Страница:
– Ладно тебе, ниспровергатель хренов, – сказал Мика. – Чего уж так – всех под одну гребенку?..
– Я ведь его и такого паршивца люблю, Микочка! – так же томно произнесла Пусси и повисла на шее у Альфреда.
– Надеюсь... – уже размягченно проговорил Альфред.
– А то, что ты обещал дать мне в глаз...
– Он же шутил, Пусси! – быстро сказал Мика. – Просто неудачная шутка. Я бы даже сказал – излишне хамоватый юмор.
– Я оценила всю меру юмора этого обещания и теперь буду постоянно начеку... – промурлыкала Пусси и потянула Альфреда к выходу. – Пойдем, котик. Я очень хочу посмотреть со стороны, как ты будешь «знакомиться» с обслуживающим персоналом и бесстыдно врать, что тебя ночью привезли сюда на яхте.
– Подожди, – сказал Альфред и спросил у Мики: – А мы разве сегодня не будем летать? А то я все время проскакиваю момент «выравнивания» и из-за этого не могу уловить оптимальное количество Оборотов двигателя при посадке...
– Почитай Ассена Джорданова, Альфредик. Там есть несколько очень толковых советов по поводу этой ситуации.
– Мика, побойся Бога! Книга написана шестьдесят два года тому назад!
– Законы аэродинамики вечны во все времена, Альфред. Не ленись, почитай. А полетаем завтра. Сегодня я себя неважно чувствую...
... Во время всего утреннего разговора с Гурамом, с Альфредом и Пусси Мику не покидало тревожное состояние, порожденное усталостью, ночными кошмарами, ожиданием прилета тридцати семей русских интеллигентнейших стариков, ради которых Мика перешагнул через барьер КРАЙНЕГО СЛУЧАЯ, который сам возвел для себя много лет назад, когда понял, какое чудовищное оружие оказалось в его полном распоряжении!
А тут еще этот дурацкий, пугающий сон с черными могилами...
Поэтому, как только Мика остался один в мастерской, он тут же взял в руки сотовый телефон спутниковой связи и набрал петербургский номер Степана. Словно хотел убедиться, что сон есть сон, а явь – это ЯВЬ.
На третьем гудке щелкнуло соединение, и сквозь потрескивания и эфирные разряды голос Степана произнес:
– Слушаю.
– Степушка! – обрадовался Мика. – Степка, сукин ты кот, как же я рад тебя слышать!..
– Мишаня! Дружочек ты мой... Небось задницу греешь на своем островке? А у нас тут холода собачьи, деревья уже голые... Старики-то твои приехали?
– Нет еще, Степаша... Что там может быть? Не знаешь?..
– Да ни хрена! Все договорено вроде бы... Наверное, где-то подзастряло, как всегда, в нашем постоянном предвыборном борделе...
– Почему тебя так плохо слышно, Степа?
– Так ты в машине меня поймал! Отсюда и слышимость херовая – броня как-никак!.. Вот едем с шефом по приморскому шоссе тремя тачками. Сейчас как раз Солнечное проезжаем... Помнишь, у меня тут дача была от фирмы?
Только Мика хотел было ответить Степану: «Конечно же, помню!..», как вдруг услышал в трубке ровную и длинную автоматную очередь, а потом три оглушительных взрыва, скрежет металла...
– Степа-а-а-а!!! – в ужасе закричал Мика Поляков с очень маленького островка в теплом Эгейском море.
А в ответ услышал с шоссе, вьющегося вдоль берега холодного Финского залива, страшный, надрывный кашель Степана, пытающегося перекричать автоматные очереди:
– Мишенька... Убили меня, Мишаня... Убили!..
Еще две секунды захлебывающегося кашля погибающего Степана, треск взрыва, и...
...будто не было вот только что разговора с Живым Человеком, со старым запьянцовским приятелем тех самых щенячьих лет, когда один после университета служил комсомолу, а второй после армии ходил в студентах...
– А-а-а-а!! – страшно закричал Мика Поляков и что было силы шарахнул онемевшую телефонную трубку об стену.
Брызнули осколки пластмассы в разные стороны...
– Ой... ой... ой... – тихо простонал Мика, обхватил седую голову еще сильными, жилистыми руками и лег на пол лицом вниз...
Может, от лука со стрелами... Или от какого-нибудь паршивенького пистолетика...
А когда по нему лупят бронебойными из «мухи» или даже из обычного подствольного гранатомета – нет в этом «мерседесе» никакого спасения. Выброшенные на ветер деньги...
При таком серьезном, можно сказать, правительственном «заказе» никто никогда в живых не остается!..
– Повтори мне, пожалуйста, еще раз наш зарегистрированный воздушный позывной. Как ты вчера говорил?..
– Микас-Айленд-приват. Может быть, мне полететь с тобой?
– Нет. Не нужно. Я попрошу, чтобы «бонанзу» перегнали сюда – тебе останется только оплатить перегон и отправить пилота обратно на Крит. Ты знаешь, из каких денег... Пару дней проболтаюсь в Ираклионе, попытаюсь привести в порядок все банковские дела, а потом смотаюсь на недельку куда-нибудь отдохнуть. Мне нужно немножечко побыть одному. Ты хорошо запомнил коды наших кредитных карточек?
– Да. Они у меня есть в компьютере, в зашифрованном состоянии. Ты взял с собой телефон?
– Да. Ту самую «нокию». Звони мне. И поцелуй Пусси.
– Хорошо, Мика. И ты мне звони.
– Ты помнишь, где лежит твой паспорт?
– Помню... – Альфред вдруг почувствовал, что еще минута-другая, и он разрыдается.
– Теперь он тебе может понадобиться, – усмехнулся Мика.
– Я это знаю, – тихо ответил Альфред.
Мика легко влез в кабину «бич-бонанзы», пристегнулся ремнями и, прежде чем закрыть за собой дверь, подозвал Альфреда поближе к себе.
Альфред подошел вплотную к фюзеляжу. Мика высунулся из кабины, нагнулся, как маленького погладил его по голове и сказал:
– Если кто-нибудь при тебе будет утверждать, что БИОЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЧЕЛОВЕКА НЕОГРАНИЧЕННЫ – не верь...
Захлопнул дверь кабины и запустил двигатель. Дал ему слегка разработаться, по старой летной привычке пошевелил элеронами, рулями глубины и высоты, чтобы убедиться, что с них сняты струбцины, увеличил обороты двигателя, снял «бонанзу» с тормозов и покатил в начало полосы.
Там Мика развернул машину против ветра, немного постоял, все усиливая и ускоряя обороты двигателя, а потом снял самолет с тормозов и «Бич-Бонанза А-36» пошел на взлет.
Вот тут-то Альфреду и показалось, что он видит Мику в последний раз...
... А Мика оторвал машину от полосы, четко прошел так называемое выдерживание – разгон самолета до максимальной взлетной скорости метрах в двух-трех над землей, затем – вопреки всем наставлениям и инструкциям – по-пижонски убрал шасси и только потом плавно потянул штурвал на себя, стремительно уходя в высоту синего-синего неба...
Уже в зоне видимости Мика снова запросил подтверждение разрешения посадки. Диспетчер поблагодарил его за аккуратность и сообщил номер рулежной дорожки к стоянке прилетающих «приватов» – частников.
Мика зашел на полосу и, как раньше говорили в авиации, не посадил машину, а просто-таки «притер» «бич-бонанзу» к бетону!
Да так, что кадры такой посадки можно было бы демонстрировать в любой авиационной школе мира как образец высочайшего профессионализма!
О чем ему и сказали встречавшие самолет дежурные техники на летном поле, а потом и диспетчер, которому Мика сдавал самолетные документы и просил его обеспечить перегон «бич-бонанзы» на свой Микас-Айленд.
Мика поблагодарил его, заметив, что и технари на летном поле, и диспетчер смотрели на него с нескрываемым удивлением – в таком возрасте богатые люди, конечно, имеют собственные самолеты, но сами за штурвалом уже давно не летают. Да еще так квалифицированно!..
– Простите, сэр, я, может быть, покажусь вам неделикатным, но я хотел бы спросить – сколько же вам лет? – смущаясь, проговорил пожилой диспетчер, явно бывший пилотяга.
– Да вот на днях семьдесят три, – грустно улыбнулся Мика.
Диспетчер заглянул в американские документы «Бич-Бонанзы А-36», выписанные на Микино имя, и, жалея самого себя, уже давным-давно отлученного от штурвала, сказал с горькой завистью:
– Великая страна!.. Все там у вас в Америке можно... У нас в Европе вы бы никогда не получили пилотского свидетельства!
– Да, – кивнул головой Мика. – Мне уже об этом как-то говорили. Но у меня этого свидетельства и нету.
– То есть как?! – поразился диспетчер.
– А оно мне ни к чему. Мне просто не придется больше летать, – сказал Мика, перекинул дорожную сумку и куртку через плечо и ушел...
Мика с трудом разыскал греческое отделение «Дойче-банка» и перевел все деньги со своего счета на имя гражданина России, постоянно проживающего в Греции на Микас-Айленде, Альфреда (Михайловича) Полякова, являющегося его сыном и прямым наследником. А также на все ранее принадлежавшее ему, Полякову Михаилу, имущество – как движимое, так и недвижимое. То есть владение островом Микас-Айленд.
Оформив новый счет в «Дойче-банке» уже на имя Альфреда, Мика тут же, в присутствии срочно вызванных адвоката, нотариуса и банковской администрации, вытащил из сумки телефон-компьютер «Нокия», мгновенно связался по своему субсекретному коду (Степушка, пусть земля тебе будет пухом!..) с «Чейз-Манхэттен-банком» в Нью-Йорке и дал распоряжение перевести оставшиеся восемь с половиной миллионов долларов еще на один счет в «Дойче-банке» – на счет Островного фонда Микас-Айленда, где распорядителем кредитов назначается тот же мистер Альфред М. Поляков.
После совершения же всех этих операций и получения подтверждения от «Дойче-банка» о поступлении денег из «Чейза» тайный нью-йоркский счет закрыть, а код – аннулировать.
Несмотря на очень простецкий вид старика с дорожной сумкой и древней замшевой курткой, небрежно брошенной в кресло, филиал «Дойче-банка» понял, что имеет дело с Очень Солидным. Клиентом! Поэтому прямо в кабинете управляющего Мике был предложен завтрак, кофе и прохладительные напитки.
От завтрака Мика отказался, а кофе выпил с удовольствием. К этому времени пришло подтверждение из «Чейза», что все деньги переведены в ираклионский филиал «Дойче-банка» на имя мистера Альфреда М. Полякова, а также на конто Островного фонда.
Счет в «Чейз-Манхэттен-банке» закрыт, код – аннулирован, а руководство «Чейза» благодарит неизвестного владельца бывшего кода за доверие и желает ему удачи в бизнесе и здоровья.
«Дойче-банк» подтвердил все это, а адвокат и нотариус попутно, по просьбе Мики, оформили и еще одно его завещание – на получение Островным фондом Микас-Айленда всех его гонораров за возможные издания и переиздания работ художника Михаила С. Полякова.
Себе же Мика оставил всего лишь так называемую сервис-карту, по которой он в любой стране мира мог из уличного автомата получить какие-нибудь небольшие деньги, когда они ему понадобятся. Например, в Америке эти уличные денежные автоматы – там их почему-то называют машинами – больше трехсот долларов не выдают...
На площади с тревожным названием Элефсериас, рядом со знаменитым на весь Крит Археологическим музеем, Мика обнаружил кольцо междугородных автобусов.
Проглядел перечень расписания движения и остановок на всех возможных языках, а потом обнаружил все это же и на русском. И стал выбирать себе городишко по названию...
И нашел в перечне остановок городок с мягким, по звучанию совершенно женским именем Агия Пелагия и убедил себя в том, что в этой нежной Агии Пелагии наверняка будет мило, тихо и немноголюдно. Тем более что туристический сезон закончился чуть ли не месяц тому назад...
А посему, когда к будке, оклеенной всевозможными объявлениями на всех языках, подкатил дребезжащий, старый, серый от пыли автобус, где среди остановок значилась и Агия Пелагия, Мика не раздумывая купил билет и забрался на заднее сиденье этого автобуса.
Стены двухэтажной «Амазоны» снаружи и изнутри одинаковые – под старый обтесанный камень.
Небольшой прохладный бассейн, а вокруг темно-красные дикорастущие цветы. Огромные бутоны... Конец ноября – ни один лепесток не осыпался.
В доме мраморные лестницы.
В комнатах полы из настоящей метлахской плитки. Не жарко, уютно...
Широченная постель! Никаких кроватных ножек. На каменном постаменте толстый твердый матрас. Не то саркофаг на низком пьедестале, не то этакая невысокая русская печь, беленная по низу известкой.
У выхода из комнаты – закуток с кухонькой.
Двухконфорочная газовая плита с баллоном, маленький холодильничек. Столик, пластмассовый стульчик, кружки, тарелки, ножи, вилки – все, что должно быть в малюсенькой кухне...
Ни телефона, ни телевизора.
Зато – недорого. И всего две минуты до опустевшего пляжа. Не сезон.
Даже англичане, уж на что стойкие ребята – всех обычно переживают, а и те уже уехали.
Хозяева «Амазоны» живут напротив, через дорогу. В другом доме. Там у них магазинчик сувениров, лавочка с консервами, чипсами, минеральной водой. Торгуют две молоденькие некрасивые дочери. Они же и горничные. Одна из них, как и хозяйка, неплохо говорит по-немецки.
Вместе с консервами продаются немецкие газеты, английские газеты, открытки и «Московский комсомолец»!..
Хозяин от скуки пытается говорить с Микой по-немецки:
– Вы не немец. Жена говорит – акцент...
– Я из Петербурга.
Полное непонимание.
– Я – русский.
– А!.. Русише мафия!..
С каждым днем все сговорчивее продавцы сувениров, все меньше и меньше народа в Агия Пелагии. Две-три семьи небогатых молодых немцев с маленькими детьми.
Все вокруг умирало – магазины, отельчики, невероятное количество туристических бюро и пунктов обмена валют, закрывались «Рент а кар» – сдача автомобилей внаем...
Пустели и закрывались рестораны, вытянувшиеся вдоль всего пляжа, идущего по подкове тихой, теплой и очень сонной бухты...
Разбирались тенты над умирающими кафе.
Уезжали даже те, кто, казалось, живет здесь всегда...
Каждый вечер из-за холмистого мыса – луна. Театрально громадная, оранжевая.
Настал день, когда перестали привозить «Московский комсомолец». Потом исчезла «Файнэншл таймс», потом – «Зюддойче цайтунг».
Потом позвонил Альфред с Микас-Айленда.
Сказал, что «бонанза» уже на острове, а старики еще не приехали. Кому бы он ни звонил в Россию – никто ничего не знает.
Мика попробовал ответить Альфреду как можно мягче:
– Сынок... Я же просил тебя не звонить. Только в том случае, если приедут те, ради которых мы все это и затевали. Или если произойдет что-то из ряда вон выходящее.
– Мика, Пусси забеременела.
Мика растерянно промолчал.
– Ты меня слышишь, Мика?
– Слышу.
– Пусси забеременела и стала ВИДИМОЙ! И так сразу всем понравилась, Мика!..
– Она стала женщиной, Альфред. Береги ее. Постарайся сделать то, чего мне в жизни так и не удалось: мужик должен оставаться хранителем очага, даже если он перестает быть Домовым. Или никогда им не был. Поцелуй ее. И не звони мне больше, пока...
– «Пока» – что, Мика?! – истерически закричал Альфред.
– Пока на остров не приплывут наши старики.
– А если они никогда не приплывут?! – снова прокричал Альфред, и Мика услышал в его голосе слезы.
– Прости меня, сынок, – Сказал Мика. – Я очень устал...
И отключил свою «нокию» с опустевшим компьютером.
... Днями бесцельно шатался по Агия Пелагии, и из-под недостроенных отельчиков, будущих контор и торговых домиков на него с пугливой надеждой посматривали грязные, худющие, бесхозные кошки и собаки, объединенные одним общим горем – брошенностыо.
Вместе они бегали в поисках хоть чего-нибудь съестного, не ссорились, спаянные единой мечтой о весне и лете, когда, может быть, вернутся их боги-хозяева и они будут впущены во временные жилища своих богов, будут обласканы и накормлены, и им наконец будет кому предъявить свою беззаветную преданность...
Вечерами Мика ходил мимо запертых таверн, гулял по остывшему пляжу, по ровно вогнутому в Агия Пелагию берегу бухты...
Иногда останавливался, подолгу смотрел в теплый заливчик.
Еще совсем недавно залив кипел водяными мотоциклами, лодчонками, прогулочными катерками, а в прибрежной воде плескались дети из разных стран, говорящие на разных языках, но все с одинаковыми оранжевыми надувными нарукавничками, которые держали их на плаву в теплой воде.
А теперь залив – пустыня. Одинокий рыбацкий ботик – метрах в ста от берега.
До середины ноября улицы Агия Пелагии заполняли стада мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками. Где вы, мальчики? Где вы, девочки?..
Тишина. Будто все скончалось в этом мире. Кроме цветов...
Наверное, наступит конец декабря – умрут и цветы.
Попробовал было Мика пойти в горы, чтобы посмотреть на Агия Пелагию с высоты. На залив, на оконечность мыса, попытаться в еще живой зелени найти крышу своей «Амазоны»...
А вот поднялся совсем немного, и сердце расступалось до панического ужаса! Почти до потери сознания – от страха смерти...
О которой только и думал. Которую ждал еженощно.
Ах, странно и тоскливо кончается жизнь!..
Сколько было женщин?! Не сосчитать, не вспомнить!..
А любил всегда ОДНУ.
Ей и принес больше горя, чем кому бы то ни было...
Когда-то в молодости в нелюбви родился сын. Кровь от крови, плоть от плоти – Серега маленький. Вырос – чужой человек...
А нарисованный, придуманный, сочиненный, с нелепым дурацким именем Альфред оживает и становится самым родным, самым близким существом на всем белом свете!
Сколько было друзей-приятелей? Сколько прекрасных, талантливых людей вокруг!..
А по-настоящему всю жизнь дружил с кагэбэшником! Со Степашкой покойным.
И никогда не стеснялся этой дружбы, даже в самые жгучие времена, когда на кухнях вспыхивали революции, когда каждый третий, а может быть, и второй, «стучал» в Степкину контору, по секрету рассказывая коллегам, как «они» ему предложили сотрудничество и как «он» возмутился и героически отказался это делать!..
Но вот Мике почему-то никто подобного никогда не предлагал. Хотя, зная о его дружбе со Степаном, многие были просто уверены в том, что Мика – «засланец». А то откуда бы это – выставка там, выставка – сям, поездка – туда, поездка – сюда?! Кто-то же ворожит М. С. Полякову!..
Да, талантливый! Да, очень талантливый!.. Но разве этого достаточно В НАШЕ ВРЕМЯ?! Не иначе как тут приложила свою страшноватенькую лапку «Контора Глубокого Бурения»!
Сначала было обидно. Потом – смешно. Позже – стало наплевать.
Спи спокойно, Степик. Авось скоро и встретимся...
Неужто все эти безымянные черные могилы из того последнего, кошмарного сна на острове – тоже зря?.. Говорят – «вот жизнь прошла впустую...». Оказывается, и смерть – тоже может быть «впустую».
Неужели все это с островом, со спасением великих русских стариков оказалось бессмысленной затеей?! Может быть, действительно интеллигенцию невозможно спасти, если она сама не воспрянет твердостью духа?..
Дождаться бы зябкого ветра с моря, холодов, зримых признаков смерти природы и УМЕРЕТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ...
Все. Ушло желание жить. Хорошо бы умереть к концу декабря. Или к январю...
Но зачем-то привычно делал утреннюю зарядку.
Хозяйка «Амазоны» увидела, рассмеялась:
– Хочешь прожить дольше?
– Нет.
И не лгал – действительно хотел умереть. Но не в унизительной панике сердечного спазма, а как-нибудь иначе. Спокойнее. Хорошо бы – во сне.
– Если со мной что-нибудь произойдет, – сказал он хозяйке «Амазоны», – позвоните по этому телефону герру Альфреду Полякову. Он будет знать все, что нужно делать.
И передал испуганной гречанке клочок бумажки с номером телефона Альфреда.
Его здесь уже все знали – русский старик, который говорит по-немецки.
... В середине января, когда увидел в уже пустом, без воды, бассейне «Амазоны» осыпавшиеся красные лепестки больших цветов, сам позвонил на Микас-Айленд.
– Что слышно?
– Пока ничего, – тихо сказал Альфред в трубку. – Я звонил некоторым нашим приглашенным – и в Москву, и в Петербург, и в Новосибирск... Сидят на чемоданах, ничего не знают. А когда сами спрашивают у своих властей, то те отвечают, что тоже ничего не знают. И так далее...
– Как Пусси?
– Круглеет.
– То ли еще будет! – усмехнулся Мика.
И подумал: если Пусси родит, то он имеет право считать себя дедом? Нет, наверное... С точки зрения юридической – вряд ли.
– Может быть, ты вернешься? – спросил Альфред. – Нам тебя очень не хватает...
– Мне вас тоже.
– Я ведь знаю, где ты... Хочешь, я приду за тобой на катере? Я смогу быть у тебя через три часа. Я уже все рассчитал.
– Нет. Не нужно. Я очень устал. Я ничего не хочу.
– А если ты заболеешь? Если с тобой что-нибудь, не дай Бог, случится?!
– Тебе позвонят.
Ждал смерти как избавления. Избавления от страхов болезней и старческой немощи, от воспоминаний о прошлом...
А к марту, когда совсем измучился в ожидании завершения своей долгой и путаной жизни, на пятнадцать лет переживший средний возраст сегодняшнего российского мужика, когда у всех близких, кто когда-то шел рядом с ним от его детства, уже попросил прощения и, как ему пригрезилось, был прощен, вдруг заметил...
...крепенькие, тугие бутоны будущих больших красных греческих цветов...
...вдруг ощутил, что воздух вокруг него стал теплее...
...увидел свежую зелень листвы...
...а в бухточке уже не одинокий рыбачий ботик, а несколько!
И у причала уже пахло свежей краской – это по весне приводили прогулочные катера в веселый и зазывный вид...
Поплыли над Агия Пелагией запахи оживающих цветов и растений...
Уже промелькнули мимо него пара мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками...
И в старого Мику Полякова вместе с этой неожиданной греческой весной – он это почувствовал явственно и безошибочно – снова стала вливаться жизнь!
И ожидание смерти уступило обрушившемуся безумному ЖЕЛАНИЮ ЖИТЬ!!!
Ах, как похорошели некрасивые девочки – дочери хозяев «Амазоны»! А хозяин сам принес Мике в комнату свежий номер газеты «Московский комсомолец». И отказался брать за нее деньги. Только рассмеялся...
Целый теплый мартовский день Мика был в смятении – он понял, что хочет дождаться здесь нового курортного сезона – заказать вон в том ресторанчике (оказывается, он уже открыт со вчерашнего дня!) жаренную на гриле меч-рыбу, увидеть молодых и красивых женщин, услышать разноязычный говор детей со всего света...
...а может быть, даже пригласить их всех на свой остров, на Микас-Айленд!..
Дети... Какая превосходная идея! Если не приедут старики, которых он так хотел спасти, – так пусть это ляжет бесчестьем на совесть его безжалостной страны...
Мика все равно не сможет ее возненавидеть даже за это! Слишком большой пласт его жизни лежит в той неприветливой земле. Он туда просто больше никогда не вернется.
А остров... Ну что ж остров?.. Из Микас-Айленда можно будет сочинить что-то типа маленького «Диснейленда» для ребятишек из бедных русских семей. И не только русских...
А в отличие от всех «Диснейлендов» в мире на Микас-Айленде для них все будет бесплатным!
Ибо никто так не нуждается в защите, как старики и дети...
С этими мыслями, ощущениями и ожиданиями он и заснул в своей комнате с белыми известковыми стенами, на жестком и толстом матрасе, лежащем на каменном пьедестале.
И снились Мике Полякову дикие молодые сны, в которых он был силен и прекрасен...
А утром он так и не проснулся.
И все окружающее его Эгейское море.
Насколько видит человеческий глаз.
Насколько может ему помочь сильный морской бинокль.
... Был конец апреля. Было тепло и очень солнечно.
На слегка наклонной, большой, белой, с розоватыми прожилками мраморной плите, прогретой солнцем, были высечены всего четыре золотые буквы:
МИКА
И высечены они были на мраморе Микиным же почерком – так же, как он всегда подписывал свои рисунки.
Стоял у этой плиты высокий, по пояс обнаженный, мускулистый и бронзовый от загара Альфред, бережно придерживал очень красивую Пусси, которой удивительно шел широкий белый с золотыми прошивками греческий балахон – почти до пят, слегка скрывающий ее уже достаточно заметную беременность.
А когда из-за горизонта, со стороны Крита, в блистающем солнечными бликами изумрудно-голубом море показался их большой белый катер и Пусси глазами, полными слез, посмотрела на Альфреда – так невероятно похожего на молодого Мику Полякова! – Альфред прижал ее к себе, поцеловал во влажные глаза и сказал, обращаясь к четырем золотым буквам, высеченным на большой белой мраморной плите:
– Мика... Микочка! Вон на том нашем катере сюда, на твой остров, плывут те самые русские старики, которых ты так хотел сберечь... Мы с Пусси пойдем встретим их, а когда они отдохнут после стольких ожиданий и такой дальней дороги – мы придем к тебе все вместе. Хорошо?..
Мюнхен, 1999 – 2000
– Я ведь его и такого паршивца люблю, Микочка! – так же томно произнесла Пусси и повисла на шее у Альфреда.
– Надеюсь... – уже размягченно проговорил Альфред.
– А то, что ты обещал дать мне в глаз...
– Он же шутил, Пусси! – быстро сказал Мика. – Просто неудачная шутка. Я бы даже сказал – излишне хамоватый юмор.
– Я оценила всю меру юмора этого обещания и теперь буду постоянно начеку... – промурлыкала Пусси и потянула Альфреда к выходу. – Пойдем, котик. Я очень хочу посмотреть со стороны, как ты будешь «знакомиться» с обслуживающим персоналом и бесстыдно врать, что тебя ночью привезли сюда на яхте.
– Подожди, – сказал Альфред и спросил у Мики: – А мы разве сегодня не будем летать? А то я все время проскакиваю момент «выравнивания» и из-за этого не могу уловить оптимальное количество Оборотов двигателя при посадке...
– Почитай Ассена Джорданова, Альфредик. Там есть несколько очень толковых советов по поводу этой ситуации.
– Мика, побойся Бога! Книга написана шестьдесят два года тому назад!
– Законы аэродинамики вечны во все времена, Альфред. Не ленись, почитай. А полетаем завтра. Сегодня я себя неважно чувствую...
... Во время всего утреннего разговора с Гурамом, с Альфредом и Пусси Мику не покидало тревожное состояние, порожденное усталостью, ночными кошмарами, ожиданием прилета тридцати семей русских интеллигентнейших стариков, ради которых Мика перешагнул через барьер КРАЙНЕГО СЛУЧАЯ, который сам возвел для себя много лет назад, когда понял, какое чудовищное оружие оказалось в его полном распоряжении!
А тут еще этот дурацкий, пугающий сон с черными могилами...
Поэтому, как только Мика остался один в мастерской, он тут же взял в руки сотовый телефон спутниковой связи и набрал петербургский номер Степана. Словно хотел убедиться, что сон есть сон, а явь – это ЯВЬ.
На третьем гудке щелкнуло соединение, и сквозь потрескивания и эфирные разряды голос Степана произнес:
– Слушаю.
– Степушка! – обрадовался Мика. – Степка, сукин ты кот, как же я рад тебя слышать!..
– Мишаня! Дружочек ты мой... Небось задницу греешь на своем островке? А у нас тут холода собачьи, деревья уже голые... Старики-то твои приехали?
– Нет еще, Степаша... Что там может быть? Не знаешь?..
– Да ни хрена! Все договорено вроде бы... Наверное, где-то подзастряло, как всегда, в нашем постоянном предвыборном борделе...
– Почему тебя так плохо слышно, Степа?
– Так ты в машине меня поймал! Отсюда и слышимость херовая – броня как-никак!.. Вот едем с шефом по приморскому шоссе тремя тачками. Сейчас как раз Солнечное проезжаем... Помнишь, у меня тут дача была от фирмы?
Только Мика хотел было ответить Степану: «Конечно же, помню!..», как вдруг услышал в трубке ровную и длинную автоматную очередь, а потом три оглушительных взрыва, скрежет металла...
– Степа-а-а-а!!! – в ужасе закричал Мика Поляков с очень маленького островка в теплом Эгейском море.
А в ответ услышал с шоссе, вьющегося вдоль берега холодного Финского залива, страшный, надрывный кашель Степана, пытающегося перекричать автоматные очереди:
– Мишенька... Убили меня, Мишаня... Убили!..
Еще две секунды захлебывающегося кашля погибающего Степана, треск взрыва, и...
...будто не было вот только что разговора с Живым Человеком, со старым запьянцовским приятелем тех самых щенячьих лет, когда один после университета служил комсомолу, а второй после армии ходил в студентах...
– А-а-а-а!! – страшно закричал Мика Поляков и что было силы шарахнул онемевшую телефонную трубку об стену.
Брызнули осколки пластмассы в разные стороны...
– Ой... ой... ой... – тихо простонал Мика, обхватил седую голову еще сильными, жилистыми руками и лег на пол лицом вниз...
* * *
... Это неправда, что бронированный «Мерседес-600», стоимостью в полмиллиона немецких марок, может от чего-нибудь уберечь...Может, от лука со стрелами... Или от какого-нибудь паршивенького пистолетика...
А когда по нему лупят бронебойными из «мухи» или даже из обычного подствольного гранатомета – нет в этом «мерседесе» никакого спасения. Выброшенные на ветер деньги...
При таком серьезном, можно сказать, правительственном «заказе» никто никогда в живых не остается!..
* * *
Спустя два дня Мика в сандалиях, джинсах и рубашке с короткими рукавами закинул большую дорожную сумку и куртку в кабину «бич-бонанзы» и спросил у Альфреда:– Повтори мне, пожалуйста, еще раз наш зарегистрированный воздушный позывной. Как ты вчера говорил?..
– Микас-Айленд-приват. Может быть, мне полететь с тобой?
– Нет. Не нужно. Я попрошу, чтобы «бонанзу» перегнали сюда – тебе останется только оплатить перегон и отправить пилота обратно на Крит. Ты знаешь, из каких денег... Пару дней проболтаюсь в Ираклионе, попытаюсь привести в порядок все банковские дела, а потом смотаюсь на недельку куда-нибудь отдохнуть. Мне нужно немножечко побыть одному. Ты хорошо запомнил коды наших кредитных карточек?
– Да. Они у меня есть в компьютере, в зашифрованном состоянии. Ты взял с собой телефон?
– Да. Ту самую «нокию». Звони мне. И поцелуй Пусси.
– Хорошо, Мика. И ты мне звони.
– Ты помнишь, где лежит твой паспорт?
– Помню... – Альфред вдруг почувствовал, что еще минута-другая, и он разрыдается.
– Теперь он тебе может понадобиться, – усмехнулся Мика.
– Я это знаю, – тихо ответил Альфред.
Мика легко влез в кабину «бич-бонанзы», пристегнулся ремнями и, прежде чем закрыть за собой дверь, подозвал Альфреда поближе к себе.
Альфред подошел вплотную к фюзеляжу. Мика высунулся из кабины, нагнулся, как маленького погладил его по голове и сказал:
– Если кто-нибудь при тебе будет утверждать, что БИОЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЧЕЛОВЕКА НЕОГРАНИЧЕННЫ – не верь...
Захлопнул дверь кабины и запустил двигатель. Дал ему слегка разработаться, по старой летной привычке пошевелил элеронами, рулями глубины и высоты, чтобы убедиться, что с них сняты струбцины, увеличил обороты двигателя, снял «бонанзу» с тормозов и покатил в начало полосы.
Там Мика развернул машину против ветра, немного постоял, все усиливая и ускоряя обороты двигателя, а потом снял самолет с тормозов и «Бич-Бонанза А-36» пошел на взлет.
Вот тут-то Альфреду и показалось, что он видит Мику в последний раз...
... А Мика оторвал машину от полосы, четко прошел так называемое выдерживание – разгон самолета до максимальной взлетной скорости метрах в двух-трех над землей, затем – вопреки всем наставлениям и инструкциям – по-пижонски убрал шасси и только потом плавно потянул штурвал на себя, стремительно уходя в высоту синего-синего неба...
* * *
На подходе к Ираклиону со стороны моря Мика на своем препаршивейшем английском запросил по радио условия посадки, а ему на хорошем английском эту посадку разрешили, выдав эшелон подхода, скорость и направление ветра, курс захода на полосу для частных самолетов.Уже в зоне видимости Мика снова запросил подтверждение разрешения посадки. Диспетчер поблагодарил его за аккуратность и сообщил номер рулежной дорожки к стоянке прилетающих «приватов» – частников.
Мика зашел на полосу и, как раньше говорили в авиации, не посадил машину, а просто-таки «притер» «бич-бонанзу» к бетону!
Да так, что кадры такой посадки можно было бы демонстрировать в любой авиационной школе мира как образец высочайшего профессионализма!
О чем ему и сказали встречавшие самолет дежурные техники на летном поле, а потом и диспетчер, которому Мика сдавал самолетные документы и просил его обеспечить перегон «бич-бонанзы» на свой Микас-Айленд.
Мика поблагодарил его, заметив, что и технари на летном поле, и диспетчер смотрели на него с нескрываемым удивлением – в таком возрасте богатые люди, конечно, имеют собственные самолеты, но сами за штурвалом уже давно не летают. Да еще так квалифицированно!..
– Простите, сэр, я, может быть, покажусь вам неделикатным, но я хотел бы спросить – сколько же вам лет? – смущаясь, проговорил пожилой диспетчер, явно бывший пилотяга.
– Да вот на днях семьдесят три, – грустно улыбнулся Мика.
Диспетчер заглянул в американские документы «Бич-Бонанзы А-36», выписанные на Микино имя, и, жалея самого себя, уже давным-давно отлученного от штурвала, сказал с горькой завистью:
– Великая страна!.. Все там у вас в Америке можно... У нас в Европе вы бы никогда не получили пилотского свидетельства!
– Да, – кивнул головой Мика. – Мне уже об этом как-то говорили. Но у меня этого свидетельства и нету.
– То есть как?! – поразился диспетчер.
– А оно мне ни к чему. Мне просто не придется больше летать, – сказал Мика, перекинул дорожную сумку и куртку через плечо и ушел...
* * *
Был конец ноября, но в Ираклионе стояла жара и пыль.Мика с трудом разыскал греческое отделение «Дойче-банка» и перевел все деньги со своего счета на имя гражданина России, постоянно проживающего в Греции на Микас-Айленде, Альфреда (Михайловича) Полякова, являющегося его сыном и прямым наследником. А также на все ранее принадлежавшее ему, Полякову Михаилу, имущество – как движимое, так и недвижимое. То есть владение островом Микас-Айленд.
Оформив новый счет в «Дойче-банке» уже на имя Альфреда, Мика тут же, в присутствии срочно вызванных адвоката, нотариуса и банковской администрации, вытащил из сумки телефон-компьютер «Нокия», мгновенно связался по своему субсекретному коду (Степушка, пусть земля тебе будет пухом!..) с «Чейз-Манхэттен-банком» в Нью-Йорке и дал распоряжение перевести оставшиеся восемь с половиной миллионов долларов еще на один счет в «Дойче-банке» – на счет Островного фонда Микас-Айленда, где распорядителем кредитов назначается тот же мистер Альфред М. Поляков.
После совершения же всех этих операций и получения подтверждения от «Дойче-банка» о поступлении денег из «Чейза» тайный нью-йоркский счет закрыть, а код – аннулировать.
Несмотря на очень простецкий вид старика с дорожной сумкой и древней замшевой курткой, небрежно брошенной в кресло, филиал «Дойче-банка» понял, что имеет дело с Очень Солидным. Клиентом! Поэтому прямо в кабинете управляющего Мике был предложен завтрак, кофе и прохладительные напитки.
От завтрака Мика отказался, а кофе выпил с удовольствием. К этому времени пришло подтверждение из «Чейза», что все деньги переведены в ираклионский филиал «Дойче-банка» на имя мистера Альфреда М. Полякова, а также на конто Островного фонда.
Счет в «Чейз-Манхэттен-банке» закрыт, код – аннулирован, а руководство «Чейза» благодарит неизвестного владельца бывшего кода за доверие и желает ему удачи в бизнесе и здоровья.
«Дойче-банк» подтвердил все это, а адвокат и нотариус попутно, по просьбе Мики, оформили и еще одно его завещание – на получение Островным фондом Микас-Айленда всех его гонораров за возможные издания и переиздания работ художника Михаила С. Полякова.
Себе же Мика оставил всего лишь так называемую сервис-карту, по которой он в любой стране мира мог из уличного автомата получить какие-нибудь небольшие деньги, когда они ему понадобятся. Например, в Америке эти уличные денежные автоматы – там их почему-то называют машинами – больше трехсот долларов не выдают...
На площади с тревожным названием Элефсериас, рядом со знаменитым на весь Крит Археологическим музеем, Мика обнаружил кольцо междугородных автобусов.
Проглядел перечень расписания движения и остановок на всех возможных языках, а потом обнаружил все это же и на русском. И стал выбирать себе городишко по названию...
И нашел в перечне остановок городок с мягким, по звучанию совершенно женским именем Агия Пелагия и убедил себя в том, что в этой нежной Агии Пелагии наверняка будет мило, тихо и немноголюдно. Тем более что туристический сезон закончился чуть ли не месяц тому назад...
А посему, когда к будке, оклеенной всевозможными объявлениями на всех языках, подкатил дребезжащий, старый, серый от пыли автобус, где среди остановок значилась и Агия Пелагия, Мика не раздумывая купил билет и забрался на заднее сиденье этого автобуса.
* * *
... Так в опустевшем Агия Пелагии, в очень простеньких и недорогих апартаментах с пышным и далеким названием – «Амазона», неожиданно появился один-единственный на весь дом, на все двадцать комнат с крошечными кухоньками, старый и усталый постоялец.Стены двухэтажной «Амазоны» снаружи и изнутри одинаковые – под старый обтесанный камень.
Небольшой прохладный бассейн, а вокруг темно-красные дикорастущие цветы. Огромные бутоны... Конец ноября – ни один лепесток не осыпался.
В доме мраморные лестницы.
В комнатах полы из настоящей метлахской плитки. Не жарко, уютно...
Широченная постель! Никаких кроватных ножек. На каменном постаменте толстый твердый матрас. Не то саркофаг на низком пьедестале, не то этакая невысокая русская печь, беленная по низу известкой.
У выхода из комнаты – закуток с кухонькой.
Двухконфорочная газовая плита с баллоном, маленький холодильничек. Столик, пластмассовый стульчик, кружки, тарелки, ножи, вилки – все, что должно быть в малюсенькой кухне...
Ни телефона, ни телевизора.
Зато – недорого. И всего две минуты до опустевшего пляжа. Не сезон.
Даже англичане, уж на что стойкие ребята – всех обычно переживают, а и те уже уехали.
Хозяева «Амазоны» живут напротив, через дорогу. В другом доме. Там у них магазинчик сувениров, лавочка с консервами, чипсами, минеральной водой. Торгуют две молоденькие некрасивые дочери. Они же и горничные. Одна из них, как и хозяйка, неплохо говорит по-немецки.
Вместе с консервами продаются немецкие газеты, английские газеты, открытки и «Московский комсомолец»!..
Хозяин от скуки пытается говорить с Микой по-немецки:
– Вы не немец. Жена говорит – акцент...
– Я из Петербурга.
Полное непонимание.
– Я – русский.
– А!.. Русише мафия!..
С каждым днем все сговорчивее продавцы сувениров, все меньше и меньше народа в Агия Пелагии. Две-три семьи небогатых молодых немцев с маленькими детьми.
Все вокруг умирало – магазины, отельчики, невероятное количество туристических бюро и пунктов обмена валют, закрывались «Рент а кар» – сдача автомобилей внаем...
Пустели и закрывались рестораны, вытянувшиеся вдоль всего пляжа, идущего по подкове тихой, теплой и очень сонной бухты...
Разбирались тенты над умирающими кафе.
Уезжали даже те, кто, казалось, живет здесь всегда...
Каждый вечер из-за холмистого мыса – луна. Театрально громадная, оранжевая.
Настал день, когда перестали привозить «Московский комсомолец». Потом исчезла «Файнэншл таймс», потом – «Зюддойче цайтунг».
Потом позвонил Альфред с Микас-Айленда.
Сказал, что «бонанза» уже на острове, а старики еще не приехали. Кому бы он ни звонил в Россию – никто ничего не знает.
Мика попробовал ответить Альфреду как можно мягче:
– Сынок... Я же просил тебя не звонить. Только в том случае, если приедут те, ради которых мы все это и затевали. Или если произойдет что-то из ряда вон выходящее.
– Мика, Пусси забеременела.
Мика растерянно промолчал.
– Ты меня слышишь, Мика?
– Слышу.
– Пусси забеременела и стала ВИДИМОЙ! И так сразу всем понравилась, Мика!..
– Она стала женщиной, Альфред. Береги ее. Постарайся сделать то, чего мне в жизни так и не удалось: мужик должен оставаться хранителем очага, даже если он перестает быть Домовым. Или никогда им не был. Поцелуй ее. И не звони мне больше, пока...
– «Пока» – что, Мика?! – истерически закричал Альфред.
– Пока на остров не приплывут наши старики.
– А если они никогда не приплывут?! – снова прокричал Альфред, и Мика услышал в его голосе слезы.
– Прости меня, сынок, – Сказал Мика. – Я очень устал...
И отключил свою «нокию» с опустевшим компьютером.
... Днями бесцельно шатался по Агия Пелагии, и из-под недостроенных отельчиков, будущих контор и торговых домиков на него с пугливой надеждой посматривали грязные, худющие, бесхозные кошки и собаки, объединенные одним общим горем – брошенностыо.
Вместе они бегали в поисках хоть чего-нибудь съестного, не ссорились, спаянные единой мечтой о весне и лете, когда, может быть, вернутся их боги-хозяева и они будут впущены во временные жилища своих богов, будут обласканы и накормлены, и им наконец будет кому предъявить свою беззаветную преданность...
Вечерами Мика ходил мимо запертых таверн, гулял по остывшему пляжу, по ровно вогнутому в Агия Пелагию берегу бухты...
Иногда останавливался, подолгу смотрел в теплый заливчик.
Еще совсем недавно залив кипел водяными мотоциклами, лодчонками, прогулочными катерками, а в прибрежной воде плескались дети из разных стран, говорящие на разных языках, но все с одинаковыми оранжевыми надувными нарукавничками, которые держали их на плаву в теплой воде.
А теперь залив – пустыня. Одинокий рыбацкий ботик – метрах в ста от берега.
До середины ноября улицы Агия Пелагии заполняли стада мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками. Где вы, мальчики? Где вы, девочки?..
Тишина. Будто все скончалось в этом мире. Кроме цветов...
Наверное, наступит конец декабря – умрут и цветы.
Попробовал было Мика пойти в горы, чтобы посмотреть на Агия Пелагию с высоты. На залив, на оконечность мыса, попытаться в еще живой зелени найти крышу своей «Амазоны»...
А вот поднялся совсем немного, и сердце расступалось до панического ужаса! Почти до потери сознания – от страха смерти...
О которой только и думал. Которую ждал еженощно.
Ах, странно и тоскливо кончается жизнь!..
Сколько было женщин?! Не сосчитать, не вспомнить!..
А любил всегда ОДНУ.
Ей и принес больше горя, чем кому бы то ни было...
Когда-то в молодости в нелюбви родился сын. Кровь от крови, плоть от плоти – Серега маленький. Вырос – чужой человек...
А нарисованный, придуманный, сочиненный, с нелепым дурацким именем Альфред оживает и становится самым родным, самым близким существом на всем белом свете!
Сколько было друзей-приятелей? Сколько прекрасных, талантливых людей вокруг!..
А по-настоящему всю жизнь дружил с кагэбэшником! Со Степашкой покойным.
И никогда не стеснялся этой дружбы, даже в самые жгучие времена, когда на кухнях вспыхивали революции, когда каждый третий, а может быть, и второй, «стучал» в Степкину контору, по секрету рассказывая коллегам, как «они» ему предложили сотрудничество и как «он» возмутился и героически отказался это делать!..
Но вот Мике почему-то никто подобного никогда не предлагал. Хотя, зная о его дружбе со Степаном, многие были просто уверены в том, что Мика – «засланец». А то откуда бы это – выставка там, выставка – сям, поездка – туда, поездка – сюда?! Кто-то же ворожит М. С. Полякову!..
Да, талантливый! Да, очень талантливый!.. Но разве этого достаточно В НАШЕ ВРЕМЯ?! Не иначе как тут приложила свою страшноватенькую лапку «Контора Глубокого Бурения»!
Сначала было обидно. Потом – смешно. Позже – стало наплевать.
Спи спокойно, Степик. Авось скоро и встретимся...
Неужто все эти безымянные черные могилы из того последнего, кошмарного сна на острове – тоже зря?.. Говорят – «вот жизнь прошла впустую...». Оказывается, и смерть – тоже может быть «впустую».
Неужели все это с островом, со спасением великих русских стариков оказалось бессмысленной затеей?! Может быть, действительно интеллигенцию невозможно спасти, если она сама не воспрянет твердостью духа?..
Дождаться бы зябкого ветра с моря, холодов, зримых признаков смерти природы и УМЕРЕТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ...
Все. Ушло желание жить. Хорошо бы умереть к концу декабря. Или к январю...
Но зачем-то привычно делал утреннюю зарядку.
Хозяйка «Амазоны» увидела, рассмеялась:
– Хочешь прожить дольше?
– Нет.
И не лгал – действительно хотел умереть. Но не в унизительной панике сердечного спазма, а как-нибудь иначе. Спокойнее. Хорошо бы – во сне.
– Если со мной что-нибудь произойдет, – сказал он хозяйке «Амазоны», – позвоните по этому телефону герру Альфреду Полякову. Он будет знать все, что нужно делать.
И передал испуганной гречанке клочок бумажки с номером телефона Альфреда.
Его здесь уже все знали – русский старик, который говорит по-немецки.
... В середине января, когда увидел в уже пустом, без воды, бассейне «Амазоны» осыпавшиеся красные лепестки больших цветов, сам позвонил на Микас-Айленд.
– Что слышно?
– Пока ничего, – тихо сказал Альфред в трубку. – Я звонил некоторым нашим приглашенным – и в Москву, и в Петербург, и в Новосибирск... Сидят на чемоданах, ничего не знают. А когда сами спрашивают у своих властей, то те отвечают, что тоже ничего не знают. И так далее...
– Как Пусси?
– Круглеет.
– То ли еще будет! – усмехнулся Мика.
И подумал: если Пусси родит, то он имеет право считать себя дедом? Нет, наверное... С точки зрения юридической – вряд ли.
– Может быть, ты вернешься? – спросил Альфред. – Нам тебя очень не хватает...
– Мне вас тоже.
– Я ведь знаю, где ты... Хочешь, я приду за тобой на катере? Я смогу быть у тебя через три часа. Я уже все рассчитал.
– Нет. Не нужно. Я очень устал. Я ничего не хочу.
– А если ты заболеешь? Если с тобой что-нибудь, не дай Бог, случится?!
– Тебе позвонят.
* * *
Перевалил через февраль...Ждал смерти как избавления. Избавления от страхов болезней и старческой немощи, от воспоминаний о прошлом...
А к марту, когда совсем измучился в ожидании завершения своей долгой и путаной жизни, на пятнадцать лет переживший средний возраст сегодняшнего российского мужика, когда у всех близких, кто когда-то шел рядом с ним от его детства, уже попросил прощения и, как ему пригрезилось, был прощен, вдруг заметил...
...крепенькие, тугие бутоны будущих больших красных греческих цветов...
...вдруг ощутил, что воздух вокруг него стал теплее...
...увидел свежую зелень листвы...
...а в бухточке уже не одинокий рыбачий ботик, а несколько!
И у причала уже пахло свежей краской – это по весне приводили прогулочные катера в веселый и зазывный вид...
Поплыли над Агия Пелагией запахи оживающих цветов и растений...
Уже промелькнули мимо него пара мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками...
И в старого Мику Полякова вместе с этой неожиданной греческой весной – он это почувствовал явственно и безошибочно – снова стала вливаться жизнь!
И ожидание смерти уступило обрушившемуся безумному ЖЕЛАНИЮ ЖИТЬ!!!
Ах, как похорошели некрасивые девочки – дочери хозяев «Амазоны»! А хозяин сам принес Мике в комнату свежий номер газеты «Московский комсомолец». И отказался брать за нее деньги. Только рассмеялся...
Целый теплый мартовский день Мика был в смятении – он понял, что хочет дождаться здесь нового курортного сезона – заказать вон в том ресторанчике (оказывается, он уже открыт со вчерашнего дня!) жаренную на гриле меч-рыбу, увидеть молодых и красивых женщин, услышать разноязычный говор детей со всего света...
...а может быть, даже пригласить их всех на свой остров, на Микас-Айленд!..
Дети... Какая превосходная идея! Если не приедут старики, которых он так хотел спасти, – так пусть это ляжет бесчестьем на совесть его безжалостной страны...
Мика все равно не сможет ее возненавидеть даже за это! Слишком большой пласт его жизни лежит в той неприветливой земле. Он туда просто больше никогда не вернется.
А остров... Ну что ж остров?.. Из Микас-Айленда можно будет сочинить что-то типа маленького «Диснейленда» для ребятишек из бедных русских семей. И не только русских...
А в отличие от всех «Диснейлендов» в мире на Микас-Айленде для них все будет бесплатным!
Ибо никто так не нуждается в защите, как старики и дети...
С этими мыслями, ощущениями и ожиданиями он и заснул в своей комнате с белыми известковыми стенами, на жестком и толстом матрасе, лежащем на каменном пьедестале.
И снились Мике Полякову дикие молодые сны, в которых он был силен и прекрасен...
А утром он так и не проснулся.
* * *
С самой высокой точки Микас-Айленда просматривался весь остров.И все окружающее его Эгейское море.
Насколько видит человеческий глаз.
Насколько может ему помочь сильный морской бинокль.
... Был конец апреля. Было тепло и очень солнечно.
На слегка наклонной, большой, белой, с розоватыми прожилками мраморной плите, прогретой солнцем, были высечены всего четыре золотые буквы:
МИКА
И высечены они были на мраморе Микиным же почерком – так же, как он всегда подписывал свои рисунки.
Стоял у этой плиты высокий, по пояс обнаженный, мускулистый и бронзовый от загара Альфред, бережно придерживал очень красивую Пусси, которой удивительно шел широкий белый с золотыми прошивками греческий балахон – почти до пят, слегка скрывающий ее уже достаточно заметную беременность.
А когда из-за горизонта, со стороны Крита, в блистающем солнечными бликами изумрудно-голубом море показался их большой белый катер и Пусси глазами, полными слез, посмотрела на Альфреда – так невероятно похожего на молодого Мику Полякова! – Альфред прижал ее к себе, поцеловал во влажные глаза и сказал, обращаясь к четырем золотым буквам, высеченным на большой белой мраморной плите:
– Мика... Микочка! Вон на том нашем катере сюда, на твой остров, плывут те самые русские старики, которых ты так хотел сберечь... Мы с Пусси пойдем встретим их, а когда они отдохнут после стольких ожиданий и такой дальней дороги – мы придем к тебе все вместе. Хорошо?..
Мюнхен, 1999 – 2000