Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   - Это как же?..
   - Ну подплывет к заводи той сотня ушкуев. Что будешь делать?
   - Ну-у... сотня... Такого не бывало.
   - Ну полсотни.
   - Тоже вряд ли... Хотя...
   - Ну сорок! Даже тридцать. Ведь сотней не окружишь. Но напугать можно. Отскочат, высаживаться побоятся. Дальше пойдут.
   - А мы им и у города погрозим! Они на Низ и свалятся!
   - Нну! Ты сам мне все и объяснил. Давай, действуй. А я за Оку.
   * * *
   - Князь, ты на ушкуйников? Я с тобой!
   - Гриш, тебе делать нечего?
   - Есть. Но ты ушкуйников не знаешь. Это ребята те еще, даже тебя зашибить могут. Я с тобой.
   - А ты откуда их знаешь?
   - Долго рассказывать. Но раз говорю, значит, знаю. Не спорь, возьми.
   - Да я не спорю. Как у нас с разведчиками-то?
   - Семнадцатую партию отправил. Этих за Волгу.
   - Сколько теперь за Волгой?
   - Пять. Двенадцать с этой стороны и там пять.
   - Идут из леса-то?
   - Идут. И все гуще. Ну еще бы! Какой хрещеный разбойничать станет, если нормально жить можно. Да еще нехристей щипать! А тут тебе... Ровно в сказке! И детишки пристроены, и дом, и двор... Моя Дашка - не поверишь плачет от радости и за тебя каждый день молится. А уж мужичкам каково тое занятие по душе! Против нехристей-то.
   - Хм! Ну ладно (перед Бобром как-то некстати вызывающе нарисовался профиль Гришкиной жены), нам долго говорить некогда. Со мной, так со мной. Собирайся! Через час выступаем. По дороге про ушкуйников расскажешь.
   * * *
   Мысочки, отделявшие заводь от реки, были низкие и голые как плешь песчаная отмель. Деревья густо толпились выше, на берегу, и никак не помогали. Пришлось с десяток срубить, стащить к воде и на верхнем мысу устроить завал, чтобы укрыть засаду.
   Ждали. Все было очень похоже на Волчий Лог, и Дмитрий, озираясь и вспоминая, возбужденно посмеивался, вызывая недоумение у стрелков.
   - Гриш, придут?
   - Придут, куда им деться.
   - А как думаешь, сколько?
   - А это как ты говоришь: либо пяток-десяток, мелочь, либо большущая шайка, на целый город, с полсотни ушкуев, а то и... Есть там у них отчаянная башка - Абакунович, Сашка. Вот если он пойдет, к нему охотников всегда под завязку набивается.
   - Почему?
   - С ним не страшно. Он никого не боится, здоров как верблюд, силен и удачлив. Три года назад навел тут шороху! До Нижнего, правда, не дошел, а то не знаю, что бы с городом стало. У Юрьевца завернул в Унжу и там где-то лесами попер на Вятку и дальше, ушел за горы, по Оби, говорят, промышлял, очень далеко это. А когда возвращался, двиняне собрали войско, хотели дорогу ему перекрыть. Так он их в пух расколошматил и приволок в Новгород целехонькой всю добычу. Горы мехов, говорят, навалил на торжище и камней драгоценных. Прет ему всегда просто по-черному.
   - Ну что ж, удача - девка капризная... Любит, любит, и вдруг - рраз! А?
   - Уж это точно... - Гришка тяжело вздохнул. И вдруг весь подобрался:
   - А ну! Гляди! Идут!
   Вдалеке из-за выступающего мыса выскользнули четыре лодки, за ними с интервалом минуты в три - еще четыре, и ходко пошли вниз, быстро приближаясь. Видно было, как слаженно, ловко взлетали и опускались в воду весла.
   - И только-то? - облегченно-разочарованно вздохнул Дмитрий, - Ну, этих-то мы...- и не договорил.
   Из-за мыса вывалилась целая стая ушкуев, за ней, чуть погодя, еще, потом еще, и вскоре они запрудили всю реку, как толпа на торжище.
   - Абакунович, - шепнул Гришка, - не иначе.
   - Считай!
   - Сейчас бесполезно, шныряют и друг друга застят. Чё считать, и так видно - набег!
   - Да, и нешуточный. Хорошо хоть разведка вперед далеко ушла, разрыв есть. Если напугать не сможем, смотаться успеем. Эй, ребята, готовьсь! Не ждите. Как только в зону выстрела въедут - бейте!
   Первые четыре лодки были уже близко. Они двигались по течению наискосок, явно направляясь к этой самой заводи. На носу первой стояли трое рослых молодцов, одетых небрежно, но щегольски.
   Дмитрий считал сажени: еще, еще немного... "Хорошо бы, коль среди этих троих сам Абакунович оказался. Подсекли бы мы их сразу. Без него куда они осмелятся? Только если с головой он, то вряд ли..."
   - Гриш, а ты Абакуновича того в лицо знаешь?
   - Видал.
   - Среди тех, на носу, его нет?
   - Не-ет, те хлипковаты.
   - Эти хлипковаты?! Он что ж, с тебя, что ли?
   - Больше.
   - Ни х.. себе! Ну что ж, ладно. А жаль...
   Ушкуи были уже в пределах досягаемости, но стрелки почему-то медлили. "Чего ж вы телитесь? - Бобер нервничал, но крикнуть не решался, не хотел вмешиваться не вовремя. - Может, они все восемь сразу накрыть решили?"
   Наконец шмелями загудели тетивы, и трое на носу переднего ушкуя рухнули, не издав ни звука, причем самый на вид важный получил в грудь аж четыре стрелы.
   - Мать вашу!.. - закричал Гришка. - Вы разберитесь меж собой, в кого садить!
   Стрелки однако никак не отреагировали - не до того. Они начали свою смертную работу. Еще два "залпа", и головные ушкуи, все четыре, заворачиваясь носом к берегу, а более тяжелой кормой по течению вперед, безвольно заскользили вниз.
   Наступил черед четырех следующих. Хотя те и увидели, и спохватились, и начали отчаянно табанить, кинулись прикрыться щитами, но... Еще три "залпа", и этих завертело течением и потащило вниз.
   "А неслабо стреляют, черти! Насобачились! - Дмитрий был радостно удивлен. - Но теперь-то что ж? Не пора ли ноги делать? Но с такой стрельбой - не-ет. Надо тех обязательно потрогать, чтоб прониклись..."
   - Почаще, ребята! Особо не выцеливай, лишь бы стрелы погуще летели. Покажите, что вас тут много. Очень много!
   По воде, однако, уже началась большая суета. По лодкам забегали. Все ушкуи отвернули носы от берега, опасаясь приблизиться, а течение упрямо влекло всю армаду дальше и дальше вниз. С берега между тем, теперь уже редко и осмысленно, летели стрелы и втыкались то в борт, то в палубу, а чаще - в кого-то из гребцов. Над рекой встал жестокий злой крик. Весла заработали - от берега. Течение же делало свое дело, и передние суда уже миновали заводь, и было совершенно не похоже, чтобы они вознамерились вернуться или пристать где-нибудь ниже.
   - Сосчитал?
   - Разве сочтешь точно... Больше полусотни. Даст дрозда Абакунович на Волге! Нас бы не зацепил.
   - Гриш, ты-то его отчего так боишься?
   - Я не боюсь, а знаю. Не за себя страшно...
   - А поквитаться с ним не хочешь?
   - Не хочу.
   Ушкуи меж тем отвалили к середине реки, съехали ниже заводи все и возвратиться теперь вряд ли могли.
   - Уфф! - Дмитрий отер пот со лба, - Гриш, давай гонца на стрелку. Тысяцкому Михаилу весть: идут, мол, и приказ: оберечь стрелку и городские причалы. Вечер на дворе - спать чтоб - ни-ни! Костры по берегу держать всю ночь! Стеречь! И чуть что - стрелять! Во всю мочь!
   По берегу полетел хлесткий разбойничий свист.
   * * *
   - Ну вот, Дмитрий Константиныч, и польза тебе от бездельников на торжище.
   - Ох, не говори, Михалыч! Как подумаю, что бы они натворили, прощелкай мы их, у меня мороз по коже, и под ложечкой - как с похмелья.
   - Еще не конец, повременим радоваться. Теперь их назад надо так же спровадить. А на Новгород зятю в Москву пожаловаться, пусть хвост им прищемит, сволочам. А то каждый раз: новгородцам пир, а всей Руси похмелье. Куда они теперь? На Булгар или еще ниже. Татарский улей разворошат, а те на нас, им до Новгорода добираться несподручно, да и не будут они разбираться. Вот и выйдет опять... Михаил Василич, как они город-то проходили?
   - Ночью поздно. Я костров по берегу разжег - на полводы видно стало, как днем. Так они ближе выстрела к берегу и не сунулись. Щитами позакрывались. И так мимо и пошли. На Низ.
   - Куда? Нам знать точно надо.
   - Гришкины разведчики пошли за ними берегом, дадут весть.
   - Добро. Ну а нам Дмитрию Московскому послание сочинять. А, Дмитрий Константиныч?
   - Сочиним. И скорей гонцов надо.
   * * *
   Официальная бумага гласила:
   "Великому князю Московскому и Владимирскому Дмитрию Иоанновичу тесть его, Великий князь Суздальский и Нижегородский Дмитрий Константинович шлет приветы и просьбы прислушаться к словам его, и подать помощь в деле общем, не терпящем отлагательств. Обращаюсь со слезной жалобой на подданных твоих новгородцев, которые великую пакость княжеству моему, и Московскому, и всей Руси опять учинили. Ушкуйники новгородские в великом числе вновь отправились разбойничать по Волге. И разграбили бы Нижний, не прими мы заранее крупных и дорогостоящих мер. Нижний уцелел, но они ушли мимо на Низ и там будут творить разбой и непотребства свои, за кои платить придется всем нам, а раньше всех мне, князю нижегородскому, как ближайшему к обиженным татарам соседу. Приструни, Великий князь, и приведи в свою волю негодяев сиих, иначе много зла не токмо мне, но всей Руси сотворится. О том просит тебя вместе со мной и зять твой, а мой первый воевода Дмитрий Волынец".
   В главной бумаге, доставленной раньше всех по неофициальным каналам и лицу неофициальному, говорилось:
   "Любаня моя, лапа моя ненаглядная, здравствуй! Соскучился я по тебе не рассказать, но быть нам в разлуке, кажется, не меньше, чем до следующего лета. Так выходит по всем обстоятельствам, обложившим меня здесь с разных сторон. Обстоятельства, однако, удачные и все мне в подмогу, так что получается странно: вроде и несложно, и скоро тебе бы ко мне в любое время приехать, а нельзя. Тебе в Москве надо быть! И не только, и не столько затем, чтобы гнать сюда интересующие меня вести, а чтобы постоянно воздействовать на брата, показывать ему важные для нас события в правильном освещении. Вот и теперь нужно действовать немедленно. Новгородцы (мерзавцы!) ставят нам подножку на каждом шагу, путают все планы. Я надеялся на затишье хотя бы на год, чтобы подготовить отпор крупному набегу татар. Но это не получается. Уже не получилось! Новгородские ушкуйники ушли по Волге вниз, и один Бог ведает, что они там натворят и что после этого будет. Уговори брата (и как сама сумеешь, и от моего имени) - всеми силами, на какие он только способен, прищемить хвост Новгороду! Передай ему мою записку тайно и поговори, как ты это умеешь. Передавай приветы отцу Ипату, Юли и всем нашим. Тут скучать особенно некогда, но я по вам всем очень скучаю, а больше всех, конечно, по тебе, моя маленькая. Целую тебя много раз!"
   В записке же, которую Люба немедленно передала брату, было написано :
   "Здравствуй, тезка! Привет тебе и поклон из Нижнего Новгорода. Обстоятельства заставляют меня обратиться к тебе с таким расчетом, чтобы об этом никто лишний не знал, наипаче твой дядя, да и митрополит Алексий тоже. Здесь у меня дела стали подвигаться, а тесть твой, хотя и тяжело, с оглядками и вздохами, но требования и подсказки мои выполняет. Войско подтянулось, появилась кое-какая разведка. И против татар, будь у меня хотя бы год передыху, можно было б как-то подготовиться. Однако мерзавцы, ушкуйники новгородские, путают мне всю игру. В большом числе (больше 1000 морд) пошли разбойничать по Волге. Нижний мы от них оберечь сумели, чему очень помогла налаженная с грехом пополам разведка. Но они ушли на Низ и что там натворят - одному Богу ведомо. Если они спровоцируют татар сразу ударить в отместку, все наши с тобой труды пойдут прахом. По крайней мере здесь, в Нижнем, на дальних подступах к Москве. Если же они не прекратят своих "походов" в дальнейшем, татары будут в отместку регулярно стучать по Нижнему, как это уже случалось, и тесть твой просто не сможет поднять головы, хоть малость окрепнуть. Тем более, что от самих ушкуйников убытков больше, чем от татар. Не исключена такая комбинация (и я очень на нее надеюсь, Бога молю!), что татары отместку отложат до следующего лета. Тогда самое страшное, что может случиться, это новый поход ушкуйников. Я окажусь меж двух огней, и Новгород буквально всадит мне нож в спину. Ну а значит и тебе тоже. Прошу тебя всей силой своего великокняжеского авторитета, авторитета Москвы, подействовать на новгородцев, с тем чтобы они не позволили ушкуйникам хотя бы в будущем году прокатиться по Волге. Я представляю, насколько трудно воздействовать на этот донельзя самоуверенный, строптивый народ, и тем не менее очень прошу тебя об этом. Если они не помешают, то налето попробую отмахнуться от татар".
   - Отмахнуться от татар! - Дмитрий засверкал глазами и грохнул по столу своим кулачищем так, что Люба, терпеливо ждавшая, когда брат разберется с ненавистной ему писаниной, подпрыгнула на лавке и широко раскрыла глаза. И сразу поняла, что ничего ей особенно говорить, расписывать и не придется.
   Дмитрий весело-отрешенно смотрел сквозь нее:
   - Я им покажу, котам жирным!
   - Татарам?! - ахнула Люба
   - Да ну... Новгородцам! Не пробовали они татарской плети, мать их... Сидят за лесами, за болотами... да за нашими спинами. И думают - все им нипочем, и пакостят, как захотят. Твари! Придется поучить! - он вскочил, прошелся по палате, подошел к сестре, взял ее за плечи, нагнулся близко, бешено-весело заглянул в глаза:
   - А там, Бог даст, может и... А?!
   Люба хитро улыбалась:
   - Может... Только пояс проверь.
   - Зачем?!
   - Да кабы штаны не упали.
   - А-ах-ха-ха! - закатился Дмитрий, - Ну, это прямо его слова! - он присел рядом с Любой, - Вернее, мои. Ну ладно, как он там? Рассказывай. Тебе, чай, поподробней пишет.
   И Люба стала рассказывать.
   * * *
   Не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут.
   Макиавелли. "Государь"
   - Митя, сын мой, что ты делаешь?!
   - А что я делаю? - Дмитрий смотрит на митрополита глуповато-весело-удивленно, и сейчас даже митрополиту непонятно, притворяется князь (как он тогда смеет - сопляк! засранец! - Ваньку валять перед стариком, воспитателем, главным ответчиком за княжество, перед митрополитом, наконец!) или действительно таков (тогда совсем худо - послал Бог князя...).
   - Я говорю о грамоте новгородцам.
   - А что грамота? Грамота как грамота, - с лица князя исчезает веселье (Алексий смотрит: да нет, на дурака, слава Богу, не похож), - или ты считаешь, что их проказы можно оставить без последствий?
   - Нет, я так не считаю. Но какие последствия собрался ты им устроить? Что ты написал?! "Пошлю войско",.. "наказать"... Что это?! Как это?! Ты что, действительно собираешься посылать войско?!
   - А что?
   - Ну орел! А на какие шиши? Хорошо еще, дяди твоего с нами здесь нет. Ты кремль строишь, последние копейки в него вогнал, а тут вдруг целый поход впридачу!
   - Ну, может, еще и не поход...
   - А-а-а! Думаешь, испугаются и притихнут, прощения запросят. А им на твою грамоту: хакк - тьфу! И растереть! И добирайся до них с войском! До них татары сто лет добираются, добраться не могут, руки коротки, а ты... Думаешь, они твоих обстоятельств не знают?!
   - Но кроме похода еще меры есть. Перекрою им дорогу с Низа, запоют с голодухи.
   - Молодец! Вот это ты сможешь. Вот это бы и обещал!
   - Да это маловато как будто. За такие-то пакости...
   - А не сможешь походом пойти, если понадобится, это как будет? Неужели вся моя наука, да что - моя! Всех мудрейших людей московских, приставленных к тебе для того, чтобы крепить твою власть, а с нею силу и мощь Москвы, неужели все это мимо тебя прошло?! - митрополит умолк и горестно покачал головой.
   Дмитрий немного струсил. Такой горячности в Алексии он предположить никак не мог. И это огорчение... Неужели что-то непоправимое? И что могло мимо пройти?
   - Отче! Я с рождения по твоим советам и указам живу. Я уже привык к ним, не могу без них. Как я мог что-то по-иному?
   Митрополит поднял голову, взглянул жестко (у Дмитрия мурашки скакнули за ушами):
   - Ты нарушил, возможно, главное, что должен соблюдать человек, облеченный большой властью: пообещал то, чего не сможешь исполнить. И если таковое случится, в грязь будет втоптан не только твой авторитет, но и княжества Московского, и мой, митрополита всея Руси.
   - Твой-то почему? - князь ошеломленно уставился на Алексия.
   - А ты грамоту свою помнишь? Как она начинается - помнишь? "По благословению митрополита нашего..." Стало быть, и митрополит ко глупостям этим оказывается причастным. И закрой рот, глупо сие. Не мальчик уж! Я, когда ты благословением моим прикрылся для строительства стен, смолчал, хотя за такие лукавства детей малых хворостиной секут! Но там дело стоящее выходило, умное, а тут...
   - Может, и тут выйдет... - робко предположил Дмитрий. Он совсем скис под градом тяжких обвинений и превратился в прежнего, вполне узнаваемого мальчика, понуро выслушивавшего поучения старшего.
   - Может, и выйдет, а может, и... А чтобы выходило, чтобы не гадать, не дрожать и на авось не надеяться, думать надо, крепко думать, прежде чем соваться во что-то, и со старшими советоваться. А главное - не спешить! Не сигать, как голый в крапиву, а потом "мамочка!" орать.
   "Причем тут крапива?" - Дмитрий подавленно молчал.
   - Тебя тесть, что ли, так слезно молил, что ты кинулся за него заступаться?
   - И тесть. И зять. Да и вообще, разве в этом дело? Разве Москве мороки не прибавится?
   - А-а-а... Зять! - митрополит вдруг умолк и криво усмехнулся, а у Дмитрия вовсе упало сердце: "Понял и связал воедино. Зачем про зятя вякнул, дурень!"
   - Значит, с зятем ты все-таки посоветовался...
   - Да не советовался я! Написали они мне вместе.
   - Ну ладно, ладно. Вот что я тебе скажу, Митя, и это тоже относится к заповедям человека государственного. Советчиков менять не спеши. И на одного никогда не полагайся! Их несколько должно быть. Постарше и поспокойней. "Если бы молодость знала, а старость могла", - ты даже представить себе не можешь, насколько это верно. Вот состаришься вспомнишь мои слова. У старого, когда он ясно увидит, поймет, разберется, что и как надо сделать, уже не остается на это ни сил, ни желаний. У молодых же сил и желаний невпроворот, а вот куда их повернуть... эх! Только дров наломать, на это вас всегда... - митрополит вздохнул. - Дай Бог, коли зять твой будет давать тебе хорошие советы. Но он ведь тоже пока очень молод.
   - Он мне пока ничего плохого не присоветовал. Не понимаю, почему ты его так боишься.
   - Я никого не боюсь, - опять тяжело вздохнул Алексий, - ты вот у меня... Слишком молод! А брыкаешься уже как взрослый жеребец. Необъезженный.
   - Молод, молод... Прапрадед мой, Александр Ярославич, в этом возрасте уже шведа бил, а ты все - "молод".
   - Ну до Ярославича тебе, положим, еще два года расти - посмотрим. А вот в чем тебе с прапрадедом вовсе равняться совестно, так это... Ярославич в твои лета уже всю книжную премудрость превзошел. Со священниками о писании поспорить мог. А ты грамоты по складам разбираешь! Вот она где молодость, а не в годах токмо.
   - А коли не в годах, - Дмитрий покраснел, но обиженным не выглядел, то и зятя моего нечего в молодых держать. Он и в грамоте Ярославичу под стать - латинские книжки читает, и полки сколько лет водит, сколько битв выиграл. И каких битв! Татар побил - шутка ли! У него опыт какой - кто из наших воевод с ним сравнится?! Он знает, как войско устроить, он сам все умеет, мечом ли, копьм, луком, самострелом... Знаю-знаю, скажешь - это не главное, главное - головой... Так ведь я про голову сразу сказал! Он к любому человеку в момент ключ может подыскать, увидеть, на что тот способен. А самое-то, по-моему, главное: если чего-то хочет, то знает всегда, как этого добиться. Дорогу знает! Или придумывает...Но это уж не важно.
   "Вот как ты запел! И откуда красноречие появилось?! Такого, сынок, я от тебя еще не слыхивал. Неужели я одному Волынцу этим обязан? Нет, пожалуй, и себе тоже... Взрослеет парень на глазах! И очень не глуп, коль так выражаться может! Но и под влиянием уже крепко. Это надо нейтрализовать. Всеми доступными средствами!"
   - Ключ быстро подбирает, это верно. И к тебе, вижу, подобрал. Только опасайся, Великий князь, как бы он этот ключ в одну сторону не стал крутить. На себя! Потому и предупреждаю, чтобы ты не его одного слушал.
   - Да ты посмотри, отче, у него корысти ни на вот! - Дмитрий ковырнул ноготь на мизинце. - С ним как ни заговоришь, он только и знает: войско то, войско се, это надо для войска, то надо!.. Он Москву поднять хочет, сильной сделать ее хочет!
   - Хочет. Вижу - хочет. Но для того, чтоб он это смог, его надо облечь очень большой властью. А власть, Митя, никого еще лучше не делала. Власть только корежит человека, иногда до неузнаваемости. И может статься, почувствует он власть (над войском, над тобой, над Москвой) и попрет в такое, чего не угадаешь никогда.
   - Не знаю, не знаю... Человек приехал, честно предложил свои услуги. Без всяких претензий и амбиций. А его тихонько в стороночку, в стороночку... Оттерли в Нижний, ладно. А ну как ему там понравится?! Оглядится, укрепится, устроит войско доброе, да нам же и по носу - хлесть! И что будем делать? А?! - Дмитрий неприятно хихикнул.
   - А вот это и будет означать, что правильно тогда мы сделали, убрав его из Москвы, - Алексий спокойно и холодно глянул в глаза князю. Но тот не смутился:
   - Пусть и так. Но Москве-то от этого вовсе не легче.
   - Возможно. Но я не собираюсь сейчас обсуждать твои фантазии.
   - А что же?
   - Я позвал тебя насчет письма новгородцам. Не забыл? Надеюсь, теперь ты уразумел, насколько сильно с ним погорячился?
   - Погорячился, отче. Но что же теперь делать?
   - Слава Богу - понял. А делать что ж... Надо ждать, как они отнесутся.
   - А есть надежда, что они?..
   - Есть. И большая. Но только потому, что Москва словами не бросалась. И исполняла все, что обещала. Пока. До тебя.
   * * *
   Ушкуйники ушли на Верх месяц спустя, держась восточного берега и даже не попытавшись что-либо предпринять около Нижнего. Днем, не скрываясь, а явно стараясь показать, что, мол, вот - все, мы ушли.
   Дело в том, что их если и не напугали, то крепко озадачили, заставили призадуматься Гришкины разведчики, следившие за ними неотрывно и гнавшие вести в Нижний, первому воеводе. Их свист преследовал ушкуйников в течение всего похода, так что они к нему даже привыкать стали. Но за один дневной переход до Нижнего в костер перед Абакуновичем ткнулась стрела с привязанной харатьей. На харатье было нацарапано: ВАМ П....Ц! Абакунович почесал в затылке и позвал товарищей, Осипа и Василия. В походе они меж собой не уговаривались, кто главный, гордость и воспитание не позволяли, но подразумевался таковым, конечно, Абакунович. За Обьские дела, да и вообще... А так каждый командовал своей ватагой и перед серьезным делом только советовались. Сейчас серьезные дела остались позади, и потому призыв Абакуновича показался странным.
   Василий подошел к костру скоро, Осипа пришлось ждать: чудил пьяный на берегу, купал голых наложниц, захваченных в булгарском гареме. Его привели развеселого, не желавшего вникать в какие-то там сложности, да еще на обратной дороге. На обратной дороге следовало гулять и развлекаться, а не об опасностях думать. Откуда им взяться?
   - Почитай! Со стрелой прилетела, - Абакунович сунул ему под нос харатью. Осип пьяно щурился, тряс головой, ему долго казалось, что харатья не одна. Но когда прочитал, сделал неожиданно очень трезвый вывод:
   - Ну правильно. Это те, кто нас в самом начале стрельбой встретили. Значит, и теперь не спят. Значит завтра ночуем на том берегу, вот и весь сказ.
   Назавтра, расположившись на ночлег на левом берегу, чуть не доходя города, Абакунович получил в свой костер еще одну стрелу. Тоже с харатьей. И на харатье было написано то же самое. Ему стало не по себе. Он опять позвал товарищей.
   - Ну и как это тебе, Осип Варфоломеич?
   Осип тяжело водил глазами с жестокого похмелья, вздыхал:
   - Обложили, видать, суки. И тут следят.
   - А тебе, Василий Федорыч?
   - Не знаю, что и подумать...
   - А я так маракую, - Абакунович стукнул кулаком по колену, - если бы действительно был "нам п....ц", как они пишут, они бы нас дано уже прихлопнули. Но, видать, руки коротки. Сил у них маловато, боятся нас. Вот и пугают. Знать дают, что если сунемся в Нижний, встретят. Но это мы и так знаем. Не будь у нас такой добычи, можно б было их поучить. А так... Рисковать не будем. Пойдем мимо. Никто не сунется. А сунутся...
   - Верно, Сань, верно! Пойдем середкой от греха. Такой хабар! Не стоит рисковать.
   - Середкой... а может, лучше и под этим берегом...
   - С этого, вишь, тоже стрелы летят...
   * * *
   Ушкуйников проводили далеко за Городец. По берегу между Городцом и Нижним расположили три постоянных дозора. Договорились с Борисом Константинычем Городецким о взаимном оповещении. И только когда стало совершенно ясно, что ушкуйники ушли совсем и нечаянно вернуться не смогут, Бобер пришел к Дмитрию Константинычу и уселся напротив, всем видом своим показывая серьезность предстоящего разговора. Князь вздохнул тяжело, помял и потер пальцами глаза, которые почему-то всегда очень уставали при разговоре с воеводой, приготовился слушать сложное и неприятное.
   - Ну что, Дмитрий Константиныч, подобьем бабки?
   - Давай.
   - От ушкуйников обереглись...
   - Обереглись.
   - Разведка заработала, хоть и с грехом пополам.
   - Почему с грехом? Заработала!
   - Допустим. Но чего мы с тобой добились?
   - А чего добились, уж и то хорошо.
   - Да ведь нет.
   - Ну, ты уж хочешь все сразу.
   - Не все. Я одного хотел, а не получилось.
   - Чего же?
   - На будущее лето себя обезопасить. А ведь не вышло. Где гарантия, что они на следующее лето не полезут?
   - А ты как же думал?
   - Надо было их непременно стукнуть. И обезглавить, главарей их побить или поймать, да ими потом с Новгородом поторговаться.
   - Нужны они Новгороду! Те сами, небось, радешеньки бы от них избавиться. А насчет стукнуть, сам же сомневался, как могло обернуться. Сам и отпугивал. Если бы сцепились, сколько крови бы это стоило.
   - Так-то оно так... Тем не менее, ничего такого мы не сделали, и они на лето... Теперь на зятя твоего одна надежда. Потому что на лето - татары обязательно! Дай Бог, чтобы не этой осенью! Разве такое прощают?