Корецкий Александр. Смягчающие обстоятельства

не потому, что был аскетом и бессребреником, просто полагал, что все это
вторично, главное -- делать Дело, и делать его хорошо, чтобы дать Результат,
а тогда как сопутствующие основному эффекту побочные явления появятся
должности и почетные посты, успех и материальный достаток.
Он не любил хвалиться и хвастать по мелочам, в принципе был равнодушен
к недоброжелательности завистников, не участвовал в тайной борьбе за лучшее
место, десятирублевую надбавку к зарплате и благосклонность руководства.
По его мнению, каждый имел свою цену, ясно видимую любому умному и
здравомыслящему человеку, и цену эту, нельзя искусственно поднять мышиной
возней, угодничеством и подхалимством. Такое мнение не могли поколебать
примеры дутых авторитетов, которые сумели окольными тропками добраться до
желанного кресла и накрепко вцепились в подлокотники: бедняги всю жизнь
дрожат от страха, что обман раскроется и придется покинуть чужое, хотя и
насиженное, место.
Он не оглядывался на других, не завидовал более пробивным и удачливым,
более оборотистым и ловким. Он делал свое Дело, и Дело должно было говорить
само за себя. Трамплин почти построен, оставалось прыгнуть. И он был уверен,
что ему удастся и это, как удавалось все, за что он брался.
И вдруг все пошло прахом. Оказалось, что Дело -- не самое главное в
жизни, самым главным оказалась Мария. А для нее почему-то не представляли
ценности его достижения, цели и перспективы, отношения с ней были какими-то
темными и запутанными, жила она по непонятным ему законам и
руководствовалась побуждениями, постигнуть которых он тоже не мог.
Стремясь завоевать ее любовь, он как-то незаметно потерял
самостоятельность и независимость, а вместе с ними -- уверенность в себе. И
если говорить положа руку на сердце, ничего не добился. Он чувствовал, что
она оценивает людей по своей ценностной шкале, по каким-то одной ей
известным показателям, и здесь он проигрывает аморфному пьянице Спиридонову,
афористичному Хлыстунову, всем этим толянам, аликам, сашам, Викторам,
которых он считал никчемными, нестоящими людишками.
Подошло время очередной региональной конференции по проблемам передачи
информации, которая в этом году проводилась на базе их института.
-- Готовься, будешь знакомиться со своим научным руководителем, --
сказал Элефантов Марии.
Та умела переключаться быстро и несколько дней прилежно сидела над теми
материалами, которые он для нее подготовил. Эдик, Толян и остальные исчезли
как по мановению волшебной палочки, резко уменьшилось число телефонных
переговоров.
"Может же, если захочет!" -- умилялся Сергей и с радостью разъяснял
Нежинской непонятное. У него создавалось впечатление, что непонятно ей
больше, чем она показывает.
Общий интерес, темы для разговоров сделали свое дело: за эти дни они
опять сблизились, точнее, Мария держалась так, будто никакого охлаждения
отношений не было. Снова они вместе шли с работы, оживленно болтали,
обсуждали предстоящую конференцию.
-- Вообще-то я боюсь, -- призналась Нежинская. -- Как подумаю о встрече
с профессором, становится не по себе...
-- Почему? Карпухин очень доброжелательный, мягкий человек.
-- Да я не о том! -- Она досадливо взмахнула рукой. -- Я же ни черта не
знаю, а тут надо будет что-то обсуждать, отвечать на вопросы...
Это беспокоило и Элефантова. Он сам чувствовал, что форсирует события,
не просто подталкивает Марию, как когда-то обещал, а тянет ее за собой со
скоростью большей, чем та, на которую она способна. Но иного пути
расшевелить ее он не видел. Ничего, втянется.
Мария произвела на Карпухина благоприятное впечатление. Он одобрил план
диссертации, а прочитав статью, посмотрел на Нежинскую с интересом.
-- Вы мыслите в унисон с Сергеем! Смело, масштабно, перспективно! Мы
это обязательно опубликуем в следующем же сборнике. Кстати, почему бы вам не
выступить на конференции с сообщением?
Мария удрученно покачала головой.
-- Я сейчас нездорова. Недавно перенесла сотрясение мозга и никак не
оправлюсь...
"И все-таки она артистка", -- Элефантов подумал без осуждения, как об
отвлеченном факте, ведь сейчас, в данный момент и в данной ситуации, это ее
качество было для него неопасным.
Официально день конференции считался рабочим, но поскольку часть
сотрудников выступала с докладами и сообщениями, а часть -- обеспечивала
организацию быта и досуга приезжающих участников, в лабораториях оставалось
не так уж много народа.
-- Ни пуха ни пера, -- напутствовала Мария Элефантова, который, как
всегда, в последнюю минуту просматривал тезисы докладов. -- Желаю удачно
выступить.
-- Придешь послушать?
Она секунду помолчала, как бы прикидывая что-то.
-- Пожалуй, нет. Чувствую себя неважно, а вечером -- внутривенные
вливания.
Нотку неискренности в ее голосе могло уловить только обостренное
восприятие Сергея. Или его непомерно развитое и подозрительное воображение?
Выступил Элефантов успешно. Его засыпали градом вопросов, он отвечал
быстро, коротко, точно, жалея, что в зале нет Марии.
Когда объявили перерыв, он незаметно ушел и вернулся к себе. В секторе
оставался один Спирька. На стуле Марии висела ее сумка, которая для
начальства должна была изображать, что она на минутку вышла, а на самом деле
означала, что она еще зайдет в конце дня.
Элефантов сел за свой стол. Непредвиденное отсутствие Марии взволновало
его. Почему она не сказала, что собирается уходить? Где она? Когда-то давно
его эти вопросы не беспокоили. Сейчас же каждая отлучка Марии вызывала
тревожное неприятное чувство. И ревность. Ведь теперь он любил ее. И знал,
что может стоять за этими отлучками, короткими безобидными переговорами в
коридоре, телефонными звонками.
Элефантов никогда не ревновал жену. Во-первых, она не давала повода, а
во-вторых, он наверняка знал, чувствовал, что для нее другие мужчины просто
не существуют. В Галине он был уверен. В Марии -- нет. Да и о какой
уверенности может идти речь, если она сама прямо и недвусмысленно сказала,
что не собирается принадлежать только ему!
Зазвонил телефон, Спирька взял трубку.
-- Марии нет. Нет, сегодня ее уже не будет.
Тревога Элефантова усилилась. Спирька, очевидно, догадывался, где она.
И вид у него весьма хмурый. Значит...
Болезненно восприимчивая, саднящая интуиция Элефантова отчетливо
воспринимала исходящие от пустого стула Нежинской и оставленной для
маскировки сумки волны чего-то предосудительного, нечистого, стыдного.
Шевельнулось побуждение поехать к ней домой, но тогда предполагаемый позор
мог стать явным. Сергей почувствовал опустошенность и бессилие. Непривычные
чувства -- он всегда был уверен в себе, -- но в последнее время ощущаемые
все хуже.
Он ушел с работы, но на конференцию не вернулся и пошел домой. Есть не
хотелось, с трудом заставил себя выпить чаю и проглотить кусочек хлеба с
маслом. Галина всегда готовила к его приходу вкусный ужин. Как она сейчас?
Что сказала Кириллу? Надо проведать его, но стыдно... И следует оформлять
развод... столько лет прожито, зачеркнуть без боли невозможно... Терять
всегда больно... А что приобретаешь взамен? Марию?
Как умный и дальновидный человек, Элефантов понимал, что с Нежинской у
него ничего не получится. Но это понимание оставалось глубоко в подсознании,
всплыть и оформиться в четкую мысль он ему не позволял. Также, как не
допускал в сознание много других трезвых и правильных мыслей, касающихся
Марии. Можно даже сказать, что применительно к ней он утрачивал и ум, и
дальновидность. Правда, не до конца.
Галя и Мария... Одна думала о работе и семье, вторая -- только о себе,
тряпках, развлечениях. Одна любила его преданно и самоотверженно, для другой
он всего лишь один из многочисленных "друзей".
Зато волосы у Марии пахнут лесом, любые связанные с ней пустяки
будоражат все его существо, а каждая встреча с ней для него -- праздник.
Даже ее одежда кажется ему особенной и необыкновенной.
Элефантов вспомнил, что три года назад был равнодушен к Марии. Надо же!
Как это могло быть? А может, так оно лучше? Ведь любовь принесла ему
постоянную горечь, терзания, боль. А в равнодушии крылись спокойствие и
неуязвимость!
Он задумался. Нет, без чувств к Нежинской он был беднее.
Тишину нарушила трель телефона.
-- Добрый вечер.
Мария!
-- Здравствуй, Машенька!
Тревоги, сомнения, переживания, подозрения и боль исчезли без следа.
-- Ты меня искал?
В конце дня она звонила на работу, и Спирька, как дрессированный
попугай, пересказывал, кто ею интересовался.
-- Да, заходил.
-- Неважно почувствовала и пошла домой полежать. Сейчас ведь мне на
капельницу.
-- Бедный малыш!
Элефантов искренне жалел ее.
-- Как твой доклад?
-- Нормально. Жаль, что тебя не было.
-- Ничего, ты же можешь прочитать его специально для меня?
-- Конечно. Приходи завтра в гости.
-- Хорошо.
Элефантов от радости подпрыгнул на стуле. Сейчас ему казалось, что все
недавние сомнения не стоят выеденного яйца.
Он с трудом дождался следующего дня, после работы томился, ожидая
звонка в дверь. Мари" запаздывала. С улицы донесся замысловатый
автомобильный сигнал: фа-фау-фау! Он вышел на балкон. Мария переходила
улицу, а на противоположной стороне стояла украшенная разными побрякушками
"Лада", шофер которой -- молодой усатый парень -- высунулся в окно и пытался
привлечь ее внимание не только фасонистым сигналом, но и гортанными криками.
Мария не реагировала, и "Лада" тронулась с места.
-- Чего же ты опаздываешь, я заждался, -- он поцеловал Марию в гладкую
пахучую щеку.
-- Спиря увязался. Шел до самого дома. Там я с ним распрощалась,
подождала немного -- и в машину.
-- Вот в эту?
Элефантов кивнул в окно.
Мария захохотала.
-- Нет. Из одной вышла, а другая уже тормозит! С собой звали.
Если Мария приехала в автомобиле, то только в этом -- никакой другой
машины поблизости не было. Но уточнять ничего не хотелось, и несоответствие
между тем, что говорила Нежинская, и тем, что видел сам Сергей, прибавилось
ко многим неясностям, не дающим ему покоя в последнее время.
-- Куда же тебя звали?
-- Не знаю, не интересовалась. Я ведь уже пришла куда хотела...
Эти слова пролили елей на его душу.
-- Тебя нельзя одну выпускать на свободу. Надо везде ходить с тобой!
-- Ну-у-у, -- вытянув губы трубочкой, с легкой укоризной проговорила
Мария. -- Ты хочешь посадить меня в коробочку! -- Она соединила согнутые
ладошки, показывая, как именно он хочет оградить ее от окружающего мира. --
Так нельзя!
"Почему нельзя?" -- с недоумением подумал Элефантов, но ничего не
сказал. Присутствие Марии так радовало и волновало его, что трезвость
мышления он утратил начисто. Так бывает всегда.
-- Давай поужинаем?
-- Спасибо, я не голодна.
-- Машенька, как я соскучился по тебе...
-- Я знаю, иначе бы я не пришла, я ведь опять расхворалась...
-- Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь...
-- Ты стал совсем другим... Ты так волнуешься.
-- Да, когда я тебя жду и не знаю, придешь или нет...
-- И когда я прихожу, тоже волнуешься...
-- Тоже волнуюсь, -- Элефантов удивился, что Мария точно чувствует его
внутреннее состояние. -- Это хорошо или плохо?
"Почему?" -- хотел спросить Элефантов и опять не спросил. Что слова!
Иметь бы тысячу губ, чтобы целовать одновременно всю Марию, не упуская ни
одного сантиметра нежной кожи, десяток рук -- ласкать ее, как ли один
мужчина на свете не ласкал свою возлюбленную... Сейчас он испытывал такую
нежность к лежащей рядом нагой женщине, что, не задумываясь, вскрыл бы вены
и отдал ей свою кровь.
-- Машенька, ласточка, солнышко, звездочка...
-- Иди ко мне, -- прерывисто вздохнула она.
Потом Мария, как всегда, заспешила.
-- Оставайся у меня.
-- Не могу, обещала маме прийти. И так задержалась, надо позвонить.
Сейчас только приму душик...
Выйдя из ванной, она забралась на письменный стол, положив ноги на
подлокотник кресла, и придвинула телефонный аппарат.
Изнывающий от нежности Сергей гладил узкие ступни, хотел перецеловать
пальцы, но постеснялся. И тут же подумал, что если бы Мария полностью
отвечала взаимностью, он не боялся бы уронить себя в ее глазах таким
проявлением чувств. Нет, не все у них гладко, далеко не все. И именно
предчувствие близкой потери обостряет любовь и делает ее такой мучительной.
-- Мам, здравствуй! Да, да, сейчас приду. Да, так получилось,
задержалась. Из автомата. Да, около дома...
Сергей любовался ее телом, маленькой аккуратной головкой,
миндалевидными ноготками, покрытыми темно-бордовым лаком, но его второе "я"
бесстрастно отметило, что врет она умело -- и интонации, и выражение лица
были абсолютно правдивыми. Однако ко лжи она прибегала ради него, поэтому
осуждать ее он не мог.
-- Знаешь, что я тебе хотела сказать, -- одевшись, Мария села рядом, но
смотрела куда-то в сторону. -- Ты должен быть спокойней.
Она сделала паузу, но он молчал, ожидая продолжения.
-- Ты все время смотришь на меня, ходишь по пятам, ревнуешь. Также
нельзя! Это привлекает внимание и вообще... Надо держать себя в руках...
Второе "я" Элефантова подсказало: "Уж она-то умеет держать себя в
руках! Разговаривать с тобой, Спирькой, Эдиком, Астаховым, как с
посторонними. Ни один мускул на лице не дрогнет! Артистка!"
Сергей не собирался выяснять отношения и не был готов к этому.
Единственное, что он понял из рассудительной и в общем-то правильной тирады
Марии, прозвучало как детский лепет:
-- Но я же люблю тебя!
-- Ну и люби себе на здоровье! Кто тебе мешает?
"Она говорит так, как будто это касается тебя одного!"
-- Но любовь порождает ревность и все остальное...
Мария тряхнула головой, и в этом движении чувствовалась некоторая
раздраженность.
-- Да что ты заладил про ревность! Смотри, какой Отелло! Держи себя в
руках! Вот Валентин, -- голос ее приобрел явную назидательность, -- ведь он
не изменил своего отношения ко мне. Понимаешь? Не изменил!
"К чему она клонит?"
Но задумываться над мелькнувшим вопросом он не стал. Раз она сама
заговорила о Спирьке...
-- Кстати, Машенька, давно хотел тебя спросить...
Она выгнула бровь.
-- Когда ты звонила из Хосты, помнишь? Мне показалось... В общем... Ты
говорила ему "целуют в конце разговора?
Элефантов просто хотел убедиться во вздорности своих подозрений. И
убедить его было легко, он даже был готов поверить, что Спирька сказал "я
тоже" в уже умолкнувшую трубку специально, чтобы позлить его. Марии
достаточно засмеяться, отшутиться, просто взлохматить ему волосы или
легонько шлепнуть по затылку -- дескать, каков ревнивец, -- чтобы он поверил
ей слепо и бесповоротно и облегченно вздохнул. Но...
-- Я не помню, -- она говорила невозмутимо и несколько задумчиво, и от
этой невозмутимости и задумчивости за версту несло фальшью -- не помнить
таких вещей было нельзя. -- Вообще-то не в моих правилах говорить такое...
Невозмутимость не помогла. Неопределенность ответа, который можно
изменить в любую сторону в зависимости от степени осведомленности
собеседника, только усилила его сомнения.
-- И потом Спирька рассказал, как вы с ним пили коньяк и шампанское у
тебя в номере...
-- Ну и что? -- Мария смотрела с вызовом, холодно и презрительно. --
Да, я могу выпить с мужчиной в номере гостиницы. И что из этого следует?
Следует из этого обычно то, о чем взахлеб рассказывают любители
похвастать пикантными похождениями, что обсуждают и смакуют всякие грязные
типы и на что, не без умысла, расчетливо намекнул сам Спирька, чтобы вывести
его из себя.
Мария почувствовала -- вопрос получился риторическим.
-- Ты ведь знаешь, я выпиваю очень умеренно и никогда не теряю контроля
над собой. Даже если выпито много, это не значит, что пили поровну...
Спирька уверял -- именно поровну. Да какое значение имеют детали! Кто
сколько выпил -- велика важность! Дело не в частностях, о которых она
говорит, а в главном, что обходит молчанием. Хотя и намекнула, мол, может
позволять вольности, обычно расцениваемые как предосудительные, но это
ничего не значит: в последний миг она превращается в неприступную крепость!
В тот самый миг, когда свидетелей такому удивительному превращению уже не
бывает...
-- И вообще, -- Мария перешла в атаку. -- Я тебе уже говорила насчет
наших отношений с Валентином! Сейчас я повторялась! Надеюсь, ты
удовлетворен? Или хочешь обсудить кого-либо еще? Давай! Кто же следующий?
Неприкрытая враждебность тона испугала Элефантова. Копаясь в прошлом,
он может только озлобить Марию и потерять ее совсем.
-- Да нет, ты меня не так поняла, -- жалко залепетал он опять. -- Я
никого не хочу обсуждать и не хочу раздражать тебя...
Он оправдывался, и в глубине души это было ему противно. Ведь он же ни
в чем не виноват.
-- Ну ладно, -- Мария смягчилась. -- Мне пора.
-- Я тебя провожу.
Несмотря на возражения, он на такси отвез Марию и, прощаясь, крепко
сжал ем предплечье.
-- Спасибо тебе.
-- За что? -- улыбнулась она.
-- За то, что пришла. И не сердись, я не хотел сказать ничего обидного.
Мария кивнула и, не оборачиваясь, пошла к дому.
Возвращаясь к себе, Сергей, как всегда после близости с Марией, ощущал
душевный подъем, прилив сил, бодрость и уверенность. Правда, внутри
копошился червячок. Тоже как всегда. "Почему она всегда ставит мне в пример
Спирьку? Разве бесхребетность и неуважение к себе -- это достоинства? Какими
мерками она руководствуется?"
И, как всегда, он не давал простора этим мыслям, возвышенно думал о
своей возлюбленной, не подозревая, что уже включен механизм бомбы, которая
вдребезги разнесет все иллюзии на ее счет.
Назавтра Элефантов опять уехал в Москву. Его вопрос стоял последним в
повестке дня ученого совета, но он был спокоен: Карпухин сказал, что
серьезных возражений ни у кого нет -- обычные замечания по мелочам. И точно.
Председатель кратко доложил суть дела, охарактеризовал предложение
Элефантова как новое и представляющее несомненный интерес, суммируя мнения
членов совета, предложил доработать представленный материал, в частности,
показать практические возможности внечувственной передачи информации, после
чего на следующем заседании совет даст рекомендацию включить тему в план их
института. Другие мнения есть? Других мнений не было. Обсуждение вопроса
заняло пять минут.
-- Доволен? -- спросил Карпухин. -- За месяц успеешь?
"Успею за два дня", -- хотел ответить Элефантов чистую правду, но
передумал.
-- Постараюсь. Хотя замечания накидали серьезные.
-- А что ты думал, брат, у нашей фирмы уровень -- будь здоров!
На улицу Элефантов вышел в хорошем настроении.
-- Постой, Серега, -- его догнал Володя Калина, завотделом
беспроволочной связи.
-- Мечты сбываются, старик! Рад за тебя. Все сбывается, если изо всех
сил бить в одну точку. Правда, -- он хохотнул, -- вопрос в том, сколько
уйдет на это времени. Иногда всю жизнь простучишь, как дятел, а результатов
-- никаких! Так что тебе повезло.
Володя был умным парнем, довольно известным, несмотря на молодость,
теоретиком и хорошим администратором. Ко всему этому -- большим жизнелюбом,
балагуром, знатоком бесчисленного количества анекдотов и постоянным тамадой
на любых застольях. С Элефантовым они испытывали взаимную симпатию.
-- Понял, к чему я клоню?
По его хитрому прищуру Сергей, конечно, все понял, но решил подыграть и
постарался изобразить недоумение.
-- Не совсем.
-- Странно, ты же сообразительный парень. Видно, у тебя избирательная
непонятливость. С тебя же причитается!
-- Ну что ж, придется уступить такому прямолинейному натиску. Куда
пойдем?
-- О, я знаю чудесное местечко неподалеку.
Калина заговорщически взял его под руку.
-- Как ты насчет кавказской кухни?
Элефантов подкатил глаза и восторженно покачал головой.
-- Отлично, там мы с тобой обсудим взаимно интересный вопрос. И имей в
виду -- я угощаю!
По Гоголевскому бульвару они вышли на Калининский проспект.
-- Хочешь пить?
Элефантов кивнул.
-- Сейчас изопьем холодного кваску.
На углу вилась к квасной цистерне огромная очередь.
-- Перестань. Пошли дальше.
-- Почему?
-- Тут человек девяносто, не меньше!
-- Ничего, движется быстро.
-- Пошли, пошли, -- Элефантов потащил Калину за собой. Тот рассмеялся.
-- Я и не думал становиться. Это был тест для тебя. Прелюдия к
настоящему разговору.
-- Что за тест?
-- Ну вот объясни: почему ты ушел? Ты же хочешь пить?
-- Ну и что? Потратить сорок минут из-за кружки кваса? Да дело не
только во времени. Знакомиться, смотреть на потные физиономии вокруг... "Кто
последний? Нет, я за этим мужчиной... Вы здесь не стояли!" Бесцельное,
зряшное времяпрепровождение... И вообще...
-- Ну-ну, формулируй четче! -- Калина даже чуть забегал вперед, чтобы
заглянуть ему в лицо.
-- Да, лучше потерпеть! А если хочешь четкую формулировку, пожалуйста:
предполагаемая кружка кваса не превышает на весах целесообразности
неприятных ощущений, связанных с ее получением. Значит, предпочтительнее от
нее отказаться.
-- Прекрасно, прекрасно, -- Калина сиял от удовольствия. -- Но люди-то
стоят! Почему?
-- Не знаю. Наверное, меньше ценят свое время. Или больше хотят пить.
-- Вот туг ты не прав. Сам же сказал, дело не только во времени. И
умирающих от жажды здесь нет -- любой может потерпеть часок. В чем же
загвоздка?
Элефантов пожал плечами.
-- В разном отношении к своим желаниям, прихотям, потребностям! Эта
очередь -- только модель. Миниатюрная, но исправно действующая и достаточно
наглядная. Тебе неприятно целый час изнывать на жаре, и ты уходишь, а есть
люди, которые очень заботятся о каждом, даже самом маленьком, своем желании
И удовлетворяют их, не считаясь ни с чем! Живоглоты!
Калина оживленно жестикулировал, так что Элефантов отошел на полшага в
сторону.
-- И рассуждают живоглоты совершенно иначе. Когда пить хочется,
подумаешь -- потерять полчасачас! Зато возьму уж не одну маленькую кружечку,
а две большие и напьюсь от пуза. А значит, не зря стоял! Улавливаешь? Они
каждый раз собирают все силы и бьют в одну точку. И достигают цели! Кстати,
зачастую за наш с тобой счет!
-- Вот да все как? -- удивился Сергей. -- Это уж ты загнул!
-- Вовсе не г! Ты же ушел? Значит, очередь на одного человека короче! И
я ушел. На двух! А сколько еще прошло мимо тех, кому лучше потерпеть, чем в
толпе толкаться! Соображаешь?
Калина сделал короткую паузу, переводя дух.
-- Ты сколько раз отдыхал по профсоюзным путевкам? Ни разу? Мол, чего
там, и так обойдусь? А ведь наверняка есть у вас в конторе человек, который
через год каждый год ездит! Есть ведь?
-- Есть, -- кивнул Элефантов.
-- Небось жалуется все время на здоровье, сочувствия у всех ищет,
начальству глаза мозолит, в местком бегает? Так?
-- Примерно так.
-- Вот пожалуйста. Что подтверждает мою теорию.
-- Ну ты даешь, Владимир! Целую теорию из простой очереди вывел!
-- Я же теоретик. Каждый день иду с работы, натыкаюсь на эту цистерну,
размышляю, к людям приглядываюсь. Ведут они себя по-разному: один стоит и
ждет, настырно, терпеливо, только с ноги на ногу переминается да пот
утирает. Другой ловчит: вроде бы прохаживается от нечего делать, а сам
норовит вперед пролезть, хоть несколько человек обойти.
Калина остановился.
-- Хочешь, вернемся, сам понаблюдаешь?
-- Да ладно! Верю на слово.
-- Только есть у них одна общая черта...
Калина сделал паузу.
-- ...Лица у всех какие-то, -- он пощелкал пальцами, подбирая нужное
слово. -- Невыразительные, что ли...
-- Ну это понятно. Одухотворение не увидишь. Занятие-то мало
способствующее самоуважению. И удовлетворения не приносит.
-- На твой взгляд. И на мой тоже. Действительно, силы распыляются,
дробятся и цели достигаются только мелкие, сиюминутные. Но сами-то они этого
не понимают! Урвал путевку, приобрел ковер, достал цветной телевизор лучшей
марки, выбил квартиру -- и рад!
-- Гм... Квартира, по-твоему, тоже украдена?
-- Смотря с чем сравнивать. По их масштабам -- событие грандиозное,
главное в жизни. А Карпухин уже доцентом был, докторскую писал, а жил в
коммуналке. Только недавно трехкомнатную получил Ну, новый дом, как обычно:
обои отваливаются, плинтусы отходят, в рамах щели, кухня темно-синей
масляной краской выкрашена, как общественный туалет. Жена жалуется: надо
ремонт делать, а ему не до того -- то монографию заканчивает, то рецензиями
завален, то с аспирантами возится. Так и живут.
-- За научными материями забывать о делах мирских тоже не годится. А то
вся наша ученая братия будет в лохмотьях ходить да в винных бочках спать.
Полгода назад Элефантов бы этого не сказал. А сейчас пытался оправдать
повышенную активность Марии по благоустройству своего жилья, чтобы не
относить ее к обидной категории живоглотов, давящих друг друга в очереди за
квасом. Впрочем, она не стала бы стоять в очереди. И терпеть жажду не стала
бы тоже. Элефантов совершенно точно знал, как бы она поступила. Нашла бы
знакомых, стоящих у самого прилавка. Или познакомилась бы с продавцом. На
худой конец послала бы Спирьку, тот исправно выстоит сколько нужно и
принесет ей кружку на блюдечке. Могла попросить Эдика или Толяна -- те
привезли бы по целой канистре. А если бы очень захотела, нашла бы среди
своих друзей такого, который может пригнать полную цистерну прямо к ее дому.
Да, именно так привыкла она решать все проблемы. Но...
Среди деляг, с которыми она связана, принцип "услуга за услугу"
непоколебим. А какие услуги способна оказать она? Никаких, кроме разве