Страница:
Гвенивер налила ему фужер меда и усадила на лучший стул. Ее глаза сверкали в свете фонаря, лицо украшала яркая неподвижная улыбка, словно вырезанная ножом из дерева.
– Я догадываюсь, зачем вы здесь, – начала она. – Почему ваше сердце так озабочено клятвой, которую дали мы с Рикином?
– Главным образом, потому что это недальновидно. Не лучше ли хорошенько подумать, прежде чем встать на какой-то определенный путь? Есть дороги, которые проходят через много разных земель и открывают перед путником различные виды.
– А есть и другие – прямые и короткие. Я это знаю, но моя Богиня выбрала мне дорогу, и сейчас я не могу повернуть назад.
– О, конечно же нет. Но Ей можно служить не только с мечом в руках.
– Это не для меня. Меня и вправду, добрый Невин, абсолютно не волнует, что моя дорога обещает быть короткой. Это… о, это как костер. Некоторые люди подкладывают в огонь по одной палочке, и их маленький, тощий костер горит всю ночь. Другие бросают в огонь сразу всю кучу дров, а затем любуются ярким бушующим пламенем, пока оно не потухнет.
– А потом они замерзают.
Она нахмурилась и посмотрела в свой фужер.
– Да, – сказала она наконец. – Это не совсем удачный пример. Впрочем, не так уж он и плох. Они не замерзают. Потом они сами бросаются в огонь.
Когда она засмеялась над собственной шуткой, Невину наконец открылось то, что он так долго отказывался замечать: она была сумасшедшей. Много лет назад ее столкнули за грань здравого ума, и сейчас безумие сверкало в ее глазах и ухмылялось в непроницаемой улыбке. Безумие заполнило собой все; в этом сумасшедшем мире она считалась восхитительной, ее осыпали почестями и славой мужчины, которые были только чуть менее сумасшедшими, чем она. Невину никогда в жизни не приходилось делать ничего более трудного, чем сидеть здесь и продолжать разговор. Хотя она рассказывала о своих планах поездки в Блейдбир и о клане Волка, он знал, она шла к самоуничтожению.
Наконец Невин вежливо попрощался и вернулся в свою комнату. Теперь он никогда не сможет посвятить ее в Двуумер, потому что изучение искусства магии требует такого здравого рассудка, который только возможен. Те, кто чувствуют себя хоть немного неуравновешенными, как только начинают изучение Двуумера, оказываются разорванными на части силами и энергией, которые они призывают. Он знал, что в этой жизни она так и не найдет свою настоящую судьбу. Меряя шагами комнату, Невин вдруг почувствовал дрожь. Он опустился на стул и подумал, что заболел. Наконец он осознал, что плачет.
Летние дожди превратили крепость клана Волка в море грязи. Опустошенный огнем, лишенный крыши брок возвышался посреди черных комков земли, пепла и обуглившихся бревен, заваливших булыжную мостовую, засоривших колодец и издающих тошнотворное сладковатое зловоние гари и гнили. В затененных местах стены были покрыты скользким слоем плесени, похожим на талый снег. Гвенивер и Гветмар сидели на лошадях в проеме, который раньше был воротами, и смотрели на удручающий пейзаж.
– Итак, – сказала Гвенивер, – вы теперь и в самом деле великий лорд.
– Надеюсь, ваше святейшество воспользуется гостеприимством моего роскошного дома? – Гветмар в шутку поклонился. – Мы могли бы проехать дальше и посмотреть на деревню.
– Действительно. У вас не будет времени перестроить Форт Блейд до зимы.
Они спустились с холма, где их ждала армия. Кроме их собственного войска, всего около семидесяти человек, с ними было двести воинов королевской армии под предводительством Даннина. Щедрость Глина выражалась также в длинном обозе продуктов и штате квалифицированных ремесленников для укрепления домов, которые еще стояли. Они ехали по землям Волка, и Гвенивер задавала себе вопрос: можно ли спасти владение, так как вилланы, которые работали на полях, покинули свои жилища? Дважды они проезжали мимо места, где когда-то находилась деревня, и дважды видели сгоревшие крестьянские избы, как будто жители, спасаясь, решили показать свое презрение к бывшим хозяевам. Однако деревня, где жили свободные крестьяне, все еще стояла, хотя все население покинуло ее, движимое в данном случае не столько презрением к Волку, сколько страхом к Кабану. Деревенский колодец и тропинку окружали буйные заросли сорной травы. Под яблонями гнили несобранные плоды, похожие на сгустки запекшейся крови. Казалось, дома в страхе прижались друг к другу и грустно смотрели на дорогу закрытыми ставнями, как бы упрекая тех, кто их бросил.
– Да уж, хороший я буду господин без подданных, – заметил Гветмар с плохо скрытой горечью в голосе.
– Крестьяне со временем вернутся. Нужно отправить курьера на юг и на восток, где живут их родственники. Что касается ваших собственных земель, друг мой, думаю, вам придется довольствоваться рентой со свободных крестьян, конечно, если вы найдете желающих поселиться здесь.
Гветмар бесцеремонно взломал замок на доме кузнеца и провозгласил его своим собственным, только потому, что он был самым большим. Так как строить добротную каменную стену не позволяло время, каменщик и плотник решили выкопать ров и насыпать земляное укрепление, которое бы окружало частокол из бревен. Пока работа медленно продвигалась, армия небольшими группами регулярно патрулировала границу между землями Кабана и Волка. Через две недели спокойной жизни пришел конец. Гвенивер шла с отрядом через пустынный луг, как вдруг заметила вдали на дороге облако пыли, свидетельствующее о том, что к ним скачут всадники. Она отослала к Даннину курьера за основными силами, затем перестроила войско в боевой порядок поперек дороги.
Вскоре пыль рассеялась, и на дороге показались десять конных воинов, приближавшихся медленным шагом. Они увидели отряд, остановились и изобразили подобие строя. Они находились на своей территории; Волки на своей; обстановка накалилась до предела, когда их предводитель отделился на коне от группы и двинулся навстречу Гвенивер. Он прошел половину разделявшего их с Гвенивер расстояния и остановился.
– Волки, я не ошибаюсь? – спросил он.
– Волки. А что вам нужно?
Предводитель быстро окинул взглядом ее двадцать четыре воина и мысленно подсчитал превосходство сил. Пожав плечами, он повернул коня и приказал своим людям отступить. Когда всадники разворачивались, Гвенивер увидела у одного из них щит с эмблемой в виде зеленого крылатого дракона – символ Святого Города.
– Теперь мне понятно, зачем Глин послал с нами своих людей, – сказала она Рикину.
– Вы правы, моя госпожа. Слумар Кантрэй не допустит, чтобы такие большие земли ушли у него из-под носа без боя.
– Нам лучше вернуться и рассказать остальным.
В Блэйсбире ров уже был выкопан, вал насыпан, хотя еще не утрамбован и не укреплен. Бревна для частокола лежали на земле неровным кругом, как зубы акулы. Гвенивер нашла Гветмара и Даннина, которые беседовали с плотником, и отвела их в сторону, чтобы сообщить новость.
– Итак, держу пари, до захода солнца Баркан уже будет знать, что мы вернулись, – подытожила она.
– Бесспорно, – сказал Даннин. – Они понимают, что мы не можем находиться в разрушенной крепости, бьюсь о заклад, они поедут прямо сюда. Нам лучше встретить их на дороге. Если на их стороне будет значительный численный перевес, мы отступим в деревню, и земляной вал послужит нам крепостью.
– Если мы будем вынуждены отходить, – вступил в разговор Гветмар, – нам лучше сделать это сразу, как только увидим необходимость. Не хотим же мы сложить головы.
– Конечно, – сказал Даннин. – Но вы остаетесь здесь, в деревне.
– Одну минуточку! Я намерен защищать свои собственные земли.
– Намерение заслуживает похвалы, мой господин, но идея никуда не годится. Я и мои люди находимся здесь с единственной целью сохранить вам жизнь.
Гветмар побагровел от ярости, но тут вмешалась Гвенивер.
– Не будьте таким болваном! – резко сказала она. – Откуда вы знаете, кого носит Макки, мальчика или девочку? Если вы погибните в сражении, а дитя не родится, или случится еще что-нибудь, существование клана Волка опять будет под вопросом, пока Макки снова не выйдет замуж. И нам придется еще раз пройти через все трудности.
– Совершенно верно. – Даннин улыбнулся Гветмару, что означало примирение. – Вы производите на свет наследников, мой господин, а мы добываем для них земли.
Наутро Даннин поднял своих людей чуть свет, и они выступили, когда заря только начинала золотить небосвод, потому что, если бы Баркан ехал достаточно быстро, он во второй половине дня был бы в деревне. Часа через три они перешли границу, разделявшую два владения и продолжали двигаться мимо деревень, обезлюдивших из-за постоянной вражды между двумя кланами. К полудню они находились на большом лугу, который с одной стороны окаймляла полоска густого леса. Даннин отправил разведчиков, дал людям и коням немного отдохнуть, затем построил армию в боевой порядок. Две трети войска растянулись поперек дороги; остальные спрятались в лесополосе, где они должны были выжидать, пока основные силы не вступят в бой, чтобы затем атаковать противника с фланга.
Они ждали под палящими лучами солнца. Наконец вернулись разведчики и сообщили, что встретили разведчиков Кабана. Гвенивер повернулась к Рикину и улыбнулась.
– Ну что ж, они идут сюда. Не забудь оставить Баркана для меня.
– Не забуду, моя госпожа. И, если сегодня вечером мне не суждено будет увидеть вас в живых, встретимся на том свете.
Она обнажила копье, воины последовали ее примеру; острия сверкали на солнце, как полоса огня, преграждавшая путь. Снова им приходилось ждать, лошади нетерпеливо били копытами, люди замолчали. Вдруг Гвенивер почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она посмотрела вокруг и увидела отца, братьев, дядюшек, сидящих на призрачных лошадях, таких же бестелесных, как они сами. Они печально смотрели на нее и молчали, как и все живые воины. Скоро они должны увидеть или победу, или смерть своего клана.
– Что случилось? – спросил Рикин.
– Разве ты их не видишь? Смотри. Вон там.
В крайнем недоумении Рикин внимательно посмотрел туда, куда показывала Гвенивер. Призраки улыбнулись, как бы желая показать, что добрый Рикин почти не изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. В этот самый миг кто-то закричал. На дороге показалось облако пыли – люди Кабана скакали в бой. Не доезжая каких-то пятьдесят ярдов они остановились и образовали неровный клин. Их было около двухсот человек, и они думали, что имеют дело с войском только из ста пятидесяти. Даннин двинулся на коне вперед, Баркан сделал то же.
– Люди из Кермора? – закричал Кабан. – Но я вижу среди вас эмблемы Волка.
– Видишь, потому что Волки обратились к истинному королю, чтобы он защитил их родовые земли.
– Ха! Истинный король находится в Форте Дэвери, и он присудил эти земли мне по праву кровной мести.
– Это – то, что заставляет одного короля идти против другого, не так ли? – Даннин весело засмеялся. – Ты – жалкий потомок знатной свиньи.
С диким воплем Баркан метнул прямо в него копье, Даннин спокойно поставил щит, и оно упало в грязь. Крича и ругаясь, люди Кабана бросились в атаку, копья со свистом описывали дуги в лучах солнца. Гвенивер пришпорила коня и обнажила меч. Ей был нужен сам Баркан, будь он проклят, и будь проклят Даннин, который сражался с Кабаном посреди поля. Два войска встретились, засверкали мечи, всадники наносили удары, кружа друг вокруг друга в бушующей, кричащей толпе. Когда Гвенивер начала прорубать себе дорогу сквозь людское столпотворение, ее охватил дикий смех. Она добралась до Даннина, и тут спрятанное между деревьев войско покинуло свое убежище и вклинилось в тыл Кабану. Поднялся страшный крик, но люди Баркана уже никак не могли вырваться из ловушки.
– Гвен! – закричал Даннин. – Он ваш!
Прикрываясь щитом, Даннин развернул коня и дал ей вплотную подойти к Баркану. Она слышала, как ненависть хлынула потоком у нее изо рта, выражаясь в долгом, пронзительном смехе. Гвенивер приняла его удар на щит, затем нанесла свой, только чтобы проверить, как отразит его Баркан. На миг их мечи скрестились, она посмотрела ему в лицо и засмеялась. Она видела, что противник побледнел от страха, и, как всегда, вид чужой трусости породил в ней ярость. Она освободила меч, ударила еще раз и вдруг осознала, что все стало происходить очень медленно. Медленно она повернула меч, чтобы ударить снизу; медленно меч Баркана отразил ее удар. Было похоже, что они движутся в танце, изысканном, степенном кружении, где был неестественно отточен каждый жест.
Над ними пронесся шум, похожий на ветер – ветер темной ночи, который завывал, заглушая звук битвы.
Когда он сделал неуклюжий выпад, который она отразила щитом, Гвенивер поняла: он танцевал не в такт. Все так же медленно его лошадь повернула голову и помешала своему хозяину нанести точный удар. Сжав бока лошади коленями, она наклонилась и подкралась к противнику с фланга. Пока он не успел еще окончательно развернуться, она нанесла неожиданный удар. Лезвие ее меча опустилось на руку, в которой он держал щит, так медленно, так легко, что казалось неправдоподобным, когда он дико взвизгнул, зашатался в седле и выронил щит. Ветер завывал и жалобно стонал. Гвенивер, держа меч в вытянутой руке так, что все вместе это напоминало сплошное копье, пронзила ему бок. Со сдавленным криком он повернул голову своей лошади, будто собирался спастись бегством, но снова не успел попасть в такт танца.
Она преградила ему путь к отступлению. Согнувшись в седле, сжимая копье обеими руками, он посмотрел на нее; кровь все так же медленно сочилась из колотой раны.
– Пощады! – прошептал он. – Я отказываюсь от своей претензии.
Гвенивер колебалась, но вдруг она увидела своего отца, который был рядом и смотрел на нее глазами, преисполненными печали. Со всего маху она ударила Баркана мечом между глаз, услышала истошный вопль и добавила с другой стороны. Он скорчился, выскользнул из седла и тяжело упал на землю. Лошади заржали и стали на дыбы, чтобы не растоптать тело. Отец Гвенивер приветственно помахал ей призрачным мечом и исчез. В этот момент окружающий мир обрел прежние формы, ветер превратился в крики сражающихся воинов и звон оружия.
– Гвенивер! – звучал голос Рикина. – Гвенивер!
В этот миг подоспели ее бойцы. Они кричали, усердно размахивали мечами и разгоняли Кабанов, которые вот-вот готовы были окружить ее. Затем серебряный рожок возвестил о том, что ряды противника сокрушены, враг спасается в беспорядочном бегстве, а люди Даннина преследуют его.
– Неплохо сработано, госпожа! – радостно воскликнул Рикин. – Потрудились на славу!
И вот все свершилось. Ненависть, не дававшая покоя все лето, сейчас лежала перед ней, на поле брани, в виде растоптанного тела Баркана. Ошеломленная, будто ее ударили по голове, Гвенивер опустила меч и удивилась, почему она не плачет от радости. Но тут она поняла, что больше никогда не заплачет, потому что Богиня окончательно завладела ей.
Дав армии немного отдохнуть, Даннин оставил Гветмару пятьдесят человек подкрепления и вернулся с остальными в Кермор. Они шли по серым, блестящим от луж улицам города, и Даннин чувствовал, что глубокая меланхолия обступила его со всех сторон и прилипала, как мокрая накидка. Если новый глава клана Кабана не наделает особых глупостей, то летняя военная кампания на этом заканчивается. Когда они вошли в крепость, он отчитался перед королем, затем поднялся к себе в комнату и принял ванну. Даннин заканчивал одеваться, когда ему доложили, что явился советник Саддар и просит принять его.
– Пусть войдет, – сказал он пажу. – Посмотрим, что собирается рассказать нам этот старый зануда.
Улыбнувшись до ушей, парень сделал так, как было приказано, но Саддар попросил его побыть в коридоре, пока он разговаривает с капитаном.
– Почему вы попросили моего пажа выйти? – сердито спросил Даннин.
– Потому что то, о чем я собираюсь рассказать – слишком серьезная для юных ушей вещь. – Советник без приглашения уселся на стул и расправил свою черную мантию. – Думаю, что могу положиться на благоразумие лорда Даннина в данном вопросе. Действительно, я пришел сюда в надежде, что вы развеете мои подозрения и скажете, что я глубоко ошибаюсь.
Если он говорит правду, подумал Даннин, тогда это будет первый раз в его жизни, когда он хочет услышать, что ошибается.
– Какие подозрения? – спросил он.
– О! Все настолько отвратительно, что я боюсь сказать об этом вслух. – Саддар и в самом деле выглядел довольно обеспокоенным. – Речь идет о святотатстве, или лучше сказать, о возможном святотатстве. Мне очень не хочется оскорблять госпожу, которая, может быть, совершенно невиновна.
Он посмотрел на Даннина, как будто ожидал, что тот прекрасно понимает, о ком идет речь.
– Какую госпожу? – спросил Даннин.
– Госпожу Гвенивер, разумеется. Вижу, мне лучше рассказать обо всем прямо, хотя это причиняет мне огромные страдания. Итак, мой господин, вы были в ее компании многие месяцы. Вы замечали, как она… ну, в общем, в каких близких отношениях она, похоже, состоит со своим капитаном? Было бы ужасно, если бы она нарушила свой священный обет. Уверен, если Богиня Тьмы разгневается, всех нас ждет неминуемая гибель. Пожалуйста, умоляю вас, скажите мне, что их дружба – не более, чем тесная привязанность, так часто встречающаяся между воинами.
– Насколько я знаю, так оно и есть. Ведь, черт возьми, держу пари, воины непременно убили бы ее, если бы узнали, что она совершает такой грех. Они понимают, что от нее зависит их жизнь.
– О, как хорошо. Какой тяжелый камень вы сняли с моего сердца. – Он вздохнул с облегчением. – Видите ли, причиной была кровная клятва, которой…
– Что? Что вы имеете в виду?
– Но ведь госпожа Гвенивер поклялась кровью со своим капитаном, с Рикином, то бишь. Разве вы не знали?
Даннин почувствовал, что в нем вспыхнула ярость, как масло, подлитое в огонь.
– Я об этом совершенно ничего не знал, – зарычал он.
– Да, конечно. Я совсем забыл, что его светлость с головой ушел в военные вопросы. Теперь вы понимаете, чем вызвано мое беспокойство.
С невнятным бормотанием, Даннин подошел к окну, оперся обеими руками о подоконник и уставился куда-то вдаль, дрожа от гнева. Неважно, что он ответил советнику, теперь он был уверен, что она нарушила обет целомудрия, что она и Рикин осквернили себя и, вероятно, не один раз. Он даже не видел, как вышел советник, а жаль, потому что на лице Саддара играла веселая улыбка.
Позже, когда Даннин немного успокоился, ему в голову пришла мысль, которая явилась безумным звеном в цепи его рассуждений. Раз Гвенивер уже нарушила свой обет, почему бы, черт возьми, и ему не разделить с ней ложе?
Через несколько дней Невину случилось проходить по двору в то время, когда Гвенивер собирала свое войско у ворот. Он остановился и посмотрел, как она и Рикин седлали коней. Они, пожалуй, были красивой парой, оба молодые, с золотистыми волосами. «И оба обреченные», – подумал Невин. О, боже мой, долго я еще буду оставаться здесь и видеть их удел? Он пошел дальше, его сердце было настолько переполнено тяжелыми думами, что он чуть не сбил с ног Даннина.
– Прошу прощения, – извинился Невин. – Просто я о чем-то задумался.
Даннин посмотрел на него широкими глазами, полными благоговейного трепета.
– Конечно, не о могущественных чарах, мой господин, – добавил старик.
– Ничего страшного, – ответил Даннин и попытался изобразить приятную улыбку; глядя на нее, Невин почему-то представил волка, который выпрашивает объедки со стола. – Вы не знаете, куда это собирается госпожа Гвенивер?
– Не знаю. Надо полагать, она со своими людьми собирается потренировать лошадей.
– В самом деле, очень похоже.
В это время лошади со всадниками, стуча копытами, выезжали за ворота. Даннин посмотрел на Гвенивер с такой страстью, что Невин не на шутку встревожился.
– Послушай, парень, – сказал он. – Она недоступна ни для тебя, ни для любого другого мужчины. Ты должен это наконец осознать.
Даннин повернулся к Невину так резко, что старик попятился, призывая к себе дикий народец на случай, если капитан вздумает применить силу. Но Даннин, как ни странно, выглядел больше обиженным, чем разъяренным. Несколько секунд он простоял в нерешительности, словно собираясь о чем-то спросить, затем повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь. Болван, подумал Невин, глядя ему вслед. Потом он выбросил эту мысль из головы и пошел навестить принца Мэйла.
В комнате на самом верху башни в безмолвном одиночестве, облокотившись на подоконник, стоял принц, и смотрел вниз, наблюдая, как крошечные фигурки воинов Волка спускаются с холма в город.
– Когда я был ребенком, – начал Мэйл, – у меня было много игрушек, которые привозили из Бардека – маленькие серебряные лошадки и солдатики. Это войско, там внизу, выглядит отсюда почти таким же крошечным. Я, бывало, выстраивал их в колонну и никак не мог дождаться, когда же наступит день, и я поведу в бой настоящих солдат. О, боже, этот день пришел и ушел так быстро!
– Не отчаивайтесь, ваше высочество, может быть вас еще выкупят.
Мэйл горько улыбнулся и сел на стул у очага, в котором, чтобы прогнать холод, потрескивали поленья. Невин занял место напротив и протянул руки к огню.
– Теперь король не будет отправлять герольдов до весны, – печально вздохнул принц. – О, боже, сидеть здесь всю зиму! Знаете, моя жена хотела приехать сюда, чтобы разделить со мной заточение, но отец не пожелал отпустить ее. Полагаю, он прав. Это только дало бы Глину возможность держать под угрозой ее клан.
– Похоже, вы ее очень любите.
– Люблю. Отец сосватал нас, когда мне было десять лет, а ей – восемь. Потом она все время жила с нами при дворе, пока мы не были помолвлены. Таким образом она готовилась быть женой принца. А три года назад мы поженились. Теперь, когда ты привык к кому-то, тебе его так не хватает. О, добрый человек, приношу извинения. Я сегодня говорю много лишнего.
– Не надо извиняться, принц.
Долгое время Мэйл просто смотрел на огонь, наконец он поднялся.
– Я закончил читать книгу летописей, – сказал он. – Очень странно, я становлюсь самым образованным принцем за всю историю Элдифа, но не могу принести своему королевству никакой пользы.
– Ну, ну, еще слишком рано терять надежду.
Мэйл повернулся и посмотрел ему в лицо.
– Мой добрый Невин, все стражники готовы поклясться, что вы владеете Двуумером. Скажите мне, только честно, выйду ли я когда-нибудь отсюда, кроме как на казнь?
– Этого мне не дано знать.
Мэйл медленно кивнул, затем отвернулся и снова уставился на огонь. Невину пришлось окликнуть его несколько раз, прежде чем он ответил. Затем они занялись обсуждением прочитанного.
Дожди обрушились на Форт Кермор танцующей серебряной стеной. В палате заседаний было очень сыро, капли влаги покрывали каменные стены. Гвенивер сидела, плотно завернувшись в плед, а советники продолжали скучную болтовню. С противоположной стороны стола Даннин вертел в руках свой кинжал. Король сидел на стуле с высокой спинкой, наклонившись вперед, с таким серьезным выражением лица, что Гвенивер задавала себе вопрос: о чем он на самом деле думает?
– Сдержанность и неторопливость – лучшие помощники во всех делах, мой сеньор, – говорил Саддар. – А в случае с принцем Абервина – тем более. Мы должны держать Элдиф в состоянии постоянной неопределенности и так долго, как только возможно.
– Совершенно верно, – ответил Глин. – И очень хорошо сказано.
С легкой улыбкой Саддар сел на место.
– Итак, уважаемые господа, – продолжал король, – я решил предоставить лорду Гветмару из клана Волка освобождение от военной повинности на следующее лето, чтобы он мог заняться перестройкой своей крепости и нашел фермеров, которые бы обрабатывали его земли. Как вы думаете, это правильное решение?
Ивир поклонился и взял слово.
– Это очень мудрое решение, мой сеньор. Сомневаюсь, что кто-нибудь из ваших вассалов сможет против этого возразить. Всем известно, что земли Волка очень важны в стратегическом отношении.
– Очень хорошо. – Глин повернулся к Гвенивер. – Вот видите, ваше святейшество, все получилось, как вы того хотели.
– Покорнейше благодарю вас. Мой сеньор очень щедр, а его советники столь же мудры.
Глин поднялся, поблагодарил всех легким кивком и закончил совет. Гвенивер покинула палату, оглянулась и поняла, что за ней следует Даннин, но пока он был еще далеко. Она быстро прошла по коридору и стала спускаться по лестнице в большой зал, но он догнал ее раньше, чем она добралась до помоста. Едва сдерживаемый гнев в его глазах выглядел устрашающе.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он. – Но только не здесь.
– Нет ничего такого, о чем вы не могли бы сказать мне здесь.
– В самом деле? А я думаю иначе.
Вдруг Гвенивер овладело холодное чувство, что ей стоит поговорить с ним, пока он не устроил сцену прямо здесь, в зале. Нехотя она последовала за Даннином на улицу, и вскоре они остановились под нависающей крышей складского помещения.
– Целых три дня я думал, что я вам скажу, – произнес он наконец. – Я не могу дольше ждать. Мне сказали, что вы поклялись кровью с Рикином.
– Вас не обманули, мы действительно дали клятву. Но какое вам до этого дело? Мы поклялись разделить могилу, а не ложе.
– Я догадываюсь, зачем вы здесь, – начала она. – Почему ваше сердце так озабочено клятвой, которую дали мы с Рикином?
– Главным образом, потому что это недальновидно. Не лучше ли хорошенько подумать, прежде чем встать на какой-то определенный путь? Есть дороги, которые проходят через много разных земель и открывают перед путником различные виды.
– А есть и другие – прямые и короткие. Я это знаю, но моя Богиня выбрала мне дорогу, и сейчас я не могу повернуть назад.
– О, конечно же нет. Но Ей можно служить не только с мечом в руках.
– Это не для меня. Меня и вправду, добрый Невин, абсолютно не волнует, что моя дорога обещает быть короткой. Это… о, это как костер. Некоторые люди подкладывают в огонь по одной палочке, и их маленький, тощий костер горит всю ночь. Другие бросают в огонь сразу всю кучу дров, а затем любуются ярким бушующим пламенем, пока оно не потухнет.
– А потом они замерзают.
Она нахмурилась и посмотрела в свой фужер.
– Да, – сказала она наконец. – Это не совсем удачный пример. Впрочем, не так уж он и плох. Они не замерзают. Потом они сами бросаются в огонь.
Когда она засмеялась над собственной шуткой, Невину наконец открылось то, что он так долго отказывался замечать: она была сумасшедшей. Много лет назад ее столкнули за грань здравого ума, и сейчас безумие сверкало в ее глазах и ухмылялось в непроницаемой улыбке. Безумие заполнило собой все; в этом сумасшедшем мире она считалась восхитительной, ее осыпали почестями и славой мужчины, которые были только чуть менее сумасшедшими, чем она. Невину никогда в жизни не приходилось делать ничего более трудного, чем сидеть здесь и продолжать разговор. Хотя она рассказывала о своих планах поездки в Блейдбир и о клане Волка, он знал, она шла к самоуничтожению.
Наконец Невин вежливо попрощался и вернулся в свою комнату. Теперь он никогда не сможет посвятить ее в Двуумер, потому что изучение искусства магии требует такого здравого рассудка, который только возможен. Те, кто чувствуют себя хоть немного неуравновешенными, как только начинают изучение Двуумера, оказываются разорванными на части силами и энергией, которые они призывают. Он знал, что в этой жизни она так и не найдет свою настоящую судьбу. Меряя шагами комнату, Невин вдруг почувствовал дрожь. Он опустился на стул и подумал, что заболел. Наконец он осознал, что плачет.
Летние дожди превратили крепость клана Волка в море грязи. Опустошенный огнем, лишенный крыши брок возвышался посреди черных комков земли, пепла и обуглившихся бревен, заваливших булыжную мостовую, засоривших колодец и издающих тошнотворное сладковатое зловоние гари и гнили. В затененных местах стены были покрыты скользким слоем плесени, похожим на талый снег. Гвенивер и Гветмар сидели на лошадях в проеме, который раньше был воротами, и смотрели на удручающий пейзаж.
– Итак, – сказала Гвенивер, – вы теперь и в самом деле великий лорд.
– Надеюсь, ваше святейшество воспользуется гостеприимством моего роскошного дома? – Гветмар в шутку поклонился. – Мы могли бы проехать дальше и посмотреть на деревню.
– Действительно. У вас не будет времени перестроить Форт Блейд до зимы.
Они спустились с холма, где их ждала армия. Кроме их собственного войска, всего около семидесяти человек, с ними было двести воинов королевской армии под предводительством Даннина. Щедрость Глина выражалась также в длинном обозе продуктов и штате квалифицированных ремесленников для укрепления домов, которые еще стояли. Они ехали по землям Волка, и Гвенивер задавала себе вопрос: можно ли спасти владение, так как вилланы, которые работали на полях, покинули свои жилища? Дважды они проезжали мимо места, где когда-то находилась деревня, и дважды видели сгоревшие крестьянские избы, как будто жители, спасаясь, решили показать свое презрение к бывшим хозяевам. Однако деревня, где жили свободные крестьяне, все еще стояла, хотя все население покинуло ее, движимое в данном случае не столько презрением к Волку, сколько страхом к Кабану. Деревенский колодец и тропинку окружали буйные заросли сорной травы. Под яблонями гнили несобранные плоды, похожие на сгустки запекшейся крови. Казалось, дома в страхе прижались друг к другу и грустно смотрели на дорогу закрытыми ставнями, как бы упрекая тех, кто их бросил.
– Да уж, хороший я буду господин без подданных, – заметил Гветмар с плохо скрытой горечью в голосе.
– Крестьяне со временем вернутся. Нужно отправить курьера на юг и на восток, где живут их родственники. Что касается ваших собственных земель, друг мой, думаю, вам придется довольствоваться рентой со свободных крестьян, конечно, если вы найдете желающих поселиться здесь.
Гветмар бесцеремонно взломал замок на доме кузнеца и провозгласил его своим собственным, только потому, что он был самым большим. Так как строить добротную каменную стену не позволяло время, каменщик и плотник решили выкопать ров и насыпать земляное укрепление, которое бы окружало частокол из бревен. Пока работа медленно продвигалась, армия небольшими группами регулярно патрулировала границу между землями Кабана и Волка. Через две недели спокойной жизни пришел конец. Гвенивер шла с отрядом через пустынный луг, как вдруг заметила вдали на дороге облако пыли, свидетельствующее о том, что к ним скачут всадники. Она отослала к Даннину курьера за основными силами, затем перестроила войско в боевой порядок поперек дороги.
Вскоре пыль рассеялась, и на дороге показались десять конных воинов, приближавшихся медленным шагом. Они увидели отряд, остановились и изобразили подобие строя. Они находились на своей территории; Волки на своей; обстановка накалилась до предела, когда их предводитель отделился на коне от группы и двинулся навстречу Гвенивер. Он прошел половину разделявшего их с Гвенивер расстояния и остановился.
– Волки, я не ошибаюсь? – спросил он.
– Волки. А что вам нужно?
Предводитель быстро окинул взглядом ее двадцать четыре воина и мысленно подсчитал превосходство сил. Пожав плечами, он повернул коня и приказал своим людям отступить. Когда всадники разворачивались, Гвенивер увидела у одного из них щит с эмблемой в виде зеленого крылатого дракона – символ Святого Города.
– Теперь мне понятно, зачем Глин послал с нами своих людей, – сказала она Рикину.
– Вы правы, моя госпожа. Слумар Кантрэй не допустит, чтобы такие большие земли ушли у него из-под носа без боя.
– Нам лучше вернуться и рассказать остальным.
В Блэйсбире ров уже был выкопан, вал насыпан, хотя еще не утрамбован и не укреплен. Бревна для частокола лежали на земле неровным кругом, как зубы акулы. Гвенивер нашла Гветмара и Даннина, которые беседовали с плотником, и отвела их в сторону, чтобы сообщить новость.
– Итак, держу пари, до захода солнца Баркан уже будет знать, что мы вернулись, – подытожила она.
– Бесспорно, – сказал Даннин. – Они понимают, что мы не можем находиться в разрушенной крепости, бьюсь о заклад, они поедут прямо сюда. Нам лучше встретить их на дороге. Если на их стороне будет значительный численный перевес, мы отступим в деревню, и земляной вал послужит нам крепостью.
– Если мы будем вынуждены отходить, – вступил в разговор Гветмар, – нам лучше сделать это сразу, как только увидим необходимость. Не хотим же мы сложить головы.
– Конечно, – сказал Даннин. – Но вы остаетесь здесь, в деревне.
– Одну минуточку! Я намерен защищать свои собственные земли.
– Намерение заслуживает похвалы, мой господин, но идея никуда не годится. Я и мои люди находимся здесь с единственной целью сохранить вам жизнь.
Гветмар побагровел от ярости, но тут вмешалась Гвенивер.
– Не будьте таким болваном! – резко сказала она. – Откуда вы знаете, кого носит Макки, мальчика или девочку? Если вы погибните в сражении, а дитя не родится, или случится еще что-нибудь, существование клана Волка опять будет под вопросом, пока Макки снова не выйдет замуж. И нам придется еще раз пройти через все трудности.
– Совершенно верно. – Даннин улыбнулся Гветмару, что означало примирение. – Вы производите на свет наследников, мой господин, а мы добываем для них земли.
Наутро Даннин поднял своих людей чуть свет, и они выступили, когда заря только начинала золотить небосвод, потому что, если бы Баркан ехал достаточно быстро, он во второй половине дня был бы в деревне. Часа через три они перешли границу, разделявшую два владения и продолжали двигаться мимо деревень, обезлюдивших из-за постоянной вражды между двумя кланами. К полудню они находились на большом лугу, который с одной стороны окаймляла полоска густого леса. Даннин отправил разведчиков, дал людям и коням немного отдохнуть, затем построил армию в боевой порядок. Две трети войска растянулись поперек дороги; остальные спрятались в лесополосе, где они должны были выжидать, пока основные силы не вступят в бой, чтобы затем атаковать противника с фланга.
Они ждали под палящими лучами солнца. Наконец вернулись разведчики и сообщили, что встретили разведчиков Кабана. Гвенивер повернулась к Рикину и улыбнулась.
– Ну что ж, они идут сюда. Не забудь оставить Баркана для меня.
– Не забуду, моя госпожа. И, если сегодня вечером мне не суждено будет увидеть вас в живых, встретимся на том свете.
Она обнажила копье, воины последовали ее примеру; острия сверкали на солнце, как полоса огня, преграждавшая путь. Снова им приходилось ждать, лошади нетерпеливо били копытами, люди замолчали. Вдруг Гвенивер почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она посмотрела вокруг и увидела отца, братьев, дядюшек, сидящих на призрачных лошадях, таких же бестелесных, как они сами. Они печально смотрели на нее и молчали, как и все живые воины. Скоро они должны увидеть или победу, или смерть своего клана.
– Что случилось? – спросил Рикин.
– Разве ты их не видишь? Смотри. Вон там.
В крайнем недоумении Рикин внимательно посмотрел туда, куда показывала Гвенивер. Призраки улыбнулись, как бы желая показать, что добрый Рикин почти не изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. В этот самый миг кто-то закричал. На дороге показалось облако пыли – люди Кабана скакали в бой. Не доезжая каких-то пятьдесят ярдов они остановились и образовали неровный клин. Их было около двухсот человек, и они думали, что имеют дело с войском только из ста пятидесяти. Даннин двинулся на коне вперед, Баркан сделал то же.
– Люди из Кермора? – закричал Кабан. – Но я вижу среди вас эмблемы Волка.
– Видишь, потому что Волки обратились к истинному королю, чтобы он защитил их родовые земли.
– Ха! Истинный король находится в Форте Дэвери, и он присудил эти земли мне по праву кровной мести.
– Это – то, что заставляет одного короля идти против другого, не так ли? – Даннин весело засмеялся. – Ты – жалкий потомок знатной свиньи.
С диким воплем Баркан метнул прямо в него копье, Даннин спокойно поставил щит, и оно упало в грязь. Крича и ругаясь, люди Кабана бросились в атаку, копья со свистом описывали дуги в лучах солнца. Гвенивер пришпорила коня и обнажила меч. Ей был нужен сам Баркан, будь он проклят, и будь проклят Даннин, который сражался с Кабаном посреди поля. Два войска встретились, засверкали мечи, всадники наносили удары, кружа друг вокруг друга в бушующей, кричащей толпе. Когда Гвенивер начала прорубать себе дорогу сквозь людское столпотворение, ее охватил дикий смех. Она добралась до Даннина, и тут спрятанное между деревьев войско покинуло свое убежище и вклинилось в тыл Кабану. Поднялся страшный крик, но люди Баркана уже никак не могли вырваться из ловушки.
– Гвен! – закричал Даннин. – Он ваш!
Прикрываясь щитом, Даннин развернул коня и дал ей вплотную подойти к Баркану. Она слышала, как ненависть хлынула потоком у нее изо рта, выражаясь в долгом, пронзительном смехе. Гвенивер приняла его удар на щит, затем нанесла свой, только чтобы проверить, как отразит его Баркан. На миг их мечи скрестились, она посмотрела ему в лицо и засмеялась. Она видела, что противник побледнел от страха, и, как всегда, вид чужой трусости породил в ней ярость. Она освободила меч, ударила еще раз и вдруг осознала, что все стало происходить очень медленно. Медленно она повернула меч, чтобы ударить снизу; медленно меч Баркана отразил ее удар. Было похоже, что они движутся в танце, изысканном, степенном кружении, где был неестественно отточен каждый жест.
Над ними пронесся шум, похожий на ветер – ветер темной ночи, который завывал, заглушая звук битвы.
Когда он сделал неуклюжий выпад, который она отразила щитом, Гвенивер поняла: он танцевал не в такт. Все так же медленно его лошадь повернула голову и помешала своему хозяину нанести точный удар. Сжав бока лошади коленями, она наклонилась и подкралась к противнику с фланга. Пока он не успел еще окончательно развернуться, она нанесла неожиданный удар. Лезвие ее меча опустилось на руку, в которой он держал щит, так медленно, так легко, что казалось неправдоподобным, когда он дико взвизгнул, зашатался в седле и выронил щит. Ветер завывал и жалобно стонал. Гвенивер, держа меч в вытянутой руке так, что все вместе это напоминало сплошное копье, пронзила ему бок. Со сдавленным криком он повернул голову своей лошади, будто собирался спастись бегством, но снова не успел попасть в такт танца.
Она преградила ему путь к отступлению. Согнувшись в седле, сжимая копье обеими руками, он посмотрел на нее; кровь все так же медленно сочилась из колотой раны.
– Пощады! – прошептал он. – Я отказываюсь от своей претензии.
Гвенивер колебалась, но вдруг она увидела своего отца, который был рядом и смотрел на нее глазами, преисполненными печали. Со всего маху она ударила Баркана мечом между глаз, услышала истошный вопль и добавила с другой стороны. Он скорчился, выскользнул из седла и тяжело упал на землю. Лошади заржали и стали на дыбы, чтобы не растоптать тело. Отец Гвенивер приветственно помахал ей призрачным мечом и исчез. В этот момент окружающий мир обрел прежние формы, ветер превратился в крики сражающихся воинов и звон оружия.
– Гвенивер! – звучал голос Рикина. – Гвенивер!
В этот миг подоспели ее бойцы. Они кричали, усердно размахивали мечами и разгоняли Кабанов, которые вот-вот готовы были окружить ее. Затем серебряный рожок возвестил о том, что ряды противника сокрушены, враг спасается в беспорядочном бегстве, а люди Даннина преследуют его.
– Неплохо сработано, госпожа! – радостно воскликнул Рикин. – Потрудились на славу!
И вот все свершилось. Ненависть, не дававшая покоя все лето, сейчас лежала перед ней, на поле брани, в виде растоптанного тела Баркана. Ошеломленная, будто ее ударили по голове, Гвенивер опустила меч и удивилась, почему она не плачет от радости. Но тут она поняла, что больше никогда не заплачет, потому что Богиня окончательно завладела ей.
Дав армии немного отдохнуть, Даннин оставил Гветмару пятьдесят человек подкрепления и вернулся с остальными в Кермор. Они шли по серым, блестящим от луж улицам города, и Даннин чувствовал, что глубокая меланхолия обступила его со всех сторон и прилипала, как мокрая накидка. Если новый глава клана Кабана не наделает особых глупостей, то летняя военная кампания на этом заканчивается. Когда они вошли в крепость, он отчитался перед королем, затем поднялся к себе в комнату и принял ванну. Даннин заканчивал одеваться, когда ему доложили, что явился советник Саддар и просит принять его.
– Пусть войдет, – сказал он пажу. – Посмотрим, что собирается рассказать нам этот старый зануда.
Улыбнувшись до ушей, парень сделал так, как было приказано, но Саддар попросил его побыть в коридоре, пока он разговаривает с капитаном.
– Почему вы попросили моего пажа выйти? – сердито спросил Даннин.
– Потому что то, о чем я собираюсь рассказать – слишком серьезная для юных ушей вещь. – Советник без приглашения уселся на стул и расправил свою черную мантию. – Думаю, что могу положиться на благоразумие лорда Даннина в данном вопросе. Действительно, я пришел сюда в надежде, что вы развеете мои подозрения и скажете, что я глубоко ошибаюсь.
Если он говорит правду, подумал Даннин, тогда это будет первый раз в его жизни, когда он хочет услышать, что ошибается.
– Какие подозрения? – спросил он.
– О! Все настолько отвратительно, что я боюсь сказать об этом вслух. – Саддар и в самом деле выглядел довольно обеспокоенным. – Речь идет о святотатстве, или лучше сказать, о возможном святотатстве. Мне очень не хочется оскорблять госпожу, которая, может быть, совершенно невиновна.
Он посмотрел на Даннина, как будто ожидал, что тот прекрасно понимает, о ком идет речь.
– Какую госпожу? – спросил Даннин.
– Госпожу Гвенивер, разумеется. Вижу, мне лучше рассказать обо всем прямо, хотя это причиняет мне огромные страдания. Итак, мой господин, вы были в ее компании многие месяцы. Вы замечали, как она… ну, в общем, в каких близких отношениях она, похоже, состоит со своим капитаном? Было бы ужасно, если бы она нарушила свой священный обет. Уверен, если Богиня Тьмы разгневается, всех нас ждет неминуемая гибель. Пожалуйста, умоляю вас, скажите мне, что их дружба – не более, чем тесная привязанность, так часто встречающаяся между воинами.
– Насколько я знаю, так оно и есть. Ведь, черт возьми, держу пари, воины непременно убили бы ее, если бы узнали, что она совершает такой грех. Они понимают, что от нее зависит их жизнь.
– О, как хорошо. Какой тяжелый камень вы сняли с моего сердца. – Он вздохнул с облегчением. – Видите ли, причиной была кровная клятва, которой…
– Что? Что вы имеете в виду?
– Но ведь госпожа Гвенивер поклялась кровью со своим капитаном, с Рикином, то бишь. Разве вы не знали?
Даннин почувствовал, что в нем вспыхнула ярость, как масло, подлитое в огонь.
– Я об этом совершенно ничего не знал, – зарычал он.
– Да, конечно. Я совсем забыл, что его светлость с головой ушел в военные вопросы. Теперь вы понимаете, чем вызвано мое беспокойство.
С невнятным бормотанием, Даннин подошел к окну, оперся обеими руками о подоконник и уставился куда-то вдаль, дрожа от гнева. Неважно, что он ответил советнику, теперь он был уверен, что она нарушила обет целомудрия, что она и Рикин осквернили себя и, вероятно, не один раз. Он даже не видел, как вышел советник, а жаль, потому что на лице Саддара играла веселая улыбка.
Позже, когда Даннин немного успокоился, ему в голову пришла мысль, которая явилась безумным звеном в цепи его рассуждений. Раз Гвенивер уже нарушила свой обет, почему бы, черт возьми, и ему не разделить с ней ложе?
Через несколько дней Невину случилось проходить по двору в то время, когда Гвенивер собирала свое войско у ворот. Он остановился и посмотрел, как она и Рикин седлали коней. Они, пожалуй, были красивой парой, оба молодые, с золотистыми волосами. «И оба обреченные», – подумал Невин. О, боже мой, долго я еще буду оставаться здесь и видеть их удел? Он пошел дальше, его сердце было настолько переполнено тяжелыми думами, что он чуть не сбил с ног Даннина.
– Прошу прощения, – извинился Невин. – Просто я о чем-то задумался.
Даннин посмотрел на него широкими глазами, полными благоговейного трепета.
– Конечно, не о могущественных чарах, мой господин, – добавил старик.
– Ничего страшного, – ответил Даннин и попытался изобразить приятную улыбку; глядя на нее, Невин почему-то представил волка, который выпрашивает объедки со стола. – Вы не знаете, куда это собирается госпожа Гвенивер?
– Не знаю. Надо полагать, она со своими людьми собирается потренировать лошадей.
– В самом деле, очень похоже.
В это время лошади со всадниками, стуча копытами, выезжали за ворота. Даннин посмотрел на Гвенивер с такой страстью, что Невин не на шутку встревожился.
– Послушай, парень, – сказал он. – Она недоступна ни для тебя, ни для любого другого мужчины. Ты должен это наконец осознать.
Даннин повернулся к Невину так резко, что старик попятился, призывая к себе дикий народец на случай, если капитан вздумает применить силу. Но Даннин, как ни странно, выглядел больше обиженным, чем разъяренным. Несколько секунд он простоял в нерешительности, словно собираясь о чем-то спросить, затем повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь. Болван, подумал Невин, глядя ему вслед. Потом он выбросил эту мысль из головы и пошел навестить принца Мэйла.
В комнате на самом верху башни в безмолвном одиночестве, облокотившись на подоконник, стоял принц, и смотрел вниз, наблюдая, как крошечные фигурки воинов Волка спускаются с холма в город.
– Когда я был ребенком, – начал Мэйл, – у меня было много игрушек, которые привозили из Бардека – маленькие серебряные лошадки и солдатики. Это войско, там внизу, выглядит отсюда почти таким же крошечным. Я, бывало, выстраивал их в колонну и никак не мог дождаться, когда же наступит день, и я поведу в бой настоящих солдат. О, боже, этот день пришел и ушел так быстро!
– Не отчаивайтесь, ваше высочество, может быть вас еще выкупят.
Мэйл горько улыбнулся и сел на стул у очага, в котором, чтобы прогнать холод, потрескивали поленья. Невин занял место напротив и протянул руки к огню.
– Теперь король не будет отправлять герольдов до весны, – печально вздохнул принц. – О, боже, сидеть здесь всю зиму! Знаете, моя жена хотела приехать сюда, чтобы разделить со мной заточение, но отец не пожелал отпустить ее. Полагаю, он прав. Это только дало бы Глину возможность держать под угрозой ее клан.
– Похоже, вы ее очень любите.
– Люблю. Отец сосватал нас, когда мне было десять лет, а ей – восемь. Потом она все время жила с нами при дворе, пока мы не были помолвлены. Таким образом она готовилась быть женой принца. А три года назад мы поженились. Теперь, когда ты привык к кому-то, тебе его так не хватает. О, добрый человек, приношу извинения. Я сегодня говорю много лишнего.
– Не надо извиняться, принц.
Долгое время Мэйл просто смотрел на огонь, наконец он поднялся.
– Я закончил читать книгу летописей, – сказал он. – Очень странно, я становлюсь самым образованным принцем за всю историю Элдифа, но не могу принести своему королевству никакой пользы.
– Ну, ну, еще слишком рано терять надежду.
Мэйл повернулся и посмотрел ему в лицо.
– Мой добрый Невин, все стражники готовы поклясться, что вы владеете Двуумером. Скажите мне, только честно, выйду ли я когда-нибудь отсюда, кроме как на казнь?
– Этого мне не дано знать.
Мэйл медленно кивнул, затем отвернулся и снова уставился на огонь. Невину пришлось окликнуть его несколько раз, прежде чем он ответил. Затем они занялись обсуждением прочитанного.
Дожди обрушились на Форт Кермор танцующей серебряной стеной. В палате заседаний было очень сыро, капли влаги покрывали каменные стены. Гвенивер сидела, плотно завернувшись в плед, а советники продолжали скучную болтовню. С противоположной стороны стола Даннин вертел в руках свой кинжал. Король сидел на стуле с высокой спинкой, наклонившись вперед, с таким серьезным выражением лица, что Гвенивер задавала себе вопрос: о чем он на самом деле думает?
– Сдержанность и неторопливость – лучшие помощники во всех делах, мой сеньор, – говорил Саддар. – А в случае с принцем Абервина – тем более. Мы должны держать Элдиф в состоянии постоянной неопределенности и так долго, как только возможно.
– Совершенно верно, – ответил Глин. – И очень хорошо сказано.
С легкой улыбкой Саддар сел на место.
– Итак, уважаемые господа, – продолжал король, – я решил предоставить лорду Гветмару из клана Волка освобождение от военной повинности на следующее лето, чтобы он мог заняться перестройкой своей крепости и нашел фермеров, которые бы обрабатывали его земли. Как вы думаете, это правильное решение?
Ивир поклонился и взял слово.
– Это очень мудрое решение, мой сеньор. Сомневаюсь, что кто-нибудь из ваших вассалов сможет против этого возразить. Всем известно, что земли Волка очень важны в стратегическом отношении.
– Очень хорошо. – Глин повернулся к Гвенивер. – Вот видите, ваше святейшество, все получилось, как вы того хотели.
– Покорнейше благодарю вас. Мой сеньор очень щедр, а его советники столь же мудры.
Глин поднялся, поблагодарил всех легким кивком и закончил совет. Гвенивер покинула палату, оглянулась и поняла, что за ней следует Даннин, но пока он был еще далеко. Она быстро прошла по коридору и стала спускаться по лестнице в большой зал, но он догнал ее раньше, чем она добралась до помоста. Едва сдерживаемый гнев в его глазах выглядел устрашающе.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он. – Но только не здесь.
– Нет ничего такого, о чем вы не могли бы сказать мне здесь.
– В самом деле? А я думаю иначе.
Вдруг Гвенивер овладело холодное чувство, что ей стоит поговорить с ним, пока он не устроил сцену прямо здесь, в зале. Нехотя она последовала за Даннином на улицу, и вскоре они остановились под нависающей крышей складского помещения.
– Целых три дня я думал, что я вам скажу, – произнес он наконец. – Я не могу дольше ждать. Мне сказали, что вы поклялись кровью с Рикином.
– Вас не обманули, мы действительно дали клятву. Но какое вам до этого дело? Мы поклялись разделить могилу, а не ложе.