Керр Катарина. Заклятье тьмы

   Тем временем как пажи помогали загнать мулов, один из помощников управляющего, проходивший мимо, остановился и низко поклонился знахарю.
   – Конечно, наш Невин – полезный человек, – сказала Гвенивер. – Но почему люди обращаются с ним, как с господином?
   – Гм… Понимаете. – Рикин выглядел необычно смущенным. – С этим стариком связано что-то такое, что заставляет человека уважать его.
   – Правда? Брось ты! Ты что-то скрываешь.
   – Госпожа, все говорят, что он – колдун, владеющий Двуумером. И я наполовину этому верю.
   – Глупости!
   – Отнюдь нет, моя госпожа. Известно, что король посещает старого Невина у него в саду и часами с ним беседует.
   – И это значит, что старик – колдун? Без сомнения, королю бывает необходимо время от времени отложить государственные дела, и, вероятно, старик просто развлекает его или что-нибудь в этом роде.
   – Пусть будет так, если хотите, – ответил Рикин; но было совершенно ясно, что он не поверил ни одному сказанному ей слову.
   В этот момент Невин сам подошел к Рикину с дружеской улыбкой, тот быстро поклонился старцу. Когда старик посмотрел на Гвенивер, его глаза стали холодными, как лед, и, казалось, заглянули ей в самую душу. Вдруг она поняла, что знает его, что каким-то странным образом она ждала встречи с ним, что вся ее жизнь сводилась к этому древнему знахарю. Затем это чувство растаяло, и он приятно улыбнулся ей.
   – Доброе утро, моя госпожа, – сказал он. – Слава о вас разнеслась по всей крепости.
   – Как, уже? – Гвенивер все еще ощущала дрожь. – Это радует мне сердце.
   – Да, поклявшийся Луне воин – это большая редкость. Но, поистине, сейчас тяжелые времена для Нее – Богини с сердцем, пронзенным мечом.
   Гвенивер откровенно удивилась. Откуда этот человек знает тайное имя? Невин степенно ей поклонился.
   – Простите меня, ваше святейшество. Я должен позаботиться, чтобы пажи аккуратно распаковали травы. Несомненно, мы еще увидимся.
   Когда старик ушел, Гвенивер долго смотрела ему вслед. Наконец она обратилась к Рикину.
   – Что же, нет слов, капитан, – быстро проговорила она. – Действительно, он – колдун.
   Примерно в то же самое время король проводил совет в узкой палате, предназначенной для таких мероприятий, в которой не было ничего, кроме длинного стола и пергаментной карты королевства Дэвери, несколько оживлявшей голую каменную стену. Во главе стола, на стуле с высокой спинкой, обтянутом в торжественном стиле шотландкой с изображением королевского корабля, восседал Глин. По правую руку сидел Даннин. Советники в черных мантиях расположились на табуретах, как вороны вокруг рассыпанного зерна. В это утро король пригласил присутствовать на совете Амайна, верховного жреца Бела из храма Кермора. Тем временем, как собравшиеся поднимались по одному и давали важные советы по вопросам войны, Даннин смотрел в окно и думал о других вещах. Он знал, что окончательные решения будут вынесены позже в кругу короля и его воинов-вассалов. К концу совета, однако, собравшиеся затронули вопрос, который привлек внимание Даннина. Саддар, пожилой человек с седыми бакенбардами и дрожащим подбородком, поднялся и поклонился королю.
   – Приношу свои извинения, мой сеньор, – сказал он, – но я хочу поинтересоваться: зачем вы взяли госпожу Гвенивер в свое войско?
   – После всего того, что ее клан для меня сделал, – ответил Глин, – я не смог бы отказать ей в просьбе, с которой она ко мне обратилась. Я уверен, Даннин сможет оградить ее от настоящей опасности, и достаточно скоро она устанет от походов и боев.
   – А… – Пожилой советник сделал паузу, ожидая поддержки среди других присутствующих. – Мы думали, что, возможно, было бы проще принять надлежащие меры, принудить ее вернуться в храм, затем приказать ее людям…
   Даннин вынул свой украшенный драгоценностями кинжал и метнул, целясь в стол прямо напротив Саддара. Онемев от ужаса, советник отпрыгнул назад, кинжал воткнулся в дерево.
   – Скажи-ка, голубчик, что-нибудь еще, – заговорил Даннин. – Как может такой трус, как ты, судить такого воина, как она?
   Когда король засмеялся, все советники последовали его примеру, даже Саддар.
   – Даннин высоко ценит ее дух, господа, – сказал Глин. – В таких вопросах я полностью ему доверяю.
   – Я никогда не спорил с лордом Даннином по вопросам войны, мой сеньор. Просто я подумал об уместности всего этого.
   – Можешь засунуть уместность себе в одно место, – огрызнулся Даннин.
   – Придержи свой язык! – резко вмешался король. – Друзья, уверяю вас, что я уважаю вашу мудрость намного больше, чем мой надменный брат, но я дал госпоже слово чести. Кроме того, я пригласил на совет его святейшество, чтобы он разъяснил нам подробнее суть дела.
   Все обратили взгляд к жрецу, который поднялся и кивнул в сторону собравшихся. Подобно всем вассалам Бела, у него была чисто выбритая голова; он носил на шее крученое золотое ожерелье и простую льняную тунику, перевязанную на поясе куском грубой веревки. С пояса свисал маленький золотистый серп.
   – Король желал узнать о месте, которое занимает обряд госпожи Гвенивер, – сказал Амайн мягким, глубоким голосом. – Это очень правильное служение, уходящее корнями к Началу Времени, когда, как сообщают летописи, женщины были вынуждены становиться воинами под жестоким давлением обстоятельств. Поклонение Луне в Ее Темное Время ни в коем случае нельзя смешивать ни с обрядом Ипоны, ни с обрядом Аранродды.
   При упоминании второго имени он остановился и скрестил пальцы в знаке, предотвращающем колдовство. Многие из советников сделали то же самое.
   – Сейчас, по правде говоря, я был удивлен, обнаружив, что знание обрядов воина остается живым. И я делаю вывод, что в храмах святые жрицы держат сведения о таких вещах в целостности и сохранности.
   Когда Амайн занял свое место, мужчины озабоченно переглянулись.
   – Теперь вы видите, добрый Саддар, – сказал Глин, что я не могу идти наперекор Святой Богине.
   – Конечно нет, мой господин, и пусть Она простит мне то, что я поставил под сомнение намерение госпожи Гвенивер.
   Совет завершился примирительными кивками и поклонами. Когда Глин большими шагами покинул комнату, Даннин задержался достаточно долго, вынимая кинжал из стола. Когда он вкладывал оружие в ножны, Саддар посмотрел ядовитым взглядом. Даннин поспешил за королем и проследовал в его личные апартаменты. Глин приказал пажу принести им обоим по бокалу эля, затем сел на стул у очага. Хотя Даннин занял стул, который предложил ему брат, он с радостью уселся бы у его ног, как верный пес.
   – Послушай, Данно, – сказал король. – Эта свора безмозглых хвастунов утомляет меня так же как и тебя, но мне приходится терпеть их преданность. Кто же еще будет управлять этим жалким намеком на королевство, когда мы уйдем в поход?
   – Ты прав, мой сеньор, прими мои извинения.
   Вздохнув, Глин потянул свой эль и уставился в пустой очаг. В последнее время он пребывал в мрачном расположении духа; это глубоко беспокоило его брата.
   – Что терзает твое сердце, мой господин? – спросил Даннин.
   – Смерть лорда Авоика, а также гибель всех его братьев. Бывают моменты, когда я сомневаюсь, могу ли я быть королем, когда я думаю о всех смертях, которые произошли в королевстве из-за моих претензий.
   – Что? Только у настоящего короля могут возникнуть такие сомнения. Могу поклясться, что Кантрэю глубоко наплевать на тех, кто погибает по его вине.
   – Ты веришь в меня, Данно?
   – Черт возьми, я умру за тебя.
   – Я знаю. – Глин посмотрел на него, в его глазах было что-то подозрительно похожее на слезы. – Бывают моменты, когда я думаю, что без тебя сошел бы с ума.
   Даннин был слишком потрясен, чтобы ответить. Вскинув голову, Глин поднялся.
   – Оставь меня, – сказал он резко. – Я хочу побыть в одиночестве.
   Как бы ему не хотелось остаться, Даннин поспешил исполнить приказ. С тяжелым сердцем он вышел во двор. Единственным его утешением была мысль, что мрачное настроение Глина может развеяться, когда они пойдут воевать, но эти мелкие стычки даже нельзя было назвать войной. Было очень похоже, что летом не будет открытых ожесточенных сражений. Вероятно он сам мог бы провести все рейды, в то время как король остался бы в крепости погруженный в раздумья, потому что он слишком много значил, чтобы рисковать случайным ранением в каких-то пустяковых операциях.
   Так бесцельно слоняясь, он подошел к казармам. Во дворе, напротив конюшен воины Волка чистили своих лошадей. Госпожа Гвенивер наблюдала за ними, взобравшись на дышло деревянной телеги. Несмотря на ее коротко остриженные волосы и мужскую одежду, Даннин думал о ней только как о женщине. Ее огромные ясные глаза, определяющие все лицо, искрились, как сигнальные огни, и заставили его подойти к ней. Его также привлекала ее манера двигаться: каждый жест был резким, и в то же время текучим, словно она черпала энергию из невидимого источника. Увидев Даннина, Гвенивер соскользнула с дышла и подошла к нему.
   – Лорд Даннин, моим бойцам нужны одеяла и одежда.
   – В таком случае вы их получите сегодня же. Теперь вы – часть домочадцев короля, так запомните: все, в чем вы и ваши воины нуждаетесь, есть часть расходов на ваше содержание.
   – В таком случае примите мою благодарность. Наш сеньор действительно очень щедр.
   – Он очень щедр. У меня есть больше оснований, чем у других, превозносить его щедрость. Скольким незаконным сынам дал он титул и место при дворе!
   Гвенивер вздрогнула, а он улыбнулся. Ему нравилось выставлять напоказ деликатные подробности своего происхождения и заявлять об этом в лицо знати прежде, чем они могли использовать этот факт против него. На какой-то миг он задумался, вспоминая рассказ Амайна о ее обряде, но тут что-то заставило его заговорить.
   – А эта луна на вашей щеке… Она действительно означает клятву?
   – А что же еще она может означать?
   – Ну, я думал, может это уловка, способ путешествовать безопасно. Нет, я не могу вас обвинять. Женщине с войском на дороге лучше иметь покровительство Богини, или заставить воинов поверить, что она имеет.
   – Вы правы, но в этом полумесяце теперь заключена вся моя жизнь. Я поклялась Ей и остаюсь Ей верна.
   Ее слова были сказаны таким холодным голосом, что у Даннина не осталось никаких сомнений в их искренности.
   – Понимаю, – сказал он поспешно. – Я не хочу выспрашивать, каким образом жрицы видят свои знамения. Но есть еще одно, о чем я хотел бы вас спросить. Есть ли у вашей сестры поклонник, которого вы хотели бы видеть ее мужем? Я бы мог поговорить с королем от его имени.
   – Правда? Вы окажете мне огромную услугу.
   – Неужели? Что заставляет вас так думать?
   – О, не будем об этом говорить, мой господин. Разве вы не видите, каким сокровищем обладаете в глазах всего двора? Вы оказываете на короля большее влияние, чем кто-нибудь еще из ныне здравствующих. Если вы этим не дорожите, оно может превратиться в проклятье.
   Даннин улыбнулся, озадаченный настойчивостью в ее голосе. Его всегда изумляло, когда женщины обращали внимание на незначительные детали.
   – Хорошо, – продолжала она. – Поклонник, которому я оказываю расположение – лорд Гветмар из клана Ольхи.
   – Я бок о бок прошел с ним не одно сражение, он – достойный человек. Я намекну о нем королю.
   – Благодарю вас.
   Слегка присев в реверансе, Гвенивер зашагала прочь, оставив его в черной тоске по женщине, которая никогда не будет принадлежать ему.
   Лорд Даннин выполнил свое обещание намного быстрее, чем ожидала Гвенивер. В тот самый вечер советник Саддар вошел к ней в комнату с важной новостью. Отдавая должное его возрасту, Гвенивер усадила советника на стул у очага и налила небольшую порцию меда, затем сама заняла стул напротив.
   – Благодарствую, ваше святейшество, – сказал он тонким, сухим голосом. – Хотел сказать вам лично, как радуется мое сердце при мысли о том, что клан Волка будет жить.
   – Примите мою благодарность, добрый господин.
   Он улыбнулся и со вкусом сделал глоток меда.
   – Итак, сам король попросил меня поговорить с вами, – продолжал он, сделав ударение на словах «сам король». – Он принял важное решение о том, что лорд Гветмар освобождается от вассальской зависимости клана Ольхи и женится на вашей сестре.
   – Чудесно! – Гвенивер опрокинула за его здоровье свой фужер меда. – Теперь нам остается только безопасно забрать Маклу из храма.
   – Но это еще не все. Король желает, чтобы вы поехали и забрали ее в ближайшее время. В добавок к вашему войску, он предоставляет вам и Гветмару две сотни бойцов из своей личной охраны.
   – Черт возьми! Наш сеньор предельно щедр.
   – Да, такой у нас король! Во главе двухсот человек вас будет сопровождать лорд Даннин.
   Саддар сделал паузу, как бы ожидая ответную реакцию. Гвенивер настороженно наклонила голову и посмотрела на него.
   – Гм… А что ваше святейшество думает о лорде Даннине? – заговорил он наконец.
   – Мои люди говорят, что он прекрасен в битве, и, мой добрый господин, это все, что имеет для меня значение.
   – В самом деле?
   Казалось, улыбка советника заставила ее вспомнить о странном предупреждении, которое послала ей Богиня; но все же, она промолчала.
   – Ладно, – сказал Саддар, – не мое это дело подвергать сомнению ваши святые клятвы, моя госпожа. Но позвольте мне дать вам маленькое предостережение человека, который прожил долгую жизнь и иногда говорит правду. Лорд Даннин – очень страстный мужчина. Будь я на вашем месте, я бы глаз с него не спускал. – Он остановился, допил мед. – Ах, как радуется мое сердце, когда я вижу вас здесь, ваше святейшество. Несомненно, ваша Богиня послала вас, как знак своей благосклонности к нашему королю.
   – Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность такая же мрачная и неприятная, как окровавленное лезвие меча.
   Улыбка застыла на его губах. Вдруг он поднялся, вежливо поклонился и поспешно распрощался с Гвенивер.
   Некоторое время Гвенивер раздумывала над странным, тревожным предостережением советника. Она хотела обратиться к Богине за советом, но, по правде говоря, она не представляла, как это сделать. Она действительно знала об обряде Темного Времени очень мало, потому что об этом вообще сохранилось очень мало сведений. Жрицы храмов знали несколько песнопений и деталей ритуала, которые исполнялись в пору убывания луны; но это были лишь разрозненные кусочки молитв, отправляемых на поле боя, дошедшие из Начала Времен, и ничего больше. Вне храма с его зеркалом и жертвенником Гвенивер просто не знала, как приблизиться к своей Богине. В ее дорожной сумке лежало рекомендательное письмо Арды к верховной жрице храма Кермора, но она не решалась пойти к этой связанной со двором, мудрой госпоже со своими странными разговорами о Луне в Ее Темное Время. Единственным средством было попытаться увидеть Богиню в зеркале.
   Позже Гвенивер все же вышла в город, но пошла не в храм, а на рынок и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, достаточно небольшое, чтобы поместиться в дорожной сумке. Этим же вечером после обеда она заперлась у себя в комнате, освещенной только свечным фонарем, поставила зеркало на сундук и встала перед ним на колени. В зеркале на нее смотрело ее собственное лицо, серебристое и искаженное.
   – Моя госпожа, – прошептала она. – Моя повелительница Тьмы.
   Она мысленно представила себе увиденное в храме, но образ был просто воспоминанием, которое тут же исчезло. За последние недели она так часто размышляла над этим воспоминанием, что образ неподвижно и прочно стоял у нее в памяти, представляя собой отчетливую картину, которую она могла рассматривать под различными углами. Она будто бы снова смотрела сперва на меч на жертвеннике, затем в зеркало или на Арду, стоящую рядом. «Если бы существовал способ увидеть образ в зеркале, – сказала она сама себе, – тогда, вероятно, он бы двигался». Как она ни пыталась создать образ на серебряной поверхности зеркала, оно упрямо продолжало оставаться чистым. Вдруг она поняла всю глупость своей затеи. Без сомнения, то, что она хотела, было невозможным, но какой-то упрямый инстинкт побуждал ее к попыткам взглядом запечатлеть образ Богини на отражающей серебряной поверхности.
   Уже было очень поздно, она зевала и с трудом могла сосредоточить взгляд. Неожиданно она наткнулась на хитрую особенность сознания. Все было похоже на то, как ребенок упорно учится катить палкой обод: кажется, как бы он ни старался, обод всегда падает; но вдруг без осознанного усилия обод покатился. Теперь всякая попытка непременно увенчается успехом. Сначала она увидела в зеркале мерцающие контуры, затем внезапно возник образ Богини и так же неожиданно исчез.
   – Благословенно имя твое, госпожа!
   Гвенивер позабыла усталость. Полночи она стояла, склонившись над зеркалом, колени болели, спину сводила судорога. Наконец она могла видеть Богиню так отчетливо, словно та была нарисована на серебряной поверхности. Образ зашевелился, и черные глаза ночи еще раз посмотрели на Гвенивер. Богиня улыбнулась, благословляя своего единственного во всем огромном королевстве Дэвери почитателя. Гвенивер заплакала, но это были слезы непорочной, святой радости.
   План был предельно прост, и поэтому Даннин думал, что он удастся на славу. Тем временем, как он будет сопровождать Гвенивер в Храм Луны, два брата лорда Мейера из клана Оленя проведут карательный рейд вглубь территории, принадлежащей Кантрэю, и, если представится такая возможность, нанесут удар по владению Кабана.
   – Это задаст им слишком много хлопот, чтобы они еще беспокоились о землях Волка, – заметил Глин.
   – Да, им будет не до этого. Но вся операция займет у них не больше времени, чем потребуется, чтобы заставить короля-самозванца оставить в покое госпожу лорда Мейера. К тому времени мы будем уже на обратном пути в Кермор.
   – План хорош, не к чему придраться. – Глин с минуту подумал. – Наверняка настоящее сражение за земли Волка состоится не раньше осени, когда у Кабана будет достаточно свободного времени, чтобы возобновить кровавую резню.
   После того, как король отпустил его, Даннин пошел в женскую половину замка посмотреть на своего сына. Несколько лет назад Глин присмотрел ему жену из знатного рода, которая в ответ на расположение короля согласилась закрыть глаза на незаконное происхождение Даннина. Хотя Гарейна умерла при родах, ребенок остался здоровым. Теперь Кобрину было четыре года, и он уже что-то лепетал про оружие и войну. В этот послеполуденный час Даннин взял его из королевских яслей и повел во двор показать лошадей. Войско как раз возвращалось с дневных маневров на дорогах, и двор был полон коней и всадников. Даннин поднял сына на руки и усадил на плечи. Это был чудесный ребенок с белыми, как лен, волосами и темно-синими, как у отца, глазами. Кобрин обвил ручками шею отца и крепко обнял его.
   – Папа, я люблю тебя.
   В первую минуту Даннин был слишком удивлен, чтобы ответить, потому что сам вырос в ненависти к своему отцу.
   – Да? Спасибо, сынок, – сказал он наконец.
   Так они шагали по двору, Кобрин рассказывал про каждую лошадь, которая попадалась ему на глаза, пока Даннин не увидел Гвенивер, беседующую с людьми у главных ворот. Когда они подошли ближе, Кобрин показал на нее пальцем.
   – Папа, это же госпожа!
   Все засмеялись, мальчик застеснялся и спрятал личико за отцовскими плечами. Гвенивер подошла ближе, чтобы получше взглянуть на ребенка.
   – Какой восхитительный мальчуган! – сказала она. – Он ваш или нет?
   – Мой. Когда-то я был женат.
   – Вот так неожиданность. Я думала, что вы – не тот человек, который женится.
   – Госпожа, вы жестоко меня недооцениваете.
   Гвенивер насторожилась, как испуганная зайчиха. Он смотрел на нее, и время тянулось в неловком молчании. Даннин проклинал себя за то, что возжелал ту, которая была для него не досягаемой. Наконец Кобрин нарушил тишину и выручил отца.
   – Ты знаешь, что король – мой дядя?
   – Да, он твой дядя. – Гвенивер с облегчением посмотрела на ребенка. – Ты уважаешь его?
   – Уважаю. Он хороший.
   – Он еще лучше, чем мой отпрыск может осознать в свои четыре года, – сказал Даннин. – Наш сеньор официально признал моего мальчугана наследником престола сразу за своими сыновьями. Не так часто потомки незаконного сына становятся принцами.
   – О, черт! Браво, юный Кобрин, ты прав! Король действительно очень добр.
   Во время ужина Даннин обнаружил, что он смотрит на Гвенивер пожирающим взглядом, хотя сама эта мысль была греховной. Его состояние можно было четко описать старой пословицей: если мужчина влюбился в девушку, давшую обет Луне, то пусть он сделает так, чтобы их разделяли многие мили. Ее золотистые волосы сияли в свете множества свечей. Она сжимала серебряный фужер тонкими пальцами так изящно, что он с трудом мог представить, как она сжимает этими же пальцами рукоять меча. Рикин рассказывал, что она убивала исключительно под давлением обстоятельств, но на поле боя обстоятельства складываются именно так.
   Когда ужин подходил к концу Даннин поднялся, подошел к ее столу и низко присел, вынуждая Гвенивер нагнуться к нему, чтобы их никто не слышал.
   – Я все время собираюсь вас спросить, – начал он. – У вас есть кольчуга?
   – Нет. Я никогда ее не носила.
   – Что? О, боже! Тогда вы и представления не имеете, какая она тяжелая.
   – Не сомневаюсь, что я к ней привыкну. Моя Богиня будет защищать меня ровно столько, сколько я Ей понадоблюсь живой; затем Она даст мне шанс быть убитой, когда захочет видеть мертвой. И, когда пробьет этот час, мне не поможет даже самая лучшая в королевстве кольчуга.
   – Здесь вы совершенно правы, от судьбы, как говорится, не уйдешь. Но хорошая кольчуга защищает от многих досадных недоразумений.
   Она улыбнулась, и их взгляды встретились. В эту минуту Даннин почувствовал, что они понимают друг друга самым недвусмысленным образом. Он быстро встал на ноги.
   – Но вы не погибнете этим летом, если воспользуетесь моими услугами, ваше святейшество. Не сомневаюсь, что вам претит выполнять указания незаконнорожденного, но, когда мы вернемся из похода за вашей сестрицей, я бы мог позаниматься с вами, как с тринадцатилетним всадником-новобранцем. Многие из них ныне живут и здравствуют только благодаря таким тренировкам. Сделайте, что вам советуют, и вы так же будете целы и невредимы.
   Она начала подниматься со своего места с глазами, полными гнева, но Даннин поспешно ретировался.
   – Спокойной ночи, госпожа, и пусть вам снятся святые сны.
   Он ушел прочь прежде, чем она успела бросить ему вызов. По ее глазам было видно, что именно это она и собиралась сделать.
   Невин не знал точно, когда король начал подозревать, что его убогий старый знахарь обладает Двуумером. Когда, лет шесть назад, Невин пришел в Кермор предложить свои услуги, он имел дело только с помощником управляющего, который предоставил ему жилье в типичном бараке для слуг. В тот год он видел Глина только издалека, обычно во время праздничных шествий. Такая анонимность вполне устраивала его; он находился здесь только для того, чтобы наблюдать за происходящими событиями, не вмешиваясь в политику. Невин выбрал двор Глина лишь потому, что он терпеть не мог Слумара Кантрэя – хитрого, вероломного, которого, к тому же, подозревали в паранойе.
   Все же король был милостив к тем, кто ему служил. На второй год он каким-то образом узнал о человеке, который пришел, чтобы предложить свои полезные услуги, и пригласил Невина на аудиенцию в большой зал, дабы отблагодарить его за приготовление снадобий, остро необходимых во время войны. Конечно, аудиенция была короткой, и Невин присутствовал там вместе с несколькими такими же слугами, но, должно быть, он сказал что-то такое, на что король обратил внимание, потому что сразу после этого Глин лично посетил маленький сад за конюшнями, где старик выращивал свои травы, и беседовал с ним. Потом это вошло в привычку: когда у короля выпадала свободная минута, он приходил и расспрашивал старика о травах, о смене времен года или просто справлялся о делах. Казалось, в таких беседах он находил облегчение от оказываемого на него давления и от плетущихся вокруг него интриг.
   На третий год Невину дали хорошую комнату в одной из боковых башен брока, при этом ничего толком не объяснив, а сказав лишь, что он заслужил частичку собственности. Через некоторое время у него появилось место в большом зале за столом с особо приближенными. Королевские визиты стали продолжительнее, особенно зимой, когда у него было больше свободного времени. Иногда его величество прямо просил совета по поводу дел при дворе. Хотя Невин всегда был осторожен с ответами, они, казалось, доставляли королю удовольствие. Иногда Глин бросал легкие намеки, что знает, что Невин – не просто убогий старик, каковым он кажется.
   Теперь король, похоже, окончательно решил, что пришло время спросить прямо. Утром, когда люди Оленя повели маленькую армию, чтобы приступить к операции против Кабана, Невин пропалывал грядку окопника. К нему подошел паж и объявил, что король желает видеть его в палате заседаний. Быстро сполоснув руки в кожаном ведре с водой, Невин последовал за пажом в брок.
   Глин был один. Он небрежно сидел на краю стола и рассматривал пергаментную карту, на которую из окна падали лучи солнца. Вырезанная из целой телячьей шкуры, карта имела потрепанный вид. Надписи местами выцвели, там и сям виднелись следы от линий, когда-то проведенных красными чернилами, а теперь стертых. Везде просматривались старые рубежи и линии сражений. При виде карты у Невина возникло противоречивое чувство: это было его королевство, за которое сражаются другие люди. Из всех жителей Дэвери он больше всех имел право на трон Дракона, если, конечно, ему удалось бы кого-нибудь убедить, что после стольких лет принц Гарлион все еще жив.