Киз Грегори. Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

   Хоть в чем-нибудь... Кроме, пожалуй, необходимости заточить одного из Благословенных. В этом, и только в этом император и жрецы единодушны. Может быть, они знают что-то неизвестное Гану насчет силы и способностей Хизи, что заставляет извечных противников объединить усилия.
   "Значит, - размышлял Ган по дороге ко дворцу, минуя все более роскошные строения, выстроившиеся вдоль улицы, - лучше исходить из того, что император и жрецы преследуют одну и ту же цель, но только я знаю, где может находиться Хизи".
   Поэтому и придумана вся эта замысловатая история, в правдивости которой его пытались убедить. Что ж, кое в чем убедить его удалось. Если он будет противиться, они могут найти какой-то способ принудить его рассказать обо всем, что он знает. Если же притвориться, будто он обманут этой жалкой выдумкой, может быть, удастся сделать что-нибудь. Что-нибудь...
   Но что?
   После ухода Гана Гхэ остался сидеть в каюте. Ему хотелось выйти из тесного помещения, почувствовать под ногами надежную палубу, взглянуть на матросов, с которыми предстоит отправиться вверх по Реке. Но сейчас жрецы уже наверняка учуяли: что-то готовится. Гхэ прекрасно знал, как пристально следят за дворцом глаза и уши храма, и беготня и приготовления, погрузка припасов на один из императорских кораблей не могли не заставить насторожиться подозрительных жрецов. Если же они заметят его, то сразу поймут, в чем дело, и какой бы предлог для отправки отряда ни придумали во дворце, это жрецов не обманет. Поэтому-то император и приказал Гхэ не покидать каюты, пока корабль не окажется достаточно далеко от Нола.
   Решение было мудрым, поэтому Гхэ подчинился, и вместо того, чтобы следовать своим желаниям, занялся изучением того мирка, что окружал его в настоящий момент. Этот мирок состоял из апартаментов на корме корабля, напоминающих снаружи роскошный и просторный особняк.
   Внутри же видимое величие оказывалось иллюзией, хотя расположение кают было таким же, как комнат во дворце. Дверь отведенного Гхэ помещения вела на лесенку, идущую на палубу, но был и еще один выход в нечто похожее на дворик, узкий и тесный; несмотря на это, он выполнял ту же роль, что и дворцовые дворики: позволял свежему воздуху проникать в каюты, особенно те, что располагались позади остальных и не имели дверей, ведущих на палубу. Всего оказалось четыре помещения, подобных его собственному, - довольно просторных, устланных яркими коврами с подушками на них, с пуховыми перинами на кроватях. Было еще две больших каюты с нарами, где могли разместиться по десять человек.
   Все это находилось на корме под верхней палубой, так что полом помещений служило дно корабля; еще несколько более тесных, предназначенных для матросов и солдат кубриков располагалось на носу. Между носовыми и кормовыми постройками палуба была приподнята, образуя закрытое помещение для груза.
   Гхэ обошел все каюты, разглядывая, какая где мебель, как в них проникнуть в случае необходимости, намечая пути возможного отступления. Он всегда предпочитал знать, как покинуть любое помещение. В одной из больших кают, как оказалось, имелась закрытая на задвижку дверца, ведущая в забитый припасами трюм, который тянулся вдоль всего корабля между двумя "домами" на носу и корме. После минутного размышления Гхэ сбросил свою дорогую мантию ее он получил в свое распоряжение вместе с каютой, - оставив только набедренную повязку и шарф на шее, и нырнул в темный проход. К роскошной одежде из тонких тканей он не привык, а потому боялся запачкать ее, пока будет обследовать корабль.
   Гхэ с любопытством оглядел трюм. Свет проникал сюда сквозь два открытых люка и через отверстия, предназначенные для стока дождевой воды. Около люков суетились матросы, торопясь погрузить остающиеся припасы. Хоть в этом и не было особой нужды, Гхэ постарался не попадаться им на глаза; он бесшумно пробирался между ящиками и мешками, разбирая надписи на них: продовольствие, канаты, разнообразные товары, чтобы по пути, если возникнет необходимость, можно было торговать. Где-то здесь также были, как знал Гхэ, связки стрел, запасные клинки, одежда и обувь, необходимые в холодном климате. Отдельно хранились тщательно упакованные зажигательные снаряды для катапульты; сама она была установлена на верхней палубе и готова обстрелять любое вражеское судно.
   Лошадей еще не погрузили на корабль, и Гхэ осмотрел пустые стойла, гадая, как такие крупные животные вынесут заточение: в тесном помещении им пришлось бы стоять сгрудившись, не имея возможности сделать и шага. Эта часть трюма не имела крыши, но в жаркую погоду над стойлами натягивался полог. Сквозь холст проникало достаточно света, и хотя пол был чисто выскоблен, Гхэ ощутил слабый острый запах животных. Он нашел фальшборт, который откидывался, чтобы можно было погрузить и выгрузить лошадей, и отметил его в памяти для собственного возможного использования.
   Гхэ представлялось, что отряд хорошо снаряжен. Пять десятков пеших воинов, по большей части отборных императорских гвардейцев, тридцать всадников, он сам - инженер, капитан корабля - кем бы он ни оказался, и Ган. Да, с такой силой придется считаться... но, с другой стороны, что он знает о предстоящем пути? С какими опасностями могут они столкнуться? Нужно будет расспросить Гана и матросов, которые уже плавали вверх по Реке. Хоть Гхэ и рассказывал Хизи о своих воображаемых путешествиях, на самом деле он никогда особенно не удалялся от городских стен.
   Пожалуй, можно вызвать древнего владыку, живущего в его теле, и кое-что у него узнать. Гхэ мог в какой-то мере общаться с захваченными духами, не давая им силы, но чтобы получить ясные ответы, нужно было позволить им говорить его языком. Хотя теперь Гхэ мог по собственному желанию в любой момент вызвать или прогнать духа, ему все еще очень не нравилось слышать собственный голос, бормочущий помимо его воли. Нет, пожалуй, он отложит разговор с покойным императором до того времени, когда выяснит все, что можно, у живых.
   На корабле произошла какая-то перемена: долетавшие до Гхэ тихие звуки песни, под которую работали матросы, и топот ног по доскам палубы сменились тишиной, потом смутно донесся говоривший что-то голос.
   "Должно быть, это мой капитан", - подумал Гхэ. У него уже не раз мелькала мысль, что все это может оказаться хитро задуманным трюком, что император таким образом намерен избавиться от опасного чудовища. В подобном повороте событий было бы больше смысла, чем в предложенной Гхэ затее. Чтобы ему позволили, как пауку, прятаться в роскошной каюте императорского корабля, отдавать приказы отборным императорским гвардейцам? Слишком многое со времени его воскрешения было окрашено в серые и синие цвета ночного кошмара. Даже в моменты побед и ликования его внезапно охватывал ужас, стоило лишь вспомнить, что на самом-то деле он мертв. Сейчас как раз настал один из таких моментов: в легком исполнении его желаний таилась злая насмешка. Уличный мальчишка из Южного города на императорском корабле...
   Гхэ пошел на страшный риск и считал, что ему удалось выиграть. Он должен был в это верить после того, как кошмар достиг своей вершины в Храме Воды. Снова вернувшись из небытия, очнувшись в водах канала, прячась от заполонивших город жрецов и джиков, отправленных для его поимки, Гхэ понял, что без могущественной поддержки он обречен. В новой схватке с тем существом, что держит на цепи самого Шакунга, первого императора, он проиграет. Гхэ был не единственным чудовищем в Ноле, самым сильным из них он тоже не был. Только сам император - тот союзник, с помощью которого есть надежда одолеть жрецов храма, и Гхэ знал, что или склонит его на свою сторону, или погибнет.
   Однако царствующий Шакунг был человеком, а не только воплощением бога, живым человеком, с естественным для живого человека отвращением к таким чудовищам, каким стал Гхэ. Может быть, император и намеревается послать отряд на поиски дочери, но без участия чудовища.
   Если так, то уничтожить Гхэ ему следовало во дворце, потому что здесь, на поверхности Реки, вампир находился в расцвете силы. Даже голод, грызущий внутренности, теперь стал еле заметным, всего лишь мелким неудобством, легко преодолимым. Это было удачно, потому что на корабле всего с восемью десятками человек на борту он не мог бы насытиться, не вызвав подозрений.
   Поэтому Гхэ почти без колебаний бесшумно вернулся к дверце, ведущей в каюту, открыл ее и вошел.
   - Уж не корабельная ли это крыса? - промурлыкал тихий голос. Голос женщины. Гхэ резко повернулся, удивляясь себе: как мог он оказаться столь неосторожным?
   Женщина стояла перед ним и, забавляясь, разглядывала полуодетого Гхэ. Уголки ее полных чувственных губ слегка приподымала улыбка, на узком лице сверкали глаза, полные веселья, любопытства и, пожалуй, жестокости. Волосы, заколотые гребнем, были черными, но, в отличие от типичных для аристократок, не прямыми, а слегка вьющимися, как и волосы самого Гхэ: обычный признак низкого происхождения.
   Одежда женщины, однако, говорила о другом. Хотя и лишенное показной роскоши, ее платье было сшито из джеба - ткани, похожей на шелк, но гораздо более редкой и драгоценной, доступной лишь для членов царствующей семьи.
   - Ну? - спросила она, и Гхэ только теперь осознал, что ничего ей не ответил. - Что заставляет тебя прятаться в моей каюте? И что это за вид набедренная повязка и шарф? Какая-нибудь новая мода, о которой я еще не слышала при дворе?
   - Ах, - начал Гхэ, чуть ли не заикаясь, - прости меня, госпожа. Если ты передашь мне мою мантию, я оденусь.
   - Твою мантию?
   - Да. Я не хотел пачкать ее, пока осматривал груз в трюме.
   - Понятно. - Ее взгляд остановился на окутывающем его шею шарфе, и лукавая улыбка на лице женщины слегка увяла, сменившись... жадным интересом? Во всяком случае, глаза ее странно блеснули. - Ты Йэн.
   - Он самый.
   Только император и еще, может быть, Ниас, визирь, знали настоящее имя Гхэ. Легче будет скрыть его от Гана, если рядом не окажется никого, кто может проговориться.
   - Что ж, мы, правда, ожидали, что ты будешь должным образом одет, встречая нас. Я мало обращаю внимания на такие формальности - по крайней мере когда дело касается мужчин, - но благородный Гавиал был бы оскорблен. - Женщина нагнулась, подняла мантию и протянула ее Гхэ. Тот поспешно оделся. Женщина была гибкой и довольно высокой. И молодой.
   - Я ожидал, что прибудет только Гавиал, - хмурясь, сказал Гхэ. Он никак не мог разгадать странного возбуждения, заметного в женщине.
   - Благородный Гавиал мой супруг. Я госпожа Квен Шен.
   - Ох... Мне не сообщили. - Гхэ сделал подходящий к случаю, как он считал, поклон; женщина по крайней мере не рассмеялась. - Ты будешь сопровождать нас? - спросил он, выпрямляясь.
   - Да, конечно. Я не могу позволить мужу разгуливать без присмотра. Скоро прибудут слуги с моими одеждами. Я хотела только увидеть свою каюту.
   - Что ж, - ответил Йэн, - надеюсь, она тебе понравилась.
   - Ах нет. Помещение убогое и тесное, я уже успела его возненавидеть.
   - За исключением дождливых дней ты сможешь находиться в шатре, который для тебя соорудят на палубе. Я видел такие шатры, они гораздо удобнее, чем эти каюты, - заверил ее Гхэ, хотя и считал, что помещения просто роскошны особенно по сравнению со всеми другими, в которых ему случалось жить, и с теми тесными клетушками, что предназначались для солдат.
   - Ну что, сейчас дождя нет. Пойдем на палубу, ты познакомишься с моим супругом.
   - К несчастью, император строго приказал мне не покидать каюты, пока мы не будем уже в дороге. Мне жаль, что приходится причинять неудобства, но господину придется спуститься сюда, чтобы встретиться со мной.
   - Ему это не понравится, хотя спуститься сюда он должен все равно. Он предпочитает, чтобы подчиненные приветствовали его на палубе.
   - Еще раз, - ответил Гхэ, - приношу свои извинения. Но я не могу нарушить приказ императора.
   - Да, конечно, - безразлично откликнулась женщина. Ее настроение переменилось: Гхэ больше не забавлял и не интересовал ее. - Пожалуй, оживилась она, - я присмотрю за сооружением шатра.
   В этот момент раздались тяжелые шаги: кто-то спускался с верхней палубы.
   - Я об этом уже позаботился, - сообщил мужской голос. Гхэ обернулся; на этот раз его не застали врасплох.
   - Благородный Гавиал... - Гхэ поклонился еще ниже, чем он кланялся Квен Шен.
   - Да, и хватит поклонов. Мы товарищи по путешествию, и ты скоро обнаружишь, что на корабле можно обойтись без этих нудных формальностей, неизбежных в городе.
   - Хорошо, господин, - ответил Гхэ, присматриваясь к капитану.
   Он, конечно, кое-что о нем уже знал. Высшая аристократия, близкие родственники Шакунга носили имена, в которых содержался лишь намек на воду. Только мелкая дворцовая сошка, не могущая претендовать на близость к трону, называла своих детей именами жителей Реки. Таким образом, Гхэ знал, что Гавиал, конечно, не член императорской семьи, но все же достаточно знатен: этим придворным давали имена существ, живущих у Реки, но не в воде; к такому знатному семейству, например, принадлежал тот молодой бездельник, что пытался ухаживать за Хизи: "Вез" означало "чайка".
   Гавиал выглядел настоящим капитаном корабля. Он был высок и широкоплеч, лицо его казалось высеченным из гранита, - но гранита, отполированного искусным мастером. Прямые блестящие черные волосы, коротко остриженные, напоминали вороненый шлем. Одет Гавиал был в изысканный желтый саронг и обычную для корабельщика свободную юбку - янтарного цвета, с вытканными на ней синими черепахами. С широкого кожаного пояса свисали ножны меча.
   - Ты Йэн, дипломат, о котором мне сообщил император? Дипломат?..
   - Да, - сдержанно ответил Гхэ. - Меня зовут Йэн.
   - И кого еще мы ждем? Этого ученого, Тема?
   - Гана, господин, - поправил его Гхэ. - Он скоро присоединится к нам.
   - Что ж, будем надеяться, что это и в самом деле случится скоро. Я хотел бы отчалить до темноты.
   - До темноты? Я думал, что мы отправимся в путь на рассвете.
   - Я тоже так думал. - Губы Гавиала сжались в тонкую линию. - Но император приказал, чтобы на этот раз мы не брали с собой никого из жрецов, понимаешь? - Судя по выражению его лица, капитан не сомневался, что Гхэ и впрямь все хорошо понимает.
   - Нет, господин, прости меня, не понимаю. - Этот человек начинал раздражать Гхэ. Он позволил своему взгляду проникнуть в грудь капитана, испытывая желание слегка коснуться душевных нитей, словно струн арфы. Но время для этого еще не наступило. Нужно иметь терпение - ведь он еще многого не знает. Одному события последних дней научили Гхэ: импульсивные действия не всегда самые разумные.
   - Не понимаешь? Ну так вот: каждый корабль должен иметь на борту хотя бы одного жреца, и они уже и так подняли крик из-за того, что никто из них не плывет с нами. Мы должны отчалить до того, как дела примут вовсе скандальный оборот.
   - А-а... - Уж не Ахвен ли стоит за этим, гадал Гхэ. Может быть, они подозревают... Или тут всего лишь обычная мелкая придворная грызня?
   - Так или иначе, я готов отправиться немедленно! - воскликнул Гавиал; в его глубоком голосе звучало нетерпение. - Слишком долго пришлось мне на этот раз быть пленником земли! Мне не терпится снова ощутить под ногами Реку.
   - Сколько же времени прошло после твоего последнего путешествия? полюбопытствовал Йэн.
   - Ох, уже... дай-ка сообразить... - Гавиал, нахмурившись, начал загибать пальцы.
   - Пять лет, - ласково сказала Квен Шен. Она улыбнулась Гхэ, но тому показалось, что на ее лице промелькнуло скрытое злорадство.
   - Неужели так давно? - пробормотал Гавиал. - Да, слишком, слишком давно. - Все еще продолжая сочувствовать себе, он повернулся и поднялся на палубу.
   XIX
   СРАЖЕНИЕ ЗА БАРАБАНОМ
   На рассвете с востока подул ветер, и Хизи погрузилась в него, нашла опору своему усталому телу. Она и так уже клонилась в седле, измученная всем свалившимся на нее за последние сутки, и ветер, полный ароматов шалфея и можжевельника, казался ей подушкой, мягко поддерживающей голову, приглашающей уснуть.
   Возможно, ее тело и лежало недвижно, словно погруженное в глубокий сон, пока она путешествовала в небесах, но отдыха это не принесло. После нападения в екте, после всех обсуждений, после того, как она приняла решение, Хизи и ее спутники не стали терять времени. Они выскользнули из деревни, когда небо еще оставалось простершимся над степью угольно-черным зверем с тысячью горящих глаз. Теперь их от лагеря менгов отделяло уже больше лиги, опасность уменьшилась, и воспоминания о случившемся все крутились и крутились в голове Хизи, пока не превратились в бессмысленную череду форм и цветов. Она замечала важные для путешествия приметы в небе и на земле только по привычке, почти не осознавая их.
   Из пристальных глаз ночи в небесах горел уже только один; остальные спрятались за опустившимися веками посеревшего горизонта; Хизи чувствовала себя все более сонной, мечтала стать такой же холодной далекой спящей звездой. Рассвет разгорался на востоке, расширяя свои владения на куполе неба, золотые и медные облака - глашатаи солнца - предвещали скорое появление своего господина.
   - Что это за звезда? - устало поинтересовалась Хизи, надеясь, что разговор поможет ей разогнать сонливость.
   Братец Конь улыбнулся ей в ответ. Хизи обратила внимание не столько на лукавство, осветившее лицо кочевника, сколько на то, каким старым он выглядел со своей седой щетиной на небритых щеках.
   - Мы называем ее Ючагаг, Охотник.
   - На кого же он охотится?
   Братец Конь махнул рукой в сторону с каждым мгновением все более бледнеющей звезды.
   - На что только он не охотится. Сейчас его добыча - солнце.
   - И удастся Охотнику поймать солнышко?
   - Ну, это ты сама увидишь. Светлый Царь убьет его даже прежде, чем выглянет на небо.
   - Охотник - не самый сообразительный из богов, - добавил Предсказатель Дождя, ехавший впереди, рядом с Тзэмом. Хизи потому и стала смотреть на восток, что мерное покачивание хвоста его коня грозило усыпить ее окончательно.
   - Это верно, - согласился Братец Конь. - Он сидит в засаде, ожидая появления солнца, и каждое утро подбирается к нему все ближе. И всегда солнце его убивает. Охотник никак не может добиться успеха и при этом не учится на ошибках.
   - Но он все еще здесь, хотя остальные звезды уже скрылись, - заметила Хизи. - Сопротивляясь, он живет дольше, чем те, что отступили.
   - Остальные звезды умнее, - ответил Предсказатель Дождя; Хизи показалось, что в его голосе прозвучало еле заметное неодобрение. Может быть, она просто стала мнительной?
   - Но не храбрее, - упрямо возразила Хизи. - И он не убегает от опасности.
   - Я не умею играть в слова, - вмешался Тзэм, оборачиваясь, но недостаточно для того, чтобы Хизи смогла увидеть его лицо. Это были первые слова, которые он произнес после своих рыданий накануне. - Ты же сама решила, что нам следует уехать из деревни.
   - Я никогда не решаю, как поступить, Тзэм, - ответила ему Хизи. Что-то всегда случается, но не потому, что я так решила.
   - Ты не звезда, принцесса, и если тебя утром задуют, как свечу, ты не загоришься снова. Я мало что знаю о духах, которых здешний народ называет богами, - тут тебе известно больше, как всегда. Но по тому, что я слышал, мне кажется, что они неподходящий образец для подражания.
   - Хорошо сказано, - согласился Братец Конь, - хотя должен признаться, что в молодые годы я носил изображение Охотника на щите. Многие молодые менги до сих пор так делают. Охотник отчаянный бог, но молодежь высоко ценит безрассудство.
   - А что ценят старики? - спросил Предсказатель Дождя.
   - Молодых девушек, - ответил Братец Конь. - Если бы теперь у меня был щит, я нарисовал бы на нем красотку.
   Нгангата, ехавший слегка впереди Предсказателя Дождя, обернулся. Его лицо было странного розового цвета в лучах восходящего солнца.
   - Перкар похож на Охотника, - мрачно сказал он. - Во всем. И вы видите, до чего это довело.
   Ветер усилился, чистый и холодный, и на мгновение вымел из рассудка Хизи загромоздившие его обломки мыслей. Ей пришлось почти кричать, чтобы Братец Конь услышал ее:
   - Да, насчет Перкара. Ты сказал, мы поговорим о том, что с ним делать.
   - Потом, когда отдохнем немного.
   - Стоит поторопиться с привалом и отдыхом. Когда я вернулась... перед тем как проснуться в твоем екте, я снова видела то чудовище, которое пожирает жизнь Перкара. Мне кажется, оно побеждает. Если, как ты говоришь, у меня и правда есть сейчас сила, чтобы помочь Перкару, то через несколько дней я уже могу не справиться.
   - Может, и так, - согласился старый менг. - Но сначала расскажи мне обо всем. Как ты прошла сквозь барабан, что случилось потом. На это времени нам хватит.
   Хизи кивнула и принялась рассказывать, стараясь ничего не пропустить, хотя даже свежему ветру не удавалось больше сделать ее ум ясным, а собственный монотонный голос начал усыплять. Рассказ Хизи превратился в путаницу подробностей, и она стала опасаться, что понять что-нибудь окажется невозможным. Небо продолжало светлеть, шар солнца поднялся над горизонтом. Следуя указаниям Братца Коня, путники повернулись спиной к светилу и двинулись почти точно на запад. Вскоре они достигли круглой, как плошка, долины, только с юга и с севера ограниченной далекими холмами. Еще дальше, как лиловые тучи, виднелись горы. Небо стало синим и безоблачным, с земли исчезли последние следы снега.
   Порыв ветра унес последние слова Хизи в бесконечный простор, и Братец Конь долго молча покачивался в седле, обдумывая услышанное. Хизи не торопила его, оглядываясь вокруг.
   Тзэм ехал на лошади, вдвое более приземистой и крепкой, чем ее собственный скакун, но даже для такого коня казался велик; впрочем, выносливое животное несло его, не жалуясь на тяжесть. Тзэм оставался мрачным и ни разу за все время рассказа Хизи о путешествии на гору не оглянулся. Это было даже хорошо: Хизи опасалась того, что могла прочесть на его лице. Нгангата скакал, намного опередив остальных, как всегда, выполняя роль разведчика, и рядом с ним трусил Хин. Лошадь, тянувшую волокушу с бесчувственным телом Перкара, вел Ю-Хан. Нгангата настоял на том, чтобы они взяли с собой и Свирепого Тигра, коня, которого Перкар привел в деревню из своей поездки. После того как Хизи закончила свой рассказ, Предсказатель Дождя отстал от остальных; даже на его орлиных чертах лежала печать усталости. Он вел в поводу двух запасных коней; на них были навьючены шатры и запас продовольствия.
   Семь человек и девять лошадей.
   "На этой равнине мы кажемся муравьями, - подумала Хизи. - Песчинкой в глазу неба".
   Наконец Братец Конь нарушил молчание:
   - С тобой случилось необычное происшествие. Необычное, хочу я сказать, даже для гаана.
   - Мне так и показалось, - признала Хизи. - Но я ничего не знаю об этих вещах.
   - Тебя захватила сила жертвоприношения. Мы всегда заботимся о том, чтобы бог-конь сразу попал к себе домой и не заблудился. Поэтому мы поем песню, которая покажет дорогу духу.
   - Было такое чувство, словно меня несет поток, - сказала Хизи.
   Старик кивнул:
   - Я никогда так не летал. Немногие гааны рискуют по доброй воле попадать на гору. Подобное путешествие слишком опасно.
   - Тогда, может быть, - взорвался Тзэм, так резко поворачиваясь в седле, что голова его бедного коня дернулась в сторону, - тебе следовало предупредить Хизи, прежде чем дать ей такое опасное средство? Или, может быть, ты надеялся, что с ней случится то, что случилось?
   - Я не подумал как следует, - признался Братец Конь, обращаясь скорее к Хизи, чем к Тзэму. - Не подумал. Я никак не предполагал, что ты откроешь озеро без моей помощи... без моего настояния. Мне казалось, что ты этого не хочешь.
   - Какими бы силами она ни обладала, - сказал Тзэм, - Хизи еще очень молода и поддается порывам.
   - Тзэм...
   - Принцесса, я служу тебе много лет. До самого последнего времени мне приходилось защищать тебя не столько от врагов, сколько от тебя самой. У тебя разум ученого - я знаю, что ты гораздо умнее меня, - но иногда тебе не хватает здравого смысла.
   Хизи уже открыла рот для сердитого ответа, но слова замерли у нее на языке: Тзэм был, конечно, прав. Иногда она так погружалась в свои мысли, что не замечала, куда идет. А иногда она, казалось, действовала, вообще не думая, и потом бывала вынуждена часами придумывать оправдания тому, что сделала. Впрочем, такие нравоучения Тзэм читал ей всегда. На самом деле он просто не понимал, что с ней творится.
   Вместо того чтобы резко ему ответить, Хизи только устало кивнула.
   - Во всяком случае, отдохнув, - сказал Братец Конь, - ты должна справиться со всем, что нужно, чтобы помочь Перкару.