Корецкий Александр. Смягчающие обстоятельства

частью прекрасной половины человеческого рода, это ничего не меняло. Нельзя
быть одновременно джентльменом и подонком. Истинное лицо определяется по
нижнему уровню шквалы допустимости слов, действий и поступков. Потому
подонок может носить маску джентльмена, но не наоборот.
Мария не могла не понимать всего этого, и Элефантова очень удивляла ее
дружба со Спирей, как запанибрата называли Валю в институте. Присмотрелась?
Принюхалась? Да и он стал больше следить за собой -- каждый день брился,
чистил обувь, чаще менял рубашки... И все равно, странно... Они стали
работать в паре, зачастили на "Прибор", проводя там гораздо больше времени,
чем требовалось. Однажды Элефантов, направляясь в библиотеку, увидел: Мария
и Валентин, прислонившись к цистерне с квасом, едят пирожки, весело и
понимающе глядя друг на друга и оживленно беседуя. В двадцати метрах от дома
Спири. Элефантову стало неприятно. А как-то раз, когда они вернулись "с
объекта", Элефантов заметил на обычно бледных щеках Марии румянец и обмер:
он-то хорошо знал, после чего лицо Нежинской розовеет.
Да нет, чушь, не может быть! Она никогда не опустится до этого! Ну
Астахов -- понятно, ну кто-нибудь другой, только не Спиря... В конце концов,
долгое отсутствие ничего не означает -- могли просто-напросто сходить в кино
или болтаться по городу, заходить в магазины и случайно оказались возле
квартиры Спиридонова... Да и румянец -- мало ли от чего он появился...
Неожиданно Мария оставила мужа. На вопрос Элефантова ответила, что не
испытывает к нему чувств, а жить с нелюбимым человеком не хочет. Такое
объяснение вызвало уважение к мужеству и принципиальности молодой женщины,
которая предпочла одиночество с ребенком на руках внешне благополучному
браку без любви. Решиться на это, несомненно, могла не каждая.
Нежинский сильно переживал, изо всех сил пытался сохранить семью, но
Мария была непреклонна. Через все неприятности процедуры развода она прошла
гордо, не показывая окружающим, что творится в душе.
Элефантов восхищался ее самообладанием и искренне жалел, считая, что,
несмотря на производимое Марией впечатление независимого, уверенного в себе
человека, на самом деле она глубоко несчастна и остро переживает личную
трагедию. Он даже ощутил, что испытывает к ней какие-то новые чувства,
намекнул Марии на это и дал понять, что если она нуждается в Помощи, то
вполне может на него рассчитывать. Однако Мария никак не отреагировала, и
самолюбивый Элефантов решил не навязываться.
После развода Спиря стал часто бывать у Марии. Он хорошо изучил ее
вкусы, привычки, черты характера, советовал коллегам, что нужно купить ей ко
дню рождения или женскому празднику, словом, превратился в этакого
официального друга дома. Он давал понять, что знает Нежинскую гораздо лучше
других, и как-то удивил Элефантова, обмолвившись, что кроткая и добрая на
вид Мария на самом деле резка, эгоистична, часто зла. Его осведомленность
касалась самых неожиданных сторон, так, например, он знал, что Мария летом
бреет ноги, а зимой этого не делает, что она любит драгоценности, хотя их и
не носит, что она рациональна и практична, хотя не производит такого
впечатления.
Подобная компетентность в вопросах сугубо личной жизни Нежинской могла
свидетельствовать только об одном, но Элефантов по-прежнему считал, что
Спиря недостоин Марии и она никогда не снизойдет до него. К тому же мужчина
не станет рассказывать о своей любовнице того, что рассказывал Спиря о
Марии. Значит, все объясняется очень просто: Валентин часто бывает у
Нежинской, привыкнув, она держится с ним запросто, как с подругой, и он
невольно проникает в подробности ее быта.
Такое истолкование Спириной осведомленности успокоило Элефантова, но он
тут же поймал себя на мысли, что раз неразрешенные вопросы взволновали его,
то, значит, Мария ему небезразлична. И действительно, зароненная в душу
несколько лет назад искорка не погасла, она тлела все это время и сейчас
начинала разгораться...
Его тянуло к Марии все сильнее и сильнее, но влечение это было совсем
иным, чем раньше, хотя разобраться, в чем же состоит новизна, Элефантов пока
не мог. Он пригласил ее в кино, и она пошла. Но, когда он попытался ее
обнять, убрала руку:
-- Не надо. Ни к чему.
После сеанса Элефантов попросился в гости, "на чашку кофе". Мария
отказала:
-- Проводить себя немного я разрешу, но потом пойдешь домой.
Проявлять настойчивость и другие качества "настоящего жокея" Элефантов
не стал, тем более что на самом деле не обладал ими, а то новое, что
появилось в его отношении к Марии, не позволяло, пересиливая себя,
действовать по рецептам Орехова, как он делал три года назад.
Вскоре у Марии настал день рождения, она пригласила сотрудников, и
Элефантов первый раз оказался у нее дома. Почему-то он не считал, что
Нежинская может быть хорошей хозяйкой, поэтому чистота и уют в квартире,
вкусный, красиво сервированный стол его приятно удивили.
Но еще больше удивили новые ощущения: он не сводил глаз с оживленного
лица Марии, любовался ее проворными руками, каждым грациозным движением...
Вдруг он почувствовал, что больше всего на свете ему сейчас хочется сесть на
пол возле ее кресла, обнять тонкие ноги и положить голову на трогательно
худенькие колени.
Он предложил длинный, экспромтом придуманный тост об особой женской
прелести именинницы, выделяющей ее так же, как тонкий аромат роз отличает их
от других цветов, а изыск шампанского -- от прочих вин. Он был в ударе и
говорил искренне, поэтому тост получился хорошим, и Мария, смеясь воркующим
смехом, говорила:
-- Спасибо, большое спасибо, я просто таю...
И было видно, что ей действительно приятно. А он, как музыку, слушая ее
смех и слова, думал, что был глупым слепцом и не смог в свое время по
достоинству оценить эту замечательную женщину и отнестись к ней так, как она
заслуживает. И если бы она согласилась начать все сначала, то не была бы
разочарована.
Элефантов пригласил Марию танцевать, наговорил кучу комплиментов и,
стараясь, чтобы голос звучал естественно и спокойно, как бы между прочим
спросил:
-- Можно я останусь, помогу помыть посуду? Мария, не переставая
улыбаться, отрицательно покачала головой.
"Черт побери, собирался же не навязываться!" -- с досадой подумал
Элефантов, который не любил просить и болезненно переносил отказы.
Когда наступило время расходиться, Спиридонов вспомнил о каком-то
неотложном деле, заспешил, выйдя на улицу, суетливо распрощался и вскочил в
такси.
Элефантов тоже остановил машину и, помахав остающимся рукой, подумал:
отъезд на виду у всех -- лучший способ отвести возможные подозрения, если
собираешься вернуться. Не надо даже придумывать срочную встречу, пороть
горячку и демонстративно уезжать первым. Это уже переигрывание, дешевый
водевиль. Неужели все-таки его подозрения верны? Или опять совпадение? Но
какие дела могут быть у этого пьяницы в одиннадцать часов ночи?
Очень хотелось вернуться, но Мария, к сожалению, его не ждет. Можно
оказаться в положении третьего лишнего либо распоясавшегося наглеца -- любой
вариант унизителен до крайности... Разве что посидеть на скамейке у
подъезда, посмотреть, появится ли там Спиря... Все сразу станет ясным... Ну
и что? Уйти как оплеванному не менее унизительно... Нет, чушь, чушь! Спирька
поехал "добавить" к дружкам такого же пошиба, а Мария вымоет посуду, уберет
в квартире и ляжет спать. Одна. Нельзя быть таким мнительным!
Червячок новых ощущений в душе не давал Элефантову покоя. Преодолевая
гордость, он еще несколько раз пытался восстановить отношения с Марией, но
безуспешно.
"Хватит! -- решил он. -- Нет так нет? Недоставало еще страдать по юбке
на старости лет! Не мальчишка!"
Он зажал в кулак мучающий его огонек, перетерпел боль и подумал, что
все кончилось.
Как-то, танцуя на вечеринке у друзей, Галина Элефантова потеряла
сережку, а Сергей наступил на нее. Жена огорчилась, и на следующий день он
понес смятый кусочек металла в ювелирную мастерскую. Приемщик -- маленький,
лысый, с моноклем в глазнице, придирчиво, как воробей зерно, осматривал
каждую вещь, и очередь продвигалась медленно. Элефантов глазел по сторонам и
вдруг заметил у окошка знакомую фигуру. Астахов получал изящный, тонкой
работы золотой браслет. "Наверное, у жены день рождения, вот Петр Васильевич
и расстарался с подарком. Сразу видно -- хороший семьянин!" Последняя мысль
была насквозь пропитана сарказмом.
А через несколько дней Элефантов увидел знакомый браслет на узком
запястье Нежинской.
Его как током ударило! За прошедшие несколько лег Астахов ни разу не
подходил к Марии, не звонил, и он думал, что между ними все кончено.
Оказывается -- нет... Память тут же услужливо преподнесла полузабытый факт:
год назад Нежинская попросила его дать какие-нибудь материалы для дипломных
проектов двум заочникам института связи. Элефантов не любил подобных вещей,
считая, что каждый должен добиваться поставленных целей своим трудом, но
желание Марии было для него законом, он только вскользь поинтересовался,
откуда она знает своих протеже, и Нежинская ответила как-то невразумительно.
Теперь все стало ясно: парни работали на "Приборе", в непосредственном
подчинении Астахова, а тот всегда хлопотал за своих сотрудников и однажды
уже обращался к нему с аналогичным ходатайством.
Просить второй раз ему, очевидно, было неудобно... Сергей представил,
как где-нибудь в чужой квартире Астахов спросил у Марий: "Ты не можешь
поговорить с этим Элефантовым, чтобы он помог моим ребятам?" И как она
уверенно ответила: "Конечно. Он все сделает".
Ему стало обидно. Значит, связь между ними продолжалась все эти годы...
Банальная интрижка не просуществует столько времени, да и дорогих подарков
при ней не делают... Любовь?
Элефантов впал в меланхолию. Задушенный, как он думал, огонек снова
вспыхнул, и поделать с ним он ничего не мог. А тут еще Астахов вновь начал
звонить Марии, договаривался с ней о встречах, она охотно соглашалась, и в
ее голосе проскальзывали новые, не слышанные Элефантовым ранее интонации.
Когда после очередного звонка Мария засобиралась "в библиотеку",
Элефантов, стараясь, чтобы голос звучал достаточно бодро, через силу
пошутил: "Только особенно долго там не задерживайся".
-- В библиотеке? -- с чуть заметной улыбкой переспросила Нежинская.
-- Перестань! Я же знаю, куда ты идешь...
-- Знать ты ничего не можешь! -- резко бросила она. -- Ты можешь только
догадываться!
"Странная логика, -- думал мучимый ревностью Элефантов. -- Воплощение
принципа "не пойман -- не вор"... А чем отличается знание от догадки? Только
степенью достоверности. Если она достаточно высока, даже в науке факт
считается условно доказанным. А в таких делах тем более... Ведь тут
стопроцентного знания, которое дают личные наблюдения и эксперименты, не
достигнешь...
Но я-то хорош! Каков глупец! Подозревал Спирьку -- несчастного пьяницу.
А секрет в другом... Конечно, Астахов -- крупная фигура: положение,
авторитет, персональный автомобиль, наконец, материальная обеспеченность...
Любой женщине приятно внимание такого человека. А кто такой я? Типичный
неудачник -- должностей не достиг, открытия не совершил, даже диссертацию
никак слепить не могу! Копошусь понемногу, получаю свои сто девяносто рэ, на
которые, конечно, путного подарка не купишь... Рядовой чиновник от науки,
клерк, просиживающий последние штаны...
Элефантов уже давно не ощущал комплекса неполноценности, и сейчас
осознание своей ущербности выбило его из привычной жизненной колеи. Никогда
не отлынивающий от работы, он пользовался каждым удобным случаем, чтобы
улизнуть из института, бесцельно бродил по улицам, спускался к набережной и
тупо глядел на воду, ведя сам с собой нескончаемый диалог.
"Неудачник? Но почему, собственно? У меня большой задел, многое
сделано, надо только чуть-чуть подождать, и появятся всходы... Астахов,
конечно, достиг большего, но он старше на добрый десяток лет... Я ничем не
хуже, не глупее, просто позже стартовал, но сил у меня побольше, и я еще
могу прийти к финишу первым...
Чушь, братец. Это всего лишь надежды, планы, одним словом, журавли в
небе. Не все мечты сбываются. Надо оперировать тем, что реально имеешь. А
тут тебе похвастаться нечем: висишь между небом и землей. Тема твоя каждый
раз вылетает из плана, чинов и званий не приобрел, административных постов
не занял. А годы идут. Ты думаешь, что финишная ленточка где-то далеко, за
горизонтом, но не успеешь оглянуться, а она уже перед тобой. Разорванная
другими. Оказывается -- дистанция пройдена, и то, чего не успел, уже не
наверстать. Что, непривычно?
Еще бы! Ты никогда не был самокритичным, считал себя умнее, способнее,
талантливее других, хотя, надо отдать тебе должное, не кичился, не хвастал
этим, и надо было в конкретной ситуации сравнить себя с конкретным
человеком, которого предпочла тебе Мария, чтобы уяснить, что это совсем не
так..."
Он старался, чтобы окружающие не заметили его состояния, вел себя как
прежде, очень много работал, не оставляя ни одной свободной минуты.
И завидовал тем людям, которые не мучаются тягостными размышлениями и
полностью свободны от проблем подобного рода.
Как раз к такой категории принадлежал Эдик Хлыстунов, которого он
как-то раз встретил недалеко от института.
-- Как дела?
Раньше тот работал у них электриком. Довольно смазливый парень,
впечатление портила несуразная фигура: короткие ноги, чересчур большая
квадратная голова, довольно округлый для неполных тридцати лет живот. Этакие
резкие движения, быстрая речь, несколько развязные манеры. Солидности
никакой. Таких до преклонных лет зовут по имени.
Единственный сын престарелых родителей, Эдик и в зрелом возрасте
оставался домашним мальчиком. Ездил на папиной машине, кушал мамины пирожки
с яблоками, пользовался их связями и сбережениями. На случай обзаведения
семьей ему предусмотрительно построили кооперативную квартиру в Южном
микрорайоне.
-- Дела идут, контора пишет, -- весело ответил Элефантов, насмешливо
оглядев Хлыстунова с головы до ног. -- А у тебя?
Вначале Эдик Элефантову понравился. Потом насторожила его привычка
угождать всем без исключения, оказывать мелкие услуги и чересчур явное
желание обходить острые углы, "дабы не наживать врагов". Очень скоро стало
ясно, что услуги он предлагает не так уж неразборчиво и большей частью
небескорыстно: либо надеется на ответные, либо устанавливает "контакты" --
авось пригодятся. Так же быстро Элефантов понял, что Эдик жаден до денег Он
постоянно заключал какие-то сделки, занимался коммерческим посредничеством и
с детской непосредственностью радовался, извлекая копеечную выгоду. Как он
говорил, "навар".
-- Мои дела! -- Хлыстунов махнул рукой. -- Завтра опять в суд.
Год назад он женился на копировщице Верухе Болтиной, после чего его
налаженная, благополучная жизнь круто изменилась.
Хлыстунов считал себя хватом, ушлым, бойким парнем, умеющим выйти сухим
из воды и, завсегда урвать свое. Но по недомыслию он не разглядел в новых
родственниках тех же качеств, да еще возведенных в превосходную степень.
Умудренные жизненным опытом родители, познакомившись с семейством Болтиных,
поняли, что их любимый сын скоро окажется в положении цыпленка, попавшего в
лисью стаю, но изменить хода событий уже не могли и сидели за свадебным
столом явно грустные, как бы предвидя дальнейшее развитие событий.
Вылетев из-под крылышка родителей, Эдик уже через пару месяцев приобрел
довольно подержанный вид: неглаженая одежда, грязные воротнички, оторванные
пуговицы. Обносившийся и полуголодный, он во всех своих бедах винил
почему-то тещу. В отличие от Эдика, Веруха высказывалась о супруге довольно
скептически и доходила до того, что пренебрежительно отзывалась о его
мужских способностях, чего нормальные жены никогда не делают. Во всяком
случае, принародно.
В конце концов Эдику приелись радости семейной жизни. Развод шел со
скандалом, взаимным обливанием помоями, перетряхиванием грязного белья. С
обеих сторон участвовали родственники и знакомые, семейную жизнь Хлысту
новых обсуждали "в инстанциях". Потом начались судебные тяжбы из-за
квартиры, имущества, денег.
-- Ты знаешь, что она придумала на этот раз? Элефантов почти не слушал
скороговорку Хлыстунова. Зная Веруху, нетрудно было предположить, чего от
нее можно ждать.
К тому же Эдик уже подробно информировал всех, кого мог, о перипетиях
судебной процедуры. Эта способность посвящать посторонних в сугубо личные
дела всегда удивляла Элефантова. Впрочем, Эдик стремился быть свойским
парнем, дружить со всеми, и излишняя откровенность органично вписывалась в
привычный стереотип его поведения.
-- ...А я говорю: "Как не стыдно, ведь это подарок моих родителей..."
Разочаровавшись в Верухе, он яростно изобличал все ее отрицательные
качества и пороки натуры.
-- Хочу ей предложить: пусть забирает подарки, но выписывается и уходит
к чертовой матери. Лучше потерять несколько сотен, чем квартиру.
Расчетлив он был до мелочей. Однажды они поехали на рыбалку к дальнему,
разведанному Элефантовым озеру. Против ожидания поймать ничего не удалось, и
припасший объемистый мешок Эдик заметно погрустнел. Всю обратную дорогу он
сетовал на холостой прогон машины и сожженный даром бензин. Элефантов,
который был инициатором поездки, чувствовал себя несколько неловко.
Когда подъехали к бензоколонке, Элефантов решил развеселить Хлыстунова
и с серьезным видом протянул два рубля: "Чтобы не разорять тебя, я оплачу
половину за горючее". Он ожидал, что Эдик засмеется шутке, но тот
обрадованно взял деньги и действительно заметно повеселел. После этого он
перестал для Элефантова существовать.
-- Как ты думаешь, я правильно решил?
-- Конечно, правильно, -- с тех пор Элефантов разговаривал с ним в
ироничном тоне, но Эдик не всегда это понимал. -- Лучше расскажи, как новая
работа?
Полтора года назад Хлыстунов уволился. В детстве он окончил музыкальную
школу и сейчас устроился в ресторанный оркестр. Почему вдруг? Он не делал из
этого тайны: папин друг занял руководящую должность в общепите, почему же не
использовать удобный случай? "Чистая специальность, веселая, всегда на виду,
-- охотно объяснял он. -- Заработки неплохие, к тому же вечер отыграл --
день свободный, можно частные уроки давать".
Элефантов был уверен, что Эдик тщательно подсчитывал, какой "навар"
принесет ему деятельность на музыкальной ниве. И, конечно, учел побочные
выгоды. Теперь он снабжал особо ценных знакомых зернистой икрой, осетриной,
копченой колбасой и прочим вкусным дефицитом.
-- Все нормально. Правда, Верка дала маху, но там разобрались, что к
чему.
"Ой ли?" -- усомнился Элефантов, но вслух ничего не сказал.
-- Мне на троллейбус.
-- Тогда держи, -- Эдик протянул короткопалую руку. -- Как там коллеги?
Марии Викторовне привет!
Чего это он вспомнил про Нежинскую!
-- А тебе если вдруг понадобится столик на праздники -- обращайся,
сделаю! С деликатесами сейчас туго, но если очень захочешь -- приходи,
что-нибудь придумаем.
Хлыстунов остался верен себе.
"Ну и гусь!" -- Элефантов саркастически хмыкнул. Неужели он
действительно может вызвать у кого-то симпатию? А почему бы и нет?
Откровенен, доброжелателен, услужлив. Одним словом, милейший человек,
приятный во всех отношениях. И очень легко плывет по жизненным волнам,
никаких проблем, разве что пустячные, вроде раздела имущества с бывшей
женой.
Но завидовать Хлыстунову Элефантову не хотелось.
Наступил сезон отпусков. Мария собиралась на море, в Хосту.
-- Будь осторожна, -- пошутил Спиря. -- Там сердцееды так и ищут
жертвы!
-- Ну и что? -- засмеялась она. -- Я -- женщина свободная!
Эти слова резанули Элефантова по сердцу. Не может быть, чтобы она
действительно так думала!
Элефантов спросил, каким поездом она уезжает, но Нежинская отшутилась,
оставив вопрос без ответа.
Шестым чувством Элефантов ощутил, что она едет не одна, и готов был
поставить десять против одного за то, что знает, кто является ее спутником.
Но ошибся. Как-то зайдя на "Прибор", он встретил Астахова и так обрадовался
своей ошибке, что готов был подпрыгнуть до потолка. А следующим побуждением
было немедленно поехать к Марии, провести с ней хотя бы день или два,
рассказать о новых чувствах, которые он к ней испытывает... Но что-то
удерживало от этого шага, интуиция подсказывала: в жизни Марии есть
неизвестные обстоятельства, о которые могут вдребезги разбиться все его
идиллические намерения.
И Элефантов решил получить ответы на интересующие его вопросы у более
осведомленного Спирьки. Несколько раз он как бы между прочим заводил
разговор о Нежинской. Спирька охотно поддерживал его, и Элефантов жадно
впитывал каждую крупинку информации.
Спиридонов отзывался о Марии довольно скептически, критиковал ее
внешность -- мол, длинный нос, маленькие глаза -- и нередко приводил ее в
качестве отрицательного примера.
Вот Элефантов с возмущением пересказал уличную сценку: приличная на вид
и хорошо одетая девушка в разговоре со спутником буднично употребляла
нецензурные слова, и Спирька тут же пожал плечами: "Подумаешь, Мария тоже
ругается..."
Зашла речь о спекулянтах -- вновь тот же жест: "И Мария спекулирует!"
Само по себе двуличие Спирьки Элефантова не удивляло, но причин, по
которым тот старается очернить Нежинскую, возводя на нее явную напраслину,
он понять не мог.
Однажды, возвращаясь с работы, они остановились выпить по кружке пива
возле обшарпанного ларька, под яркой табличкой "Пиво есть" у мокрой стойки
толкались несколько человек со стеклянными баллонами и алюминиевыми
бидончиками. Чуть в стороне две размалеванные девицы в шумной компании лихо
пили водку из замызганных стаканов. Элефантов поморщился.
-- Мария тоже пьет! -- перехватив его взгляд, пакостно засмеялся
Спирька. -- Когда мы были на курсах, в кабаке раздавили бутылку коньяка и
шампанского! На равных! А вторую бутылку распили у нее в номере!
-- А что потом? -- тихо спросил Элефантов, чувствуя, как у него
похолодело внутри.
-- Потом? -- Спирька бросил на него короткий взгляд из-под опухших век.
-- Потом ничего. Я попрощался и ушел. Давай и мы водочки выпьем?
Ни обстановка, ни компания, ни окружение не располагали к выпивке, но
Элефантова охватило болезненное желание узнать, было ли что-нибудь между
Спиридоновым и Нежинской, а ситуация для этого складывалась подходящая:
выпив, Спирька обязательно развяжет язык.
-- Давай.
Спирька быстро принес бутылку, Элефантов придержал горлышко, дав налить
себе только четверть стакана.
-- Напрасно, -- Спирька наполнил свой до краев. -- Ну, будем!
Водку он запил пивом, лицо сразу покраснело и покрылось каплями пота.
-- Зачем отказывать себе в удовольствиях? Кто не курит и не пьет, тот
здоровеньким умрет, ха-ха... Пей, пока пьется, гуляй, пока гуляется, да баб
не пропускай, покуда получается!
Он снова разлил водку.
-- Видишь, как девочки веселятся! -- Он кивнул на шумную компанию.
-- Шлюхи! -- брезгливо сказал Элефантов.
-- Так все бабы шлюхи! И ничего плохого в этом нет: что естественно --
то небезобразно.
Элефантова бесила привычка Спирьки подводить "теоретическую базу" под
всевозможные гадости и оправдывать любые гнусности. Если послушать его
рассуждения, то пьянство, подлость, разврат являются естественными
свойствами человеческой натуры и потому их не следует стыдиться или
осуждать. Он был последователен и, придерживаясь этого принципа, рассказывал
о таких своих похождениях, о которых нормальные люди предпочитают
умалчивать.
-- По-моему, тебе известно, что я придерживаюсь иного мнения. И если
хочешь знать, этих стерв вообще за людей не считаю. А ты делаешь на их
примере широкие обобщения!
-- Просто в них порок более нагляден. Они опустились, деградировали. И
я с тобой согласен -- на них неприятно смотреть. С Марией, например, не
сравнишь. Она чистюля, следит за собой, одевается по высшему разряду. Все
подобрано со вкусом, белье -- французское, трусики -- "неделька":
понедельник, вторник...
-- Откуда ты знаешь? -- у Элефантова снова похолодело внутри, и он до
боли сжал ручку пивной кружки.
-- Откуда? -- Спирька безразлично махнул рукой. -- Да зашел как-то, а
она гладит, на столе -- куча белья...
Применительно к любой другой ситуации Элефантов назвал бы такое
объяснение ширмой для дурака, но, глядя на неопрятного потного Спирьку, он
не мог представить другого источника его осведомленности.
Они выпили еще: Элефантов четверть стакана и Спирька-полный.
-- А ты к Марии неровно дышишь! Думаешь, я не вижу, как ты у меня все
про нее выпытываешь?
Элефантов не нашелся, что ответить, и сделал вид, что занят пивом.
-- И к Астахову ее ревнуешь...
-- С чего ты взял? -- придя в себя от неожиданной прозорливости
Спирьки, изобразил удивление Элефантов.
-- А с того! Ты же знаешь, что она с ним живет. Знаешь! И тебе это
неприятно! -- в голосе Спирьки явно чувствовалось удовлетворение.
-- Чушь какая-то! -- продолжал лицемерить Элефантов. -- Какое мне до
всего этого дело?
-- А вот такое! -- с пьяным упорством настаивал Спирька. -- Ты еще не
все знаешь! Думаешь, она на море одна?
На этот раз Элефантова, бросило в жар. Сначала стала горячей голова и