Страница:
Титус вёл себя так, как посоветовал ему Малевот: поддакивал, кланялся и благодарил, одновременно выполняя известное всем афариям умственное упражнение, которое помогает сохранять самоконтроль, ежели некто пытается запутать тебя и привести в замешательство. Помогало.
— При этаком раскладе нам войну не выиграть, — обронил министр благоуправления, когда приём закончился и они вдвоём с Титусом вышли в неказистую (с точки зрения панадарца) кирпичную галерею, опоясывающую нижний этаж дворца. — Сложная ситуация…
“Он намекает, что неплохо бы организовать государственный переворот? Что ж, я не против сыграть в такую игру — но по своим правилам и на своих условиях”.
Галерея завернула за угол и вывела их на задний двор, где находились хозяйственные постройки. Тут царила сумятица, стражники-непрофессионалы пытались оттеснить к воротам двух мужиков, которые рвались к чёрному ходу, крича, что им надобно поскорее “пасть ниц пред их величествами и молить о защите от напасти”. Титус заметил, что у мужика постарше одежда в крови. Перемахнув через перила галереи, он направился к спорящим.
— Что случилось? Да отпустите их, пусть объяснят!
— Напасть, господин, какой раньше не бывало… — затараторили мужики.
— Ты ранен? — перебив, обратился Титус к старшему.
— Не, господин, это кровь свинки! Я её за задние ноги к себе тянул, не хотел супостату добро отдавать, а оно цап за голову — и заглотило, прям у меня из рук! Я его тогда в сердцах обложил по-нашенски, а оно…
— Кто — оно?
— Адский чёрный зверь! — выпалил парень помоложе. Малевот, успевший сбежать по лестнице и присоединиться, испустил за спиной у Титуса тоскливый вздох.
— Давайте сначала, — потребовал Титус. — Кто вы такие?
— Королевские пастухи мы, господин. Нас все тут знают. Стадо пасли, а оно ка-ак из лесу выскочит… Огромадное, чёрное, зубы как ножи! Четырех королевских свинок зарезало, остальные убегли.
Министр, слушая все это, морщился, словно раскусил лимон.
— А вдруг они говорят правду? — покосившись на него, шепнул афарий.
— Адского чёрного зверя нет! — сердито прошептал Малевот. — Ежели до святых отцов дойдёт, что мы потакаем ереси… Это всего лишь традиционная народная байка, а свинок сии негодники втихаря продали купцам!
— Я не утверждаю, что это был адский чёрный зверь. Вдруг сюда забрело какое-нибудь неизвестное вашим учёным хищное животное из дальних земель? Взгляните, они оба напуганы, это не притворство.
— Гм… В стороне зноя водятся странные чудовища, но в наших краях для них слишком холодно.
— Бывает, что отдельные особи меняют среду обитания и приспосабливаются к новым условиям. — Титус вновь повернулся к мужикам: — Как выглядело животное?
— Чешуя на ём, будто рыбья, но большая, чёрная и блестящая, — заторопился старший мужик. — Ростом велико, не во всяку дверь пролезет. Лапищи, как колонны, с когтями. Хвостище толстый, на конце острый, да ещё вьются жгуты какие-то чёрные… Пасть вот такая! — он развёл руками. — Запаха нет, хотя от зверя должон быть. Движется ловко и скоро, а весом грузное…
— И ругается матом, как наш старшой, — вставил молодой пастух.
— Что?! — Малевот, до сих пор слушавший с серьёзным и обеспокоенным выражением лица, побагровел. — Так вы нас дурачите, олухи? Своих господ дурачите? Гнать их отсюда в шею! Гнать, живо!
Пастухи порывались что-то ещё добавить, но стражники, навалившись скопом, вытолкали их за ворота.
— Никогда раньше народ так не наглел! — массируя сердце, пробормотал министр. — Никогда…
Отпихивая с дороги стражников, Титус выскочил на улицу. Ему не верилось, что это был розыгрыш. В школе Ордена его учили отличать правду от лжи. Искушённый, тренированный противник мог бы ввести его в заблуждение, но не эти два мужика с ошалевшими глазами.
Уйти далеко они не успели. Титус догнал их возле поворота, где грязная скользкая улица огибала круглую постройку из неошкуренных брёвен.
— Эй, постойте! Доскажите мне про зверя. Где вы его видели?
— На королевском пастбище, что возле Кайвакского леса. Оно, значит, из чащи выскочило и в чащу потом убегло, пожрамши. А что ругается, так то чистая правда! Не хотел я ему королевскую свинку отдавать, как за своё держался, а оно цап — и схамало. Я его тогда сгоряча обложил по-всякому, и вдруг оно в ответ непотребной человечьей речью давай меня крыть, и по матушке, и по батюшке… Да так заковыристо — заслушаешься! Он вот слыхал, не даст соврать, а больше никто не верит…
Старший пастух опустился на корточки, прислонился к замшелому каменному фундаменту, хрипло дыша. Не лжёт, подумал Титус. А что до мата… И в Панадаре, и в иных мирах есть животные, способные воспроизводить человеческую речь. Попугаи, вороны, садовые флиссы, колонии некоторых эсиприанских насекомых… Подобные твари вполне могут водиться и в Облачном мире.
Молочно-белый туман затопил лес, и те из гигантских деревьев, что росли в десятке-другом ярдов от поляны, казались нереальными, едва намеченными. Дальше не было ничего. Ощутимой вещественностью обладал совсем небольшой клочок пространства, в центре которого весело пылал костёр из сушняка.
— Бирвот обещал просмотреть свои книги и уточнить. Он предполагает, что врата-выход находятся в Лойзирафе, на юге — в стороне зноя, если по-здешнему. Он сам предложил нам свою помощь.
— А чего он хочет взамен? — спросила Нэрренират.
— Билет в один конец до Панадара.
— Хм… Если он вытащит меня из этой ямы с дерьмом, я щедро вознагражу его.
— Мы ему пока про тебя не рассказывали. Не все сразу. Люди этого мира не привыкли общаться с богами.
— Здесь нет богов.
— Но у них есть храмы и множество священников-жрецов.
— Ну, это ясно, посредничество между людьми и нами, высшими силами, — дело прибыльное. — Изящным движением щупальца богиня поднесла к своей зубастой пасти флягу с вином. — Шертон, в мирах-ловушках боги просто не могут существовать. Здешние представления о богах привнесены сюда извне… либо же сохранились от тех времён, когда этот мир ещё не был ловушкой. Я слыхала, встречаются и такие. Вроде Нормальный мир, а потом раз — и схлопнется. Лойзираф — это далеко?
— Порядочно. Бирвот показывал мне карту, но там масштаб не указан. Халгата, где мы находимся, лежит в стороне холода. По привычным для нас меркам, это едва ли не крайний север. Между прочим, тут сейчас зима. Тёплый, однако, мир! В Панадаре на севере плавают в океане ледяные горы и стужа такая, что пар идёт изо рта, а здесь травка растёт, по два раза в год урожай снимают…
— Так и должно быть. — Нэрренират лениво потянулась. — Парниковый эффект.
— Не соизволишь объяснить? — буркнул Шертон. В этот раз богиня снизошла до объяснений:
— Если попроще, то облака пропускают тепло к земле, но не выпускают обратно. Заметь, твои ученики халтурят.
Шертон уже это заметил. Пока он болтал с богиней, Роми и Лаймо, в нескольких ярдах друг от друга, разучивали азы фехтования: стойки, выпады, повороты, пируэты. Вначале старались, потом все это им надоело, и оба начали выполнять движения небрежно, кое-как. Но вот каким образом Нэрренират об этом узнала? Они ведь тренируются у неё за спиной, и голову она в ту сторону не поворачивала.
— Бросайте оружие — и отжиматься! — приказал Шертон. — По двадцать раз. Потом повторите все то же самое, но правильно, как я вам показывал.
— По двадцать мало, — хмыкнула Нэрренират.
— Они больше не смогут.
Судя по рассказам Бирвота, Облачный мир не был гостеприимным местом, а им предстояло пересечь его из конца в конец, чтобы добраться до врат-выхода. Никому, включая Роми, оставаться тут навсегда, не хотелось. Халгата принадлежала к числу наиболее цивилизованных и просвещённых здешних государств (недаром маги, ставшие жертвами погромщиков, не пожелали её покинуть) — это говорило о многом! Шертон хотел, насколько получится, поднатаскать ребят, чтобы те при необходимости смогли постоять за себя.
— Как ты поняла, что они халтурят?
— У меня обострённое восприятие, — уклончиво ответила богиня. — Твой Бирвот имеет представление о том, что нужно сделать, чтобы пройти через врата?
— Нет, но он утверждает, что в одной из его древних книг есть некие туманные инструкции. Посмотрим. Когда мы отсюда выберемся, ты оставишь Роми в покое?
— Я не причиню ей вреда, ни физического, ни душевного.
— Ты оставишь её в покое?
— Она принадлежит мне, — сверху вниз посмотрев на Шертона, отрезала богиня. — По древнему праву.
— Я никому не принадлежу! — приподняв голову, крикнула Роми. — Все боги одинаковые!
Они с Лаймо только что закончили с горем пополам отжиматься и теперь отдыхали, растянувшись на траве.
— Вставайте и тренируйтесь! — велел Шертон. — Если дойдёт до драки, ваши противники не станут ждать, когда вы отдохнёте.
Роми вскочила, подобрала меч и начала делать выпады — азартно, словно протыкала невидимых богов. Лаймо тоже приступил к упражнениям.
— Мы очень разные, — надменно бросила Нэрренират. — Между двумя богами гораздо больше разницы, чем между двумя смертными.
— Одинаковые! — огрызнулась Роми, делая выпад в её сторону.
— Шертон, богоборческие устремления твоей ученицы переходят всякие границы.
— Вот и не лезь к ней.
— Ты, кажется, не собираешься допивать своё вино? — помолчав, вкрадчиво осведомилась богиня.
Шертон молча протянул ей флягу. Каким образом обезопасить Роми от Нэрренират — решения для этой проблемы он пока не нашёл.
Комната, где поселили Титуса, находилась в старой части дворца, в правом крыле, где гуляли заблудившиеся сквозняки, скрипели половицы, а по стенам возле плинтусов расползлась влажная синеватая плесень. Для борьбы с сыростью и ночным холодом приходилось постоянно топить камин — этим занимался Сасхан, одержимый жаждой покаяния, которую подогревал ужас перед адским чёрным зверем. Сасхан боялся, что зверь придёт за ним. Он твердил об этом каждый вечер, перед тем как сомкнуть глаза, устроившись на драном коврике возле двери. Спал он беспокойно, ворочаясь и вскрикивая: зверь ему часто снился.
По утрам бывший разбойник, втягивая голову в плечи и боязливо озираясь, уходил на плац, обучать рубке бестолковых королевских рекрутов. Его загнанный, затравленный взгляд метался из стороны в сторону. Вместе со своими товарищами он пытал и убивал людей — то корысти ради, то просто для забавы, — а потом на его товарищей нежданно-негаданно обрушилась божья кара… Сасхан Живодёр не верил, что его пощадили. Дворцовая челядь поговаривала о том, что зверя не раз и не два видели в окрестностях Суамы, и Сасхан знал, кого поджидает за городскими стенами сия адская тварь.
В отличие от раскаявшегося разбойника, Титус спал на кровати, застланной тощим тюфяком (ему приносили тюфяк получше, да он, как истинный афарий, отказался). По утрам и по вечерам возносил молитвы Создателю, а днём наблюдал, изучал, делал выводы, суммировал информацию… Дошли до него слухи о том, что в Суаме нередко появляются трое иноземцев (“Кожа у них необычного цвета, вроде вашей, смиренный брат!”) — то гостят у Бирвота-чернокнижника, то куда-то уезжают. Никого, однако, не задирают, въездную пошлину платят исправно. Зрелый муж и с ним двое мальчишек.
Титус велел одному из соглядатаев Малевота понаблюдать за ними и запомнить, как выглядят. Отчёт не на шутку встревожил его. Судя по описанию — панадарцы. И словесный портрет старшего один к одному совпадает с обликом небезызвестного Арсения Шертона! Его спутники, черноглазый паренёк лет восемнадцати-двадцати (похоже, медолиец) и молчаливый подросток, который, чтобы показать свою крутость, все время ходит в низко нахлобученной шляпе, не вызвали у афария интереса. Другое дело — сам Шертон. Титус не горел желанием с ним встретиться. Он уже принял решение осесть в Облачном мире, у него были кое-какие планы насчёт Халгаты, и ему не хотелось, чтобы в Панадаре о том проведали.
Никогда раньше халгатийцы не видали людей с такой кожей… Что ж, сие позволяло надеяться, что у Панадара нет регулярных контактов с Облачным миром. Нужно дождаться, когда Шертон закончит свои дела в Суаме и исчезнет, а пока что Титус сменил рясу афария на местную невзрачную одежду и взял в привычку перед выходом из дворцовых покоев надевать перчатки. Его изуродованное лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон плаща. Ну и, кроме того, он избегал посещать ту часть города, где жил Бирвот-чернокнижник.
Всю остальную Суаму Титус исходил вдоль и поперёк. Присматривался. Заговаривал с людьми. Завязывал знакомства. Его внешность вначале отталкивала халгатийцев, но объяснения насчёт того, что лицо ему изувечило разъярённое потустороннее существо, неизменно вызывали сочувствие. В Облачном мире в изобилии водилась нежить, которая с наступлением темноты вылезала из потаённых нор и принималась бесчинствовать, так что здешний народ знал, каково это — столкнуться с “разъярённым потусторонним существом”! О том, что затрещину ему влепила обманутая великая богиня, а не какой-нибудь там обиженный на весь белый свет упырь, Титус рассудительно умалчивал.
Как и все афарии, прошедшие школу Ордена, он владел целым арсеналом приёмов, позволяющих располагать к себе людей, завоёвывать доверие, провоцировать на откровенность, и сейчас постоянно этим пользовался, дабы завязать побольше контактов с суамской беднотой, и особенно — с нищими. Сообщество последних было настоящим государством в государстве, со своей иерархией, со своими неписаными законами. Титус поставил перед собой цель: поскорее стать почётным гражданином этого государства, не отказываясь в то же время от роли протеже Малевота и гостя в королевском дворце.
Простые халгатийцы, недовольные властями, все чаще проявляли неповиновение. На улицах и в трактирах распевали едкие куплеты про короля-дурака, оказавшегося под каблуком у тёщи, и про капризы старой стервы Лусиллы. Титус, обученный в школе Ордена рифмосложению, тоже сочинил несколько сатирических катренов и спустя два дня с тайной авторской гордостью слушал, как их исполняют оборванцы на городских площадях.
Произошёл массовый побег заключённых из королевской тюрьмы — по старинке, через подкоп. Уличные мальчишки забрасывали грязью проезжающие кареты, швыряли камни в окна дворцов (т. е. трехэтажных кирпичных зданий незамысловатой архитектуры, называемых в Облачном мире дворцами, с чем Титус до сих пор не мог свыкнуться). Зильды, подражая людям, бросали с мостиков всякую дрянь на головы прохожим. Слуги воровали у своих господ, почти не таясь. В глухих переулках некие личности в масках избивали богатых (а нередко — и не богатых) лавочников. Продовольствие поступало в столицу нерегулярно, ибо, с одной стороны, крестьян разоряли разбойники, а с другой — у сборщиков налогов больше не было вооружённого подкрепления в лице королевских солдат. Цены на продукты ежедневно росли. В целом же народ продолжал подчиняться властям скорее по привычке, нежели из необходимости.
В Суаме назревал мятеж.
— Если можно сэкономить, надо сэкономить.
— На чем ты предлагаешь сэкономить, великая?
— На свинье, которую ты вознамерился для меня купить.
— Ты обойдёшься без ужина? — удивился Шертон; аппетит у богини был воистину зверский, до сих пор она от пищи не отказывалась.
— Нет, обойдусь одними разбойниками. Тоже еда, не хуже любой другой.
— Опять будешь есть людей? — ужаснулась Роми. — Так нельзя, это же каннибализм!
Лаймо отодвинулся подальше от Нэрренират.
— Никоим образом, — возразила богиня. — Это можно было бы назвать каннибализмом, если б я пожирала себе подобных — то есть других богов, чьи физические воплощения аналогичны моему. Однако моё тело уникально, существует в единственном экземпляре, и посему твоё определение неверно. Я всего лишь добываю себе пропитание, как умею.
Пока Роми пыталась найти в этой казуистике слабое место, Шертон оглянулся на деревню, где сторговал свинью, и спросил:
— А чем тебе мой вариант плох?
— Он нерационален. Скажи, что ты собираешься делать после ужина?
— Оставить вас тут и ещё раз туда сходить. Ненадолго.
Они прятались в орешнике на опушке леса. В стороне щипали траву привязанные гувлы. Деревня виднелась вдали, за светло-зелёным полем с недавно проклюнувшимися ростками. За свинью там заломили тройную цену, глядели испуганно, и понемногу Шертон выяснил, что сегодня вечером деревня ждёт на постой шайку Шамрота Ухореза. Утром был посыльный от Шамрота, загодя предупредил. Деревня покорно приготовилась к разорению и насилию: чему быть, того не миновать, хорошо ещё, ежели наутро все живы будем…
— Так я и думала, — насмешливо хмыкнула Нэрренират. — Ты сходишь туда ненадолго и перебьёшь разбойников. И оставишь бедным крестьянам кучу трупов. Если коллеги покойников нагрянут и потребуют объяснений, им дадут твой словесный портрет, и за нами начнут гоняться. Ничего не имею против, это по-своему увлекательная игра, но мне бы не хотелось, чтоб Роми пострадала. Твои ученики еле-еле осваивают азы, им ещё рано проверять себя в деле. Согласись, Шертон, мой вариант намного изящней! Я устраиваю засаду около деревни и наедаюсь до отвала. К тебе после этого — никаких претензий, а на сэкономленные деньги поставишь мне выпивку.
Хмуро глядя из-под полей шляпы, Роми продолжала выискивать брешь в её аргументах. Лаймо тем временем оценил очевидную безопасность этого плана для их маленькой компании и осторожно заметил:
— Вообще-то, практично…
— Я полторы тысячи лет занимаюсь транспортным бизнесом в Панадаре и обставила всех конкурентов, такой опыт чего-нибудь да стоит. Сколько там хотели за свинью?
— Сорок пожелей.
— Бочонок первоклассного пива… — мечтательно промурлыкала богиня.
— Тебе лучше бы поменьше пить, — сказал Шертон.
— Я и так мало пью. Учитывая массу этого тела, бочонок для меня — все равно, что для тебя кружка. Создатель, как бы я хотела налакаться по-настоящему, вдрызг! В этой деревне есть трактир?
— Нету.
— Жалко… Где трактир, там и выпивка.
— А вдруг она съест в деревне кого не надо? — скептически прищурилась Роми.
— Пожалуй, я предупрежу крестьян, чтоб сидели по домам и позапирали двери. Скажу им, что видел в лесу большого зверя. Ждите здесь, скоро вернусь.
Раздвинув жидкие ветви орешника, Шертон выбрался из зарослей и легко побежал через поле к домикам. Начинало смеркаться, размываемый туманом горизонт понемногу сужался. Скоро Шертон превратился в быстро удаляющийся тёмный силуэт с торчащей над правым плечом рукояткой меча.
Роми и Лаймо сидели рядом на траве. За прошедшие дни они почти подружились, и совместные тренировки укрепляли эту дружбу. Роми больше не считала Лаймодия “противным чиновником”, а он, в свою очередь, сам не мог понять, почему пытался арестовать её с упорством одержимого. В заклятье он не верил: ну кто станет возиться и околдовывать мелкого служащего из Департамента Налогов и Сборов!
Несмотря на то, что отношения с Роми наладились, бросать ученичество у Шертона Лаймо не собирался: такой шанс выпадает раз в жизни, и то не каждому. Глупо отказываться. Когда он вернётся домой, соседская шпана будет неприятно удивлена! Стиснув зубы, Лаймо отжимался, отбивал костяшки пальцев о стволы деревьев, бегал по лесу, отрабатывал приёмы фехтования и боя без оружия. Иногда становилось невтерпёж, и он не сдавался только потому, что рядом была Роми, выполнявшая те же самые упражнения, — ему не хотелось оказаться слабее девчонки.
Оставшись без Шертона в компании Нэрренират, оба чувствовали себя неуверенно.
Богиня некоторое время молча глядела на них, потом попросила:
— Роми, сними шляпу.
— Это моя шляпа, — насторожённо блестя глазами из-под опущенных полей, буркнула Роми. — Теперь моя. Арс мне её подарил.
— О, конечно, твоя. Но здесь незачем маскироваться, а без неё ты красивей.
Протянув щупальце, Нэрренират ловко сдёрнула кожаную шляпу с головы девушки.
— Так лучше. Не бойся. Ты очень красивое бестелесное существо, и твой физический облик мне нравится. Расслабься немного…
Уплощившись на конце, щупальце скользнуло под ворот куртки. Вскрик замер у Роми в горле, её парализовал страх. Внезапный, непреодолимый, свинцово-тяжёлый. Щупальце богини гладило её грудь, а у неё не было сил даже на то, чтобы оттолкнуть его или отодвинуться. Тело словно одеревенело. До сих пор она только один раз испытала подобный страх: в Храме Правосудия, когда зачитывали приговор. В присутствии Арса она не боялась Нэрренират, даже говорила ей дерзости — однако сейчас Арса рядом не было.
— Что с тобой, Роми? — Нэрренират убрала щупальце. — Видишь, я перестала. Я ничего больше не делаю. Лаймо, у нас ещё есть вино или пиво?
— Н-ничего нет, — заикаясь, выдавил Лаймо — он тоже перепугался. — Вы все выпили…
— Найди хоть несколько капель и дай ей. Роми, ты ведёшь себя странно для семнадцатилетней девушки! Объясни, что тебя так напугало?
Роми по-прежнему не могла говорить. Темнело, туман сгущался. Потом послышались лёгкие шаги, шорох ветвей, и к их компании присоединился Шертон.
— Предупредил.
— Тогда я пойду ловить свой ужин.
Богиня поднялась и бесшумно исчезла за кустарником.
— Что здесь случилось? — оглядев ребят, спросил Шертон.
Подобрав лежавшую на траве шляпу, Роми уткнулась в неё лицом и навзрыд заплакала.
— Она к ней приставала! — сообщил Лаймо.
— Ясно, — процедил Шертон. — Паршивое животное…
— Арс, я испугалась… — всхлипывая, призналась Роми. — Ни меч достать не могла, ни даже просто двинуться… А ты ведь учил нас… действовать, когда надо… Я недостойна… у тебя учиться… из меня никогда ничего не получится…
— Я тоже испугался, — чувствуя, — как горят его щеки, пробормотал Лаймо. — Сидел и молчал… Арс, если вы меня ударите, я заслуживаю…
Он-то надеялся, что, начав обучаться единоборствам, перестал быть трусом, а оказалось, в жизни не все так просто.
— Можно чему-то научиться, а страх все сводит на нет… — добавила Роми. — И все бесполезно…
Ей пришло в голову, что они с Лаймо похожи на двух побитых щенков. Никогда они не станут такими, как их учитель.
— Перестаньте оба хныкать, — вздохнул после паузы Шертон. — Лезть в драку с Нэрренират вам не стоило, она бы с вами шутя разделалась. Но сохранять самообладание при любых обстоятельствах — вот этому вы должны научиться. Можно победить свой страх. А с богиней я потолкую, когда вернётся.
Со стороны поглощённой сумерками деревни доносились крики людей и протяжные взвизги гувлов.
— Набрали сучьев для костра? — спросил Шертон. — Нет? За работу!
Спустя полчаса на прогалине неподалёку от опушки вспыхнул огонь. Шертон разложил по окружности сделанные Бирвотом обереги, для защиты от ночной нежити. Такой же круг меньшего диаметра ограждал от лесных напастей гувлов.
Вскоре вернулась насытившаяся Нэрренират.
— Это вам, — она швырнула что-то на траву. Шертон посмотрел: мешочки, набитые монетами. — Их гувлов я оставила крестьянам. Приберут к рукам, если ума хватит. А вино, естественно, употребила! Посредственное качество…
— Ты сейчас не слишком пьяна? — поинтересовался Шертон.
— Чтоб меня развезло с нескольких глотков? Обижаешь!
— Тогда давай отойдём. — Он встал. — Разговор есть.
Они отошли не слишком далеко, чтобы не терять из виду костёр. Обереги оберегами, а Шертон не хотел оставлять ребят в ночном лесу без присмотра.
— Что за разговор? — невинно осведомилась Нэрренират.
— Не догадываешься? Я ведь предупреждал тебя: не лезь к моим ученикам! Роми до сих пор не может успокоиться после твоей гнусной выходки.
— Шертон, я не думала, что она так испугается. Я рассчитывала, что ей будет приятно. У неё неадекватная реакция на ласку. Если б я могла сменить облик, я бы решила эту проблему.
— Ты считаешь себя неотразимой? — Он смерил взглядом чешуйчатое чудовище.
— В человеческом облике я неотразима.
В её тоне было столько надменной уверенности, что Шертону оставалось только руками развести. Впрочем, богов, обделённых самомнением, он ещё не встречал.
— Но сейчас твой вид многим людям внушает страх.
— Вы, теряющие память, придаёте телам неоправданно большое значение. Я надеялась, что Роми уже успела ко мне привыкнуть. Ладно, придётся подождать ещё…
— Ты вела себя, как последняя скотина!
— Шертон, я подозреваю, что тебе представили ситуацию в искажённом виде, сместив акценты. Пошли обратно. Там теплее, а мне нравится тепло — напоминает о солнце.
Повернув, она двинулась к огню, напролом через подлесок. Хвост с блестящим шипом на конце волочился по земле.
Дать пинка этой бронированной туше — вот что Шертону больше всего хотелось сделать. Но он удержался.
Глава 8
— При этаком раскладе нам войну не выиграть, — обронил министр благоуправления, когда приём закончился и они вдвоём с Титусом вышли в неказистую (с точки зрения панадарца) кирпичную галерею, опоясывающую нижний этаж дворца. — Сложная ситуация…
“Он намекает, что неплохо бы организовать государственный переворот? Что ж, я не против сыграть в такую игру — но по своим правилам и на своих условиях”.
Галерея завернула за угол и вывела их на задний двор, где находились хозяйственные постройки. Тут царила сумятица, стражники-непрофессионалы пытались оттеснить к воротам двух мужиков, которые рвались к чёрному ходу, крича, что им надобно поскорее “пасть ниц пред их величествами и молить о защите от напасти”. Титус заметил, что у мужика постарше одежда в крови. Перемахнув через перила галереи, он направился к спорящим.
— Что случилось? Да отпустите их, пусть объяснят!
— Напасть, господин, какой раньше не бывало… — затараторили мужики.
— Ты ранен? — перебив, обратился Титус к старшему.
— Не, господин, это кровь свинки! Я её за задние ноги к себе тянул, не хотел супостату добро отдавать, а оно цап за голову — и заглотило, прям у меня из рук! Я его тогда в сердцах обложил по-нашенски, а оно…
— Кто — оно?
— Адский чёрный зверь! — выпалил парень помоложе. Малевот, успевший сбежать по лестнице и присоединиться, испустил за спиной у Титуса тоскливый вздох.
— Давайте сначала, — потребовал Титус. — Кто вы такие?
— Королевские пастухи мы, господин. Нас все тут знают. Стадо пасли, а оно ка-ак из лесу выскочит… Огромадное, чёрное, зубы как ножи! Четырех королевских свинок зарезало, остальные убегли.
Министр, слушая все это, морщился, словно раскусил лимон.
— А вдруг они говорят правду? — покосившись на него, шепнул афарий.
— Адского чёрного зверя нет! — сердито прошептал Малевот. — Ежели до святых отцов дойдёт, что мы потакаем ереси… Это всего лишь традиционная народная байка, а свинок сии негодники втихаря продали купцам!
— Я не утверждаю, что это был адский чёрный зверь. Вдруг сюда забрело какое-нибудь неизвестное вашим учёным хищное животное из дальних земель? Взгляните, они оба напуганы, это не притворство.
— Гм… В стороне зноя водятся странные чудовища, но в наших краях для них слишком холодно.
— Бывает, что отдельные особи меняют среду обитания и приспосабливаются к новым условиям. — Титус вновь повернулся к мужикам: — Как выглядело животное?
— Чешуя на ём, будто рыбья, но большая, чёрная и блестящая, — заторопился старший мужик. — Ростом велико, не во всяку дверь пролезет. Лапищи, как колонны, с когтями. Хвостище толстый, на конце острый, да ещё вьются жгуты какие-то чёрные… Пасть вот такая! — он развёл руками. — Запаха нет, хотя от зверя должон быть. Движется ловко и скоро, а весом грузное…
— И ругается матом, как наш старшой, — вставил молодой пастух.
— Что?! — Малевот, до сих пор слушавший с серьёзным и обеспокоенным выражением лица, побагровел. — Так вы нас дурачите, олухи? Своих господ дурачите? Гнать их отсюда в шею! Гнать, живо!
Пастухи порывались что-то ещё добавить, но стражники, навалившись скопом, вытолкали их за ворота.
— Никогда раньше народ так не наглел! — массируя сердце, пробормотал министр. — Никогда…
Отпихивая с дороги стражников, Титус выскочил на улицу. Ему не верилось, что это был розыгрыш. В школе Ордена его учили отличать правду от лжи. Искушённый, тренированный противник мог бы ввести его в заблуждение, но не эти два мужика с ошалевшими глазами.
Уйти далеко они не успели. Титус догнал их возле поворота, где грязная скользкая улица огибала круглую постройку из неошкуренных брёвен.
— Эй, постойте! Доскажите мне про зверя. Где вы его видели?
— На королевском пастбище, что возле Кайвакского леса. Оно, значит, из чащи выскочило и в чащу потом убегло, пожрамши. А что ругается, так то чистая правда! Не хотел я ему королевскую свинку отдавать, как за своё держался, а оно цап — и схамало. Я его тогда сгоряча обложил по-всякому, и вдруг оно в ответ непотребной человечьей речью давай меня крыть, и по матушке, и по батюшке… Да так заковыристо — заслушаешься! Он вот слыхал, не даст соврать, а больше никто не верит…
Старший пастух опустился на корточки, прислонился к замшелому каменному фундаменту, хрипло дыша. Не лжёт, подумал Титус. А что до мата… И в Панадаре, и в иных мирах есть животные, способные воспроизводить человеческую речь. Попугаи, вороны, садовые флиссы, колонии некоторых эсиприанских насекомых… Подобные твари вполне могут водиться и в Облачном мире.
Молочно-белый туман затопил лес, и те из гигантских деревьев, что росли в десятке-другом ярдов от поляны, казались нереальными, едва намеченными. Дальше не было ничего. Ощутимой вещественностью обладал совсем небольшой клочок пространства, в центре которого весело пылал костёр из сушняка.
— Бирвот обещал просмотреть свои книги и уточнить. Он предполагает, что врата-выход находятся в Лойзирафе, на юге — в стороне зноя, если по-здешнему. Он сам предложил нам свою помощь.
— А чего он хочет взамен? — спросила Нэрренират.
— Билет в один конец до Панадара.
— Хм… Если он вытащит меня из этой ямы с дерьмом, я щедро вознагражу его.
— Мы ему пока про тебя не рассказывали. Не все сразу. Люди этого мира не привыкли общаться с богами.
— Здесь нет богов.
— Но у них есть храмы и множество священников-жрецов.
— Ну, это ясно, посредничество между людьми и нами, высшими силами, — дело прибыльное. — Изящным движением щупальца богиня поднесла к своей зубастой пасти флягу с вином. — Шертон, в мирах-ловушках боги просто не могут существовать. Здешние представления о богах привнесены сюда извне… либо же сохранились от тех времён, когда этот мир ещё не был ловушкой. Я слыхала, встречаются и такие. Вроде Нормальный мир, а потом раз — и схлопнется. Лойзираф — это далеко?
— Порядочно. Бирвот показывал мне карту, но там масштаб не указан. Халгата, где мы находимся, лежит в стороне холода. По привычным для нас меркам, это едва ли не крайний север. Между прочим, тут сейчас зима. Тёплый, однако, мир! В Панадаре на севере плавают в океане ледяные горы и стужа такая, что пар идёт изо рта, а здесь травка растёт, по два раза в год урожай снимают…
— Так и должно быть. — Нэрренират лениво потянулась. — Парниковый эффект.
— Не соизволишь объяснить? — буркнул Шертон. В этот раз богиня снизошла до объяснений:
— Если попроще, то облака пропускают тепло к земле, но не выпускают обратно. Заметь, твои ученики халтурят.
Шертон уже это заметил. Пока он болтал с богиней, Роми и Лаймо, в нескольких ярдах друг от друга, разучивали азы фехтования: стойки, выпады, повороты, пируэты. Вначале старались, потом все это им надоело, и оба начали выполнять движения небрежно, кое-как. Но вот каким образом Нэрренират об этом узнала? Они ведь тренируются у неё за спиной, и голову она в ту сторону не поворачивала.
— Бросайте оружие — и отжиматься! — приказал Шертон. — По двадцать раз. Потом повторите все то же самое, но правильно, как я вам показывал.
— По двадцать мало, — хмыкнула Нэрренират.
— Они больше не смогут.
Судя по рассказам Бирвота, Облачный мир не был гостеприимным местом, а им предстояло пересечь его из конца в конец, чтобы добраться до врат-выхода. Никому, включая Роми, оставаться тут навсегда, не хотелось. Халгата принадлежала к числу наиболее цивилизованных и просвещённых здешних государств (недаром маги, ставшие жертвами погромщиков, не пожелали её покинуть) — это говорило о многом! Шертон хотел, насколько получится, поднатаскать ребят, чтобы те при необходимости смогли постоять за себя.
— Как ты поняла, что они халтурят?
— У меня обострённое восприятие, — уклончиво ответила богиня. — Твой Бирвот имеет представление о том, что нужно сделать, чтобы пройти через врата?
— Нет, но он утверждает, что в одной из его древних книг есть некие туманные инструкции. Посмотрим. Когда мы отсюда выберемся, ты оставишь Роми в покое?
— Я не причиню ей вреда, ни физического, ни душевного.
— Ты оставишь её в покое?
— Она принадлежит мне, — сверху вниз посмотрев на Шертона, отрезала богиня. — По древнему праву.
— Я никому не принадлежу! — приподняв голову, крикнула Роми. — Все боги одинаковые!
Они с Лаймо только что закончили с горем пополам отжиматься и теперь отдыхали, растянувшись на траве.
— Вставайте и тренируйтесь! — велел Шертон. — Если дойдёт до драки, ваши противники не станут ждать, когда вы отдохнёте.
Роми вскочила, подобрала меч и начала делать выпады — азартно, словно протыкала невидимых богов. Лаймо тоже приступил к упражнениям.
— Мы очень разные, — надменно бросила Нэрренират. — Между двумя богами гораздо больше разницы, чем между двумя смертными.
— Одинаковые! — огрызнулась Роми, делая выпад в её сторону.
— Шертон, богоборческие устремления твоей ученицы переходят всякие границы.
— Вот и не лезь к ней.
— Ты, кажется, не собираешься допивать своё вино? — помолчав, вкрадчиво осведомилась богиня.
Шертон молча протянул ей флягу. Каким образом обезопасить Роми от Нэрренират — решения для этой проблемы он пока не нашёл.
Комната, где поселили Титуса, находилась в старой части дворца, в правом крыле, где гуляли заблудившиеся сквозняки, скрипели половицы, а по стенам возле плинтусов расползлась влажная синеватая плесень. Для борьбы с сыростью и ночным холодом приходилось постоянно топить камин — этим занимался Сасхан, одержимый жаждой покаяния, которую подогревал ужас перед адским чёрным зверем. Сасхан боялся, что зверь придёт за ним. Он твердил об этом каждый вечер, перед тем как сомкнуть глаза, устроившись на драном коврике возле двери. Спал он беспокойно, ворочаясь и вскрикивая: зверь ему часто снился.
По утрам бывший разбойник, втягивая голову в плечи и боязливо озираясь, уходил на плац, обучать рубке бестолковых королевских рекрутов. Его загнанный, затравленный взгляд метался из стороны в сторону. Вместе со своими товарищами он пытал и убивал людей — то корысти ради, то просто для забавы, — а потом на его товарищей нежданно-негаданно обрушилась божья кара… Сасхан Живодёр не верил, что его пощадили. Дворцовая челядь поговаривала о том, что зверя не раз и не два видели в окрестностях Суамы, и Сасхан знал, кого поджидает за городскими стенами сия адская тварь.
В отличие от раскаявшегося разбойника, Титус спал на кровати, застланной тощим тюфяком (ему приносили тюфяк получше, да он, как истинный афарий, отказался). По утрам и по вечерам возносил молитвы Создателю, а днём наблюдал, изучал, делал выводы, суммировал информацию… Дошли до него слухи о том, что в Суаме нередко появляются трое иноземцев (“Кожа у них необычного цвета, вроде вашей, смиренный брат!”) — то гостят у Бирвота-чернокнижника, то куда-то уезжают. Никого, однако, не задирают, въездную пошлину платят исправно. Зрелый муж и с ним двое мальчишек.
Титус велел одному из соглядатаев Малевота понаблюдать за ними и запомнить, как выглядят. Отчёт не на шутку встревожил его. Судя по описанию — панадарцы. И словесный портрет старшего один к одному совпадает с обликом небезызвестного Арсения Шертона! Его спутники, черноглазый паренёк лет восемнадцати-двадцати (похоже, медолиец) и молчаливый подросток, который, чтобы показать свою крутость, все время ходит в низко нахлобученной шляпе, не вызвали у афария интереса. Другое дело — сам Шертон. Титус не горел желанием с ним встретиться. Он уже принял решение осесть в Облачном мире, у него были кое-какие планы насчёт Халгаты, и ему не хотелось, чтобы в Панадаре о том проведали.
Никогда раньше халгатийцы не видали людей с такой кожей… Что ж, сие позволяло надеяться, что у Панадара нет регулярных контактов с Облачным миром. Нужно дождаться, когда Шертон закончит свои дела в Суаме и исчезнет, а пока что Титус сменил рясу афария на местную невзрачную одежду и взял в привычку перед выходом из дворцовых покоев надевать перчатки. Его изуродованное лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон плаща. Ну и, кроме того, он избегал посещать ту часть города, где жил Бирвот-чернокнижник.
Всю остальную Суаму Титус исходил вдоль и поперёк. Присматривался. Заговаривал с людьми. Завязывал знакомства. Его внешность вначале отталкивала халгатийцев, но объяснения насчёт того, что лицо ему изувечило разъярённое потустороннее существо, неизменно вызывали сочувствие. В Облачном мире в изобилии водилась нежить, которая с наступлением темноты вылезала из потаённых нор и принималась бесчинствовать, так что здешний народ знал, каково это — столкнуться с “разъярённым потусторонним существом”! О том, что затрещину ему влепила обманутая великая богиня, а не какой-нибудь там обиженный на весь белый свет упырь, Титус рассудительно умалчивал.
Как и все афарии, прошедшие школу Ордена, он владел целым арсеналом приёмов, позволяющих располагать к себе людей, завоёвывать доверие, провоцировать на откровенность, и сейчас постоянно этим пользовался, дабы завязать побольше контактов с суамской беднотой, и особенно — с нищими. Сообщество последних было настоящим государством в государстве, со своей иерархией, со своими неписаными законами. Титус поставил перед собой цель: поскорее стать почётным гражданином этого государства, не отказываясь в то же время от роли протеже Малевота и гостя в королевском дворце.
Простые халгатийцы, недовольные властями, все чаще проявляли неповиновение. На улицах и в трактирах распевали едкие куплеты про короля-дурака, оказавшегося под каблуком у тёщи, и про капризы старой стервы Лусиллы. Титус, обученный в школе Ордена рифмосложению, тоже сочинил несколько сатирических катренов и спустя два дня с тайной авторской гордостью слушал, как их исполняют оборванцы на городских площадях.
Произошёл массовый побег заключённых из королевской тюрьмы — по старинке, через подкоп. Уличные мальчишки забрасывали грязью проезжающие кареты, швыряли камни в окна дворцов (т. е. трехэтажных кирпичных зданий незамысловатой архитектуры, называемых в Облачном мире дворцами, с чем Титус до сих пор не мог свыкнуться). Зильды, подражая людям, бросали с мостиков всякую дрянь на головы прохожим. Слуги воровали у своих господ, почти не таясь. В глухих переулках некие личности в масках избивали богатых (а нередко — и не богатых) лавочников. Продовольствие поступало в столицу нерегулярно, ибо, с одной стороны, крестьян разоряли разбойники, а с другой — у сборщиков налогов больше не было вооружённого подкрепления в лице королевских солдат. Цены на продукты ежедневно росли. В целом же народ продолжал подчиняться властям скорее по привычке, нежели из необходимости.
В Суаме назревал мятеж.
— Если можно сэкономить, надо сэкономить.
— На чем ты предлагаешь сэкономить, великая?
— На свинье, которую ты вознамерился для меня купить.
— Ты обойдёшься без ужина? — удивился Шертон; аппетит у богини был воистину зверский, до сих пор она от пищи не отказывалась.
— Нет, обойдусь одними разбойниками. Тоже еда, не хуже любой другой.
— Опять будешь есть людей? — ужаснулась Роми. — Так нельзя, это же каннибализм!
Лаймо отодвинулся подальше от Нэрренират.
— Никоим образом, — возразила богиня. — Это можно было бы назвать каннибализмом, если б я пожирала себе подобных — то есть других богов, чьи физические воплощения аналогичны моему. Однако моё тело уникально, существует в единственном экземпляре, и посему твоё определение неверно. Я всего лишь добываю себе пропитание, как умею.
Пока Роми пыталась найти в этой казуистике слабое место, Шертон оглянулся на деревню, где сторговал свинью, и спросил:
— А чем тебе мой вариант плох?
— Он нерационален. Скажи, что ты собираешься делать после ужина?
— Оставить вас тут и ещё раз туда сходить. Ненадолго.
Они прятались в орешнике на опушке леса. В стороне щипали траву привязанные гувлы. Деревня виднелась вдали, за светло-зелёным полем с недавно проклюнувшимися ростками. За свинью там заломили тройную цену, глядели испуганно, и понемногу Шертон выяснил, что сегодня вечером деревня ждёт на постой шайку Шамрота Ухореза. Утром был посыльный от Шамрота, загодя предупредил. Деревня покорно приготовилась к разорению и насилию: чему быть, того не миновать, хорошо ещё, ежели наутро все живы будем…
— Так я и думала, — насмешливо хмыкнула Нэрренират. — Ты сходишь туда ненадолго и перебьёшь разбойников. И оставишь бедным крестьянам кучу трупов. Если коллеги покойников нагрянут и потребуют объяснений, им дадут твой словесный портрет, и за нами начнут гоняться. Ничего не имею против, это по-своему увлекательная игра, но мне бы не хотелось, чтоб Роми пострадала. Твои ученики еле-еле осваивают азы, им ещё рано проверять себя в деле. Согласись, Шертон, мой вариант намного изящней! Я устраиваю засаду около деревни и наедаюсь до отвала. К тебе после этого — никаких претензий, а на сэкономленные деньги поставишь мне выпивку.
Хмуро глядя из-под полей шляпы, Роми продолжала выискивать брешь в её аргументах. Лаймо тем временем оценил очевидную безопасность этого плана для их маленькой компании и осторожно заметил:
— Вообще-то, практично…
— Я полторы тысячи лет занимаюсь транспортным бизнесом в Панадаре и обставила всех конкурентов, такой опыт чего-нибудь да стоит. Сколько там хотели за свинью?
— Сорок пожелей.
— Бочонок первоклассного пива… — мечтательно промурлыкала богиня.
— Тебе лучше бы поменьше пить, — сказал Шертон.
— Я и так мало пью. Учитывая массу этого тела, бочонок для меня — все равно, что для тебя кружка. Создатель, как бы я хотела налакаться по-настоящему, вдрызг! В этой деревне есть трактир?
— Нету.
— Жалко… Где трактир, там и выпивка.
— А вдруг она съест в деревне кого не надо? — скептически прищурилась Роми.
— Пожалуй, я предупрежу крестьян, чтоб сидели по домам и позапирали двери. Скажу им, что видел в лесу большого зверя. Ждите здесь, скоро вернусь.
Раздвинув жидкие ветви орешника, Шертон выбрался из зарослей и легко побежал через поле к домикам. Начинало смеркаться, размываемый туманом горизонт понемногу сужался. Скоро Шертон превратился в быстро удаляющийся тёмный силуэт с торчащей над правым плечом рукояткой меча.
Роми и Лаймо сидели рядом на траве. За прошедшие дни они почти подружились, и совместные тренировки укрепляли эту дружбу. Роми больше не считала Лаймодия “противным чиновником”, а он, в свою очередь, сам не мог понять, почему пытался арестовать её с упорством одержимого. В заклятье он не верил: ну кто станет возиться и околдовывать мелкого служащего из Департамента Налогов и Сборов!
Несмотря на то, что отношения с Роми наладились, бросать ученичество у Шертона Лаймо не собирался: такой шанс выпадает раз в жизни, и то не каждому. Глупо отказываться. Когда он вернётся домой, соседская шпана будет неприятно удивлена! Стиснув зубы, Лаймо отжимался, отбивал костяшки пальцев о стволы деревьев, бегал по лесу, отрабатывал приёмы фехтования и боя без оружия. Иногда становилось невтерпёж, и он не сдавался только потому, что рядом была Роми, выполнявшая те же самые упражнения, — ему не хотелось оказаться слабее девчонки.
Оставшись без Шертона в компании Нэрренират, оба чувствовали себя неуверенно.
Богиня некоторое время молча глядела на них, потом попросила:
— Роми, сними шляпу.
— Это моя шляпа, — насторожённо блестя глазами из-под опущенных полей, буркнула Роми. — Теперь моя. Арс мне её подарил.
— О, конечно, твоя. Но здесь незачем маскироваться, а без неё ты красивей.
Протянув щупальце, Нэрренират ловко сдёрнула кожаную шляпу с головы девушки.
— Так лучше. Не бойся. Ты очень красивое бестелесное существо, и твой физический облик мне нравится. Расслабься немного…
Уплощившись на конце, щупальце скользнуло под ворот куртки. Вскрик замер у Роми в горле, её парализовал страх. Внезапный, непреодолимый, свинцово-тяжёлый. Щупальце богини гладило её грудь, а у неё не было сил даже на то, чтобы оттолкнуть его или отодвинуться. Тело словно одеревенело. До сих пор она только один раз испытала подобный страх: в Храме Правосудия, когда зачитывали приговор. В присутствии Арса она не боялась Нэрренират, даже говорила ей дерзости — однако сейчас Арса рядом не было.
— Что с тобой, Роми? — Нэрренират убрала щупальце. — Видишь, я перестала. Я ничего больше не делаю. Лаймо, у нас ещё есть вино или пиво?
— Н-ничего нет, — заикаясь, выдавил Лаймо — он тоже перепугался. — Вы все выпили…
— Найди хоть несколько капель и дай ей. Роми, ты ведёшь себя странно для семнадцатилетней девушки! Объясни, что тебя так напугало?
Роми по-прежнему не могла говорить. Темнело, туман сгущался. Потом послышались лёгкие шаги, шорох ветвей, и к их компании присоединился Шертон.
— Предупредил.
— Тогда я пойду ловить свой ужин.
Богиня поднялась и бесшумно исчезла за кустарником.
— Что здесь случилось? — оглядев ребят, спросил Шертон.
Подобрав лежавшую на траве шляпу, Роми уткнулась в неё лицом и навзрыд заплакала.
— Она к ней приставала! — сообщил Лаймо.
— Ясно, — процедил Шертон. — Паршивое животное…
— Арс, я испугалась… — всхлипывая, призналась Роми. — Ни меч достать не могла, ни даже просто двинуться… А ты ведь учил нас… действовать, когда надо… Я недостойна… у тебя учиться… из меня никогда ничего не получится…
— Я тоже испугался, — чувствуя, — как горят его щеки, пробормотал Лаймо. — Сидел и молчал… Арс, если вы меня ударите, я заслуживаю…
Он-то надеялся, что, начав обучаться единоборствам, перестал быть трусом, а оказалось, в жизни не все так просто.
— Можно чему-то научиться, а страх все сводит на нет… — добавила Роми. — И все бесполезно…
Ей пришло в голову, что они с Лаймо похожи на двух побитых щенков. Никогда они не станут такими, как их учитель.
— Перестаньте оба хныкать, — вздохнул после паузы Шертон. — Лезть в драку с Нэрренират вам не стоило, она бы с вами шутя разделалась. Но сохранять самообладание при любых обстоятельствах — вот этому вы должны научиться. Можно победить свой страх. А с богиней я потолкую, когда вернётся.
Со стороны поглощённой сумерками деревни доносились крики людей и протяжные взвизги гувлов.
— Набрали сучьев для костра? — спросил Шертон. — Нет? За работу!
Спустя полчаса на прогалине неподалёку от опушки вспыхнул огонь. Шертон разложил по окружности сделанные Бирвотом обереги, для защиты от ночной нежити. Такой же круг меньшего диаметра ограждал от лесных напастей гувлов.
Вскоре вернулась насытившаяся Нэрренират.
— Это вам, — она швырнула что-то на траву. Шертон посмотрел: мешочки, набитые монетами. — Их гувлов я оставила крестьянам. Приберут к рукам, если ума хватит. А вино, естественно, употребила! Посредственное качество…
— Ты сейчас не слишком пьяна? — поинтересовался Шертон.
— Чтоб меня развезло с нескольких глотков? Обижаешь!
— Тогда давай отойдём. — Он встал. — Разговор есть.
Они отошли не слишком далеко, чтобы не терять из виду костёр. Обереги оберегами, а Шертон не хотел оставлять ребят в ночном лесу без присмотра.
— Что за разговор? — невинно осведомилась Нэрренират.
— Не догадываешься? Я ведь предупреждал тебя: не лезь к моим ученикам! Роми до сих пор не может успокоиться после твоей гнусной выходки.
— Шертон, я не думала, что она так испугается. Я рассчитывала, что ей будет приятно. У неё неадекватная реакция на ласку. Если б я могла сменить облик, я бы решила эту проблему.
— Ты считаешь себя неотразимой? — Он смерил взглядом чешуйчатое чудовище.
— В человеческом облике я неотразима.
В её тоне было столько надменной уверенности, что Шертону оставалось только руками развести. Впрочем, богов, обделённых самомнением, он ещё не встречал.
— Но сейчас твой вид многим людям внушает страх.
— Вы, теряющие память, придаёте телам неоправданно большое значение. Я надеялась, что Роми уже успела ко мне привыкнуть. Ладно, придётся подождать ещё…
— Ты вела себя, как последняя скотина!
— Шертон, я подозреваю, что тебе представили ситуацию в искажённом виде, сместив акценты. Пошли обратно. Там теплее, а мне нравится тепло — напоминает о солнце.
Повернув, она двинулась к огню, напролом через подлесок. Хвост с блестящим шипом на конце волочился по земле.
Дать пинка этой бронированной туше — вот что Шертону больше всего хотелось сделать. Но он удержался.
Глава 8
Разбрызгивая грязь, королевские егеря верхом на вороных гувлах промчались по улочкам Суамы, проехали под аркой городских ворот, миновали отсыревший подъёмный мост и вылетели на каменную дорогу, отделённую парапетами от раскисшей земли, густо пронизанной корнями бледных, незнакомых с солнцем растений.
Егерей было четверо, пятый — Титус. Плащ с капюшоном он сменил на удобный, не стесняющий движений охотничий костюм, сшитый из мягкой кожи. На голове у него красовалась традиционная для халгатийских охотников конусовидная шапочка, увенчанная пучком ярких перьев. Титус подозревал, что она придаёт ему дурацкий карнавальный вид, однако в Облачном мире сей головной убор считался вполне солидным. Егеря носили свои шапочки с большим достоинством.
Егерей было четверо, пятый — Титус. Плащ с капюшоном он сменил на удобный, не стесняющий движений охотничий костюм, сшитый из мягкой кожи. На голове у него красовалась традиционная для халгатийских охотников конусовидная шапочка, увенчанная пучком ярких перьев. Титус подозревал, что она придаёт ему дурацкий карнавальный вид, однако в Облачном мире сей головной убор считался вполне солидным. Егеря носили свои шапочки с большим достоинством.