Орлов Антон. Мир-ловушка

   — Чего столбом стоишь, как дурак, помолись им! — дёрнув его за штаны, сердито прошипела женщина. — Давай повторяй за мной: “Добрые боженьки, ниспошлите нам, грешным, свою милость! Даруйте нам всякой удачи, и чтобы зильды по нашему винограднику не шастали, а то спасу от них никакого, давеча бочку с водой опрокинули… И чтоб Омарсия наша вышла замуж не за пьяницу, а за чиновника из Верхнего Города! И чтобы деньги всегда водились!”
   Боги двигались всё быстрее — мельтешащий посреди улицы вихрь — и вдруг исчезли. Мгновение назад были здесь, а теперь их нет, только покачиваются по краям вытоптанного, забрызганного чёрной кровью участка уцелевшие стебли сорной травы.
   Женщина поднялась с колен, отряхнула юбку. Покосившись на Шертона, степенно вздохнула:
   — Вот и помолились нашим милостивцам… Пойдём, Захий, бери корзину-то.
   Они побрели своей дорогой, а Шертон повернул туда, где шумели и переливались магическими огнями оживлённые улицы. Сценка его не удивила. Драка между повздорившими богами — не такая уж редкость для Нижнего Города. Можно сказать, обычное дело. Повезло ещё, что в этот раз великие затеяли разборку в необитаемом квартале!

Глава 6

   Тот светловолосый рихоец в бежево-серой рясе афария всё-таки подошёл к ней в перерыве между лекциями. Его звали Равлий Титус. После занятий они бродили вдвоём по заброшенным этажам старых университетских корпусов и смотрели на открывающуюся сверху панораму на фоне заката.
   Титус предложил вместе прогуляться по Нижнему Городу, но Роми не согласилась. Тогда он пообещал, что покажет ей самые красивые места Верхнего Города. Надо только дождаться выходного.
   В отличие от Арсения Шертона, странного типа с пугающе-упорным взглядом и шрамами на лице, который несколько раз, не церемонясь, останавливал её в коридорах и невпопад о чём-нибудь заговаривал, Титус не вызывал у неё насторожённого отношения, не внушал ей никаких опасений. Правда, Роми порядком озадачивала его почти вызывающая, непрактичная щедрость. Он ежедневно угощал её самыми изысканными и дорогими лакомствами. Роми любила сладкое и потому не отказывалась. А на третий день знакомства попытался подарить алмазное колье, но колье она не взяла. Титус тогда смутился, покраснел как рак и пробормотал, что остаток должен иметь право называться остатком, а драгоценность, раз ей не надо, он отдаст первой же встречной нищенке в Нижнем Городе. Ну и пусть, это уж его дело… Вот если бы он догадался подарить ей какое-нибудь оружие, простое в использовании и эффективное, вроде медолийских самострелов!
   Позавчера у Роми была очередная стычка с Клазинием и Фоймусом. Эта парочка подстерегла её возле умывальной комнаты. Фоймус схватил её сзади за локти, а Клазиний, противно улыбаясь, сказал, что сейчас разрисует ей лицо кумхой в наказание за дерзость (кумха — это магическое зелье серо-зелёного цвета, вязкое, отдающее гнилью и несмываемое).
   Роми ударила Клазиния носком ботинка в пах и тут же резким движением, чуть не вывихнув себе шею, откинула голову назад, разбив нос низкорослому Фоймусу. Приёмы из тех, что когда-то показывал ей кузен. Получилось! Она вырвалась и убежала, но противники в долгу не остались. Если она не убьёт их, её попросту раздавят.
   После лекций, когда толпа схлынула и они с Титусом задержались, как обычно, в галерее, соединяющей учебный корпус с жилым, Роми наконец-то осмелилась заговорить об этом.
   — Мне нужен твой совет в одном деле… — начала она нерешительно. — Ты ведь афарий, разбираешься в таких вещах… В общем, мне надо где-то достать оружие.
   Никто не мог их подслушать. Все ушли, только молодой раб с ведёрком и тряпкой старательно протирал изразцовые подоконники. Но он находился далеко, в другом конце галереи.
   — Зачем? — Светлые, сросшиеся на переносице брови Титуса удивлённо приподнялись.
   — У меня вышла ссора с компанией подонков. Если я убью главных, остальные, возможно, отстанут.
   Она выложила это на едином дыхании, дрожащим от волнения голосом. Титус отшатнулся:
   — Роми, ты здорова? Ты, случайно, не зачарована? Как ты можешь о таком думать?!
   — Я здорова и не зачарована. Я не говорю, что убивать хорошо, но деваться мне некуда. Показать тебе кое-что?
   Оглянувшись — посторонних нет, раб склонился над подоконником, — Роми быстро расстегнула пояс и подняла рубашку. Большой припухший кровоподтёк на правом боку. Это сегодня утром. Клазиний привязался к ней в коридоре около трапезной, и она попыталась, как в прошлый раз, ударить его в пах, но он увернулся да ещё стукнул её кулаком по рёбрам. Длинный рубец на спине — это вчера вечером, около умывальной. Кто-то, подкравшись сзади, хлестнул её плетью и умчался вверх по лестнице раньше, чем она опомнилась от болевого шока.
   — Что это? — шёпотом спросил Титус.
   — Меня бьют, потому что я не хочу перед ними унижаться. — Озираясь, она заправила рубашку в шаровары и вновь затянула пояс. — Если б я умела драться, я бы их отлавливала поодиночке… Им бы тогда расхотелось ко мне приставать. Но я ничего не умею. Могу похоже изобразить боевую стойку и несколько приёмов… Для меня единственный выход — убить их. Ты можешь что-нибудь посоветовать?
   Титус молчал и морщился. Роми не могла понять, какие чувства он испытывает. Он казался огорошенным, возмущённым, испуганным и смотрел на неё почти враждебно.
   — Почему ты никому не расскажешь об этом?
   — Никто не возьмёт мою сторону. Я попробовала поговорить с нашим куратором. Он прочитал мне мораль насчёт того, что студенческие традиции священны, он, мол, когда-то сам через это прошёл, а значит, и все должны. Титус, я одного не понимаю… Раз эти традиции такие мерзкие, почему от них не отказаться? Почему те, кто подвергался унижениям, потом сами начинают унижать других — вместо того чтобы прервать эту последовательность? Это же так просто! Неужели никому, кроме меня, это не приходило в голову?
   — Раз традиции появились, значит, они зачем-то людям нужны, — покосившись на маячащего в отдалении раба, сказал Титус. — Роми, это страшно, когда девушка хочет стать убийцей! Пожалуйста, никогда больше не думай об этом.
   — Тогда что ты мне посоветуешь?
   — Помирись с этими ребятами. Не может быть, чтоб они были такими плохими, ты, по-моему, преувеличиваешь. Постарайся простить их, это самое главное! Умение прощать — великое умение.
   — Но что мне делать, чтобы прекратились издевательства?
   — Я уверен, ты преувеличиваешь! Знаешь, ужасно всё это… Я думал, ты другая… Надеюсь, с возрастом ты всё-таки научишься понимать людей и прощать!
   Роми в ответ пожала плечами: Титус её разочаровал.
   Титус никак не мог оправиться от удара: Роми его разочаровала. Душа девушки оказалась столь же уродливой, как её обожжённая рука с отвратительными багрово-серыми рубцами! Внезапное прозрение ошеломило его. Сейчас он пытался взять под контроль свои чувства, а младший брат-исполнитель Ганий, одетый в серую униформу раба, нет-нет да и бросал на него значительные взгляды. Видимо, у Гания есть информация.
   — Забудь об убийстве! — потребовал Титус. — Ты — девушка, тебе даже думать об этом нельзя! Наверняка всё не так безнадёжно… И если ты проявишь уважение к традициям университета, всё как-нибудь само уладится.
   — Лучше убить, чем согласиться на роль жертвы.
   Произнеся эту чудовищную фразу, Роми забросила на плечо холщовую сумку, в каких студенты носят бумагу, дощечки и карандаши, повернулась и пошла прочь. Титус смотрел, как она уходит — тонкая, грациозная, беловолосая, — и ощущал где-то в области сердца неясную боль.
   Потенциальная убийца не должна стать главой клана До-Энселе. Он, афарий, сделает всё от него зависящее, чтоб Эрмоара лишила её наследства. Эрмоара узнает об этом разговоре. Непременно узнает. Он не станет молчать. И всё же больно… Когда она подняла рубашку, показывая следы побоев, под нежной белой кожей прорисовались хрупкие рёбра, а грудь у неё маленькая и округлая, с розовыми сосками — он успел разглядеть. Несправедливо, что в столь изящном теле обитает злая душа… В глазах у Титуса предательски щипало, в горле застрял комок.
   Брат-исполнитель Ганий приближался, методично протирая один подоконник за другим. Наконец он остановился рядом с Титусом и, не прекращая своего рабского занятия, прошептал:
   — За шкатулкой полезут сегодня, когда стемнеет. Ректор и Шертон приглашены ко двору, их там задержат допоздна. Интриги заказчика. Тубмон и Атхий спрятались на третьем этаже ректорского корпуса.
   — Идём, — проглотив колючий комок, сказал Титус. — Я тоже переоденусь.
   Он повернулся и пошёл обратно по галерее, на ходу просчитывая план действий. Отставший на несколько шагов Ганий следовал за ним, продолжая смахивать пыль с подоконников, но теперь уже в ускоренном темпе.
   Снедавшая душу Титуса боль разочарования разомкнула челюсти и до поры до времени убралась с глаз долой. Он — афарий. Он должен выполнить задание. Ради процветания Ордена.
   Малый зал для аудиенций напоминал раковину вымершего гигантского моллюска, какую Шертон несколько лет назад видел в Омросе на берегу океана. Ни одного угла, ни одной геометрически правильной плоскости — всё скруглённое, извилистое, плавно закрученное. Даже не верится, что находишься в здании, построенном людьми. Хотя “построенном” — не то слово. Сердцевина императорского дворца была создана с помощью магии. Внешние стены и прилегающие к ним покои возводили рабы и наёмные плотники, но всё остальное возникло без их участия.
   Полумрак. Грозди магических ламп прилепились к потолку, совсем как колонии флуоресцирующих организмов внутри той раковины. Из стен выпирали ложи-наросты. В одной из них стояли Шертон, Венцлав и трое профессоров университета. В других расположились придворные, сановники, знать, члены Высшей Торговой Палаты.
   Возвышение с троном скрывала мерцающая молочно-белая завеса. На полу блестела, как могло показаться, вода: магическая субстанция, единственное предназначение которой — беречь императорскую особу от любых посягательств, человеческих и божеских. Этот неровный бугристый пол не предназначался для того, чтобы по нему ходили. Приглашённые прибывали в зал по коридорам, напрямую соединённым с ложами, подвергаясь по дороге тщательнейшему магическому досмотру. Разумеется, с оружием сюда не пускали. Шертон, оставивший всё своё снаряжение дома, чувствовал себя так, словно отправился в гости нагишом.
   Он не хотел идти во дворец, но Венцлав уговорил: это же высокая честь; то, что пригласили их обоих — хороший признак; при дворе помнят, кто такой Арсений Шертон, радоваться надо… Вместо того чтобы радоваться, Шертон скучал. Все хранили молчание, как предписывал этикет. Венцлав и его коллеги хрипло, с присвистом дышали и выглядели бледными. Сам Шертон тоже ощущал некое давление… не физическое, но от этого не менее неприятное. Он мог противостоять этому давлению, и у него не наблюдалось таких реакций, как у соседей по ложе.
   Внезапно давление усилилось — все охранные системы приведены в боевую готовность, — а лампы засияли в полную силу. Завеса исчезла. На отлитом из золота троне сидел император Панадара. Человек средних лет, с болезненно-утончёнными чертами лица, закутанный в белоснежную мантию. В его короне полуторафутовой высоты сверкали крупные алмазы и рубины.
   По обе стороны от трона полумесяцем выстроились люди в тёмных плащах, голову каждого охватывал обруч, тоже усыпанный драгоценностями. Маги-телохранители, маги-душехранители и маги-восприемники. Их долг — неотступно сопровождать императора. Когда же срок жизни его величества подойдёт к концу, маги-восприемники, с помощью специальных приспособлений и обрядов, извлекут из умирающего тела царственное бестелесное существо, поместят в особый сосуд и отнесут в императорскую усыпальницу. Протекут годы, десятилетия, века — и однажды, в порядке строго соблюдаемой очереди, сей сосуд заберут из усыпальницы, чтобы торжественно доставить в покои женщины императорского рода, готовой разрешиться от бремени. Эта система гарантировала, что кто попало не сможет завладеть телом новорождённого императорского чада.
   Из поколения в поколение в Панадаре царствовали одни и те же существа. Царствовали, но не правили. Реальной политической силой были придворные маги, влиятельные аристократы, чиновничьи группировки, Высшая Торговая Палата. Императорская фамилия была священным символом, не более того.
   Вместе с остальными приглашёнными Шертон преклонил колена. Выпрямился, когда прозвучал магически усиленный призыв императора:
   — Встаньте, мои верные подданные!
   Рядом тяжело сопели профессора. Шертон ощутил жалость к монарху: его жизнь подчинена жёсткому, не им установленному распорядку (который нельзя назвать платой за власть, ибо власти нет), и даже смерть нынешнего тела не освободит его… Вот же не повезло этому бедняге некогда в туманном прошлом!
   — Панадар движется ко всё большему процветанию и благоденствию. Это наша общая заслуга, дорогие мои подданные! Мы свято храним древние традиции и вместе с тем совершенствуем накопленное. — Безжизненно-бодрый голос императора гремел, отражаясь от волнистых сводов зала. — В области магии, науки, экономики и культуры мы намного опередили все известные нам Одичалые Миры…
   Шертон подавил зевок. Ему по-прежнему было скучно.

Глава 7

   Чем дальше, тем горячее становился воздух. Словно приближаешься к раскалённой печке. Губы Титуса потрескались от жара, по лицу скатывались капли пота. Он взглянул на Гания: того пошатывало, кожа покраснела, взгляд затуманился. В конце галереи, около арки входа, распластались на полу тела охранников. Однако ни запаха гари, ни шума пламени… Кое о чём догадавшись, Титус шагнул к незастекленному окну и высунул наружу руку. Перепад температуры, благодатная вечерняя прохлада… Так и есть! Он запустил пальцы в пришитый к тунике изнутри потайной карман, где лежали амулеты, и прошептал, еле ворочая языком:
   — Это магия. Амулет Ярсаф, голубая четырехгранная призма.
   Ганий и сам должен помнить, как выглядит Ярсаф, защищающий тело от магически вызванных колебаний температуры и воздушного давления, а также от молниевых разрядов, но он совсем ещё молодой брат-исполнитель, в первый раз на задании. Вдруг растеряется…
   Вытащив цепочку, на которой болталось множество миниатюрных фигурок разнообразной формы и расцветки, Титус отыскал среди них Ярсаф, сжал его двумя пальцами и произнёс активирующее заклинание. Ощущение жара исчезло. Брат Ганий с небольшой задержкой сделал то же самое.
   — Пошли!
   Титус бегом устремился вперёд. Они опаздывали. Грабители уже приступили к осуществлению своего плана, воспользовавшись магией зноя, чтоб избавиться от охранников и свидетелей. Где же Тубмон, этот опустившийся маг-недоучка, раздобыл Аллот, порождающее сию магию устройство? Особенно если учесть, что Аллотов в Панадаре не более десятка и секрет их изготовления утрачен? Наверняка влиятельный заказчик позаботился.
   Охранники не шевелились. Потеряли сознание от перегрева. Не сбавляя шага, Титус скорбно качнул головой.
   Учение афариев гласит: “Каждый человек, желает он того или нет, является орудием в чьих-либо руках; каждый афарий — орудие Ордена и Высшего Блага. Воистину счастливы афарий, ибо они суть орудия в руках Наидостойнейших!”
   “Я — орудие, — напомнил себе Титус, перешагнув через тело девушки, лежавшее поперёк коридора. — Я могу пожалеть пострадавших, но не могу ради них отвлекаться”.
   Растения в расставленных вдоль стен расписных глиняных кадках поникли, их листья и цветы безжизненно свисали на дряблых стеблях. На полу валялись трупики декоративных бабочек и залетевших сквозь оконные проёмы ночных мотыльков. А на неживые предметы магия Аллота не влияла: Титус дотронулся до оштукатуренной, покрытой фресками стены, до лампы в виде ротонды, которая наливалась золотым светом, по мере того как снаружи сгущались сумерки, до стеклянного графина с водой на подоконнике — нормальная температура.
   Шорох. Голоса. Звуки доносились из-за приоткрытой двери в противоположном конце зала, куда вывел афариев коридор.
   Титус сделал знак помощнику и бесшумно двинулся к двери. До неё оставалось несколько футов, когда она резко распахнулась. Титус отскочил. Ганий — молодец, мальчишка! — тоже отскочил, увернувшись от брошенного ножа.
   Появившийся в проёме щуплый парень — Атхий по прозвищу Козья Харя — уже выхватил из-за пазухи другой нож, но Титус, шагнув к нему сбоку, легко уклонился от нацеленного в живот лезвия и нанёс достаточно сильный, но не смертельный удар по горлу. Козья Харя упал. Боковым зрением Титус поймал восхищённый взгляд Гания — и прыгнул вперёд, сбив с ног Тубмона, который, направив на него нечто вроде толстого стеклянного карандаша, уже начал бормотать заклинание. Успел.
   Никогда он не понимал этих снобов, брезгующих простым оружием! Ну да, амулеты не дают осечек, не знают промахов и разят наповал. Но для того чтоб их задействовать, надо от начала до конца, без ошибок произнести активирующее заклинание — а пока его произносишь, треснут тебя, не мудрствуя лукаво, дубиной по голове, и плакала твоя магия…
   Афарий и маг-преступник упали на мраморные плиты. При этом Тубмон выронил и “карандаш”, разлетевшийся на осколки, и невзрачную с виду шкатулку, которую зажимал под мышкой. Видимо, грабители только что извлекли её из чрева Драгохранителя — похожего на сидящую собаку металлического зверя с широко разинутой пастью. Пасть заклинивал в этом положении покрытый сложной резьбой деревянный стержень. Тоже магическая штучка. Обычную деревяшку Драгохранитель смял бы, как палочку сахарного печенья.
   Маг, зло оскалившись, повернул правую кисть, направляя в лицо Титусу алый камень перстня на безымянном пальце, но афарий ткнул его в нервный узел, и рука бессильно упала. Тубмон не остался в долгу: отпрянув, лягнул противника в подреберье тяжёлым башмаком с шипастой окантовкой. Титус зашипел от боли. Оба вскочили.
   — Ганий, копируй! — не сводя глаз с мага, приказал Титус.
   Этот недоучка опасней, чем он думал… Они стояли друг против друга, слегка покачиваясь, как две змеи, изготовившиеся к броску. Между тем Ганий подхватил шкатулку, поставил на стол. Чуть не порвав в спешке свою тунику, достал из кармана коробочку с читающим камнем — оправленным в золотую сетку красноватым кристаллом величиной с перепелиное яйцо.
   Тубмон вновь попытался поднять руку с перстнем. Парализованная рука плохо слушалась, эта попытка отняла у него слишком много энергии и внимания, чем и воспользовался Титус. Бросившись на мага, он чуть не получил удар в пах, но успел развернуться боком, сделал подсечку, повалил противника на пол, заломил ему руку за спину и сорвал перстень. Взвизгнув, маг другой рукой ущипнул афария за ляжку — очень больно, с вывертом. На миг растерявшись, не столько от боли, сколько от неожиданности, Титус отпустил его. Маг тут же выскользнул, откатился и через секунду уже стоял на ногах. Его тёмные, с желтоватыми белками глаза дико горели.
   “Если бы ты не поддавался гневу и владел собой, ты бы дрался лучше”, — про себя отметил Титус, бдительно наблюдая за Тубмоном. Сам он не испытывал ни злости, ни азарта. Он должен отвлечь мага, пока брат Ганий копирует нематериальное содержимое шкатулки. Этот озлобленный человек не враг ему, хоть и вступил на преступную стезю.
   Они кружили по комнате, озарённой светом расставленных в нишах магических ламп в виде идонийских узкогорлых ваз. У Тубмона наверняка имелось ещё кое-какое оружие помимо перстня, который отобрал Титус, и разбившегося “карандаша”, но он уже оценил подготовку своего противника и не смел сделать ни одного лишнего движения.
   На овальном столике у окна стояла ещё одна лампа, необычная: футовой высоты пирамидка, увенчанная золотым шариком. Она источала бледный розоватый свет, а в её прозрачной глубине как будто шевелились язычки пламени, облизывающие прямоугольный предмет с двумя отростками по бокам… Вдруг Титус понял, что это такое. Аллот. Вот как он выглядит! Внутри — модель ректорского корпуса с двумя галереями, которые соединяют его с соседними зданиями.
   Из-за двери донёсся шум, потом она заскрипела, и на пороге вырос Атхий с ножом.
   — Я закончил! — сказал Ганий, пряча под туникой коробочку с читающим камнем.
   Тубмон сунул руку в карман.
   Титус принял решение: Аллот, заключающий в себе силу убийственного магического зноя, должен принадлежать не преступникам, а Ордену афариев. Любой ценой.
   Козья Харя, ещё не полностью очухавшийся после удара по горлу, но уже готовый к резне, нетвёрдо шагнул к Титусу, который находился к нему ближе всех.
   Маг выхватил миниатюрный бронзовый самострел с тонким стволом и направил на брата Гания. Щелчок. Если самострел заряжён “сонными шипами”, Ганий сейчас уснёт…
   Атхий замахнулся ножом, Титус перехватил его руку. А Тубмон теперь целился в него! Крутанув Атхия, Титус заслонился от выстрела его телом, потом отшвырнул его в угол, перед этим сдавив запястье и заставив выронить нож.
   Против ожиданий, Ганий не уснул. Очевидно, маг промазал. Юноша схватил Аллот и пытался то ли повернуть, то ли отломить золотой шарик. Сообразил, что это за устройство, и хочет дезактивировать, догадался Титус. Это делается не так! Маги Ордена управятся с этой задачей, а сейчас надо уходить. Пинком выбив у Тубмона самострел, он крикнул:
   — Клади в мешок! Не возись!
   Маг опять полез в карман. Он понял, что проигрывает, его губы дрожали.
   — Прям в жопу кольнуло… — копошась в углу, простонал Атхий.
   Значит, у Тубмона были выдохшиеся “сонные шипы”: попасть-то он попал, да зелье не подействовало Титус выбросил кулак, метя ему в челюсть, но маг увернулся, а воздух вдруг стал невыносимо едким, противно скребущим носоглотку… Все закашлялись — кроме Тубмона, который метнулся к столу посреди комнаты, цапнул ректорскую шкатулку и выскочил за дверь раньше, чем Титус успел его перехватить. Следом за ним, давясь кашлем, бросился наутёк Козья Харя. Брату Ганию кашель не помешал проворно упаковать Аллот в заплечную сумку, где лежала ряса афария.
   — Пошли… — прохрипел Титус, увлекая его к двери. — Чем скорее… доберёмся… тем скорее…
   В зале воздух был чистый, сразу стало легче. Афарии спустились на второй этаж, выпрыгнули из окна во двор, выскочили на улицу и помчались к Дому, выбирая улицы потемнее. Те, кто их видел, могли сделать вывод, что двое рабов ударились в бега, но переодеваться некогда, на счёту каждая минута. Теперь, когда задание выполнено, стоит позаботиться о людях, оставшихся в ректорском корпусе. Возможно, те ещё живы. Чтобы спасти их, надо дезактивировать Аллот, а для этого нужно поскорее передать сие устройство магам Ордена. Подошвы двух пар ботинок выбивали дробь по брусчатке.
   С того момента, как всё началось, времени прошло не так уж много. Извне никто не успел заметить, что в ректорском здании творится неладное. И сумерки ещё не превратились в непроглядную чернильную тьму. Сделав знак Ганию, Титус нырнул в знакомую подворотню: под конец лучше попетлять, чтоб отвести от Ордена подозрение в причастности к преступлению.
   Тубмона душили ярость и отчаяние. Его ограбили! Он сделал своё дело, добыл шкатулку, но двое невесть откуда взявшихся молодых подлецов, переодетых рабами, отняли у него Аллот и перстень с ослепляющим камнем, а жезл, умертвляющий сердца, разбили. Эти три предмета принадлежали заказчику. Утрату перстня и жезла тот ещё мог бы простить (на худой конец, вычел бы их стоимость из гонорара), но потеря Аллота перечёркивала все надежды на благоприятный для Тубмона исход.
   Аллот не имеет цены. Конечно же заказчик не поверит, что его утащили неизвестные разбойники. Тубмона будут долго пытать, дабы выяснить правду, а после убьют.
   Испустив плачущий вздох, он ускорил шаги. Шкатулка оттягивала сумку, пристёгнутую к поясу, и, что с ней теперь делать, Тубмон не знал. К заказчику он не пойдёт. Господин До-Пареселе, сановник из Департамента Постижения и Учения, человек с узким, бледным, холёным лицом, застывшим в постоянной брезгливой гримасе, и холодным, как отверстые двери храма Мегэса, взглядом, и раньше внушал ему страх… Но раньше Тубмон выполнял его поручения без осечек.
   Это судьба. Он не успел воспользоваться жезлом и перстнем, да ещё дрянной самострел, найденный во чреве Драгохранителя, был заряжён негодными шипами. Когда сама судьба против тебя, лучше убраться куда-нибудь и залечь на дно. Тубмон знал, куда лучше всего убраться: в Одичалые Миры.
   Одно время он вёл кое-какие делишки с контрабандистами и до сих пор сохранил нужные контакты. В Одичалых Мирах господин До-Пареселе его не достанет… и на шкатулку там найдутся покупатели: внутри у неё хитроумно переплетённые золотые решётки с драгоценными камнями — даже если забыть о том, что это информационное устройство, начинка стоит немалых денег.
   Тубмон огляделся. Он был один на слабо освещённой улице. Во тьме дремали каменные здания и бассейны. Никто его не преследовал. Куда делся Козья Харя, он не знал и знать не хотел. Надо поторопиться. Хорошо, если он успеет сторговаться с контрабандистами и покинуть этот мир до рассвета.
   Келью Титуса озарял приглушённый свет магической лампы, укреплённой над дверью. Всё тут было родное и давно знакомое: стол с дюжиной выдвижных ящиков, переживший не одно поколение афариев, узкая жёсткая койка, застланная покрывалом из грубого полотна, пара неудобных стульев, полки с книгами в нишах. За чёрным окном, в переплетении древесных ветвей, притаилась малая луна, Сийис.