Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   - Все рассказали. Только ведь мы и сами... Откуда нам было знать, что ты сам явишься? И что затеял, я, например, пока не понимаю. Зачем столько шуму?
   - Шуму? Шум пригодится. В свое время... - главный усмехнулся, - ты об этом спросить хотел, Егор Иваныч?
   - Да Бог с ним, с шумом, Митрий Михалыч, это ваши расчеты. Мне бы знать - когда? И чего делать: бечь прятаться, али бечь вам на подмогу? Неужто вы сейчас башню возьмете, откроете ворота и будете их держать до подхода своих? Вас же всех перебьют к чертям!
   - Ну что ты, Егор Иваныч! Неужели мы на самоубийц похожи? - главный улыбнулся невесело и оглядел своих. - Плохо дело, ребята. Дураками выглядим. А?
   Теперь все заулыбались, сдержанно, вежливо, боясь обидеть хозяина, который и без того отчаянно смущался.
   - Нет, Егор Иваныч. Сейчас мы сходим примериться. Оглядимся, дорогу посмотрим - запомним. Вернемся - и баиньки. Тебе советую тоже хорошенько выспаться, потому что завтра спать не придется. Совсем.
   * * *
   Владимир аккуратно, след в след, ступал за Алешкой. Позади него так же аккуратно, бесшумно шел Бобер. За ним остальные разведчики. У каждого угла, где темнел, намечался проулочек, Алешка останавливался и осматривался.
   Так дошли до привратной площади, где юркнули между навесиками разбросанных тут и там торговых лотков и затаились, озираясь. Площадь была пуста, до башни довольно далеко, и навесики застили - хорошо не разглядеть. Но и там, у ворот, было темно и тихо. Светло и шумно было выше, на самой башне. Галереи, устроенные в три яруса, ярко освещались факелами. На каждой галерее моталось не меньше десятка сторожей. Они громко разговаривали между собой и часто перекрикивались с другими этажами, особенно часто выспрашивая у самых верхних, не видят ли те чего. Те не видели и весело и громко отбрехивались от нижних.
   Владимир напрягался, пытаясь разобрать что-нибудь, кроме нарочито веселой матерщины, но не мог и даже вздрогнул, когда услышал над ухом легкий, как вздох, шепот Бобра:
   - Чуешь, как трусят? Сейчас свистни кто с той стороны - половина обоссытся.
   Владимир фыркнул, сразу и ярко почему-то представив мокрые штаны и каково в них сейчас на морозе.
   - Тсс! - зашипел спереди Алешка. Бобер сжал ему плечо, и Владимиру стало легко и весело: "Все со мной, все за мной смотрят, не дадут в обиду в случае чего! Да ведь еще и не бой!"
   Алешка противно мяукнул, немного погодя слева, не менее противно откликнулась другая кошка. Значит, ватага Гаврюхи тоже выбралась на площадь. Теперь предстояло ее преодолеть. Это оказалось и вовсе легким делом: бесшумно скользя между барьерчиками и прилавками, разведчики через три минуты оказались перед открытым пространством у башни, всего в десятке саженей от ворот.
   В самой воротной нише никого не было, только чуть просвечивали щели двух дверей слева и справа, ведущих одна в караульню, а другая наверх, на галереи. Куда какая дверь вела, Алешка не знал.
   - Чего ж ты, разведчик?! - выдохнул, как плюнул, на него Бобер.
   - Ну ты уж! - обиженно огрызнулся тот. - Как я с моей-то рожей к сторожам полезу?!
   - Ладно, у Егора спросим. В общем, мне ясно все. Пошли спать.
   "Это и все?!"- Владимир был явно разочарован, хотя и обрадовался возвращению в безопасность и тепло. "Стоило ли рисковать? Дорогу ребята ведь знают. Что неизвестно - все равно у хозяина спрашивать... Зачем такой огород? Ладно, ему видней. А вот мне спросить надо, не постесняться. Но один на один".
   * * *
   За ночь ничего не случилось. И утро наступило спокойное. К тому же и погода разгулялась: ветер поутих, тучи поднялись и расползлись, обнажив чистые куски неба.
   Измученные тревогами, бессонной ночью, холодом, а большинство и наступившим похмельем защитнички разошлись с башен и стен и попадали кто где - спать. Однако отдохнуть не пришлось. Прискакавшие от Зубцова разведчики оповестили: идут! Теперь начался переполох уже настоящий. Посадские прятались. Литвины и их немногочисленные сторонники, невыспавшиеся, злые и напуганные, побежали к башням и на стены. Снаружи у ворот, которые никто и не подумал с утра хоть ненадолго открыть, столпились желающие укрыться в крепости. Им не открыли. Посадские, мигом превратившись в злейших врагов литвин, начали жестоко оскорблять тех, кто стоял на стенах, и грозить, что помогут московитам и вот тогда уж "всем яйца поотрываем и голыми в Литву пустим!" И с той, и с другой стороны стали налаживать луки.
   Тут и подоспели москвичи. Их заметили с верха Стрелочной (обращенной к Зубцову) башни и истошно завопили сторожа. Посадские кинулись врассыпную, и торжище вмиг опустело.
   Отряд шел руслом Волги спокойно и на вид вполне мирно. Опытный глаз мог сразу определить походный порядок: по четыре в ряд плотно, следом сразу впритык обоз, воины не в шлемах, а в теплых треухах и малахаях. Это сразу подняло настроение на стенах. Тем более когда отряд приблизился и москвичей пересчитали. Их оказалось действительно не больше двух сотен, и лезть на стены, даже не такие внушительные, как здесь, в таком числе никто в здравом уме не решился бы. А когда спала тревога, проклюнулся стыд: чего напугались? кого? сами себя, выходит, застращали? Ай-яй-яй!
   Хотя ворот, конечно, открывать никто не собирался. Глазели. Отряд с высокого берега казался маленьким и вовсе не опасным. Москвичи остановились у взъезда на берег, полтора десятка всадников поскакало по дороге наверх, к воротам. Подъехать близко, увидев, что все заперто, остереглись, закричали весело:
   - Эй, землячки, чего затворились?! Открывайте, угостите бражкой!
   - Ехай-ехай! Земляк нашелся,- не совсем уверенно отозвались со стены.
   - А вы чего?! Никак боитесь? Так это напрасно. Нам бы запасов кой-каких подкупить.
   - Запасов. Вы куда собрались-то?
   - Мы-то в Новгород. А что?
   - Вот и топайте в свой Новгород. Ишь, запасов ему! Всего-то до Новгорода - и запасов ему не хватило.
   - Тю, дурни! Неужто думаете, мы на вас вдесятером воевать кинемся?! Отважные ж вы ребята, как я посмотрю. Жалко некогда, да приказа княжеского нету. А то б уж мы вам показали.
   - Показал один такой - неделю отмывался!
   - Таким воякам, как вы, и показывать ничего не надо. На вас только крикни погромче - сразу полные штаны навалите! И как воевать? Или думаете вонью отпугнуть?!
   - Ну попробуй, попробуй, говнюк! - на стене оскорбились.
   - Ладно. Вот назад пойдем через месячишко, ужо попробуем. Лучше сразу пятки смазывайте! - и москвичи повернули коней.
   Со стен и башен с разрастающейся радостью смотрели, как посланные вернулись к отряду, поговорили, помахали руками, построились опять в походный порядок и тронулись дальше вверх по Волге. Для наблюдавших отряд быстро превратился в длинную гусеницу, резко черневшую на кипенно-белом снегу, а вскоре и вовсе исчез за очередным поворотом берега.
   * * *
   В крепости возликовали. Командиры литвин вздохнули облегченно. Сразу открыли ворота на торжище, и некоторые из башенных охранников рванули в посад разыскать и посчитаться с горлопанами, обещавшими помочь москвичам. Посад мигом ожил, торжище заполнилось веселой толпой, там не столько торговали, сколько обсуждали минувшее происшествие. Мед пошел в расход во все возрастающем количестве. Пропорционально возрастал шум, а в одном месте уже и до драки дошло, видно, кто-то отыскал-таки кого-то из грозивших.
   Литвины, измученные бессонной ночью и пережитыми волнениями, позволили себе расслабиться. Тем более что разведчики, посланные вслед москвичам и далеко проводившие их, к вечеру вернулись с совершенно всех успокоившей вестью, что московиты без остановок, хотя и медленно, ушли вверх по Волге, никак больше не интересуясь ни Ржевой, ни окрестностями, так как, судя по следам, ни назад, ни по сторонам разведчиков не высылали.
   К вечеру дошло до песен. С охраной города, разумеется, поступили как положено: заперли ворота, запалили, где надо, факелы в башнях, сменные начальники самолично развели первую ночную стражу по этажам, наказывая смотреть в оба, но делалось это по инерции и совсем с другим настроением, чем вчера. И приказывающие, и слушающие отлично понимали, что в оба смотреть не на кого, разве что друг на друга. Все были здорово навеселе, а остающиеся на башнях с удовольствием ощупывали спрятанные у кого под полой, у кого на груди благословенные штофчики и кувшинчики, припасенные "для сугреву". Это не только казалось, но и действительно было нужно, потому что небо вызвездило, ветер окончательно утих, и мороз принялся за дело во всю январскую свою дурь.
   На стены стражу ставить не стали, посчитав напрасным лишний раз мучить людей после вчерашней ночи. В напольной башне отдыхающая смена, пока старшина разводил по этажам стражу, быстро устроила в караульне обильнейший стол. Пятеро вратарей, занимавшихся непосредственно пропуском проезжих и прохожих в ту и другую сторону в течение дня и теперь закончивших свои дела, вместо того, чтобы уйти отдыхать по домам до открытия ворот, соблазнились предстоящей пирушкой и остались в караульне. Башенных в смене было 9 человек (по трое на этаж), а помещение не очень просторное, потому такая лишняя орава не обрадовала стражников, но когда вратари вывалили на стол конфискованные за день запасы, караульщики взревели от восторга и усадили воротчиков на лучшие места.
   Начальник стражи, спустившись с башни, застал своих подчиненных уже чинно сидящими за столом с налитыми кружками.
   - Что-то вы рано, - нахмурился было старшина.
   - Да ну, Фомич, ты глянь, чем нас воротчики угощают! Жареные грузди со сливками! А рыбец какой! А ветчинка! Садись, тебя одного ждем.
   - Ну ладно, авось Бог милует...
   - Милует, милует! Выпьем, чтоб до лета вот так-то все мимо нас ходили! - подхватил старший вратарь.
   И понеслось! Пили, ели, опять пили и радовались, что пронесло. Мерзнувшие на башне по одному стали заходить погреться и старались задержаться подольше. Старшина сначала покрикивал на них, чтобы не рассиживались, и прогонял, потом ему это надоело, он распорядился оставить по одному на этаже, остальным спуститься в помещение, только менять стерегущих почаще. Очень быстро, несмотря на тесноту, всем стало уютно и хорошо. Начался пьяный треп, заговорили о московитах. Решили,что бояться их и сначала не стоило, не те вояки. Разве что летом большое войско пришлют, а так... Давайте лучше про охоту. Мы тут на прошлой неделе на кабанов ходили...
   В какой-то момент старшина, зорко (по его мнению) следивший, чтобы сторожившим не дали замерзнуть, послал очередную смену наверх. Посланные нехотя ушли. Прошло довольно много времени, но смененные не возвращались. Старшина рассердился, понимая, что стражники либо поснули, либо ужрались и померзнут. Громко ругаясь, он заявил, что сейчас разберется с ними сам, ушел и... пропал.
   Оставшиеся спохватились не скоро, но как-то все сразу, вдруг. Разговор замер, упала неприятная тишина. Дверь противно заскрипела, и все вздохнули облегченно, обернулись на скрип: "ну, слава Богу", но вошел не старшина, а закованный в доспехи невысокий человек, бедбородый, с пышными длинными усами, свисавшими по углам рта пушистыми беличьими хвостами ниже подбородка:
   - Здорово, мужики! Хорошо сидите. Хлеб да соль!
   * * *
   Весь день, пока в городе шла связанная с москвичами суета, разведчики Бобра спокойно отдыхали в подклете Егорова дома. Поздно проснулись, долго умывались-одевались, не спеша не то позавтракали, не то пообедали. Долго проверяли и примеривали доспехи, разложили все аккуратно, разлеглись по лавкам, потом уселись играть кто в "казанки", кто в "расшибец" - ждали вечера.
   Все были собранны, сосредоточены, но спокойны. Регулярно заходил хозяин, выкладывал новости. Его выслушивали внимательно, вопросов не задавали, только Бобер иногда уточнял какую-нибудь мелочь.
   Маялся и нервничал один князь Владимир. А монах на протяжении дня безуспешно пытался отвлечь и развлечь его, рассказывая разные поучительные истории из своего богатого прошлого. Князь слушал плохо, на лице его часто рисовались недоумение и досада: чего так много трепаться перед боем? Разведчики, все люди опытные и потому в таких вопросах деликатные, прекрасно изображали, что ничего не замечают, в то же время как могли, незаметно помогали монаху отвлечь мальчика от предстоящего боя. Оно и себе время скоротать... Но как бы ни были выдержанны воины, день всем показался очень длинным, и когда свет угас и Бобер приказал потихоньку собираться, все завздыхали как застоявшиеся лошади, а Владимир сразу повеселел. Бобер, тоже затомившийся за день, заметил в поведении князя нечто, не соответствующее его собственным представлениям, и решил понять - в чем дело, а заодно и провести воспитательную работу. Он отозвал Владимира в уголок:
   - Ну как самочувствие?
   - Да затомился ждать, Михалыч. Скорей бы уж!
   - Теперь скоро. Как там сердечко, трепыхается?
   - Да ничего там не трепыхается!
   - Да ну?! И не страшно?
   - Ничего не страшно! С чего ты такие вопросы задаешь?!
   - А вот мне первый раз страшно было. Только я стыдился. А зря. В первый раз должно быть страшно. И каждый раз немного страшно...
   - А мне нет!
   - Ишь ты какой! Ну вот что, храбрец, в первом бою надо крепко двух вещей опасаться. Запомни их.
   - Двух?! Это каких же?
   - Во-первых, чтобы тебя не убили.
   - Да?! А я и не знал.
   - Это ты знал, - терпеливо улыбнулся Бобер,- а вот что для этого делать - вряд ли.
   - Ну а что?
   - Старших слушать. И приказы этих старших исполнять. Быстро и беспрекословно. Мгновенно!
   - Да? Ну, об этом я, положим, тоже знал. Отец Ипат все уши прожужжал. И теперь вон жужжит...
   - Отец Ипат зря ничего не делает.
   - Да ладно. Второе-то что?
   - А второе - чтоб над тобой не смеялись. А для этого что?
   - Что?!
   - Еще пуще старших слушать! И исполнять! Без суеты и быстро.
   - Значит, помнить о двух, а делать одно? - Владимир ухмыльнулся уже без злости.
   - Правильно понял. Это половина дела.
   - А слушать - тебя?
   - И меня. Но главное - Гаврюху. Сегодня он поведет, сегодня и я его буду слушать. Тут он мастер, каких мало. Скоро сам увидишь.
   Полностью изготовились к концу первой стражи. Егоровых людей собрали всех, заставив вооружиться по возможности. Они должны были на улице прикрыть Бобру тыл от наскока случайной пьяной шайки. К воротам двинулись ходко по разведанному вчера пути точно в том же порядке.
   Когда остановились перевести дух перед воротной площадью, Владимир оглянулся на Бобра:
   - Тихо как.
   - Подустали. Дрыхнут. Понимаешь теперь, зачем нужно было постращать?
   - Да.
   - Зато в башне, послушай, что делается.
   Из башни явственно доносился пьяный гвалт.
   - Пьянствуют, - нерешительно констатировал Владимир.
   - Еще как! Такая гора с плеч, я бы на их месте тоже загулял. Видишь, как все оборачивается?
   Спереди недовольно цыкнул Алешка:
   - Тихо! - и негромко, отвратительно противно мяукнул. Слева послышался не менее противный ответ, и они двинулись к башне. У последнего навеса перекликнулись еще раз и бесшумно кинулись к воротам. Первой туда подскочила ватажка Гаврюхи, который встал посередине и внятным шепотом стал командовать:
   - Мои - наверх слева! Алешка - направо! Блокируй караульню! Только тихо. Внутрь не соваться, ждите, когда сами начнут выходить.
   Гаврюхины ребята кинулись в башню по левой лестнице, Алешкины по правой. Владимир дернулся было направо, но почувствовал на локте тяжелую руку Бобра. Тот шепнул:
   - Наверх не ходи. Главное тут будет, - и показал в сторону караульни. Сам же встал неподвижно рядом с Гаврюхой в нише ворот, прислушиваясь. Владимиру ничего не оставалось, как задержаться. Он услышал наверху топот, невнятную возню, тихий вскрик и уже с самого верха недоуменное:
   - Э-эй, вы чего, мужики?! Эймк! Эйхм!- и дальше только быстрая, уже без опаски, дробь по лестнице, и почти вслух над самым ухом удивленный голос:
   - Там всего шестеро было! Они в караульне все!
   - Хха! - Гаврюха дернул плечами. - Михалыч, разберись с караульней, а мы ворота!..
   - Стой! Сначала посвистите.
   - Антон где?!
   - Тут я, командир!
   - На башню! Свисти.
   Через минуту сверху донесся свист, и тут же из посада ответ.
   - Вот теперь отворяй! Кажется, все в порядке и легче, чем я предполагал, - Бобер тронул Владимира за локоть. - Пойдем, князь, пьянь утихомирим.
   * * *
   - ...Едим, да свой. А ты кто такой? - нашелся как-то ответить только один из вратарей, остальные же очумело молчали, разинув рты.
   - Я-то? Я земляк ваш. Литвины за столом есть?
   - Литвины все на подворье. Русские мы, с под Витебска...
   - Ну, коли русские, значит повезло вам. Не тронем, если дергаться не станете.
   Сторожа, осознав наконец, что произошло непоправимое, попытались (именно дернулись) вскочить или схватиться за оружие, или просто что-то сделать, неосознанно, инстинктивно.
   - Сидеть! - громко, повелительно и так грозно рявкнул усатый, что сидящих мороз продрал по коже. Он неуловимым движением скользнул влево, щелкнув пальцами, и из дверного проема, мерзко зыкнув, вырвались три стрелы и впились в стену, лишь на ладонь выше чьих-то лбов, заставив всех невольно пригнуться.
   Больше шевелиться никто не пытался. За усатым в караульню втиснулись скуластый узкоглазый татарин и долговязый безбородый юноша. Татарин начал распоряжаться:
   - Оружие - в угол! Вставать по одному, ты первый. Меч отстегивай! В угол! И выходи. Теперь ты. Без глупостей.
   Какие там глупости?! Караульщики покорно вставали, сбрасывали оружие и выходили на мороз, где их ловко связывали по рукам и друг к другу и ставили к стене.
   * * *
   Выбравшись из караульни, Бобер и Владимир увидели, что привратная площадь уже ярко освещена факелами, а в ворота вступают всадники Константина. К Бобру подскочил Глеб:
   - Гаврила ушел к речным воротам.
   - Монах с ним?
   - С ним.
   - Так. Скажи Алексею, как тут управится, оставит пленных Константиновой страже и за нами, к наместникову подворью. Где Константин?
   - В конце площади.
   - Мы к нему. Быстрей оборачивайся и за мной.
   Константин стоял с подручниками у начала улицы, ждал, когда весь отряд втянется на площадь. Бобра увидел издали, поднял руку:
   - Привет!
   - Привет. Поубавь-ка свету. И шуму. Не время еще.
   - А ну, хлопцы, факелы в снег! Оставить один тут, один у ворот. И тихо мне! Цыц!
   Зашипели в снегу факелы. По массе всадников прокатился шорох и затих.
   - Не догадался ты коней оставить! Ни к чему они в улицах. Узко, тесно.
   - Я думал, да куда их бросишь. За стенами? Присмотр оставлять - и так мало нас.
   - Ладно. Человек двадцать оставь, заодно и за воротами присмотрят. Остальных - с коней! Приготовь для пешего боя, построй, сейчас пойдем.
   * * *
   Самым удивительным, даже Бобру (а уж Владимиру тем более!), казалось то, что город мирно спал. А может, притворялся?!
   Но не могли же притворяться даже собаки! А ведь и они, когда воины проходили мимо двора, взлаивали на скрип снега под множеством ног спокойно и как-то лениво, не заражая лаем даже соседских, некоторые из которых откликались-таки, но без всякого энтузиазма, а как будто с перепугу, и тут же умолкали. Может, мороз действовал?.. А может, вчерашняя суета умотала...
   Словом, пока война выходила на удивление спокойной, и Бобер уже начал подумывать, что так все и кончится, вот только еще наместниково подворье взять... но поймал себя на мысли, что забегает вперед, по опыту и приметам понял: так не получится, какой-нибудь крючок, да вывернется. И когда оказались на центральной площади, сразу увидел: примета как всегда сбылась - поспешил он.
   Наместниково подворье было освещено, за забором угадывалась большая суета. Значит, кто-то ускользнул и предупредил. Запахло большой кровью. Успей литвины сорганизоваться, драка выйдет нешуточная, тем более, что сил поровну, а может и того хуже, так как еще неизвестно, успел ли вернуться ушедший по Волге отряд.
   - Не все спят, Михалыч.
   - Да, Володь, где-то мы маху дали. Константин, окружи подворье, чтоб ни одна собака не проскочила, у ворот оставь полсотни. И лестниц штук пяток... Егор! Лестниц сколько у нас?
   - С собой одна.
   - Бл...! А дома?!
   - Штук семь.
   - Волоки скорей! Скорей!!
   Егор кинулся исполнять, а Бобер, забрав в горсть усы, пробормотал, так что Владимир едва расслышал:
   - А мы сначала попробуем все-таки тихо.
   - Чего?!
   - Сейчас, - Бобер подождал, пока воины разбежались вдоль забора и с ним осталась только полусотня во главе с Константином. - Значит так. Сейчас подходим спокойно, у ворот не толпиться, ближе к забору, поплотней встать. Молчать всем, что бы ни происходило. Говорить буду только я. Один факел, больше не зажигать. Все! Пошли.
   Подходя к воротам, Бобер увидел: справа вдоль забора к нему потекла цепочка из семи теней, и узнал Гаврюху. Тот подскочил, выдохнул:
   - Ворота наши. Но негладко получилось, пришлось подраться. Трое раненых.
   - С реки отряд пришел?
   - Нет еще. Свистели верстах в двух.
   Бобер тихо выругался и приложил палец к губам. Подошли к забору. Воины поприжались к нему вокруг ворот, сразу приставили лестницу. Бобер поманил факельщика к себе поближе, дернул из ножен меч и рукояткой трижды, редко и сильно стукнул в ворота.
   Бешено залились лаем псы, и за забором откликнулись сразу:
   - Кого черт принес?
   - Почему же черт? Плохо гостей встречаете! - Бобер продолхал говорить, но уже по инерции, он понял, что со двора наблюдали, что хитрость его ничего не даст и надо срочно делать что-то другое, но вот что - сообразить пока не мог, и поэтому говорил, выгадывая время.
   - Гости по ночам не шастают.
   - Я к тебе не меды жрать, а по делу. У меня грамота от князя Олгердаса.
   - Ишь ты! Литвин стало быть?
   - Литвин.
   - А чего ж ты по-русски толкуешь?
   - Я могу и по-литовски. А ты поймешь?
   - Там поглядим.
   Дмитрий, возвысив голос, крикнул по-литовски:
   - Откроют, наконец, ворота послу Олгерда, или я так и буду мерзнуть здесь всю ночь?!
   Повисла тишина и длилась так долго, что Бобер уже вновь занадеялся и показал Константину: приготовиться. Но тут со двора раздался рассудительный спокойный голос:
   - Мне не нравится твой литовский. Мерзни дальше.
   Дмитрий в досаде ударил кулаком о кулак. Надо было штурмовать. Но лестниц еще не поднесли, а заборище стоял - две сажени! Тогда он решил пригрозить и рассказать, кто он такой - из литвин обязательно кто-то его вспомнит.
   Но тут произошло невероятное. Стоявший рядом и видевший все затруднения своего воеводы Владимир ни с того, ни с сего метнулся вдруг к лестнице, взлетел по ней вверх и свалился на ту сторону. Послышался бешеный собачий лай, сразу же перешедший в предсмертный визг, и зазвенели мечи.
   Рванувшись к лестнице, Дмитрий как во сне, со стороны будто услышал свой запоздалый крик:
   - Цыц! Назад!!! - и увидел, что у лестницы, тоже что-то отчаянно крича, его опередил Гаврюха. Тот молнией мелькнул вверх и исчез. Только вскочив на забор, Дмитрий опомнился и взял себя в руки. Огляделся.
   Во дворе, став спиной к забору, отчаянно и ловко отмахивался от четверых князь Владимир. Сбоку на помощь ему уже подоспел Гаврюха. Из глубины двора к воротам с отчаянными криками катилась толпа, но в ней было больше страха, чем решимости.
   "Сопляк! Щенок! А ведь пожалуй выгорит дело-то!"- Дмитрий рявкнул своим: Быстро за мной! - и спрыгнул во двор. Здесь он оказался очень кстати. Отразив несколько ударов по Гаврюхе, которому, не успей Бобер, был бы точно каюк, но который совершенно забыл о собственной безопасности и с собачьей безрассудной преданностью оберегал от ударов мальчишку-князя. А тот, почуяв собственную неуязвимость, вертелся бесом, раздаривая такие тяжелые удары, что один из противников уже выронил меч и упал на колено, а второй только прикрывался щитом, на глазах слабея.
   Бобер подоспел вовремя. Впрочем, как и в любой драке в меньшинстве, тут каждый лишний удар был как нельзя кстати и вовремя, не говоря уж о лишнем мече. Так что когда орущая толпа накатилась на них, Дмитрий чувствовал себя уже вполне уверенно, потому что следом за ним во двор спрыгнули еще пятеро. Они встали полукругом, удерживая "плацдарм", на который с забора ежесекундно валились все новые и новые бойцы. Вскоре их стало уже достаточно, чтобы двинуться вперед.
   - Оттирай их от ворот! - громовым голосом гаркнул Дмитрий, и первым кинулся выполнять это молодой князь, да так бешено, что первый из заслонявших дорогу рухнул, а трое шарахнулись в стороны.
   "Слышит, чертенок! Ориентируется! Как бывалец, как тут и был! изумлялся Бобер.- Будет толк! Если сразу не ухлопают".
   Пробиться к воротам, однако, не вышло. Возле них сгрудилось уже человек сорок, которым было просто некуда двинуться, а из середины этой толпы какой-то командир закричал:
   - Не пущай их к воротам, не пущай! Откроют ворота - нам п....ц!
   - Вам и так п....ц! - с новой силой взревел Дмитрий. - Я Бобров внук, вспомните меня! Сдадитесь - отпущу, нет - всех положу тут к е....й матери!
   - Бобер, Бобер тут, колдун, - зашелестело в толпе, - всех положит, пропали, колдун...
   - Бросай оружие, мать вашу! Вам говорят!
   И, кажется, тот же голос, что только что призывал "не пущать" к воротам, откликнулся:
   - Не тронь, мы сдадимся!
   - Не трону, бросай, - Бобер почувствовал: гора с плеч!
   Но только опустили мечи и вздохнули облегченно у ворот, как из терема послышалась грязная ругань по-литовски и по-русски с поминанием "русских свиней", и с крыльца (и из окон, кажется) сыпанули стрелы. Прежде чем успели понять, что к чему, и прикрыться щитами, несколько человек у ворот упало. Послышались стоны и возмущенные вскрики, получалось - бьют своих.