Киз Грегори. Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

   Даже во сне боль продолжала терзать Перкара - словно сотни термитов вгрызались ему во внутренности, - хотя и стала более тупой. Юноша лежал на травянистой лужайке высоко в горах. Где-то неподалеку тихо мычала корова. Сон был необыкновенно живым: Перкар улавливал свежий аромат травы, смолистый запах хвои, даже почти забытый дух скота. Юноше отчаянно хотелось, чтобы все это существовало на самом деле, но он понимал, что такое невозможно. Реальна была лишь боль, лишь рана в животе. Все остальное породило его сознание, стараясь сделать смерть более легкой.
   - Да нет, все это настоящее, - заверил его кто-то.
   Перкар повернулся на голос и, несмотря на боль, улыбнулся. Перед ним на ветке сидел самый царственный, самый прекрасный орел, какого он когда-нибудь видел. Его тело было покрыто черными и белыми перьями, а шею окружал отливающий бархатом синий воротник. Безжалостные глаза птицы выдавали в ней воина, хищника.
   - Харка, - обратился к орлу Перкар, - должен сказать, что в этом обличье ты гораздо привлекательнее, чем когда был мечом.
   - Прошло так много долгих лет с тех пор, как я наслаждался подобным телом, чувствовал ветер в крыльях, - ответил орел знакомым голосом Харки. Я ведь почти забыл, знаешь ли, что я такое, пока ты не спросил, как меня зовут. Я забыл, как быть чем-либо, кроме меча.
   - А теперь?
   - Теперь Владыка Леса одел меня в эту плоть. Я смогу провести несколько лет в смертном теле, а потом, наверное, поселюсь на горе. До чего же хорошо будет снова поохотиться на зайцев и лис!
   - Я рад. Я думал, что Чернобог уничтожил тебя совсем.
   - Ничего подобного, хотя, должен признаться, я и подумал, будто погиб: очень уж больно, когда твое тело так разрушают. Однако на самом деле Карак оказал мне услугу - освободил меня. Но все же я очень жалею, что должен тебя покинуть, Перкар, - хочешь верь, хочешь нет, я по-настоящему к тебе привязался.
   Перкар оглядел огромную птицу.
   - Как я уже сказал, - наконец прошептал он, - я рад за тебя. Но мне хотелось бы знать...
   - Что? - живо поинтересовался Харка.
   - Можешь ты рассказать мне, как все случилось? В точности? События происходили так быстро...
   - А-а... - В голосе бога прозвучало что-то, похожее на разочарование. - Конечно. - Орел склонил голову набок. - Карак считал, что только собственная кровь бога-Реки может погубить его, и только у его истоков. Наверное, так оно и было. Но та тварь - тискана, которую бог-Река создал, чтобы найти Хизи, - заключала в себе много душ и много источников крови. Древний правитель Нола, твоя возлюбленная - богиня потока, мелкие боги, всем им когда-то даровал жизнь бог-Река. Это оказалась очень мощная смесь, которая смогла подействовать так же, как и настоящая кровь Рожденных Водой. Смерть тискавы сыграла ту же роль, что была предназначена гибели Хизи: убила и Реку тоже.
   - Ты уверен?
   - Совершенно уверен. Я летал над Рекой и все видел. Смерть бога распространяется вниз по течению. Когда она достигнет моря, от Изменчивого ничего не останется.
   - И Река лишится своего бога. Какая странная мысль!
   - Бога лишится, да, - ответил Харка. - Но не лишится богини.
   Перкар повернулся к нему так резко, что даже во сне боль в ране стала невыносимой.
   - Что?! - задыхаясь и от изумления, и от боли, прошептал он.
   - Ну, ведь среди духов, которых захватил тискава, был один, как нельзя более подходящий для того, чтобы стать повелителем вод.
   - Богиня потока?
   - Кто же еще!
   Перкар откинулся назад и стал смотреть в небо, счастливый, несмотря на приближающуюся смерть.
   - До чего же прекрасен мир! - выдохнул он.
   - О да, и это напоминает мне о цели моего визита: я ведь прилетел не только попрощаться. По правде говоря, не будь ты таким тупым, ты давно бы догадался, зачем я здесь. - Орел соскочил с ветки и придвинулся к Перкару. - Ты ведь вот-вот покинешь этот прекрасный мир - если только не изменил свои взгляды на меня.
   - Насчет чего?
   - Ты не раз проклинал меня за то, что я тебя исцеляю, просил дать тебе умереть. Тебе все еще этого хочется?
   - Но ты же больше не мой меч.
   Птица взмахнула крыльями, словно пробуя ветер.
   - Нет, но я мог бы оказать последнюю услугу другу, если он того хочет.
   Перкар усмехнулся:
   - Замечательно, Харка! Я беру все свои слова назад. Я так рад, что ты вечно мешал мне умереть.
   - Значит ли это, что ты примешь мою помощь? Или, может быть, ты предпочтешь погибнуть героем, прежде чем наделаешь новых ошибок и все начнется заново?
   Перкар сокрушенно покачал головой:
   - Пожалуй, я рискну, если ты предлагаешь это искренне.
   - Конечно, искренне.
   - Тогда я принимаю твою помощь и желаю тебе насладиться доставшейся свободой, Харка. Ты так часто оказывался моим единственным спутником, а я обычно был таким неблагодарным...
   - Уж это точно, - буркнул Харка. - А теперь закрой глаза.
   Перкар подчинился, а когда снова открыл глаза, увидел склонившихся к нему Хизи и Нгангату; оба они держали юношу за руки.
   Боли больше не было.
   - Перкар! - обратилась к нему Хизи.
   - Привет, - сказал он ей и повторил: - Привет! - обращаясь к Нгангате. Ему хотелось сказать больше, признаться, что он чувствует к каждому из них, но бесконечная радость видеть их живыми и здоровыми, сознание, что и сам он будет жить, - всего этого оказалось слишком много для Перкара. Слова превратились во всхлипывания, и когда к ним подошел и Тзэм - он стоял всего в двух шагах, - четверо друзей крепко обнялись, стиснув друг другу руки и хлопая по покрытым кровью плечам. Издали за ними с бесстрастным лицом наблюдал Ю-Хан.
   После нескольких долгих, наполненных чувствами секунд Тзэм наконец практично заметил:
   - Нам бы следовало помыться.
   Никто не усомнился в его правоте. Хизи с облегчением рассмеялась, и остальные присоединились к ней. Может быть, это был не такой уж здоровый смех - в нем слишком явственно звучала истерия, - но все же он был признаком возврата к нормальной жизни.
   Когда снова наступила тишина, Перкар, шатаясь, поднялся на ноги и с помощью Тзэма побрел туда, где лежал Братец Конь. Хин лизал лицо старика, явно удивленный тем, что хозяин так долго не просыпается.
   - Братец Конь велел мне попрощаться за него с тобой, Хин, - из-за плеча Перкара объяснила собаке Хизи. Пес поднял глаза, услышав свое имя, но тут же снова повернулся к Братцу Коню.
   - Прощай, шутсебе, - прошептал Перкар.
   Следующие несколько часов прошли как в тумане, и потом никто не мог их отчетливо вспомнить. Они вынесли тело Братца Коня из Эриквера, обнаружив при этом, что воины Карака исчезли - должно быть, бежали. Перкар не мог их в этом винить: если людям пришлось увидеть хотя бы малую часть того, что происходило внизу, ужас их был понятен.
   Под руководством Ю-Хана они уложили тело Братца Коня на камень, спели поминальные песни, разожгли костер и бросили в него благовония, хоть и немногое могли пожертвовать. Ю-Хан отрезал ухо Гавиала и положил рядом с родичем, чтобы тот принес этот дар богине огня. Когда Ю-Хан стал петь свою собственную прощальную песню, все почтительно отошли в сторону; все же Хизи услышала несколько строк, которые запомнила на всю жизнь.
   И когда быстроногих поставят в ряд,
   И сочтут жеребцов, и сочтут жеребят,
   И красавиц кобыл, что танцуют по кругу,
   Вот тогда, о отец, мы узнаем друг друга.
   Закончив обряд, Ю-Хан отошел от костра, и его место заняла Хизи. На лице старика было такое знакомое ей выражение - казалось, Хизи видит его обычную улыбку. Хин свернулся рядом с хозяином, положив голову тому на ноги; в глазах собаки застыло озадаченное выражение. Хизи опустилась на колени и стала гладить свалявшуюся, грязную шерсть старого пса.
   - Еще он велел передать тебе... - прошептала девочка. - Но ты и так уже знаешь.
   Но все же она передала Хину последние слова Братца Коня, и потом они долго молча сидели рядом.
   Когда опустилась ночь, путники разожгли костер побольше. Никому не хотелось мыться водой Эриквера, поэтому от людей все еще пахло потом, кровью, грязью. Перкар почти не спал и беспокойно ворочался с боку на бок; остальные провели ночь не лучше.
   На рассвете юноша все-таки ненадолго уснул, и во сне ему стало ясно, что же так всех тревожит.
   - Никак не могу поверить, - признался он Хизи, - что Изменчивый мертв, хоть мы и принесли ради этого такие жертвы.
   - Я чувствовала, как он умирает, - ответила девочка, - но тоже никак не могу поверить в его смерть.
   - Значит, есть еще одно дело, которое мы должны совершить, прежде чем покинем Балат.
   Хизи неохотно кивнула:
   - Да. Еще одно последнее дело.
   XXXIX
   БОГИНЯ
   Перкар осторожно ступал по неровным красным камням, хотя спуск в ущелье не казался ни особенно крутым, ни опасным. Но после всего, что выпало им на долю, и к тому же потратив большую часть дня на поиски тропы, ведущей вниз по крутым утесам, он не хотел споткнуться и сломать руку или шею.
   Внизу стремительный поток разбивался на миллионы брызг, которые яркие солнечные лучи превращали в облако мелких бриллиантов; необыкновенно приятная влажная прохлада сменила сухой воздух.
   - Все-таки это правда, - крикнул Перкар своим спутникам, все еще стоящим на краю ущелья. - Самая настоящая правда! Это не тот Изменчивый, которого я знал раньше.
   - Ничего общего, - согласился Нгангата.
   Хизи почувствовала, как ее постепенно отпускает напряжение. Чешуйка на руке совсем не откликалась на близость реки, да и колдовское зрение ничего не говорило. Перед ней была просто вода, текущая по узкому ущелью со склонами из красного и желтого камня.
   - Трудно себе представить, что этот узкий поток и есть река, - сказала она.
   - Как раз здесь я впервые увидел бога-Реку, - ответил ей Перкар. Здесь началось мое путешествие к тебе - наше путешествие, - поправился он, взглянув на догнавшего его Нгангату, и хлопнул полуальву по плечу. Спускайся сюда, - крикнул он Хизи.
   - Разве ты не предпочел бы, чтобы я осталась наверху?
   - Нет. Я предпочитаю, чтобы ты была рядом со мной, - ответил юноша и протянул руку, чтобы помочь девочке спуститься.
   Лишь несколько раз поскользнувшись, все благополучно добрались до дна ущелья, - даже Тзэм, хотя он, как заметила Хизи, с опаской оглядывался назад должно быть, заранее сокрушаясь по поводу необходимости лезть наверх.
   - Раньше я чувствовал только его ледяной холод и ненасытный голод, начал Перкар, - а теперь...
   - Теперь здесь чувствуется присутствие кого-то живого, - закончил за него Нгангата.
   Перкар кивнул и с чувством внезапного смущения замедлил шаги, дойдя до узкого каменистого пляжа. Все же, преодолев неловкость, он достал из небольшого мешочка на поясе горсть цветочных лепестков и высыпал их в тихую заводь у берега, потом прокашлялся и запел, сначала робко, но постепенно все более уверенно и громко:
   Кто я? Богиня потока, Богиня речная.
   Косы мои серебрятся, с холмов сбегая.
   Долгие руки в долины я простираю.
   В водном чертоге живу, веков не считая.
   Вечно живые бегут мои ясные воды,
   Тихо бессчетные миги слагаются в годы.
   Перкар пел и пел песню богини потока, которой она научила отца его отца много, много лет назад. Когда он пел эту песню раньше, он обращался к тихой речке, протекающей по пастбищам его клана, узкому потоку, который почти можно было перепрыгнуть. Здесь же стук камней, перекатываемых на быстрине, почти отбивал для него ритм, и вдруг новые слова без всяких усилий потекли с его языка: Перкар пел строфы песни богини потока, которых никогда раньше не существовало. А потом - Перкар и не заметил, как перестал петь, - песня стала звучать, словно напеваемая быстрыми струями, из глубин поднялась голова, длинные черные пряди волос рассыпались по волнам, и древние янтарные глаза молодой женщины с юмором взглянули на Перкара.
   Однажды юноша смертный пришел к потоку,
   Мать его Дубом звала, чтобы рос высоким.
   Звал его Дубом отец, чтобы рос упорным,
   Юноша смертный пришел к моим водам полным.
   Рос, как репейник в поле, собирая силы,
   И полюбил он меня, и стал моим милым.
   Перкар чувствовал все большее смущение - богиня рассказывала историю, которую теперь уже все знали. Песня говорила о его наивности, о ее гневе, о смерти. Но закончила богиня так:
   И вот я теку, и на солнце блистают воды,
   Но ныне - уже не так, как в былые годы:
   Боле жестокий Старик меня не сжирает.
   Болью моею бег свой не ускоряет.
   Глупой мужскою отвагой была спасена я,
   Мне избавителем стала любовь земная.
   И вот я теку и теку, спокойно и гордо,
   И с каждым годом - прекрасней, чем в прошлые годы.
   И более не страшны мне мороз да стужа,
   И ныне зима да осень - весны не хуже.
   С последним словом богиня поднялась из воды, более величественная, чем когда-нибудь раньше, и Перкар сам не заметил, как преклонил колени.
   Богиня приблизилась и шутливо взъерошила его волосы.
   - Встань, глупый мальчик, - пожурила она Перкара. - Мы с тобой слишком близко знакомы для таких церемоний.
   - Да, но... - начал юноша, но только беспомощно пожал плечами. Однако богиня заглянула ему в глаза, и тогда Перкар нашел нужные слова: - Такой чести я не заслуживаю - стать куплетом твоей песни.
   Богиня рассмеялась - тем самым серебристым мелодичным смехом, который он услышал в первый раз... Казалось, с тех пор прошли века.
   - То, чего ты заслуживаешь, не имеет никакого отношения к моей песне, - ответила она. - Изменчивый - тоже ее куплет, а уж его имя никогда не стоило того, чтобы быть упомянутым. Но так слагают свои песни боги и богини. Ты - часть моей истории, Перкар, часть, которой я дорожу. В конце концов, это твоя любовь положила конец моим страданиям и дала мне все это. - Она широко развела руки, словно обнимая весело текущие воды.
   Перкар откровенно взглянул в глаза богине.
   - Давным-давно ты велела мне не быть мальчишкой, мечтающим о невозможном. Но я так тебя любил - и я был так глуп! Я был готов ради тебя на что угодно - кроме одного: прислушаться к твоим предостережениям. Однако своей цели я в конце концов добился - твоя песня говорит, что моя любовь тебя спасла. Но, богиня, позволь мне сказать тебе правду: все это я совершил не из любви к тебе.
   Она улыбнулась еще шире и обвела взглядом Нгангату, Тзэма, Ю-Хана и Хизи.
   - До чего же он временами бывает глупым, правда? - вздохнула богиня и взглянула на Перкара с шутливым отчаянием. Потом она поманила Хизи.
   Девочка робко сделала шаг вперед. Богиня потока была прекраснее любой когда-либо виденной ею женщины. Раньше история Перкара казалась ясной, однако теперь девочка поняла, что не все так просто. Раньше она лишь рассудком осознавала, что поступки Перкара - дань его любви к богине, теперь же, когда Хизи увидела ее, услышала ее голос, все внезапно переменилось. На сердце у Хизи стало тяжело, когда она вспомнила собственную неуклюжую тень на полу дамакуты "Шелду". Все же она приблизилась к богине; к некоторому удивлению Хизи, та взяла ее за руку. Кожа водяной красавицы была холодной и влажной, но вполне человеческой.
   Хизи удивилась еще больше, когда богиня соединила ее руку и руку Перкара.
   - Я никогда не говорила, что это любовь ко мне стала причиной гибели Изменчивого и принесла мне свободу, - объяснила богиня. - Я говорила только о любви смертного: твоей любви, Перкар, к своему народу, к своим друзьям, к этой девочке. Такова любовь мужчины, милый мой, и именно она освободила меня.
   - Тебя я люблю тоже, - ответил Перкар.
   - Конечно. Как могло бы быть иначе? Но теперь ты понимаешь, о чем я говорила тебе тогда, давным-давно.
   - Пожалуй. Я больше не мечтаю сделать тебя своей женой, если ты это имеешь в виду.
   Богиня только улыбнулась ему и повернулась к Хизи.
   - Дитя, у меня есть для тебя подарок.
   - Для меня?
   Рядом с богиней вверх взметнулась колонна воды; из нее появилась призрачная, гораздо менее материальная, чем сама богиня, но вполне узнаваемая фигура.
   - Ган! - воскликнула Хизи.
   - Более или менее, - ответил призрак отрывисто, но на суровом лице его расцвела улыбка. - Изменившийся, но неизменный. Представь себе, что ты прожевала кусок мяса, а хрящи выплюнула, - так вот, я, наверное, по большей части состою из хрящей.
   - Ган! - Хизи снова заплакала, хотя еще недавно думала, что ни соли, ни воды в ней больше не осталось.
   - Перестань, дитя. Ты же знаешь, как я не люблю подобные выходки.
   - Вот как? - ответила Хизи, вытирая слезы с глаз. - Я ведь прочла твое письмо, которое ты переслал с менгами. То самое, где ты пишешь, что любишь меня как дочь.
   - Да, да, - досадливо перебил ее Ган. - Старики иногда пишут подобные сентиментальности. - Взгляд его смягчился. - К тому же я, пожалуй, именно так и чувствую.
   - Что же теперь будет с библиотекой? - спросила Хизи и добавила шепотом - ослепительная вспышка предчувствия чуть не испугала ее: - И с Нолом?
   Ган пожал плечами:
   - Библиотека была всей моей жизнью, но теперь меня почему-то радует, что свои последние дни я провел не в ней. Книги останутся, и всегда найдется кто-нибудь, чтобы их читать. Кто-нибудь вроде нас с тобой, по крайней мере в каждом поколении или двух. Книги дождутся читателей, как они дождались тебя. А что касается Нола - кто знает?
   - Мне там поклоняться не будут, - вмешалась богиня. - Я этого не потерплю: обряды доставляют мне не удовольствие, а боль. Но я не причиню Нолу вреда, хотя этот город построил Изменчивый. Человеческие существа способны меняться: это самая замечательная, может быть, единственная замечательная черта твоих родичей. Со временем они станут не менее счастливы без Реки, чем были, когда их бог еще существовал.
   Ган улыбнулся:
   - Интересное это окажется время - ближайшие несколько лет. Я собираюсь наблюдать за событиями.
   - Наблюдать?
   - Богиня милостиво согласилась отнести то, что от меня осталось, вниз по течению.
   Богиня согласно кивнула:
   - В отличие от Изменчивого, я не испытываю желания течь по необитаемым землям. Я чувствую себя более уютно, когда у меня есть соседи: боги-лягушки, боги-цапли, владыки болот. Может быть, твой старый учитель захочет занять одно из свободных мест - ручей, поле, гору. Я и других приглашу тоже.
   - А кто... - Перкар нахмурился и начал снова: - Что станет с потоком, где ты так долго жила?
   - О, об этом я уже позаботилась, - ответила богиня. - Там теперь новая обитательница. Дари ей цветы, как ты дарил мне. - Она загадочно и немного печально улыбнулась, приблизилась к Перкару и очень тихо проговорила: Прощай, любовь моя. Я стала такой большой, и для меня это еще непривычно. Я еще не добежала до устья, и часть Изменчивого еще жива, хотя я все больше и больше уничтожаю его с каждым мгновением. Но может случиться, что, когда я займу все русло, я задремлю, а когда проснусь, увижу уже твоих правнуков, а не тебя. Может быть, мы никогда больше не будем разговаривать так, как сейчас. Но знай: из всех смертных, которых я любила, ты - самый мне милый и самый несносный. Ты заставил меня стать менее богиней и более человеком, чем думаешь. Прощай. - Она отвернулась от юноши.
   - Прощай, богиня, - ответил Перкар, безуспешно стараясь заставить свой голос не дрожать.
   - Прощай и ты, Хизи, - сказал Ган; как и богиня, он начал растворяться в воде, из которой возник. - Может быть, ты как-нибудь принесешь в дар моему духу благовония.
   Старик и богиня исчезли. Пятеро смертных некоторое время смотрели, как играют речные струи, потом Тзэм прочистил горло.
   - Э-э...
   - Что, Тзэм? - спросила Хизи.
   - Как ты думаешь, не будет ли непочтительным, если мы тут искупаемся?
   Как ни странно, первым расхохотался Перкар. Здесь их ждала радость, почти ликование - совсем не то, что в Эриквере.
   - Мне купание не помешает, - сказал он, отсмеявшись. - Так что я одобряю такую мысль и не думаю, что богиня стала бы возражать.
   После купания путники снова вскарабкались по склону; Перкар и Нгангата отправились на охоту и вернулись с тушей небольшой антилопы. Пока их не было, Ю-Хан, Хизи и Тзэм развели костер. На нем пожарили мясо, а потом, слизывая с пальцев жир, все сидели вокруг костра, глядя на закат.
   - Ну и что теперь? - спросил Тзэм. - Что мы будем теперь делать?
   - Мы вернемся к моему народу, - ответил Перкар. - Мы расскажем о новом договоре с Владыкой Леса, о тех долинах, что он отдал под пастбища.
   - Тогда война закончится? - хрипло спросил Ю-Хан.
   Перкар озабоченно взглянул на менга.
   - Я знаю, многие твои соплеменники погибли, - тихо сказал он. Немногого стоят мои слова о том, как я о них сожалею.
   - Они были воинами, - ответил Ю-Хан. - Они сами пошли на смерть, сами выбрали свою судьбу. Ноя хочу быть уверен - после того, как мы даже помогали тебе против своих родичей, - что оно того стоило.
   - Оно того стоило, - ответил ему Нгангата. - Война закончится. Соплеменники Перкара много говорят о сражениях и славе, но на самом деле в душе они мечтают мирно пасти своих коров. А на землях, которые они отвоевали у твоего народа, мира они никогда бы не знали.
   - Это так, - согласился Ю-Хан. - За степи, где пасутся наши кони, мы будем сражаться до последнего человека.
   - И мы это знаем, - заверил менга Перкар. - Только отчаяние заставило моих сородичей напасть на твой народ. Теперь же мы можем мирно осваивать земли, лучше всего подходящие для пастбищ. Возвращайся к своим, мой друг, и сообщи им, что войне - конец.
   - Я рад этому. Мой дядя тоже порадовался бы.
   - Твой дядя был хороший человек, великий человек. Я скорблю, что его постигла такая участь.
   Ю-Хан слабо улыбнулся:
   - Он знал, что скоро умрет. Он знал, что, как только покинет свой остров, погибнет. Ему было видение.
   - Тогда почему... - начала Хизи.
   - Он был стар, но оставался мужчиной, - объяснил Ю-Хан. - И менгом. Проживи он еще долго, он мог этого лишиться, стать еще одним вьюком, которые возит с собой клан. Мы заботились бы о нем, потому что он был нам дорог, но ему самому такая жизнь была бы ненавистна. Он увидел перед собой дорогу, которая вела его к смерти, но и обещала много славы, много песен.
   - Пираку, - прошептал Перкар.
   - Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. - Ю-Хан смущенно потупился. - Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.
   - Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, - ответил ему Нгангата. - И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.
   - Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.
   - Наверняка.
   - Что бы ни случилось, мы будем его помнить, - пообещал Перкар. - И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, - как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.
   - Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, - покачал головой Ю-Хан. - Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь... дружелюбнее.
   - Когда ты отправляешься?
   - Пожалуй, утром.
   - Это будет долгое и одинокое путешествие, - сказал Нгангата.
   Ю-Хан пожал плечами:
   - Я буду не один. Со мной ведь мой родич. - Он кивнул на своего коня, Хууена.
   - Конечно. Но нам будет тебя не хватать, - сказал Перкар.
   - Как и мне - вас.
   Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.
   ЭПИЛОГ
   РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА
   Теплый дух черного воти - восхитительный запах - коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда: гордость, радость, любовь и превыше всего - надежду: радостное чувство, что жизнь его только начинается, что великие свершения ждут в раскинувшемся перед ним мире. Неужели солнечный свет мог быть таким золотым, таким ничем не омраченным?
   Это было лишь пять лет назад. Сейчас наступила пятая годовщина обряда посвящения его в мужчины, дня, когда отец так нещадно избил его при всех, когда он получил свой первый меч.
   - Пей, сын, - поторопил Перкара отец. - Ты дома уже больше года: прошло достаточно времени. Забудь о своем трауре и пей.
   Но все же Перкар колебался. Запах был таким соблазнительным... Что сказал он Караку много месяцев назад? "Ты превратил меня в призрак, способный наслаждаться лишь запахом, но который никогда уже не ощутит вкуса..."
   Что-то вроде этого. Перкар скупо улыбнулся и поднял чашу, приветствуя отца. Он никогда раньше не думал о Шири как о старике, но сейчас отец показался ему старым. За те два года, что Перкар отсутствовал, тот состарился лет на десять. Волосы его наполовину поседели, глаза окружили морщины печали и страданий.
   - За твое Пираку, отец, - сказал Перкар и отхлебнул из маленькой чаши. Напиток, казалось, ударил ему в голову, наполнив ее сладким дымом; потом Перкар с удовольствием почувствовал, как воти пламенной струей наполняет его живот.
   - За твое Пираку, сын, - ответил отец и осушил свою чашу. Потом он наполнил оба сосуда снова.
   - Может быть, я теперь снова обрел плоть, - пробормотал Перкар, и на этот раз его улыбка стала искренней.
   - Что ты хочешь сказать? - удивился отец.
   - Ничего, - покачал головой Перкар. - Что-то, что лучше забыть.
   Шири взглянул на него своими серыми, как сталь, глазами и печально улыбнулся: