Колесова Наталья. Карты судьбы

   Тишина повисла в тронном зале, словно все разом перестали дышать. Ритуальная фраза, не произносившаяся уже много лет, прозвучала почти кощунственно – и вызов, и просьба одновременно. Женщина стояла неподвижно – лишь камешек слегка вздрагивал на подвеске, в такт бьющемуся сердцу. Солдат за ее спиной обежал взглядом лица и ощерился, поднимая меч.
   Король сказал медленно:
   – Кто ты, странница?
   – Несколько лет назад ты бы не задал такого вопроса. Я пришла от тех, кого оклеветали, преследовали и убивали лишь за то, что они осмелились выступить против смерти, крови и войны. Мы выбрали жизнь. Выбирай и ты.
   Король медленно спускался и шел между подающихся и смыкающихся за его спиной людей. Начальник стражи что-то торопливо шепнул ему, король оборвал его движением руки. Его глаза следили за напряженным лицом монахини.
   – Верно ли я расслышал тебя, странница? Твоя вера и твой орден давно объявлены вне закона, принадлежность к ним карается смертью (этот приговор еще никто не отменял), и сейчас ТЫ – ЗДЕСЬ – МНЕ предлагаешь помощь и благословение? Понимаешь ли ты, чем это тебе грозит? Или пославшие тебя уверены, что тебя защитит твоя вера?
   – Не моя судьба решается здесь и не судьба моей веры, потому что она, в отличие от меня, бессмертна. Судьба твоей страны, король. Помни об этом, когда будешь принимать решение.
   – Почему же вы не приходили раньше? Почему не предлагали свою помощь бывшим до меня?
   – Мы ждали.
   – Чего?
   – Когда на трон взойдет человек, который будет достоин этой чести.
   – Чести принять благословение от объявленных вне закона? – насмешливо спросил король, и Кай покрепче перехватил рукоять меча вспотевшими ладонями.
   – Не ты принимал тот закон, но ты можешь оценить степень его справедливости, – возразила женщина.
   Взгляд короля изучающе окинул Кая.
   – Вижу, твоя мирная вера вовсе не гнушается услугами несущих смерть. Или он твой собрат по вере?
   Бледное лицо монахини дрогнуло.
   – Он пошел со мной не по моей вере и не по своей воле!
   – Нет, дьявол тебя побери! – рявкнул Кай. – Я здесь, потому что сам так решил!
   Губы короля дрогнули в улыбке.
   – Дай его сюда! – сказал он просто.
   Каю показалось – он ослышался. Но король протянул руку. Верда тоже была в замешательстве. Помедлив, спросила сорванным голосом:
   – Ты согласен принять дар?
   – Да.
   – Посмотри вокруг – столько свидетелей слышит каждое твое слово. По своей воле или по принуждению, по колдовскому наущению ты принимаешь его?
   Король обвел взглядом людей – ни голоса, ни звука, ни движения среди сотен собравшихся в тронном зале.
   – Я беру твой дар и принимаю помощь по своей воле, – он покосился на Кая. – Как говорит твой защитник, это – мое решение. Слишком много ошибок сделано в прошлом. Настало время их исправлять!
   Он повернулся к монахине, протягивая руку. Пальцы соприкоснулись – и дар перешел к королю. Стоявшим рядом показалось (а через несколько дней они готовы были в этом поклясться), что камень, принятый королевской рукой, засиял на мгновение всеми цветами радуги – словно крохотное солнце.
   Все еще мало веря в происходящее, Кай медленно опустил меч – и подхватил под локоть враз ослабевшую Верду. Прикосновение обжигало, но сейчас он не спешил избавиться от этой мучительной и сладкой боли. Хозяйке – его Хозяйке – по-прежнему была нужна его помощь. Был нужен он. Неважно, в какой роли. И это место у него никто не отнимет.
   – Идите за мной, – сказал король. – Нас ждет долгая беседа. Да и начальник стражи не успокоится, пока не узнает, каким образом вы проникли сюда, миновав охрану.
 
   – Какой ты красивый! – искренне сказала она. Кай провел рукой по форме, к которой еще не привык. То же самое он мог бы сказать и о Верде, с трудом вспоминая то время, когда она представлялась ему невзрачной блеклой монашкой. Красота – в глазах смотрящего. Похоже, колдовство в разрушенном святилище надолго исправило ему зрение. «Или испортило», – подумал Кай, потому что теперь он перестал замечать красоту других женщин.
   – Как ты знаешь, король выдал мне помилование и подтверждение моего офицерского звания. Правда, я пока еще не маршал…
   Верда села, сложив на коленях руки. Глядела на него сияющими глазами.
   – Но легко станешь им!
   – Мне надо ехать на север.
   – Когда? – она вроде бы не удивилась.
   – Когда… – он прошелся по узкой комнате, выглянул в окно. Она отказалась от великолепных палат, как и от нарядных шелковых и бархатных платьев. Хоть и это, светлое, с неяркой вышивкой, было просто роскошным по сравнению с той дерюгой, что Верда носила раньше. Обернулся. – Когда прикажет моя хозяйка.
   – Служба ТАКОМУ королю избавляет от всех иных обязанностей.
   В ее голосе было восхищение, царапнувшее его. Ревность? А почему нет?
   – Ты должна остаться при нем? – настороженно спросил Кай. – Я слышал, раньше приносящие дар становились советниками короля.
   Верда даже руками взмахнула.
   – О нет! Для этого я не гожусь! Уже прибыли более мудрые и старшие. Так что я свободна и…
   Она посмотрела в сторону.
   – И? – повторил он от окна.
   – Меня научили, как избавить тебя от наваждения. Если хочешь, мы можем пойти прямо сейчас в храм… вернее, в то, что от него осталось.
   Она встала. Он сглотнул. Хотел ли он? О да, конечно. Но совершенно иного. Ее. Всю ее – горьковато-свежий запах, негромкий глуховатый голос, от которого все внутри переворачивается, неяркие полураскрытые губы, серые сияющие глаза и желанное тело, спрятанное за ненадежным щитом одежды…
   – Так ты идешь? – негромко повторила Верда.
   Он очнулся.
   – Да. Да, конечно. Иду.
 
   Когда-то это был самый великий храм Матери в стране. Расчищенный участок казался просто крохотным по сравнению с огромным пространством, заваленным останками стен и колонн. Вместо крыши – свод высокого закатного неба. Кай уселся в центре очищенного пятачка, наблюдая за Вердой. Двигаясь медленно, сосредоточенно, она зажигала толстые белые свечи – последняя загорелась, когда край угасающего солнца скрылся за горизонтом. Верда обернулась, опуская с плеч плащ. Закрыла глаза. Запела. Она стояла неподвижно – лишь ветер трепал волосы и складки легкого платья. Наверно, ей холодно сейчас, в сумерках. Ему же было жарко. Тело горело, плавилось от желания, от звука ее низкого, сильного, страстного голоса… Что за… Ему же было обещано успокоение… покой… Он поднял голову – небо обрушилось на него всей своей густой, темной синевой, мириадом звезд, и каждая из них несла ему свет… свет… И любовь.
   Он лег, раскинув руки, не ощущая ни твердости, ни холода камней, которые… которые пели… снова пели. О да, она, эта девушка, может заставить петь даже камни… Даже его.
 
   Он открыл глаза. Небо по-прежнему было над ним – светлеющее прохладное небо следующего дня. Кай с трудом сел, разминая онемевшие мышцы. Оглянулся. Свечи погасли, да и что там осталось – одни огарки. Верда сидела на развалинах стены – понурившаяся, неподвижная. Казалось, она дремлет. Но едва он встал, она зашевелилась, поднимая лицо навстречу. Оно было осунувшимся, усталым, бледным. Или это утренние сумерки сделали его таким? Или… Он сухо сглотнул. Наваждение оставило его?
   – Все? – сказал он и кашлянул. – Это все?
   – Да. Это все. Ты свободен. Иди.
   Ее голос звучал так же глухо, как и его. Вряд ли ей пришлось соснуть этой ночью.
   Кай постоял, не зная, что сказать. Молча кивнул Верде – она прикрыла глаза, тени усталости пролегли под ресницами… он не замечал, что у нее такие длинные ресницы… И вышел из круга камней.
   Свободен – от странного рабства, от подневольной любви, смешанной с ненавистью, от сумасшедшего желания и мучительных снов… От службы. От нее.
   Он оглянулся – и увидел, как Верда резко отворачивается, словно не желая видеть его уход.
   Свободен.
   Без нее?
   Кай огляделся. Глубоко вздохнул. Свежий, влажный, ясный утренний воздух. Будет хороший денек.
   Верда судорожно всхлипнула и обеими ладонями вытерла глаза. Теперь было можно – он далеко и не услышит… Пальцы – твердые и холодные – легли на ее руки, отводя в стороны. Верда вскинула испуганные мокрые глаза.
   – Ты? Но ты…
   – Так-так-так, – сказал Кай, глядя на нее сверху. – Опять решила прогнать меня?
   – Но ты… Ты ведь ушел?
   – Я послушный раб, – сказал он с кривоватой усмешкой. – Ты сказала: «иди», и я пошел.
   – Но я не звала тебя обратно!
   – Разве?
   – Я освободила тебя, – напомнила Верда, пытаясь вырвать руки.
   Он не пустил. Вздохнул – насмешливо и устало:
   – История повторяется. Ты взяла меня в рабы, когда не хотела. Ты освободила меня – хотя опять этого не хотела.
   – Хотела! – вскинулась Верда. – Я хотела, чтобы ты был свободен.
   – Неужели, хозяйка? Ты так думаешь? Или хочешь думать? А ведь твоя богиня слышит и понимает тебя лучше. Гораздо лучше. И выполняет невысказанное.
   Верда осторожно вздохнула:
   – Ты не… я не смогла?
   – У тебя все получилось. Ты все сделала правильно. Только одно позабыла – богиня дает любовь тому, кто уже готов к этому. И выполняет не только твои желания. Знаешь, чего я просил, когда лежал там, на камнях? Чтобы ты любила меня. И мне совершенно все равно, любишь ли ты меня по ее воле, по своей или просто вопреки всему. И ты не хочешь отпускать меня так же, как и я не хочу уходить.
   По мере того как он говорил, ее ресницы опускались, пряча глаза… испуг… радость… правду.
   – Ну, скажи мне, – он отвел волосы с ее лица, пальцы задержались на щеке, скользнули и замерли на шее. – Отошли меня прочь. Сейчас же.
   – А ты послушаешься?
   – Нет.
   Ее кожа звенела… пела от его прикосновения. Она повела головой, прижимая его ладонь к своему плечу.
   – Похоже, мне от тебя не избавиться, – сказала негромко. – Никогда.
   У него перехватило дыхание.
   – Поедешь со мной на север?
   – Нет, – сказала она и улыбнулась смущенно и слегка лукаво. – Ты поедешь со мной на север. Ты ведь мой раб, не забыл?
   – И что еще прикажет хозяйка? – спросил Кай, заворожено наблюдая, как она скользит щекой по его загрубелой руке. Если богиня так влияет на нее, давно следовало затащить ее в святилище…
   Верда подняла голову – в потемневших глазах отразилось молодое золото восходящего солнца.
   – Я что-нибудь придумаю…
   – Знаю я тебя. Опять в дорогу? Только не обратно в дворцовый лабиринт! – предупредил он почти серьезно.
   Верда придвинулась ближе.
   – Я придумаю что-нибудь поинтереснее, уж поверь мне.
   Ему оставалось только поверить.
 
   – Короли, – с недовольством пробормотала Санни. – Но почему ты выкинула королей?
   Гадалка спокойно улыбалась:
   – Не волнуйся, самого важного для тебя я оставила!
   – Лорды и леди, оборотни, драконы, солдаты, моряки, волшебные карты… – загибал пальцы Дайяр. – И вот, наконец, появляются короли. Самое для них время!
   Гадалка тасовала трех убранных из расклада королей – и каждый раз, выныривая из-под ее проворных пальцев, они меняли цвет и облик. Дайяр загляделся: фокусы или волшебство? В эту странную ночь он ни за что уже не мог поручиться.
   – Этих историй и сказок так много… Какую же намвыбрать?
   – О королях-магах и Королевской Шкатулке.
   Гадалка взглянула на Санни с уважительным интересом.
   – Но это очень давняя история! Уже мало кто помнит, было ли королевство Элджеберт на самом деле, или оно лишь выдумка бродячих менестрелей, скучающих долгими зимними вечерами… Где ты ее слышала?
   – Как раз от заскучавших менестрелей! – засмеялась Санни. – Говорят, когда-то в Сунган пришло немало семей с Элджеберта. Может, поэтому здесь так много магии? Может, те драгоценные камни из Королевской Шкатулки разбросаны по нашей земле, и стоит только наклониться, поднять – и ты обретешь древнюю королевскую силу? Дайяр, хочешь найти такой камень?
   Дайяр молча смотрел на нее. Он, похоже, нашел уже истинную драгоценность… Сможет ли Санни в это поверить? Глядящая на него гадалка мягко улыбнулась – словно прочитала его мысли. Или и вправду прочитала?
   – Волшебство или не волшебство, Шкатулка или не Шкатулка, верим ли мы в это или не верим, но мы не увидим и не поймем истину до тех пор…

ПОКА НЕ СТАЕТ БОЛЬ БЫЛОГО

   Зверь взлетел над тропинкой так внезапно, что я успел только выхватить шпагу. И нет никакой моей заслуги в том, что он напоролся на клинок, словно бабочка – на булавку. Шпага вошла ему в горло и вышла за бугристым затылком.
   Отползая от зверя на заднице, я разглядывал его. Такие мне еще не встречались. Больше всего он походил на кошку – гибким длинным телом, мощными лапами, каждая из которых напоминала гарпун с тремя гигантскими крючьями. Но на этом сходство и заканчивалось. Сзади на лапах были прямые длинные шпоры, хвост был гол и раздвоен, таким же раздвоенным оказался язык, вьющийся между смертоносными клыками. Я смотрел, как затуманивается его золотистый глаз, – и не прочел в нем злобы, – одно только немое удивление.
   Топот. Готовясь к новым неприятностям, я поднялся и, упершись ногой в плотное тело зверя, вырвал из его глотки шпагу.
   Чудовищ больше не случилось. В просвете деревьев мелькнуло яркое пятно, и на повороте тропинки появился всадник. Громкий крик прорезал тишину мрачного леса:
   – Что ты делаешь? Он мой!
   Всадник скатился с коня и упал рядом со зверем на колени. Пальцы погрузились в пышную шкуру, золотистые волосы почти слились с ней по цвету. Я тяжело оперся о шпагу.
   – Извини, парень, не хотел портить тебе охоту…
   – Какую охоту? Это мой пес!
   – Пес?!
   Парень поднял голову. Он был совсем юный, почти мальчик.
   – В мое время собаки были другими, – заметил я.
   – Ну, в твое… – протянул парень, и я понял, какая, на его взгляд, пропасть между нашими временами. – Повезло тебе, что я не взял с собой его братьев!
   – Повезло, – согласился я.
   Парень поднялся, разглядывая меня большими, золотистыми, как у пса, глазами. Его юное, безусое еще лицо оставалось мрачным и настороженным.
   – А ты кто такой? Кто тебя послал? Габриэлла?
   – Нет, – сказал я. – Я сам по себе.
   – Куда идешь?
   – Вот по этой тропе, – миролюбиво ответил я, хотя его требовательный тон начал меня раздражать. – Хочу посмотреть, кончится ли она когда-нибудь.
   Парень хмыкнул презрительно.
   – Боюсь, для тебя скорее раньше, чем позже…
   Я не стал возражать – слишком устал, чтобы щелкать по носу молодых нахалов. Тем более что виноват был я. Юноша опустил глаза на мертвого пса и вздохнул:
   – Бедняга! Надо распрощаться с ним по всем правилам.
   Он наклонился и, прежде чем я догадался помочь, подхватил и взвалил громадного пса себе на плечи. Я смотрел в его напряженную спину – весил зверюга не менее центнера. Юноша качнулся, но довольно твердо понес пса вниз, в лощину.
   Я пошел следом. Пес уже лежал в неширокой протоке между гибких прутьев черного кустарника. Юноша, присев на корточки, придерживал его за лапы и нараспев говорил что-то. Я спустился пониже.
   – …и если этот кретин оставил тебе хоть каплю крови плыви и превратись в рыбу!
   Он разжал пальцы и выпрямился. Черная вода качнула пятнистое распластанное тело и поволокла – сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Все и вся в этом древнем лесу были сильнее, чем казались.
   – Прощай, Ашур! – вздохнул парень. Я вздрогнул.
   – Что ты сказал?
   Юноша поглядел на меня снизу и вдруг усмехнулся.
   – А что, неплохая идея?
   – Какая?
   – Назвать свору именами принцев! У меня еще есть Альберт, Артон, Асмур, Анкер…
   Он подошел к своей лошади и остановился, перекидывая поводья. Сказал задумчиво и непонятно:
   – Но погиб почему-то Ашур…
   Легко поднялся в седло и посмотрел на меня сверху: невысокий, гибкий, еще только обещающий расцвести мужской статью и костью. У него было хорошее лицо – славное, несмотря на привычно сдвинутые темные брови и пристальные недоверчивые глаза. Лицо, которому хотелось улыбнуться. Разглядывая меня, он поднял руку, расчесывая пальцами свою взлохмаченную шевелюру.
   – Не советую ночевать в лесу, – сказал наконец. – Здесь водятся зверушки пострашнее моих псов.
   – Я доберусь к вечеру до какого-нибудь жилья?
   – Нет.
   – А если верхом?
   – Смотря на каком коне, – надменно ответил он.
   – На этом, – я свистнул, и Черный огромным призраком вылетел из тени деревьев. Белая кобылка заплясала от неожиданности. Юноша изо всех сил натянул поводья. На его лице была оторопь.
   – Вот это да! Откуда такое чудовище?
   Я похлопал Черного по изогнутой шее – раздувая ноздри, тот тянулся мордой к кобыле, и в вишневых глазах его тлело пламя.
   – Из той страны, где правят боль и страх… – пробормотал я, тяжело поднимаясь в седло.
   Юноша внимательно смотрел на меня. Словно узнавал или примеривался перед схваткой.
   – Меня зовут Элджи, – сказал неожиданно.
   Я помолчал. Знавал я страны, где настоящее имя друга узнаешь только после его смерти… Похоже, этот парень меня не опасался.
   – Гордон.
   Должен же я как-то называться. Почему не Гордон? Хорошее имя – Гордон.
   – Так я успею до темноты?
   – Езжай за мной.
   Я смотрел в его узкую спину – под атласной изумрудной тканью камзола угадывалась легкая кольчуга. Юноша не оглядывался. Он ехал и напевал странную песню:

 
Ты мог бы быть моим отцом,
Но предпочел стать братом.
И был твой сон моим концом —
Не мы в том виноваты…
 

   – Мой дом, – просто сказал Элджи. Я вскинул глаза. Серый камень, мох и плющ, узкая бойница и зубец стены… С первого взгляда замок казался необитаемым. Но навстречу из темноты выступил рослый человек, подхватывая поводья, остро, как клинок, блеснул его взгляд, и я понял, что живущие здесь всегда настороже. Оно и к лучшему – если уж их мальчишка имеет дурацкую привычку подбирать в лесу всяких подозрительных бродяг…
   – Ну как, нравится?
   Я кивнул, умолчав о том, что сейчас был бы рад любому крытому сараю и охапке сена под свой старый бок.
   Во внутреннем дворе нас атаковали братья Ашура. Я беспомощно стоял посреди фыркающего и сопящего пестрого кольца, от всей души надеясь, что эти твари – просто псы и не умеют читать мысли, иначе бы живо прикончили убийцу своего брата. Когда по приказу хозяина они, наконец, оставили меня в покое, я вздохнул с огромным облегчением.
   Дюжая служанка таскала на дубовый длинный стол блюда, которыми могли накормить всех обитателей этого маленького замка. Элджи ел мало, но с интересом наблюдал, как я занимаюсь опустошением его запасов. Закончив, я откинулся на спинку кресла и отпил золотистого вина – погреба в замке были отменными.
   – Идем, Гордон. Тебе приготовили ванну.
   Ванну? Хм-м, ванну… Если поднапрячься, то можно вспомнить, что же это такое.
   Я шагнул в тепло, и мои больные кости сразу заныли. Начал раздеваться; добравшись до штанов, обнаружил, что Элджи не сводит с меня глаз. Изукрашенная шрамами шкура не очень-то подходила для того, чтобы ею любовались дети. Я расстегнул и бросил на скамью тяжелый пояс.
   – Ты тоже будешь мыться?
   – Где тебя так?
   – Повсюду…
   – Люди или звери?
   – Все понемногу.
   Кряхтя, я стянул сапоги. С наслаждением ступил босыми ногами на прохладный каменный пол.
   – Если хочешь, – сказал Элджи нерешительно, – пришлю тебе Мэгги. Ту служанку. Она тебе, кажется, понравилась?
   – Люблю крупных женщин, – пробормотал я. – И некрупных тоже. Не хватит меня сегодня на твою служанку, Элджи. И ты бы тоже шел отсюда…
   Он вспыхнул.
   – Я вовсе не…
   – Я понял, – кивнул я, с наслаждением погружаясь в воду. – Ты просто любуешься моей татуировкой. А я просто стеснительный, Элджи…
   И все забыл. Я рычал, фыркал, кряхтел, ворочаясь в громадной медной лохани, – чуть ли не хрюкал, как свинья в заветной луже. Грязь, казалось, веками наросшая на моем больном усталом теле, слезала вместе с лохмотьями кожи. Элджи что-то бросил в воду: я потянул носом – слишком тонкий… весенний запах. И белоснежная пена ласкала мои плечи и грудь нежней, чем девичьи ладони…
   Скажу честно – не помню, чтобы я сам выбирался из этого теплого душистого капкана. Очень живо представляю себе картину: меня – мокрого, размякшего, огромного – вытаскивают в четыре пары рук и тащат по бесконечным коридорам. А потом я падаю во что-то мягкое, свежее – и окончательно засыпаю…
 
   – Эй! – сказал Элджи весело. – Гордон! Уже вечер!
   Я почувствовал, что мои губы буквально сводит судорогой от попытки улыбнуться, но даже то, что мне захотелось это сделать, было хорошим признаком. Повернувшись на бок, я обнаружил перед собой кувшин с пивом и аппетитную баранью ляжку. Элджи устроился в кресле у камина и наблюдал за мной с довольной улыбкой. Покончив с бараниной, я отсалютовал ему тяжелой кружкой с пивом. Камин горел ярко, жарко и оттого темнота за окнами была еще непроглядней. В лесу шел дождь. И даже с громом.
   Хотя этот гром скорее походил на рев приближавшегося урагана: он налетел – задребезжала посуда на столе, застучали дверцы резного шкафчика, дрогнули, казалось, стены самого замка – и снова стих. Я проглотил застрявшее в глотке пиво и вопросительно взглянул на Элджи.
   – Дракон пролетел, – спокойно объяснил он. – У них на Каменном Кольце гнездовье. Слушай, Гордон. Моя мать научила меня лечить раны. Даже застарелые. Если хочешь…
   Когда Элджи сидел так – выпрямившись, высоко подняв голову, глядя на меня из-под почти сомкнутых ресниц, он казался высокомерным – будто изгнанный принц. И таким же печальным.
   – Кто бы отказывался, – пробормотал я, ставя кружку. – Не откажусь и я. Если ты честно ответишь на мой вопрос.
   Ресницы взлетели – и опустились.
   – Какой?
   – С чего ты взялся заботиться обо мне? Я давно отвык от доброты. Она настораживает.
   Элджи вздохнул.
   – У меня редко бывают гости – мало кто рискует зайти в мой лес. А ты многое повидал, я знаю. Тебе есть что порассказать.
   – Тогда ты со мной еще до-олго не расстанешься, – усмехнулся я. – Значит, тебе просто скучно?
   Элджи наклоняется, ворошит поленья в камине. Искры летят вокруг его лица.
   – Ты мне напоминаешь… одного человека. Мы с ним давно не виделись. Может, я хочу, чтобы ты остался, еще и поэтому.
   – Надеюсь, это все-таки твой приятель, а не враг, а то еще вздумаешь со мной поквитаться… Тебе мама никогда не говорила, что не стоит доверять незнакомцам? Я мог бы доставить тебе кучу неприятностей…
   В глазах Элджи плясали золотые искры.
   – Где? Здесь, в Элджертоне? В заклятом лесу?
   – Заклятый он там или не заклятый, ты, похоже, живешь здесь один. Где твои родные?
   – Мать умерла, а отец… – Элджи прямо взглянул на меня. – Я бастард.
   Я тяжело вздыхаю и сажусь на кровати. С удивлением разглядываю надетое на меня белье. Не новое, но ослепительно чистое, с золотой ниткой стершейся вышивки.
   – Ты хотя бы знаешь, кто твоя мать. А я не знаю даже своего настоящего-имени.
   – Как это?
   – Лет десять назад меня нашли в лесу с проломленным черепом. Монахи выходили, но память ко мне так и не вернулась. Я много воевал и многое повидал. А потом стал стар и сентиментален. И пустился по свету искать свою родину или людей, которые меня знали раньше…
   Элджи некоторое время молчал, разглядывая меня широкими глазами.
   – Ну что ж, – сказал задумчиво, – это пока может подождать. Сначала раны тела.
   В ванной травяной дух был еще сильнее. Я с удовольствием вновь погрузился в темную воду. Элджи сидел на краешке ванны и с ученым видом кидал в воду какие-то порошки, отчего аромат становился сильнее и гуще. Потом он натирал меня какой-то вонючей дрянью – я только кряхтел, закусывал губы, удивляясь, откуда столько силы в этом довольно тщедушном мальчишке. Когда я с трудом поднялся, Элджи накинул на меня теплый плащ и отправил в постель.
   На следующее утро завтрак мне принесла та самая Мэгги. Она сидела на краю кровати, а я, расправляясь с едой, поглядывал на нее. На ее свежее лицо, полную шею, круглые груди… Мэгги забрала у меня пустые тарелки, поставила на пол у кровати и с улыбкой склонилась ко мне.
   Она ласкала меня настойчиво и грубо, да, впрочем, в том не было особой нужды: я выспался и отдохнул – и молча потянул ее к себе…
   Не знаю, было ли это одним из рецептов великого лекаря Элджи или собственной инициативой Мэгги, но результат был налицо – я уснул, и кошмары, годами следовавшие за мной по пятам, оставили меня на время в покое.
   Три дня – ванна, постель, Мэгги, плотная еда, сон… Однажды утром я наконец ощутил себя по-настоящему живым. Поднялся, двигаясь неторопливо, настороженно, как человек в новом, не меренном еще костюме.
   Тело было легким. Легким, крепким, быстрым – я сделал несколько резких выпадов (шпага лежала у изголовья кровати), ожидая, когда и где всколыхнется привычная боль. Боли не было.
   Я оделся в новую черную одежду с золотой вышивкой, затянул ремень, подумав, прихватил с собой шпагу.
   Меня привели в библиотеку. Я прошелся вдоль высоких шкафов с фолиантами золотого тиснения. На массивном столе с зажженными свечами были расстелены карты, раскрыты толстые книги. Почувствовав спиной чей-то взгляд, я быстро оглянулся.
   – Рад видеть тебя таким здоровым, – сказал Элджи.
   – Я тоже.
   Я протянул руку и ощутил его крепкое пожатие. Я ответил тем же, и Элджи, охнув, выдернул ладонь.