехала бы как жрица, – заметила она вслух.
   Будь у нее на щеке татуировка, она была бы неприкосновенной и чувствовала бы себя на дорогах в полной безопасности, как армия. Она пошла бы к королю со своим священным обетом, дающим ей силу, и просила бы сохранить ее клану жизнь. Она нашла бы мужчину, который взял бы в жены Маклу, и имя Волка было бы спасено. Затем она могла бы вернуться сюда и продолжала бы жить в храме. Повернувшись, она прислонилась к крепостной стене и посмотрела вниз на строения. Новообращенные и жрицы рангом пониже уже принялись за работу в саду или носили дрова в поварни. Несколько женщин прохаживались под стенами самого храма, о чем-то размышляя. И все же, несмотря на всю жизнедеятельность, здесь под весенним солнцем царила тишина. Никто не разговаривал, если в этом не было необходимости, но даже тогда только в полголоса. Внезапно у нее возникло ужасное чувство, как будто бы у нее перехватило горло, когда она подумала, что придется жить в этом душном месте.
   Вдруг она почувствовала слепую, необъяснимую злобу. Она была в ловушке, как волк, попавший в клетку, грызущий прутья и рычащий на решетку. Ее ненависть к Баркану усилилась, превратившись в страсть, и, затем, излилась на короля Кермора. Она была зажата с обеих сторон, умоляя одного дать ей то, что причиталось ей по праву, умоляя другого отомстить за нее. Как сумасшедшая, она задрожала и начала качать головой из стороны в сторону как будто говоря «нет» целой вселенной. Она была объята чувством, которое было выше ее понимания, ибо корни его лежали глубоко в прошлом, в другой жизни, когда она на самом деле стала желанной целью для двух мужчин безо всякой ее в том вины. Воспоминания, конечно же, стерлись из ее памяти, но чувство осталось, такое же невыносимое и мучительное, как осколок стекла в горле.