Страница:
— Паселей, посмотрите на эту штуку возле озера! Вы что-нибудь заметили?
— Неприятная штука… — выполнив его просьбу, отозвался Паселей. — Вроде не скажешь, почему, а неприятная…
— Шар меняет размеры?
— Нет.
Бирвот снова взглянул на шар, и тот снова начал увеличиваться, заслоняя поле зрения.
— Да вот только нехороший он… — донёсся до мага будто издалека обеспокоенный голос Паселея. — Словно бы порчу наводит…
— Чары, — еле ворочая языком, пробормотал Бирвот. — Погоди…
Он начал произносить заклинание, рассеивающее чары, и шар опять съёжился до своих первоначальных размеров, наваждение исчезло. Зато мага к концу пошатывало от усталости. Теперь хорошо бы укрыться в ущелье, отдохнуть… Но в ближайшее время на отдых рассчитывать не стоит.
От Чадны мчалась группа всадников, прямо к ним. Бирвот хрипло, с досадой, вздохнул. Не любил он заварушек. Но незаметно сбежать не удастся: даже на таком расстоянии он почувствовал, что среди приближающихся есть сильные маги.
Посёлок благоносцев мало чем отличался от других таких же, раскиданных по всему Облачному миру. Увенчанный шатровым куполом небольшой храм посреди чисто подметённой площади, сверху донизу разрисованный серыми разводами по светлому фону — совсем как здешнее небо. Вокруг, образуя правильное каре, стоят ряды скромных домиков с хозяйственными пристроями, дальше расстилаются огороды и поля. Типовая планировка, только строительный материал в разных краях разный: камень, дерево, глинобит, кирпич. Здесь храм и дома были каменные, а пристрой — глинобитные.
Благоносцы ни с кем не враждовали, ибо это запрещала их вера, ели только растительную пищу, и то не всякую, не пили вина и не прикасались к оружию. Если их откуда-то выгоняли, они безропотно уходили и обосновывались на новом месте. Лаймо вначале удивился, что пиратский князь до сих пор не разорил поселение, но потом сообразил, что для Чадны такое соседство должно быть выгодным: наверняка она берет с общины дань продовольствием, а неприятностей благоносцы никому не доставляют. Живут они тихо и замкнуто, довольствуясь малым.
Возделанные земли занимали почти всю маленькую долину. В сторону зноя уходила дорога, огибая загородившие горизонт скалы. Мужчины, женщины и подростки в одинаковой одежде и белых головных платках, скрывающих волосы, трудились, как муравьи. Лаймо и Нэрренират наблюдали за ними сверху, с заросшего кустарником уступа над тропинкой.
— Вот уж повезло… — процедила богиня. — У них в деревне даже завалящей курицы не найдёшь!
— Их религия учит, что богам угодна постная пища.
— Ага, можно подумать, нам делать больше не хрена, кроме как следить за диетой смертных.
Она уставилась на людей в долине. Её хвост шевелился, как у раздражённой кошки, шип на его конце со скрежетом царапал по камню.
— Великая, пощадите их, — отодвинувшись от неё, насколько позволял колючий кустарник, прошептал вспотевший от страха Лаймо. — Будьте милосердны, там же семьи, дети… Давайте, я спущусь в посёлок и куплю побольше пирогов с овощной начинкой, это избавит вас от чувства голода, а завтра Арс отдаст вам двух гувлов, он ведь обещал!
— Я милостивая богиня, я их не трону, — вздохнула Нэрренират. — Так хочется мяса… Хорошо, отправляйся за пирогами, а потом выясним, куда ведёт вон та дорога. Надеюсь, эти чаднийские пираты такие же вкусные, как халгатийские разбойники.
Осторожно раздвинув ветви, Лаймо начал высматривать, где можно спуститься на тропинку, но тут внизу послышались голоса, и он опять притаился.
— …Говорила я Рафе, недобрый человек этот Гинкло, да разве она меня послушает? Встретила его давеча в горах, заболталась, а вернулась совсем одуревшая и что было не помнит, третий день больная лежит… — Тонкий дребезжащий голос женщины сбился на сдавленные всхлипы. — Встать не может и стонет, стонет…
— Околдовал её Гинкло? — деловито спросил другой женский голос.
— Вот и я так думала, а наставник-благовестник, когда посмотрел Рафу, сказал, что это, мол, не чары, а мелафская золотая пыльца. Видать, Гинкло угостил её сладкой лепёшкой с такой пыльцой, Рафа ведь страсть любит сладкое… Вот и дошло до греха, а ежели она ещё и понесла от него, всю жизнь придётся грех отмаливать! Ох, что стряслось…
— У Гинкло всегда с собой золотая пыльца, — вступил в разговор третий, мужчина. — Говорят, он её в Бисину возит тайком от князя. Коли князь об этом прознает, казнит его, тогда он и за дочку твою перед богами ответит.
— Правда-правда, — подхватила вторая женщина, — и я слыхала… Видели, какой он толстый да румяный? А наставник-благовестник сказал: кто марает руки золотой пыльцой, тот смертный грешник!
— Ты потише, — одёрнул её мужчина. — Вдруг Гинкло приспичит вернуться? Чай, недалеко отошёл. Услышит тебя, так сразу тогда…
— Да он пошёл на свою заимку возле Подковы-горы, у него там раб без языка и верховые гувлы. Видать, опять в Бисину повезёт свою проклятущую пыльцу.
— Ну и не наше это дело! — прикрикнул мужчина. — Наше дело молиться о благе. Идём, а то распустили языки…
Из-под уступа вышли три человека, все в чистых белых платках, одинаково повязанных. Каждый тащил коромысло с двумя большими, тяжело покачивающимися оплетёнными сосудами. Двигались они медленно и вскоре снова остановились передохнуть.
Лаймо уже наметил, где можно спрыгнуть на тропинку, но тут его сцапало за шиворот щупальце Нэрренират.
— Стой, — прошипела богиня. — Наши планы изменились. Ты не будешь покупать пироги. Ты догонишь этих людей и узнаешь, куда отправился тот наркобарыга. Толстый, румяный — это в самый раз…
— Нет! — перепугался Лаймо. — Если я про наркоторговца спрошу, меня же за наркомана примут! Я не могу…
Ему постоянно внушали, что наркотики — это нехорошо и те кто употребляет их — люди без будущего; золотая молодёжь Верхнего Города может баловаться такими вещами, но если Лаймодия Гортониуса хотя бы заподозрят в том, что он интересуется наркотиками, не видать ему ни хорошей работы, ни карьеры, ни денег, и умрёт он в канаве, одинокий, всеми оплёванный. Мать очень любила порассуждать на эту тему. Так что сейчас Лаймо охватил отчаянный страх: чтоб он взялся что-то выяснять насчёт наркоторговца? Да пусть его лучше на месте убьют!
Водоносы из посёлка побрели дальше.
— Почему не можешь? — встряхнув его, осведомилась Нэрренират.
— Вдруг они подумают, что я хочу купить золотую пыльцу? Тогда все, плакала моя репутация! — Он и сам готов был заплакать. — Из Департамента выгонят, никуда больше не возьмут…
— Хватит хныкать, ты будешь работать у меня на рельсовой дороге. Я-то знаю, что ты не наркоман. Давай-ка очнись, догони их и наведи справки об этом Гинкло.
— Не могу, великая, — он помотал головой. — Просто не могу, и все… Они про меня подумают…
— Я хочу есть! — Богиня опять встряхнула его, на этот раз посильнее. — Знаешь, что я с тобой сделаю? Я обещала, что никому из вас не причиню вреда, однако есть способы это обойти. Когда мы вернёмся в Панадар, я каждую ночь буду являться тебе в кошмарах и напоминать о том, как ты оставил меня без обеда!
По щекам Лаймо текли слезы, но он все ещё держался. “Всегда заботься о том, что про тебя люди скажут!” — мать с пелёнок вбивала ему в голову это нехитрое жизненное правило. Если он, откуда ни возьмись, выскочит на тропинку перед благоносцами и начнёт расспрашивать о Гинкло, те наверняка заподозрят, что он наркоман, ошалевший без новой дозы, вот будет позор… В голове у Лаймо все перепуталось, материны наставления звучали в ушах, словно она стояла рядом и произносила их вслух, и думать, как в нормальном состоянии, он сейчас просто не мог.
— Чего ты больше всего боишься, Лаймо? — вкрадчиво спросила Нэрренират. — О, для меня не составит труда это выяснить… Я заполню твои сны самыми ужасными из твоих детских кошмаров. В каждом сне я буду пожирать тебя разными способами! Ты этого хочешь?
Вот на этом Лаймодий сломался.
— Я согласен, — прошептал он, глотая слезы. — Отпустите… Да, я спрошу у них про Гинкло!
Кубарем скатившись на тропинку (Арс научил его группироваться при падении, так что он даже не ушибся), Лаймо вскочил, не отряхиваясь, и бегом догнал благоносцев. Заслышав его шаги, те остановились. Две похожие друг на друга женщины средних лет и старец, опрятно одетые, измождённые, с тонкими жилистыми руками.
— Мне надо найти человека по имени Гинкло, который золотую пыльцу продаёт, — стараясь не смотреть никому из них в глаза, выпалил Лаймо. — Очень нужно… Моя жизнь превратится в кошмар, если я его не найду! Пожалуйста, подскажите, добрые люди, куда он пошёл?
Благоносцы переглянулись.
— Отрок, золотая пыльца — не благо! — строго изрёк старец. — Люди от неё болеют, а чтоб обмануть болезнь, вкушают её снова и снова, покуда не умрут. Грешно это! Не ищи Гинкло, ищи лучше блага духовного для себя и для мира.
Так и есть, приняли за наркомана… Он-то надеялся, что этого не случится.
— Меня за Гинкло князь из Чадны послал, с поручением.
— Сие ложь, отрок, — покачал головой благоносец. — Такой молодой, а губишь себя… Ты опасно болен, вон и кожа у тебя какая-то темноватая!
— Это от солнца.
— Солнце?.. Не слыхал я про такое снадобье, но думаю, оно тоже греховно. Пойдём с нами! Если ты вступишь в нашу общину, мы поможем тебе обратиться ко благу.
Вспомнив об угрозах Нэрренират, Лаймо бухнулся на колени:
— Молю вас, добрые люди, покажите, куда ушёл Гинкло! Больше мне ничего не надо!
Скорбно вздохнув, старец объяснил, что Гинкло они встретили в соседней долине возле горной речки, туда ведёт вот эта тропинка, а направлялся он в сторону холода. Скороговоркой поблагодарив, Лаймо повернул обратно. Хватаясь за жёсткие ветви, вскарабкался на уступ, густо заросший кустарником.
— Я слышала, — сказала Нэрренират. — Пошли, догоним этого наркобарыгу!
Не заботясь больше о том, заметят её или нет, она мягко спрыгнула на тропинку и плавными скачками помчалась к ущелью, соединяющему две долины. Лаймо бежал следом, понемногу приходя в себя. Слезы высохли, к нему вернулась способность соображать и вместе с ней пришла досада на то, что он показал себя перед богиней в невыгодном свете. Вдруг она раздумает брать его на работу?.. Вот же не повезло!
Соревноваться в скорости с Нэрренират он не мог и быстро отстал. Узкое ущелье, заполненное шорохами и отголосками мечущегося эха, вывело его в другую долину, неширокую, посередине которой протекала вспененная речка. Издали, из-за поворота, донёсся крик, тут же оборвавшийся богиня настигла свою жертву. Насытившись, она вернётся за Лаймо. Он присел возле мутного рокочущего потока, перебирая слегка дрожащими пальцами пёструю гальку.
Нэрренират почему-то не спешила возвращаться.
Внезапно его словно ударило: времени прошло много, очень много… Куда делась богиня? Он встал и пошёл вдоль берега в сторону холода. Шумно журчала река — сложная, прихотливо упорядоченная звуковая вязь, хрустела под подошвами галька, протяжно кричали птицы. Спохватившись, Лаймо вынул из ножен меч. Ему все больше и больше становилось не по себе.
Заметив на камнях впереди красное пятно, он замедлил шаги, но все-таки заставил себя подойти ближе. Лужа крови, растерзанные кишки, обрывки одежды. Все, что осталось от наркоторговца Гинкло.
Лаймо отступил от страшной находки, огляделся и крикнул:
— Нэрренират!
Эхо Никто не отозвался
Он ещё несколько раз выкрикнул имя богини, с надеждой оглядываясь по сторонам. Если с ней что-то случилось, нет смысла возвращаться в Панадар, все равно без неё Панадар погибнет…
У Лаймо дрожали руки и ноги, в горле пересохло. Стараясь не смотреть на останки Гинкло, он метался вокруг, как на привязи, и нервно озирался. Потом опять начал звать её, в панике срывая голос, но отвечало только горное эхо.
Богиня бесследно исчезла.
Глава 10
— Неприятная штука… — выполнив его просьбу, отозвался Паселей. — Вроде не скажешь, почему, а неприятная…
— Шар меняет размеры?
— Нет.
Бирвот снова взглянул на шар, и тот снова начал увеличиваться, заслоняя поле зрения.
— Да вот только нехороший он… — донёсся до мага будто издалека обеспокоенный голос Паселея. — Словно бы порчу наводит…
— Чары, — еле ворочая языком, пробормотал Бирвот. — Погоди…
Он начал произносить заклинание, рассеивающее чары, и шар опять съёжился до своих первоначальных размеров, наваждение исчезло. Зато мага к концу пошатывало от усталости. Теперь хорошо бы укрыться в ущелье, отдохнуть… Но в ближайшее время на отдых рассчитывать не стоит.
От Чадны мчалась группа всадников, прямо к ним. Бирвот хрипло, с досадой, вздохнул. Не любил он заварушек. Но незаметно сбежать не удастся: даже на таком расстоянии он почувствовал, что среди приближающихся есть сильные маги.
Посёлок благоносцев мало чем отличался от других таких же, раскиданных по всему Облачному миру. Увенчанный шатровым куполом небольшой храм посреди чисто подметённой площади, сверху донизу разрисованный серыми разводами по светлому фону — совсем как здешнее небо. Вокруг, образуя правильное каре, стоят ряды скромных домиков с хозяйственными пристроями, дальше расстилаются огороды и поля. Типовая планировка, только строительный материал в разных краях разный: камень, дерево, глинобит, кирпич. Здесь храм и дома были каменные, а пристрой — глинобитные.
Благоносцы ни с кем не враждовали, ибо это запрещала их вера, ели только растительную пищу, и то не всякую, не пили вина и не прикасались к оружию. Если их откуда-то выгоняли, они безропотно уходили и обосновывались на новом месте. Лаймо вначале удивился, что пиратский князь до сих пор не разорил поселение, но потом сообразил, что для Чадны такое соседство должно быть выгодным: наверняка она берет с общины дань продовольствием, а неприятностей благоносцы никому не доставляют. Живут они тихо и замкнуто, довольствуясь малым.
Возделанные земли занимали почти всю маленькую долину. В сторону зноя уходила дорога, огибая загородившие горизонт скалы. Мужчины, женщины и подростки в одинаковой одежде и белых головных платках, скрывающих волосы, трудились, как муравьи. Лаймо и Нэрренират наблюдали за ними сверху, с заросшего кустарником уступа над тропинкой.
— Вот уж повезло… — процедила богиня. — У них в деревне даже завалящей курицы не найдёшь!
— Их религия учит, что богам угодна постная пища.
— Ага, можно подумать, нам делать больше не хрена, кроме как следить за диетой смертных.
Она уставилась на людей в долине. Её хвост шевелился, как у раздражённой кошки, шип на его конце со скрежетом царапал по камню.
— Великая, пощадите их, — отодвинувшись от неё, насколько позволял колючий кустарник, прошептал вспотевший от страха Лаймо. — Будьте милосердны, там же семьи, дети… Давайте, я спущусь в посёлок и куплю побольше пирогов с овощной начинкой, это избавит вас от чувства голода, а завтра Арс отдаст вам двух гувлов, он ведь обещал!
— Я милостивая богиня, я их не трону, — вздохнула Нэрренират. — Так хочется мяса… Хорошо, отправляйся за пирогами, а потом выясним, куда ведёт вон та дорога. Надеюсь, эти чаднийские пираты такие же вкусные, как халгатийские разбойники.
Осторожно раздвинув ветви, Лаймо начал высматривать, где можно спуститься на тропинку, но тут внизу послышались голоса, и он опять притаился.
— …Говорила я Рафе, недобрый человек этот Гинкло, да разве она меня послушает? Встретила его давеча в горах, заболталась, а вернулась совсем одуревшая и что было не помнит, третий день больная лежит… — Тонкий дребезжащий голос женщины сбился на сдавленные всхлипы. — Встать не может и стонет, стонет…
— Околдовал её Гинкло? — деловито спросил другой женский голос.
— Вот и я так думала, а наставник-благовестник, когда посмотрел Рафу, сказал, что это, мол, не чары, а мелафская золотая пыльца. Видать, Гинкло угостил её сладкой лепёшкой с такой пыльцой, Рафа ведь страсть любит сладкое… Вот и дошло до греха, а ежели она ещё и понесла от него, всю жизнь придётся грех отмаливать! Ох, что стряслось…
— У Гинкло всегда с собой золотая пыльца, — вступил в разговор третий, мужчина. — Говорят, он её в Бисину возит тайком от князя. Коли князь об этом прознает, казнит его, тогда он и за дочку твою перед богами ответит.
— Правда-правда, — подхватила вторая женщина, — и я слыхала… Видели, какой он толстый да румяный? А наставник-благовестник сказал: кто марает руки золотой пыльцой, тот смертный грешник!
— Ты потише, — одёрнул её мужчина. — Вдруг Гинкло приспичит вернуться? Чай, недалеко отошёл. Услышит тебя, так сразу тогда…
— Да он пошёл на свою заимку возле Подковы-горы, у него там раб без языка и верховые гувлы. Видать, опять в Бисину повезёт свою проклятущую пыльцу.
— Ну и не наше это дело! — прикрикнул мужчина. — Наше дело молиться о благе. Идём, а то распустили языки…
Из-под уступа вышли три человека, все в чистых белых платках, одинаково повязанных. Каждый тащил коромысло с двумя большими, тяжело покачивающимися оплетёнными сосудами. Двигались они медленно и вскоре снова остановились передохнуть.
Лаймо уже наметил, где можно спрыгнуть на тропинку, но тут его сцапало за шиворот щупальце Нэрренират.
— Стой, — прошипела богиня. — Наши планы изменились. Ты не будешь покупать пироги. Ты догонишь этих людей и узнаешь, куда отправился тот наркобарыга. Толстый, румяный — это в самый раз…
— Нет! — перепугался Лаймо. — Если я про наркоторговца спрошу, меня же за наркомана примут! Я не могу…
Ему постоянно внушали, что наркотики — это нехорошо и те кто употребляет их — люди без будущего; золотая молодёжь Верхнего Города может баловаться такими вещами, но если Лаймодия Гортониуса хотя бы заподозрят в том, что он интересуется наркотиками, не видать ему ни хорошей работы, ни карьеры, ни денег, и умрёт он в канаве, одинокий, всеми оплёванный. Мать очень любила порассуждать на эту тему. Так что сейчас Лаймо охватил отчаянный страх: чтоб он взялся что-то выяснять насчёт наркоторговца? Да пусть его лучше на месте убьют!
Водоносы из посёлка побрели дальше.
— Почему не можешь? — встряхнув его, осведомилась Нэрренират.
— Вдруг они подумают, что я хочу купить золотую пыльцу? Тогда все, плакала моя репутация! — Он и сам готов был заплакать. — Из Департамента выгонят, никуда больше не возьмут…
— Хватит хныкать, ты будешь работать у меня на рельсовой дороге. Я-то знаю, что ты не наркоман. Давай-ка очнись, догони их и наведи справки об этом Гинкло.
— Не могу, великая, — он помотал головой. — Просто не могу, и все… Они про меня подумают…
— Я хочу есть! — Богиня опять встряхнула его, на этот раз посильнее. — Знаешь, что я с тобой сделаю? Я обещала, что никому из вас не причиню вреда, однако есть способы это обойти. Когда мы вернёмся в Панадар, я каждую ночь буду являться тебе в кошмарах и напоминать о том, как ты оставил меня без обеда!
По щекам Лаймо текли слезы, но он все ещё держался. “Всегда заботься о том, что про тебя люди скажут!” — мать с пелёнок вбивала ему в голову это нехитрое жизненное правило. Если он, откуда ни возьмись, выскочит на тропинку перед благоносцами и начнёт расспрашивать о Гинкло, те наверняка заподозрят, что он наркоман, ошалевший без новой дозы, вот будет позор… В голове у Лаймо все перепуталось, материны наставления звучали в ушах, словно она стояла рядом и произносила их вслух, и думать, как в нормальном состоянии, он сейчас просто не мог.
— Чего ты больше всего боишься, Лаймо? — вкрадчиво спросила Нэрренират. — О, для меня не составит труда это выяснить… Я заполню твои сны самыми ужасными из твоих детских кошмаров. В каждом сне я буду пожирать тебя разными способами! Ты этого хочешь?
Вот на этом Лаймодий сломался.
— Я согласен, — прошептал он, глотая слезы. — Отпустите… Да, я спрошу у них про Гинкло!
Кубарем скатившись на тропинку (Арс научил его группироваться при падении, так что он даже не ушибся), Лаймо вскочил, не отряхиваясь, и бегом догнал благоносцев. Заслышав его шаги, те остановились. Две похожие друг на друга женщины средних лет и старец, опрятно одетые, измождённые, с тонкими жилистыми руками.
— Мне надо найти человека по имени Гинкло, который золотую пыльцу продаёт, — стараясь не смотреть никому из них в глаза, выпалил Лаймо. — Очень нужно… Моя жизнь превратится в кошмар, если я его не найду! Пожалуйста, подскажите, добрые люди, куда он пошёл?
Благоносцы переглянулись.
— Отрок, золотая пыльца — не благо! — строго изрёк старец. — Люди от неё болеют, а чтоб обмануть болезнь, вкушают её снова и снова, покуда не умрут. Грешно это! Не ищи Гинкло, ищи лучше блага духовного для себя и для мира.
Так и есть, приняли за наркомана… Он-то надеялся, что этого не случится.
— Меня за Гинкло князь из Чадны послал, с поручением.
— Сие ложь, отрок, — покачал головой благоносец. — Такой молодой, а губишь себя… Ты опасно болен, вон и кожа у тебя какая-то темноватая!
— Это от солнца.
— Солнце?.. Не слыхал я про такое снадобье, но думаю, оно тоже греховно. Пойдём с нами! Если ты вступишь в нашу общину, мы поможем тебе обратиться ко благу.
Вспомнив об угрозах Нэрренират, Лаймо бухнулся на колени:
— Молю вас, добрые люди, покажите, куда ушёл Гинкло! Больше мне ничего не надо!
Скорбно вздохнув, старец объяснил, что Гинкло они встретили в соседней долине возле горной речки, туда ведёт вот эта тропинка, а направлялся он в сторону холода. Скороговоркой поблагодарив, Лаймо повернул обратно. Хватаясь за жёсткие ветви, вскарабкался на уступ, густо заросший кустарником.
— Я слышала, — сказала Нэрренират. — Пошли, догоним этого наркобарыгу!
Не заботясь больше о том, заметят её или нет, она мягко спрыгнула на тропинку и плавными скачками помчалась к ущелью, соединяющему две долины. Лаймо бежал следом, понемногу приходя в себя. Слезы высохли, к нему вернулась способность соображать и вместе с ней пришла досада на то, что он показал себя перед богиней в невыгодном свете. Вдруг она раздумает брать его на работу?.. Вот же не повезло!
Соревноваться в скорости с Нэрренират он не мог и быстро отстал. Узкое ущелье, заполненное шорохами и отголосками мечущегося эха, вывело его в другую долину, неширокую, посередине которой протекала вспененная речка. Издали, из-за поворота, донёсся крик, тут же оборвавшийся богиня настигла свою жертву. Насытившись, она вернётся за Лаймо. Он присел возле мутного рокочущего потока, перебирая слегка дрожащими пальцами пёструю гальку.
Нэрренират почему-то не спешила возвращаться.
Внезапно его словно ударило: времени прошло много, очень много… Куда делась богиня? Он встал и пошёл вдоль берега в сторону холода. Шумно журчала река — сложная, прихотливо упорядоченная звуковая вязь, хрустела под подошвами галька, протяжно кричали птицы. Спохватившись, Лаймо вынул из ножен меч. Ему все больше и больше становилось не по себе.
Заметив на камнях впереди красное пятно, он замедлил шаги, но все-таки заставил себя подойти ближе. Лужа крови, растерзанные кишки, обрывки одежды. Все, что осталось от наркоторговца Гинкло.
Лаймо отступил от страшной находки, огляделся и крикнул:
— Нэрренират!
Эхо Никто не отозвался
Он ещё несколько раз выкрикнул имя богини, с надеждой оглядываясь по сторонам. Если с ней что-то случилось, нет смысла возвращаться в Панадар, все равно без неё Панадар погибнет…
У Лаймо дрожали руки и ноги, в горле пересохло. Стараясь не смотреть на останки Гинкло, он метался вокруг, как на привязи, и нервно озирался. Потом опять начал звать её, в панике срывая голос, но отвечало только горное эхо.
Богиня бесследно исчезла.
Глава 10
— Я хочу остаться с тобой, Арс. Я тоже тебя люблю.
Шертон и Роми стояли возле просвета шириной в несколько дюймов, за которым виднелась равнина. Каменный мешок, текучее облачное небо — и сбоку вертикальная щель, выводящая на простор, слишком узкая, чтобы человек мог сквозь неё протиснуться.
Им не было до этого дела. По крайней мере, сейчас. Они только что объяснились друг другу в любви, неожиданно, без всякой прелюдии.
Заглянув в темно-янтарные, с золотыми крапинками глаза, Шертон привлёк девушку к себе. Его оглушили эти признания — и своё собственное, и прозвучавшее в ответ. Мелькнула мысль: “А ведь она до сих пор не знает, что в Верхнем Городе я целый день просидел в засаде, чтобы убить её после суда”. Её грудь наискось пересекала перевязь меча, не давая расстегнуть рубашку.
Роми рывком прижалась к Арсу, оцарапав щеку о заклёпку на его куртке. Ей вдруг стало страшно. Тринадцать лет назад она потеряла людей, которых любила больше всего на свете. С годами эта боль притупилась, спряталась, но не ушла. Теперь она любит Арса. Вдруг она и его потеряет?.. Она обняла его, насколько хватило сил, и подставила губы, приоткрыв рот.
Наверно, они могли бы долго так простоять, но за стенами каменного мешка, налево-от-зноя, послышался шум. Крики людей, взвизги гувлов, звуки, похожие на громовые раскаты во время грозы.
— Надо посмотреть, что там. — Арс оторвался от девушки. Его светло-серые глаза светились молодо и весело. — Вдруг наши в переделку попали… Пошли! Ты держись позади.
Он чувствовал себя слегка пьяным, но двигался с привычной уверенностью и быстротой, зорко оглядывая нависающие скалы. Роми немного отстала. И хорошо, что отстала. За этот год Шертон научил её многому, но у неё далеко не тот уровень, чтобы ввязываться в драку с профессионалами.
Заваленный валунами извилистый проход вывел их в широкое ущелье, и там, раздвинув кусты, Шертон увидал Бирвота и Паселея. Оба медленно пятились. Паселей поддерживал мага, нетвёрдо стоящего на ногах. Со стороны зноя на них наступала группа людей, однако наступала медленно, словно преодолевая сопротивление некой невидимой среды. Двое мужчин и женщина, взявшись за руки, выкрикивали заклинание немузыкальным, но синхронным речитативом, за их спинами топталось с полдюжины мечников. Несколько человек лежало на земле. Справа, где открывался выход на равнину, два всадника удерживали испуганных гувлов.
Видимость ухудшилась — в воздухе повис невесть откуда взявшийся молочно-белый туман. Опять громыхнуло, и он тотчас рассеялся.
— Роми, — Шертон оглянулся, — я сейчас задержу эту компанию, а ты уходи вместе с Бирвотом и Паселеем. Как только отвлеку их — бегом к нашим. Все поняла?
Роми машинально кивнула. Она ещё не успела привыкнуть к таким резким перепадам, к мгновенным переходам от одного слоя реальности к другому, ничуть не похожему на предыдущий.
Арса уже не было рядом. Спрыгнув вниз, он сбил с ног двух магов, мужчину и женщину, полоснул клинком третьего, со змеиной ловкостью отпрянувшего, и схватился с мечниками.
Снова сгустился молочный туман — испытанный приём из арсенала Бирвота. В его толще звенел металл о металл, мелькали тёмные тени. Роми колебалась, вцепившись похолодевшими от напряжения пальцами в пыльную шкуру скалы. Арс велел ей уходить вместе с Бирвотом и Паселеем, но ведь он там дерётся один… А кроме обыкновенных воинов против него ещё и маги.
Приняв решение, она тоже спрыгнула с невысоко расположенного уступа, вытащила из ножен меч и бросилась туда, где шло сражение. Перед ней мелькнул чей-то расплывчатый силуэт. Спина. Роми запоздало сообразила, что может не узнать в этом мороке Арса… Нет, у человека впереди волосы короткие, а у Арса они длинные и стянуты в хвост на затылке. Чужая спина. Хоть Арс и говорил, что демонстрация благородства хороша на спортивных турнирах и на театральных подмостках, а не в реальной драке, и она, ученица, с ним не спорила, без предупреждения ударить в спину Роми не могла.
— Защищайся! — крикнула она охрипшим от волнения голосом.
Человек развернулся к ней. Оружия у него в руках не было (видимо, Арс выбил меч, он мастерски умеет это делать), из-за чего Роми на секунду растерялась. И пропустила удар кулаком в висок.
Богиню Лаймо нашёл, после того как догадался осмотреть замаскированные кустарником гроты. В одном из них, неглубоком, но просторном, растянулась на камнях Нэрренират. Кончик её хвоста вяло шевелился, глаза были полуприкрыты.
— А-а, это ты… — приподняв чёрные кожистые веки, произнесла она без всякого выражения, когда Лаймо остановился у входа, заслоняя свет.
— Что с вами случилось, великая? Вам нехорошо?
— Мне хорошо… Мне блаженно… Дивное состояние…
Её хриплый голос звучал невнятно, как в первые дни пребывания в Облачном мире, когда она ещё не научилась в полной мере управлять голосовым аппаратом своего звериного тела.
Лаймодия напугал её взгляд: зрачки превратились в два овала из чёрного стекла, окаймлённые узенькими лиловыми полосками.
— Я боюсь, великая, вы нездоровы! Знаете, я лучше позову сюда Бирвота, он разберётся.
— Меня наполняет ликующая золотая энергия… — Богиня бессильно уронила голову, из угла её пасти стекала струйка слюны. — Уйди, смертный, не мешай моему блаженству…
Постояв над ней, Лаймо отошёл, присел на валун. Беготня и беспокойство измотали его, он нуждался в отдыхе. Всего лишь пять минут — и он отправится за магом. Если Нэрренират заболела, это серьёзная проблема, ведь они должны вернуть её в Панадар до истечения месяца Поющего Кота, до конца света. Странная болезнь. Настигла богиню внезапно, как гром среди ясного неба. Ведь ещё полчаса назад Нэрренират была здорова, полна сил… Лаймо припомнил, как-то раз она похвасталась, что у её звериного тела “абсолютный иммунитет” — иначе говоря, никакую заразу она подцепить не может. И магия на неё не действует. Тогда что же за недуг её свалил? Что-то смущало Лаймо, некое ускользающее подозрение… Ускользающее, потому что нехорошее.
С неба кругами спускались голенастые птицы с грязно-белыми всклокоченными воротниками. Вначале они прыгали вокруг останков Гинкло и скандально орали, потом подрались. Полетели перья и пух. Лаймо запустил в стервятников камнем. Подозрение превратилось в оформившуюся догадку.
— Великая, позвольте задать вам один вопрос, — обратился он к богине, остановившись возле входа в грот. — Вы съели желудок Гинкло?
Ему пришлось повторить это трижды, пока она не отозвалась:
— А ты тоже хотел кусочек? Я милостива к тем, кто мне поклоняется, я бы тебе оставила… Сам не попросил.
Лаймо передёрнуло, но он терпеливо продолжил дознание:
— Спасибо за милость, великая. Прошу вас, постарайтесь вспомнить, съели вы желудок наркоторговца или нет? Это очень важно!
— Съела, — равнодушно бросила богиня после долгой паузы, в течение которой Лаймо с тревогой глядел на свои отражения в тёмном затуманенном стекле её зрачков. — Все съела, кроме кишок и желчного пузыря. Я их не люблю.
— Ну, тогда все понятно. — Лаймо с обречённым вздохом прислонился к каменной стенке грота. — Помните того наркоторговца, которого убило заклинание Бирвота? Помните, Бирвот рассказывал, каким образом они перевозят золотую пыльцу? В желудке у этого Гинкло тоже был мешочек с наркотиком, а вы его проглотили, и упаковка разорвалась! Вы сейчас находитесь под действием золотой пыльцы. Недаром у вас зрачки расширены.
— Ты хочешь сказать, я съела наркоту? — Нэрренират приподняла и вновь уронила голову. — Так вот он какой, наркотический кайф…
— Главное, чтобы не было передозировки. — Он присел перед ней на корточки. — У вас нет судорог в конечностях или в хвосте?
— Отстань, — богиня закрыла глаза. — Буду ловить кайф.
— А как сердце? Пожалуйста, великая, прислушайтесь к своим ощущениям!
— Смертный, если не отстанешь, я тебя развоплощу… Хоть Лаймо и знал, что в Облачном мире она ничего такого сделать не сможет, он вскочил и проворно выбрался из грота. Великая богиня в теле здоровенного хищного зверя, да ещё и под наркотиком… Всякое может произойти.
Снаружи, возле кровавого пятна, наскакивали друг на друга взъерошенные стервятники. Остановившись, Лаймо порылся в карманах, достал мелок. Специально взял его с собой, и правильно сделал. Об этом приёме он знал из книг про путешественников, вот и решил воспользоваться, отправившись на разведку. Когда они с Нэрренират двигались от тупика, где осталась подвода, по каменному лабиринту, он время от времени рисовал на скалах крестики — они-то и помогут ему отыскать обратную дорогу!
На всякий случай Лаймо пометил валун неподалёку от грота. Начинало темнеть, поэтому он торопился: в стороне зноя сумерки сгущаются быстро. Выход в долину благоносцев он нашёл без затруднений. Бросил завистливый взгляд на каре чистеньких домиков: хорошо тем, кто спит в своих постелях под крышами… Из храма на центральной площади долетали длинные мелодичные звуки гонга, призывая членов общины на вечернюю молитву. В окнах храма мерцали огоньки.
Лаймо бегом помчался вдоль полосы кустарника к боковому ущелью. Нельзя, чтобы коварная беспросветная ночь застигла его в пути, одного, без защиты. Возможно, он был бы в безопасности, если б остался в гроте с Нэрренират… а возможно, и нет. Поколебавшись, он решил, что не стоит спускаться в долину и проситься на ночлег к благоносцам. Потеря времени. Он успеет вернуться к своим. Надо поскорее рассказать им, что случилось с богиней. Бирвот — маг, что-нибудь придумает.
Он нервничал, держал наготове меч, вздрагивал от шорохов. Дважды сворачивал не туда, но вовремя замечал отсутствие меловых крестиков и возвращался назад.
Увидав за очередным поворотом костёр, Лаймо ощутил несказанное облегчение — и гордость: благодаря собственной смекалке он не заблудился! На Арса и Роми это произведёт впечатление… Арса и Роми около костра не было. У огня сидел Паселей, время от времени подсыпая что-то из мешочка в булькающий котелок, в стороне лежал маг, до подбородка укрытый одеялами, хотя вечер был тёплый.
— Где они? — остановившись перед стариком, прошептал Лаймо.
— Не знаю. Видишь, болеет он. Аж с тремя магами зараз схватился, по-своему, по-чародейному… Они на него насели, и ещё с ними были воины, а тут Шертон откуда ни возьмись выскочил, отвлёк их Он тогда напустил волшебного тумана, и мы ушли Шертон с девочкой до сих пор не вернулись, боюсь, в беду попали… Бирвот сказал, раньше, чем через два дня, силы к нему не вернутся — больно крепко ему от тех магов досталось. Я вот варю ему зелье для укрепления, как он велел. — Отложив мешочек, Паселей взял деревянную коробочку и сыпанул оттуда в котелок другого порошка. — А Нэрренират где? Она-то все может! Ежели чего, мигом их выручит.
— Золотой пыльцы наглоталась. — Лаймо устало опустился на землю.
— Что? — приоткрыв глаза, пробормотал маг.
— Она съела торговца, — обрадовавшись, что он в сознании, торопливо объяснил Лаймо. — Наверно, у него в желудке тоже был мешочек с золотой пыльцой, как у того, на дороге. Сейчас она лежит в гроте и грезит. Зрачки громадные… Господин Бирвот, она от этого не умрёт?
— Она способна разговаривать? — Голос мага звучал тихо, как шелест травы.
— Да.
— Судороги, странные подёргивания тела — что-нибудь такое было?
— Нет.
— Не умрёт. Но очнётся нескоро. Золотая пыльца действует долго, дня два-три… У меня нет сил говорить. Завтра.
Он погрузился в забытьё. Паселей, озабоченно морща лоб, размешивал бурлящее варево, звякая ложкой о стенки котелка.
“Что же я — то теперь должен делать?” — зябко обхватив руками плечи, задался вопросом Лаймо.
Дверь за Раквуром, князем Чадны, закрылась. Толстая дверь из тёмной подгнившей древесины, скреплённая поперечными железными лентами, тронутыми ржавчиной.
Шертон остался в камере один. Под потолком медленно меркло окошко, забранное решёткой. Иногда там мелькали чьи-то ноги. Снаружи доносились голоса, птичий щебет, хнычущее верещание зильдов, пряный запах какого-то кушанья. Шертон уселся на пол, закинул руки за голову.
Оружие и амулеты у него забрали, одежду, ботинки и кошелёк не тронули. По этому признаку он понял, что его рассчитывают завербовать. Если он проявит несговорчивость — убьют или продадут в рабство, тогда и остальное его имущество перекочует в карман победителя.
Разговор с пиратским князем подтвердил догадку. Отвечая на вопросы, Шертон сообщил, что он наёмник, полгода назад его нанял для охраны маг из стороны холода. Нет, ему неведомо, куда маг направляется, мало ли какие дела у этих чернокнижников. Главное, не скупой, щедро платит. Девушка? С ней лучше поосторожней, ибо она посвящена жестокой и могущественной богине. Князь видел Знак у неё на левой руке? Если её обидеть, случится беда.
Ему предложили принести клятву верности Раквуру и стать пиратом. Шертон обещал подумать. Властители вроде Раквура любят подстраховаться, и все эти клятвы верности — они, как правило, с подвохом. Произносятся они в присутствии мага, который тут же накладывает на тебя заклятье: если отступишь от своего слова, либо колдовская хворь тебя одолеет, либо на ровном месте поскользнёшься и сломаешь шею. Ну, и другие варианты. Такое заклятье тоже можно снять — при условии, что успеешь избавиться от него раньше, чем оно сработает. То ещё удовольствие.
Шертон и Роми стояли возле просвета шириной в несколько дюймов, за которым виднелась равнина. Каменный мешок, текучее облачное небо — и сбоку вертикальная щель, выводящая на простор, слишком узкая, чтобы человек мог сквозь неё протиснуться.
Им не было до этого дела. По крайней мере, сейчас. Они только что объяснились друг другу в любви, неожиданно, без всякой прелюдии.
Заглянув в темно-янтарные, с золотыми крапинками глаза, Шертон привлёк девушку к себе. Его оглушили эти признания — и своё собственное, и прозвучавшее в ответ. Мелькнула мысль: “А ведь она до сих пор не знает, что в Верхнем Городе я целый день просидел в засаде, чтобы убить её после суда”. Её грудь наискось пересекала перевязь меча, не давая расстегнуть рубашку.
Роми рывком прижалась к Арсу, оцарапав щеку о заклёпку на его куртке. Ей вдруг стало страшно. Тринадцать лет назад она потеряла людей, которых любила больше всего на свете. С годами эта боль притупилась, спряталась, но не ушла. Теперь она любит Арса. Вдруг она и его потеряет?.. Она обняла его, насколько хватило сил, и подставила губы, приоткрыв рот.
Наверно, они могли бы долго так простоять, но за стенами каменного мешка, налево-от-зноя, послышался шум. Крики людей, взвизги гувлов, звуки, похожие на громовые раскаты во время грозы.
— Надо посмотреть, что там. — Арс оторвался от девушки. Его светло-серые глаза светились молодо и весело. — Вдруг наши в переделку попали… Пошли! Ты держись позади.
Он чувствовал себя слегка пьяным, но двигался с привычной уверенностью и быстротой, зорко оглядывая нависающие скалы. Роми немного отстала. И хорошо, что отстала. За этот год Шертон научил её многому, но у неё далеко не тот уровень, чтобы ввязываться в драку с профессионалами.
Заваленный валунами извилистый проход вывел их в широкое ущелье, и там, раздвинув кусты, Шертон увидал Бирвота и Паселея. Оба медленно пятились. Паселей поддерживал мага, нетвёрдо стоящего на ногах. Со стороны зноя на них наступала группа людей, однако наступала медленно, словно преодолевая сопротивление некой невидимой среды. Двое мужчин и женщина, взявшись за руки, выкрикивали заклинание немузыкальным, но синхронным речитативом, за их спинами топталось с полдюжины мечников. Несколько человек лежало на земле. Справа, где открывался выход на равнину, два всадника удерживали испуганных гувлов.
Видимость ухудшилась — в воздухе повис невесть откуда взявшийся молочно-белый туман. Опять громыхнуло, и он тотчас рассеялся.
— Роми, — Шертон оглянулся, — я сейчас задержу эту компанию, а ты уходи вместе с Бирвотом и Паселеем. Как только отвлеку их — бегом к нашим. Все поняла?
Роми машинально кивнула. Она ещё не успела привыкнуть к таким резким перепадам, к мгновенным переходам от одного слоя реальности к другому, ничуть не похожему на предыдущий.
Арса уже не было рядом. Спрыгнув вниз, он сбил с ног двух магов, мужчину и женщину, полоснул клинком третьего, со змеиной ловкостью отпрянувшего, и схватился с мечниками.
Снова сгустился молочный туман — испытанный приём из арсенала Бирвота. В его толще звенел металл о металл, мелькали тёмные тени. Роми колебалась, вцепившись похолодевшими от напряжения пальцами в пыльную шкуру скалы. Арс велел ей уходить вместе с Бирвотом и Паселеем, но ведь он там дерётся один… А кроме обыкновенных воинов против него ещё и маги.
Приняв решение, она тоже спрыгнула с невысоко расположенного уступа, вытащила из ножен меч и бросилась туда, где шло сражение. Перед ней мелькнул чей-то расплывчатый силуэт. Спина. Роми запоздало сообразила, что может не узнать в этом мороке Арса… Нет, у человека впереди волосы короткие, а у Арса они длинные и стянуты в хвост на затылке. Чужая спина. Хоть Арс и говорил, что демонстрация благородства хороша на спортивных турнирах и на театральных подмостках, а не в реальной драке, и она, ученица, с ним не спорила, без предупреждения ударить в спину Роми не могла.
— Защищайся! — крикнула она охрипшим от волнения голосом.
Человек развернулся к ней. Оружия у него в руках не было (видимо, Арс выбил меч, он мастерски умеет это делать), из-за чего Роми на секунду растерялась. И пропустила удар кулаком в висок.
Богиню Лаймо нашёл, после того как догадался осмотреть замаскированные кустарником гроты. В одном из них, неглубоком, но просторном, растянулась на камнях Нэрренират. Кончик её хвоста вяло шевелился, глаза были полуприкрыты.
— А-а, это ты… — приподняв чёрные кожистые веки, произнесла она без всякого выражения, когда Лаймо остановился у входа, заслоняя свет.
— Что с вами случилось, великая? Вам нехорошо?
— Мне хорошо… Мне блаженно… Дивное состояние…
Её хриплый голос звучал невнятно, как в первые дни пребывания в Облачном мире, когда она ещё не научилась в полной мере управлять голосовым аппаратом своего звериного тела.
Лаймодия напугал её взгляд: зрачки превратились в два овала из чёрного стекла, окаймлённые узенькими лиловыми полосками.
— Я боюсь, великая, вы нездоровы! Знаете, я лучше позову сюда Бирвота, он разберётся.
— Меня наполняет ликующая золотая энергия… — Богиня бессильно уронила голову, из угла её пасти стекала струйка слюны. — Уйди, смертный, не мешай моему блаженству…
Постояв над ней, Лаймо отошёл, присел на валун. Беготня и беспокойство измотали его, он нуждался в отдыхе. Всего лишь пять минут — и он отправится за магом. Если Нэрренират заболела, это серьёзная проблема, ведь они должны вернуть её в Панадар до истечения месяца Поющего Кота, до конца света. Странная болезнь. Настигла богиню внезапно, как гром среди ясного неба. Ведь ещё полчаса назад Нэрренират была здорова, полна сил… Лаймо припомнил, как-то раз она похвасталась, что у её звериного тела “абсолютный иммунитет” — иначе говоря, никакую заразу она подцепить не может. И магия на неё не действует. Тогда что же за недуг её свалил? Что-то смущало Лаймо, некое ускользающее подозрение… Ускользающее, потому что нехорошее.
С неба кругами спускались голенастые птицы с грязно-белыми всклокоченными воротниками. Вначале они прыгали вокруг останков Гинкло и скандально орали, потом подрались. Полетели перья и пух. Лаймо запустил в стервятников камнем. Подозрение превратилось в оформившуюся догадку.
— Великая, позвольте задать вам один вопрос, — обратился он к богине, остановившись возле входа в грот. — Вы съели желудок Гинкло?
Ему пришлось повторить это трижды, пока она не отозвалась:
— А ты тоже хотел кусочек? Я милостива к тем, кто мне поклоняется, я бы тебе оставила… Сам не попросил.
Лаймо передёрнуло, но он терпеливо продолжил дознание:
— Спасибо за милость, великая. Прошу вас, постарайтесь вспомнить, съели вы желудок наркоторговца или нет? Это очень важно!
— Съела, — равнодушно бросила богиня после долгой паузы, в течение которой Лаймо с тревогой глядел на свои отражения в тёмном затуманенном стекле её зрачков. — Все съела, кроме кишок и желчного пузыря. Я их не люблю.
— Ну, тогда все понятно. — Лаймо с обречённым вздохом прислонился к каменной стенке грота. — Помните того наркоторговца, которого убило заклинание Бирвота? Помните, Бирвот рассказывал, каким образом они перевозят золотую пыльцу? В желудке у этого Гинкло тоже был мешочек с наркотиком, а вы его проглотили, и упаковка разорвалась! Вы сейчас находитесь под действием золотой пыльцы. Недаром у вас зрачки расширены.
— Ты хочешь сказать, я съела наркоту? — Нэрренират приподняла и вновь уронила голову. — Так вот он какой, наркотический кайф…
— Главное, чтобы не было передозировки. — Он присел перед ней на корточки. — У вас нет судорог в конечностях или в хвосте?
— Отстань, — богиня закрыла глаза. — Буду ловить кайф.
— А как сердце? Пожалуйста, великая, прислушайтесь к своим ощущениям!
— Смертный, если не отстанешь, я тебя развоплощу… Хоть Лаймо и знал, что в Облачном мире она ничего такого сделать не сможет, он вскочил и проворно выбрался из грота. Великая богиня в теле здоровенного хищного зверя, да ещё и под наркотиком… Всякое может произойти.
Снаружи, возле кровавого пятна, наскакивали друг на друга взъерошенные стервятники. Остановившись, Лаймо порылся в карманах, достал мелок. Специально взял его с собой, и правильно сделал. Об этом приёме он знал из книг про путешественников, вот и решил воспользоваться, отправившись на разведку. Когда они с Нэрренират двигались от тупика, где осталась подвода, по каменному лабиринту, он время от времени рисовал на скалах крестики — они-то и помогут ему отыскать обратную дорогу!
На всякий случай Лаймо пометил валун неподалёку от грота. Начинало темнеть, поэтому он торопился: в стороне зноя сумерки сгущаются быстро. Выход в долину благоносцев он нашёл без затруднений. Бросил завистливый взгляд на каре чистеньких домиков: хорошо тем, кто спит в своих постелях под крышами… Из храма на центральной площади долетали длинные мелодичные звуки гонга, призывая членов общины на вечернюю молитву. В окнах храма мерцали огоньки.
Лаймо бегом помчался вдоль полосы кустарника к боковому ущелью. Нельзя, чтобы коварная беспросветная ночь застигла его в пути, одного, без защиты. Возможно, он был бы в безопасности, если б остался в гроте с Нэрренират… а возможно, и нет. Поколебавшись, он решил, что не стоит спускаться в долину и проситься на ночлег к благоносцам. Потеря времени. Он успеет вернуться к своим. Надо поскорее рассказать им, что случилось с богиней. Бирвот — маг, что-нибудь придумает.
Он нервничал, держал наготове меч, вздрагивал от шорохов. Дважды сворачивал не туда, но вовремя замечал отсутствие меловых крестиков и возвращался назад.
Увидав за очередным поворотом костёр, Лаймо ощутил несказанное облегчение — и гордость: благодаря собственной смекалке он не заблудился! На Арса и Роми это произведёт впечатление… Арса и Роми около костра не было. У огня сидел Паселей, время от времени подсыпая что-то из мешочка в булькающий котелок, в стороне лежал маг, до подбородка укрытый одеялами, хотя вечер был тёплый.
— Где они? — остановившись перед стариком, прошептал Лаймо.
— Не знаю. Видишь, болеет он. Аж с тремя магами зараз схватился, по-своему, по-чародейному… Они на него насели, и ещё с ними были воины, а тут Шертон откуда ни возьмись выскочил, отвлёк их Он тогда напустил волшебного тумана, и мы ушли Шертон с девочкой до сих пор не вернулись, боюсь, в беду попали… Бирвот сказал, раньше, чем через два дня, силы к нему не вернутся — больно крепко ему от тех магов досталось. Я вот варю ему зелье для укрепления, как он велел. — Отложив мешочек, Паселей взял деревянную коробочку и сыпанул оттуда в котелок другого порошка. — А Нэрренират где? Она-то все может! Ежели чего, мигом их выручит.
— Золотой пыльцы наглоталась. — Лаймо устало опустился на землю.
— Что? — приоткрыв глаза, пробормотал маг.
— Она съела торговца, — обрадовавшись, что он в сознании, торопливо объяснил Лаймо. — Наверно, у него в желудке тоже был мешочек с золотой пыльцой, как у того, на дороге. Сейчас она лежит в гроте и грезит. Зрачки громадные… Господин Бирвот, она от этого не умрёт?
— Она способна разговаривать? — Голос мага звучал тихо, как шелест травы.
— Да.
— Судороги, странные подёргивания тела — что-нибудь такое было?
— Нет.
— Не умрёт. Но очнётся нескоро. Золотая пыльца действует долго, дня два-три… У меня нет сил говорить. Завтра.
Он погрузился в забытьё. Паселей, озабоченно морща лоб, размешивал бурлящее варево, звякая ложкой о стенки котелка.
“Что же я — то теперь должен делать?” — зябко обхватив руками плечи, задался вопросом Лаймо.
Дверь за Раквуром, князем Чадны, закрылась. Толстая дверь из тёмной подгнившей древесины, скреплённая поперечными железными лентами, тронутыми ржавчиной.
Шертон остался в камере один. Под потолком медленно меркло окошко, забранное решёткой. Иногда там мелькали чьи-то ноги. Снаружи доносились голоса, птичий щебет, хнычущее верещание зильдов, пряный запах какого-то кушанья. Шертон уселся на пол, закинул руки за голову.
Оружие и амулеты у него забрали, одежду, ботинки и кошелёк не тронули. По этому признаку он понял, что его рассчитывают завербовать. Если он проявит несговорчивость — убьют или продадут в рабство, тогда и остальное его имущество перекочует в карман победителя.
Разговор с пиратским князем подтвердил догадку. Отвечая на вопросы, Шертон сообщил, что он наёмник, полгода назад его нанял для охраны маг из стороны холода. Нет, ему неведомо, куда маг направляется, мало ли какие дела у этих чернокнижников. Главное, не скупой, щедро платит. Девушка? С ней лучше поосторожней, ибо она посвящена жестокой и могущественной богине. Князь видел Знак у неё на левой руке? Если её обидеть, случится беда.
Ему предложили принести клятву верности Раквуру и стать пиратом. Шертон обещал подумать. Властители вроде Раквура любят подстраховаться, и все эти клятвы верности — они, как правило, с подвохом. Произносятся они в присутствии мага, который тут же накладывает на тебя заклятье: если отступишь от своего слова, либо колдовская хворь тебя одолеет, либо на ровном месте поскользнёшься и сломаешь шею. Ну, и другие варианты. Такое заклятье тоже можно снять — при условии, что успеешь избавиться от него раньше, чем оно сработает. То ещё удовольствие.