Орлов Антон. Мир-ловушка

   Заклятье силы — опасная игрушка: оно без остатка истощает естественные ресурсы человека, и тот, кто им злоупотребляет, не может жить без постоянной магической подпитки. Неужели Эрмоара об этом не знает?
   Ещё мгновение — и охватившее Титуса удивление уступило место гневу. Он не раб, чтобы получать оплеухи! Если Эрмоара сидит на мешках с золотом, это ещё не даёт ей права смешивать с грязью рождённых в нищете… Он открыл рот для отповеди, и тут следующая фраза Эрмоары пригвоздила его к месту:
   — Почему ты позволил убить их? Вот оно. То, чего он боялся.
   — Кого… я… позволил убить?
   — Паломников около храма Нэрренират. Итак, жертвы есть, и об этом уже все знают…
   — Разве богиня не исцелила своих людей?
   — Тех, кто остался жив! — почти прорычала Эрмоара. — Трое были убиты на месте. А ты, мерзавец, держал его на прицеле! Почему ты не выстрелил?
   Ей все подробности известны… Видимо, следила за ним магическим способом. Эти денежные воротилы весьма предусмотрительны.
   — Я не мог иначе, госпожа. Представьте себе весы. На одной чаше лежат жизни паломников, на другой — жизнь Атхия. Качнуть их в ту или в другую сторону означает взять на себя неправомерно большую ответственность и совершить несправедливость. Жизни погибших паломников бесценны, и жизнь Атхия бесценна… Он, кстати, раскаялся и добровольно сдался городской страже! А я теперь до последнего вздоха буду нести свою вину. В этой ситуации не могло быть хорошего выбора.
   — Был у тебя хороший выбор, — процедила Эрмоара. — Ты мог пристрелить этого …, тогда бы они остались живы. Отдать жизни трех благочестивых набожных паломников за одного подонка — это …!
   Титус вздохнул: ничего-то она не понимает.
   — Это было бы упрощённо рациональное решение, госпожа. Такими решениями вымощена дорога к бездуховности, а на эту дорогу я не ступлю даже под страхом смерти. Я выбрал иное решение, непростое, не всем понятное…
   — Ты даже не мерзавец, — с тоской констатировала Эрмоара. — Ты хуже. Создатель Миров, ну с кем меня угораздило связаться?!
   — Не думайте, что мне хорошо. Вам это, наверно, трудно представить, но я добровольно избрал путь неразрешимых противоречий, боли и страданий. Я афарий, такова моя система убеждений.
   — Почему же ты не поменяешь её на что-нибудь не столь болезненное? Систем убеждений много, возьми любую, какая получше. Или создай свою собственную.
   От этого наивно-циничного предложения афария передёрнуло.
   — Госпожа, убеждениями не бросаются! Вы привыкли иметь дело с обменом товаров, с куплей-продажей, а убеждения человека — это святое, это нельзя предавать!
   — Ладно, заткнись. Хоть ты и дурак, а должен сделать работу, за которую я тебе заплатила. Меня интересует, почему ты весь день шлялся по городу, как б…, вместо того чтобы притащить сюда Роми?
   — Я шёл пешком, — буркнул Титус.
   — Я знаю, что ты шёл пешком. У тебя не хватило мозгов воспользоваться рельсовой дорогой?
   — Я не воспользовался рельсовой дорогой после зрелых раздумий, госпожа, — осадил он недалёкую богачку. — Всегда надлежит учитывать возможные последствия. Если великая Нэрренират, — он понизил голос до шёпота, — решит, что я имею отношение к взрыву, мне грозит месть богини.
   Эрмоара фыркнула:
   — Нэрренират достанет тебя, когда захочет, даже если ты будешь за милю обходить рельсовую дорогу. Ты действительно имеешь отношение к взрыву, …!
   Почему это происшествие — бесспорно, трагическое — вызывает у неё столь бурные эмоции? Внезапно его осенило:
   — Там погибли ваши знакомые? Люди, которых вы знали? О, Создатель… Поверьте, госпожа, я скорблю вместе с вами!
   — Да, я знала погибших, — с непроницаемым лицом подтвердила Эрмоара.
   Вот же злосчастное совпадение… Виновато глядя на неё, Титус объяснил:
   — Клянусь вам, госпожа, иначе я не мог. Подельник Атхия засадил ему в ягодицу — извините за нехорошее слово — отравленный шип. Целился он в меня, но попал в Атхия, потому что я прикрылся Атхием от выстрела. Это был яд замедленного действия, и я решил любой ценой спасти несчастного. Ради этого я четыре дня подряд за ним охотился. Невозможно убить человека, если вы столько усилий затратили ради его спасения! Поверьте, это так.
   — Да, усилий ты затратил немало. — Эрмоара боком уселась в кресло, закинув ноги на подлокотник. Совсем неподобающая поза для пожилой дамы. Юбка задралась, обнажив тощие ноги в серых шёлковых чулках, украшенных кружевными аппликациями. — И всё напрасно.
   — Почему напрасно? — встрепенулся Титус. — Неужели он всё-таки умер?
   — Умер, но не от яда. Его нашли в камере разорванным на куски. Стены, пол, потолок — всё было забрызгано кровью. Заключённые из соседних камер слыхали ночью крик, а охранники утверждают, что никто к нему не заходил. Интересно, правда, афарий?
   Титус содрогнулся, но не удивился. Магия. Эрмоара наняла мага-убийцу, чтобы расправиться с несчастным Атхием. Пусть у Роми более изысканные манеры и безукоризненно культурная речь — она плоть от плоти этой стервы, недаром Эрмоара именно её хочет видеть своей наследницей! Их души одинаково черны.
   — Месть никого не украшает, госпожа, — тихо вымолвил он, сглотнув застрявший в горле комок.
   — Афарий, если кто-то убил людей, которые пользовались моим расположением, а я оставила это без последствий — это значит, меня смешали с дерьмом. Оплакивать Козью Харю ты будешь потом, сейчас давай вернёмся к нашей проблеме.
   — Да… — Титус спохватился, что всё ещё сидит на полу, и, смутившись, поднялся на ноги. — Я хочу поговорить с вами о Роми, госпожа, это крайне серьёзный разговор. Она задумала совершить убийство.
   — Вот как?
   — У студентов свои традиции, с которыми она не желает считаться. Она показывала мне следы побоев — это ужасно, что её бьют и обижают, но ещё ужасней то, что она хочет сделать! Она спрашивала, не смогу ли я достать для неё оружие. Госпожа, есть один способ уладить всё это к общему удовольствию. Я имею в виду магическую переделку сознания. Это сложная и дорогая процедура, но вы же в состоянии нанять лучших магов… Пусть Роми станет такой, как другие юные девушки, которые украшают нашу жизнь подобно цветам и не думают о вещах, непозволительных для юных девушек.
   Эрмоара долго смотрела на него, не отвечая и не меняясь в лице. Потом насмешливо заломила бровь:
   — Афарий, ты меня удивляешь. Ты так проникновенно рассуждал о ценности человеческой жизни, а теперь даже Козью Харю переплюнул. Ты хочешь покалечить бестелесное существо — это гораздо хуже, чем убить тело.
   Титус вдруг почувствовал себя очень неуютно.
   — Не покалечить, а исправить! — возразил он запальчиво.
   — А ты знаешь, что с ней при этом произойдёт? С ней — с бестелесным существом? И знаешь ли ты, как это делается?
   — Это знают только маги, госпожа, они держат это в глубочайшей тайне.
   — Ещё бы! — Она ухмыльнулась. — Лучше выкинь это из головы. Я не хочу получить вместо Роми безмозглую марионетку. Учти, афарий: если ты что-нибудь такое затеешь, я твоё сознание перекрою. Обычно я так не поступаю, у меня тоже есть свои… гм, представления о гуманности, но для тебя сделаю исключение.
   По спине у Титуса поползли мурашки. Разве можно перекраивать его сознание?.. Потом он спохватился: Эрмоара откровенно блефует, ничего такого она не сделает, она ведь не маг… Зато она может нанять магов!
   — Я всего лишь предложил, госпожа. Извините, что рассердил вас… Однако насчёт Роми надо что-то решить. Императорский университет — неподходящее для неё место, она не смогла стать своей в этой среде. Извините, что я беру на себя смелость давать вам советы… Может быть, вы заберёте её оттуда?
   Он умолк, ожидая новой порции похабной ругани.
   — Ты убедил меня, афарий, — неожиданно сдалась Эрмоара. — Я заберу её.
   — Когда? — растерянно моргнул Титус. И тут же поправился: — Когда вы сможете забрать Роми, госпожа?
   — Чем скорее, тем лучше, как по-твоему?
   Обрадованный и одновременно немного насторожённый тем, как быстро она всё схватывает, афарий предложил:
   — Может быть, завтра? От греха подальше, пока она не успела ничего натворить…
   — Пожалуй, я с тобой согласна. Завтра. — Эрмоара соскочила с кресла; её движения были стремительны и грациозны, как у юной гимнастки. — Каким образом ты предполагаешь это устроить?
   — Студентов выпускают из университета только по выходным, придётся вывести её тайком. Я куплю платье и накидку, чтоб она переоделась — тогда надзиратели на выходе примут её за вольную слушательницу. Мы вместе придём сюда…
   — Годится. На уговоры время не трать. Воткни булавку, потом вели ей переодеться. У неё высокая сопротивляемость, но заклятье булавки сильное, должно подействовать.
   — Булавка работает… — кивнул Титус — и смущённо осёкся.
   — Ну да, ты ведь уже воспользовался этим, чтоб оттрахать Козью Харю. Одежду возьми подороже, что-нибудь аристократическое, это внушит почтение надзирателям.
   — Я не… — пробормотал побагровевший Титус.
   — А накидку с вуалью. Ближайшие к университету ворота — Юго-Восточные?
   — Вы заблуждаетесь…
   — Всё-таки Юго-Восточные, но их закрывают сразу после захода солнца. Учти, с булавкой Роми не сможет двигаться быстро. Идите лучше к Северо-Восточным, те открыты всю ночь.
   — Я ничего такого не делал, как вы подумали…
   — Я буду ждать. Деньги нужны?
   Титус помотал головой. До него наконец-то дошло: Эрмоара отлично знает, что ничего непотребного он с Атхием не совершал! Издевается. Правду говорила мать: богачи всегда издеваются над обездоленными…
   — Тогда убирайся. Если сделаешь эту работу, я тебя не убью.
   — Вы и так не имеете никакого права меня убить, — негодующе насупившись, возразил Титус.
   — Ты виновен в смерти людей, к которым я неплохо относилась. Не забывай об этом, афарий.
   Встретив её холодный взгляд, он сразу потерял охоту препираться. Отвесил привычный поклон и вышел пятясь из комнаты. На душе было гадко.
   Ближайший информарий находился на полпути между кварталом Сонных Танцоров и рынком у подножия Верхнего Города. Круглый дощатый павильон с шатровым куполом, по карнизу налеплены разноцветные магические лампы. Хозяйку этого заведения, старую ведьму, Титус недолюбливал, но сейчас у него не было сил тащиться к другому информарию.
   Он вошёл в зал, разгороженный ветхими атласными ширмами на множество отдельных кабинок, нашёл свободную. Тут стоял стол и несколько плетёных кресел безобразного вида.
   Усевшись, Титус понял, что до предела устал. Ныли натруженные ноги. В чёрной зеркальной столешнице отражались поперечные балки, на одной что-то шевелилось… Зильд. Всего лишь зильд.
   Сгорбившись, он опёрся локтями о столешницу, но тут же спохватился и откинулся на спинку кресла: если ведьма увидит, скандала не оберёшься. Этот стол на самом деле — сложное магическое устройство, а на устройство, по её мнению, ставить локти нельзя, пускай даже ничего ему от этого не сделается. Титус начал рассматривать аляповатые узоры на ширме, стараясь унять внутреннюю дрожь. В глубине души он надеялся, что Эрмоара солгала.
   Появилась хозяйка — старуха с рыжими от хны космами и бородавкой на носу. На шее у неё звякало ожерелье из золотых монет. Монеты незнакомые, не панадарские. Наверное, из Одичалых Миров.
   — Что желаете, молодой человек? Что-нибудь серьёзное или этакое игривое, пикантное? — Она хрипло хихикнула.
   Титус объяснил, что его интересует.
   — В зримом виде, в изречённом или в начертанном?
   — В начертанном. Увидеть это он не хотел.
   Старуха простёрла над столом морщинистую руку с наманикюренными ногтями и начала бормотать заклинание. Несмотря на свой вздорный характер, магом она была хорошим. Столешница посветлела, проступили письмена. Выдержки из официальных протоколов. Да, да, да… Титусу хотелось зажмуриться, но он через силу заставлял себя читать.
   “… Сей Атхий, известный также как Козья Харя, был препровождён в тюрьму, называемую Змеюшником, что находится в Низинных кварталах, и заключён в камеру номер двадцать шесть. В ночь с девятого на десятый день месяца Большой Рыбы сего Атхия, известного также как Козья Харя, умертвила, разорвав на куски, великая богиня Нэрренират, прогневанная тем, что вышепоименованный разбойник посредством Савбиева Огня учинил взрыв на площади Зовущего Тумана перед её главным храмом. От сего взрыва мгновенная смерть постигла направлявшихся в храм паломников: Тофирия Кирнона двадцати девяти лет, купца из Хеммы, Сковилия Улауса шестидесяти двух лет, разрисовщика посуды, а также его внучку Амиэлу Улаус четырнадцати лет, из Повтира…”
   — Что-нибудь ещё, молодой человек? Что-нибудь пикантное на закуску не желаете?
   Титус молча отдал хозяйке деньги и вышел на улицу. Его пошатывало. Всё так, как говорила Эрмоара… Что связывало главу торгового клана До-Энселе с купцом из Хеммы и разрисовщиком посуды из Повтира? Ну, с купцом-то понятно — бизнес… Так или иначе, а Эрмоара жестоко отомстила за своих знакомых. И заплатила кому надо, чтоб убийство Атхия списали на богиню: ведь в этом случае никакого официального расследования не будет.
   Зато она без возражений согласилась забрать Роми из университета… Титус, быстро шагавший по тёмной улице, вдруг нахмурился: его не покидало ощущение, что в скором согласии Эрмоары кроется какой-то подвох. Но сколько он ни ломал голову, так и не смог угадать, какой именно.

Глава 11

   Роми держала на ладони медолийский самострел с гранёным стволом и декоративными завитками на рукоятке. Маленький, но тяжёлый, из тусклого серого металла. Рядом, на койке, лежал мешочек с пятью оловянными шариками.
   — То, что тебе нужно9 — спросила Сибрела.
   Она сидела напротив, на своей койке. В густом сине-лиловом сумраке выделялись белки её глаз.
   — Да. Спасибо. — Роми протянула ей коробочку с колье. — Вот, держи.
   Такой у них был уговор: если Сибрела купит на рынке в Нижнем Городе самострел, Роми отдаст ей своё гранатовое колье. Это колье очень нравилось Сибреле. Одна из тех вещей, которые когда-то принадлежали семье Роми и были найдены под развалинами разрушенного дома.
   — Тебе правда не жалко? — спросила девушка нерешительно.
   Видно было, что ей и хочется забрать украшение, и совесть мучает: слишком щедрый подарок в обмен на незначительную услугу.
   — Нет. Носи на здоровье.
   Ради того, чтобы завладеть оружием, Роми готова была расстаться с чем угодно. Даже с вещами, напоминающими ей о детстве в родительском доме. Сегодня, когда она вернулась с прогулки, её опять избили. Избили подло, накинув на голову пыльный мешок, так что Роми не смогла бы назвать поимённо тех, кто на неё напал. Разумеется, там были Клазиний и Фоймус — их голоса она узнала. Голоса остальных она тоже постаралась запомнить, но не была уверена, что не ошибётся.
   Побоями дело не ограничилось: её грубо тискали, разорвали одежду. Возможно, её бы изнасиловали, как не раз угрожали Клазиний с Фоймусом, но тут послышались голоса рабов-уборщиков, и нападавшие убежали, бросив её в тупиковом коридорчике.
   Ей казалось, они унизили не только её, но также всех, кто так или иначе с ней связан, всех её близких, кто любил её и кого любила она. Теперь Роми знала наверняка, что сможет убить. В ней словно что-то сломалось — что-то такое, что раньше могло бы в последний момент сработать и остановить её.
   Сибрела скороговоркой прошептала заклинание, включающее лампу, — келью озарил уютный тёплый свет, — встала перед зеркалом и застегнула на шее колье с тёмно-красными гранатами. Оглянулась на подругу:
   — Что с тобой?
   — Ничего.
   До её прихода Роми успела умыться и переодеться.
   — У тебя что, синяк на шее?
   — А… Ничего. — Роми неопределённо пожала плечами.
   Сибрела уже знала, что бесполезно приставать к ней с расспросами, если она не хочет о чём-то рассказывать. Откинув назад пышные пшеничные волосы, вновь повернулась к зеркалу.
   Роми медленно провела пальцем по ребристому стволу самострела, дотронулась до спускового крючка. После сегодняшнего терять ей нечего, а эта штука уравнивает её шансы против Клазиния с Фоймусом и компании.
   Выслушав рассказ Титуса о его невольном прегрешении на площади Зовущего Тумана, старший брат-исповедник Арбалий разлил по загодя приготовленным кружкам Цведониево “особое” и промолвил:
   — Ты страдаешь, брат, и я страдаю вместе с тобой. Ничего не поделаешь, таков многострадальный путь нашего Ордена. Ну, давай!
   Титус вслед за ним проглотил свою порцию. Дозы были небольшие, в самый раз, чтобы встряхнуться после исповеди. Зародилась сия традиция в незапамятные времена, и руководство Ордена всегда смотрело на неё сквозь пальцы. Без этого нельзя. Слишком много невольных и непреднамеренных прегрешений выпадает на долю каждого афария.
   Жидкое пламя опалило глотку, у Титуса перехватило дух, и снедающая его душевная боль на шаг отступила. Надо ещё к наставнику с докладом… Титус сознавал, что это жестоко, но Магистр должен наконец узнать правду о женщине, которую на протяжении долгих лет идеализировал! Брат-исполнитель обязан известить его о том, что Эрмоара До-Энселе опустилась до мести и заказала магическое убийство Атхия. Дело слишком серьёзное, чтобы и дальше молчать, щадя его чувства.
   Магистра Титус не нашёл: того ещё до утренней трапезы вызвали в Палату для консультаций. Ладно, потом. Вечером. Взяв кошелёк, набитый золотыми скерами и серебряными барклями, Титус отправился в лавку модной одежды. Выбирал он долго и придирчиво, наконец остановился на платье, отделанном чёрными кружевами, и шёлковой накидке с вуалью из дымчатого газа, усыпанной блестящими звёздочками. Он видел похожий наряд на одной из вольных слушательниц, дочери богатого аристократа. Хорошо, если Роми понравится. Это будет его прощальный подарок.
   Какой бы она ни была, Титус так и не смог до конца вытравить из своей души романтическую влюблённость. О, если б её суть соответствовала внешнему облику… Ничего, скоро она исчезнет из университета, из Верхнего Города — и заодно из его жизни.
   — Ваша дама будет в восторге, уж вы мне поверьте, — тараторила, улыбаясь, хозяйка лавки, полная смуглая женщина в небесно-сиреневом платье с воротником из павлиньих перьев. — К сожалению, я могу показать вам этот великолепный туалет только на манекене. Вольнонаёмные демонстраторши слишком капризны, я с ними не связываюсь, а за рабынь в прошлом месяце опять повысили арендную плату, так нам от половины пришлось отказаться! Вы слыхали, появилась новая политическая лига “Рабство для народа”? Её члены будут добиваться, чтобы каждый гражданин Панадара мог иметь собственных рабов! А то все рабы казённые, и мы должны платить за них аренду, да ещё компенсировать государству убытки, если у кого-то вдруг сломался нос или вылетели зубы, — это же форменный грабёж! Ну, теперь-то в оппозиции появились умные люди. Лига “Рабство для народа” подготовила петицию от имени всего народа, и я обязательно её подпишу и всем своим знакомым буду говорить, чтобы подписывали, а не отсиживались по углам…
   — Упакуйте, пожалуйста, — вставил Титус, когда она на мгновение умолкла. — Я тороплюсь.
   В университет он попал во время большого перерыва. Роми нашёл в галерее на четвёртом этаже: подобно множеству других студентов, та сидела у стены, прямо на полу, и ела лепёшку с апельсиновым мармеладом (съестным приторговывали здешние рабы, которые официально не имели на это права, а неофициально отстёгивали часть выручки своим надсмотрщикам, те делились с университетским начальством — и недовольных не было, а значит, и проблем не было).
   Взгляд Титуса мгновенно выхватил Роми из массы молодёжи в одинаковых студенческих рубашках и шароварах. Чуть склонённая голова, прямые волосы до плеч, безупречно белые, разделённые ровным пробором. Тонкое сосредоточенное лицо, подростковая фигура. Из-под рукава выглядывает краешек ожога, изуродовавшего левую руку.
   Подойдя ближе, он заметил у неё на шее свежий синяк. И нижняя губа не то разбита, не то прокушена.
   Его кольнуло чувство вины. Да, он жалел её… но всё равно не одобрял её отношения к житейским невзгодам. Если девушку обижают, достойный ответ мучителям — терпение, а не агрессия. Ничего, скоро всё уладится. В кармане у Титуса лежала коробочка с золотой булавкой Эрмоары, в заплечной сумке — купленный в лавке наряд. Наверное, Эрмоара завтра же увезёт её домой, на Идонийские острова.
   Придётся, однако, отложить избавление. Или похищение?.. Ему не хотелось думать об этой операции как о похищении: Роми вернётся в привычную среду, к своим родственникам, в этом нет ничего плохого. Но вокруг полно народу, в том числе рабы-надзиратели. Сейчас даже с помощью булавки не получится переодеть её и незаметно вывести на улицу.
   — Здравствуй. — Он уселся рядом, заставив подвинуться белобрысого узкоглазого манглазийца, который устроился слева от Роми.
   — Здравствуй. — Взглянув на него с некоторым удивлением (не ждала, что он опять подойдёт?), она проглотила последний кусочек лепёшки, стряхнула с одежды невидимые крошки.
   — Роми, мы больше не увидимся, — заговорил Титус после неловкой паузы. — Потому что… Ну, в общем, не увидимся. Не прогуляешься со мной сегодня вечером? В последний раз.
   — Меня не выпустят, — подумав, сказала Роми.
   — Не проблема. У вас многие убегают гулять в учебные дни, я знаю. После лекций, ладно?
   — Если будет настроение.
   Титус видел, что она колеблется, но это его не беспокоило, ведь у него есть магическая булавка. Ему хотелось перед окончательным расставанием поговорить с девушкой на другую тему.
   — Роми, в тебе слишком много неправильного. Обещай мне, что ты постараешься исправиться! Ты должна научиться переносить страдания терпеливо, без ненависти к тем, кто тебе их причиняет. Такова наша жизнь, и протестовать против этого — всё равно что протестовать против самой жизни. Так написал Луиллий Винабиус в трактате “О пользе тягот”. Это был один из первых афариев, древний наставник и мудрец.
   — Мудрецы тоже иногда ошибаются.
   — Ты ещё не заслужила права критиковать мудрецов! Ты девчонка, тебе семнадцать лет. Люди поумнее нас с тобой называют трактаты Винабиуса вершиной человеческой мысли. А тебе надо научиться прощению и терпению, тогда страдания будут для тебя не столь тяжелы.
   — Я не хочу страдать, — отрезала Роми. — Для тебя твой Винабиус, может, и прав, а что правильно для меня — я решаю сама.
   Титус нахмурился. Его обескуражило даже не то, что она не хочет страдать (если честно, никто не хочет, но нельзя же вот так безапелляционно заявлять об этом!), а её непробиваемая самоуверенность. Она не должна решать сама.
   — Роми, ты ничего не знаешь о жизни, о настоящей боли…
   — Знаю. — Она резко повернулась и теперь смотрела на него в упор. — Когда я была маленькая, я три дня просидела под развалинами дома, пока меня спасатели не откопали. Потом мне сказали, что мамы с папой, бабушки и сестры больше нет. Я знаю, что такое боль. И знаю, что она не нужна! Насчёт того, что страдания необходимы, — это чья-то злая выдумка. Они необходимы так же, как проказа или геморрой, но почему-то никто из твоих мудрецов до сих пор не посмел сказать об этом вслух!
   Титус не сразу сумел найти достойный ответ. Он никогда не сомневался в правильности идей, привитых ему наставниками в Доме афариев. Он привык к тому, что это самые лучшие идеи, воистину мудрые и гуманные, едва ли не единственный светлый островок в жестоком мире Панадара. А Роми их в грош не ставит! Он не был готов к подобной дискуссии.
   — Ты очень недобрая! — нашёлся он наконец. — Это потому, что твоя голова забита вот такими мыслями!
   — Почему ты считаешь, что я недобрая?
   — Ты хочешь убить тех, кто тебя обижает, — Титус понизил голос до шёпота, чтоб не услыхали другие студенты. — Разве это добрый поступок?
   Роми пожала плечами, но потом так же тихо ответила:
   — Если они ни над кем больше не смогут издеваться — добрый. Из-за них один парень с нашего курса порезал себе вены. Три дня назад, когда тебя не было. Его спасли, раб вовремя привёл целителя.
   Она смотрела исподлобья, и Титус не мог угадать, что таится в глубине её тёмных янтарных глаз. Это всё равно что разглядывать другой янтарь, неживой, хранящий в своей толще неведомо какие древние тайны.
   Разговор всё больше тяготил его. Резко поднявшись, он сказал:
   — Я зайду за тобой вечером, после лекций, хорошо?
   Роми опять пожала плечами. Титус молча направился к лестничной площадке, перешагивая через ноги расположившихся на полу студентов. Согласна она или нет — не имеет значения, он всё равно свою работу сделает.
   Почти во всех старых корпусах верхние этажи пустовали. Раньше там находились лекционные аудитории, кладовки с оборудованием для опытов, кельи студентов, спальные казармы рабов, жилые апартаменты и кабинеты преподавателей, лаборатории, библиотечные залы — как и на других этажах, обитаемых. Но шли годы, университет получал от государства всё больше дотаций, а также отвоёвывал у других ведомств прилегающие территории; рядом возводились новые здания, кто-то переезжал туда, кто-то переселялся в освободившиеся помещения внизу — чтоб не карабкаться по лестницам, если вдруг лифты сломаются. Их мудрёная механика иногда выходила из строя: что-нибудь застревало или заклинивало, давая магам повод для издёвок над несовершенством немагических машин. От магических же лифтов пришлось отказаться, ибо из-за их функционирования искажались результаты некоторых экспериментов, проводимых в университете.