Страница:
Такие же мастерские были запроектированы во всех домах, где поселятся старые бывшие живописцы, графики, иллюстраторы...
«Упаковочно-перевозчицкая» фирма, найденная Пусси в телефонной книге, оказалась на высоте.
В ожидании, пока все вывезенное из мюнхенской квартиры будет переправлено в дом на Микином острове, в покидаемой квартире на Герхард-Гауптман-ринг пришлось сделать косметический ремонт. Два веселых югослава взяли за эту работу вдвое меньше немцев и сделали ее втрое лучше. Это раз.
Во-вторых, за квартиру пришлось перевести трехмесячную плату вперед – за неожиданность расторжения договора о найме.
А в-третьих, пока «упаковочные перевозчики» только им известными путями переправляли все Микино и Альфредово, а теперь и Пуссино имущество из Германии на островок в Эгейском море, всем троим пришлось на неделю переехать в самый центр Мюнхена – в отель «Кенигс-хоф», что привело Пусси в неописуемый восторг! В отеле она жила впервые...
Зато на Микин остров, или, как его здесь все называли, Микас-Айленд, прилетели, как говорится, на все готовое.
«Санфлауэр» выстроил на острове временное жилище для своих сотрудников, которое потом, по окончании основных работ, должно быть трансформировано в небольшой зрительный зал с проекционной установкой, сценой, кафе и салонами для отдыха.
Пока же в этом доме жили все сотрудники фирмы, что позволяло не тратить времени на переезды, перелеты и переплывы с Крита или из Афин. Работа шла непрерывно. Самодвижущаяся техника – траншеекопатели для прокладки водопровода, канализации, кабелей – электрических, телефонных, телевизионных, а также передвижные подъемные механизмы, чуть ли не игрушечные бетономешалки для заливки фундаментов, специальные электрокары для перевозки уже готовых блоков домов были неправдоподобно компактными, элегантными, яркими и невероятно производительными!
Уже была сделана взлетно-посадочная полоса, вертолетная площадка. Заканчивалось трудоемкое сооружение причала, а купленный Микой и Альфредом большой бело-оранжевый красавец катер на добрых пятьдесят человек пока покачивался на якорях в небольшой островной бухточке.
Все дома, включая и Микин, были одноэтажными и удивительно удобными и уютными. Строились они прямо в зарослях пальм и тех неведомых цветов, которые так часто снились Мике с детства...
Между домиками прокладывались симпатичные дорожки и неширокие подъездные пути. Все дома ставились совершенно автономно, не образовывая никаких улочек, однако находясь в невидимой со стороны, но непосредственной близости друг от друга. Мало ли... А вдруг кому-нибудь потребуется чья-то помощь?..
Греческо-грузинский Гурам Жвания вместе с набранным им же обслуживающим персоналом жил пока вместе с сотрудниками «Санфлауэра» и работал не покладая рук.
Английский, греческий и русский языки плавно перетекали один в другой, образовывая невиданно-причудливые словосочетания. В пылу трудов и веселья нередко английская фраза заканчивалась привычным русским матюжком, а греческая – английским «шит» или «ай фак ю!».
Грузинской и греческой руганью почти никто не пользовался из-за ее блеклой невыразительности, да и русско-английская-то звучала не так уж часто – слишком хорошо было на этом Микином острове!..
За месяц до окончания всех работ из Ираклионского порта притопало грузовое суденышко и приволокло на себе несколько очень больших, тщательно упакованных ящиков с надписью на каждом:
«КАРОЛИНА ЭЙРКРАФТ ИНК.»
109 Келдон-драйв
Норт-Каролина 27284
США
Вместе с ящиками прибыли три американца – два авиационных техника, один из которых был мексиканцем, второй – японцем, а третий – летчик-инструктор фирмы «Каролина Эйркрафт» – немолодой чистокровный полунемец-полушвед, родившийся на задворках Чикаго и одинаково плохо говорящий на всех трех языках, включая и английский.
Что очень сблизило его с Микой Поляковым, который общался с летчиком только по-немецки и даже иногда превосходил его в знании этого языка. Оба они разговаривали по-немецки настолько плохо и примитивно, что отлично понимали друг друга.
Суденышко вернулось в Ираклион, ящики перевезли в уже готовый ангарчик, и там в шесть рук три американца в течение суток собрали восхитительный шестиместный небольшой самолетик – «Бич-Бонанза А-36» выпуска 1994 года, налетавший всего 425 часов и имевший разрешительную «эксплуатационно-полетную лицензию» до первого июня 2001 года.
Ах, какой это был аэроплан!..
Спаренное управление для двух летчиков, совершеннейшая аэронавигационная система, автопилот, автоматическая система связи, кондиционеры, трехлопастный винт изменяемого шага, антиобледенительная система, два радара – один цветной, пневматика тормозов, гидроскопическая защита и уйма всяких современных авиационных примочек, в которых старому Мике Полякову еще предстояло разобраться...
«Каролина Эйркрафт», фирма, продавшая Мике этот самолет, за отдельную плату предлагала двухнедельное пребывание своих механиков и летчика-инструктора при новом владельце «Бич-Бонанзы А-36» для того, чтобы в ускоренном режиме обучить местного авиамеханика эксплуатации редкого сегодня самолета винтомоторной группы и летчика-инструктора для курса учебно-тренировочных полетов с владельцем самолета.
Гураму Жвания, руководителю администрации Микиного острова, было дано распоряжение срочно подыскать хорошего и опытного авиатехника, а Мика Поляков впервые за последние сорок семь лет сел за штурвал самолета!..
Для начала Мика сидел минут двадцать в кабине «бич-бонанзы» один. Пытался справиться с нахлынувшим на него волнением...
В голову лезли черт знает какой давности воспоминания. Вернее, осколки, обрывки, клочки воспоминаний о прошлой летной жизни, никак не укладывающиеся в нечто ностальгически целое и горделиво-щемящее.
«Почти полвека, наверное, слишком большой срок...» – думал Мика, пытаясь отодвинуть от себя странную тоску и растерянность.
А потом посидел один в кабине еще минут сорок – как это и раньше требовалось при переходе на обучение с одного типа машины на другой. Делалось это специально, чтобы летчик в одиночестве мог освоиться в узком пространстве своей будущей работы, всмотреться в расположение приборов, рукояток управления разными агрегатами, определить мягкость или жесткость управления штурвалом, педалями...
Так Мика и сделал, как делал это почти пятьдесят лет тому назад, когда «переходил» с «По-2» на «СБ», с «СБ» на «Пе-2», с «Пе-2» на «Ту-2». И только потом позвал к себе в кабину американского летчика-инструктора.
... Спустя пять дней нескончаемых «вывозных» – взлетов и посадок, болтанок на разных высотах, полетов в «зону», создания «экстремальных» ситуаций и попыток выхода из них – американский инструктор, полушвед-полунемец, сказал Мике на плохом немецком:
– Ты был высококлассный летчик! Это видно. Ты и сейчас еще летаешь так, что я бы тебе выдал пилотское свидетельство до конца твоей жизни. В Америке могли бы быть исключения, но в вашей «зафа-канной» Европе из-за того, что тебе больше семидесяти, ты его никогда не получишь!
Наверное, потому что американец говорил по-немецки примитивно и плохо, это прозвучало жестоким приговором. Не хватило у американского летчика-инструктора знания языка своей бабушки, чтобы облечь горькую пилюлю в сладковатую глазурь мягко выстроенной фразы.
– Плевал я на всех, – ответил ему Мика. – Пока полетаю и так, а потом ко мне приедет мой сын, и я обучу его всем премудростям нашего с тобой дела. Уж он-то получит пилотское свидетельство, это я тебе ручаюсь!
И Мика подумал об Альфреде, который вот-вот должен был уже потерять свою невидимость и перейти из таинственного мира «Потусторонности» в реальный, чисто человеческий мир...
Гурам Жвания нашел настоящего русского авиамеханика, который когда-то, лет пятнадцать назад, сбежал из туристической группы и остался на Крите. А спустя пять лет после побега женился на гречанке и даже сумел организовать маленькую мастерскую по изготовлению ключей от чего угодно. Так как сей промысел всегда находился под пристальным вниманием местной полиции, то Гурам и там навел справки насчет этого пожилого русского мужика. Аттестация была отменной, и беглый авиамеханик вместе с женой переехал на Микас-Айленд.
К концу второй недели он уже настолько разбирался в ранее неведомом для себя аэроплане, что американские механики – японец и мексиканец – только руками всплескивали от удивления!
По истечении двух недель дополнительного пребывания группы «Каролина Эйркрафт» на острове Альфред по компьютеру перевел на счет компании положенную сумму, а Мика выписал еше и подарочно-призовые чеки каждому из трех американцев. После чего они были отправлены катером в Ираклион, откуда и улетели в свою Северную Каролину.
В ожидании прибытия группы российских старых творцов с семьями вечерами Мика стал по памяти читать Альфреду курс «Теории полета». Очень ему помогала одна из тех полутора тысяч книжек, которые Мика когда-то перевез из России в Германию. Эту книгу Мика помнил со своего детства. Когда-то Сергей Аркадьевич Поляков купил ее для Мики на Литейном. Это была книга американского летчика Ассена Джорданова «Ваши крылья», изданная задолго до Второй мировой войны в Нью-Йорке, в «Фанк энд Уэйнджнэлс компани» и переведенная московским «Воениздатом» в 1937 году.
С УБИЙСТВАМИ было покончено. Все, что нужно было получить от этих «заказов», было получено. Все, чего нужно было достичь, достигнуто. Оставалось ждать тех, ради кого это совершалось...
– Лавочка ликвидирована! – сказал Мика и заставил Альфреда разрушить всю свою таинственную систему связи, базировавшуюся на тоскливых, беспомощных и безнадежных объявлениях службы знакомств во всех русскоязычных газетах Германии. – Начинается совершенно новый этап жизни!..
Так бодро закончил Мика, подумав про себя, что у него лично этот этап завершающий. Если не сказать – предсмертный.
Мика и сильно подросший, но пока еще не всегда видимый Альфред – в основном на компьютере теперь работала Пусси – оплатили оставшиеся счета «Санфлауэра» и, взаимно удовлетворенные, распрощались друг с другом.
«Санфлауэровцы» покинули Микин остров, не оставив на нем ни одного шурупчика, ни одного сломанного кустика, ни одной кучки неубранного строительного мусора!
Тридцать два домика – белые и прекрасные, нафаршированные самой современной бытовой техникой, с телефонной станцией спутниковой связи, электричеством и всем необходимым для спокойной и творческой жизни – стояли в густых зарослях Микиного острова и ждали своих хозяев. И над их крышами высоко-высоко в небе плыли кроны гигантских пальм...
А будущие хозяева этих домиков все не ехали и не ехали.
И в душу старого Мики, Полякова стало заползать беспокойство. Почему Россия тормозит выезд стариков, до судьбы которых ей все равно нет никакого дела?
Неужели все зря?..
Неужели девятнадцать оплаченных убийств... Нет – двадцать! Последнее – двадцатое – было совершено совсем недавно в Лас-Вегасе для пополнения островного фонда российских стариков...
Неужели те двадцать УБИЙСТВ, которые сократили Микину жизнь минимум на пять лет, были совершены зря?!
Хотя как можно говорить – «зря»? Те, кого убивал Мика Поляков, не имели никакого права на существование!!!
Во внутреннюю, в мысленную легализацию и оправдание последних двадцати убийств, совершенных Микой, в голову ему лезли изъезженные, замшелые журналистские штампы и сравнения, сотни раз читанные и всегда вызывавшие раздражение своей убогостью – «холерные вибрионы», «чумная бацилла», «саранча, сжирающая все на своем пути»... И дескать, истребление которых – дело «святое и правое!»
Сказал же он тогда в Москве у Думы своему Альфреду, что волки – это санитары леса. Тоже достаточно пошловатенько...
Но ведь не зря сказал! Наверное, чувствовал затылочными долями мозга, что необходимо как-то назвать то, что он делает. Как-то облагородить совершаемые им убийства, оправдать свои жуткие истребительские функции. Добро бы он за это денег не получал...
Так ведь получал же! И получал больше, чем любой другой киллер, который стреляет из винтовки с оптическим прицелом, или тупо взрывает самодельным устройством, или уж совсем простенько – убивает «Клиента» в подъезде его же дома из старого пистолета «ТТ» с глушителем. А «ТТ» с глушителем это же просто курам на смех! Все равно что «Запорожец» обуть в колеса от «ягуара»...
Нет, не зря Мика получал такие гонорары! После убийства, сделанного М. С. Поляковым, никогда не возникало уголовное дело. Никого не нужно было «покупать» – ни милицию, ни другие службы. И дактилоскопические лаборатории могли заниматься своими делами, а не бросаться на исследования и идентификацию Микиных отпечатков... Не было никаких отпечатков, господа! Никаких следов, стреляных гильз у брошенного оружия. Ни черта там не было.
А на кладбище так спокойненько.
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько,
Исключительная благодать.:
– Безвременно почил...
– Сгорел на посту...
– Все там будем...
Вскрытие показывало один из трех вариантов абсолютно естественных смертей, которые были удивительны лишь тем, что происходили они с нестарыми людьми отменного здоровья. Ну да чего в жизни не бывает?
Вот за что Мика получал гигантские гонорары. Не столько за смерть «Клиента», сколько за безопасность «Заказчиков», которые очень скоро и сами становились Микиными «Клиентами». Такой вот замкнутый круг.
И деньги-то он получал не для себя, а для спасения хотя бы маленькой, крохотной части старой русской интеллигенции! Пусть это будут всего лишь тридцать семей... Пусть – пятнадцать! Но это же, да простится Мике пышность словес, – ЦВЕТ НАЦИИ! Это ОНИ – ГОРДОСТЬ РОССИИ, а не какие-то там «РАО ЕС» или «Газпромы», не кремлевская шушера, а именно эти Российские Старики всю сознательную жизнь своим удивительным талантом с диким трудом удерживали Мир на своих плечах. Эти старенькие, худенькие, полуголодные Атланты...
О Господи, да где же они?!.
Неужто и вправду все было зря?
Будто бредет он по своему Микиному острову и видит, что остров совершенно пустынен...
Ни Альфреда, ни Пусси, ни Гурама с его служащими...
И чувствует Мика, что он совсем ОДИН на этом острове.
Да и вообще, тот ли это остров?!
Все, что было сверкающе-белым, ярким, желто-оранжево-зелено-красным и солнечным, теперь несет на себе пугающий черно-серый пепельный оттенок...
Над черными пальмами – низкие черно-серые тучи. Отчего Мике с трудом дышится, как всегда перед грозой или резкой сменой погоды.
Под ногами черно-серый песок, и Мика откуда-то знает, что это пепел вулканического происхождения...
Ах, эти «Аргонавты»! Жулики греческие... Как же они скрыли, что на этом острове не всегда дремлющий вулкан?!
Но почему все домики, построенные «Санфлауэром», тоже черные?
И цветы у этих домиков – тревожных серых тонов...
Черный кустарник, перепаханная кем-то, искалеченная взлетно-посадочная полоса...
Мика в панике поворачивается лицом к морю и видит лежащий на боку наполовину затонувший черный катер...
Как в детских снах, вязнут ноги, но не в желтом горячем прибрежном песке, а в холодной вулканической серой пыли, в черном крошеве неведомой ноздреватой породы!..
Мика с трудом выпрастывает ноги, задыхается, идет все дальше и дальше – в глубину своего черного острова, и вдруг...
...и вдруг Мика видит, что стоит у входа в простирающееся перед ним черное кладбище с аккуратными серыми дорожками среди черных могил....
На маленьких квадратных светло-черных кладбищенских «изголовьях» очень черными буквами выбиты имена похороненных здесь...
О Боже... Это же могила Мамы!..
...а вот – Папина могила...
А здесь лежит Миля...
– Господи... Боже мой, милые мои, родные... – рыдает Мика.
Дальше – черненькая могила Лаврика, алма-атинского дружка и подельничка...
Маленькое надгробие на могилке Петра Алексеевича – начальника казахской «уголовки»...
Рядом похоронен его дружок – энкавэдэшник, заслуженный мастер спорта Вишневецкий, начальник Микиной диверсионной школы...
А по другую сторону дорожки – полтора десятка могил первого выпуска этой страшноватенькой Школы горноальпийских диверсантов, расстрелянных над Мукачевским перевалом еще в воздухе... Интересно, кто же их все-таки «заложил» в сорок третьем?..
– Простите меня, пацаны... – шепчет сквозь слезы Мика Поляков, который должен был быть старшим этой группы.
А вот и могила Вась-Вась Шмакова – командира Микиного авиаполка в Заполярье...
Вот лежит Левушка Тауб – дорогой и верный друг последних германских лет...
Вдруг Мика остановился как вкопанный! Глазам своим не поверил: Катин Валерка!.. Как же это?.. Он же был года на три, на четыре моложе Мики!.. Может, ошибка? Да нет – «Полковник милиции, доктор юридических наук, профессор В. Катин»...
Снова комок в горле: «Как же я в суете не разыскал его раньше, черт бы меня побрал?!»
Сорвал у края серой кладбищенской дорожки какой-то черный цветок, положил на могилку Валерки, с трудом выпростал ноги из сыпучей и вязкой вулканической лавы, прошел еще несколько шагов и увидел впереди несметное количество совсем черных могил!
Без мраморных «изголовий», без дат рождения и смерти, без имен и фамилий.
Но по тому, как Мику неожиданно покинула жалость, как мгновенно высохли слезы отчаяния, горя и опустошенности, как непроизвольно сжались зубы, а в висках застучали знакомые звенящие молоточки, Мика понял, что перед ним простираются могилы людей, УБИТЫХ ИМ САМИМ – МИХАИЛОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ ПОЛЯКОВЫМ!..
Не было имен на этих очень черных могилах, но Мика твердо знал, что ЭТА часть кладбища начинается с могилы убитого им в детстве Тольки Ломакина, а заканчивается, вероятно, могилой Рифката Галиева, умерщвленного Микой недавно в Лас-Вегасе...
Мика сплюнул и без малейшего сожаления пошел по черной дорожке к выходу.
С моря задул сильный порывистый ветер. Чуть ли не над землей, цепляясь за пересохшие, тревожно шелестящие черные кроны скрипучих волосатых пальм, в сером грозовом небе мчались черные облака...
У самого выхода из серого кладбища Мика вдруг неожиданно увидел совсем свежую могилу. Почему не заметил ее раньше?.. Наверное, слишком был подавлен и растерян...
Влажная, черная, еще не осевшая и неустоявшаяся земля без единой, даже серой, травинки говорила о том, что эта могила возникла здесь совсем недавно...
Может быть, даже после того, как Мика уже был на кладбище. Подошел Мика к свежей могиле у самого выхода и ахнул!..
На черно-серой мраморной плиточке уж совсем черными буквами было глубоко выбито:
СТЕПАН СОКОЛОВ – БЫВШИЙ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ
БЕЗОПАСНОСТИ СССР
– Да когда же это, Степа?.. – застонал Мика. – Ведь я же только недавно тебе звонил... Разговаривал с тобой!..
Мика понимал, что это всего лишь сои, но, как ни старался, все никак не мог выпутаться из того кошмара!..
Он рвался из сна, но не было уже сил в стариковском теле, чтобы одним махом выдраться из жутких наваждений, как это случалось с ним раньше – когда он был молод и силен и когда его во сне одолевали страшные видения...
Вот когда Мике показалось, что он, обессиленный и измученный старик, просто так вот сейчас ляжет на Степину могилку, и чернота, покрывающая все и вся вокруг, опустится и на него, и наступит конец...
... Мика, теряя сознание, уже переставая понимать, что это всего лишь СОН, все-таки сделал последнюю попытку вернуться в явь...
И она ему удалась!
Мокрый, со слипшимися от пота волосами на затылке и висках, с трясущимся в дикой пляске сердцем, неподвижный Мика открыл глаза в своем белом домике па собственном Микином острове и сквозь незадернутую штору увидел синее небо, яркое солнце и красные цветы за окном...
Чтобы как-то привести себя в нормальное состояние и успокоиться, Мика уселся в мастерской разбирать наброски, привезенные из Лас-Вегаса.
Набросков было совсем немного, и Мика заметил, что они не так уж хороши как по рисунку, так и по тому оригинальному, присущему раньше только ему, ироническому отношению к изображаемому предмету или событию, которые до сих пор так украшали все Микины иллюстрации, карикатуры вплоть до всемирно известных альбомов «Иронической географии».
«Неужто все?.. – думал Мика, перебирая лас-вегасские наброски. – Неужели никогда больше не вернется та легкость, с которой в голову приходили веселые и остроумные решения, и рука сама, без натужности, вымученности и усилий переносила их на бумагу?..»
– Можно? – раздался голос Альфреда.
– Конечно, – сказал Мика и отложил наброски в сторону.
Вытянувшийся и раздавшийся в плечах Альфред вошел в мастерскую вместе с явно подросшей Пусси.
– Мне тоже можно? – спросила Пусси и поцеловала Мику в щеку.
– Тоже, и в первую очередь, – ласково улыбнулся ей Мика.
– День только начинается, а у тебя уже усталый вид, – заметил Альфред.
– Не выспался, – ответил Мика. – Всю ночь разная галиматья снилась...
– Мне тоже, – признался Альфред. – Какая-то черная буря ломает наши пальмы, затонувший черный катер, искалеченная взлетная полоса...
– Он даже плакал во сне! – сказала Пусси. – Мне пришлось его растолкать и потом полчаса успокаивать...
– Ты уже смотрел электронную почту в компьютере? – спросил Мика у Альфреда.
– Я смотрела, – сказала Пусси. – Там опять ничего не было.
Все трое помолчали, и Мика, глядя сквозь окно мастерской на тихое сине-лиловое море со взрывчиками солнечных бликов, задумчиво сказал:
– Что же там, в России, могло произойти? Почему их до сих пор не выпускают к нам? Ведь уже была стопроцентная договоренность...
– Позвони еще раз Степану, не стесняйся, – сказал Альфред.
– Да-да, конечно! – встрепенулся Мика. – Я обязательно должен позвонить Степану...
Он уже потянулся было за телефоном, как в дверь мастерской снова раздался стук.
– Войдите! – крикнул Мика.
Дверь отворилась, и вошел Гурам Жвания.
– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – сказал Гурам и вдруг...
... УВИДЕЛ Альфреда!!!
Растерянно он посмотрел на ставшего ВИДИМЫМ Альфреда, потом на Мику, поразился их сходству и, запинаясь, сказал с сильным грузинским акцентом, который появлялся у него всегда, когда Гурам начинал нервничать:
– Здравствуйте...
Обалдевшему Альфреду ничего не оставалось делать, как встать и подать руку Гураму.
– Альфред... – представился он и уже твердо добавил: – Альфред Михайлович Поляков.
Тут и спохватившийся Мика поспешил на помощь к Альфреду:
– Вот, Гурамчик... Сын мой приехал! Альфред...
– Когда?! – недоумевая спросил Гурам.
– М-м-м... Ночью!
– На чем же?
– Меня подбросили на своей яхте друзья из Ираклиона, – нахально соврал Альфред.
– А это – Гурамчик Жвания, глава нашей островной администрации! – поспешно представил Гурама Мика.
– Очень приятно, – сказал вежливый Гурам. – Я вот по какому поводу, Михаил Сергеевич. Нельзя ли мне часть людей отпустить на Крит, пока наши гости не приехали? У многих там остались кое-какие дела.
– Конечно-конечно! – тут же согласился Мика. Гурам поблагодарил и, уходя, внимательно посмотрел на Альфреда. Уже в дверях неуверенно проговорил:
– У меня такое впечатление, что я вас когда-то где-то видел, Альфред Михайлович. Всего вам доброго... – И закрыл за собой дверь.
Альфред выждал некоторую паузу, проследил через окно за уходящим Гурамом и завопил:
– Я стал ВИДИМЫМ!!! Вы это поняли или нет?! Я – ВИДИМ!.. То есть...
– То есть ты стал Первым Реальным Человеком, который спит с Хаусгайстерин и живет полнокровной половой жизнью с Существом нереальным, фантастическим и Потусторонним. И это Нереальное существо вполне довольно!!! – заключила Пусси и грустно усмехнулась: – А вот этот симпатяга Гурамчик меня так и не увидел. Жаль. Я вполне могла бы ему понравиться...
– А в глаз? – казалось бы, в шутку спросил Альфред. Но Мика увидел, что пошутила – Пусси, а Альфред, сукин сын, приревновал ее совершенно серьезно.
– Брэк! – скомандовал Мика.
– Ах, Мика!.. – томно проговорила Пусси с наигранной покорностью. – Я всегда знала, что, как только Альфред перестанет быть Домовым и превратится в настоящего РЕАЛЬНОГО русского мужика, я обязательно услышу что-либо подобное. Я об этом удивительном русском национальном явлении уже столько читала в нашей немецкой прессе...
– Ваша немецкая пресса – омерзительна и лжива, – сказал Альфред. Подумал и честно добавил: – Как, впрочем, и наша русская. Особенно сейчас...
«Упаковочно-перевозчицкая» фирма, найденная Пусси в телефонной книге, оказалась на высоте.
В ожидании, пока все вывезенное из мюнхенской квартиры будет переправлено в дом на Микином острове, в покидаемой квартире на Герхард-Гауптман-ринг пришлось сделать косметический ремонт. Два веселых югослава взяли за эту работу вдвое меньше немцев и сделали ее втрое лучше. Это раз.
Во-вторых, за квартиру пришлось перевести трехмесячную плату вперед – за неожиданность расторжения договора о найме.
А в-третьих, пока «упаковочные перевозчики» только им известными путями переправляли все Микино и Альфредово, а теперь и Пуссино имущество из Германии на островок в Эгейском море, всем троим пришлось на неделю переехать в самый центр Мюнхена – в отель «Кенигс-хоф», что привело Пусси в неописуемый восторг! В отеле она жила впервые...
Зато на Микин остров, или, как его здесь все называли, Микас-Айленд, прилетели, как говорится, на все готовое.
«Санфлауэр» выстроил на острове временное жилище для своих сотрудников, которое потом, по окончании основных работ, должно быть трансформировано в небольшой зрительный зал с проекционной установкой, сценой, кафе и салонами для отдыха.
Пока же в этом доме жили все сотрудники фирмы, что позволяло не тратить времени на переезды, перелеты и переплывы с Крита или из Афин. Работа шла непрерывно. Самодвижущаяся техника – траншеекопатели для прокладки водопровода, канализации, кабелей – электрических, телефонных, телевизионных, а также передвижные подъемные механизмы, чуть ли не игрушечные бетономешалки для заливки фундаментов, специальные электрокары для перевозки уже готовых блоков домов были неправдоподобно компактными, элегантными, яркими и невероятно производительными!
Уже была сделана взлетно-посадочная полоса, вертолетная площадка. Заканчивалось трудоемкое сооружение причала, а купленный Микой и Альфредом большой бело-оранжевый красавец катер на добрых пятьдесят человек пока покачивался на якорях в небольшой островной бухточке.
Все дома, включая и Микин, были одноэтажными и удивительно удобными и уютными. Строились они прямо в зарослях пальм и тех неведомых цветов, которые так часто снились Мике с детства...
Между домиками прокладывались симпатичные дорожки и неширокие подъездные пути. Все дома ставились совершенно автономно, не образовывая никаких улочек, однако находясь в невидимой со стороны, но непосредственной близости друг от друга. Мало ли... А вдруг кому-нибудь потребуется чья-то помощь?..
Греческо-грузинский Гурам Жвания вместе с набранным им же обслуживающим персоналом жил пока вместе с сотрудниками «Санфлауэра» и работал не покладая рук.
Английский, греческий и русский языки плавно перетекали один в другой, образовывая невиданно-причудливые словосочетания. В пылу трудов и веселья нередко английская фраза заканчивалась привычным русским матюжком, а греческая – английским «шит» или «ай фак ю!».
Грузинской и греческой руганью почти никто не пользовался из-за ее блеклой невыразительности, да и русско-английская-то звучала не так уж часто – слишком хорошо было на этом Микином острове!..
За месяц до окончания всех работ из Ираклионского порта притопало грузовое суденышко и приволокло на себе несколько очень больших, тщательно упакованных ящиков с надписью на каждом:
«КАРОЛИНА ЭЙРКРАФТ ИНК.»
109 Келдон-драйв
Норт-Каролина 27284
США
Вместе с ящиками прибыли три американца – два авиационных техника, один из которых был мексиканцем, второй – японцем, а третий – летчик-инструктор фирмы «Каролина Эйркрафт» – немолодой чистокровный полунемец-полушвед, родившийся на задворках Чикаго и одинаково плохо говорящий на всех трех языках, включая и английский.
Что очень сблизило его с Микой Поляковым, который общался с летчиком только по-немецки и даже иногда превосходил его в знании этого языка. Оба они разговаривали по-немецки настолько плохо и примитивно, что отлично понимали друг друга.
Суденышко вернулось в Ираклион, ящики перевезли в уже готовый ангарчик, и там в шесть рук три американца в течение суток собрали восхитительный шестиместный небольшой самолетик – «Бич-Бонанза А-36» выпуска 1994 года, налетавший всего 425 часов и имевший разрешительную «эксплуатационно-полетную лицензию» до первого июня 2001 года.
Ах, какой это был аэроплан!..
Спаренное управление для двух летчиков, совершеннейшая аэронавигационная система, автопилот, автоматическая система связи, кондиционеры, трехлопастный винт изменяемого шага, антиобледенительная система, два радара – один цветной, пневматика тормозов, гидроскопическая защита и уйма всяких современных авиационных примочек, в которых старому Мике Полякову еще предстояло разобраться...
«Каролина Эйркрафт», фирма, продавшая Мике этот самолет, за отдельную плату предлагала двухнедельное пребывание своих механиков и летчика-инструктора при новом владельце «Бич-Бонанзы А-36» для того, чтобы в ускоренном режиме обучить местного авиамеханика эксплуатации редкого сегодня самолета винтомоторной группы и летчика-инструктора для курса учебно-тренировочных полетов с владельцем самолета.
Гураму Жвания, руководителю администрации Микиного острова, было дано распоряжение срочно подыскать хорошего и опытного авиатехника, а Мика Поляков впервые за последние сорок семь лет сел за штурвал самолета!..
Для начала Мика сидел минут двадцать в кабине «бич-бонанзы» один. Пытался справиться с нахлынувшим на него волнением...
В голову лезли черт знает какой давности воспоминания. Вернее, осколки, обрывки, клочки воспоминаний о прошлой летной жизни, никак не укладывающиеся в нечто ностальгически целое и горделиво-щемящее.
«Почти полвека, наверное, слишком большой срок...» – думал Мика, пытаясь отодвинуть от себя странную тоску и растерянность.
А потом посидел один в кабине еще минут сорок – как это и раньше требовалось при переходе на обучение с одного типа машины на другой. Делалось это специально, чтобы летчик в одиночестве мог освоиться в узком пространстве своей будущей работы, всмотреться в расположение приборов, рукояток управления разными агрегатами, определить мягкость или жесткость управления штурвалом, педалями...
Так Мика и сделал, как делал это почти пятьдесят лет тому назад, когда «переходил» с «По-2» на «СБ», с «СБ» на «Пе-2», с «Пе-2» на «Ту-2». И только потом позвал к себе в кабину американского летчика-инструктора.
... Спустя пять дней нескончаемых «вывозных» – взлетов и посадок, болтанок на разных высотах, полетов в «зону», создания «экстремальных» ситуаций и попыток выхода из них – американский инструктор, полушвед-полунемец, сказал Мике на плохом немецком:
– Ты был высококлассный летчик! Это видно. Ты и сейчас еще летаешь так, что я бы тебе выдал пилотское свидетельство до конца твоей жизни. В Америке могли бы быть исключения, но в вашей «зафа-канной» Европе из-за того, что тебе больше семидесяти, ты его никогда не получишь!
Наверное, потому что американец говорил по-немецки примитивно и плохо, это прозвучало жестоким приговором. Не хватило у американского летчика-инструктора знания языка своей бабушки, чтобы облечь горькую пилюлю в сладковатую глазурь мягко выстроенной фразы.
– Плевал я на всех, – ответил ему Мика. – Пока полетаю и так, а потом ко мне приедет мой сын, и я обучу его всем премудростям нашего с тобой дела. Уж он-то получит пилотское свидетельство, это я тебе ручаюсь!
И Мика подумал об Альфреде, который вот-вот должен был уже потерять свою невидимость и перейти из таинственного мира «Потусторонности» в реальный, чисто человеческий мир...
Гурам Жвания нашел настоящего русского авиамеханика, который когда-то, лет пятнадцать назад, сбежал из туристической группы и остался на Крите. А спустя пять лет после побега женился на гречанке и даже сумел организовать маленькую мастерскую по изготовлению ключей от чего угодно. Так как сей промысел всегда находился под пристальным вниманием местной полиции, то Гурам и там навел справки насчет этого пожилого русского мужика. Аттестация была отменной, и беглый авиамеханик вместе с женой переехал на Микас-Айленд.
К концу второй недели он уже настолько разбирался в ранее неведомом для себя аэроплане, что американские механики – японец и мексиканец – только руками всплескивали от удивления!
По истечении двух недель дополнительного пребывания группы «Каролина Эйркрафт» на острове Альфред по компьютеру перевел на счет компании положенную сумму, а Мика выписал еше и подарочно-призовые чеки каждому из трех американцев. После чего они были отправлены катером в Ираклион, откуда и улетели в свою Северную Каролину.
В ожидании прибытия группы российских старых творцов с семьями вечерами Мика стал по памяти читать Альфреду курс «Теории полета». Очень ему помогала одна из тех полутора тысяч книжек, которые Мика когда-то перевез из России в Германию. Эту книгу Мика помнил со своего детства. Когда-то Сергей Аркадьевич Поляков купил ее для Мики на Литейном. Это была книга американского летчика Ассена Джорданова «Ваши крылья», изданная задолго до Второй мировой войны в Нью-Йорке, в «Фанк энд Уэйнджнэлс компани» и переведенная московским «Воениздатом» в 1937 году.
С УБИЙСТВАМИ было покончено. Все, что нужно было получить от этих «заказов», было получено. Все, чего нужно было достичь, достигнуто. Оставалось ждать тех, ради кого это совершалось...
– Лавочка ликвидирована! – сказал Мика и заставил Альфреда разрушить всю свою таинственную систему связи, базировавшуюся на тоскливых, беспомощных и безнадежных объявлениях службы знакомств во всех русскоязычных газетах Германии. – Начинается совершенно новый этап жизни!..
Так бодро закончил Мика, подумав про себя, что у него лично этот этап завершающий. Если не сказать – предсмертный.
* * *
Прошло еще три с половиной недели, и «Санфлауэр дель вебб компани», точно уложившись в контрактные сроки, отпраздновал окончание всех видов работ на Микином острове.Мика и сильно подросший, но пока еще не всегда видимый Альфред – в основном на компьютере теперь работала Пусси – оплатили оставшиеся счета «Санфлауэра» и, взаимно удовлетворенные, распрощались друг с другом.
«Санфлауэровцы» покинули Микин остров, не оставив на нем ни одного шурупчика, ни одного сломанного кустика, ни одной кучки неубранного строительного мусора!
Тридцать два домика – белые и прекрасные, нафаршированные самой современной бытовой техникой, с телефонной станцией спутниковой связи, электричеством и всем необходимым для спокойной и творческой жизни – стояли в густых зарослях Микиного острова и ждали своих хозяев. И над их крышами высоко-высоко в небе плыли кроны гигантских пальм...
А будущие хозяева этих домиков все не ехали и не ехали.
И в душу старого Мики, Полякова стало заползать беспокойство. Почему Россия тормозит выезд стариков, до судьбы которых ей все равно нет никакого дела?
Неужели все зря?..
Неужели девятнадцать оплаченных убийств... Нет – двадцать! Последнее – двадцатое – было совершено совсем недавно в Лас-Вегасе для пополнения островного фонда российских стариков...
Неужели те двадцать УБИЙСТВ, которые сократили Микину жизнь минимум на пять лет, были совершены зря?!
Хотя как можно говорить – «зря»? Те, кого убивал Мика Поляков, не имели никакого права на существование!!!
Во внутреннюю, в мысленную легализацию и оправдание последних двадцати убийств, совершенных Микой, в голову ему лезли изъезженные, замшелые журналистские штампы и сравнения, сотни раз читанные и всегда вызывавшие раздражение своей убогостью – «холерные вибрионы», «чумная бацилла», «саранча, сжирающая все на своем пути»... И дескать, истребление которых – дело «святое и правое!»
Сказал же он тогда в Москве у Думы своему Альфреду, что волки – это санитары леса. Тоже достаточно пошловатенько...
Но ведь не зря сказал! Наверное, чувствовал затылочными долями мозга, что необходимо как-то назвать то, что он делает. Как-то облагородить совершаемые им убийства, оправдать свои жуткие истребительские функции. Добро бы он за это денег не получал...
Так ведь получал же! И получал больше, чем любой другой киллер, который стреляет из винтовки с оптическим прицелом, или тупо взрывает самодельным устройством, или уж совсем простенько – убивает «Клиента» в подъезде его же дома из старого пистолета «ТТ» с глушителем. А «ТТ» с глушителем это же просто курам на смех! Все равно что «Запорожец» обуть в колеса от «ягуара»...
Нет, не зря Мика получал такие гонорары! После убийства, сделанного М. С. Поляковым, никогда не возникало уголовное дело. Никого не нужно было «покупать» – ни милицию, ни другие службы. И дактилоскопические лаборатории могли заниматься своими делами, а не бросаться на исследования и идентификацию Микиных отпечатков... Не было никаких отпечатков, господа! Никаких следов, стреляных гильз у брошенного оружия. Ни черта там не было.
А на кладбище так спокойненько.
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько,
Исключительная благодать.:
– Безвременно почил...
– Сгорел на посту...
– Все там будем...
Вскрытие показывало один из трех вариантов абсолютно естественных смертей, которые были удивительны лишь тем, что происходили они с нестарыми людьми отменного здоровья. Ну да чего в жизни не бывает?
Вот за что Мика получал гигантские гонорары. Не столько за смерть «Клиента», сколько за безопасность «Заказчиков», которые очень скоро и сами становились Микиными «Клиентами». Такой вот замкнутый круг.
И деньги-то он получал не для себя, а для спасения хотя бы маленькой, крохотной части старой русской интеллигенции! Пусть это будут всего лишь тридцать семей... Пусть – пятнадцать! Но это же, да простится Мике пышность словес, – ЦВЕТ НАЦИИ! Это ОНИ – ГОРДОСТЬ РОССИИ, а не какие-то там «РАО ЕС» или «Газпромы», не кремлевская шушера, а именно эти Российские Старики всю сознательную жизнь своим удивительным талантом с диким трудом удерживали Мир на своих плечах. Эти старенькие, худенькие, полуголодные Атланты...
О Господи, да где же они?!.
Неужто и вправду все было зря?
* * *
Этой же ночью Мике приснился странный сон.Будто бредет он по своему Микиному острову и видит, что остров совершенно пустынен...
Ни Альфреда, ни Пусси, ни Гурама с его служащими...
И чувствует Мика, что он совсем ОДИН на этом острове.
Да и вообще, тот ли это остров?!
Все, что было сверкающе-белым, ярким, желто-оранжево-зелено-красным и солнечным, теперь несет на себе пугающий черно-серый пепельный оттенок...
Над черными пальмами – низкие черно-серые тучи. Отчего Мике с трудом дышится, как всегда перед грозой или резкой сменой погоды.
Под ногами черно-серый песок, и Мика откуда-то знает, что это пепел вулканического происхождения...
Ах, эти «Аргонавты»! Жулики греческие... Как же они скрыли, что на этом острове не всегда дремлющий вулкан?!
Но почему все домики, построенные «Санфлауэром», тоже черные?
И цветы у этих домиков – тревожных серых тонов...
Черный кустарник, перепаханная кем-то, искалеченная взлетно-посадочная полоса...
Мика в панике поворачивается лицом к морю и видит лежащий на боку наполовину затонувший черный катер...
Как в детских снах, вязнут ноги, но не в желтом горячем прибрежном песке, а в холодной вулканической серой пыли, в черном крошеве неведомой ноздреватой породы!..
Мика с трудом выпрастывает ноги, задыхается, идет все дальше и дальше – в глубину своего черного острова, и вдруг...
...и вдруг Мика видит, что стоит у входа в простирающееся перед ним черное кладбище с аккуратными серыми дорожками среди черных могил....
На маленьких квадратных светло-черных кладбищенских «изголовьях» очень черными буквами выбиты имена похороненных здесь...
О Боже... Это же могила Мамы!..
...а вот – Папина могила...
А здесь лежит Миля...
– Господи... Боже мой, милые мои, родные... – рыдает Мика.
Дальше – черненькая могила Лаврика, алма-атинского дружка и подельничка...
Маленькое надгробие на могилке Петра Алексеевича – начальника казахской «уголовки»...
Рядом похоронен его дружок – энкавэдэшник, заслуженный мастер спорта Вишневецкий, начальник Микиной диверсионной школы...
А по другую сторону дорожки – полтора десятка могил первого выпуска этой страшноватенькой Школы горноальпийских диверсантов, расстрелянных над Мукачевским перевалом еще в воздухе... Интересно, кто же их все-таки «заложил» в сорок третьем?..
– Простите меня, пацаны... – шепчет сквозь слезы Мика Поляков, который должен был быть старшим этой группы.
А вот и могила Вась-Вась Шмакова – командира Микиного авиаполка в Заполярье...
Вот лежит Левушка Тауб – дорогой и верный друг последних германских лет...
Вдруг Мика остановился как вкопанный! Глазам своим не поверил: Катин Валерка!.. Как же это?.. Он же был года на три, на четыре моложе Мики!.. Может, ошибка? Да нет – «Полковник милиции, доктор юридических наук, профессор В. Катин»...
Снова комок в горле: «Как же я в суете не разыскал его раньше, черт бы меня побрал?!»
Сорвал у края серой кладбищенской дорожки какой-то черный цветок, положил на могилку Валерки, с трудом выпростал ноги из сыпучей и вязкой вулканической лавы, прошел еще несколько шагов и увидел впереди несметное количество совсем черных могил!
Без мраморных «изголовий», без дат рождения и смерти, без имен и фамилий.
Но по тому, как Мику неожиданно покинула жалость, как мгновенно высохли слезы отчаяния, горя и опустошенности, как непроизвольно сжались зубы, а в висках застучали знакомые звенящие молоточки, Мика понял, что перед ним простираются могилы людей, УБИТЫХ ИМ САМИМ – МИХАИЛОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ ПОЛЯКОВЫМ!..
Не было имен на этих очень черных могилах, но Мика твердо знал, что ЭТА часть кладбища начинается с могилы убитого им в детстве Тольки Ломакина, а заканчивается, вероятно, могилой Рифката Галиева, умерщвленного Микой недавно в Лас-Вегасе...
Мика сплюнул и без малейшего сожаления пошел по черной дорожке к выходу.
С моря задул сильный порывистый ветер. Чуть ли не над землей, цепляясь за пересохшие, тревожно шелестящие черные кроны скрипучих волосатых пальм, в сером грозовом небе мчались черные облака...
У самого выхода из серого кладбища Мика вдруг неожиданно увидел совсем свежую могилу. Почему не заметил ее раньше?.. Наверное, слишком был подавлен и растерян...
Влажная, черная, еще не осевшая и неустоявшаяся земля без единой, даже серой, травинки говорила о том, что эта могила возникла здесь совсем недавно...
Может быть, даже после того, как Мика уже был на кладбище. Подошел Мика к свежей могиле у самого выхода и ахнул!..
На черно-серой мраморной плиточке уж совсем черными буквами было глубоко выбито:
СТЕПАН СОКОЛОВ – БЫВШИЙ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ
БЕЗОПАСНОСТИ СССР
– Да когда же это, Степа?.. – застонал Мика. – Ведь я же только недавно тебе звонил... Разговаривал с тобой!..
Мика понимал, что это всего лишь сои, но, как ни старался, все никак не мог выпутаться из того кошмара!..
Он рвался из сна, но не было уже сил в стариковском теле, чтобы одним махом выдраться из жутких наваждений, как это случалось с ним раньше – когда он был молод и силен и когда его во сне одолевали страшные видения...
Вот когда Мике показалось, что он, обессиленный и измученный старик, просто так вот сейчас ляжет на Степину могилку, и чернота, покрывающая все и вся вокруг, опустится и на него, и наступит конец...
... Мика, теряя сознание, уже переставая понимать, что это всего лишь СОН, все-таки сделал последнюю попытку вернуться в явь...
И она ему удалась!
Мокрый, со слипшимися от пота волосами на затылке и висках, с трясущимся в дикой пляске сердцем, неподвижный Мика открыл глаза в своем белом домике па собственном Микином острове и сквозь незадернутую штору увидел синее небо, яркое солнце и красные цветы за окном...
* * *
Все утро Мика никак не мог избавиться от воспоминаний о черно-серых ночных видениях.Чтобы как-то привести себя в нормальное состояние и успокоиться, Мика уселся в мастерской разбирать наброски, привезенные из Лас-Вегаса.
Набросков было совсем немного, и Мика заметил, что они не так уж хороши как по рисунку, так и по тому оригинальному, присущему раньше только ему, ироническому отношению к изображаемому предмету или событию, которые до сих пор так украшали все Микины иллюстрации, карикатуры вплоть до всемирно известных альбомов «Иронической географии».
«Неужто все?.. – думал Мика, перебирая лас-вегасские наброски. – Неужели никогда больше не вернется та легкость, с которой в голову приходили веселые и остроумные решения, и рука сама, без натужности, вымученности и усилий переносила их на бумагу?..»
– Можно? – раздался голос Альфреда.
– Конечно, – сказал Мика и отложил наброски в сторону.
Вытянувшийся и раздавшийся в плечах Альфред вошел в мастерскую вместе с явно подросшей Пусси.
– Мне тоже можно? – спросила Пусси и поцеловала Мику в щеку.
– Тоже, и в первую очередь, – ласково улыбнулся ей Мика.
– День только начинается, а у тебя уже усталый вид, – заметил Альфред.
– Не выспался, – ответил Мика. – Всю ночь разная галиматья снилась...
– Мне тоже, – признался Альфред. – Какая-то черная буря ломает наши пальмы, затонувший черный катер, искалеченная взлетная полоса...
– Он даже плакал во сне! – сказала Пусси. – Мне пришлось его растолкать и потом полчаса успокаивать...
– Ты уже смотрел электронную почту в компьютере? – спросил Мика у Альфреда.
– Я смотрела, – сказала Пусси. – Там опять ничего не было.
Все трое помолчали, и Мика, глядя сквозь окно мастерской на тихое сине-лиловое море со взрывчиками солнечных бликов, задумчиво сказал:
– Что же там, в России, могло произойти? Почему их до сих пор не выпускают к нам? Ведь уже была стопроцентная договоренность...
– Позвони еще раз Степану, не стесняйся, – сказал Альфред.
– Да-да, конечно! – встрепенулся Мика. – Я обязательно должен позвонить Степану...
Он уже потянулся было за телефоном, как в дверь мастерской снова раздался стук.
– Войдите! – крикнул Мика.
Дверь отворилась, и вошел Гурам Жвания.
– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – сказал Гурам и вдруг...
... УВИДЕЛ Альфреда!!!
Растерянно он посмотрел на ставшего ВИДИМЫМ Альфреда, потом на Мику, поразился их сходству и, запинаясь, сказал с сильным грузинским акцентом, который появлялся у него всегда, когда Гурам начинал нервничать:
– Здравствуйте...
Обалдевшему Альфреду ничего не оставалось делать, как встать и подать руку Гураму.
– Альфред... – представился он и уже твердо добавил: – Альфред Михайлович Поляков.
Тут и спохватившийся Мика поспешил на помощь к Альфреду:
– Вот, Гурамчик... Сын мой приехал! Альфред...
– Когда?! – недоумевая спросил Гурам.
– М-м-м... Ночью!
– На чем же?
– Меня подбросили на своей яхте друзья из Ираклиона, – нахально соврал Альфред.
– А это – Гурамчик Жвания, глава нашей островной администрации! – поспешно представил Гурама Мика.
– Очень приятно, – сказал вежливый Гурам. – Я вот по какому поводу, Михаил Сергеевич. Нельзя ли мне часть людей отпустить на Крит, пока наши гости не приехали? У многих там остались кое-какие дела.
– Конечно-конечно! – тут же согласился Мика. Гурам поблагодарил и, уходя, внимательно посмотрел на Альфреда. Уже в дверях неуверенно проговорил:
– У меня такое впечатление, что я вас когда-то где-то видел, Альфред Михайлович. Всего вам доброго... – И закрыл за собой дверь.
Альфред выждал некоторую паузу, проследил через окно за уходящим Гурамом и завопил:
– Я стал ВИДИМЫМ!!! Вы это поняли или нет?! Я – ВИДИМ!.. То есть...
– То есть ты стал Первым Реальным Человеком, который спит с Хаусгайстерин и живет полнокровной половой жизнью с Существом нереальным, фантастическим и Потусторонним. И это Нереальное существо вполне довольно!!! – заключила Пусси и грустно усмехнулась: – А вот этот симпатяга Гурамчик меня так и не увидел. Жаль. Я вполне могла бы ему понравиться...
– А в глаз? – казалось бы, в шутку спросил Альфред. Но Мика увидел, что пошутила – Пусси, а Альфред, сукин сын, приревновал ее совершенно серьезно.
– Брэк! – скомандовал Мика.
– Ах, Мика!.. – томно проговорила Пусси с наигранной покорностью. – Я всегда знала, что, как только Альфред перестанет быть Домовым и превратится в настоящего РЕАЛЬНОГО русского мужика, я обязательно услышу что-либо подобное. Я об этом удивительном русском национальном явлении уже столько читала в нашей немецкой прессе...
– Ваша немецкая пресса – омерзительна и лжива, – сказал Альфред. Подумал и честно добавил: – Как, впрочем, и наша русская. Особенно сейчас...