Страница:
Она вручила ему золотую монету.
– Большое спасибо, но я не могу. Мне надо еще сделать одно дело.
– Если захочешь, приходи на ночь. Или тебе больше по вкусу мальчики?
– А твое какое дело?
– Да мне-то все равно. Просто жалко, когда такой симпатичный мужчина растрачивает себя по пустякам. Не стесняйся, парень. Почему бы тебе не взять пример с некоторых бардекских купцов? Они получают удовольствие, время от времени переворачивая красоток в постели со спины на живот.
Саркин посмотрел на нее в упор.
– Послушай, мамаша, ты заходишь слишком далеко.
Гвенка попятилась назад. Пока Саркин одевался, она сидела на стуле и перебирала пальцами амулет.
Саркин покинул Днище и пошел вверх, вдоль реки, держась, где это было возможно, подальше от людных улиц. Чтобы меньше обращать на себя внимание, он остановился в небольшой гостинице в другом бедном районе города. Саркин не хотел селиться где-либо возле Днища, так как с этим местом у него было связано много горьких воспоминаний. Его мать была дешевой проституткой и работала в заведении, очень напоминавшем бордель Гвенки. Хотя она была беременной много раз, на свет появилось только два ребенка: у Саркина был младший брат, Эви. Иногда мать баловала их, иногда вовсе не замечала. Однажды, когда Саркину было семь лет, а Эви три, ее задушил какой-то пьяный матрос. Хозяин борделя вышвырнул сирот на улицу, и несколько месяцев они бродяжничали, спали под фургонами или в старых бочках из-под эля, попрошайничали и дрались со старшими мальчишками за корку хлеба.
Как-то возле них остановился прилично одетый купец, бросил монету и спросил, как они дошли до такой жизни. Когда Саркин все рассказал незнакомцу, тот дал им целый серебряник, и в этот день они так наполнили свои желудки, как не наполняли уже многие месяцы. Естественно, что теперь Саркин жадно выискивал глазами этого щедрого человека. Каждый раз, когда он видел Аластира, купец давал им все больше денег, а иногда останавливался поговорить с бедняжками. Хотя Саркин уже успел преждевременно сделаться хитрой уличной крысой, постепенно Аластир завоевал доверие ребенка. Когда же купец предложил ребятам пожить у него, те заплакали от счастья.
Некоторое время Аластир был с ними очень добр, но соблюдал некоторую дистанцию. У них появилась красивая одежда, теплая постель, они ели, что хотели, но видели своего благодетеля довольно редко. Когда Саркин думал, как он в то время был счастлив, он чувствовал только отвращение к своей тогдашней наивности. Однажды ночью к нему в спальню вошел Аластир и начал уговаривать мальчика обещаниями и лаской. Потом он жестоко его изнасиловал. Саркин вспоминал, как после этого он лежал, сжавшись в комок на кровати, и плакал от боли и стыда. Он хотел убежать, но впереди у него не было ничего, кроме холодных и грязных улиц. Каждую ночь он был вынужден удовлетворять чудовищную похоть Аластира, и единственным его утешением было то, что купец не проявлял интереса к младшему брату. Он хотел хоть как-то спасти Эви от позора.
Но когда они переехали жить в Бардек, у Аластира начал проявляться интерес и к младшему брату, особенно после того как Саркин достиг половой зрелости и с ним стало не так интересно, по крайней мере в постели. Когда у Саркина ломался голос, Аластир стал использовать его в своих занятиях черным Двуумером. Он заставлял мальчика смотреть в магический кристалл, конечно же под своим наблюдением, гипнотизировал его так сильно, что, находясь в глубоком трансе, тот и понятия не имел, что он делает. Позже Аластир начал делать то же самое и с младшим братом, но на сей раз он предложил вознаграждение за то, что использовал их в своем ремесле: он взялся научить их Двуумеру. Они оба с большим рвением ухватились за изучение черного искусства. Только это помогало им смягчить боль от чувства собственной беспомощности.
Конечно, Саркин объяснял все это совсем по-другому. Он говорил себе, что вытерпел первые жестокие ступени своего ученичества, чтобы показать, что достоин владеть темными силами. Таким образом, они оба продолжали зависеть от Аластира, хотя Саркин так ненавидел своего учителя, что иногда хотел его убить и вынашивал в мыслях детальный план. Саркин не знал, что чувствует Эви: они больше не разговаривали о таких вещах, как чувства; но он предполагал, что брат готов смириться с домогательствами учителя, чтобы овладеть этим учением. Иногда Аластир уезжал на несколько дней продавать товар, и тогда Саркин чувствовал себя свободным. Учитель никогда не оставался в Керморе надолго; там было слишком много людей, которые могли бы его узнать.
На обратном пути в гостиницу путь Саркина пролегал по одной из широких площадей города. Хотя в тот день там не торговали, у импровизированной сцены из бочек и досок собралась внушительная толпа народа. На сцене стоял высокий, стройный человек с серыми глазами и такими светлыми волосами, какие Саркин прежде не видел. Он был красивым, с правильными чертами лица, очень похожими на девичьи. Саркин остановился посмотреть. Взмахнув рукой, парень извлек из короткого рукава шелковый шарф, подбросил его вверх, и вещь исчезла высоко в воздухе. В толпе раздался одобрительный смех.
– Здравствуйте, добрые горожане. Перед вами – шут, странствующий менестрель, выдумщик и рассказчик, который торгует сказками, шутками, да прибаутками. Попросту говоря, я гертфин. Приглашаю вас провести несколько приятных часов в выдуманной стране. Я вам поведаю о том, чего никогда не было и не будет.
Шарф появился у него в руках и снова исчез.
– Я родом из Элдифа; зовите меня просто Саламандер, потому что мое настоящее имя такое длинное, что вам никогда его не запомнить.
Толпа засмеялась, и на сцену упало несколько монет. Саркин собрался уже вернуться в свою гостиницу, подумав, что подобного рода развлечение было не для таких людей, как он, познавших тайны этого мира. С другой стороны, гертфин был таким хорошеньким пареньком и после представления вполне мог бы согласиться на бокал эля. Кроме того, он был превосходным рассказчиком. Когда он рассказывал историю о короле Бране и могущественном колдуне Начала Времен, зрители стояли, как зачарованные. Гертфин сам исполнял все роли; его голос звенел колокольчиком, изображая прекрасную девушку, сердито ворчал, когда говорил злой колдун, и разражался громовыми раскатами, произнося слова короля. Время от времени рассказ переходил в песню, которую он пел чистым тенором. Когда Саламандер остановился на середине, сославшись на усталость, на него градом посыпались монеты, так зрители пытались восстановить его душевные силы.
Саркин сознавал всю глупость того, что он делает, и все же наслаждался каждой минутой представления. Его забавляло не только то, над чем смеялась остальная публика. Всякий раз, когда толпа содрогалась от притворного страха при виде отвратительных поступков злого колдуна, Саркин смеялся про себя. Вся эта никому не нужная резня и смешные происки, которые только зря приносили людям вред, не имели ничего общего с черным Двуумером. Ни разу повествование не коснулось главной тайны магии: природы мастерства. Первым делом человек учился владеть собой до такой степени совершенства, пока не становился холодным и твердым, как железный слиток. Затем он использовал свою железную душу, чтобы вырывать все, что он хочет, из лап враждебного ему мира. Правда, время от времени некоторые люди погибали или просто не выдерживали, но это были слабаки и они того заслуживали. Их страдания были лишь незначительным эпизодом в общем течении событий.
Наконец гертфин закончил свой рассказ, хриплый призвук в его голосе дал понять, почему он не начинает следующий, как бы сильно не просили того зрители. Когда толпа начала расходиться, Саркин пробрался вперед и вложил ему в руку серебряную монету.
– Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так хорошо рассказывал историю. Тебе нужно промочить горло. Давай выпьем немного эля.
– Конечно, было бы неплохо.
Саламандер некоторое время смотрел на него, затем легкая улыбка озарила его лицо.
– Но, увы, я не могу воспользоваться твоей щедростью. Видишь ли, здесь в городе есть девушка, которая сейчас ждет меня.
Он сделал ударение на слове «девушка», чтобы все объяснить собеседнику в вежливой форме.
– Что ж, – сказал Саркин, – тогда я пойду.
Саркин ушел. Он был скорее обеспокоен, чем расстроен. Либо у гертфина был зоркий глаз, либо Саркин сам себя чем-то выдал. Наконец он решил, что человек, который много путешествует по дорогам, зарабатывая себе на жизнь, успел достаточно повидать и поэтому сразу обо всем догадался, как только услышал предложение. Все же, подойдя к краю площади, Саркин замедлил шаг, чтобы в последний раз бросить взгляд на этого симпатичного паренька, и увидел, что, по мере того, как тот удалялся, за ним следовала толпа эльфов. Саркин застыл на месте. Хотя Саламандер, казалось, не замечал своих странных спутников, их интерес к гертфину вполне мог означать, что тот владеет Двуумером света. «Мне ужасно повезло, что он отказался от эля», – подумал Саркин. Затем он поспешил в свою гостиницу. Саркину непременно нужно было позаботиться, чтобы, пока он находиться в Керморе, его не увидел этот гертфин.
Утром густая облачность рассеялась, и над гаванью засияло яркое весеннее солнце. Элейно, владелец бардекского торгового корабля, стоял на корме и задавал себе вопрос: как эти варвары только могут носить шерстяные штаны в такую погоду? Хотя на нем была простая льняная туника и сандалии, он изнемогал от жары и обливался потом. На его родном острове Ористина летние дни были сухими, и поэтому жара переносилась легче. Внизу, на главной палубе, раздевшись по пояс, работала команда керморских грузчиков. Масупо, купец, нанявший корабль для этого плавания, стоял рядом и наблюдал за выгрузкой каждой бочки, каждого тюка. В некоторых из них находились изделия из стекла, изготовленные специально для продажи знатным особам этих варваров.
– Господин, – окликнул Элейно первый помощник капитана. – С вами хотят поговорить таможенники.
– Сейчас иду.
На деревянном пирсе его ждали трое деверийских мужчин со светлыми волосами и синими глазами, которые, думал Элейно, совершенно не отличались друг от друга, как впрочем и большинство керморских варваров. Подойдя ближе, Элейно увидел, что они выглядели перепуганными, затем попытались придать лицам вежливые выражения. Он к этому привык, потому что замечал эти испуганные взгляды даже на лицах жителей тех островов, которые деверийцы без разбора называли Бардеком. Как многие мужчины его родного острова, Элейно имел почти семь футов роста, плотную комплекцию и черный с синим отливом цвет кожи, очень не похожий на различные оттенки коричневого. Жители Ористины гордились своим отличием от остальных обитателей Бардека, которые до недавней битвы на море совершали набеги и захватывали рабов.
– Доброе утро, капитан, – сказал один из варваров. – Мое имя – лорд Меррин, начальник таможенной службы его светлости гвербрета Кермора, Ладоика.
– Доброе утро, мой господин. Что вам от меня нужно?
– Ваше разрешение осмотреть корабль после того, как его разгрузят. Я понимаю, что это довольно унизительно для вас, но у нас возникли проблемы с контрабандными товарами, особенно с некоторыми из них. Если вы хотите, мы освободим корабль от досмотра, но в этом случае ни вы, ни ваши люди не смогут сойти на берег.
– У меня нет основания препятствовать вам. Держу пари, вы имеете в виду опиум и яды. Я не связан с этим грязным ремеслом.
– Ну что ж, большое спасибо. Считаю также своим долгом предупредить, что если у вас на корабле есть рабы, мы не будем их отлавливать, ежели они удерут на свободу.
– У жителей моего острова нет рабов. – Элейно услышал гневные нотки в собственном голосе. – Простите, мой господин. Для нас это очень обидный вопрос, но, уверен, вы об этом не знали.
– Я действительно ничего не знал. Приношу мои извинения, капитан.
Элейно почувствовал себя неловко. Он знал, что поступает так же плохо как и они, гребя всех чужеземцев под одну гребенку.
– Позвольте сделать вам комплимент. Вы очень хорошо владеете нашим языком, – немного погодя сказал Меррин.
– Благодарю вас. Я знаю его, можно сказать, с самого детства. В нашей семье проживал человек из Дэвери, знахарь, который приезжал обучаться у наших врачевателей. Поскольку мы занимались торговлей, мой отец хотел, чтобы все его дети хорошо говорили по-деверийски, и старик давал нам уроки в качестве оплаты за проживание.
– Понятно. Выгодная сделка.
– Выгодная.
Элейно подумал, что сделка эта была намного выгоднее, чем могли предположить эти люди.
Наконец весь товар из чрева корабля был разложен на пирсе, с ним занималась одна команда таможенников, торгуясь по ходу дела с Масупо по поводу пошлины. Другая команда осматривала каждый дюйм корабля. Элейно стоял на корме, удобно облокотившись о перила, и смотрел на мелкую рябь моря, искрящуюся на солнце. Так как вода была самой подходящей для него стихией, он легко достиг сознания Невина и услышал, как старик мысленно попросил подождать, пока он сконцентрирует внимание. Вскоре на поверхности воды возник образ Невина.
– Итак, надо полагать, ты в Дэвери, – передавал ему Невин.
– Да, в Керморе. Скорее всего мы пробудем в порту две недели.
– Прекрасно. В данный момент я тоже направляюсь в Кермор. Вероятно я доберусь туда через пару дней. Ты получил перед отъездом мое письмо?
– Получил. Ты пишешь в нем мрачные новости. Я разговаривал с людьми в различных портах и собрал для тебя кое-какие сведения.
– Чудесно. Но, лучше, не говори об этом сейчас. Нас могут подслушать.
– В самом деле? В таком случае, увидимся, когда ты будешь в городе. Я буду жить на судне, пока мы стоим в порту.
– Хорошо. Да, кстати, Саламандер в Керморе. Он остановился в гостинице «Синий попугай», поистине подходящее название.
– «Сорока-болтунья» подошло бы даже больше. Боже мой, трудно поверить, что парень по-настоящему овладел Двуумером.
– Ну, а что ты ожидал от сына эльфийского менестреля? Наш Эбани, хоть и молодой, а знает свое дело.
Образ Невина исчез. Элейно прохаживался по палубе взад и вперед, сцепив за спиной руки. Раз Невин опасается шпионов, ситуация, должно быть, и в самом деле серьезная. Он пришел в ярость, что случалось всякий раз, когда он думал о черном Двуумере. С какой радостью он стиснул бы своими массивными ручищами шею этого зловещего колдуна. Но, конечно, было бы лучше сразить его более тонким оружием.
Тремя днями позже Саркин прохаживался возле таверны на самом краю Днища. Крепко завернувшись в свою ауру, он прислонился к стене и поджидал сообщника. Саркин не говорил никому из занимавшихся контрабандой наркотиков и ядов, где он останавливается, когда приезжает в Кермор; они находили его здесь и шли потом вместе с ним в безопасное место совершать сделку. Через несколько минут он увидел, как по узкой улице к нему приближается толстяк Дрин. Саркин уже собрался развернуть ауру и тем самым обнаружить себя, как вдруг из переулка появились шесть городских стражей и окружили купца.
– Стоять! – приказал один из них. – Именем гвербрета!
– Что все это значит, добрые господа?
Дрин попытался изобразить улыбку.
– Вы узнаете об этом в комендатуре.
Саркин больше не слушал. Он нырнул за таверну, затем пошел быстрыми шагами (но не слишком быстрыми, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание) по запутанному лабиринту Днища. Он шел переулками, между домами, зашел в заведение Гвенки через главный вход и вышел через черный, его путь извивался и петлял. Наконец он оказался на северной окраине Днища и оттуда направился в свою гостиницу. Саркин не сомневался, что Дрин, желая спасти свою шкуру, разболтает все, что ему известно. Но задолго до того, как «пытошники» выбили из Дрина имя и приметы Саркина, он уже выехал за городские ворота, держа путь на север в безопасное место.
Гвербрет Ладоик вершил суд в своей палате правосудия. Он восседал за полированным столом черного дерева под знаменем, напротив него лежал золоченый меч для официальных церемоний. По обе стороны сидели жрецы Бела. Справа стояли свидетели: лорд Меррин, три городских стража, Невин и Элейно. Перед ним, опустившись на колени, стояли обвиняемые: Дрин, торговец специями и Эдикл, капитан торгового судна «Яркая звезда». Гвербрет сидел, откинувшись на спинку стула и потирая подбородок, и раздумывал над письменными показаниями, лежавшими перед ним. В свои тридцать лет Ладоик был привлекательным молодым человеком, высоким, стройным с серыми, стального цвета глазами и высокими скулами, типичными для уроженцев северных земель.
– Доказательства налицо, – сказал он. – Ты, Дрин, подошел к знахарю и предложил ему купить у тебя запрещенный товар. К счастью, Невин – честный человек, он пошел посоветоваться с Элейно, который тут же связался с начальником таможенной службы.
– Не подходил я к этому проклятому старику, ваша светлость, – застонал Дрин. – Он сам спросил у меня.
– Вполне возможно. Но это не меняет сути дела. Может быть ты сможешь опровергнуть, что во время ареста стражники обнаружили у тебя четыре различных сорта отравы?
Дрин тяжело уронил голову и уставился на пол.
– Что касается тебя, Эдикл, – гвербрет холодно посмотрел на него, – то, конечно, очень хорошо утверждать, что Дрин провозил на корабле эти дрянные травы без твоего ведома. Но почему, в таком случае, таможенники нашли тайник с опиумом в стене твоей личной каюты?
Эдикл задрожал всем телом, на лбу выступили капли пота.
– Я признаюсь, ваша светлость. Вам нет нужды подвергать меня пыткам, ваша светлость. Это все деньги. Он посулил мне чертовски огромную сумму, а судно требовало ремонта, и я…
– Достаточно.
Ладоик обратился к жрецу:
– Ваше святейшество.
Поднялся человек преклонного возраста, прокашлялся, затем уставился в никуда и начал зачитывать выдержки из законов.
– Отрава – это мерзость перед богами. Почему? А потому что яд может быть только использован для совершения убийства и никогда для самозащиты. Таким образом, если кто-то испытывает в нем нужду, значит вынашивает в своем сердце убийство. Поэтому в наших землях не должно быть никаких таких отвратительных веществ. Из указа короля Кинана от тысяча сорок восьмого года.
Он снова прокашлялся.
– И какое же самое подходящее наказание для торговца ядами? Нет ничего более подходящего, чем заставить его съесть что-нибудь из его же гадкого товара. Постановление Мейбина, верховного жреца Форта Дэвери.
Когда жрец сел на место, Дрин заплакал, по его щекам беззвучно текли тоненькие ручейки слез. Невину стало жаль его; он не был злым человеком, он был просто жадным, и его развратило настоящее зло. Однако Невин уже ничем не мог помочь бедняге. Ладоик взял золоченый меч и поднял его острием кверху.
– Мы выслушали слово закона. Дрин, как акт милосердия, тебе разрешается самому выбрать из своих запасов наиболее безболезненный яд. Что касается тебя, Эдикл, мне сообщили, что у тебя четверо маленьких детей, и что действительно нужда заставила тебя заняться этим гнусным промыслом. Ты получишь двадцать ударов плетью на площади.
Дрин поднял голову, затем снова опустил и заплакал навзрыд, мечась из стороны в сторону, как будто яд уже разъедал ему внутренности. Подошел стражник и ударом в лицо успокоил его, затем заставил встать на ноги. Ладоик поднялся и ударил по столу рукояткой меча.
– Гвербрет сказал свое слово. Суд закончен.
Стражники увели Дрина, а Эдикл остался стоять на коленях у ног гвербрета. Зал быстро опустел, остались лишь гвербрет, Элейно, Невин и арестованный. Ладоик смотрел на Эдикла сверху вниз, словно рассматривал комок грязи, лежащий на улице.
– Двадцать плетей могут отнять у человека жизнь, – заметил он непринужденным тоном. – Но если ты расскажешь этим людям все, что они захотят услышать, я уменьшу это число до десяти.
– Огромное спасибо, ваша светлость. Боже мой, не знаю даже, как вас благодарить. Я расскажу им все, что знаю.
– В прошлом году ты зимовал на Ористине, после того, как твой корабль пересек море. Почему? – спросил Элейно.
– О, это очень странная история. – Эдикл нахмурился, что-то вспоминая. – Да, это было поздней осенью. Я уже собирался ставить «Звезду» в береговой док. Вдруг ко мне подходит этот бардекский купец и говорит, что одному из его друзей, очень богатому человеку, нужно во что бы то ни стало добраться в Милетон до наступления зимы. Он предложил мне кучу денег, только бы я переправил их на тот берег; даже с учетом расходов на зимовку в Бардеке получалась огромная прибыль. Ну я и взял их на борт. А зимовал я в Ористине потому, что там было дешевле, чем в Милетоне.
– Понятно. А как эти люди выглядели?
– Тот, который платил за плаванье, был типичным жителем Милетона, а знаки, нарисованные на лице, говорили о его принадлежности дому Онодана. Другой был деверийцем, назвался Прокиром, но я сомневаюсь, что это его настоящее имя. В нем было что-то такое, от чего у меня мурашки по коже пробегали. Но, будь я проклят, если знаю почему. Он был очень изысканным в общении и не причинял мне беспокойства. Море штормило, и почти все время он сидел в своей каюте. Наверное, блевал всю дорогу.
– А как выглядел этот Прокир? – вмешался в разговор Невин.
– Даже не знаю, что вам ответить, господин. В такое время года на море очень холодно, и если он появлялся на палубе, то всегда был укутан в плащ с капюшоном. Я бы дал ему около пятидесяти; это был представительный мужчина с седыми волосами, очень тонкими губами и голубыми глазами. Но я хорошо запомнил его голос: вкрадчивый, слишком мягкий для мужчины. От него у меня мурашки по коже пробегали.
– Не сомневаюсь, – тихо сказал Невин. – Ну вот и все, ваша светлость. Мы с Элейно уверены, что человек, которого описал нам Эдикл, – важная фигура среди торговцев наркотиками.
– В таком случае, я обязательно его выслежу и не буду спускать с него глаз, вернее сказать, ушей, раз нам так хорошо описали его голос, – подытожил Ладоик.
Очевидно, предполагаемый Прокир был по всей видимости не просто агентом по торговле наркотиками. Невин был совершенно уверен, что этот человек владел магией черного Двуумера, что с его легкой руки прошлым летом началась война Лослейна, и что он вынашивал план убийства Родри. Он думал над этим и, наверное, уже в сотый раз спрашивал себя: зачем?
Саламандер, или, называя его полным эльфийским именем, Эбани Саломондериэл тран-Девабериэл, остановился в одной из самых дорогих гостиниц Кермора. Полированный деревянный пол его просторной гостиной был покрыт бардекскими коврами, на нем стояли полукруглые стулья с мягкой обивкой. В окнах сверкали настоящие стекла. Он налил только что прибывшим гостям мед в стеклянные фужеры из серебряной бутыли. Невин и Элейно сердито осматривались по сторонам.
– Надо понимать, что твои басенки приносят неплохие деньги, – произнес Невин.
– Приносят. Знаю, знаю, вам всегда не нравились мои, как их все называют, грубые, извращенные, экстравагантные вкусы, но я не вижу в них никакого вреда.
– В них нет вреда, но пользы нет в них тоже. Ладно, это не мое дело. Я не твой наставник.
– Вот именно. Хотя, по правде говоря, для меня было бы незаслуженной честью стать вашим учеником.
– Ты прав, – вмешался Элейно. – Я имею в виду незаслуженную честь.
Саламандер лишь ухмыльнулся. Ему нравилось подшучивать над бардекским великаном, хотя сам Элейно вряд ли получал от этого такое же удовольствие.
– Я знаю, что мои способности весьма ограниченные, – сказал Саламандер. – Если бы я обладал силой Магистра Эйси, то был бы таким же щепетильным, как он. Но увы, боги сочли меня достойным лишь узнать вкус Двуумера, а затем они отняли от моих уст эту чашу, наполненную медом.
– Это не совсем так, – возразил Невин. – Валандарио сказала мне, что ты мог бы добиться больших успехов, если бы только постарался.
Саламандер вздрогнул. Он не ожидал, что его наставница успела так много рассказать старику.
– Но сейчас это к делу не относится, – продолжал Невин. – Хотел бы я знать: почему ты здесь, в Дэвери?
– Спрашивайте лучше: почему бы мне здесь не находиться? Мне нравится странствовать среди народа моей матери. Здесь всегда увидишь что-нибудь интересное, и здесь я оказываюсь далеко-далеко от моего достопочтенного папочки, который вечно бранится, и далеко не стихами, то за одно, то за другое; за то, что было, и за то, чего не было.
– Так уж и не было? – проворчал Элейно.
– А может и было. Но если я могу быть чем-то полезен вам и Мастеру Эйси, то лучше вам спросить об этом прямо.
– Хорошо, – сказал Невин. – Ты мог бы нам помочь. Твои странствия могут нам очень пригодиться. У меня есть все основания полагать, что в королевстве находятся несколько человек, владеющих черным Двуумером. Нет, я вовсе не хочу, чтобы ты попробовал войти в их среду. Они слишком могущественные. Но кроме этого, они промышляют контрабандой наркотиков и ядов. Мне бы хотелось узнать, где они сбывают товар. Если бы нам удалось прикрыть этот грязный промысел, мы бы хорошо навредили нашим врагам. В конце концов, им надо что-то есть, так же как и другим людям, вернее, почти так же, как другим людям. Я хочу, чтобы ты старался замечать все признаки этого нечестивого промысла. Гертфину везде открыты двери. Может быть ты случайно услышишь что-нибудь интересное.
– О, это я могу. Для вас с радостью суну свой длинный эльфийский нос в это дело.
– Большое спасибо, но я не могу. Мне надо еще сделать одно дело.
– Если захочешь, приходи на ночь. Или тебе больше по вкусу мальчики?
– А твое какое дело?
– Да мне-то все равно. Просто жалко, когда такой симпатичный мужчина растрачивает себя по пустякам. Не стесняйся, парень. Почему бы тебе не взять пример с некоторых бардекских купцов? Они получают удовольствие, время от времени переворачивая красоток в постели со спины на живот.
Саркин посмотрел на нее в упор.
– Послушай, мамаша, ты заходишь слишком далеко.
Гвенка попятилась назад. Пока Саркин одевался, она сидела на стуле и перебирала пальцами амулет.
Саркин покинул Днище и пошел вверх, вдоль реки, держась, где это было возможно, подальше от людных улиц. Чтобы меньше обращать на себя внимание, он остановился в небольшой гостинице в другом бедном районе города. Саркин не хотел селиться где-либо возле Днища, так как с этим местом у него было связано много горьких воспоминаний. Его мать была дешевой проституткой и работала в заведении, очень напоминавшем бордель Гвенки. Хотя она была беременной много раз, на свет появилось только два ребенка: у Саркина был младший брат, Эви. Иногда мать баловала их, иногда вовсе не замечала. Однажды, когда Саркину было семь лет, а Эви три, ее задушил какой-то пьяный матрос. Хозяин борделя вышвырнул сирот на улицу, и несколько месяцев они бродяжничали, спали под фургонами или в старых бочках из-под эля, попрошайничали и дрались со старшими мальчишками за корку хлеба.
Как-то возле них остановился прилично одетый купец, бросил монету и спросил, как они дошли до такой жизни. Когда Саркин все рассказал незнакомцу, тот дал им целый серебряник, и в этот день они так наполнили свои желудки, как не наполняли уже многие месяцы. Естественно, что теперь Саркин жадно выискивал глазами этого щедрого человека. Каждый раз, когда он видел Аластира, купец давал им все больше денег, а иногда останавливался поговорить с бедняжками. Хотя Саркин уже успел преждевременно сделаться хитрой уличной крысой, постепенно Аластир завоевал доверие ребенка. Когда же купец предложил ребятам пожить у него, те заплакали от счастья.
Некоторое время Аластир был с ними очень добр, но соблюдал некоторую дистанцию. У них появилась красивая одежда, теплая постель, они ели, что хотели, но видели своего благодетеля довольно редко. Когда Саркин думал, как он в то время был счастлив, он чувствовал только отвращение к своей тогдашней наивности. Однажды ночью к нему в спальню вошел Аластир и начал уговаривать мальчика обещаниями и лаской. Потом он жестоко его изнасиловал. Саркин вспоминал, как после этого он лежал, сжавшись в комок на кровати, и плакал от боли и стыда. Он хотел убежать, но впереди у него не было ничего, кроме холодных и грязных улиц. Каждую ночь он был вынужден удовлетворять чудовищную похоть Аластира, и единственным его утешением было то, что купец не проявлял интереса к младшему брату. Он хотел хоть как-то спасти Эви от позора.
Но когда они переехали жить в Бардек, у Аластира начал проявляться интерес и к младшему брату, особенно после того как Саркин достиг половой зрелости и с ним стало не так интересно, по крайней мере в постели. Когда у Саркина ломался голос, Аластир стал использовать его в своих занятиях черным Двуумером. Он заставлял мальчика смотреть в магический кристалл, конечно же под своим наблюдением, гипнотизировал его так сильно, что, находясь в глубоком трансе, тот и понятия не имел, что он делает. Позже Аластир начал делать то же самое и с младшим братом, но на сей раз он предложил вознаграждение за то, что использовал их в своем ремесле: он взялся научить их Двуумеру. Они оба с большим рвением ухватились за изучение черного искусства. Только это помогало им смягчить боль от чувства собственной беспомощности.
Конечно, Саркин объяснял все это совсем по-другому. Он говорил себе, что вытерпел первые жестокие ступени своего ученичества, чтобы показать, что достоин владеть темными силами. Таким образом, они оба продолжали зависеть от Аластира, хотя Саркин так ненавидел своего учителя, что иногда хотел его убить и вынашивал в мыслях детальный план. Саркин не знал, что чувствует Эви: они больше не разговаривали о таких вещах, как чувства; но он предполагал, что брат готов смириться с домогательствами учителя, чтобы овладеть этим учением. Иногда Аластир уезжал на несколько дней продавать товар, и тогда Саркин чувствовал себя свободным. Учитель никогда не оставался в Керморе надолго; там было слишком много людей, которые могли бы его узнать.
На обратном пути в гостиницу путь Саркина пролегал по одной из широких площадей города. Хотя в тот день там не торговали, у импровизированной сцены из бочек и досок собралась внушительная толпа народа. На сцене стоял высокий, стройный человек с серыми глазами и такими светлыми волосами, какие Саркин прежде не видел. Он был красивым, с правильными чертами лица, очень похожими на девичьи. Саркин остановился посмотреть. Взмахнув рукой, парень извлек из короткого рукава шелковый шарф, подбросил его вверх, и вещь исчезла высоко в воздухе. В толпе раздался одобрительный смех.
– Здравствуйте, добрые горожане. Перед вами – шут, странствующий менестрель, выдумщик и рассказчик, который торгует сказками, шутками, да прибаутками. Попросту говоря, я гертфин. Приглашаю вас провести несколько приятных часов в выдуманной стране. Я вам поведаю о том, чего никогда не было и не будет.
Шарф появился у него в руках и снова исчез.
– Я родом из Элдифа; зовите меня просто Саламандер, потому что мое настоящее имя такое длинное, что вам никогда его не запомнить.
Толпа засмеялась, и на сцену упало несколько монет. Саркин собрался уже вернуться в свою гостиницу, подумав, что подобного рода развлечение было не для таких людей, как он, познавших тайны этого мира. С другой стороны, гертфин был таким хорошеньким пареньком и после представления вполне мог бы согласиться на бокал эля. Кроме того, он был превосходным рассказчиком. Когда он рассказывал историю о короле Бране и могущественном колдуне Начала Времен, зрители стояли, как зачарованные. Гертфин сам исполнял все роли; его голос звенел колокольчиком, изображая прекрасную девушку, сердито ворчал, когда говорил злой колдун, и разражался громовыми раскатами, произнося слова короля. Время от времени рассказ переходил в песню, которую он пел чистым тенором. Когда Саламандер остановился на середине, сославшись на усталость, на него градом посыпались монеты, так зрители пытались восстановить его душевные силы.
Саркин сознавал всю глупость того, что он делает, и все же наслаждался каждой минутой представления. Его забавляло не только то, над чем смеялась остальная публика. Всякий раз, когда толпа содрогалась от притворного страха при виде отвратительных поступков злого колдуна, Саркин смеялся про себя. Вся эта никому не нужная резня и смешные происки, которые только зря приносили людям вред, не имели ничего общего с черным Двуумером. Ни разу повествование не коснулось главной тайны магии: природы мастерства. Первым делом человек учился владеть собой до такой степени совершенства, пока не становился холодным и твердым, как железный слиток. Затем он использовал свою железную душу, чтобы вырывать все, что он хочет, из лап враждебного ему мира. Правда, время от времени некоторые люди погибали или просто не выдерживали, но это были слабаки и они того заслуживали. Их страдания были лишь незначительным эпизодом в общем течении событий.
Наконец гертфин закончил свой рассказ, хриплый призвук в его голосе дал понять, почему он не начинает следующий, как бы сильно не просили того зрители. Когда толпа начала расходиться, Саркин пробрался вперед и вложил ему в руку серебряную монету.
– Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так хорошо рассказывал историю. Тебе нужно промочить горло. Давай выпьем немного эля.
– Конечно, было бы неплохо.
Саламандер некоторое время смотрел на него, затем легкая улыбка озарила его лицо.
– Но, увы, я не могу воспользоваться твоей щедростью. Видишь ли, здесь в городе есть девушка, которая сейчас ждет меня.
Он сделал ударение на слове «девушка», чтобы все объяснить собеседнику в вежливой форме.
– Что ж, – сказал Саркин, – тогда я пойду.
Саркин ушел. Он был скорее обеспокоен, чем расстроен. Либо у гертфина был зоркий глаз, либо Саркин сам себя чем-то выдал. Наконец он решил, что человек, который много путешествует по дорогам, зарабатывая себе на жизнь, успел достаточно повидать и поэтому сразу обо всем догадался, как только услышал предложение. Все же, подойдя к краю площади, Саркин замедлил шаг, чтобы в последний раз бросить взгляд на этого симпатичного паренька, и увидел, что, по мере того, как тот удалялся, за ним следовала толпа эльфов. Саркин застыл на месте. Хотя Саламандер, казалось, не замечал своих странных спутников, их интерес к гертфину вполне мог означать, что тот владеет Двуумером света. «Мне ужасно повезло, что он отказался от эля», – подумал Саркин. Затем он поспешил в свою гостиницу. Саркину непременно нужно было позаботиться, чтобы, пока он находиться в Керморе, его не увидел этот гертфин.
Утром густая облачность рассеялась, и над гаванью засияло яркое весеннее солнце. Элейно, владелец бардекского торгового корабля, стоял на корме и задавал себе вопрос: как эти варвары только могут носить шерстяные штаны в такую погоду? Хотя на нем была простая льняная туника и сандалии, он изнемогал от жары и обливался потом. На его родном острове Ористина летние дни были сухими, и поэтому жара переносилась легче. Внизу, на главной палубе, раздевшись по пояс, работала команда керморских грузчиков. Масупо, купец, нанявший корабль для этого плавания, стоял рядом и наблюдал за выгрузкой каждой бочки, каждого тюка. В некоторых из них находились изделия из стекла, изготовленные специально для продажи знатным особам этих варваров.
– Господин, – окликнул Элейно первый помощник капитана. – С вами хотят поговорить таможенники.
– Сейчас иду.
На деревянном пирсе его ждали трое деверийских мужчин со светлыми волосами и синими глазами, которые, думал Элейно, совершенно не отличались друг от друга, как впрочем и большинство керморских варваров. Подойдя ближе, Элейно увидел, что они выглядели перепуганными, затем попытались придать лицам вежливые выражения. Он к этому привык, потому что замечал эти испуганные взгляды даже на лицах жителей тех островов, которые деверийцы без разбора называли Бардеком. Как многие мужчины его родного острова, Элейно имел почти семь футов роста, плотную комплекцию и черный с синим отливом цвет кожи, очень не похожий на различные оттенки коричневого. Жители Ористины гордились своим отличием от остальных обитателей Бардека, которые до недавней битвы на море совершали набеги и захватывали рабов.
– Доброе утро, капитан, – сказал один из варваров. – Мое имя – лорд Меррин, начальник таможенной службы его светлости гвербрета Кермора, Ладоика.
– Доброе утро, мой господин. Что вам от меня нужно?
– Ваше разрешение осмотреть корабль после того, как его разгрузят. Я понимаю, что это довольно унизительно для вас, но у нас возникли проблемы с контрабандными товарами, особенно с некоторыми из них. Если вы хотите, мы освободим корабль от досмотра, но в этом случае ни вы, ни ваши люди не смогут сойти на берег.
– У меня нет основания препятствовать вам. Держу пари, вы имеете в виду опиум и яды. Я не связан с этим грязным ремеслом.
– Ну что ж, большое спасибо. Считаю также своим долгом предупредить, что если у вас на корабле есть рабы, мы не будем их отлавливать, ежели они удерут на свободу.
– У жителей моего острова нет рабов. – Элейно услышал гневные нотки в собственном голосе. – Простите, мой господин. Для нас это очень обидный вопрос, но, уверен, вы об этом не знали.
– Я действительно ничего не знал. Приношу мои извинения, капитан.
Элейно почувствовал себя неловко. Он знал, что поступает так же плохо как и они, гребя всех чужеземцев под одну гребенку.
– Позвольте сделать вам комплимент. Вы очень хорошо владеете нашим языком, – немного погодя сказал Меррин.
– Благодарю вас. Я знаю его, можно сказать, с самого детства. В нашей семье проживал человек из Дэвери, знахарь, который приезжал обучаться у наших врачевателей. Поскольку мы занимались торговлей, мой отец хотел, чтобы все его дети хорошо говорили по-деверийски, и старик давал нам уроки в качестве оплаты за проживание.
– Понятно. Выгодная сделка.
– Выгодная.
Элейно подумал, что сделка эта была намного выгоднее, чем могли предположить эти люди.
Наконец весь товар из чрева корабля был разложен на пирсе, с ним занималась одна команда таможенников, торгуясь по ходу дела с Масупо по поводу пошлины. Другая команда осматривала каждый дюйм корабля. Элейно стоял на корме, удобно облокотившись о перила, и смотрел на мелкую рябь моря, искрящуюся на солнце. Так как вода была самой подходящей для него стихией, он легко достиг сознания Невина и услышал, как старик мысленно попросил подождать, пока он сконцентрирует внимание. Вскоре на поверхности воды возник образ Невина.
– Итак, надо полагать, ты в Дэвери, – передавал ему Невин.
– Да, в Керморе. Скорее всего мы пробудем в порту две недели.
– Прекрасно. В данный момент я тоже направляюсь в Кермор. Вероятно я доберусь туда через пару дней. Ты получил перед отъездом мое письмо?
– Получил. Ты пишешь в нем мрачные новости. Я разговаривал с людьми в различных портах и собрал для тебя кое-какие сведения.
– Чудесно. Но, лучше, не говори об этом сейчас. Нас могут подслушать.
– В самом деле? В таком случае, увидимся, когда ты будешь в городе. Я буду жить на судне, пока мы стоим в порту.
– Хорошо. Да, кстати, Саламандер в Керморе. Он остановился в гостинице «Синий попугай», поистине подходящее название.
– «Сорока-болтунья» подошло бы даже больше. Боже мой, трудно поверить, что парень по-настоящему овладел Двуумером.
– Ну, а что ты ожидал от сына эльфийского менестреля? Наш Эбани, хоть и молодой, а знает свое дело.
Образ Невина исчез. Элейно прохаживался по палубе взад и вперед, сцепив за спиной руки. Раз Невин опасается шпионов, ситуация, должно быть, и в самом деле серьезная. Он пришел в ярость, что случалось всякий раз, когда он думал о черном Двуумере. С какой радостью он стиснул бы своими массивными ручищами шею этого зловещего колдуна. Но, конечно, было бы лучше сразить его более тонким оружием.
Тремя днями позже Саркин прохаживался возле таверны на самом краю Днища. Крепко завернувшись в свою ауру, он прислонился к стене и поджидал сообщника. Саркин не говорил никому из занимавшихся контрабандой наркотиков и ядов, где он останавливается, когда приезжает в Кермор; они находили его здесь и шли потом вместе с ним в безопасное место совершать сделку. Через несколько минут он увидел, как по узкой улице к нему приближается толстяк Дрин. Саркин уже собрался развернуть ауру и тем самым обнаружить себя, как вдруг из переулка появились шесть городских стражей и окружили купца.
– Стоять! – приказал один из них. – Именем гвербрета!
– Что все это значит, добрые господа?
Дрин попытался изобразить улыбку.
– Вы узнаете об этом в комендатуре.
Саркин больше не слушал. Он нырнул за таверну, затем пошел быстрыми шагами (но не слишком быстрыми, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание) по запутанному лабиринту Днища. Он шел переулками, между домами, зашел в заведение Гвенки через главный вход и вышел через черный, его путь извивался и петлял. Наконец он оказался на северной окраине Днища и оттуда направился в свою гостиницу. Саркин не сомневался, что Дрин, желая спасти свою шкуру, разболтает все, что ему известно. Но задолго до того, как «пытошники» выбили из Дрина имя и приметы Саркина, он уже выехал за городские ворота, держа путь на север в безопасное место.
Гвербрет Ладоик вершил суд в своей палате правосудия. Он восседал за полированным столом черного дерева под знаменем, напротив него лежал золоченый меч для официальных церемоний. По обе стороны сидели жрецы Бела. Справа стояли свидетели: лорд Меррин, три городских стража, Невин и Элейно. Перед ним, опустившись на колени, стояли обвиняемые: Дрин, торговец специями и Эдикл, капитан торгового судна «Яркая звезда». Гвербрет сидел, откинувшись на спинку стула и потирая подбородок, и раздумывал над письменными показаниями, лежавшими перед ним. В свои тридцать лет Ладоик был привлекательным молодым человеком, высоким, стройным с серыми, стального цвета глазами и высокими скулами, типичными для уроженцев северных земель.
– Доказательства налицо, – сказал он. – Ты, Дрин, подошел к знахарю и предложил ему купить у тебя запрещенный товар. К счастью, Невин – честный человек, он пошел посоветоваться с Элейно, который тут же связался с начальником таможенной службы.
– Не подходил я к этому проклятому старику, ваша светлость, – застонал Дрин. – Он сам спросил у меня.
– Вполне возможно. Но это не меняет сути дела. Может быть ты сможешь опровергнуть, что во время ареста стражники обнаружили у тебя четыре различных сорта отравы?
Дрин тяжело уронил голову и уставился на пол.
– Что касается тебя, Эдикл, – гвербрет холодно посмотрел на него, – то, конечно, очень хорошо утверждать, что Дрин провозил на корабле эти дрянные травы без твоего ведома. Но почему, в таком случае, таможенники нашли тайник с опиумом в стене твоей личной каюты?
Эдикл задрожал всем телом, на лбу выступили капли пота.
– Я признаюсь, ваша светлость. Вам нет нужды подвергать меня пыткам, ваша светлость. Это все деньги. Он посулил мне чертовски огромную сумму, а судно требовало ремонта, и я…
– Достаточно.
Ладоик обратился к жрецу:
– Ваше святейшество.
Поднялся человек преклонного возраста, прокашлялся, затем уставился в никуда и начал зачитывать выдержки из законов.
– Отрава – это мерзость перед богами. Почему? А потому что яд может быть только использован для совершения убийства и никогда для самозащиты. Таким образом, если кто-то испытывает в нем нужду, значит вынашивает в своем сердце убийство. Поэтому в наших землях не должно быть никаких таких отвратительных веществ. Из указа короля Кинана от тысяча сорок восьмого года.
Он снова прокашлялся.
– И какое же самое подходящее наказание для торговца ядами? Нет ничего более подходящего, чем заставить его съесть что-нибудь из его же гадкого товара. Постановление Мейбина, верховного жреца Форта Дэвери.
Когда жрец сел на место, Дрин заплакал, по его щекам беззвучно текли тоненькие ручейки слез. Невину стало жаль его; он не был злым человеком, он был просто жадным, и его развратило настоящее зло. Однако Невин уже ничем не мог помочь бедняге. Ладоик взял золоченый меч и поднял его острием кверху.
– Мы выслушали слово закона. Дрин, как акт милосердия, тебе разрешается самому выбрать из своих запасов наиболее безболезненный яд. Что касается тебя, Эдикл, мне сообщили, что у тебя четверо маленьких детей, и что действительно нужда заставила тебя заняться этим гнусным промыслом. Ты получишь двадцать ударов плетью на площади.
Дрин поднял голову, затем снова опустил и заплакал навзрыд, мечась из стороны в сторону, как будто яд уже разъедал ему внутренности. Подошел стражник и ударом в лицо успокоил его, затем заставил встать на ноги. Ладоик поднялся и ударил по столу рукояткой меча.
– Гвербрет сказал свое слово. Суд закончен.
Стражники увели Дрина, а Эдикл остался стоять на коленях у ног гвербрета. Зал быстро опустел, остались лишь гвербрет, Элейно, Невин и арестованный. Ладоик смотрел на Эдикла сверху вниз, словно рассматривал комок грязи, лежащий на улице.
– Двадцать плетей могут отнять у человека жизнь, – заметил он непринужденным тоном. – Но если ты расскажешь этим людям все, что они захотят услышать, я уменьшу это число до десяти.
– Огромное спасибо, ваша светлость. Боже мой, не знаю даже, как вас благодарить. Я расскажу им все, что знаю.
– В прошлом году ты зимовал на Ористине, после того, как твой корабль пересек море. Почему? – спросил Элейно.
– О, это очень странная история. – Эдикл нахмурился, что-то вспоминая. – Да, это было поздней осенью. Я уже собирался ставить «Звезду» в береговой док. Вдруг ко мне подходит этот бардекский купец и говорит, что одному из его друзей, очень богатому человеку, нужно во что бы то ни стало добраться в Милетон до наступления зимы. Он предложил мне кучу денег, только бы я переправил их на тот берег; даже с учетом расходов на зимовку в Бардеке получалась огромная прибыль. Ну я и взял их на борт. А зимовал я в Ористине потому, что там было дешевле, чем в Милетоне.
– Понятно. А как эти люди выглядели?
– Тот, который платил за плаванье, был типичным жителем Милетона, а знаки, нарисованные на лице, говорили о его принадлежности дому Онодана. Другой был деверийцем, назвался Прокиром, но я сомневаюсь, что это его настоящее имя. В нем было что-то такое, от чего у меня мурашки по коже пробегали. Но, будь я проклят, если знаю почему. Он был очень изысканным в общении и не причинял мне беспокойства. Море штормило, и почти все время он сидел в своей каюте. Наверное, блевал всю дорогу.
– А как выглядел этот Прокир? – вмешался в разговор Невин.
– Даже не знаю, что вам ответить, господин. В такое время года на море очень холодно, и если он появлялся на палубе, то всегда был укутан в плащ с капюшоном. Я бы дал ему около пятидесяти; это был представительный мужчина с седыми волосами, очень тонкими губами и голубыми глазами. Но я хорошо запомнил его голос: вкрадчивый, слишком мягкий для мужчины. От него у меня мурашки по коже пробегали.
– Не сомневаюсь, – тихо сказал Невин. – Ну вот и все, ваша светлость. Мы с Элейно уверены, что человек, которого описал нам Эдикл, – важная фигура среди торговцев наркотиками.
– В таком случае, я обязательно его выслежу и не буду спускать с него глаз, вернее сказать, ушей, раз нам так хорошо описали его голос, – подытожил Ладоик.
Очевидно, предполагаемый Прокир был по всей видимости не просто агентом по торговле наркотиками. Невин был совершенно уверен, что этот человек владел магией черного Двуумера, что с его легкой руки прошлым летом началась война Лослейна, и что он вынашивал план убийства Родри. Он думал над этим и, наверное, уже в сотый раз спрашивал себя: зачем?
Саламандер, или, называя его полным эльфийским именем, Эбани Саломондериэл тран-Девабериэл, остановился в одной из самых дорогих гостиниц Кермора. Полированный деревянный пол его просторной гостиной был покрыт бардекскими коврами, на нем стояли полукруглые стулья с мягкой обивкой. В окнах сверкали настоящие стекла. Он налил только что прибывшим гостям мед в стеклянные фужеры из серебряной бутыли. Невин и Элейно сердито осматривались по сторонам.
– Надо понимать, что твои басенки приносят неплохие деньги, – произнес Невин.
– Приносят. Знаю, знаю, вам всегда не нравились мои, как их все называют, грубые, извращенные, экстравагантные вкусы, но я не вижу в них никакого вреда.
– В них нет вреда, но пользы нет в них тоже. Ладно, это не мое дело. Я не твой наставник.
– Вот именно. Хотя, по правде говоря, для меня было бы незаслуженной честью стать вашим учеником.
– Ты прав, – вмешался Элейно. – Я имею в виду незаслуженную честь.
Саламандер лишь ухмыльнулся. Ему нравилось подшучивать над бардекским великаном, хотя сам Элейно вряд ли получал от этого такое же удовольствие.
– Я знаю, что мои способности весьма ограниченные, – сказал Саламандер. – Если бы я обладал силой Магистра Эйси, то был бы таким же щепетильным, как он. Но увы, боги сочли меня достойным лишь узнать вкус Двуумера, а затем они отняли от моих уст эту чашу, наполненную медом.
– Это не совсем так, – возразил Невин. – Валандарио сказала мне, что ты мог бы добиться больших успехов, если бы только постарался.
Саламандер вздрогнул. Он не ожидал, что его наставница успела так много рассказать старику.
– Но сейчас это к делу не относится, – продолжал Невин. – Хотел бы я знать: почему ты здесь, в Дэвери?
– Спрашивайте лучше: почему бы мне здесь не находиться? Мне нравится странствовать среди народа моей матери. Здесь всегда увидишь что-нибудь интересное, и здесь я оказываюсь далеко-далеко от моего достопочтенного папочки, который вечно бранится, и далеко не стихами, то за одно, то за другое; за то, что было, и за то, чего не было.
– Так уж и не было? – проворчал Элейно.
– А может и было. Но если я могу быть чем-то полезен вам и Мастеру Эйси, то лучше вам спросить об этом прямо.
– Хорошо, – сказал Невин. – Ты мог бы нам помочь. Твои странствия могут нам очень пригодиться. У меня есть все основания полагать, что в королевстве находятся несколько человек, владеющих черным Двуумером. Нет, я вовсе не хочу, чтобы ты попробовал войти в их среду. Они слишком могущественные. Но кроме этого, они промышляют контрабандой наркотиков и ядов. Мне бы хотелось узнать, где они сбывают товар. Если бы нам удалось прикрыть этот грязный промысел, мы бы хорошо навредили нашим врагам. В конце концов, им надо что-то есть, так же как и другим людям, вернее, почти так же, как другим людям. Я хочу, чтобы ты старался замечать все признаки этого нечестивого промысла. Гертфину везде открыты двери. Может быть ты случайно услышишь что-нибудь интересное.
– О, это я могу. Для вас с радостью суну свой длинный эльфийский нос в это дело.