Кожевников Владимир. Забытый - Москва

   - О важности этого оружия я уже наслушался.
   - Откуда?! - очень натурально вытаращил глаза Дмитрий.
   - А вот, - Владимир кивнул в сторону монаха, - полгода уж, или больше, меня просвещает. Так что долго объяснять не надо - я еду. Московские дела подождут. Эта мастерская теперь - не только твоя забота, а и моя, раз на моей земле. Даже не только моя, сам говоришь... Поедем! Уладим все вместе. Заодно и ... - он не договорил, что - "заодно", и вдруг спросил совсем по-мальчишески. - Меду хошь?!
   - Хошь! - со смехом выдохнул Дмитрий.
   - Пробуй! Духовит - страсть! А тебе, отче, другого медку? А?!
   - О-о, князь! Ну как тут откажешься, когда хозяин так предлагает!
   * * *
   - Смотри, отче! Уж не сон ли?! - Дмитрий попридержал коня и провел ладонью по глазам.
   - Господи Иисусе! Точь в точь как в Бобровке! - всколыхнулся монах.
   На самом гребне окского берега, у опушки, рядышком, как два близнеца, стояли квадратные, высокие, с мансардами и голубятнями, непривычные и нелепые среди русского поля, чешские дома. Ниже по склону берега, саженях в ста от домов слабенько дымила "стукарня". Вот она была совсем не та, что в Бобровке. Сложенная из самана и покрытая какой-то чертовщиной, сильно смахивающей не черепицу (явно негорючей!), кузница была раза в три больше бобровской.
   - Размахнулись наши чехи на халяву-то, - монах завертел головой: - А где ж сушильня? Чтой-то не видать...
   - Что кузницу к воде близко сделали, это хорошо, грамотно. А вот в половодье не зальет?
   - Чай, спрашивали...
   - Не зальет, - уверенно вмешался Владимир, - мне показывали старики самая высокая вода во-о-он до тех только камней доходит, а они много ниже.
   - Тогда ладно. Поехали.
   Остальные дома новой бобровской колонии, уже обыкновенного, русского вида, стояли саженях в двухстах от чехов, дальше по берегу, и не на самом гребне, а глубже в лес, на опушку высовывалось лишь с пяток окраинных.
   - Уютно живут, черти! - весело позавидовал Гаврюха. - Куда поедем-то, князь? К чехам, или сразу в село?
   - Куда - к чехам! У них, небось, коня-то с мороза некуда поставить, презрительно проворчал Алешка.
   - Это, пожалуй, верно, - согласился князь, - давай в село. А то, правда, коней застудим.
   Недолгое декабрьское солнышко только что зашло, наваливались сумерки. Нешуточный морозище как капусту резал под копытами коней, и коней этих было жалко, и скорей хотелось спрятать их в тепле. И все пятеро ехавших (все сопровождение было оставлено в Серпухове) больше всего сейчас думали о них, не о себе, и потому взоры направлялись туда, на берег, к настоящему жилью.
   У чехов же, как и в Бобровке когда-то, один дом был черен и пуст, а второй горел, чуть ни взрывался всеми огнями первого этажа. И только. Никто не вышел на крыльцо, не взглянул, не поинтересовался: кто? откуда?
   "Ну даже если б не татары, а просто ватага разбойничья? Вот раздолбаи!"
   - Князь, а как тут у вас насчет разбойников?
   Но Владимир не успел ответить, как из-за угла дальнего дома высунулись двое, держа наизготовку арбалеты:
   - Эй! А ну стой! Говори, кто такие, иначе стрела в брюхе, и мы не виноваты! Отвечать!!!
   "Ого! Никак сторожат! Ну слава те, Господи!" - обрадовался Дмитрий.
   - Но-но-но! Полегче! Вы что, даже отца Ипатия не узнали? Стыдище! Али вы не волынцы?
   - Новогрудцы мы. Воеводы Константина.
   - А-а, тогда понятно. А ну подите-ка сюда. Да опустите вы арбалеты, подстрелите еще кого невзначай!
   Стражники опустили арбалеты, но из-за угла вышел только один, подошел несмело и неблизко.
   - Замерзли?
   - Не май месяц...
   - А чехи что? Гуляют?
   - Дуют свое пиво. Тьфу!
   - А Константин случайно не тут?
   - Не... Константин дома у себя.
   - Ну что ж, давайте-ка: один оставайся, а один проводи нас живенько до Константина.
   - Не. Поезжайте сами, тут не заблудишься. Вон дом видите, из трубы дыма нет? Так от него отсчитайте девятый дом, туда, в лес, так это воеводин. Большой дом, красивый, не спутаешь. А нам отлучаться нельзя.
   - О-о! Ну молодцы, исправно службу несете. Ладно, мы поехали, а вы чехам не говорите пока. Мы сейчас к ним в гости нагрянем. Вместе с Константином.
   * * *
   Константин с отроками убирал на ночь скотину. Даже став большим воеводой, он не бросил этого занятия. Нравилось ему. Навоз, правда, уже не вычищал, а вот сенца набить в ясли, овса сыпануть лошадям, а любимцу, Гнедку, корочку присоленую в рот сунуть и гладить, и щекотать за ухом, пока тот, пустив слюни и развесив уши от удовольствия, хрумкает, - этого не пропускал, коль была возможность, никогда.
   - Эй, хозяева! Гостей будете привечать, ай нет?
   Отроки зашебуршились. Суета, шум.
   "Кого Бог принес?" - Константин шагнул из конюшни на двор. Сразу узнал он только монаха. По комплекции, басовитому медвежьему урчанию и веселой суете вокруг, которая сразу же случалась везде, где тот появлялся. Потом заметил вывернутые Алешкины ноздри.
   "Видать, Москва привалила. Как там мои дозорные, не осрамились ли? О-о! Да то никак сам Бобер! Как же это он??! Неужто из Нижнего??!"
   - Князь! Ты что ль?!
   - Я, воевода, я! Встречай скорей, а то загнемся начисто с такого морозу с непривычки. У нас на Волыни, кажись, так не трещит.
   - Да, тут покрепче, - Константин подходит, крепко жмет всем руки, хлопает по плечам, - давайте, давайте скорей в избу. О конях не беспокойтесь, обиходим. Поить-то можно сразу? Не сильно гнали?
   - Можно, можно.
   - Ну пошли, пошли в тепло.
   * * *
   В избе было не тепло, а жарко. В повалуше вовсю пылала печь, у шестка суетилась с ухватом коренастая молодайка, еще две у стола быстро и споро стучали ножами.
   Из горницы вышла боярыня с двумя девочками - подростками (Дмитрий забыл, как ее зовут, смутился), выскочили два мальца, почти одинаковые (близняшки? погодки?). Раскланялись, поздоровались. Боярыня закудахтала:
   - Ох, не ждали! Ох, встретить нечем! Марфуша, скорей в погреб, из третьей бочки неси. А ты, Маша, в чулан, тащи пельмени для скорости, весь запас, а то ведь проголодались, иззябли...
   Гости прошли в просторную горницу, расселись у стола, на котором мигом появились кувшины, кружки, хлеб, соленая капуста и огромный окорок, целый отхватывай каждый сам, сколько захочешь.
   - Примите для сугреву, да закусите, - попотчевал хозяин, - только сильно не налегайте. Вода кипит, пельмени мигом поспеют, тогда уж...
   - Пельмени, это что? - поинтересовался Дмитрий.
   - А ты в Нижнем еще не познакомился? Это, брат, такая еда, что душа сначала вокруг этого пельменя сворачивается в комок, а потом разворачивается как ковер персидский и требует: еще! еще!
   - Истинно, истинно, сыне! - подтвердил, покрывая общий смех, монах.
   - Ну, раззадорили! - удивился Дмитрий. - Буду ждать. А ты рассказывай давай, как вы тут устроились.
   - Устроились-то неплохо, просто неплохо, грех жаловаться. Сам видишь, как обжились. Сами мы б не вытянули. Серпуховцы крепко подсобили, дай им Бог здоровья. Только вряд ли бы они так расстарались по собственной инициативе. Видать, хозяин их, Владимир Андреич... - и великий дипломат Константин, как будто только сейчас вспомнив, что хозяин этот сидит тут, рядом, покрутил головой и "смутился". Дмитрий, благодарно улыбнувшись Константину, скосил глаз на князя и увидел, как тот зарделся и спрятал глаза.
   - ... Перво-наперво, как ты и наказал, чехов конечно устроили. Стукарню эту, три сушильни, дома...
   - Три?!! А где ж они? Мы так и не увидели.
   - О-о-о! Хитро, в лесу, друг от дружки вдалеке, возле каждой (вокруг) по три аж колодца откопали, летом в бочках по стенам воды запас. Все от пожара!
   - Молодцы! Береженого Бог бережет. А чехи, видно, на бобровскую страсть. А, отче?
   - Видать... Обожжешься на молоке... Только московская страсть пострашней оказалась.
   - А стукарня?
   - К стукарне воду из Оки подают. Ворот лошадью крутят, и через него бадьи такие, как корыта, сами черпают, сами выливают. В чан. А из чана по трубам - в бочки. Словом, вода теперь для чехов - самое главное.
   - А работает у них кто?
   - Ну, четверых они в Москве еще наняли. Пятерых тут нашли. Так что постоянный состав, костяк, уже, считай, есть. Арбалетчики корноуховы по очереди помогают, мои тоже... Но на моих сторожевая служба еще...
   - А арбалетчики разве не сторожат?
   - Они все в Серпухове живут. Несподручно...
   - Ну а главное как? Рубеж?
   - Я думал, для тебя арбалеты - главное.
   - Э-э, тут все главное.
   - Оно так. Да мы-то как-то тут... Не пришей к п.... рукав. Свободные охотники. Ни мы никому не подчиняемся, ни нам никто не должен. Хотим охраняем, хотим - бражку пьем. Хуже того: местные воеводы поглядят-поглядят, да и скажут когда-нибудь: пошли-ка вы, ребята, отсель к такой матери, нечего в наших владениях распоряжаться.
   - А что, есть уже такие приметы?
   - Ну пока, вроде, нет, но будут. Ты бы поговорил с Великим князем, определил нас тут: кто мы, что и как.
   - Зачем же с ним? Здесь свой хозяин, он нас пригласил, он место дал, с ним, значит, и решать.
   - Да ведь... - Константин дернул плечом, в чем-то сомневаясь.
   - Что?
   - Все равно ведь без князя-то...
   - Успокойся, воевода, - неожиданно для Бобра вмешался Владимир, - с братом все уже давно обговорено. Так что давайте сами решать. Тут. У Дмитрия без нас дел - голова пухнет.
   - Давайте! - Константин с надеждой поглядел на Бобра. - Как бы хорошо все по местам расставить. Гора бы с плеч!
   - Хорошо, - Владимир тоже оглядывается на Бобра, приглашая поддерживать, - у меня тут Акинф Федорыч распоряжается. Вы как с ним? Познакомились?
   - Познакомиться-то познакомились, только я ведь уж сказал - ни он к нам особенно, ни мы к нему... К тому ж он здесь подолгу и не бывает, у него кроме Серпухова забот много.
   - Вот и давайте отделим от него часть, облегчим жизнь немного, Владимир опять глянул на Бобра с вопросом. Тот пожал плечами:
   - Ну, может, и рановато так-то сразу и отделять. Не обидеть бы большого воеводу.
   - А как?
   - Может, пока под ним, под Акинфом, дать Константину участок по границе и дело - блюсти и укреплять окский рубеж. Скажем: от Протвы до Каширки.
   Владимир открыл рот - это была как раз вся граница его удела по Оке.
   - Да, вот так бы! - поддакнул Константин.
   Даже Владимиру это показалось слишком, но делать уже было нечего, да и не хотел он опасаться того, на кого возложил (уже!) главные надежды:
   - Ну так и решим. Отчитываться будешь перед Акинфом, а действовать самостоятельно. А дальше посмотрим.
   - Хорошо, - одобряет Бобер, - а Акинф сейчас здесь?
   - Нет, в Радонеже.
   - Тогда ты здесь, в Серпухове, завтра распорядись, а ему, когда вернемся, объяви, - обязательно сам! понимаешь?! - что заместителя, мол, тебе по разведке поставил, чтобы ты занимался общими делами и на мелочи дозоры, заставы, засады, - не отвлекался.
   - Да, именно так.
   - А тебе, Константин Кириллыч, тогда не здесь придется сесть, а в Лопасне.
   - Тогда конечно. Самое удобное место для координации разведки. Одно плохо...
   - Что?
   - Что на том берегу.
   - Чего ж плохого?
   - Голова укрыта должна быть, а тут...
   - Вообще-то да, но ведь разведка далеко должна смотреть. А для этого шею вытягивать приходится. Чтобы вовремя предупредить!
   - Предупредит - и что? Одной разведкой Лопасню от татар не прикроешь.
   - Верно. Поэтому главный форпост для нас, как ни верти, - Серпухов. Его крепить, его обживать, делать для татар неприступным. Так, князь Владимир?
   - Так, князь Дмитрий. Давай Серпухов всерьез крепить, - в душе Владимира все пело: ведь уже на татар замахивались, и говорили об этом как о деле обыденном, хозяйственном, словно это был сев или сенокос!
   - В таком разе, князь Владимир, - загудел монах, - тебе бы самому тут почаще появляться.
   - У меня тут очень хороший хозяин сидит, окольничий Яков Юрьевич. Все старики его сильно уважают и хвалят. Познакомитесь поближе - увидите. Но я не против и сам почаще. Могу и вовсе сюда перебраться, что мне в Москве делать. Только без тебя мне тут несподручно, так что давай-ка со мной.
   - Это мы с толстым удовольствием! - урчит Ипатий, - Только бражки с медком переправь сюда побольше загодя, а то ну как кончится. Тогда...
   - Этого добра тут, отец Ипат... - смеется Константин, - не беспокойся. А вот и пельмени! Ты, князь Дмитрий, если не едал, то сначала послушай. Тут вот укропчик солененький, рубленый, ты им сверху посыпь. Чесночку маринованного, если остренькое любишь. И откусывай осторожно, потому что там сок внутри очень жирный и очень горячий - все нёбо сполушубишь, если не остережешься. Давай!
   Тут-то Дмитрий Боброк и влюбился в серпуховские пельмени, как когда-то его отец в "тверьскую" уху. Он ел, хвалил, отдувался, снова ел и никак не мог насытиться, а когда вспомнили о чехах, он так огрузнел от съеденного и выпитого, что не захотел уже и подниматься, всерьез подумав перенести визит на утро. Только удивленный взгляд Владимира заставил его устыдиться. Он затряс головой, заворочался:
   - Алексей! Гаврила! А ну поднимайтесь! Расселись, зажрались, все дела забыли. Пошли!
   Алешка с Гаврюхой не поняли, но привычно вскочили:
   - Куда, князь?
   - К чехам, куда ж еще.
   * * *
   У чехов было все по-прежнему: один дом темный, в другом светился первый этаж, а на улицу доносились то шум, то вой. Вой означал пение. Не то чтобы чешские песни были некрасивы, немелодичны. Просто у Иржи и Рехека в сочетании с огромной любовью к пению имелись такие вокальные данные, что слушатель, закрыв глаза, ни за что не отгадал бы, находится ли он среди певцов или в овечьем закуте, или даже в свином хлеву. Чехов, впрочем, сие не смущало ни капли, и стоило только им употребить кружки по три своего пойла, как концерт начинался и продолжался с перерывами до тех пор, пока певцы не валились спать.
   Сторожа окликнули, Константин отозвался. Подошли к крыльцу. Бобер оглянулся на монаха:
   - Поют. Что теперь от них толку?
   - Не страшно. И расспросим, и растолкуем. Что ж нам, из-за их пьянки лишний день терять? Завтра с утра они еще тупей будут с похмелуги-то.
   В дом ввалились вшестером и были встречены восторженным ревом и даже слезами. Женщины (все четыре были тут, все навеселе) кинулись целоваться. Хозяева прекратили выть, моментально прослезились и, раскрыв объятья, поднялись, крича одновременно:
   - Ой же ж, княже! От не ждали ж! Откуда Боже принес?! От же ж радость!
   Гости: четверо старых арбалетчиков и двое незнакомых (новые мастера?) молча почтительно поднялись, осторожно улыбались. Пришедших усадили, женщины кинулись обновить стол. Чехи, перебивая друг друга, начали выспрашивать - откуда? как? какие новости в Москве? Но Дмитрий жестко остановил их:
   - Стоп! Наши новости вам воевода после расскажет. Рассказывайте вы. Все! Как дела и какие проблемы.
   - Тай дела ж - лучшей не надо. Хотя надо б и лучшей.
   - Это как же?
   - Ну й, сам видишь: стукарня готова, действует. Сушильни аж три - тебе сказали? - материала достаточно. Арбалетов вже три десятка сделали. Дело пойшло. Но медленно. На такую стукарню можно с полсотни подмастерьев взять. Так рассчитывали, на то и три сушильни, да нет народу. Толковых мастеров вот они, все тут. Остальные мальчишки, из них мастера если й выйдут, так года через три, а то й и не выйдут.
   - Ну и что? Учите, готовьте. Нам тут не три года сидеть - дольше. Мне - так, пожалуй, и до конца. Ну а вам, как решите, но только и вы ведь отсюда нищими не захотите уехать. Верно?
   - То й верно... Иначе б не ехали.
   - Ну вот! А то, что я вам в Москве еще советовал, - не получается?
   - Что именно, княже?
   - Чтобы детали к арбалетам на стороне брать, у настоящих мастеров? В Москве.
   - Москва далековато.
   - Ну тут, в Серпухове.
   - Тут хорошие кузнецы есть, и уговор с ними есть. Хотя не привыкли мы... В своих руках надежней...
   - Ну это уж вы зря. Тогда и так, и так дергайтесь: и своих учите, и других используйте.
   - Дак той же ж делам, княже. Говорю - дело пойшло. Теперь только отлаживать его - вся забота.
   - Ну а железо каково тут?
   - От то добро, княже! Добро жлезо! Особо для стрелок. Просто лучшей не треба! Мы ж даже не вждали тако встретить! Оттого еще не хотим ничегойше з Москвы брать. Там жлезо всяко, и почти всегда хужейше. А тут... Мы уже крепко подумываем рога арбалету попробовать... Чуешь, куда тогда стрельнет?
   - Чуять-то я давно чую, да ведь тяжесть... Впрочем - что я говорю?! Делайте! Пробуйте! Я пока не тороплю. На то и даю вам все, что просите. Ах, как здорово! А, отец Ипат?! Со стрелами будем! А может и...
   - Цыц! - резко и серьезно одернул монах и перекрестился в передний угол, - Не зарекайся!
   - Ладно, ладно, - Дмитрий трижды плюнул через левое плечо и опять насел на Рехека, - но стрелы-то не обязательно самим делать. Проще местных кузнецов заставить.
   - Цей так, княже, хитростей нет. Хитрость в самом жлезе. Так что... Мы покажем, ты заставь. Они плату большую просят.
   - Ну это уж уладим как-нибудь. А, Владимир Андреич?
   - Уладим, какой разговор.
   Между тем женщины очистили и заново накрыли стол. Две таскали кувшины и закуски, две суетились у печи. Монах недоверчиво понюхал поставленный перед ним кувшин и радостно раздул ноздри:
   - О-о-о! Братцы! Да тут вовсе не "пиво", тут медом пахнет!
   - Та ж знам, что вы "пиво" не жалуйшете.
   - Ну, сейчас мы не только "пиво", - смеется Константин, - мы ничего. Мы из-за стола только что.
   - Ай, то не важно. Мы вас по-своему угощать будем.
   - Правильно! - живо откликается монах. - А ты, воевода, за всех не говори. Такой душистый мед и на сытый живот пользительно.
   - Зачем на сытый, сытый потом будет, - выворачиваются женщины, хлопотавшие у печи, и начинают раскладывать что-то дымящееся по мискам.
   Гости смотрят - пельмени! Они начинают хохотать как сумасшедшие, а хозяева в недоумении.
   - Мы только что у Константина, - оправдывается Дмитрий, - гору их съели! - и чертит пальцем по горлу, - во!
   Однако чехи невозмутимо качают головами:
   - То ничего, княже. Мы знам, каковы у воеводы пельмени. У нас не то. Ты пробуй, потом скажешь.
   - Да некуда! Спасибо!
   - То неверно. Один всегда зайдет. Там посмотрим. Только обязательно его первейше в сливки, а потом в рот уже. И разгрызай медлейше, а то рот сошпаришь.
   Дмитрий побоялся обидеть хозяев. Он осторожно взял пельмень (тот был маленький, раза в три меньше константинова), бросил его в плошку со сливками, как это сделали чехи, и отправил в рот целиком. Потом осторожненько разгрыз, приоткрывая рот и втягивая воздух, чтобы остудить, и просто обалдел: вкус оказался совсем не тот, что у больших, но по-своему изумителен! Проглотив, он быстро взял второй, бросил в сливки и услышал сдержанный гогот, то ржали уже чехи - теперь только он вспомнил, что отказывался и от первого, и сам засмеялся, но пельмень не оставил. И тут, внимательно посмотрев на князя, за ложку взялся монах. За столом повалились от хохота, на что Ипатий отреагировал невозмутимо:
   - Надо же и чешский вкус узнать. Раз князь не лопнул, значит, меня тем более Бог милует.
   Худо-бедно, но Бобер с монахом уговорили и тут по полной миске. Дмитрий чувствовал: не нагнуться, и дивился - ведь никогда еще он не съедал так много. Вспомнил рассказы отца о "тверьской" ухе и только теперь его понял и поверил. Попытался вернуться к серьезному разговору:
   - Иржи, Рехек. Вот говорите, что все наладили, все путем. И что же, никаких трудностей?
   - Ну й, без того ж не бывает.
   - А в чем главная загвоздка?
   - Тетивы. О то тут совсем ни к черту. Та й в Москве не ахти. Той тут волов мало. Пашут на лошадях, не то что у вас на Волыни. Там волов тьма, потому и с жилами не проблема. А тут...
   - А тут?! Неужто у вас коров, да быков мало?! А, Владимир Андреич?
   - Коров полно, а быки только на племя.
   - А куда ж вы бычков?
   - На мясо.
   - Рехек, а молодых бычков жилы разве не...
   - Ай, что ты, княже! Не моложе двух лет, та й обязательно не бычачьи, а воловьи.
   - Что так? Почему?!
   - Та й Бог е знат. Так и все. Воловьи упруже и крепчейше. Так!
   - Неужто в Чернигов или Киев за такой-то малостью? - недовольно цедит монах. Он, как и Дмитрий, сидит очень прямо и все время старается поудобней разместить на коленях свой до неприличия раздувшийся живот.
   - В арбалете малостей нет, - очень серьезно говорит Рехек, - а тетива особенно не малость, а первейшая часть. Глупо это не понимать.
   Бобер удивленно раскрывает глаза, он впервые слышит серьезное и резкое суждение из уст чеха, монах виновато крутит головой, а Владимир, неожиданно для всех, как отрубает:
   - Если надо, то надо и в Чернигов, и в Киев. Что тут страшного? Мало, что ли, у нас купцов, с Черниговом и с Киевом завязанных? Им поручить будут возить. Но что везти, где брать? Они ж не понимают, они тебе такого навезут... Так что сначала знающему кому-то ехать надо, наладить все.
   - Верно, князь. Так что ты, Иржи, собирайся. Поедешь с нами в Москву, а оттуда с купцами в Литву.
   - Как скажешь, княже.
   * * *
   Через три дня, забрав всех арбалетчиков (их набралось 79 пар), Бобер вернулся в Москву. Алешка и Гаврюха остались с Константином. Задержались и князь Владимир с монахом. Захотев сперва лишь ознакомиться с проблемами своей будущей твердыни и обратившись с вопросами к наместнику Якову Новосильцу, они получили в ответ столько вопросов и увидели картину столь нерадостную, что решили остаться. Новосилец оказался мужиком толковым. Напористым и дотошным. Сразу уразумев, кто тут командует, главный вопрос, с кремлем, он заставил решить до отъезда Бобра, в его присутствии.
   Острожек, конечно, стоял на самом выгодном месте, на левом берегу Нары, при впадении в нее речки Серпейки, огораживая самую высокую точку берега. Но был он мал, хлипок, а главное - стар. Решили на север от него потянуть хорошую стену сажен на двести, а с ее концов такими же примерно по длине стенами замкнуть на востоке, на берегу Серпейки, треугольник в самом удобном месте.
   Для немногочисленного серпуховского населения такой объем работ становился не меньшим испытанием, чем кремль для москвичей. Бобер даже задумался, по зубам ли кусок. Однако Новосилец отнесся к заданию спокойно, пробурчал: тут ведь не камень - чем сразу снял все опасения воеводы. С чем, с чем - а с деревом московиты обходились ловко.
   При расставании монах ткнул Бобра своим кулачищем в живот, подмигнул:
   - Все! Князь - твой. Наш.
   - Ну и хорошо. Как хотели.
   - Знаешь, чем ты его взял?
   - Наверное, чем и Дмитрия, татарами.
   - Не-е!
   - А чем же?!
   - А-а! Что повел себя на равных. Как со взрослым.
   - Что же, я, значит, первым был?
   - Нет, вторым.
   - Да-а?! А кто ж...
   - Первым был я!
   * * *
   В Москве Бобер свел приехавшего с ним Иржи с нужными купцами, надавал Великому князю кучу наказов, выслушал последние известия Любы и Юли, особенно Юли, которая подружилась с Вельяминовыми и приковала к себе внимание старшего сына Василия Василича - Ивана.
   Затомившимся в глуши арбалетчикам было дано три дня отдыха, которые они провели очень весело в обществе новых московских друзей. Сам Дмитрий за эти три дня замучил любовью жену, переделал все намеченные дела, добился приема у митрополита и беседовал с ним больше двух часов об отношениях с Нижним и своих задачах по отношению к Суздальско-Нижегородским князьям. Только с Юли больше не пообщался, так как она, выдав ему все свои сведения, тут же исчезла из терема, вообще с глаз долой, может, и из Москвы, а по чьему указу, его ли, Любаниному или по своим соображениям - про то нам не уточнили. Последний день князь Волынский провел с сыновьями, но большой радости не испытал: они вели себя скованно, дичились, отмалчивались отвыкли!
   Отъезжали большим обозом. Хозяйство арбалетчиков требовало целого санного поезда, что вызвало заминку - с санями в Москве сейчас было туго, все, что можно, задействовали на подвоз камня для кремля.
   Великий князь собственным отдельным распоряжением выделил двадцать подвод, только после этого Бобер со своим отрядом смог покинуть Москву.
   Через три часа после отъезда, когда проехали невзрачное сельцо Балашиху, воевода вдруг стукнул себя по лбу и поманил пальцем Корноуха, который подъехал встревоженный.
   - Никак что забыл, князь?
   - Да, Андрюх, в этой суете разве все упомнишь. Надо предупредить тут кое-кого кое о чем. Тайно. Ты давай, покомандуй тут. Поезжайте не спеша, выйдете на Клязьму - сделаешь привал. И жди меня. Мне дел часа на три с дорогой.
   - Отроков-то возьмешь?
   - Я же сказал - тайно. Зачем же лишний глаз?
   - Гляди, князь, а то ведь...
   - Ничего. Не в разведке же.
   * * *
   Через четыре часа Бобер догнал поджидавший его на Клязьме отряд, подъехал к Корноуху:
   - Ну все в порядке. Едем.
   - Ой, князь, что случилось? Лица на тебе нет.
   - А что такое?
   - Замученный ты какой-то, лицом темный. Не захворал?
   - Ну что ты! Помотаться пришлось, приустал... Давай-ка я в санях посижу, вздохну.
   - Давай. А то, может, медку?
   - А что, дай для сугреву.
   - Ага! Санька! Тулуп князю. Вон те сани устрой. И ковшик нацеди.
   Дмитрий устроился в санях, хватанул меду и так крепко заснул, к удивлению отроков и самого Корноуха, что очнулся только к вечеру, когда отряд уже собрался останавливаться и выискивал место для ночлега. Корноух сам был кобель бывалый, и сомнения в нем шевельнулись. Но он не мог допустить, чтобы столь серьезный князь, в столь серьезных обстоятельствах стал еще и это... Интересно, что бы он подумал, если б узнал, что в сельце Балашихе верная наперсница княгини Любови Юли заимела недавно собственный дом.
   * * *
   В Нижнем Бобер прежде всего собрал всю военную верхушку, во главе с самим Великим князем, и показал работу своих арбалетчиков. Нарисовал на внешней стене кремля силуэты всадников, поставил в полутора сотнях саженей Корноуха с ребятами и скомандовал.