Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   Юли растворилась в великой всеобщей суете, а монах, выразительно глянув ей вслед, крякнул еще раз и склонился к Дмитрию, понизил голос:
   - Ну хороша, конечно, баба, блеск, все мужики тут по ней с ума посходили. Но ведь не вот, чтобы лучше и не найти. Да и не молода уж... Сколько ей? Тридцать семь? восемь? Но как тебя увидит!.. Разом как-то, вмиг, в десяток, в сотню раз краше становится. Вспыхивает красой! В эти моменты даже я готов за ней, стервой, козлом скакать, прости, Господи, душу грешную! Ты бы сказал ей, чтоб остереглась как-то. Ведь увидит Любаня сразу все поймет.
   - Да она, похоже, давно уж все поняла, отче.
   - И как же?! - раскрыл рот монах.
   - Как видишь, - Дмитрий пожал плечами. - Твоя-то Ботагоз как? Все кается?
   - Оо-охх, сыне, моя Ботагоз теперь не Ботагоз, а Варвара. Опять затяжелела. Первый-то у нее выкидыш получился. Знаешь?
   - Писала мне Люба.
   - Теперь из церкви не выходит, меня до себя близко не подпускает. Помереть боится. Кто-то ей рассказал (узнаю - пришибу!) историю твоей матери. Вот она и... Не столько помереть, а вот дитя своего не увидеть... Живого...
   - Ну-ну! А ты-то уж?.. Не можешь ее уболтать, успокоить? С твоим-то красноречием. Ты мне скажи, как дальше-то будешь. Женишься или опять так?
   - Э-э! Ведь ты мое положение знаешь. Наладишься жениться, всплывет, что я монах. Возьмутся расстригать, с женитьбой большой вопрос, ведь я уж был женат, сраму не оберешься. Да и на тебя пятно, скажут - кем он себя окружил... Пущай уж, наверное, так пока... А? Как думаешь?
   - Мне-то что! Мне ты такой сподручней, на подъем легче.
   - Ну насчет "подъема" ты не сомневайся. За тобой я в каком хошь виде поднимусь.
   Подошел Ефим:
   - Здрав будь, князь! Как доехал?
   - Здорово! Доехал хорошо. Как вы здесь, как хозяйство?
   - Хозяйство - грех жаловаться. Все на месте, все в порядке, и запасено, и прибрано.
   - А если сейчас в поход? - не удержавшись, Дмитрий подмигнул монаху. Но Ефим и бровью не повел:
   - Скажи, какой обоз, я к утру снаряжу.
   - Так-таки и к утру?! - смеется Дмитрий.
   - Снарядит, - урчит монах, - это такой... черта запряжет.
   В улыбке Ефима смешиваются радость и самодовольство:
   - Баня готова, князь. Сегодня, как нарочно, топили для других дел, а тут ты. С кем пойдешь?
   - С отроками, с кем же еще. Они у меня иззябли, устали.
   - Отроки уже моются давно, у них своя баня.
   - Во как!
   - Вот так! - смеется монах, тут тебе не у Константиныча в Нижнем. Княгиню ждать не надо, не до бани ей теперь в таком положении...Я могу составить тебе компанию, так уж и быть.
   - Ну, если на полке меня не уморишь...
   - Ладно-ладно, а то как перед Любой отчитаюсь? Да и быстрей надо, она ведь уж скоро подъехать должна.
   И Дмитрий об одном только подумал и пожалел: "Если б знать! Верных полчаса еще мог с Юли кувыркаться!"
   * * *
   Пар бодает в потолок.
   Ну-ка, с ходу на полок!
   А. Твардовский
   В бане с отцом Ипатом разговаривать о чем-либо было совершенно бесполезно. Он ревел быком, визжал свиньей, катался с пола на полок и обратно, и единственное слово, которое из него время от времени исторгалось то с ревом, то с визгом, было: наддай! Плескал ли Дмитрий на каменку, хлестал ли его веником, поливал ли из ковша чуть ли не кипятком, он орал одно:
   - Наддай, сыне! Наддай!
   Измочалив об него два веника, замучившись, обессилев от жары, Дмитрий махнул рукой. Окатился холодной водой, выскочил в предбанник, схватил огромный рушник, стал вытираться. И сразу как из-под земли возник Ефим со жбаном кваса:
   - А ну, княже, прими! Княгиня прикатила, ждет - не дождется, а вы тут...
   - Да с этим боровом как свяжешься... Ух, спасибо те, Ефим! Каков квасок! У-у-у, крепче меда.
   Между тем монах, лишенный поддержки, затих и скоро вывалился в предбанник, кряхтя и вздыхая:
   - Эх, слабаки! Никак себе компанию подходящую не подберу. Даже здесь! Думал: раз пьют как лошади, значит уж в бане-то могут. Нет, не могут! Слабаки! - хватанул квасу прямо из кувшина так жадно, что пролилось на брюхо, и начал одеваться.
   * * *
   Люба не утерпела, перехватила на крыльце. Кинулась на шею, прижалась холодной, еще пахнущей морозом, не успевшей согреться щекой, прижалась всем телом, замерла. Он притиснул ее к себе сильно и ощутил большой - как бы отдельно живущий, даже, кажется, шевелящийся! - живот, поцеловал пониже уха, шепнул:
   - Ах ты, лапа моя! Как я соскучился!
   - А уж я!.. Я ведь не думала, не чаяла, не ждала. Ты прямо как... Как к Рождеству подарок! - и еще крепче прижалась.
   - Ну, к Рождеству-то я тебе подарок привез другой. Пойдем, а то простудишься еще. Рассказывай.
   - Пойдем. Ох, Митя, мы тут... Не знаешь уж, с чего начинать. Не на один вечер разговору.
   - Вот и хорошо.
   В повалуше поднялись навстречу Алешка, Гаврюха, Иоганн. Дмитрий обнялся с каждым:
   - Ну как вы тут без меня? Не разленились? Иоганн, ты невесту-то подыскал? Пора.
   - Меня невеста на паперти, среди убогих, дожидается, - спокойно улыбается Иоганн.
   - Дурачок, мужчине красота вовсе не обязательна. Уж ты-то должен это понимать. Ничего, сам не хочешь, мы тебе сыщем. А вы чего?
   - Чего? - не понимают Алешка с Гаврюхой.
   - Где Айгуль, Люцина?
   Бравые разведчики смущенно опускают глаза.
   - Айгуль теперь не Айгуль, а Галя. Привет тебе шлет, а сама не может, тяжела.
   - И Люцина тоже, - вздыхает Гаврюха.
   - Ага! Так вот вы где разведку ведете! - смеется Дмитрий. - Что ж, и это неплохо. Ну, за стол?
   - Все готово! - выворачивается опять как из-под земли Ефим.
   * * *
   Когда уселись, Дмитрию бросилась в глаза перемена: Юли с нижнего конца стола пересела под самую княгиню, оттеснив даже Иоганна, а ее место занял Ефим. Он командовал слугами молча, только жестами, и те, видно, прекрасно его понимали, двигались бесшумно, ловко, почти незаметно.
   "Забирает под себя хозяйство-то. Напорист жид, во все щели влез, не лопухнуться бы с ним. Надо Юли порасспросить, да сказать, чтоб посматривала..."
   В святки на еду ограничений нет, и стол поражал не обилием (обилен он был, забит до отказа, всегда), а разнообразием. Сейчас на нем стояли только закуски, и столько их было, что Дмитрий, присматриваясь внимательно и долго, так и не уловил, есть ли на столе хотя бы два одинаковых блюда. К неисчезающим ни в какой пост рыжикам, груздям, опятам и прочему в разных видах, к икре черной и красной, вязиге, красной и белой рыбице, прикрошкам и присолам прибавилось несметное количество закусок мясных: копченая гусятина и свиные окорока, ветчина и студень, всяческие маринады, почки, печенки, мозги и прочее, и прочее, и прочее.
   Сотворив молитву, Дмитрий поднял чару с медом:
   - Ну, бобры мои дорогие, здравствуйте!
   - Здрав будь, князь! - откликнулись все весело.
   Выпили. Монах, совершенно как в первую их встречу в Москве, сгреб себе на тарелку гору черной икры, добавив, правда, гору красной, сыпанул сверху горсть луку и, откусывая чудовищные куски от пышного белого калача, начал громадной ложкой переправлять все это себе в пасть. Раздалось чавканье, как из свиного закута.
   - Так. Отец Ипат приступил. Пора и нам, а то... - князь схватился за ложку.
   - Да, успевайте, успевайте, - подзудела Юли. Начали закусывать, посмеиваясь, поглядывая на монаха. Тот замахал на Юли рукой:
   - Умм-мых, ым-ым-ым! - отстань, мол.
   Ели степенно, не спеша. Молча. Дмитрий не торопился расспрашивать. Налили еще по одной. Выпили за хозяйку. Слуги понесли похлебки: уху щучью шафранную с пирогами присыпными, уху окуневую с пирогами молочными, суп светлый с потрошками телячьими и с кулебякой, юшку из мозговых костей темную с караваем ржаным черным, уху плотичью с пирогами косыми, уху карасевую с пышками и, наконец, уху стерляжью с пирогами телесовыми. Последнюю не обошел вниманием и монах, а Дмитрий вспомнил отца, а за ним сразу и деда. Выпили за них, потом за Бобровку.
   Первыми начали отдуваться и отложили ложки Гаврюха с Алешкой. Ели они быстро, по привычке, не теряя времени зря, потому и отвалились быстро, хотя ужин не перевалил еще и за середину. К ним первым князь и обратился:
   - Ну как московская разведка, орлы? Что увидели, что высидели, чему научились?
   - Видели много чего, - отозвался Гаврюха, - а научиться... Не знаю, как Алексей, а я так ничего стоящего не увидел. Разведка, по-моему, у них никакая.
   - Ну-ну, так уж прямо...
   - Суди сам. Посылают постоянно сторожи, большие, по полсотне человек, на самые опасные дороги между Коломной и Серпуховом, так что прорех полно. Сторожи эти летом за Оку вообще не уходят. Зимой заезжают на тот берег, и то, кажется, недалеко, поприщ пятьдесят - и назад. Основная разведка на местных - коломенских, серпуховских, каширских. В Кашире наш Константин суетился летом. Не знаю, чего он там насуетился, больно народу там мало, да и тот весь промыслом занят.
   - Промысел - не война, можно и оторвать.
   - Да промысел-то непростой...
   - А что такое?
   - Железо добывают.
   - О-о! Тогда понятно.
   - Вот видишь... Ну а Коломенские и Серпуховские отряжают отряды по Оке, у этих уже надежней. Опорой там служит Лопасня, на полпути между Каширой и Серпуховом городок, на той стороне Оки. Вообще-то он рязанский бывший, за него до сих пор с Олегом спор идет. Его Калита еще то ли выкупил, то ли оттягал как-то у Рязани. Но стоит изумительно ловко, без него хорошей разведки по Оке не выстроишь. Конечно, если ограничиваться Окой, то все в порядке, но нам ведь далеко за Оку руки тянуть придется, а для этого база нужна, гнездо. А лучшего гнезда, чем Лопасня, не сыскать. Понимаешь?
   - Понимаешь...
   - Тут такое дело... Княгиня вон говорит, большие неприятности с Рязанью из-за этой Лопасни. Василий Василич склоняется договориться с Олегом, чтобы споров не было, разделиться Окой. Что его на нашей стороне нам, что наше на той - Рязани (нам даже выгодней), всем спорам конец, и с Рязанью вечный мир и братская дружба...
   Дмитрий вскинул глаза на жену, та кивнула.
   - ... только нам, князь, без Лопасни (хочешь - верь, хочешь проверь) - никуда. Это все равно, что самим себе руки поотрубать. Впрочем, что я тебе доказываю, сам, что ли, не понимаешь...
   - Понимаешь... - задумчиво повторил Дмитрий.
   - Ты бы поговорил с Великим князем, обсказал ему наши заботы.
   - Поговорим, обскажем. Только сначала разберемся давайте, а то ведь... Мы ведь у него не одни. Ему не только наши заботы учитывать приходится. Ну а ты, Алексей, что скажешь?
   - Добавить нечего.
   - Как же так?!
   - Да так. Сам теперь в московских окрестностях не заблужусь, а у разведчиков местных, я тебе еще той зимой сказал, учиться нечему.
   - Послушайте, а какого ж вы ... здесь сидите, коли ничего толкового для себя не находите?
   - А куда деваться?
   - На порубежье, милые, на Оку!
   - А кто нас там ждет? Нам-то что, сели да поехали. А там? Определиться надо.
   - Да ну хотя бы к Константину.
   - Константин сам там неизвестно кто. Рехеков подмастерье...
   - Ладно, определю. Собирайтесь. Через два дня со мной в Серпухов.
   - Надолго?
   - Надолго. Может, и насовсем. Чего вам тут без дела киснуть, все навыки растеряете. Считайте, вся разведка по Окскому рубежу ляжет на вас, от москвичей подмоги, я так полагаю, не дождемся.
   - Весь рубеж нереально.
   - Реально, нереально... Сколько осилим. Для начала от Серпухова и от Каширы будем заставы к Лопасне надвигать, а то, что там уже есть, под себя подгребать и по-своему перекраивать. Кашира всем хороша: и расположена удобно, и своя, - от нее бы и плясать. Да очень голо там, совсем пусто. И человека подходящего нет, чтоб и свой, и с головой. А, Ефим?
   - Это, княже, тебе надо только захотеть. Будет и свой, и с головой, коли то к спеху и важней чем тут. Тут двор еще не до конца устроен.
   - Устраивай, устраивай. Но Каширу в виду имей. Нам спешить и разрываться - пока никакого резону. От Серпухова плясать будем. Там чехи, арбалеты, железо. Все это беречь надо пуще глаза. Вот и выплывает для нас Серпухов как главный опорный пункт. Наш, бобровский. Вот только владельца его нельзя из виду упускать, он тоже нашим стать должен, иначе...
   - Ымк! - монах проглотил очередной кусок вслух, а когда все обернулись к нему, сделал успокаивающий жест - все, мол, в порядке - и, прочистив глотку изрядной порцией браги, прорычал:
   - Об том не беспокойся, княже, - удовлетворенно погладил брюхо, - в этом направлении один из непутевых слуг твоих ведет упорную, целенаправленную и (значительно поднял палец) небезуспешную работу.
   - Хха! Сам себя не похвалишь... - хмыкнула Юли.
   - Конечно! - монах вознамерился продолжить трапезу, - А что? От вас дождешься...
   - А ты попроси. Я тя знаешь как похвалю! У-у-у!..
   - У-у-у, бесова душа! Знаю. Потому и не прошу. И не попрошу. От греха...
   - А может, рискнешь?
   - Не! - под общий смех монах решительно мотнул головой.
   Слуги понесли жаренья: карасей в сметане, звенья осетровые, белужьи, обжаренные в постном масле куски оленины, свиной бок, бараньи ребра, а к ним горы пышек, оладьев, сырников.
   Разведчики пыхтели и отдувались, еле ковырялись в подаваемых блюдах есть больше не могли. Женщины давно уже откинулись на спинки скамей. Дмитрий чувствовал и себя уже набитым до отказа, ему казалось, что наелся он на неделю вперед.
   Продолжали есть трое: Монах - как будто только начал, Ефим - гораздо медленнее и часто прикладываясь к жбану, и (самое удивительное!) Иоганн, спокойно, неторопливо, основательно и без признаков усталости. "В тебя-то куда помещается?" - поразился Дмитрий.
   - Иоганн, порасскажи-ка нам насчет кремля.
   - Что именно, князь? - Иоганн отложил ложку и спокойно тщательно вытер губы.
   - Больше всего меня интересуют сроки.
   - Если на возведении стен будут работать так же, как на копке рва и заготовке камня, то к концу лета должны закончить.
   - К осени?! Не шустро ли?
   - Вот именно шустро. Работают удивительно быстро, навалом, на одном дыхании. Дыхания хватило бы... Я видел, как возводят стены в Мальборке. Немцы работают не так. С основательной подготовкой, не спеша, размеренно, но расчетливо, экономно и очень быстро. Однако там я таких темпов не видел. Тут ломят как сослепу! Работа, правда, пока дурная - земля, камень... Только и надо, что силу приложить, тут она, видать, немеряная. А стены ставить - не камень колоть. Да и мастера не московские, может замедлиться. Хотя скорость не столько от мастеров, сколько от подсобников зависит. Посмотрим.
   - Ну а в остальном как? Все по плану? Как сначала решили?
   - Да, все по плану. Девять башен, шесть воротных: на Москву-реку средняя, на Неглинку две - Боровицкая и напротив моста Ризоположенская, на посадскую сторону тоже две - Никольская и Фроловская, и одна на спуск. По углам три круглых, глухих. Стены рассчитываем высотой сажени в четыре, толщиной - две. Башни как у немцев, на полстены выше. Только...
   - Что только?
   - Бояре на Москве шибко гордые. Башни порасхватали, теперь друг на друга косятся, чья лучше выйдет. Камень уже друг у дружки тягать начали, чтобы, значит, "моя больше". Боюсь, как бы со стен не потащили, тогда вовсе беда. Стены-то - ничьи.
   - Ах ты! - Дмитрий не на шутку расстроился. - Даже тут с вывертом! На Москве, гляжу, ничего просто так не делается. Какое бы дело ни затеяли, каждый прежде всего начинает выискивать, как бы побольше украсть. А я-то, дурень, придумал на свою голову! Люба, ты брату не забывай об этом напоминать. А то растащат весь камень к чертям, поставят башни до неба, а между ними деревянный забор.
   - С этими станется, - фыркнула Юли. - Мое! А дальше хоть трава не расти.
   Заговорили погромче. Вспомнили Бобровку. Тут сразу посмурнели женщины. Люба глянула грустно:
   - Мить, от Любарта весть пришла. Плохо ему этим летом пришлось.
   - Неужели татары?!
   - Нет, Казимир. Отнял опять и Белз, и Холм. Пишет: еле Владимир удержал.
   - Ах ты, дьявол! Как быстро ожил, стервец! Жаль. Хоть скачи помогать. А, отец Ипат?
   Отец Ипат помурзился, прожевал:
   - Пусть теперь Олгерд покрутится. Любарта он бросить не сможет, а понять, может, поймет, что потерял.
   За столом стало не то чтобы грустно, а как-то скучно. Иоганн с Ефимом наелись, отвалились от стола, мелкими глоточками отхлебывали сбитень. Гаврюха с Алешкой совсем увяли, приказ собираться в Серпухов (от беременных-то жен!) не прибавил им настроения. Люба и Юли посматривали настороженно, ожидая своей очереди говорить. Дмитрий же медлил, явно намереваясь послушать сначала монаха.
   А монах ел. Ел и ел и, кажется, не собирался останавливаться. Наконец князю это надоело, да и обстановка за столом сама повернулась к завершению.
   - Ну ладно, ребята. Я думал, отец Ипат нам чего-нибудь порасскажет, а он, видать, с голодных краев к нам завернул... Княгиня, ты его в следующий раз уж покорми, пожалуйста, заранее.
   Юли фыркнула, все осторожно усмехнулись, монах никак не прореагировал. Мужчины стали подниматься, благодарить хозяйку. Поднялась и Люба, немного неуклюже, бочком, Юли поддержала ее за локоть, а Дмитрий с неудовольствием отметил себе (и сам удивился), как покалечил ее фигуру далеко выпиравший живот: "вроде в прежние разы не так было страшно".
   - На здоровье, ребята, на здоровье! Завтра на обед приходите. Только с женами, не стесняйтесь. Помните, мы тут одна семья.
   - Спасибо, княгиня, большое спасибо.
   Юли вскочила, убежала наверх. Иоганн подвинулся к Дмитрию:
   - Я об одном одолжении хотел попросить тебя, князь.
   - Что за одолжение? Говори.
   - Да так, пустяк. Чего людей задерживать...
   Дмитрий сообразил наконец: "не то что-то":
   - Хорошо. Пойдемте, провожу вас, свежим воздухом дохну. Там и скажешь.
   * * *
   На крыльце распрощались. Алешка с Гаврюхой пошли через улицу, Ефим нырнул в подклет. Дмитрий неприятно удивился: "неужели он с челядью в подклете? нехорошо. Что ж это Люба-то?"
   Иоганн замешкался на крыльце.
   - Ну что там у тебя? - Дмитрий крепко потер руки, передернул плечами мороз потрескивал порядочный.
   - Дело важное, князь, - Иоганн понизил голос, - и такое, чтобы не знал о нем НИКТО.
   - Даже княгиня? - князь не удержался от иронии.
   - Даже княгиня, - Иоганн остался совершенно невозмутим.
   - Ого! Ну говори.
   - В кремле намечено сделать тайный ход, то тебе ведомо...
   - Ведомо.
   - А где - ведомо?
   - Ведомо. Из средней башни, Чешковой.
   - А ведомо тебе, что о том уже вся Москва знает? И башню, она еще не построена, а ее уже тайницкой прозвали.
   - Тьфу!!!
   - Так то. Понимаешь теперь?
   - Признаться - нет. Что ж теперь поделаешь?
   - Не могу же я Великому князю подсказывать. Это твое дело.
   - Да что подсказывать?
   - Обрисуй обстановку. И пусть на слуху все так и останется. Тайницкая, так тайницкая. Возиться дальше, колодец в ней, конечно, обязательно... Но ход из нее не делать. А сделать его (я все посмотрел и прикинул) в угловой, в Собакиной башне, к берегу Неглинки. Там удобней и незаметней всего. Но только уже после окончания стройки, когда и башня будет стоять, и колодец в ней будет отрыт, и вообще все устроено. Землекопов набрать из пойманных разбойников, обещать им свободу, чтоб лучше работали, а потом в честь окончания работ, на дорожку угостить как следует, бражкой напоить,.. чтоб уснули с устатку...
   - И не проснулись.
   - Иначе нельзя, князь. Иначе опять вся Москва узнает, а за ней весь свет. А знать должны только Великий князь, ты и я. Впрочем, я - это тоже совсем не обязательно, подумай о том на досуге.
   - Что?!!
   Иоганн был совершенно серьезен:
   - Все будет зависеть от того, какое значение станете придавать этому ходу ты и Великий князь. Чем меньше свидетелей, тем лучше.
   Дмитрий смотрел на него ошалело:
   - Каков ты, однако, Иоганн Иваныч. Поднабрался от немцев-то... Черт-те что! Но это как-то уж слишком по-немецки.
   Иоганн пожал плечами:
   - Если кому понадобится, то спрашивать начнут меня. Как следует. А мне такого во второй раз не вынести. Да и интереса уж... Впрочем, ладно. Только это вот, с ходом, надо сделать обязательно.
   - Что ж, обязательно и сделаем. Только ты сам-то туда, - Дмитрий показал большим пальцем в небо, - не спеши. Ты мне тут нужен.
   - Я не спешу. Но дело - прежде всего. Спокойной ночи, князь.
   - Спокойной ночи.
   Дмитрий вернулся в теплую повалушу крайне озадаченный. "Бобры" поразили его новым уровнем мышления. Сначала Юли, теперь этот... Они, помогая ему, даже принося себя в жертву ради его интересов, опередили его в осмыслении этих интересов, собственных действий в их осуществлении, а он... А ведь еще монах ничего не сказал!
   И взор его уперся в монаха. Тот сидел за столом один, откинувшись на спинку скамьи, свесив руки вдоль туловища и выпятив вперед свой чудовищный живот. Взгляд его был сварлив и выражал крайнюю степень недовольства.
   - Ты что же, хочешь, чтобы я тут у тебя до смерти обожрался, что ль?
   - О чем ты, отче?!
   - О чем... Перестань я жрать, ты бы меня о делах начал спрашивать. И куда мне тогда деваться? Не отвечать? Все сразу поймут и обидятся. А отвечать при всех я, может, не хочу.
   По лесенке неслышно сбежала и присела на краешек скамьи Юли. Дмитрий усмехнулся криво, уже понимая, что последует дальше:
   - Почему же, когда все свои...
   - Это в Бобровке мы были все... И дела у всех были общие. А теперь...
   - Что же теперь?
   - Теперь у каждого свое дело, и совсем не обязательно мне, например, знать, о чем просил тебя сейчас Иоганн (Дмитрий вспыхнул, а монах заметил) или Алешке слышать, с кем нынче спит его бывшая, но и посейчас, пожалуй, не забытая, возлюбленная Юли.
   Дмитрий подумал, что Юли сейчас вцепится монаху в морду, быстро бросил на нее опасливый взгляд и обомлел: Юли хоть и зло, но спокойно кривила губы в непонятной улыбке.
   Появилась Люба, неуклюже присела на край другой скамьи, пошевелилась, укладывая живот поудобнее на коленях:
   - Ругаетесь?
   - Нет пока, - монах перевалился наперед, уперся брюхом в стол, пытаемся вот из князя бобровские привычки вышибить.
   - Да-а, ребята, - Дмитрий почувствовал, что вспотел, - видать, зря я в Нижний уехал. Крутенько вы тут развернулись, мне не поспеть... Не знаю уж, что и сказать. А-а, пожалуй, и говорить ничего не буду. Буду слушать добивайте.
   - Зачем добивать, коль понял. Слушай, рассказывать будем. Захочешь узнать бояр московских, Юли расспроси. Но лучше наедине, чтобы она нас с княгиней не застеснялась. Заинтересуешься, что у Великого князя делается, в окружении да в дому, то тебе княгиня расскажет, они с Евдокией теперь лучшие подруги. Но тоже лучше после, мне там знать, может, чего и не надо, да и неинтересно. А вот я что тебе сейчас поведаю, смекай, тебе завтра с Великим князем большой разговор держать. На него ты влияние заимел - это хорошо. Но у него дел, кроме твоих, - невпроворот. И помощников в тех делах - множество. Так что как бы он тебе ни симпатизировал, войском ему заниматься не дадут. От него только один вид помощи будет: стукнуть кулаком по столу, где потребуется, заставить кого-то что-то исполнить очень неприятное и непонятное, или наоборот: цыкнуть, чтобы тебя оставили в покое. Войска своего в твое распоряжение он дать не сможет, оно у него все время будет занято во внутрикняжеских разборках.
   - Что-то ты слишком уж мрачно. Как же быть?
   - А-а! Радуйся, что есть у тебя такой пузатый грешник, который нашел прямо-таки гениальный выход! - монах плесканул себе в жбан, хлебнул, сожалеюще крякнул: - Нет! Не лезет! - и грохнул им об стол. Полетели брызги, женщины айкнули, засмеялись.
   - Сам себя не... - решил подзудеть Дмитрий и осекся, вспомнив, что сегодня это уже было.
   - У-у! И ты туда же! - монах набычился, показывая обиду. - Нет бы спросить - что за выход...
   - Ну-ну! Что за выход?
   - А выход сей... - монах откачнулся на спинку и любовно огладил живот, - ... тут, рядом, за Архангельским собором живет.
   - О, Господи! Диво открыл, - перебивает Юли, - Володька что ль?
   - Погодь, женщина! Не путайся под ногами. Да, Володька. Но не Володька, а Владимир Андреич, князь Серпуховской, второй человек на Москве!
   - Раньше ты говорил, что второй человек - я.
   - Когда я это говорил?! Что ты выше всех бояр московских сразу стал говорил. Но ты ведь зять. А то брат, хоть и двоюродный. К тому же самостоятельный наследник определенной части княжества. Что есть для нас главное! Вот откуда войско можно начать строить! Тут тебе не твои пяток полков. Тут, почитай, треть княжества! И если он на нашей стороне окажется, он все свое войско по-нашему построит! А?!
   - Так ведь его еще завлечь, убедить...
   - Э-э!! А ты думаешь, я зря все время в его тереме убиваю?! Одно скажу тебе - везет нам. Бог помогает, не иначе! Парень оказался мировой! Простой, бесхитростный, без барских замашек. На Митрия похож. Дак ведь они росли вместе, чего тут удивительного. А он и маловат еще, не сложился. Так что очень вовремя я за него взялся. Теперь он спит и видит, как татар расколошматит. Под твоим руководством, между прочим! Ты для него теперь и Александр, и Ганнибал, и Цезарь в одном лице. Понял?!
   - А не перехватил? Ведь это чего понаплести надобно, чтоб человек так думать стал.
   - Фу ты, прости Господи! Ты кого обижаешь?! Ты божьего человека и первого за тебя радетеля обижаешь! - только тут Дмитрий заметил, что монах изрядно нагрузился. - Ничего не плел! Рассказывал все как было, чистую правду! Только, конечно, - он повертел пальцами у себя перед носом, красиво...
   Женщины прыснули. Монах удивленно оглянулся на них, словно вспоминая, кто это и зачем здесь, и вдруг поплыл в широченной ухмылке.
   "Ну вот, наконец, все как прежде. Все довольны, все смеются", Дмитрию стало тепло и уютно в этом новом и совсем пока чужом для него доме, но он не успел еще как следует это тепло прочувствовать, как монах уже вскинулся:
   - Ох, засиделся я! А у меня дел завтра - о-е-ей! Да и у тебя тоже. Но! Как бы занят ни был, найди время поговорить с Владимиром. Как себя держать - сам решай, только помни, что я тебе сказал. Что в Серпухов собираешься - намекни. Он с тобой обязательно увяжется - возьми. Я тоже с вами поеду. Повоспитываем его по дороге. Подтверди, что приехал ни много, ни мало - разбить татар. И что ему главная роль. Если захочет! Ну и так далее. А теперь я пошел... Устал. Да и нажрался на неделю. Уфф!.. Всю ночь Тоська сниться будет.