Колесова Наталья. Карты судьбы

   – Мертвые не возвращаются, – сказал он. – Нет, не возвращаются.
   – Я жив.
   – Но ты мне не брат! Если бы Ашур был жив, он бы давно вернулся. Хотя…
   Он смерил меня взглядом.
   – Если ты был настолько наглым… Почему тебе не пришло в голову выдать себя за Асмура?
   У Элджи дрогнули плечи. Я удивленно уставился на брата.
   – Но ведь король мертв!
   – А-а-а… пока суть да дело… главное – посеять смуту, а потом…
   Он задумчиво смотрел на меня.
   – Думаю, я мог бы простить твою наглость и сохранить твою жизнь, если ты будешь мне подчиняться.
   Элджи вздохнул.
   – Я даже наградил бы тебя – потом.
   – А иначе?
   – Иначе ты пропадешь снова. И теперь уже – навсегда.
   Я помедлил.
   – Тогда и раздумывать нечего… брат. – Лицо Арона дрогнуло. – Развяжи ты нас, руки затекли!
   По знаку Арона веревки распутали. Я, кряхтя, поднялся, растирая запястья – скручивали нас безо всякой любви. Люди Арона настороженно отступили, не сводя с нас взглядов и арбалетов. Брат рассматривал меня с нескрываемым удовольствием – как только что приобретенную забавную вещицу. Смел, находчив. И глуп.
   – Ох и здоров ты! Кстати… Асмур отличался от Ашура родимым пятном. Слева, под мышкой.
   Я немедленно расстегнул куртку и рубашку. Поднял руку. Мы втроем заглянули под локоть. Здесь у меня был большой старый шрам от ожога.
   – Что это? – спросил Арон, ткнув перчаткой.
   – Это? Это меня немного пытали, – сказал я, опуская рубашку.
   В глазах Арона появилось сомнение.
   – Э, да ты и вправду хитер, братец! – сказал он задумчиво. – Ты и эту идею держал про запас?
   Я слегка приподнял уголки губ – улыбка и протеста и согласия.
   – Асмур! – вдруг рявкнул Элджи страшным голосом.
   Подействовала скорее магия имени, чем внезапный возглас. И охрана и Арон машинально оглянулись, и я обрушился на «братца». Сзади раздался рык Асмура, боевой клич Элджгеберта, крики солдат, но все мое внимание занял Арон. С ним пришлось повозиться.
   Когда я сел и огляделся, все было кончено. Асмур мирно облизывал круглые лапы. Элджи обходил лежащих солдат, собирая оружие. Вернувшийся Черный всхрапывал и мотал головой.
   Мы отступили, сохраняя боевые порядки. Я еще раз оглянулся на связанного, так и не переставшего сыпать ругательствами брата. Потрогал свою разбитую губу, сказал невнятно:
   – Красивый у меня братик, а?
   Элджи даже не оглянулся.
   – Ты лучше.
   И в голосе его была такая убежденность, что мне оставалось только поверить.
 
   – Ну все, – Элджи остановил коня, указывая вниз. – Вот он, твой город и твой замок. Иди и возьми их. Я подожду тебя здесь.
   Я оторвал взгляд от города – он был таким, каким и надлежит быть столице.
   – Не хочешь встречаться с Габриэллой?
   – С Альбертом.
   – Он что, прикажет выпороть тебя за непослушание?
   Элджи даже не улыбнулся.
   – Я дал слово, что не появлюсь в замке. Альберт видел сон… что меня убьют здесь. Тогда он выдворил меня в Элджертон и заставил поклясться. Альберт считает, что сон – вещий. Так что… я буду ждать здесь. Жду три дня. Если не вернешься, придется что-то придумывать.
   Я пожал его твердую небольшую руку. Честно говоря, было жаль расставаться с мальчишкой – и не только потому, что мне предстояло действовать в одиночку. Я успел к нему привязаться. Элджи откинул волосы и улыбнулся мне своими золотыми глазами.
   – Помни – я жду!
 
   – Ашур, – тихо сказала королева.
   Я стоял неподвижно, глядя на нее. Молния в ночи. Смерть, от которой невозможно отвернуться.
   Такой была ее красота.
   Габриэлла приблизилась и тихо коснулась моих плеч ладонями. В изумрудных глазах ее мерцала влага.
   – Ашур… как долго я ждала…
   Она была почти такой же высокой, как я, благоухающей, горячей.
   – О, Ашур!
   Я вздрогнул, почувствовав ее прильнувшее тело, ее губы на своих губах. Поцелуй длился – слишком долгий для брата с сестрой, слишком краткий для любовников. Я стоял неподвижно. Габриэлла подняла голову и заглянула в самую душу.
   – Я знаю, – сказала медленно, – знаю, милый… но почему ты так долго не возвращался?
   Я молчал.
   – Я ждала тебя, брат мой Ашур, – Габриэлла свободно взяла меня под руку – Идем, я все расскажу тебе и ты все расскажешь мне.
   Но она заставила говорить меня. Она слушала мой рассказ, ухаживая за мной, как служанка. Протягивая руку за бокалом, я встречал ее пальцы, наклонив голову, чувствовал невесомое прикосновение ее волос, видел ее светлую улыбку, ее прекрасные, молящие о чем-то глаза…
   Ее ли присутствие или старое вино, которого было выпито немерено, было причиной – но через некоторое время я был не в состоянии ни беседовать, ни передвигаться самостоятельно.
   Габриэлла довела меня до уже приготовленной спальни, от всей души смеясь над моими попытками раздеться, сама помогла мне. Я уперся локтями в постель – голова кружилась и неумолимо тянула меня назад – но я все-таки увидел, как Габриэлла смотрит на меня. Нежность, испуг и жалость…
   – Ашу-ур…
   Не успел я и слова сказать, как она упала рядом с кроватью на колени, целуя мой разукрашенный шрамами живот. Мгновение я глядел на ее склоненный затылок, рассыпавшиеся по постели волосы. Потом, стремительно трезвея, резко, грубо оттолкнул ее голову.
   Габриэлла качнулась, но не упала, обхватив меня сильными руками. Вскинула затуманенные молящие глаза.
   – О, Ашур, как я тосковала по тебе! Любимый мой!
   Я смотрел на нее, не веря своим ушам, потом наклонился, жадно отыскивая ее горячие губы.
 
   Она с легким вздохом повернулась ко мне, прижавшись упругой мягкой грудью. Пальцы медленно скользили по моей коже.
   – Ты изменился… – тихо сказала Габриэлла. Я улыбнулся в темноте.
   – Постарел?
   – Нет. Ты стал нежным. Раньше ты умел только брать. И мне это нравилось.
   – Скажи… – спросил я, помолчав. – И давно мы?..
   – Давно. Хотя сначала я колебалась между тобой и Ас-муром. Как ни странно, выбрала тебя.
   От ее шепота по телу пробежали мурашки.
   – Действительно, странно…
   – Бедный мой, – сказала Габриэлла. – Как ты настрадался…
   И вновь я ощутил ее загоревшееся тело, ставшее на мгновение единственным, ослепительным, пьянящим…
   Это пришло ко мне ночью – так ясно и четко, что я мгновенно проснулся. Приподнялся на локте, вглядываясь в почти неслышно спящую Габриэллу.
   Я никогда не знал этой женщины.
   Никогда не знал ее. Никогда не спал с ней. Никогда не любил ее.
 
   Эти дни были днями сумасшествия. Габриэлла была щедра и высокомерна, вспыльчива и холодна, ненасытна и изобретательна: она не могла наскучить, а ее великолепное тело – пресытить. Я совсем перестал следить за течением времени. Я перестал думать о будущем, о Королевском совете. Вообще перестал думать.
   Понемногу Габриэлла рассказывала мне о прошлом, но хотя то, что я узнавал, было невероятным и, наверно, чудовищным, я и это воспринимал как данность," как какие-то исторические факты, которые происходили со мной, но теперь меня совершенно не касались.
   Мы с Габриэллой были в заговоре против короля и, соответственно, против всей нашей семьи. И обладая дьявольским честолюбием, безрассудством и расчетливостью, в конечном счете стали виновниками смерти нашего брата. Габриэлла вступила в сговор с воинственным северным народом, уже давно косо поглядывающим на укрепляющийся Элджеберт, и подала мысль навести подозрение на Ганелону – через меня, которому Асмур слепо доверял. Мы же задумали и убийство короля во время одного из боев, хотя вовсе не наша заслуга, что оно произошло на самом деле.
   От нее же я впервые услышал о знаменитой Королевской Шкатулке. Когда ребенку королевской крови исполнялся год, его относят в семейное святилище. Камень, который брал в руки ребенок, считался его талисманом и сопровождал хозяина всю его жизнь, даруя ему колдовские способности – ими была знаменита вся королевская семья. Я же, утратив свой талисман – бриллиант, – стал обыкновенным человеком, может, чуть сильнее, выносливее и умнее.
   Хотя с последним можно было и поспорить.
 
   Габриэлла влетела, разъяренная, как пантера, и оттого еще более красивая.
   – Опять эта ведьма здесь, у Альберта!
   – Кто? – сонно спросил я, отрывая голову от подушки.
   – Да эта ведьма из Элджертона!
   Услышав знакомое название, я сел. Слабость, мягкая слабость растекалась по мышцам.
   – Что за ведьма?
   – Отродье Ганелоны! Элджгеберта! – Габриэлла выругалась. Мне еще не приходилось видеть ее в такой ярости.
   – Какая Элджгеберта? – тупо спросил я.
   – Черт побери! – крикнула Габриэлла, блистая яростными прекрасными глазами. – Что ты спрашиваешь? Ведь ты же жил у нее в замке!
   Я вставал, и Габриэлла глядела на меня, поднимая глаза. Наверное, с моим лицом что-то произошло, потому что она вдруг забеспокоилась.
   – Я знаю, ты благодарен ей за приют, но она – наш заклятый враг. И… но ты что, спал с ней?
   Я растерянно поглядел на нее и снова опустился на кровать.
   – Почему ты решила, что Элджи… Элджгеберта – враг?
   – Подумай, милый, – она наклонилась надо мной, говоря терпеливо-убеждающе, как непонятливому ребенку, – ведь это мы обвинили ее мать! Тем самым мы убили сразу двух зайцев – убрали Ганелону и нейтрализовали Альберта. Ах, если бы я тогда знала, что за отродье она вырастила!
   – Мы…
   Габриэлла заглянула мне в глаза и прижала мою голову к своей груди – но и там, в тепле ее роскошного тела, я сжимался от стыда, злобы и досады… Как я дал себя так провести, ведь все просто лежало на поверхности – все, все, все, вплоть до второго имени. Габи…
   А Габриэлла все шептала, шептала успокаивающе, перебирая мои волосы:
   – Не нужно, не нужно, не нужно тебе встречаться с ней… Они хотят отнять тебя у меня, любимый, но мы с ними справимся…
   Я освободился, обнимая ее за талию.
   – Но что она может сделать?
   – Она ведьма! Ведьма! Она многое переняла у своей матери и многому научится в будущем, если ее не остановить… А если она узнает, кто оговорил Ганелону…
   – Я все не могу понять, почему Асмур нам поверил.
   – Этот простофиля ходил к Вещему Ворону и тот наплел ему что-то про предательство…
   – Асмур тоже ходил к Ворону?
   – Почему – тоже?
   – Потому что и я там был. Ворон сказал мне – много лет назад.
   – Да? – Ганелона, казалось, удивилась. – Ты не говорил мне об этом. А теперь – спи. Я справлюсь с ними сама. Выздоравливай, набирайся сил, они тебе скоро понадобятся…
   – Я хочу помочь, – пробормотал я. Изумрудные глаза Габриэллы приблизились к моим. Она поцеловала меня. Как всегда, это длилось вечно и, как всегда, слишком мало…
   Я в изнеможении откинулся на подушки. Во рту пересохло, и я осушил полный бокал вина. Сладкая истома-дрема вновь наползала на меня, нашептывая голосом Габриэллы: спи… отдыхай… не думай, не думай… все сделаю за тебя… не думай… не встречайся…
   И я вдруг резко сел – так резко, что в голове зашумело. Про предательство друзей… но ведь и мне Ворон предсказывал то же самое. «Кто больше всех верит, тот больше и обманется». Пока получилось, что обманулся один Асмур, а я… я только обманул… или это все-таки произошло?..
   Я застонал и прижал кулаки к вискам. Что-то не так было с моей головой – она не в состоянии была думать ясно, как раньше… не думай, не думай…
   Комната качнулась у меня перед глазами. Двери оказались неожиданно далеко – они словно расплывались и таяли. Спать… как хорошо было бы сейчас прилечь отдохнуть… совсем ненадолго… Я вытолкнул в коридор непослушное тело и съехал по стене вниз…
   Жар опалил кожу лица – я замычал, невольно отодвигаясь и заслоняя глаза от яркого света. Факел держали так близко, что горячая смола обожгла мои пальцы.
   – Вот спит герой, – сказал знакомый голос с неподражаемой интонацией.
   Прищурившись, я различил протянутую руку. Ухватившись за нее и опираясь о стену, поднялся, прислонился спиной к холодному камню. Факел поднимался вслед за мной, придвинулся, опустился, и тот же голос встревожено произнес:
   – Гордон! Ах, черт, Ашур, что с тобой?
   Я вяло поднял руку, провел по лицу – его покрывал обильный липкий пот. Как я попал в этот темный коридор? Я никогда здесь раньше не был.
   – Гордон! – Меня взяли за ворот мокрой рубашки, крепко встряхнули. – Ну, Гордон! Ты меня слышишь?
   – Слышу, – сказал я. – Слышу. Я Гордон, ты Элджи, что тебе от меня надо?
   – Уф-ф-ф! – Запрокинутое лицо Элджи отодвинулось. – Сначала мне показалось, ты пьян, потом… Да что с тобой такое?
   – Где я?
   – Этот коридор ведет в покои Альберта. Я иду от него, а ты… лежишь.
   Я пытался сообразить. Что же, и во сне я продолжал ползти сюда?
   – Сядем, – предложил я. И сам сел на пол, посмеиваясь.
   – Гордон! – в голосе Элджи я различил слезы. – Гордон, вставай! Да вставай же! Ты правда пьян?
   Я закрыл глаза, снова куда-то уплывая.
   – Гордон! – мерно говорил Элджи и бил меня по щекам. – Гордон! Гордон!
   Я поймал и крепко сжал небольшую сильную руку. Надо быть слепым… Или им притворяться, чтобы не понять – кто есть кто. Со стоном облегчения Элджи опустился рядом на пол. Не выпуская его ладони, я сказал:
   – Элджи. Почему ты… не сказала мне?
   Она вспыхнула мгновенно. Отвернулась и тут же выпрямилась, с вызовом тряхнув головой.
   – Сначала это получилось случайно. Ты принял меня за мальчика. Мне это показалось забавным. А потом я хотела поехать с тобой и боялась, что ты не возьмешь меня. Вот так все и… Извини.
   Я молчал. Элджи вырвала руку из моих пальцев, воскликнув с досадой:
   – В конце концов, какое это имеет значение!
   – Никакого, – сказал я через паузу. Что-то мешало мне согласиться. Если бы я… но что бы произошло, если б я знал? Я не взял бы с собой Элджи… Габи.
   И после встречи с ночными всадниками от меня и следа бы не осталось.
   – Но почему Грудда.
   – Я попросила ее. И Альберта. И…
   – Всемирный заговор. Но ты снова обманула меня. Ты обещала не приходить сюда, в замок.
   – Я ждала четыре дня! – выпалила Элджи. – Я приехала, и Альберт рассердился и прогнал меня, и я вижу тебя в коридоре, и думаю, что ты пьян, а я там схожу с ума… Что это с тобой?
   – Не знаю, – я провел ладонью по лбу. – Голова закружилась. Я, наверное, упал…
   Элджи смотрела на меня, сдвинув брови.
   – Что ты ел или пил сегодня?
   – Что обычно. Мы всегда ужинаем с Габриэллой…
   – С Габриэллой! – подскочила Элджи. – С Габриэллой! О, идиот! Какой же ты идиот, Гордон!
   – Почему? Она сразу узнала, кто я… и обрадовалась, в отличие от всех остальных моих родственников!
   – Обрадовалась? Габриэлла? Да она способна радоваться только чьей-то смерти! – Элджи вдруг оборвала сама себя и уставилась на меня широко открытыми глазами. – Или… ну конечно… как я могла не подумать… обо всем думала, только не об этом…
   – Что?
   Элджи отвернулась. Сказала обидно-снисходительным тоном:
   – Я тебя не осуждаю. Все мужчины слабы. Чем ты лучше других?
   – Еще бы ты осуждала! – вскипел я, поняв, к чему она клонит. – Это мое дело… девчонка!
   – Вот именно, – подытожила Элджи. – Влюбился. Теперь ты покорен, как овечка, и делаешь и думаешь только то, что нужно ей. И что же она рассказала тебе о твоем прошлом?
   Я молчал. Я помнил о Ганелоне. Я помнил об Асмуре. И только сейчас впервые задумался – а было ли все это на самом деле? Действительно ли я шел на все ради трона, который теперь мне был, в общем-то, безразличен?
   Ожидая ответа, Элджи рассеянно вытирала мою мокрую грудь прохладной ладонью. Я молча отвел ее руку. Элджи смутилась.
   – Думаешь, я наговариваю на Габриэллу?
   – Н-не знаю, – сказал я осторожно. – Но, по-моему, у тебя неверное представление о ней…
   И прикусил язык: следовало добавить – и обо мне. На мое удивление, Элджи не взорвалась. Она глядела на меня задумчиво.
   – Тебя познакомили с Айратом? – неожиданно спросила она.
   – Н-нет…
   – И за столько дней ты даже не попытался увидеться с ним, с Альбертом или с сестрицей Гивой?
   Сказать было нечего. Я действительно не вспомнил о существовании других моих родственников прямо здесь, у меня под боком. Все мои мысли занимала одна Габриэлла.
   – Но Айрат, кажется, болен…
   – Болен, – кивнула Элджи. – Конечно, он болен. У него тоже все начиналось с головокружений, слабости, холодного пота, а потом он уступает трон сестрице Габриэлле, проявляющей о нем трогательную заботу, а потом все стараются забыть о нем, потому что он беспробудно пьян и страдает слабоумием…
   – В семье, говорят, не без урода, – пожал я плечами. – Что с того?
   Элджи смотрит на меня. В глазах ее и в непривычной – без веселья – улыбке пляшет пламя.
   – А то, милый мой… простите, принц Ашур, что Айрат никогда не брал в рот ни капли спиртного! Не желаешь, наконец, познакомиться с ним?
 
   Эта дверь запиралась снаружи. Оглянувшись на меня, Элджи отодвинула засов и первой шагнула в неосвещенную комнату. Свет факела заплясал на стенах, украшенных драгоценными гобеленами, на столе резного дерева с недоеденной пищей в тарелках, на узорчатом, узком, забранном решеткой окне под самым потолком. Элджи пошла вперед, опуская факел, но я уже и сам увидел сидящего на полу человека. Глаза его были широко открыты, пусты и тусклы, словно совсем не отражали света. Черные спутанные волосы кое-где светились сединой. Он вдруг ощерил ровные молодые зубы и, вяло погрозив нам пальцем, захихикал. Вздрогнув, я выпрямился – этот смех был эхом того смеха, с каким я просыпался сейчас по утрам – всегда в непривычно прекрасном настроении. На лице Элджи, смотрящей на Айрата, не было ни жалости, ни отвращения – одна привычная уже ожесточенность.
   – Идем отсюда! – сказал я.
   Мы вышли в коридор, и Элджи задвинула засов. Покои… – или, лучше сказать, тюрьма? – принца не охранялись. И, правда, кому он теперь нужен? Элджи перехватила факел и подняла глаза.
   – Каким бы он ни был, он был королем. Они не имели права так поступать с ним – просто засунуть подальше, спрятать и забыть. Есть много способов свести человека с ума, я говорила Альберту, но он не хочет слушать. «Ты не любишь ее и потому придумываешь всяческие глупости, со стороны матери у Айрата тяжелая наследственность», – говорил он. Скажи и ты мне то же самое! Что молчишь?
   В голове стучали железные молоточки. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… значит, таким ты хотела меня видеть, Габриэлла? Хихикающим идиотом? Тук-тук-тук…
   – Спасибо, Элджи, – сухо выдавил я. – Спасибо, что пыталась предупредить меня. Теперь я буду осторожен. Но я не могу… я не могу сейчас оставить ее, потому что мы связаны. Связаны навсегда…
   Прошлым, хотел сказать я. Элджи смотрела на меня исподлобья, из-за чего ее и без того большие глаза казались огромными. Я увидел, что они заблестели – необычно заблестели. Ссутулившись, Элджи уронила факел и, закрыв лицо руками, разрыдалась по-детски громко и горько.
   – Элджи, – сказал я, растерявшись. Но она уходила от меня, плача, как испуганный ребенок. Когда я рванулся следом, то наступил на тлеющий факел и погасил его.
   – Элджи! – я слышал впереди безутешный плач, но, путаясь в темноте и в коридорах, никак не мог догнать ее. А потом стих и плач.
   Я снова остался один. Без Элджи. Без Габриэллы. Почему Габриэлла хотела от меня избавиться? – Я отодвинул ставшую привычной горечь предательства. Думала, как и все они, что я собираюсь претендовать на трон? Или боялась, что я вспомню то, что может мне не понравиться? Все ли ее истории были правдой? Единственный, кто мог прояснить это, был Альберт, но он избегал меня. Очень скоро во дворец, впервые за долгое время, должны съехаться мои родственники, а Габриэлла ни разу не упомянула о Королевском совете. Не должен ли я был предстать на нем этакой хихикающей копией Айрата? Я потер лоб, прогоняя воспоминание о только что смотревших на меня глазах. Глазах друга, возможно, дочери Альберта… Меня предала Габриэлла, а я только что – пусть невольно – предал Габи. Потом. Я подумаю об этом потом. Мне нужна ясная голова, чтобы все обдумать. Я должен знать больше о своем прошлом. И никому не верить. Каждый из них вливал в меня по капле яда. Я уже не мог быть другом Элджи, и любить Габриэллу, и уважать Альберта. Возвращая мое прошлое, жизнь взамен отнимала у меня настоящее.
 
   Он появился в моей комнате глубокой ночью – бледный, с всклокоченными черными волосами и дикими свирепыми глазами, – совсем непохожий на того учтивого сдержанного принца, которого мне довелось увидеть в замке Элджгеберты.
   – Габи! – крикнул он. – Где Габи?
   – Не знаю, – я шагнул навстречу и наткнулся на стену ненависти и боли.
   – Я просил, – сказал Альберт шепотом, – я просил тебя. Ты давал мне слово.
   – Почему ты не сказал мне, что она девочка? – крикнул я, заражаясь его безумием. – Я бы ни за что не взял ее с собой!
   – Ищу ее, – сказал Альберт, – ищу и не могу найти, хотя чувствую, как ей больно. Она не отзывается. Первый раз она не отзывается, Гордон! Что ты сделал? Что? Ты…
   – Не сходи с ума! – заорал я. – Что я с ней мог сделать? Что я ей мог сделать? Я привязался к ней не меньше, чем ты!
   Он не спускал с меня свирепых серых глаз.
   – Если с Габи что-нибудь случится, ты заплатишь за это, Гордон! – Альберт повернулся, плащ метнулся на его прямых плечах, словно крылья летучей мыши.
   – Ты по-прежнему зовешь меня Гордоном?
   – А как бы ты хотел, чтобы тебя называли?
   – Ашуром, конечно.
   – Ашу-уром?.. – Альберт обернулся, я увидел его кривую улыбку. – А, так Габриэлла тебе сказала…
   – Не только она. И Грудда, и Айленд…
   – И ты считаешь, что на совете мы признаем тебя своим братом Ашуром? – язвительно спросил Альберт.
   – Ты этого не хочешь?
   – А почему ты этого хочешь?
   – Альберт, – сказал я, глядя в его глаза. – Представь себе человека – одинокого, немолодого уже человека, – который внезапно находит свою родину. Свою семью. Чего вы все боитесь? Почему заставляете меня желать того, чего я на самом деле не желаю? Единственное, чего я хочу, – быть вашим братом. Неужели это так много? Ведь я же не самозванец, и ты знаешь это!
   Вот уж не думал, что могу быть таким велеречивым… Я сморщился и умолк. Альберт молчал. Он молчал, но ощеренное злобное его лицо словно растекалось, отмякая, и приобретая обычное задумчивое выражение.
   – Может быть… – сказал он и так же, как я, поморщился. – Может быть. Ведь и я небеспристрастен. Я очень хорошо помню, каким ты был, и не думаю, что с годами твое честолюбие уменьшилось. Кто знает, куда завтра направятся твои мысли. И кто их повернет…
   – А откуда ты это можешь знать?
   Он качнул головой.
   – Я видел сон… в городе кипела битва – и ты был тому виной. Тебе говорили? Я вижу вещие сны.
   – Например, о Габи?
   – Да… я очень надеюсь, что он не сбудется. И очень боюсь, что сбудется.
   – Скажи, Габи – твоя дочь? – наконец я спросил о том, о чем давно хотел спросить.
   Альберт неожиданно улыбнулся, и его лицо опять стало прекрасным.
   – Могли ли столь мрачные личности, как я с Ганелоной, зачать такую солнышко-девочку?
   Я глядел на него во все глаза.
   – Так она не твоя дочь?
   – У Ганелоны был мимолетный возлюбленный до меня… он давно умер. Не говори об этом Габи. Она – все, что у меня осталось от Ганелоны. Но вернемся к тебе. Когда состоится совет, я скажу, что ты – игра природы, похожая на моего умершего брата. И не я один. Это повторят Арон и Анкер. И не надейся на нежные чувства Габриэллы… кстати, где она сегодня, почему не в твоих покоях? Потеряла к тебе интерес? Поняла, что с тобой не так легко играть?
   Я сел на кровать, закинув ногу на ногу. Зло усмехнулся.
   – И каково же чувствовать себя богом, Альберт?
   Он тяжело облокотился о спинку.
   – Ты тоже в свое время решал чужие судьбы, не считаясь ни с чьими желаниями и надеждами. Все мы платим за свое прошлое, помним мы его или предпочитаем забыть. Настало твое время платить.
   Он пошел к дверям – высокий, несколько сутуловатый. На пороге оглянулся, смерил меня взглядом и добавил:
   – Если оно у тебя еще есть.
 
   У Гивы было смуглое лицо, черные матовые глаза, и она очень походила на Габриэллу, хотя красоте ее чего-то не доставало. Может быть, силы королевского величия? У нее были нервные руки с огромным рубином на указательном пальце, и она то и дело в разговоре дотрагивалась до этого перстня, словно черпая в нем уверенность. Она быстро отводила взгляд, встречаясь с моими глазами, да и на других предметах он надолго не задерживался – нервничала? Боялась?
   – Зачем ты меня сюда привела?
   – Это наш семейный склеп. Здесь мы можем поговорить спокойно. Покойники не подслушивают.
   – Хотя иногда воскресают, – усмехнулся я.
   Гива поглядела испуганно. Фамильная усыпальница королей Элджеберта оказалась настолько обширной, что ее хватило бы еще на добрый десяток поколений. Мы проходили мимо гробниц с надписями на древних языках, с выбитыми рисунками и барельефами. Гива на мгновение задержалась у одной из последних, поднесла к лицу руки. Я услышал ее срывающийся шепот:
   – Дай мне силы сказать ему это…
   Оглянулась.
   – Здесь похоронен король Асмур.
   Гива глядела на меня. Не знаю, что она хотела увидеть – скорбь? Сочувствие столь ранней смерти? Я же думал лишь о том, что через два часа состоится Королевский совет.
   – Я должна рассказать тебе одну историю…
   В этой семье все знают больше, чем говорят. «Одну историю» Гива или давно или вообще никому не рассказывала потому что явно не знала, с чего начать.