Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   Опомнился он на осинке, клонившей свою хлипкую вершинку под нешуточной тяжестью прямо на кабана, который тыкался мордой в ствол и свирепо хрюкал.
   - Ко мне! Сюда скорей! - взревел что было мочи Микула. Вой и улюлюканье стали быстро приближаться, и кабан кинулся прочь. У Микулы хватило присутствия духа спрыгнуть с дерева до появления отроков, а то увидели бы они своего воеводу... Когда ребята подбежали, Микула сидел под осинкой, ел снег. Левая щека, рубаха на груди и коленки были ободраны
   - Ты что, воевода?! Никак дрался?
   - Подерешься тут с вами... Помощнички!
   - Как же ты его?
   - Напугал голой ж.... Кретин! Ни копья, ни рогатины, как пацан. Охотиться ему расхотелось.
   Однако без трофеев они не остались. Зайцев вслед за кабаном повыскакивало из чащи много, и отроки достали нескольких стрелами. Так что ужин получился на славу, да и настроение у Микулы поднялось (это он замечал за собой всегда после пережитой физической опасности), появилось легко-тревожное и почти радостное предвкушение большого события, важного дела, вообще - ДЕЛА.
   Ужинали весело, с добрым ковшом меда и бесшабашным враньем про охоту. И так же весело укладывались спать, когда настроение Микуле снова испортили примчавшие от войска гонцы. Первое, не совсем приятное, было то, что полковники его не пошли на ночь глядя на новую позицию, остались ночевать на Осетрике. Второе, уже скверное, что Олег пришел в Глебов. А третье, самое отвратительное, - Бобер потерялся.
   * * *
   Олег, узнав, что противник всего в 15-то верстах, уселся ужинать с воеводами в отличном настроении. Дом, который отыскали ему для ночлега, был, на вид, как будто и вовсе не тронут москвичами. На стол подавала хозяйка, худая, востроносая женщина с еле уловимой косиной в темных глазах. Сарафан висел на ней как на колу и только на груди оттопыривался неимоверно, неестественно далеко и невольно останавливал на себе взгляды всех мужчин.
   Будь Олег и в менее подходящем настроении, такую бы мимо себя вряд ли пропустил (бабник он был - дай боже!). Сейчас же...
   Он поманил пальцем командира своих отроков Тимофея, поверенного во всех интимных делах. Тот склонился к нему с вопросительной улыбкой.
   - Тимоха, глянь, какие у хозяйки титьки.
   - Мужа, что ль, отыскать? - Тимоха продолжал понимающе улыбаться.
   - Да. Угощать, поить, чтоб через два часа бревном валялся.
   - Дыть... - Тимоха хотел что-то сказать, но прикусил язык. - ...Добро, князь! - и исчез.
   Князь обратился к воеводам:
   - Ну, отцы-воеводы, завтра, надо полагать, будем в деле. Готовы?
   Михаил равнодушно пожал плечами, Федор откликнулся:
   - Мы-то готовы, а вот они... Они не сбегут?
   - Теперь, думаю, уже нет. Куда ж от такой-то позиции? Они, поди, и остановились-то так близко, чтобы хорошо закрепиться. Ну а уйдут - тем лучше. Догоним, да в хвост! Как Тогая. Только они - не Тогай. Разбегутся как куры, и лови их по полю. Скажите своим, чтоб арканов побольше запасли.
   Дальше разговаривали недолго. Все было ясно, а князь, как заметили воеводы, спешил отдохнуть.
   * * *
   Тимоха меж тем осуществлял испытанный и многократно опробованный маневр. Он взял из саней князя роскошную медвежью шкуру и отправился к хозяйке. Та уложила детей (вероятно, уже давно) и возилась у своей кровати, тоже намереваясь укладываться. Главная для Тимохи корысть тут была в том, что мужа при хозяйке не было. То ли его не было вовсе, что казалось сомнительным по чувствовавшемуся в доме достатку, то ли отъехал куда-то, то ли сбежал от москвичей, - в это Тимоха не вникал. Важно, что сейчас, вот тут, его не было, и время, которое князь отвел ему для мужа, он вознамерился (и это тоже раньше бывало) потратить на жену. Войдя, он шепотом окликнул:
   - Хозяйка!
   - Чего тебе? - она оглянулась и две-три секунды оценивающе осматривала его (с головы до ног, даже как будто с прищуром!), потом, не дожидаясь ответа, отвернулась.
   - Тут это... Князь хотел зайти, расспросить кое о чем... Я тут шкуру тебе принес. Жалует.
   - Чего?!! - в возгласе было столько презрения, что Тимохе, впервые, пожалуй, стало неловко, да просто стыдно. Но куда деваться?..
   - Он это... попозже зайдет... По делу. Насчет москвичей там чегой-то...
   - Шкура-то для этого зачем?
   - Нну... может, за беспокойство отплатить... или что... я не знаю...
   - Понятно, - она, не оглядываясь, продолжала возиться над постелью, и Тимоха решился. Бросив шкуру на пол к чертовой матери, он подскочил к ней, обхватил сзади, вцепившись в груди, и с силой притянул к себе. Груди оказались действительно чудовищной величины и крепости. Никогда больше за весь свой недолгий век не встретил он ничего похожего, потому и запомнил их на всю жизнь. У него мгновенно пересохло во рту, помутилось в голове, а мужское достоинство рванулось наружу, разрывая порты.
   Однако быстро, почти сразу, Тимоха про груди забыл. Хозяйка, когда он схватил ее, сильно вздрогнула, И замерла. Ни звука, ни вздоха! Замерла! Он, облапив ее, ожидал всего: что вырываться начнет, драться, царапаться и кусаться, даже кричать (хотя кричать - вряд ли, дети спали). А она вдруг прижалась к нему всей спиной, далеко выставив свой маленький и острый, как шило, зад и часто крупно задрожала. Дрожь эту прежде и сильнее всего воспринял его гордый и сильный, храбро рвущийся в бой мужской отросток. Не размышляя, он тут же изверг из себя все, что накопил за время похода, замочил и испачкал тимохины порты до самых колен и обмяк, вполне, вероятно, удовлетворенный.
   "Ну е-мое!" - Тимоха замычал и обвис на хозяйкиной спине, забыв и про груди, и про все, в панике и стыде заметавшись мыслями от изумления - как же это он так жестоко опростоволосился, к полной растерянности - как же теперь дальше-то быть?!
   Хозяйка все прочувствовала и поняла. Резко крутнувшись в ослабевших Тимохиных обьятьях, она легко, как котенка, отшвырнула его к самому порогу (он к тому же чуть не грохнулся, зацепившись за проклятую шкуру) и прошипела:
   - Ссопляк! Вон пошел! Если князь твой такой же, пусть лучше не суется!
   * * *
   Тимоха выполз на улицу как побитая собачонка. Мокрые штаны на морозе сразу отвратительно заявили о себе. И переодеваться идти - странным покажется. Да и вообще! Князя бы предупредить... Да как?! Зачем?! Поймет сразу и голову снесет вгорячах. А если она сама князю капнет?!!
   Колючий ужас шевельнулся у Тимохи в животе. Почему он раньше о таком никогда не задумался? Потому что побеждал всегда. И тут - вот тебе! Да-а... Так неуютно и позорно Тимоха никогда себя не чувствовал.
   "Что ж делать-то?" Единственное конструктивное, до чего он додумался, это хватить ковш меду. И через пять минут мир перестал выглядеть мрачным, а сам мыслитель столь уж жалким. И к штанам малость притерпелся. "Бывает!" бодрясь, сказал себе Тимоха и пошел докладывать князю.
   * * *
   Утром, в конце собачьей стражи, когда следовало уже начинать будить поваров, охранник у княжьего дома увидел такое, от чего его хватил столбняк. Из пристройки, где ночевала семья хозяев, вывалился совершенно голый босой мужик с кучей рухляди под мышкой. От него валил пар, как из предбанника. Зевнув во всю пасть с собачьим прискуливанием, он неожиданно рухнул в сугроб, как его подрезали, и замер.
   "Кондрашка!" - подумал стражник, но ни двинуться не смог, ни крикнуть, ни даже затворить широко раскрывшийся рот.
   В неподвижности мужик оставался недолго, а заворочавшись, стал подвывать, как побитый пес, завалился на бок, потом на спину, опять на брюхо, встал на четвереньки и начал хватать снег ртом, потом умываться, потом, прямо на коленях стоя, долго-долго мочился, все время тихо поскуливая.
   "Господи! Да что ж это с ним? Рехнулся!" - все недоумевал стражник. Когда же мужик, натерев морду снегом, схватил свою рухлядь и напялил на себя, стражник совсем ополоумел. Рухлядь оказалась знакомой собольей шубой, а мужик, значит... Князь! - вслух выдохнул стражник, но того уже след простыл.
   * * *
   Рано разбуженное рязанское войско привычно и споро готовилось выступать, а князь, сегодня почему-то в одиночестве, завтракал у себя в светелке. Тимоха заскочил к нему за указаниями:
   - Князь! Каких мне... - и поперхнулся, и раскрыл рот.
   - Чего ты? - недоуменно поднял голову Олег.
   - Да ты здоров ли, князь, - пришибленно прошептал Тимоха, - лица на тебе нет. - Он понял, что пришлось перенести за эту ночь князю, и не на шутку за него испугался.
   - Что, страшно? - князь гоготнул (Тимоха только мотнул головой). - Да, брат, помочалили меня нынче. Под конец уж думал - живым не уйду! А сбежать - стыдно! Ну и бабенка! Она ведьма, точно ведьма. Хорошо, хоть до смерти не затрахала. Шкуру ей оставь - заслужила.
   - Еще чего! Каждой шкуру оставлять - медведей в лесу не хватит. Тимоха оправился от вчерашнего и вскипел на хозяйку, так взявшую за живое князя и так жестоко обошедшуюся с ним, Тимохой.
   - Не каждой! - прикрикнул князь. - Оставь!
   - Ладно, - Тимоха спрятал глаза (Хрен ей, сучке, а не шкуру!). - Так тебе каких коней готовить, какого в дорогу, какого в бой? Нынче ведь догнать москвичей собрались.
   - В дорогу, пожалуй, никакого. В санях поеду. Вздремнуть часок надо. Глаз ведь не дала сомкнуть! Ну и бабенка... Да-а... А в бой Гнедка, как обычно.
   Тимоха выкатился вон, а князь велел позвать хозяйку. Та долго не появлялась, а когда вошла, посмотрела гордо, высокомерно, даже как будто с обидой. Князь выскочил из-за стола, обнял, постеснявшись, однако, хвататься за вожделенную грудь:
   - Хороша любовь твоя, Марьюшка! Хочу отблагодарить тебя чем-нибудь. Какие у тебя заботы?
   Она дернула плечом:
   - Мои заботы князьям не интересны. А таких дюбовей у тебя на каждом привале десяток.
   - Что ж так плохо ты обо мне?.. А вот такой любви у меня никогда еще не было.
   - Да-а уж... - Марья хмыкнула с еще большим недоверием.
   - А вот и да. Только мне по гордости твоей и предлагать-то как-то... боязно. Деньги тебе за постой тиун хорошие отдаст, тут уж ты не откажешься. А вот от меня... Хоть колечко возьми. Выбери, тут плохих нет, - Олег потянулся за шкатулкой, но Марья решительно мотнула головой:
   - Колечко. Муж увидит, спросит. Что отвечу?
   - Так у тебя муж? (Тимоха шепнул вчера, что мужа нет!) А где ж он?
   - В Орде. С караваном.
   - Он что, купец?
   - Купец. Только тяжко ему. Пока через пять княжеств товар протянешь, на пошлины весь изойдешь. Ты, уж если угодить хочешь, дай мужу грамоту на беспошлинную торговлю. Вот это подарок будет. Княжеский.
   - А про грамоту муж не спросит?
   - Спросит. Только грамота - не колечко, можно и стерпеть. Он хитрый. К тому же от любви моей устал давно.
   - Да уж, любовь твоя... - князь крякнул, передернул плечами, - не каждому по плечу. Но знаешь, грамота - это долго. Сочинять, писать. У меня дьяк этим занимается, его нет сейчас, а нам выступать,.. Давай, я через пару дней вернусь, тогда и напишу.
   - Хха! - Марья скривилась так, что левый зрачок ее уехал вовсе куда-то в угол глаза. - Вот и вся любовь. Завтра, да потом. А потом ищи тебя, как ветра в поле. Ладно уж, обойдусь. По бедности вашей.
   - Что?!! - князь взревел как медведь и взвился, словно ему шило воткнули в задницу. И эта стерва тоже упрекала его в бедности! Но Марья ничуть не испугалась:
   - Слуга твой малохольный шкуру вон, и ту утром уволок. А уж грамота...
   - Что?!!! - еще громче рявкнул князь. Марья дернула плечом и исчезла.
   - Тимоха! - Олег гаркнул так, что во дворе вздрогнули и переступили кони. Тимоха возник с испуганно вытаращенными глазами. Князь подскочил, схватил левой рукой за грудки, затрещали нитки, посыпались крючки.
   - Ты зачем, поганец, шкуру уволок?! Как ты князя посмел позорить, мерзавец! Убью!!! - и отшвырнул его к стене. Лавка подсекла Тимоху под коленки, он упал на нее, больно и громко стукнувшись затылком об стену. Скривился плаксиво, заканючил:
   - Ну что ты, князь, я ж как обычно... я ж не успел, когда ты... откуда ж мне было знать?..
   Но князь его не слышал, а продолжал орать как глухому:
   - Пергамент давай! Перо, чернила! Мигом, стервец! Пришибу!
   Тимоха стрелой вылетел из горницы и уже через минуту положил перед князем все требуемое.
   - Шкуру отдай! Ноги выдерну! - князь начал писать. - Хозяйку найди, узнай, как мужа ее зовут. Сюда приведи. Хоть силой!
   - Я это, князь, сей миг... - Тимоха переступил с ноги на ногу, но не ушел.
   - Что еще?!
   - Там это... Дозорные наши всадников каких-то видели. С Окской стороны.
   - Ну и?..
   - Ну кинулись, а те ускакали.
   - Куда?
   - Назад, на север.
   - Брысь! - Тимоха исчез.
   "Секут, далеко ли я ушел. Все правильно. А может - войско? От самого Бежецка? Нет, дозоры. Князю теперь доводят, где я и что я. Ладно, скоро я сам к вам обернусь. Там и поглядим".
   Непривычное занятие заставляло сосредоточиться, успокаивало. Дважды забегал Тимоха с нужными сведениями и с жалобами, что хозяйка к князю идти не желает. Олег дописал грамоту, продел нитку, начал разогревать на свече сургуч. Тимоха втащил за руку упирающуюся Марью:
   - Вот, князь. Добром идти никак не хотела.
   - Оставь нас. Узнай, все ли готово. Выступаем.
   Тимоха исчез. Марья стояла потупившись, чуть вполоборота, грудь ее торчала гордо и вызывающе. Олег встал, подошел:
   - Крепко ты меня обидела. Маша. Был бы кто другой, голову бы, наверное, снес. Держи вот, грамота мужу твоему. Васильем его зовут? Правильно я написал? (Марья кивнула.) Не скуп я, не серчай. Думал, вернусь с подарком, жарче обнимешь, а ты...
   Марья развернула грамоту, всмотрелась, улыбнулась. И у Олега отлегло от сердца - он боялся, что она не возьмет и больше до себя не допустит.
   "И что это я как мальчишка? Ну сильна, ну и что? Бабу еще себе не найду горячую? Ведь и ясно же, что она не от души, а за выгоду. Нет! Пусть и за выгоду, черт с ней, но так еще ни одна не обнимала! Но почему я так боюсь, что не допустит? Ей ведь только давай и давай! Или она действительно ведьма и уже меня присушила?" Колдунов Олег боялся и сейчас незаметно омахнул себя двумя пальцами: "Чур меня, черная сила!"
   - Ты что же, читать умеешь?
   - Купецкая жена все уметь должна, - Марья продолжала улыбаться, спасибо, Великий князь! Истинно Великий князь! Возвращайся скорей, я ждать буду, - она расстегнула верхние крючки на кофте, собираясь, очевидно, прятать полученное сокровище за пазуху, но грамота была большущая, с огромной, висящей на нитке печатью, и Марья растерялась, оглянулась на князя, покраснела, потянулась застегиваться... Тут уж он не выдержал, подскочил, обнял, начал тискать.
   - Ну что ты. Войдет кто. Лучше вертайся скорей.
   - Жди, Марьюшка, я скоро.
   Хозяйка давно хлопнула дверью, а он все стоял, глупо улыбаясь, смотрел ей вслед, ничего не видя, не в силах оторваться от воспоминаний этой ночи.
   * * *
   Через полчаса войско рязанцев двинулось из Глебова напрямую к разведанному лагерю москвичей, оставляя Зарайск справа.
   Олег только упал в сани, так и уснул как убитый, и первые три часа, пока шли до Осетрика, предполагаемого места встречи с противником, не подавал никаких признаков жизни.
   На марше, примерно к середине пути, разведка выяснила, что москвичи с Осетрика ушли. Оба воеводы подъехали к князю посоветоваться, но растолкать его не удалось. Тимоха получил пинка в неудобное место, зашипел и заверещал вполголоса, стал каяться перед воеводами:
   - Зачем я ему, дурак, меду подогрел? Теперь хрен к нему подступишься.
   Воеводы покачали головами и отступились. Все равно вперед идти, никуда не денешься, а там посмотрим. Но когда пришли на место покинутого московского лагеря, советоваться все-таки пришлось. Федор сам (Тимоха забоялся) плесканул в лицо князю ледяной воды, и тот, матерясь и тряся головой, сел в санях. Упершись в Федора, глаза его осмыслились:
   - Ну чего?
   - Чего... Пришли.
   - Ну и что? Где они?
   - А они ушли.
   - Куда ушли?!
   - Дальше побежали.
   - А-а-а... Ну и что? А вы раньше не могли мне сказать?
   - Не могли. Тимоха хотел, так ты его чуть не искалечил. До сих пор за мотню держится.
   Князь вспомнил что-то:
   - Тимох, ты шкуру отдал?
   Тимоха глядел крайне обиженно:
   - Дыть... Куда ж деваться.
   - Смотри! Ну а вы, воеводы? - князь зевнул во весь размах челюстей. Самим, что ль, непонятно, что делать? Догоняйте купцов, догоняйте! Догоните, тогда будите. Тимох, подогрей мне еще ковшик.
   Он опять упал в сани, вознамерившись спать дальше, но Тимоха подскочил, шепнул на ухо:
   - Князь, там сзади опять какие-то дозоры мельтешат.
   - Помельтешат - перестанут. Брысь! - и на сей раз князь захрапел. Как никогда. Медвежьим рыком с поросячьим хрюканьем. Так что мед Тимохе подогревать не пришлось.
   * * *
   Ко времени этого разговора московское войско (идти ему было меньше, около 11-ти верст) уже встало на берегу Вожи и начало готовиться к сражению. Только вот сражаться в теперешнем положении было никак нельзя. И понимал это пока что лишь Микула. Причина была одна и простая (о ней мы уже сказали) - Бобер потерялся.
   Коломенские разведчики, аккуратно пересвистывавшиеся с серпуховчанами все время, после Зарайска вдруг перестали их слышать.
   - Ну что за б...ство! - выходил из себя Микула. - Ну куда они могли??
   Одно только здравое на ум приходило: что Олег часть войска отвернул и дал им по соплям. Так, что свистеть разучились. Но ведь вот же он, Олег, на пятки наступает! Как ему войско делить? На это времени сколько уйдет. Да и полков у него - не разбежишься.
   - Где твой командир? - раза три уже грозно подступался он к Корноуху. Но тот (стратег невеликий) лишь неуверенно пожимал плечами, хотя и успокаивал:
   - Не бойсь, воевода! В самый раз объявится. Не такой это человек.
   "В самый раз... Когда это - в самый раз? Когда драка начнется? Но как я в драку полезу, не зная, где он? А где он, мать его ети?!"
   Наступал критический момент. Олег маячил в десяти верстах, и надо было принимать решение. Самое много через два часа он будет здесь, и тогда уже ничего не изменишь. Главное - не уйдешь. И биться придется в одиночку с превосходящими силами. Да еще с какими! С рязанцами!
   "Положу войско, а его не дождусь. Тогда, если он еще цел, и его растопчут. По очереди, как он сам любит делать. Нет! Время еще есть, время можно выиграть. По крайней мере, одну ночь".
   Возможно, прежде всего Микулой руководил страх, а потом уже трезвый расчет. Этого мы уже никогда не узнаем. Но тут одно другому не помешало. И хоть хороша была позиция, очень хороша, Микула вздохнул и приказал сниматься.
   * * *
   В потере связи оказался виноват сам Бобер, засидевшийся на Оке без дела. Узнав о продвижении Олега на Глебов, он слишком ретиво рванулся вперед и налетел своим авангардом (довольно многочисленным) на оставленных позади войска немногих олеговых дозорных. Хорошо, что Бобер ехал в самой головке. Он приказал срочное отступление, и авангард стремительно отскочил назад, не дав, по всей видимости, рязанским разведчикам повода для сильного беспокойства. Но кто мог знать это наверняка? Бобер сильно встревожился и, чтобы не наткнуться на рязанцев вновь да и не показать им свое войско, если они вздумают вдруг основательно проверить, кто это там сзади маячит, приказал полкам отвернуть вправо и идти параллельно Олегу западнее Зарайска. Если помнить, что Глебов располагался на пять верст от Зарайска к северу, а все внимание коломенцев было приковано, естественно, к Глебову, то так же естественно разведчики проехали мимо друг друга. Бобер-то знал, куда идти и где искать, поэтому сильно не волновался. Да еще и не спешил, боясь обогнать рязанцев и тем испортить все дело.
   Зато уж Микуле досталось. И страхов, и тревог, и неизвестности, и неожиданных проблем, - словом, всего, что обступает командира перед битвой, одного в меньшей степени, другого в большей, но неопытного - всегда неодолимой чащей.
   Главная проблема всплыла с тем, что бросили удобную и подготовленную уже позицию и пошли - куда?! Новой позиции не было, хотя Микула, как только решил сниматься, погнал разведчиков искать. И посоветуешься - с кем?! На Никифора жалко было и смотреть, Корноух в таких вопросах был не советчик, полковники же его пока, кроме пограничных стычек, ни в одной битве не участвовали.
   Дела, как обычно происходит в таких случаях, пошли сами собой, уже не подчиняясь воле командующего, а подчиняя его силе складывающихся обстоятельств. Разведчики скоро доложили, что нашли (верстах в 15-ти) более-менее подходящее местечко. Говорили: балочка неглубокая, и берега пологие, но тот берег повыше этого, и один фланг есть во что упереть. Пустошь, почти лес, густа-а-я, а к ней деревенька притулилась, Скорнищи называется.
   Микула и проверять не поехал, приказал войску - туда. Все равно другого уже ничего не оставалось.
   * * *
   Когда уже прилично за полдень (по нашему - часам к двум) подуставшее рязанское войско вышло к берегу Вожи, то опять обнаружило лишь следы покинутого лагеря. Воеводы остановили полки. Пора было обедать и отдыхать.
   Князь все дрых. Недовольный больше всех Федор растолкал его не очень почтительно. На сей раз князь поднялся быстро (видно, выспался) и без ругани. Натер лицо снегом, встряхнулся по-собачьи, спросил:
   - Что, нагнали уже?
   - Нет. Они опять ушли.
   - Опять?! - тут князь встал и медленно, внимательно оглядел все вокруг. Увидел, понял, что-то для себя решил.
   - Трусят, сукины дети. Шибко трусят. Ну что ж, нам ничего не остается... Надо догнать, пока они до Пронска не добежали. Вперед!
   - Погодь малость вперед-то, князь. Охолони. Верст двадцать пять, а то и поболе уж отмахали. Шутка, что ль? Пешцы обезножили, поди. Пожрать надо, да вздохнуть чуток.
   - Двадцать пять?! Черт! А я все дрых? Не могли разбудить, что ль?
   - Тебя разбудишь. Да и зачем?
   - Хм! Ладно. Вздохнуть, конечно, надо. Но и догнать надо. Сегодня же.
   * * *
   Разведчики не ошиблись, от Вожи до Скорнищ выходило 15 верст. Освоившиеся на походе коломенцы легко (а можайцы и вовсе шутя) одолели это расстояние и еще засветло стали располагаться. В деревне не оказалось живой души, и она пошла по бревнышку на укрепление лагеря и костры. Обозных лошадей выпрягали, уводили за деревню, а сани опрокидывали на бок н ставили встык друг к другу, сплетая оглобли, по середине склона балки. За таким укрытием стрелкам можно было стоять, почти не пригибаясь.
   С расположением Микула не мудрил - выбора тоже не было. Своих пешцев поставил встык к пустоши и деревне, дальше пешцев можайских (их было немного), рядом можайских конных, а за ними, на фланг, всю свою конницу. Таким образом можайцы, на которых он не сильно надеялся, прикрывались своими с двух сторон и должны были почувствовать себя уверенней. Левый фланг держала своя (надежная) конница, правый уперся в пустошь, куда сунуться было просто невозможно. Все делалось как будто правильно, по законам и заповедям войны, даже уставить войска и спрятать арбалетчиков за санями успели до подхода рязанцев. Все это подогревало, подкрепляло надежду, что держаться можно долго. Однако уверенности и настроения не было. Потому что не было главного - Бобра не было.
   * * *
   Рязанская конница появилась на противоположном берегу балки уже в сумерках. Возможно, разозленные долгой погоней, конные решили с ходу "пощупать купцов" и ринулись через балку, не задержавшись на берегу, не осмотревшись, а главное, не дождавшись князя, который двигался с пешцами.
   Однако арбалетчики Корноуха из-за саней очень быстро остудили этот горячий порыв. С полсотни всадников слетело с седел, десятка три попорченых коней забарахтались в снегу, и конница отскочила назад. А пока на рязанском берегу шла суматоха и жестокая ругань (подоспевшие воеводы давали инициаторам атаки жестокую нахлобучку), впереди московских саней, у самого дна балки по всему фронту вспыхнули большие костры, ярко осветив дорогу рязанцам и словно приглашая их на московские стрелы.
   Олег хмыкнул удивленно (московское расположение на противоположном склоне выглядело внушительно), приказал разбивать лагерь, ужинать, отдыхать, а сам поехал вдоль балки познакомиться с позицией и завтрашним полем битвы.
   Измученные долгим маршем рязанцы быстро сваливали с себя снаряжение и поклажу, разводили костры, устраивали ночлег. Они с презрением посматривали на московские костры, означавшие только одно: великий страх "купцов", боязнь того, что рязанцы даже после такого тяжелого перехода ночью могут устроить какую-нибудь пакость. Конечно, сил у них на это не осталось, но знать, что кто-то думает, что они есть, было лестно.
   Только князь с воеводами не мог себе позволить отдыхать, хотя, впрочем, князю это было вовсе и не нужно. Они ездили вдоль балки, примериваясь к завтрашнему дню. Федор Панкратьевич был воевода старый, опытный и, пожалуй, единственный, кого князь слушал, а иногда и слушался. Сейчас Олег обращался только к нему, Михаил ехал сзади, помалкивал.
   - Федор Панкратьич, всю конницу заберешь себе. Отведи ее на правый фланг, там встанешь. Когда я ихний забор, - князь кивнул на московские сани, - подожгу, тут и бей. Только не очень спеши, дай как следует с ними сцепиться.
   Федор неопределенно как-то хмыкнул, промолчал.
   - Чего молчишь?
   - Ды... Я, конечно, ударю. Только как-то просто уж очень все. У них тоже на фланге конница. Больше чем у нас. В тыл им пойти? Коней замучаем, снегу много.
   - Зачем в тыл? Чего ты опасаешься, будто татары перед тобой? Ты в лоб им дай как следует, и все. Разбегутся как зайцы, только лови, да вяжи. У них сейчас уже полные штаны - видишь, сколько костров развели со страху?
   - Тогда, может, лучше мне начать первому? Начну теснить, тогда и от саней, может, какой народишко к моим на помощь побежит. А то больно уж они стрелами-то содят крепко, сволочи. Да еще из-за укрытий.