Киз Грегори. Духи Великой реки (Дети Великой реки - 2)

   - Нечего играть со мной в эти игры.
   Карак наклонился вперед так, что Харка рассек его кожу; показалась кровь. Она была золотого цвета, и это рассеяло последние сомнения Перкара насчет того, кто стоит перед ним.
   - Разве не так? - повторил Карак.
   - Так, - ответил Перкар сквозь зубы.
   - Вы хотели раздобыть оружие. Мечи были привязаны к ее крови, а она сама - к пещере. Единственный путь завладеть мечами был убить ее.
   - Я предпочел бы не делать этого.
   - Ты, может быть, и предпочел бы. А вот твой друг Апад думал иначе. Ведь ты был предводителем, он чувствовал себя трусом и хотел доказать тебе, что это не так. Апад дал тебе то, чего ты хотел, мальчик.
   - И ты убил его.
   - Это была война. Я повиновался моему повелителю, Владыке Леса. Я мог бы тебе напомнить, кстати, что именно неповиновение своему предводителю и привело ко всем твоим бедам. Апад напал на меня и умер как воин, а не как трус и убийца. И он нанес заметный урон свите Охотницы, прежде чем испустил дух. Разве искатель Пираку может желать лучшей смерти? Разве мог он отличиться больше?
   Перкар искал ответ, но язык его казался неуклюжим и неспособным отразить словесное нападение Ворона.
   - Ты все переиначиваешь... - начал он, но Чернобог покачал головой.
   - Погоди, - продолжал он, - есть ведь еще преступления, которых ты не назвал. Позволь мне сделать это за тебя. Я дал тебе возможность выжить после того, как с тобой расправилась Охотница. Я оставил тебя среди павших, чтобы Харка излечил твои раны. Я дал тебе лодку, чтобы ты мог отправиться по водам Изменчивого, хотя рисковал при этом благосклонностью и бога-Реки, и собственного господина, да и жизнью тоже. Я уговорил и подкупил Братца Коня, чтобы он помог Нгангате найти тебя, и сообщил ему, где и когда тебя искать. Да и вот только что я прикончил лучника, который мог застрелить твоего друга. Убьешь ли ты меня и за эти преступления тоже, или сначала убьешь, а потом поблагодаришь - если рассматривать мои деяния в том порядке, как я их перечислил?
   Карак полуприкрыл глаза, и в этот момент, хоть и сохранял человеческий облик, стал очень похож на птицу.
   - И если уж ты не собираешься поблагодарить меня, - бросил он, неужели тебе совсем не интересно узнать, почему мне вздумалось следовать за каким-то глупым человечишкой через полмира, чтобы помочь ему? Неужели даже это не удивляет тебя, Перкар? Если так, ты просто болван. Давай, нанеси мне удар своим мечом, и мы посмотрим, кто сильнее, Харка или я.
   "Ответ на этот вопрос мне и так известен, - сказал Харка. - Убери меня в ножны, идиот".
   Перкар не обратил внимания на слова меча.
   - Ну так скажи мне. Объясни, почему ты все это делал.
   - Может быть, и расскажу, - голос бога-Ворона снова стал мягким, когда ты уберешь оружие, Перкар. Может быть, я даже научу тебя, как все исправить. Все, все исправить.
   - Ты имеешь в виду войну с менгами? И мой народ?
   - И это тоже. Все.
   Стиснув зубы, Перкар медленно и неохотно убрал Харку в ножны. Лук Нгангаты скрипнул, когда тот ослабил тетиву.
   - Разбивайте лагерь, - распорядился Карак. - Я схожу за своим конем.
   - В опасные игры ты играешь, - сказал Нгангата, когда Чернобог двинулся туда, откуда пришел.
   - Это не игра, Нгангата. Ты же знаешь.
   - Знаю.
   - И не забывай свой собственный совет, друг мой, - сказал Перкар.
   - Какой совет?
   - Насчет героев. Мои сражения - не твои сражения. Когда я испытываю судьбу, тебе следует уйти.
   - Верно, - согласился Нгангата. - Следует. Но пока тебе не вздумалось испытывать судьбу снова, не соберешь ли ты дров для костра? Я тем временем выясню, жив ли еще наш друг. - Он показал на скорчившегося воина-менга.
   - Что нам с ним делать? - пробормотал Перкар.
   - Это зависит от многого. Но сначала нужно узнать, почему они на нас напали.
   - Может быть, им известно, что мой и их народы воюют. Может быть, они просто хотели украсить нашими скальпами свои екты.
   - Может быть, - согласился Нгангата. - Но разве ты не слышал, что они вопили, нападая на нас?
   - Я вообще не помню никаких воплей.
   - Они называли нас "шез". Шез - демоны, приносящие болезнь. Это не просто обычное оскорбление.
   - Ох... - Перкар смотрел, как Нгангата опустился на колени рядом с раненым. Воин был жив, хотя дыхание его стало еле заметным. Перкар вернулся на берег речки в поисках сушняка, стараясь не дать чувствам заглушить голос рассудка. Что может Карак - или Чернобог, каково бы ни было его истинное имя, - предложить, чтобы все поправить? Ворон был красноречив и умен, способен даже абсурдные вещи заставить казаться реальными. Но было в его словах что-то, что прозвучало неоспоримой правдой. С чего бы Караку заботиться о нем, Перкаре? Ворон изменил его судьбу - по крайней мере дал ему средства для того, чтобы самому изменить ее и следовать по определенному пути. Почему бог питает к нему такой интерес?
   Перкар оглянулся и увидел, что Ворон ведет коня туда, где Нгангата все еще осматривал раненого. Перкар двинулся дальше в чащу деревьев, стараясь припомнить, пока собирал дрова, все, что знает о Караке.
   Нгангата указал ему на то, что Карак - одно из воплощений Владыки Леса. Владыка Леса представал и в других воплощениях - Охотницы, например, или того огромного одноглазого существа, которое вело переговоры с Капакой, - но Карак казался наиболее странной, наиболее своевольной из этих аватар. И о самом Караке говорили как о двойственном божестве - Вороне и Вороне. Ворона была алчной, злопамятной обманщицей, наслаждающейся причиненными страданиями. Ворон же... В песнях Ворон представал великим богом, который в изначальные времена придал миру его теперешний вид. Некоторые говорили, что это он добыл грязь из-под вод - ту грязь, из которой и был создан мир. Другие утверждали, что Ворон похитил солнце у могущественного демона и отправил его сиять в небесах. Перкар не особенно прислушивался ко всем этим сказаниям; деяния бога-Ворона, столь далекие и во времени, и в пространстве, никогда не казались его соплеменникам такими же важными, как отношения с богами, которых они знали, - теми, что жили на пастбищах, в полях, в лесу, и уж конечно, в речке.
   И вот теперь он будет сидеть у костра с богом, который, возможно, создал мир, а вспомнить, какие истории о нем правдивы, а какие только и рассказывают, чтобы развлечь детишек долгими зимними вечерами, никак не удается.
   - Расскажи мне про Карака, Харка, - попросил Перкар. "Про Карака или про Чернобога?"
   - Разве это не одно и то же?
   "По большей части. Но разные имена всегда связаны с различиями".
   - Он в самом деле создал мир?
   "Я при этом не присутствовал".
   - Не уклоняйся от ответа.
   "Мир никто не создал. Но я думаю, что Ворон и в самом деле создал сушу".
   - Не могу в такое поверить.
   "Почему это так важно? Какое отношение это имеет к настоящему?"
   Перкар вздохнул:
   - Не знаю. Просто мне... Что ему от меня нужно?
   "Думаю, он сам скоро тебе расскажет, - ответил Харка. - Только будь внимателен. Запоминай все, что он будет говорить, чтобы потом обдумать. Благодаря Ворону случаются разные события. Он - хитрость Владыки Леса, его разум, его рука. Он творит и разрушает. Ворона всегда норовит исказить приказы Владыки Леса, превратить их во что-то другое, и даже когда Ворона и Ворон согласны друг с другом, Ворона действует предательством, обманом, крючкотворством. Однако, как говорят, если ты слушаешь внимательно - очень внимательно, - то можешь услышать подсказку Ворона, как провести Ворону".
   - В этом же нет смысла!
   "Очень даже есть. Тебе самому случалось так поступать - придумывать оправдания действиям, которые, как тебе было известно, совершать не следовало. Вот, например, когда ты должен был пересчитать коров - отец велел тебе это сделать, - ты находил себе всякие дела, так что на коров времени уже не оставалось".
   - Это же совсем разные вещи, - пробормотал Перкар с сомнением. - Но я обдумаю твои слова.
   К этому времени он уже набрал охапку хвороста и, хоть опасения и не оставили его, повернул туда, где ждали Нгангата и Карак.
   Перкар молча разжег костер; Нгангата тем временем занялся шатром. Менгский воин пришел в себя и теперь смотрел на них со смесью обреченности и вялой враждебности, Карак просто сидел рядом, наблюдая за людьми. Перкар решил, что если бог и заговорит, то сам выберет момент для разговора; уж он, во всяком случае, просить об этом не станет.
   - Как тебя зовут? - поинтересовался юноша, обращаясь к воину.
   Менг прищурился:
   - Ты мне не друг и не родич.
   - Так я и не спрашиваю твое имя, - настаивал Перкар. - Нужно же как-то к тебе обращаться.
   Человек мрачно смотрел на него еще секунду.
   - Дай мне напиться, и я скажу тебе, как меня называть.
   Перкар молча протянул ему мех с водой. Воин жадно напился.
   - Нога болит? - спросил Перкар.
   - Болит. - Воин сделал еще глоток, потом кинул мех Перкару; тот ловко его поймал.
   - Можешь звать меня Удачливый Вор.
   - Удачливый Вор, - повторил Перкар. - Прекрасно. Удачливый Вор, почему вы на нас напали?
   - Чтобы убить, - презрительно усмехнулся менг. Сидевший у костра Чернобог хмыкнул.
   - Ну так это вам не удалось, - поддразнил его Перкар.
   - Да. Потому что мы не верили, - с горечью ответил воин. - Мы думали, гаан преувеличивает.
   - Шаман?
   - Он увидел вас в видении и сказал, что вы болезнь нашей земли. Сказал, что из-за вас мы воюем со скотоводами.
   - Что? - вздрогнул Перкар.
   - Да, и еще он сказал, что вы - демоны; только пением и барабанным боем можно вас убить, только если сражаться с вами вместе с богами. - Воин посмотрел на тело своего товарища и на останки коня. - Нам следовало послушать его, но мы хотели добыть ваши скальпы. Мы были глупцами.
   - Вы охотились на нас, именно на нас? - продолжал расспросы Перкар, хмурясь и тыча палкой в костер, чтобы не встречаться с обвиняющим взглядом воина.
   - Лесовик и скотовод, вместе едущие к потоку. Так увидел вас гаан в своем видении.
   - Увидел нас в видении, - мрачно повторил Перкар. Чернобог пошевелился и придвинулся ближе к огню.
   Нгангата, закончив устанавливать шатер, тоже присоединился к ним.
   - Вот видишь, - сказал Чернобог, - у тебя много врагов, Перкар. Врагов, о которых ты даже не знаешь. Тебе нужен мой совет.
   - А что знаешь обо всем этом ты? - бросил юноша.
   - У племени менгов, живущих на западе, есть шаман. Ему было послано видение, и теперь он жаждет твоей смерти.
   - Кем послано? Каким богом? Тобой? - рявкнул Перкар.
   - О нет, - ответил Ворон. - Видение наслал другой твой дружок Изменчивый.
   - Изменчивый, - мягко вмешался Нгангата, - не настолько хитер.
   - Ну конечно, ты знаешь о богах больше моего. И уж Изменчивого знаешь лучше, чем я, его брат, - ехидно усмехнулся Ворон. - Послушай-ка меня. Все, что было известно вам, изменилось, - годы-то идут. Когда-то Изменчивый был самым умным из нас; когда-то он был глупее любого животного. Теперь же он пробудился достаточно для того, чтобы посылать сны шаману. И делать другие дела тоже.
   - Почему? И почему он заставляет их убить Нгангату и меня?
   - Ну, это-то просто, - ответил Чернобог злорадно. - Он знает, что у тебя есть средство уничтожить его.
   VI
   СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
   Гхэ остановился у двери библиотеки и снова ощупал шею, где под высоким воротником скрывался выпуклый шрам; он надеялся, что никто не сочтет его одежду подозрительной. Высокие воротники во дворце то входили в моду, то рассматривались как признак дурного вкуса. Сейчас они не пользовались признанием, но ведь он считается Йэном, сыном купца, ставшим инженером при храме. Дети купцов были известны тем, что очень стремились следовать моде, но не особенно преуспевали в этом.
   Гхэ также перебрал воспоминания, восстанавливая свой вымышленный жизненный путь, стараясь вспомнить все, что делал и говорил. Будет неловко и даже опасно, если Ган поймает его на лжи. По счастью, ему нечасто приходилось разговаривать с самим Ганом - обычно он обращался к нему через Хизи. Чего он не знал, так это как много Хизи рассказала своему учителю про Йэна.
   Поэтому он продолжал медлить у арки, ведущей в библиотеку, заглядывая в темные уголки своей памяти, воссоздавая Йэна. У него должен быть мягкий выговор уроженца побережья, четко произносящего все слоги, - хоть и отличающийся от родной для Гхэ манеры глотать концы слов и прищелкивать на шипящих, но достаточно знакомый, чтобы с легкостью его имитировать. Предполагалось, что его отец отправляет товары вверх по Реке, а сам он любитель экзотики. Легкая улыбка оживила мрачное лицо Гхэ, когда он вспомнил маленькую менгскую статуэтку, подаренную Хизи, и сочиненную им историю приобретения статуэтки его отцом. Хизи обожала безделушку - до чего же хорошо он это помнит! Выросшая во дворце, полном сокровищ и слуг, она буквально расцвела от удовольствия при виде кусочка меди, отлитого в форме лошади с женским торсом. Что она почувствовала бы, если бы узнала: он взял статуэтку в жилище мелкого князька из Болотных Царств после того, как покончил с этим излишне честолюбивым выскочкой?
   В галерее становилось все более многолюдно по мере того, как приближался час утренних омовений. Пестро разряженные аристократы, робкие служанки, телохранители, строго одетые советники сновали по всем проходам дворца. Они собирались повсюду в залах с фонтанами, обращаясь с молениями к Реке, посетившей резиденцию императора.
   Гхэ понимал: ему следовало бы уйти отсюда. Совсем не годится, чтобы кто-нибудь - например, один из жрецов - его узнал, особенно теперь, когда служители храма Ахвен - те, кто расследует таинственные происшествия, наверняка начеку после исчезновения некоего аристократа, того, в чьи одежды был облачен теперь Гхэ. Жрецы храма Ахвен часто, как и он сам, были джик. Нет, лучше избегать общества.
   Поэтому, хотя и не уверенный в своей готовности, Гхэ вошел в библиотеку, куда немногие решались заглядывать.
   Как ему и помнилось, библиотека подавляла. От полок красного дерева отражались, растекаясь по комнате, как сливки, добавленные в кофе, солнечные лучи, проникающие сквозь толстые стекла окон в потолке. Гхэ не мог избавиться от впечатления, будто стены увешаны гобеленами, сотканными из тел гигантских многоножек, - каждый сегмент их хитиновых тел был переплетом книги. Это ощущение усугублялось тем, что большинство обложек были черного или коричневого цвета. Те немногие переплеты, которые выделялись желтой, винно-красной или глубокой синей окраской, только наводили на мысль, что эти огромные насекомые к тому же еще и ядовиты. Ряды книг окружали ковер посередине комнаты, на котором стояло несколько низких столов, окруженных подушками для сидения. В глубине помещения стеллажи уходили в сумрачный лабиринт с узкими проходами, который Хизи называла Путаницей. Гхэ вспомнил, как легко скользила она мимо бесконечных полок, выбирая для "Йэна" то одну, то другую книгу. Сначала он только притворялся, что внимательно слушает ее разговоры про "указатель" и то, в каком порядке расставлены книги. Постепенно, однако, он почувствовал, что заразился ее увлеченностью: знание являлось оружием, и у Хизи оказался целый арсенал, которым она была готова поделиться. Теперь он запоздало гадал: не с помощью ли этого арсенала она победила его? Что Хизи воспользовалась почерпнутыми в библиотеке знаниями для бегства из города, казалось несомненным. Но не удалось ли ей каким-то образом найти на страницах книг и того бледнолицего незнакомца со сверхъестественным оружием? Не вызвала ли она его, как демона, из какого-нибудь тома?
   Стол Гана стоял в сторонке, и сам старик сидел за ним, не то переписывая, не то составляя аннотацию к толстой книге. Янтарного цвета мантия подчеркивала странный пергаментно-желтый цвет его кожи, так что библиотекарь казался такой же частью комнаты, как наполняющие ее древние рукописи. Суровые темные морщины прочерчивали плоть словно вырубленного топором лица. Не особенно приятный человек, вспомнил Гхэ. Впервые повстречав Гана, он увидел во сне, как вонзает ему в сердце нож. Потом джик решил, что старик храбр, но так никогда и не стал ему симпатизировать.
   Хотя Гхэ был единственным другим человеком в библиотеке, Ган так и не обратил внимания на его присутствие, не поднял глаз от работы.
   Гхэ робко, как подобало Йэну, приблизился к старику. Тот продолжал писать; сложные красивые буквы стекали с его пера на бумагу с поразительной скоростью. Гхэ откашлялся.
   Теперь Ган на него взглянул. Глаза старика раздраженно укололи молодого человека из-под черного тюрбана, скрывающего лысину.
   - Да? - сварливо проворчал он.
   - Э-э... - начал Гхэ, внезапно осознав, что его смущение не такое уж и напускное, - благородный Ган, может быть, ты помнишь меня. Я...
   - Я знаю, кто ты такой, - бросил Ган.
   На какой-то момент Гхэ ощутил укол чего-то похожего на страх. Взгляд старика, казалось, сорвал с него вышитый воротник и обнажил шею, обнажил его истинную натуру. Гхэ особенно остро осознал, как же многого он не помнит. Знает ли Ган о том, что Гхэ - джик?
   - И уверен, что ты помнишь, где найти твои книги про арки и водостоки, - продолжал старик, - так зачем беспокоить меня?
   Облегчение захлестнуло Гхэ всего - от ног до головы. Ган просто был верен себе - как всегда, нетерпелив и недоброжелателен. Значит, он все еще считает его Йэном, архитектором.
   - Господин, - поспешно заговорил молодой человек, боясь, что старик вернется к своему занятию, - я давно не был в библиотеке.
   - Несколько месяцев, - ответил Ган, - меньше года. Неужели твоя голова не способна удержать знания такое короткое время?
   Гхэ неловко переступил с ноги на ногу.
   - Да, учитель Ган, увы. Я...
   - Не трать мое время понапрасну, - предупредил его старик.
   Гхэ понизил голос, придав лицу выражение беспокойства. Внутри он чувствовал облегчение: теперь он был уверен в маске, которую носил, его опасения развеялись в душном воздухе библиотеки.
   - Господин, - прошептал он почти неслышно, - учитель Ган, я пришел, чтобы спросить тебя о Хизи.
   Ган вытаращил на него глаза, что-то промелькнуло за бесстрастным выражением его лица и тут же исчезло. Гхэ оценил его выдержку: Ган носил маску столь же искусно, как и он сам.
   - Хизината, - поправил он Гхэ, подчеркнув суффикс, означающий, что речь идет о духе.
   - Хизи, - тихо, но настойчиво повторил Гхэ.
   Ган дрожал, и теперь дрожь достигла лица и преобразила его в олицетворение ярости.
   - Держи рот на замке, - рявкнул он. - Не говори со мной о таких вещах.
   Гхэ упрямо потупился, хотя добавил в голос толику смущения.
   - Мне казалось, что ты был к ней привязан, - осторожно продолжал он. Она была твоей ученицей, и ты ею гордился. Учитель Ган, я тоже был к ней привязан. Мы... я нравился ей. А теперь она исчезла, и все говорят о ней как о духе. Но я знаю лучше, понимаешь? Я слышал, о чем шепчутся жрецы. Я знаю, что она покинула город, бежала вместе со своим телохранителем.
   Перо Гана чиркнуло по белой бумаге; Гхэ заметил, что безупречная до того страница теперь покрыта чернильными кляксами.
   "Он знает! - радостно подумал Гхэ, - Он знает, куда она отправилась!"
   Ган отвел глаза, но тут же снова взглянул на Гхэ.
   - Молодой человек, я могу только предостеречь тебя: не повторяй таких вещей, - тихо проговорил он. - Я знаю, что она тебе нравилась, - это было заметно. Но она мертва, понимаешь? Мне жаль тебя, однако это правда. Я и сам скорблю по ней и буду скорбеть до самой смерти. Но Хизината мертва. Ее торжественно погребли там, где покоятся ее предки, в склепе под Храмом Воды.
   Ган взглянул на испорченную страницу и огорченно нахмурился.
   - Если тебе нужно пользоваться библиотекой, - сказал он, - я помогу тебе, как помогла бы она. Я сделаю это ради нее. Если же библиотека тебе не нужна, уходи. Если понадобится, я позову стражника, и ты будешь опозорен перед жрецами. Понял?
   Взгляд Гана был теперь мягким, но по-прежнему непреклонным. Гхэ не мог придумать ничего, что помогло бы ему получить нужные сведения.
   - Как прикажешь, - сдался он наконец, но добавил с вызовом: - И все равно я знаю!..
   - Уходи, - повторил Ган, и голос его зазвенел, как разбившееся стекло.
   Гхэ кивнул, почтительно поклонился и покинул библиотеку.
   Гхэ возвращался по тем же узким коридорам, по которым пришел, хмуря брови и настороженно оглядываясь. Ган оказался упрямее, чем он ожидал, и добиться его помощи будет нелегко - а в помощи Гана Гхэ нуждался.
   По крайней мере поговорить с кем-то было приятно, приятно доказать себе, что он на самом деле жив. Гхэ обитал во дворце уже два дня, однако приходилось скрываться, высматривая и оставаясь невидимым. Его единственная встреча с человеком до сих пор была... вовсе не сердечной.
   Первый день он провел, стараясь найти место, где можно было бы поселиться; это, впрочем, оказалось нетрудным делом. В старой части дворца было много необитаемых помещений, а под ним находились и вовсе никогда не посещаемые залы древнего здания, на котором был выстроен современный дворец. Хизи проводила там много времени, и Гхэ иногда скрытно следовал за ней; исследовал он те залы и в одиночку. Вполне можно было найти место, куда не заглядывали бы стражники, и Гхэ легко справился с этой задачей.
   Обзавестись одеждой взамен пришедшей в негодность собственной было труднее и опаснее. К тому же Гхэ обнаружил одну свою неприятную особенность. Комната, куда он проник с целью украсть одежду, принадлежала молодому человеку из свиты какого-то аристократа. Гхэ выбрал его из веселившихся во Дворе Красного Цветка, излюбленного - по причине уединенности - места пирушек золотой молодежи. Юноша был примерно такого же сложения, что и Гхэ, телохранителя у него не оказалось, к тому же он напился до того, что едва ли заметил бы Гхэ в своей комнате. Так все и вышло; однако, когда Гхэ увидел бесчувственное тело на постели, интерес к одежде внезапно оказался вытеснен голодом. Одно дело - насытиться чудовищем, живущим в подземельях; совсем другое - убить человека, которого непременно хватятся. И все же, почти не осознавая собственных действий, Гхэ вырвал душевные нити спящего и пожрал их, высосав из человека всю жизнь до капли. Оставлять тело в комнате показалось ему неосмотрительным - жрецы храма Ахвен могут обладать способами узнать, что причинило смерть, - так что теперь молодой аристократ покоился глубоко под дворцом, вернувшись к прародительнице-Реке.
   Интересно, подумал Гхэ, как часто придется насыщаться подобным образом?
   Косые лучи заката ослепительно сияли на белых стенах дворика, куда он вышел из темного коридора. Гхэ поднырнул под перистые листья древовидного папоротника, наслаждаясь ароматами свежеиспеченного хлеба и зажаренного с чесноком барашка. Старуха, занятая стряпней, бросила на него равнодушный взгляд и вернулась к работе. Из окна третьего этажа какая-то женщина что-то крикнула поварихе, но та лишь небрежно отмахнулась. Гхэ быстро пересек открытое пространство и с облегчением нырнул в полутемный зал, освещенный лишь рассеянным светом, просачивающимся сквозь голубые стеклянные кирпичи в потолке.
   Мысли Гхэ вернулись к Гану. Из разговора со стариком он узнал по крайней мере три полезные вещи. Во-первых, он способен нормально разговаривать с другими людьми - обстоятельство, в котором Гхэ уже начал сомневаться; более того, разговаривать как джик, скрывая свою истинную сущность, чем бы она теперь ни была. Во-вторых, Гану неизвестно, кто Гхэ такой на самом деле. Старик считает, будто он Йэн, молодой человек, влюбленный в Хизи. И наконец, хоть Ган на словах и отрицал это, по разным мелким признакам, которые Гхэ по-прежнему улавливал, было ясно, что библиотекарь знает: Хизи жива; может быть, ему даже известно, где ее искать. Это означало, что Гхэ напал на многообещающий след - возможно, единственный сохранившийся, поскольку, как выяснилось, он пролежал в подземельях под дворцом около пяти месяцев. Хизи, должно быть, далеко от Нола, далеко от Реки и ее влияния.
   Гхэ миновал вход в Зал Мгновений, где свет так дробился цветными стеклами, что когда-то ему казалось, будто Рожденные Водой залучили к себе радугу. Молодой человек быстро прошел мимо, склонив голову словно из почтения, и поспешил в безлюдную часть дворца. Именно там, не пройдя и полсотни шагов по Залу Нефритовых Подвесок, он заметил идущего за ним человека. Гхэ не подал вида, что обеспокоен этим, и продолжал идти как ни в чем не бывало. Сделав несколько поворотов, он оставил далеко позади посещаемые залы и наконец остановился, чтобы отдохнуть и подождать преследователя, в одном из бесчисленных двориков. Дворик - названия его Гхэ не знал - был запущен и отличался меланхолической красотой. Маленький, открытый небу, он утонул в камне дворца. Сюда выходили только пустые затянутые паутиной балконы. Бледное зимнее солнце окрасило росшую посреди дворика старую оливу в золотистые тона, сквозь трещины между камнями тянулись сорняки. Гхэ опустился на скамью - гранитную плиту, опирающуюся на резных рыб, почти скрытых мхом и лишайниками. Рядом густые черные побеги какого-то колючего растения извивались по стене и оплетали кованую решетку балкона второго этажа. Гхэ рассеянно подумал: если это какой-то сорт вьющейся розы, то не окажутся ли и цветы тоже черными?
   Через секунду во дворик вошел мужчина, и Гхэ впервые удалось как следует разглядеть его лицо. Он удивленно качнул головой: лицо казалось знакомым, и имя человека тоже должно было бы быть ему известно. Однако оно кануло в ту же тьму, что скрывала такую большую часть его воспоминаний. На мгновение то, что преследователь узнал Гхэ, вызвало у того горечь и возмущение: почему этот человек сохраняет свою целостность, а Гхэ в этом отказано?