Модезитт Лиланд Экстон. Война гармонии

   Усмехнувшись, он поджал губы и привалился спиной к гладким темным камням, от которых исходило ощущение гармонии... и крови.
   Джастин нервно покачал головой, устремил взгляд в золотистую пыль сливающихся с кронами сумерек и воззвал к Великому Лесу:
   «Это я! Я пришел! Я здесь!»
   «Нет... О, Джастин, будь осторожен...»
   Даже на таком расстоянии тревожные мысли Дайалы были восприняты им достаточно четко, и он даже успел направить к ней успокоительный импульс, прежде чем лес обрушил на него первый удар белого кнута.
   Джастин вообразил себя прочной наковальней из черного железа, которая вся была проникнута внутренней гармонией, – против наковальни белая плеть бессильна. В следующий миг Джастина опутали два жгута – белый и черный. Они стягивали петли, как будто стремясь выдавить из него укрепляющее гармоническое начало.
   И тогда он превратился в железный брус, раскаленный добела в горне, источающий жар, опаляющий все вокруг...
   Затянувшиеся жгуты тоже раскалились и обратили свой жгучий жар против него. Джастин усмехнулся краешком губ и позволил своему железному ядру принять и впитать этот жар, как всегда поглощает жар жадное до огня железо. А сделав этот жар своим, Джастин шагнул к тропе. Жгучие жгуты – импульсы магической силы – съежились под напором его воли и исчезли прежде, чем ноги привели его к низким кустам у опушки.
   «Я Джастин! Это я! Я здесь!»
   Хрясь!
   Тяжеленная ветка проломила лиственный навес и упала почти у его ног, перегородив тропу.
   Остановившись, Джастин направил вперед жар, собранный во время предыдущей атаки. Кора задымилась, потом вспыхнула. Он прожег себе путь с такой легкостью, с какой клинок прорезал бы насквозь головку сыра.
   Пот заструился с его лба, однако Джастин продолжал углубляться под сумрачные своды гигантских деревьев.
   Хрясь!
   Следующую падавшую ветку – величиной она была с дерево средних размеров – он обратил в пепел еще в воздухе, прежде чем она достигла земли.
   С каждым пройденным локтем тропа тускнела, словно истаивая. Видеть ее становилось все труднее, но Джастин не останавливался.
   Со следующим выбросом энергии из зарослей выскочил чудовищный лесной кот с поблескивавшими клыками и кривыми окровавленными когтями. Отшатнувшись, инженер укрылся за световым щитом. Хищник исчез, но из окружавшей тьмы выступила облаченная в серое фигура. Фигура той самой погибшей воительницы из Железной Стражи. Она держала в руках ту самую стрелу с черным гармонизированным наконечником, что сразила ее.
   – Ты принадлежишь хаосу точно так же, как и я, – молвила она, глядя сквозь него безжизненными, невидящими глазами. – Хаос есть смерть, а ты творишь смерть не только собственными руками, но и руками сотен других.
   Джастин, содрогаясь, потянулся к видению чувствами, но ощутил за ним лишь точечные энергетические импульсы.
   – Возьми это, – продолжила она, протягивая ему стрелы. – Великий Мастер хаоса, прими собственное творение.
   «Мастер хаоса? Никогда!»
   Даже понимая, что имеет дело с призраком, созданным ухищрениями Великого Леса, Джастин поднял руку, чтобы оттолкнуть подношение.
   – Возьми...
   Железный Страж метнула стрелу в его поднятую руку, и ее пронзила жгучая боль, как будто она оказалась вспоротой ножом от запястья до плеча.
   – Я возвращаю принадлежащее тебе, Мастер хаоса...
   Джастин прищурился, но по-прежнему не мог ни увидеть, ни ощутить что-либо позади призрака. Сдерживая подступившие к глазам слезы и стараясь не обращать внимания на боль в руке, наливавшейся свинцовой тяжестью, он прошел мимо Железного Стража и тут же увидел другую женщину.
   Рядом с тропой, улыбаясь и маня его к себе, стояла рыжеволосая женщина с наполовину сожженным лицом. Из разорванной, почерневшей плоти выпирали кости. Одеждой ей служил пепел.
   – Пойдем со мной, Джастин. Ты любил меня... и я пострадала из-за твоей любви...
   – Нет! – Джастин стиснул зубы. – Я не причинял тебе никаких страданий, это сделал Фирбек! К тому же ты никогда не любила меня. Тебя влекло к Гуннару.
   Она протянула к нему руку, и хотя Джастин выставил дополнительный щит, выросшие вдруг до невероятной длины пальцы впились ногтями в его правое предплечье. Ощущение было такое, будто в руку вонзились раскаленные добела железные шипы. Ноздри заполнил омерзительный запах горелой плоти. Его собственной плоти.
   – Ты любил меня, и твоя любовь стала причиной моей гибели.
   Теперь обе его терзаемые болью руки бессильно висели по бокам, однако он снова шагнул вперед, в лежавшие на тропе темные тени.
   Черноволосая женщина в лазоревых кожаных доспехах остановила всхрапнувшего коня возле тропы и, указав на грудь Джастина коротким мечом, позвала:
   – Идем с нами... Разрушитель. Присоединяйся к нам...
   Позади нее Джастин ощущал присутствие несчетных орд мертвецов, и в белом, и в голубом.
   Он остановился.
   – Иди к нам... к нам... иди к нам...
   Из одной его руки сочилась кровь, тогда как почерневшие раны на другой обжигали нестерпимой, запредельной болью.
   Тупо глядя на всадницу, он пытался сообразить: чего же он в свое время не понял, что упустил... Руки не повиновались, голова трещала, мысли путались.
   – Иди к нам Великий Обманщик... иди к нам, ты, верящий лишь в свое понимание гармонии... лишь в свое...
   Меч коснулся его груди и прожег рубашку, заполнив ноздри дымом.
   – К нам... к нам... Тебе не убежать...
   «...не убежать... – звенело в его голове, заполняя сознание. – ...не убежать... не убежать...»
   И тут Джастин, не обращая внимания на порезы, схватился за клинок и расхохотался.
   «Ну уж нет! Лучше идите вы ко мне! Я принимаю вас всех! Вы – мой хаос, мое зло! Вы – это я!»
   Ответом ему стали заунывные стоны, то усиливавшиеся, то стихавшие... то усиливавшиеся, то стихавшие. Не выдержав этого мертвящего плача, он отпустил ограждавшие его щиты и обнаружил себя лежащим на тропе...
   ...Перед рычащим, скалящим клыки лесным котом!
   Подняться на ноги ему удалось с трудом. Изрезанные ладони жег набившийся в порезы песок, в болевших руках почти не осталось силы. Если являвшиеся ему мертвецы и представляли собой морок, то раны оказались самыми настоящими. Кот зарычал.
   – Ступай домой, кот. У меня нет желания играть в такие игры.
   Сощурившись – в темноте тропа под ногами казалась наклонной, – Джастин выпрямился и снова шагнул вперед.
   – Никакой проклятый Светом лес не...
   Кот зарычал снова. Сжав зубы, Джастин взглянул зверю прямо в глаза. Хвост кота дернулся, одна лапа поднялась.
   – Сейчас... сейчас... – простонал Джастин, выстраивая магические структуры, которые пускал в ход всего дважды. Он знал, что имеет дело не с порохом и пушками, а потому все, что ему нужно, – это гармония и воля, гармония и воля... гармония и воля!
   Земля содрогнулась, лесные исполины покачнулись. Сорвавшийся с руки Джастина ослепительный луч выжег тропу впереди настолько, насколько можно было видеть. Кот беззвучно исчез, не оставив после себя даже кучки пепла.
   Свершившийся сдвиг отразился в его сознании образом бесконечного тоннеля, связующего недра земли с небесами, тоннеля, в котором сияние солнца множилось и дробилось в бесчисленных зеркалах. Тоннеля, в котором рыдали древние ангелы, горделиво красовалась Рибэ, капитан быстрых судов Небес, а демоны Света улыбались, прежде чем раствориться во тьме блистающей гармонии.
   А укрывшийся где-то лесной кот вылизывал лапы перед тем, как уснуть и забыть о навеянном Ангелами кошмаре.
   Джастин прокашлялся и шатаясь побрел дальше. Он делал шаг и переводил дух. Делал шаг и переводил дух. Делал шаг и переводил дух...
   Сколько времени на это ушло – так и осталось неизвестным, но когда за деревьями забрезжил рассвет, Джастин вышел на дорогу к Мерту.
   Дайала уже ждала его там. Глаза ее были воспалены, порезы на руках сочились кровью, лицо покрывали кровоподтеки.
   – Так плохо?
   Он сделал последний шаг, и колени его подогнулись. Однако она не дала ему упасть, а подхватив его сильными и нежными руками – руками истинной возлюбленной, – бережно опустила на землю и легла рядом. Смешиваясь воедино, их слезы и кровь орошали дорожную пыль.

88

   – Знаешь, а Зиркас был прав, – промолвил Белтар, пригубив вина и бросив взгляд на плещущий за молом прибой. – Джира слишком приятное местечко, чтобы его разрушить.
   Элдирен поднял свой бокал в знак молчаливого согласия.
   – Скорее всего, нам придется вернуться в Рильярт, как только с дорог сойдет грязь. Трудно поверить, что мы провели в беспрерывных походах почти полгода.
   – Да, и порой теряли множество людей ради захвата какой-нибудь забытой Светом дыры. Хорошо, что хоть здесь, в Джире, это не так.
   – Война безобразна, Элдирен. Пока можешь, наслаждайся выгодами нынешнего положения. Тебе, по крайней мере, не приходится беспокоиться о Джихане, сующем повсюду нос и докладывающем Зиркасу про каждый чих, – сказал Белтар, сделав еще один большой глоток.
   – Джихан не так уж плох. Наверное, у него просто нет выбора.
   – Какая разница? Из-за него мне приходится держаться настороже. Ничего, как только выступим в путь, обстоятельства изменятся к лучшему, – он снова поднял бокал и добавил: – Говорят, дороги замерзнут за несколько восьмидневок до выпадения снега, если он вообще выпадет.
   – Снег? Еще только-только собрали урожай!
   – В здешних краях зима наступает рано. А нам нужно пораньше начать подготовку ко вторжению в Сутию... если мы хотим начать наступление сразу после весенней оттепели.
   – А они не сдадутся?
   – Зиркас считает, что именно так и будет. Не то чтобы от них стоило ждать яростного сопротивления, но выторговать себе условия получше сутианцы попытаются. Впрочем, я думаю, что как только наши войска начнут разорять пограничные области, они покорятся.
   – Как сарроннинцы? Эти на самом деле так до конца и не покорились. И никогда не покорятся. Они ненавидят нас.
   – Никогда не говори «никогда», Элдирен.
   Элдирен отмолчался, разглядывая пустой бокал в свете настенной лампы.
   – Ходят слухи, будто ты способен использовать хороший хрустальный бокал для дальновидения, как магическое зеркало, – со смехом промолвил Белтар. – Это правда?
   – Не знаю, не пробовал, – отозвался Элдирен, бросив взгляд на бутылку красного вина. Она была наполовину пустой.
   – А ты попробуй заглянуть в Наклос. Может, с помощью бокала это удастся лучше?
   – В Наклос?
   – Именно. Попытайся узнать, что стало с тем инженером.
   – Он мертв.
   – Элдирен, тот, кто выворачивает гармонию наизнанку, обнаруживая в ней хаос, не может оказаться поджаренным одной из твоих огненных стрел. Зиркас, возможно, и поверил тебе, но мы-то оба понимаем, что к чему. – Белтар улыбнулся. – Почему бы тебе не поискать его в Наклосе? Не для Зиркаса, а для меня.
   – Белтар...
   – Да не нервничай ты так. Я не собираюсь устраивать тебе неприятности, чтобы угодить Зиркасу. Свет свидетель, вовсе не собираюсь. Но прошу тебя, попробуй с помощью магии найти того инженера. Мне, знаешь ли, неспокойно: а вдруг он что-то затевает?
   Элдирен поставил бокал на стол, сделал глубокий вздох и сосредоточился на белом тумане, начавшем заполнять пространство между тонкими слоями хрусталя. В центре бокала, словно отражение темных кругов под его запавшими, глубоко посаженными глазами, сгустилась тьма.
   Служанка – дочь бывшего владельца усадьбы – открыла рот, в изумлении уставясь на изгибающиеся в клубящемся белесом мареве черные и белые столпы.
   В следующий миг сумерки разорвал пронзительный беззвучный крик, и бокал разлетелся вдребезги, осыпав весь стол хрустальным крошевом. Элдирен повалился лицом на стол, по скатерти потекла кровь.
   Служанка, обмякнув, рухнула на пол у порога.
   – Тьма! – пробормотал Белтар, извлекая из щеки острый осколок. Покачав головой, он приподнял Элдирена, очистил его лицо от хрустальных осколков, промокнул порезы смоченной в вине салфеткой и с трудом перенес молодого человека на стоявшую у стены кушетку.
   Худощавый маг дышал тяжело и прерывисто, как будто оглушенный ударом по голове.
   Посмотрев на свой пустой бокал и наполовину опустошенную бутыль, Белтар покачал головой.
   Долго ждать не пришлось. Очень скоро с улиц донесся топот копыт.
   – Где этот паршивец, жалкое подобие чародея? – взревел Зиркас, переступив через служанку, все еще лежавшую у порога в беспамятстве. – Инженер мертв, не так ли? Настолько мертв, что ухитрился из могилы вдребезги разбить все магические зеркала в Кандаре! Инженер, как же! Он не более инженер, чем... чем этот ублюдок Элдирен – Белый маг! Жаль, что он оглушен, но так, пожалуй, даже проще. Все равно бы он стал лгать и изворачиваться.
   – Так ведь ты не оставил ему особого выбора, Зиркас, – промолвил Белтар. – И к тому же хотел, чтобы в это оказался замешан и я, не так ли? Чтобы у тебя появился предлог избавиться от нас обоих.
   Служанка, наконец, пришла в себя и теперь взирала на магов расширившимися от ужаса глазами.
   – Слова! Ты только и знаешь, что болтать!
   Зиркас вскинул руки, и к Белтару устремилась цепочка сияющих красновато-белых звездочек. Но путь им преградила тонкая пелена белого пламени. Воздух задрожал, неизвестно откуда посыпался белесый пепел, и огненная завеса стала оттеснять наливающиеся кровью жгучие звезды к тому, кто их выпустил.
   Пол задрожал, оставшиеся бокалы разлетелись хрустальной пылью.
   Служанка вжалась в стену и открыла рот, но крик ее остался беззвучным.
   На мгновение Зиркасу удалось оттолкнуть пламенеющую завесу и вновь нацелить острия звезд на Белтара, однако тонкая пелена превратилась в рванувшуюся к дверям огненную стену. А когда пламя истаяло, у порога остались лишь две горстки пепла. Одна из них недавно была служанкой, другая – могущественным Белым магом...
   Белтар ухмыльнулся... и потерял сознание.

89

   Рослый светловолосый мужчина смотрел на Кандарский залив с черного утеса, находившегося внутри кольца черных стен, отделявших Найлан от основной территории Отшельничьего.
   Как он делал это уже не раз на протяжении всего прошедшего года, он стоял с закрытыми глазами по колено в побуревшей траве и, соединившись чувством с ветрами, искал. Когда пали сумерки, у него возникло непонятное, не опознаваемое ощущение соприкосновения с чем-то, требующим ответа.
   Стальные потоки высоких ветров, веявших над Крышей Мира, устремились с запада через Южный Кандар и коснулись вод, пролегавших между огромным островом и материком, почти полностью покоренным Белыми.
   Потом с неба ударили две тонкие струи – черная и белая, – и в голове Гуннара ударил громовой раскат.
   Сияющая чернота и мрачная белизна переплелись в беззвучном крике боли, и не готовый к этому Гуннар, пошатнувшись, споткнулся о камень и упал ничком.
   Спустя мгновение он медленно поднялся. Ноги дрожали, из глубокого пореза на лбу сочилась кровь, саднила расцарапанная икра, но он улыбался.
   Теперь у него не было сомнений в том, что Джастин жив. Этот беззвучный крик был исполнен не только боли, но и торжества. Джастин жив, но вот где он находится – это другой вопрос.
   Прихрамывая, Гуннар побрел вдоль темной каменной стены. Возможно, Турмин, ощутив, как сплелись, вывернувшись наизнанку, гармония и хаос, успел отметить, откуда пришел этот импульс. А возможно, и не успел.
   Но так или иначе, Джастин жив.

90

   «Милая, прелестная друида...» – подумал Джастин, с улыбкой глядя на идущую из своего сада к дому Дайалу.
   «Прекрасный друид», – мысленно откликнулась она, подняв голову и тоже улыбнувшись.
   – Какой же я друид?
   – Всякий, прошедший испытание, подобное твоему, становится друидом, – промолвила Дайала, и взгляд ее перебежал на собственные предплечья, где белели зарубцевавшиеся шрамы. Порыв ветра взъерошил ее волосы, и она поежилась.
   – Прости, – пробормотал Джастин, коснувшись губами ее щеки. – Я не хотел...
   – Я знаю. Все в порядке. Великий Лес помогает исцелению.
   – При чем тут лес? Это ты помогла нам прийти в себя.
   – Ничего подобного, – покачала головой Дайала. – Я знала, как это делается, и хотела помочь тебе, но твоих собственных сил хватило на нас обоих.
   – Силы силами, – пожал плечами Джастин, – но надо еще знать, куда их приложить. Покажи мне, как это делается.
   – Я покажу, – ответила друида, коснувшись его руки, – хотя на самом деле ты это уже знаешь. Просто пока не осознаешь.
   – Я жду, – промолвил Джастин.
   – Присмотрись к себе, – велела Дайала.
   Джастин опустил глаза, рассматривая свои коричневые штаны и мягкие сапоги.
   – Да ты не глазами смотри, чувствами, – Друида тихонько рассмеялась.
   Последовав ее указаниям, Джастин вчувствовался в собственное тело, ощущая связи между костями и мышцами, белые крупицы хаоса, пребывающие в нем, как и в любом живом существе, и поток гармонии, который не даст хаосу усилиться... пока сам он не постареет и не поседеет.
   – Видишь, каков ты есть? Теперь следи внимательно.
   Ее чувства окружили его левую руку невидимой аурой, и он ощутил, как крохотные крупинки хаоса странным образом искривились. Они не исчезли, но утратили свободную текучесть, оказавшись замкнутыми в гармонии.
   – Попробуй сам проделать то же самое с другой рукой. Хаос ты не уничтожишь, но он будет уже не свободным, а связанным гармонией.
   Джастин попытался повторить магическое действо Дайалы. Однако, хотя со стороны процедура казалась не столь уж сложной, потерпел неудачу.
   Он попробовал снова, предварительно еще раз прозондировав все свое тело, отмечая пути гармонических потоков и обтекаемые ими зерна хаоса. В этот раз тоже ничего не вышло, однако сдаваться Джастин не собирался. С четвертой попытки ему удалось искривить хаотические песчинки, но они все-таки продолжали оставаться свободными. Он присмотрелся к своей левой руке, сравнил достигнутое им со сделанным Дайалой и возобновил усилия.
   К тому времени, когда результат показался ему более или менее удовлетворительным, Джастин взмок от пота.
   – Ничего себе, – пробормотал он, – а ты еще говорила, будто я все знаю...
   – Ты еще не закончил, – заметила Дайала.
   Джастин попытался распространить то, чего ему удалось добиться с рукой, на все тело. У него получилось лишь к заходу солнца.
   – Проделывать такое с собой гораздо сложнее, чем с другими, – заметила друида. – Но именно это-то и важно.
   «Особенно для меня... и для тебя».
   Джастин кивнул, ибо на сей раз понял ее правильно. Друиды выбирали себе спутника и спутницу жизни единожды и навсегда – ибо как можно пройти через агонию слияния душ более одного раза?
   – Вот теперь, – сказала Дайала, – ты сможешь повидаться с Древней. Она не встречается с теми, кто не прошел испытания Великим Лесом и не обрел права именоваться друидом.
   Джастин попытался присмотреться к себе, гадая, изменился ли он внешне.
   – Некоторым, возможно, покажется, что ты стал выглядеть моложе. А может, и нет. Дело в том, что ты и так очень молод, гораздо моложе большинства тех, кто приходит сюда извне.
   – А эта Древняя, кто она такая? – осведомился он.
   – Она... Она – та, кто поможет тебе понять, что ты должен делать.
   Джастин ощутил в ее голосе печаль, но на сей раз задавать вопросов не стал. Вместо этого он повернулся, заключил Дайалу в объятия и припал к ее губам, желая лишь одного: чтобы этот миг длился вечно.

91

   – Вот эта роща, – промолвила Дайала, указывая вперед.
   – Но почему сейчас? Почему именно сейчас, когда мы наконец воистину обрели друг друга?
   – Древней виднее. Ты и так пришел очень поздно.
   Джастин поднял глаза. Хотя небо было скрыто за густыми, высокими кронами, он знал, что еще не настала и середина утра.
   «Поздно. Поздно для Кандара, поздно для тебя, поздно для меня. Вот и Гуннар всегда говорил, что я вечно опаздываю...»
   Друид глубоко вздохнул и крепко сжал руку Дайалы.
   – Я буду ждать, – сказала она.
   То, что она будет ждать, Джастин знал и так, однако ее слова приободрили его, и он улыбнулся.
   В сердцевине рощи рос единственный черный лоркен, очень старый, искривленный, невысокий – не выше самого Джастина. Близ дерева стояла женщина, облаченная, как ему показалось, в чистое серебро.
   На первый взгляд она выглядела не старше его самого, но чувства подсказали ему, что гладкая кожа и девичья стройность есть результат процедур, подобных той, какой научила его Дайала.
   – Я пришел к тебе, Древняя, – промолвил он, склоняя голову.
   – С чем ты пришел, юный друид?
   – Я хотел бы узнать, как можно исправить великое зло, причиненное миру Мастерами хаоса.
   – Почему ты именуешь деяния Мастеров хаоса злом? Хаос есть хаос, а гармония есть гармония. Разве ты в состоянии обратить хаос в гармонию, а гармонию в хаос?
   Женщина говорила спокойно и равнодушно, словно указывая на нечто само собой разумеющееся.
   – Но, – попытался возразить Джастин, – разве гармония не содержит в себе блага? Неужто жизнь лишена смысла? Но почему же тогда столь многие пытаются наполнить свою жизнь гармонией? Даже согласно Преданию, которому такие, как ты, вроде бы привержены, древние ангелы бежали с Небес.
   – Ты задаешь вопросы о смысле жизни, как будто считаешь, что древние Ангелы записали ответ таинственными рунами на скрижалях, дабы явившиеся после них могли отыскать эти скрижали и разгадать их тайнопись. Однако ни у мира, ни у Ангелов нет никакой цели. Мир просто существует и не нуждается в смысле существования. Смысл ищут лишь люди, мужчины и женщины.
   – А как насчет хаоса и гармонии? Ведь они тоже существуют, – сказал Джастин.
   – Они и впрямь существуют, так же как мир. Но лишь мыслящие существа приписывают хаосу и гармонии цели и определяют их как несущие добро или зло. Скажи, почему человек совершает тот или иной поступок?
   – Потому, что ему или ей этого хочется, – ответил Джастин. – Или потому, что к этому принуждают обстоятельства.
   – А если человек откажется действовать?
   – Кто-то может применить силу.
   – А этот человек, он владеет своими мыслями и своим телом?
   – Ты говоришь о том, что каждый свободен в своем выборе – действовать или бездействовать. Но не жестоко ли это? Как быть, если чьи-то дети или родные умирают с голоду, страдают, подвергаются мучениям?
   – Выбор в любом случае остается выбором.
   – Но разве нет более высоких ценностей? Разве нет разницы между человеком, который служит добру, и тем, кто потворствует злу? Или тем, кто совершает недобрые поступки по принуждению, и тем, кто творит их по доброй воле?
   – Разница, безусловно, есть. Но не для мироздания, не для природы, не для вечности, а лишь для мыслящих существ.
   – Но если для мироздания нет ни добра ни зла, – промолвил Джастин после недолгого размышления, – то, выходит, любой человек может творить что ему вздумается! С какой стати ему совершать хорошие поступки, миру-то все равно?
   – Ничем не ограниченные эгоизм и эгоцентризм разрушают личность. Если человека заботят лишь собственные желания и он стремится лишь к достижению собственных целей, он со временем отдаляется от других, лишается поддержки и сталкивается с враждебностью. Это, в свою очередь, осложняет его существование и заставляет становиться еще сильнее и бессердечнее. В конечном итоге любовь и иные человеческие привязанности становятся для такого человека недоступными, и он перестает быть личностью, превращаясь в бездушную машину, вроде двигателей твоих черных судов.
   Однако взглянем на человека, напрочь лишенного эгоизма. Он лезет из кожи вон, сострадая нуждам других, однако страждущих и нуждающихся всегда оказывается слишком много в сравнении с возможностями самого милосердного благотворителя. Даже при наличии мудрости, позволяющей отличать истинные нужды от ложных, он истратит себя в попытках объять необъятное. Таким образом, полное бескорыстие и самоотверженность губительны для личности не меньше, чем себялюбие.
   Вот и получается, что человек, желающий напитать свою жизнь смыслом, обречен всегда метаться между эгоизмом и бескорыстием, пытаясь сделать мучительный выбор и беспрестанно задаваясь все новыми и новыми вопросами. А стоит ему отказаться от этой беспрестанной борьбы, как смысл и цели его существования начинают определять другие.
   При этом отказ от самостоятельности может даже остаться неосознанным, ибо те, другие, дают ему простые и понятные правила, приняв которые на веру, он чувствует облегчение, ибо сбросил с себя груз ответственности. Зачем терзаться в поисках решения, если истинный путь укажут ангелы, демоны Света, Черное Братство или Белый Совет? Однако замечу – многие из числа отказавшихся от борьбы начинают задаваться вопросом о смысле жизни, как только попадают в беду.
   Древняя слегка скривила уголки тонких губ.
   – Твои рассуждения звучат не слишком утешительно.
   – Насколько мне помнится, ты просил не об утешении, а о мудрости. Мудрость же редко дарует утешение, поскольку многое, в чем люди его ищут, в глазах мудрого предстает всего лишь иллюзией.
   Некоторое время Джастин не решался поднять глаза на гладкое, как у юной девушки, лицо Древней, но в конце концов решился и спросил:
   – Но следует ли из этого, что установление власти Мастеров хаоса над всем Кандаром есть благо?