Лонгиер Барри. Враг мой (сборник)

   Токках подошел к Ухе.
   - Ни с кем он не ведет переговоров. - Бывший правитель иррведах размышлял, вглядываясь в лес. - Я считаю, что Мижии чувствует то же самое, что чувствовал раньше я: что с денведах надо сражаться. До последнего дыхания и последней капли крови.
   Ухе фыркнул в ответ.
   - Это глупо. К чему вставать в позу?
   - Я ведь не говорил, Ухе, что такое настроение в интересах иррведах или дируведах. Я только говорю, что есть такое чувство. Думаю даже, что у Мижии оно сильнее, чем было у меня.
   - Дах! - Ухе вышел из шатра и оглядел море вооруженных и готовых к бою воинов. - Неужели Мижии надеется купить себе место под боком у Ааквы таким представлением? Неужели я должен жертвовать жизнями своих бесценных воинов для удовлетворения его гордыни?
   Вдали над лесом поднимался дымок. Вскоре рядом с первым появился еще один. Увидев третий столб дыма, Ухе в ужасе спросил:
   - Консех, твои воины подожгли лес?
   Консех тоже выскочил из палатки и увидел уже пять столбов дыма над лесом.
   - Этого не может быть, Ухе. Я бы не посмел тебя ослушаться, а мои военные вожди не ослушаются меня. - Консех пригляделся к лесу. - Гляди, Ухе! Дируведах сами зажгли огонь!
   Так оно и было. Пожары начались в глубине леса, далеко от передовых линий денведах. Ветерок гнал дым на юг, к Великому Разрыву. Над верхушками деревьев стали видны первые языки пламени.
   Ухе сделал шаг вперед, поднял кулак и закричал:
   - Мижии! Мижии! Ты безумец! - Оглянувшись на Консеха, Ухе сказал: Передай на наши передовые линии мой приказ: принимать всех дируведах, пытающихся спастись из огня. Стеречь их, но пропускать к себе.
   Консех побежал к своим гонцам. Ухе все вглядывался в лес. Его все больше затягивало дымом, из которого рвалось пламя.
   - Ты совершаешь преступление, Мижии! Преступление против Ааквы и против Синдие.
   Токках, подошедший к Ухе, сказал ему:
   - Взгляни на это пламя, вождь денведах. Я такого не совершил, потому что не смог и не захотел бы. Но ты не можешь себе представить, какую гордость я сейчас испытываю!
   - Гордость? - Ухе широко раскрыл глаза при этих словах Токкаха. - Чем тут гордиться?
   - Они предпочитают покончить с собой, чем погибнуть от твоей руки или сгинуть в Мадахе. Они готовы сжечь себя и своих детей, чтобы не служить твоему делу. И я чувствую гордость.
   Ухе схватил Токкаха за руку.
   - Это не мое дело, Токках. Это дело Ааквы.
   Токках высвободил руку и, глядя на предводителя денведах, молвил:
   - Ты сам говоришь, что есть вещи похуже войны, похуже пожирания собственных детей. А я добавляю к этому: есть вещи даже похуже смерти, какую сейчас принимают дируведах.
   Токках ушел, а Ухе все смотрел на горящий лес. Два дня и две ночи взирал предводитель денведах на дым и огонь. А утром третьего дня к нему явился гонец, предложивший ему еду. Ухе не стал есть, а гонцу сказал:
   - Передай мой приказ Нуввее. Северный денведах должен спуститься на земли куведах. Скажешь Нуввее, что Консех поведет Северный денведах через Великий Разрыв здесь. Консех окажется на земле куведах в течение трех дней. Беги!
   Гонец убежал, а Ухе сказал себе - и слова его слышали другие:
   - Клянусь костями Леуно, своего дитя: если куведах предпочитают победе денведах смерть, то пусть умирают быстрее. Я не стану больше приносить хороших воинов в жертву бессмысленным жестам. Ты мне омерзителен, Мижии, ты бросаешь тень на память славного племени. Если бы ты, отказавшись мне подчиниться, умер с оружием в руках, то это было бы, возможно, геройством. Но ты трус, ты обрек свой народ на смерть.
   И, опустив голову, предводитель денведах зашагал к холмам пепла, оставшимся от леса.
   В сгоревшем лесу, среди обугленных стволов, торчащих, как черные зубы в зловонной пасти, денведах много дней вели поиски. Воины находили там только ритуальные кольца из обгоревшей плоти и костей. В живых не остался никто, и единственным звуком на пожарище было шипение догорающего огня.
   Но одного выжившего нашел сам Ухе. Это был ребенок, которого прикрыл собой и спас, умирая, его родитель. У ребенка обгорели ноги, и предводитель денведах велел Даесу прислать лекаря для лечения дитя. Когда Ухе удостоверился, что ребенок выживет, то приказал отправить его вместе с лекарем в Шестой денве и растить его как дитя, рожденное им самим, Ухе.
   А назвал Ухе ребенка Синдинеах, что значит "принадлежащий миру".
   К концу следующего года сдались последние из сопротивлявшихся куведах, и денведах восторжествовали на всей Синдие. И собрал Ухе своих военных вождей на вершине горы Бутаан, что высится над цепью Аккуйя перед самым Великим Разрывом, и молвил:
   - Вы осуществили новый Закон Войны Ааквы. Теперь я вам говорю, что Прародитель Всего снова желает мира. Жрецы Ааквы сойдутся здесь через десять дней и изберут из своего числа главного жреца, который станет надзирать за соблюдением нового закона.
   А вы распустите ваших воинов и снова превратите их в охотников и земледельцев, оставив только один полуденве тзиен денведах, чтобы выполнять повеления главного жреца на благо мира и достатка в мире. Остальные пусть снова растят детей, охотятся, живут себе и славят Аакву.
   И сказал на это Консех:
   - Ухе, жрецы должны избрать главным тебя.
   - Нет! - ответил Ухе и посмотрел вниз на скалы, подпирающие гору Бутаан. - А теперь ступайте и делайте, как я приказал. - И указал на старика, главного жреца маведах. - Ииджиа, ты останешься здесь.
   Военные вожди медленно покинули вершину горы. Дождавшись их ухода, Ииджиа раскинул и уронил руки.
   - Что тебе от меня надо, Ухе? Хочешь меня убить, чтобы очистить место для нового главного жреца всей Синдие?
   Ухе вынул из-за пояса черный нож, завернутый в шкуру, и повернул его рукояткой к старому жрецу.
   - Времена изменились, Ииджиа. Те, кто мешает спасению Синдие, должны быть устранены. Законы, мешающие спасению, должны быть забыты. Ты понимаешь это?
   Ииджиа свесил голову.
   - Понимаю.
   Ухе снял с железного ножа шкуру и бросил ее на землю.
   - Ииджиа, моя жизнь завершится на этой горе.
   - Нет! С тобой мы проделали трудный путь, ты объединил народ. Ты должен жить и править Синдие.
   Ухе опустился на колени и поднял лицо к Богу Дневного Света.
   - Ииджиа, для завоевания мира нужны одни достоинства, а для того чтобы им править, совсем другие.
   - Возможно, это и так. Но откуда ты знаешь, что нет в тебе необходимого, чтобы править миром?
   - Знаю, Ииджиа. Я лгал, воровал, убивал. Нельзя, чтобы все это можно было сказать о правителе Синдие.
   Ииджиа встал на колени рядом с Ухе и положил ему руку на плечо.
   - Иначе было нельзя: на то и война. Нам было необходимо выжить. Такие уж времена. Грехи лежат на всех нас.
   - Времена изменились, Ииджиа. Воевать больше не нужно, командовать военными вождями - тоже. Я должен отойти в сторону. Пусть жрецы обыщут всю Синдие и найдут того, кто не вор, не богохульник, не убийца, не трус. Его и сделайте своим главой. - И взглянул Ухе на старого жреца. - Ты выслушаешь мою молитву, Ииджиа?
   Ииджиа снял руку с плеча Ухе.
   - Я выслушаю ее.
   И воззрился Ухе на Бога Дневного Света.
   - Ааква, твой прежний Закон Мира был неверен, и я поправил его. Это и преступление мое, и претензия на добродетель. Ааква, яви себя Синдие, детям твоим, корми их, согревай, не давай в обиду. Ааква, во имя детей своих, стань более отзывчивым и заботливым богом.
   И поднял Ухе нож, и упал на него грудью. Мгновение - и не стало Ухе.
   Сам собрал Ииджиа ветки, чтобы предать тело Ухе огню и помочь его жизни вознестись с погребального костра к Аакве. Десять дней и десять ночей пробыл Ииджиа на горе Бутаан, вознося молитвы и не обращая внимания на собирающихся жрецов. А утром одиннадцатого дня встал Ииджиа и обратился к жрецам:
   - Я говорил с Богом Дневного Света. - Ииджиа указал на золу от погребального костра Ухе. - Здесь мы возведем святилище, чтобы прах Ухе-Завоевателя вечно пребывал в мире. Выстроим вокруг могилы большой храм, чтобы все могли познавать в нем историю подвигов Ухе. А вокруг храма синдие создадут великий город, в котором народ будет изучать, пробовать, чувствовать благодать учения и благословений Ааквы.
   И сказал Ииджиа жрец по имени Оза:
   - Открыл ли тебе Бог Дневного света имя следующего главного жреца Синдие?
   - Среди пепла избравших самосожжение дируведах Ухе нашел живого ребенка и нарек его Синдинеах. Перед смертью Ухе сказал, что править на Синдие должен тот, кто не запятнал себя ни войной, ни трусостью. Синдинеах слишком молод, чтобы запятнать себя войной. А что до смелости, то ему ее хватило, чтобы выжить, когда вокруг него торжествовала трусливая смерть.
   Мы, жрецы Ааквы, вырастим этого ребенка. А когда Синдинеах пройдет ритуал взросления, мы провозгласим его главным жрецом и правителем Синдие.
   Появилась могила, был заложен храм, на склонах горы стал расти город Бутаан, а вокруг горы царствовали мир и достаток под дланью Синдинеаха.
   И все славили мудрость Ааквы.
   КОДА НУВИДА
   Предание о Шизумаате
   Я, Мистаан, передал вам слова Намндаса и Вехьи, которые поведали мне о жизни Шизумаата и о второй правде.
   Я - Намндас, ребенок Пиеры, ребенка Рукора, ребенка Ивея, воина Седьмого денве Ухе. И стою я перед вами, воспевая Шизумаата, ибо я был его другом детства и товарищем, тем, кто стоял и ждал у рубежа.
   Синдинеах Ну Древний был ребенком Синдинеаха Рожденного-в-Пламени. При Синдинеахе Ну продолжали строить дороги, что начал прокладывать его отец, ширились поля в Кудахе и Дирудахе, начаты были великие работы по насыщению влагой Мадаха из подземных водных запасов в горах Аккуйя.
   В провинциальных центрах, управлявшихся жрецами, которых назначал Синдинеах Ну, улаживались споры, строились дорожные станции и зерновые склады, улучшались дороги.
   Работы, начатые жрецами и главным жрецом, производились синдие во исполнение Закона Ааквы о Даре и Труде, записанных жрецами в правление Синдинеаха. При хорошем урожае Закон можно было соблюсти, передав в общественные склады двенадцатую часть своего урожая. При плохом урожае каждый взрослый старше четырех лет должен был проработать не меньше каждого двенадцатого дня под управлением жрецов. За это работники получали еду из складов, которыми ведали жрецы.
   Первенцем Синдинеаха Ну был Синдинеах Эй. После ухода его родителя из жрецов, при главенстве Синдинеаха Эйя над жрецами Ааквы, был достроен храм Ухе.
   Стены храма были сложены из обработанного камня и имели высоту, как восемь синдие, вставших друг другу на плечи; площадь храма была шестьдесят на девяносто шагов. Крыша из деревянных бревен и плит опиралась на квадратные каменные колонны, расставленные шестью четырехугольниками.
   В центре наименьшего четырехугольника находилась накрытая камнем могила с прахом Ухе. Вместо восточной стены у храма были каменные колонны. В центре северной и южной стен было по двери шириной всего в два шага. В стене, обращенной в сторону страны Мадах, двери не было. Днем свет шел от Ааквы, Прародителя Всего, ночью же - от трехсот масляных светильников, свисавших с потолка храма.
   Вокруг храма тянулись узкие улицы деревянных и каменных хижин. В одной из них, закрывавшейся после полудня тенью от храма, проживал жестянщик, исполнявший в Бутаане свой долг перед Ааквой. И родил он в муках дитя.
   Звали жестянщика Кадуах, а дитя свое назвал Кадуах Шизумаатом, Ребенком Долга.
   Из-за рождения ребенка и из-за получения от придворных Синдинеаха Эйя нескольких заказов на железные украшения поселился жестянщик в самом Бутаане. Кадуах истово верил в Аакву, и ребенка своего учил поклонению и истине Бога Дневного Света и уважению к жрецам. И познал Шизумаат историю сотворения мира, законы, открытые Раде, и предание об Ухе.
   В начале третьего года жизни Шизумаата Кадуах привел его в храм, чтобы исполнить перед жрецами обряды посвящения в зрелость. Шизумаат поведал историю творения, законы, предание об Ухе, а потом перечислил членов родительского Рода до Кадуаха от основателя рода, охотника из маведах по имени Лимиш...
   А после завершения обрядов попросил Кадуах принять Шизумаата в жрецы Ааквы.
   * * *
   Среди жрецов, внимавших Шизумаату, был Эбнех, которому так понравились речи Шизумаата, что он принял его в Божественную школу, ковах Ааквы.
   Ночевал Шизумаат в родительском доме, а дни проводил в храме, где познавал тайны, знаки, законы, желания и видения Прародителя Всего.
   Я, Намндас, поступил в ковах Ааквы за год до Шизумаата и был назначен старостой в его класс. Эта обязанность выпала мне потому, что жрецы храма сочли меня худшим в моем собственном классе. Пока мои одноклассники сидели у ног жрецов и познавали премудрости, я ковырялся в грязи...
   Моим подопечным был выделен темный угол у стены храма, выходившей на страну Мадах, тот самый, где год назад начинал учебу мой класс. Утром первого дня уселся класс Шизумаата на гладком каменном полу, чтобы выслушать от меня правила храма.
   - Я, Намндас, - староста в вашем классе. Вы - самый низший класс в храме, поэтому вам поручено заботиться о порядке и чистоте. Учтите, я как ваш старший не потерплю в храме ни пылинки! Вы будете ловить грязь еще в воздухе, прежде чем она опустится на пол храма; будете смывать грязь с ног тех, кто входит в храм.
   Я указал им на закопченный потолок.
   - Каждый вечер вы будете чистить и заново заливать маслом храмовые лампы. При всем этом сами вы должны оставаться чисты. Чисты должны быть ваши тела, одежды вычищены и залатаны.
   Тут встал Шизумаат. Он был высок для своего возраста, глаза его удивительно блестели.
   - Когда же нас начнут учить, Намндас? Когда нам учиться? - Я почувствовал, как пылает мое лицо. Какова дерзость!
   - Вам будет дозволено начать учебу только тогда, когда я сообщу жрецу Эбнеху, что вы достойны этого. А пока сиди и молчи!
   Шизумаат опять уселся на пол, а я свирепо оглядел всех девятерых своих подопечных.
   - Говорить будете только тогда, когда я или кто-то из жрецов обратится к вам с вопросом. Вы находитесь здесь для того, чтобы учиться, и первое, чему вы должны научиться, - это послушание.
   Я уперся взглядом в Шизумаата и увидел на его лице загадочное выражение. Я обратился к нему со словами:
   - Мне трудно читать по твоему лицу, новичок. Что оно выражает?
   Шизумаат остался сидеть, но обратил на меня свой взор.
   - Неужто Ааква судит жрецов своих по тому, как хорошо те подражают бессловесным тварям, усердно метущим пол?
   - Твои слова предвещают беду.
   - Намндас, что ты хотел от меня услышать, задавая свой вопрос, правду или ложь?
   - Здесь храм правды. Как твое имя?
   - Меня зовут Шизумаат.
   - Что ж, Шизумаат, должен тебе признаться, что я почти не надеюсь, что ты продвинешься от стены Мадаха к центру храма.
   Шизумаат кивнул и обратил взор сквозь лес колонн на могилу Ухе.
   - Думаю, тебе еще пригодится правда, Намндас...
   Шли дни; Шизумаат помалкивал, но обязанности свои исполнял безупречно. При этом он всегда проявлял беспокойство и слушал все, что говорилось в храме, словно надеялся все запомнить. К тому времени, когда было набрано два новых класса, мои подопечные уже размещались у южного края стены Мадах. Эбнех стоял перед учениками и слушал, как они рассказывают об Аакве, Раде, Даулте и Ухе.
   Когда все выступили, Эбнех развел руками.
   - Мы называем предание об Ухе "Кода Овида"; какова же первая истина?
   В первой "Кода" содержится, разумеется, много истин. Задача ученика состоит в том, чтобы извлечь из предания главнейшую истину. Встал первый ученик и изложил общепризнанную истину из истории:
   - Закон Ааквы заключается в том, что жрецы Ааквы должны высказывать подлинные пожелания Ааквы.
   Довольный Эбнех кивнул.
   - Все согласны?
   Все ученики кивнули, кроме Шизумаата. Мой бунтарь все смотрел сквозь лес колонн на могилу Ухе. Наконец Эбнех обратился к нему:
   - Ты нас слушаешь, Шизумаат?
   Шизумаат перевел взгляд на Эбнеха.
   - Я слушал.
   - Ты согласен с тем, как этот ученик понимает "Кода Овида"?
   - Нет. - Шизумаат снова стал смотреть на могилу Ухе.
   - Нет? - Эбнех подошел к Шизумаату. - Нет? Встань! - Шизумаат встал и посмотрел на Эбнеха. - А какую истину видишь в "Кода Овида" ты?
   - Я вижу, Эбнех, что между племенем маведах и выживанием стоял закон; вижу, что это был не священный закон, а правило, придуманное самими синдие; вижу, что Ухе понял это и пренебрег законом ради спасения племени. Поэтому истина, которую я из всего этого вывожу, состоит в том, что законы должны служить синдие, а не синдие - законам.
   Эбнех долго смотрел на Шизумаата, а потом проговорил:
   - В таком случае скажи, Шизумаат, должны ли мы подчиняться желаниям Ааквы, передаваемым его жрецами?
   - Если это добрый закон, то им нужно пользоваться; если нет, то его следует отвергнуть, как поступил Ухе с Законом Мира.
   Эбнех сузил глаза; соседи Шизумаата отодвинулись от него, чтобы их не задел гнев, который вот-вот обрушится на дитя Кадуаха. Жрец угрожающе спросил:
   - Не хочешь ли ты сказать, Шизумаат, что законы Ааквы могут быть ложью?
   Я зажмурился. Эбнех принуждал Шизумаата к богохульству. Я пытался предостеречь Шизумаата взглядом, но он не обращал на меня внимания. Я знал, куда клонит Эбнех, Шизумаат был достаточно разумен, чтобы тоже это понять; тем не менее он был слишком упрям, чтобы испугаться боли, которую испытает, принимая от жрецов наказание за богохульство.
   - Если законы исходят от жрецов, - молвил Шизумаат, - то это значит, что они порождены смертными, обреченными ошибаться, то есть могут оказаться ложными.
   Эбнех выпрямился.
   - А если законы исходят от Ааквы?
   - Тогда или Ааква небезупречен, или Ааквы вообще не существует. Вот что я вижу в Предании о Ухе.
   В храме повисла зловещая тишина. Я подбежал к Шизумаату и схватил его за руку.
   - Думай, Шизумаат! Думай, что говоришь!
   Шизумаат вырвал у меня руку.
   - Я подумал, Намндас, потому и дал такой ответ.
   Эбнех оттолкнул меня от ученика.
   - Лучше отойди, Намндас, если не хочешь навсегда застрять у стены Мадаха.
   Жрец так разгневался, что мне в лицо полетела его слюна. Я испугался и не смел утереться. Он медленно обернулся к Шизумаату:
   - Известно ли тебе, как ты поплатишься за свои слова?
   - Да, Эбнех, я знаком с правилами, - ответил ему Шизумаат с улыбкой.
   - Зная их, ты все равно издеваешься над ними?
   - Не издеваюсь, а ставлю их под сомнение; я сомневаюсь в их происхождении; мне сомнительна их действенность. Знаю, жрецы выпорют меня за мои слова; но вот какой вопрос я вам задаю: докажет ли порка существование Ааквы и истинность его законов?
   Жрец издал странный звук, словно его душили, и убежал от стены Мадаха, выкрикивая на бегу злые приказания. Шизумаата ждала кара Бога Дневного Света.
   Утром, Когда Прародитель Всего осветил восточные колонны храма, я поднялся по ступеням и обнаружил Шизумаата на коленях среди колонн. Шизумаат прижимался щекой к камням пола. Камни были забрызганы темно-желтой ученической кровью. Глаза Шизумаата были зажмурены, грудь вздымалась. Позади него стояли двое жрецов с розгами. Сбоку стоял Эбнех и повторял:
   - Подними голову, Шизумаат. Подними голову!
   Шизумаат уперся ладонями в окровавленные камни, оттолкнулся и оказался на корточках; утренний свет Ааквы озарил его серое лицо.
   - Поднял.
   - Что же ты видишь?
   Шизумаат поколебался, прищурился, глубоко вздохнул.
   - Я вижу прекрасный утренний свет, который мы именуем Ааквой.
   Эбнех наклонился над ним и прошипел в самое ухо:
   - Является ли свет богом?
   - Не знаю. Что ты подразумеваешь, говоря "бог"?
   - Бог! Бог - это Бог! Уж не безумен ли ты?
   - Чрезвычайно своевременный вопрос, Эбнех!
   Одной рукой Эбнех схватил Шизумаата за плечо, другой указал на Аакву.
   - Не есть ли это Прародитель Всего?
   Шизумаат опустил плечи и медленно покачал головой.
   - Я не знаю.
   - А о чем говорит тебе твоя спина, Шизумаат?
   - Моя спина говорит мне о многом, Эбнех. Она говорит, что ты недоволен мной; она говорит, что если усердно хлестать по живому мясу, из него брызнет кровь; она говорит, что это больно. - Шизумаат поднял глаза на Эбнеха. - Но она не говорит мне, что Ааква - бог; она не говорит мне, что законы жрецов - священная истина.
   Эбнех поманил двоих с розгами.
   - Секите его до тех пор, пока спина не расскажет ему об Аакве.
   Один из слуг в ответ бросил розгу, развернулся и ушел в храм. Другой некоторое время смотрел на Шизумаата, а потом отдал розгу Эбнеху.
   - Спина уже рассказала Шизумаату все, чему может научить розга. Возможно, ты сам придумаешь довод поубедительнее, Эбнех.
   И второй слуга развернулся и удалился в храм.
   Эбнех смотрел вслед обоим слугам; потом он отбросил розгу и посмотрел на Шизумаата.
   - Почему ты восстаешь против Ааквы? Почему сопротивляешься мне?
   - Я не восстаю ни против него, ни против тебя. Я только говорю правду, которую вижу; или ты предпочел бы, чтобы я тебе лгал? Послужило бы это на благо истине?
   Эбнех покачал головой.
   - Ты позоришь своего родителя.
   Шизумаат уронил голову и так сидел до тех пор, пока Эбнех не отвернулся и не убежал в храм. Тогда Шизумаат взглянул на меня:
   - Отведи меня к себе, Намндас. Сам я не дойду.
   Я поставил ученика на ноги.
   - Хочешь, я отведу тебя в твой дом?
   Шизумаат усмехнулся, превозмогая боль.
   - Одно дело - когда меня бьют за то, что я понимаю правду, и совсем другое - когда родитель побьет меня за то, что я уже побит. Это получится уже перебор.
   Шизумаат закрыл глаза и упал мне на руки. И я потащил ученика из храма в мою келью за площадью.
   Поправившись, Шизумаат опять присоединился к своему классу у стены Мадах. Я с удивлением увидел его там снова и еще больше удивился тому, что остался в классе старостой. Единственная перемена состояла в том, что учеников слушал теперь не Эбнех, а сменивший его жрец по имени Варрах. И выслушал Варрах чтение Шизумаата и его собственные рассуждения о законах Ааквы и смысле Предания об Ухе.
   Порка совсем не повлияла на мнение Шизумаата, однако Варрах ничего не сказал, а просто выслушал и его, и других учеников, а потом похвалил меня за блестящие знания моих подопечных и их энергичные размышления.
   Ужас от незнания безопасного пути - вот что я чувствовал. Под вопросом была моя жизнь, мое будущее. Если мне каким-то чудом удастся добраться до центра храма, то в преклонные годы у меня по крайней мере будет пища и место для ночлега. Если же жрецы меня прогонят, то меня ждут пески Мадаха. Мое будущее представлялось мне именно таким. Шизумаат обязательно поставит меня между собой и жрецами, и мне после этого уже не отмыться. Но одно я знал твердо: сердце не позволит мне допустить новую порку Шизумаата.
   Шли дни, Шизумаат продолжал задавать вопросы и приходить к выводам, радовавшим Варраха и ужасавшим меня и моих подопечных. Варрах же поощрял Шизумаата размышлять и сомневаться, и вскоре все мы стали по-новому думать и говорить о новых для себя вещах. Однажды я сказал своим подопечным, что, по моему убеждению, когда-нибудь поменяется даже имя, коим жрецы именуют Бога Дневного Света.
   - Все это происходит благодаря Варраху, а не мне, Намндас, - ответил на мои слова Шизумаат. - Вопросы, новые мысли - все это приходит естественно. Варрах позволяет этому происходить, просто не запрещая.
   Совсем другим я приходил теперь к стене Мадаха, потому что с замиранием сердца ждал каждое утро нового познания радовался тому, что принадлежу к храму Ухе, хотел постигать будущее. Еще до осенних дождей Варрах выслушал от всех нас изложение выученного и увел наш класс от стены Мадах, к первому ряду колонн. Старостой класса Варрах оставил меня хоть и был я таким же учеником, как остальные.
   Но впереди меня ждал самый главный урок, испытание, прибереженное судьбой и устроенное в самый неожиданный момент. Мне еще только предстояло узнать, что все на свете изменяется. Что верх становится низом, свет тьмой, счастье сменяется горем, добро уничтожается. Но, еще не получив этого урока, мы испытывали судьбу, бросали ей вызов, постигали премудрость. И, как всегда, нашим предводителем был Шизумаат.
   Теперь, когда наш класс пересел на новое, более достойное место, Варрах объявил, что пришло время попытаться найти применение тому, что мы узнали, за пределами храма.
   - Испытайте свои знания, подтвердите или опровергните их, попытайтесь заменить чем-нибудь лучшим.
   Некоторых учеников отправили в денведах, учиться воевать, некоторых на фермы, учиться земледелию, некоторых - к ремесленникам, на рынки, к ростовщикам, учиться мастерить покупать и продавать. А нас с Шизумаатом отправили к последним из кочевников, учиться охоте.
   Я пожаловался Шизумаату, что выпавшая нам доля таит меньше всего возможностей. Ведь времена кочевников ушли в прошлое. Во всем мире теперь возделывают землю, откармливают скот, покупают на рынках изделия ремесленников. Кочевники же ничего не созидают, ничего не изучают, не создают знаний, на основании которых можно было создать новые знания. Потому, заключил я, старые племена и оставались неизменными тысячи лет, пока Ухе не изменил правила тогдашнего мира.
   И Шизумаат ответил мне на это:
   - Намндас, каждый живущий, каждое место, каждая вещь может быть поучительной, надо только уметь учиться.
   А потом пошли мы к престарелому родителю Шизумаата. Кадуах был польщен, что Варрах придерживается высокого мнения о классе Шизумаата и о нем самом. Простились мы с Кадуахом и отправились в страну куведах, где последние кочевые племена все еще преследовали стада даргатов.