Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   - Не остановится,- невесело усмехнулся Бобер, - но без тебя Москве будет хуже. Много хуже и долго хуже, и пока мы можем, должны тебя оберегать крепко, крепче всех,- Бобер обернулся к Дмитрию, - прости, Великий князь, но больше даже,чем Великого князя.
   - Не извиняйся, я полностью согласен,- громко откликнулся Дмитрий.
   - И все-таки, - мягко, но решительно проговорил Алексий, - причины, повелевающие мне остаться, намного перевешивают те, что требуют отъезда. Поэтому я останусь. А в делах... Каждый из сидящих здесь в своей области заткнет меня за пояс.
   - И все-таки, отче, - не удержался снова Бобер, - я согласен, что Василий Василич и Великий князь справятся с делами внутренними, что мы с Великим князем управимся с делами военными. Но кто в случае чего вытащит без тебя дела иностранные?
   - А это вот он! - встрепенулся Алексий, указывая пальцем на племянника, и неожиданно благодушно, по-старчески хихикнул: - Хе-хе! Вот его-то и поберегите. Отправьте... куда-нибудь в Кострому.
   - А я вовсе не против! - весело подхватил Данило. - Больно мне тут облокотилось под литовскими стрелами торчать! С удовольствием где-нибудь в Костроме или Ростове посижу, бражки попыо, пока вы тут с Олгердом разберетесь.
   И весь совет облегченно рассмеялся.
   * * *
   Олгерд подошел действительно через два дня. Москва встретила его еще дымящимися пожарищами посада, пустотой, тишиной.
   Внушительные стены и башни крепости смотрели на пришельцев совсем не грозно, а как будто даже весело, словно в гости приглашали. Так действовал цвет камня, белый, удивительно свежий даже в соседстве со снегом, потому что снег изрядно подкоптили пожары.
   Однако настороженная тишина была вовсе не веселой, а холодной и мрачной, а черные пятна одетых в железо ворот, последние из которых захлопнулись лишь каких-то полчаса назад, поглотив последних разведчиков, глядели уверенно и грозно.
   Первые разъезды литвин, показавшиеся из леса за Неглинкой, по пожарищу рыскать не стали (чего там найдешь?), а потянулись к речке, взглянуть на невиданную крепость. Самые беззаботные, легкомысленно выехавшие на правый берег, жестоко поплатились. На стенах, за заборолами зыкнули арбалеты, и все пятеро выскочивших на открытое место, свалились с коней. Видевшие это другие разведчики с громкими предупредительными криками живо отскочили на безопасное расстояние, прикрылись щитами.
   А Занеглименье уже заливало выплеснувшееся из леса литовское войско. Оно растекалось по посаду вправо и влево и как полая вода перехлестывало через Неглинку и севернее кремля, и на лед Москвы-реки, и за нее, обволакивая кремль с юга.
   Воинов было много, так много, что защитников, никогда не видевших ничего подобного у родных стен, брала оторопь: сколько же вас, мать вашу?! когда ж вы кончитесь? Но они все не кончались и не кончались, продолжали вытекать из леса через дыру Смоленской дороги.
   Однако конец бывает всему, и когда литовское войско вывалилось в конце концов из леса и равномерно окружило кремль, оказалось - не так уж и много, не так уж и страшно. А опытные воеводы, стоявшие на башнях, все почти одинаково называли число 35-40 тысяч, что москвичей еще больше успокоило, ведь в стенах было собрано чисто воинов 8 тысяч, а оставшихся горожан, да сбежавшихся из окрестностей тянуло еще тысячам к десяти. "Сверху-то мы не то что двоим, пятерым рыла посворотим!" - поплевывая в кулаки, подбадривали друг друга москвичи.
   Бобер с Великим князем обходил стены, посматривал, коротко распоряжался, спрашивал, уточнял. Вид главного воеводы был совершенно невозмутим. Уверенность и сила, исходившие от него, мгновенно передавались всем, с ним соприкасавшимся, и настроение на стенах оставалось очень боевым.
   Бобер нечасто, но останавливался и перед простым воином. Спрашивал, что тот делает сейчас, что должен делать при штурме и что думает, доберется ли до него литвин. На что получал (всегда почти!) довольно обстоятельные ответы: доберется вряд ли, а если доберется, дальше стены не пройдет кишка тонка.
   - Точно - тонка! Но вы все-таки в оба смотрите! - Бобер посмеивался в ус, а с командиров башен постоянно требовал: - Постреливайте! Валом бестолку стрелы не швыряйте, а старайтесь наверняка, чтобы они поняли и привыкли: мы стрел на ветер не бросаем. Знаете, как это сковывает? Они уже боятся! Видите - ни один поближе не рискует сунуться. Так что прежде чем на стену кидаться, каждый крепко задумается.
   * * *
   Литвины действительно призадумались крепко. И первым задумался Олгерд, лишь только взглянул на стены.
   "Дохлый номер. Такие стены взять, столько крови прольешь - в Вильну не с кем будет возвращаться. А зачем мне это? Михаилу ярлык добыть? Так стоит ему только ярлык этот взять, не начнет ли он сразу против меня же и ерепениться? Это вопрос, да еще какой. А уж все по-моему он никогда делать не будет. Потому мои интересы у этих стен кончаются. Припер я их здорово. Блокирую в крепости и вымету все окрестности дочиста. Добра тут, небось, по лесам до черта напрятано. Да и городков, сел вокруг Москвы тьма. Наберем, сколько дотащим, и потащим. Они ведь догонять не станут. Побоятся".
   И Олгерд приказал звать на совет Кейстута и детей.
   * * *
   Совет был как всегда у Олгерда: он говорил, остальные помалкивали, редко что-нибудь вставлял Кейстут. Постановка задачи всех сильно удивила, но и обрадовала: ни слова не было сказано о штурме. Каждому указано место у стен, подробно обговорены действия на случай вылазок осажденных, отряжены большие силы на прочесывание окрестностей, о приступе же - ничего. Князья тверской и смоленский (Михаил Тверской больше всего!) почувствовали себя обманутыми. Война вроде бы уже к концу, Литва набирает добычу и собирается восвояси, хотя князь московский не разбит. Литвины уйдут, а они останутся. С чем? И перед кем?!
   Михаил все-таки попытался заикнуться о штурме, на что получил простой вопрос в лоб:
   - Ты у нас в таких делах опытный. Скажи - как?
   - Что - как?!
   - Крепость взять. По лестницам карабкаться или приметы делать и по ним лезть, или пороками ворота долбить? Конкретно - как?
   - Ну, конкретно - решить надо. Я пока не знаю...
   - Вот и я не знаю. А главное, не знаю, зачем это надо! У таких-то стен... Воинов своих штабелями складывать - нет! Если тебе своих не жалко пожалуйста, давай. Я тебя поддержу. Стрельба будет, демонстрация, шум. Только впереди ты, а я следом. Согласен?
   Михаил оскорбленно замолчал, стиснул зубы, катая желваки, а литовские воеводы отвели глава и спрятали в усах оскорбительные ухмылки.
   Все всё поняли, в том числе и Михаил со Святославом, и кинулись шарить окрестности. К крепости близко не совались. Опасно было и жутко. Вокруг стен все выгорело, было ровно и голо. И каждый, кто оказывался к ним ближе полутораста сажен, получал арбалетную стрелу, кто поудачливей - в коня или щит, а невезучий - в грудь, в бок, в шею, а то и прямо в лоб.
   Для осажденных стрельба была единственным развлечением, тем не менее стрел они зря не швыряли, били наверняка. Литвины быстро прочувствовали столь серьезное к себе отношение, и каждый из них подумывал с холодком в животе: а ну как на штурм придется? что тогда?
   Базланить и ругаться с осажденными никто не лез. Послов тоже никаких не появлялось. Так прошли день, ночь и еще день.
   * * *
   Внутри крепости начал складываться определенный распорядок: кому когда вставать, когда ложиться, кто кого меняет и т. д. Успокоенные уверенностью своих командиров и осторожностью противника, москвичи готовились к долгой осаде.
   Бобер все-таки опасался какого-нибудь подвоха, особенно по ночам. Поэтому ночь, по крайней мере первую ее половину, он всегда проводил на стене, высматривая и вслушиваясь, заставляя всматриваться и вслушиваться лучших своих разведчиков. Великий князь был с Бобром неотлучно.
   "Интересно, сколько они так простоят? Данило обнадеживал насчет немцев, только соберутся ли те? Если и соберутся, то вряд ли скоро. Морозов больших нет, так что и с этой стороны для Олгерда терпимо. Будет стоять и вычищать окрестности, старый сквалыга.Тряпки старой не оставит, мерзавец, как метлой все повыметет. Долго после него отходить придется. Князю, пожалуй, об этом не стоит пока. Чтоб не расстраивался лишку. Ветерка бы сейчас с хорошим морозцем! Быстро б ему надоело. Хорошие морозы навалятся к Рождеству, стало быть, недели две-три, как не верти, ждать. Это не страшно. Не изобрел бы только гадости какой, на это он мастак. Хотя, может, и не мастак? Много гадостей ты от него видел? А на Синей Воде все гадости сам за него придумывал. Для крепости одна гадость страшна - тайный ход. Но откуда он сможет узнать? Да и поглядываем с двух концов. Подкоп рыть? Замучается! Да ему и в голову не придет такая черная работа: долго, тяжко и без всякой гарантии... Ты сам-то стал бы? Нет, не стал. Ну а что еще? Ночью к стене где-нибудь за Беклемишевой башней подбежать, где стена пониже? Конечно, если общий штурм, тогда дело серьезное, это действительно будет гадость. Но к нему и готовиться надо серьезно, а того пока не заметно", - все это Бобер прокручивал в голове, обходя ночью стены, рассматривая хотя и на почтительном расстоянии расположившиеся, но грозные своей многочисленностью литовские костры.
   По кострам о войске можно узнать многое. Надолго ли расположились, много ли еды, тепло ли одеты, какова среди воинов дисциплина, агрессивно или мирно настроены и прочее. Но не только это высматривал Бобер в красочной ночной мозаике. В самый отъезд из Москвы, уже садясь в сани, Данило поманил его пальцем, шепнул:
   - Вижу, не успели мои гонцы. Теперь уж из-за литвин в город не прорвутся, теперь, пожалуй, только знак смогут дать. Ты дозорных предупреди, да и сам посматривай: три больших костра в ряд увидишь где-нибудь в Занеглименье, скажи о них митрополиту.
   - И что они будут означать?
   - Он тебе растолкует. Прощай. Удачи вам. С Богом!
   Что они могли означать, Бобер догадывался, потому и посматривал в Занеглименье внимательней, чем в другие места.
   * * *
   Тройной костер разведчики заметили уже на вторую ночь осады и кинулись к командующему. Тот сам вышел на стену убедиться. Действительно, костер отличался от обычных походных костров войска: был дальше, сильно отделен от остальных и полыхал ярче, вернее, полыхали три костра, близко в ряд расположенные.
   - Ну что ж!.. - Бобер крутнулся на каблуках (разведчики поняли - в хорошем настроении!) и несмотря на поздний час направился к митрополиту.
   Тот пригласил к себе сразу (стало быть, спать не собирался), встретил не на официальном троне, а за столом, заваленном документами - на харатье, пергаменте и на новом, пока непривычном еще материале для письма - бумаге.
   - Ну что, сыне, хорошие вести никак? - митрополит глядел весело, с хитринкой, сидел в креслице уютно, одет был во что-то бесформенно-теплое, на голове меховая шапочка, так что Бобру, пришедшему с промозглого холода, стало тепло и приятно и захотелось так же уютно усесться в креслице напротив и вытянуть ноги. На что Алексий сейчас же отреагировал:
   - Ты садись, устраивайся, озяб небось.
   - Не знаю, отче, хорошие ли, но вести,- он уселся и вытянул, как хотелось, закоченевшие уже в ступнях ноги.
   - Что?
   - Три костра.
   - Ага...
   - Данило Феофаныч велел тебя известить, как их увижу, а вот что они означать будут - не сказал.
   - Означают они, сыне, очень важную и добрую для нас весть: немцы узнали об уходе Олгерда и собрались воткнуть нож ему в спину.
   - Что они своего не упустят, я не сомневался. Но когда это произойдет?
   - Уже произошло. Три костра означают, что они выступили.
   - Та-а-ак! - хотя Дмитрий и предполагал что-то подобное, тем не менее настроение его резко подскочило. Он качнулся вперед, придвинулся поближе к Алексию, глянул прямо в глаза: - Но как бы хороши ни были наши гонцы, у Олгерда есть не хуже. Значит, он сегодня же (ну максимум - завтра!) тоже будет знать!
   Митрополит поспешно кивнул. Глаза его радостно блестели.
   Бобер откинулся на спинку и стал созерцать собственные сапоги: "Узнает - и что? Здесь ему делать больше нечего, а там...Там туча нависла такая!... А какая? Сколько их? Да уж наверное немало. Похоже, Олгерд минуты ждать не будет, кинется назад. Ты бы что сделал? То же бы и сделал! Стало быть... Будь у меня конница, ох и долбанул бы я тебя вдогон, дядюшка! Пух и перья бы полетели,- перед глазами его встала атака на рыцарей там, у озера Вигры, - ох и полетели бы... Но конницы нет. Коней в кремле... Больше двух сотен не наберу. Эх-хе-хе... И все-таки!"
   Митрополит пристально смотрел ему в лицо, многое, очевидно, понимая. Но молчал, давая додумать, дорассудить, дорешить. Только когда Дмитрий подобрал под себя ноги и поднял глаза, Алексий тут же спросил:
   - Что сделает Олгерд?
   - Уйдет, конечно. Думаю, сразу.
   - А ты?
   - Я-то? - Дмитрий твердо взглянул Алексию прямо в глаза, ощутил в них мучительную тревогу и понял. Впрочем, понял он еще раньше, когда смаковал возможность "долбануть" и прочее. Вспомнил тезку, осознал себя мальчишкой и догадался, чего ждет от него сидящий напротив мудрец:
   - Я со стен порадуюсь. Богу помолюсь, поблагодарю Его, тебя с племянником за мудрость вашу, да пойду потери считать, раны зализывать, тех несчастных, кто остался, спасать.
   - Хорошо, сыне, хорошо. А что захочет сделать Великий князь, представляешь?
   - Представляю.
   - Удержи.
   - Удержу, это несложно.
   - Мне уже сложно. Повзрослел, перестает слушать. На тебя надеюсь.
   - Спасибо, отче. Но тут все просто. Не с кем догонять и бить. Некем.
   - А было бы?
   - А было бы... - Бобер спрятал хищный огонек в глазах, пожал плечами, - было б, тогда бы и думал. А так-беспредметный разговор.
   Митрополит вздохнул как-то сложно (кажется - облегченно, а может, озабоченно?):
   - Ну что ж, сыне, с Богом. Действуй.
   * * *
   Бобер вышел от митрополита далеко заполночь. Вновь зашел на стену, долго смотрел на угасавшие литовские костры. Только костер-сигнал не слабел, ясно было, что вестники рисковали, но очень заботились, чтобы весть донести, сделать все, чтобы заметили, ни с чем не спутали, не пропустили, не прозевали.
   "Каков поп, таков и приход, - даже засмеялся про себя Дмитрий,по-Даниловски работают, основательно. Молодцы! Да-а, вот вам и польза, вот и результат. Что ты не смог сделать со всею силой московской, с войсками, стенами, оружием - Феофаныч сделал с десятком своих помощников. Конечно, и денег тоже. Но разве тебя в деньгах ограничивали? Нет, ум и хитрость в государственных делах - первейшее дело. Но что же я-то? Так совсем в стороне и останусь? Тем более - митрополит того желает и требует. Нет, это несолидно как-то. Надо хоть чуть чего-то..."
   Он хотел сразу разбудить Великого князя, но передумал, решив сперва сам поспать часика три. И только когда подкрепил силы сном, перед рассветом велел разбудить Дмитрия и уединился с ним в малой горнице.
   - Что случилось, тезка? Почему рано так? - тот еще не отошел ото сна, зябко передергивал плечами, зевал.
   - Пока не случилось, - Бобер надавил на слово "пока", - тебе дело сегодня большое предстоит. Успеть надо.
   - Ну!
   - До вечера всех коней, что есть в стенах, надо собрать, снарядить наилучшим образом (ковку проверить обязательно, если надо - перековать!), посадить на них лучших всадников и полностью подготовить к бою.
   - Что?! Вылазка? - Дмитрий восторженно понизил голос.
   - Возможно.
   - А мы?.. Я?!
   - Ну... Куда ж без тебя.
   - Ухх ты!!!
   - Послушай. Я московских конников не знаю, сам подбери. Посоветуйся, с кем надо, но смотри - от этого мно-ого жизней будет зависеть. В том числе и твоя!
   - Вот тут уж можешь не сомневаться!
   * * *
   Кони оказались средние - и хороши не очень, но и не совсем уж чтоб из рук вон. Двести десять голов. Снарядили их роскошно. Всадников отбирал сам Великий князь вместе с Бренком и Свиблом. Выбранные понимали, что предстоит вылазка и отчаянная схватка, оглядывались друг на друга, робели. Больше, конечно, от неизвестности, потому что: куда?! когда?! как?! - не говорил никто. Ни словечка!
   Литвины тем временем стояли все так же спокойно, не выказывая намерений куда-либо двигаться. Суета по лагерю шла немалая, но к чему она, приступу или чему другому - невозможно было определить.
   Когда день пошел к концу, Бобер позвал к себе Гаврюху и Алешку с десятком самых толковых разведчиков. Усадил напротив себя, долго молчал, выжидая, когда те проникнутся важностью предстоящего дела. Разведчики, однако, сидели спокойно, ждали. Были они все людьми практичными и проникались ответственностью или наоборот, легкомыслием, или даже презрением к предстоящему, только в зависимости от поставленной задачи. Им нужно было узнать - что делать, а уж потом...
   Бобер вздохнул, заговорил тихо, внушительно:
   - По моим данным, сегодня-завтра Олгерд должен снять осаду и убраться назад в Литву...
   - Ну-у-у!!! - выдохнули разом все, удержался лишь Гаврюха.
   - ...Начни он сниматься днем явно, ему не избежать арьергардных боев и массы мелких неприятностей, со всем этим связанных. Ему это совершенно ни к чему, он очень спешит в Литву. Мы его, конечно, преследовать не сможем, у нас конницы нет. Но Олгерд этого не знает, а у него пешцев полно, не говоря уже об обозах и пленных. Поэтому думаю, что снимется он по-тихому ночью и уйдет затемно без хлопот на безопасное расстояние. Нам предстоит узнать и упредить. То есть так: вам узнать, а мне упредить.
   - Если насчет начала, то чего проще, - пробормотал Алешка.
   - Вот именно. Собирал бы я вас тогда целый десяток.
   - Что же еще?
   - Еще... - Бобер потер ладонями щеки,- еще надо бы узнать, где они полон держат. Или хотя бы - где его много.
   - Хорошенькое дело. Литвины вокруг всего города кишмя кишат. Черт их разберет. Да еще ночью! Да еще если собираться начнут! Тут не десяток, сотней не обойдешься, - это уже засомневался Гаврюха.
   - Не могу.
   - Почему это?!
   - Ты за стены выбираться как собираешься?
   - Как... - Гаврюха замялся.
   - Что? Через ворота неохота, поди?
   - Неохота.
   - Так вот. Вы тут самые надежные и верные мне люди. Только на вас я могу полностью положиться. Вы, - Бобер предостерегающе поднял палец, и разведчики приоткрыли рты и уставились на него, никогда ничего подобного они от своего командира не слышали, - из города и обратно пройдете через тайный ход, о котором знают - пока! - только три человека. Вас здесь двенадцать, стало быть теперь знать будут пятнадцать. Так вот: если после этой кампании от баб на базаре услышу про этот ход, я не буду разбираться кто, я выгоню сразу всех, вместе с командирами! - он взглянул отдельно на Гаврюху, отдельно на Алешку, еще раз обвел взглядом всех, увидел непонятное смущение на лицах и удивился вслух: - В чем дело?
   - Эх, князь, - вздохнул Иван, он был из Бобровки, самый старший и самый рассудительный из всех,- а мы-то думали - ты знаешь.
   - Что?
   - Про ход этот. Ты нас тогда уж сразу выгоняй, сейчас. Про него и так уже вся Москва говорит.
   - Про какой ход?! - Дмитрий не на шутку испугался, даже голос зазвенел.
   - Про тайный. Из Чешковой башни.
   - Ну, Иван, - облегченно вздохнул Бобер, - про тот ход я разрешаю тебе рассказать самому Олгерду. Если нынче ночью встретишь - шепни.
   Разведчики заулыбались с недоуменными физиономиями, еще не понимая, а Бобер жестко закончил:
   - Как стемнеет - отправляйтесь. Договаривайтесь меж собой, ищите, шастайте - не мне вас учить. Можете всю ночь искать. Но только в том случае, если они спать наладятся. Как только кто из вас увидит, что они собираются сматываться, немедленно все бросайте и ко мне - я должен узнать об этом как можно раньше. Все!
   Наклонился к Гаврюхе, шепнул:
   - Найди Иоганна. Скажи, я прислал.
   * * *
   Декабрьская ночь навалилась рано. Разведчики ушли, а Бобер, наказав Великому князю полностью подготовить конный полк к выступлению и ложиться вместе с воинами спать, сел с Иоганном в подвале Собакиной башни - ждать. Он упрямо пытался додуматься, как поступит Олгерд. Чтобы отреагировать соответственно.
   "Что будет делать? Как? Сначала обоз, полон? Потом пехоту. В арьергарде конница. Она и мобильна, и мощна, отразит любой удар и на контрудар способна. Ладно, это по правилам. Но... Если он так сделает, обозы и полон загородят ему дорогу и принудят двигаться шагом. А ему ведь бегом надо! Олгерд так-то шагом ходить не умеет, а тут еще нужда великая. Нет, по правилам он не пойдет. Тогда как?! Думай, голова, думай! Полон он не бросит. Обоз тоже, старый скупердяй! Тут, похоже, выход один. И неслабый! Сам пойдет впереди, быстро пойдет, обоз оставит сзади идти как идется, а прикрыть его заставит Михаила со Святославом. Действительно, не пойдут же они с ним на немца. Да, так он и сделает. А мне что от этого? Да ничего! Ни так, ни так ничего не светит. Сколько у Святослава с Михаилом сил - не знаю. Все тысяч 10-12 наберется. А это против моих двух сотен... тьфу! Как же быть-то? Может, и ну ее к черту? Единственный шанс - ударить ночью, в начале отхода, навести шороху и попытаться разметать обоз и полон. Могут напугаться и все бросить. Но могут и задержаться. К тому же если бить сейчас, придется князем рисковать, он ведь ни за что не останется! И уж вот этого-то - нельзя!"
   Первый разведчик вернулся через час:
   - Они уходят, князь! Собирают монатки. Костров поразвели, но спать не собираются. Шатры разбирают, вообще - сворачиваются.
   - Ты где был?
   - Тут, у Николиной церкви, за торжищем.
   - Ты понял, кто тут стоит?
   - Как кто?! - разведчик растерялся.
   - Ну, тверичи, смоляне? Или литвины?
   - Черт их знает... Говорят по-русски!
   - По-русски... Даже у литвин, Савушка, все почти говорят по-русски! Как по-русски? Акают? Окают? Цокают?
   - Виноват, князь.
   - Раз виноват, то в разведку не годен. Зажирели вы в Москве, и нюх, и сноровку теряете... (Савелий в отчаянии опускает голову и плечи). - Но раз сам понял, значит не все еще потеряно... Наверное.
   Савва вскакивает, как пружиной подброшенный, ест князя глазами, ожидая приказания.
   - Чтобы от тебя я это слышал в последний раз.
   - Да, князь!
   - Иди, узнай - кто, и куда пойдут.
   - Да, князь! - разведчик со счастливым лицом ныряет под землю. Иоганн как-то странно шмыгает носом. Князь замечает:
   - Что, Вань?
   - Хорошо людей воспитываешь.
   - Как могу. А что?
   - Этот ведь из лучших. Неужели вот он сейчас еще чуть маху даст - и выгонишь?
   - Теперь он маху не даст, в этом все дело. А если чуть-чуть, то можно не заметить. Ну а если уж, не дай Бог... то конечно выгоню. Иначе какой же я князь! Тем более - Бобер!
   - Так ведь он теперь главную тайну города знает. Вдруг обидится?
   - А вот тут тебе за науку спасибо. Прошлогоднюю. Помнишь?
   - Не очень, - Иоганн сделал вид, что не понимает, а Бобер это увидел.
   - Ну не важно. Если я такого выгонять надумаю, то пошлю его к тебе, чтобы ты его той наливочкой угостил... Что строителей потчевали.
   - Однако!.. Недавно еще ты меня упрекал за слишком немецкое мышление. Но я смотрю - мне до некоторых далеко...
   - С кем поведешься, - стараясь казаться легкомысленным, откликнулся Дмитрий. В это время из подземного хода вывалился второй разведчик:
   - Они уходят, князь! Уходят!
   - Это мы знаем. Ты где был?
   - За Неглинкой! По берегу до Москвы-реки дошел. Уходят! Пешцы еще собираются, шатры там, барахло, а конница уже пошла.
   - Конница? Чья?!
   - Литовская.
   - А не тверская? Не смоленская?
   - Не-е. Безбородых много. И начальники многие не по-русски кричат.
   - О! - Дмитрий победно глянул на Иоганна. Но торжество было только во взгляде. В голове вертелось прежде всего недоумение и вихрь догадок, с которыми он пока не мог справиться.
   - А за Москву-реку кто пошел?
   - Мишка. А Антон с Васькой по торжищу за Тимофееву башню.
   Бобер хмыкнул с досадой: "Теперь по очереди будут прибегать и кричать: князь! они уходят! А тебе надо знать - куда и в каком порядке. Впрочем, куда - понятно. Хотя!.." Искоркой вспыхнуло: "А может?!! Зачем Михаилу уходить по Смоленской?", но он поспешил задавить, затолкать куда-нибудь подальше, забыть эту мысль, чтоб не сглазить.
   - Ты вот чего, Ваня... - он надолго замолчал, потом махнул рукой, ... на Тверскую улицу кто пошел - знаешь?
   - Когда Гаврила распределял, Васька Шило должен был...
   - О-о, этот обстоятельный. Пока во все дырки не влезет, не вернется. Ты давай-ка на Тверскую. Посвисти, найди его, вместе поработайте. Ну, если уж не найдешь, тогда один погляди.
   - Чего глядеть?
   - Не пойдут ли по той дороге. Коли пойдут... - Бобер мысленно даже поплевал через левое плечо,- будете вдвоем, один мигом сюда. Ты сюда! А Шило пусть дождется и поймет, как пойдут. Где обоз, где пленные, а где пехота с конницей. И как пленные охраняются. Если разминешься с Васькой, тогда не спеши, сам все это узнай, а потом уж ноги в руки.
   - Понял, князь. Все?
   - Все. Вперед!
   Иван исчез, и тут же (Бобер с Иоганном подумали, что он что-то забыл) вынырнул опять, но это был уже другой, Антон:
   - Князь, они уходят!
   Даже Иоганн засмеялся. Антон удивился, пожал плечами, но жару в его словах это не убавило:
   - Уходят! Конница вперед, и не оглядываются! А пешцы шатры складывают.
   - И тут конница! Чья? Кто там стоял?
   - Литвины, князь! Все без бород.
   - Как идут, куда?
   - Вдоль стены, на тот берег Неглинки, а там на Смоленку.
   - Да, куда ж им еще... А Гаврила где?
   - Тут в буреломе сидит. Распоряжается, кого куда.
   - Иди, передай ему, что полон высматривать не надо. Пусть всех, кто есть, бросит на Смоленскую дорогу. Мне надо очень точно, очень хорошо знать, как, в каком порядке литвины пойдут. Где обоз, где полон, каков у полона конвой. Где пехота, а где конница. Где литвины, а где смоляне - это очень важно! Где тверичи. Понимаешь?