Орлов Антон. Мир-ловушка

   — Тогда выкладывай.
   За спиной у неё кто-то бесшумно и почтительно затворил дверь. Развалившись в кресле, Эрмоара нетерпеливо кивнула Титусу.
   — Я скорблю и сожалею, госпожа, но я вынужден вас огорчить…
   — Ну так и огорчай сразу, без этой херни! Что случилось?
   — Романа До-Энселе получила устное порицание от ректора за употребление наркотика. Один раз она употребила кивчал, из пагубного любопытства.
   — Она жива и здорова? — перебила Эрмоара.
   — Да. Её успехи в учёбе можно назвать неплохими, отличается прилежанием, лекций не прогуливает…
   — Что у неё с левой рукой? Носит повязку?
   — Нет, ожоги ведь не бинтуют. Рубцы выглядят ужасно, зато рукой она владеет почти нормально…
   Эрмоара прорычала ругательство, до того грязное, что Титус покраснел: одно дело — услыхать такое от каторжника или наёмного солдата, и совсем не то — от дамы из хорошего общества. Образованной и утончённой, если верить определению Магистра.
   — Давай по порядку!
   — Это из-за наркотика, госпожа, — нервничая, начал Титус. — Она приняла кивчал и пошла выполнять лабораторное задание по алхимии, обожглась…
   — А до этого ходила с повязкой?
   — Да, из-за какого-то пустякового нарыва. Сейчас у неё нет денег, чтобы обратиться к целителю и убрать рубцы, а выглядят они… в общем, плохо. Я полагаю, в той смеси, которую она изготовила, находясь в полубессознательном состоянии, присутствовали магические компоненты…
   — Это я и без тебя поняла. — Эрмоара скрипнула зубами и вновь мерзко выругалась. — Надо же так со мной поступить!
   Её худощавое тело напряглось, глаза светились бешеной энергией. Испугавшись, что от расстройства её хватит удар, а с него потом спросят, Титус заговорил успокаивающим тоном:
   — Молодёжь интересуется наркотиками по разным причинам, госпожа. Я согласен, это ужасная склонность, но, во-первых, кивчал не вызывает привыкания, а во-вторых, Роману с тех пор ни разу не поймали на употреблении наркотических снадобий. Возможно, после того случая она одумалась…
   — Заткнись, афарий, — процедила Эрмоара. — Я и без твоих лекций по уши в дерьме. Этак каждый решит, что меня можно кинуть! Вот что, ты должен устроить мне встречу с ней… Я хочу посмотреть инкогнито, как она себя ведёт, и потом приму решение насчёт наследства.
   — Как вам будет угодно, госпожа.
   Сунув руку в карман просторного дорожного платья, расшитого витыми шнурками, Эрмоара достала и бросила на стол тяжело звякнувший мешочек.
   — Это тебе на расходы.
   Титус машинально взвесил мешочек на ладони — ого, тяжёлый! — растерянно поглядел на собеседницу и приоткрыл. Внутри блеснуло золото.
   — Госпожа… это… Сколько тут денег?
   — Я тебе, что ли, буду их пересчитывать? — окрысилась Эрмоара. — Сам сосчитаешь. Если, конечно, учил арифметику.
   Титус нервно сглотнул. Ну да, богачи не ведают, что такое слёзы, пролитые над последним грошом, вот и швыряют своё неправедно нажитое золото пригоршнями… Бормоча, что обязательно предоставит подробнейший отчёт о своих расходах и вернёт весь остаток до последнего медяка, он начал запихивать мешочек в карман. Фляга с напитком Цведония мешала, пришлось её вытащить и зажать под мышкой.
   — Отчётом можешь задницу подтереть, а остаток возьми себе. Это аванс. Ещё столько же получишь, когда я получу Роми. А это у тебя что?
   — Извините, госпожа, здесь очень крепкое спиртное, чудовищно крепкое, со жгучими специями…
   — О? Дай попробовать!
   Она ловко выхватила флягу, Титус не успел воспротивиться.
   — Вам станет дурно… Не надо!
   С нарастающим ужасом он смотрел, как Эрмоара отвинчивает пробку, подносит флягу к губам… Сделав несколько глотков, она оторвалась от горлышка и расплылась в блаженнейшей улыбке:
   — Вот такое мне нравится!
   И опять приложилась к фляге. Замолчавший Титус наблюдал, как она пьёт — не останавливаясь, зло и жадно; ему пришло на ум сравнение с большим хищным зверем, утоляющим жажду. Было что-то такое в её манере пить… Не женственное, даже не человеческое. Он отнёс это на счёт животной натуры богачей и перестал удивляться. Всё ясно: Эрмоара До-Энселе — алкоголичка со стажем, а Магистр, бедняга, об этом не знает.
   — Держи, афарий.
   Вскочив с кресла, она швырнула ему флягу. Титус встряхнул— пусто. Всё высосала, до последней капли! Сейчас она свалится на пол и уснёт мертвецки пьяная, а он получит нагоняй: мол, почтенную заказчицу напоил.
   — Госпожа, вы лучше не вставайте!
   Он попытался усадить её обратно, но Эрмоара оттолкнула его. Толчок оказался неожиданно сильным — Титус еле устоял на ногах.
   — Чудесное пойло! Как это называется?
   — Гм… У сего напитка нет названия.
   Титус с тревогой вглядывался в её увядшее, покрытое сеткой морщин лицо, выискивая признаки дурноты. Не было их, этих признаков. У Эрмоары даже язык не заплетался. Вдруг она недовольно скривилась:
   — Отойди-ка, афарий. Ты стоишь задом к зеркалу, и я, разговаривая с тобой, вынуждена любоваться этой рожей! В прошлый раз я грохнула зеркало, так они новое притащили.
   — Притащили новое? — не зная, что сказать, глуповато переспросил Титус.
   — Хозяин постарался. Я тут не живу, паршивую гостиницу я арендовала для встреч с тобой. Дерьмо… Этот облик не настолько хорош, чтобы в каждой комнате и в каждом сортире держать зеркала!
   Понятно, стареющая женщина болезненно переживает утрату своей былой привлекательности. Надо её как-нибудь утешить.
   — Вы не так уж плохо выглядите, госпожа До-Энселе, — ободряющим тоном заявил Титус. — Поверьте, вам никак не дашь больше тридцати пяти.
   — Да ну? — прищурилась Эрмоара. — Это никуда не годное тело оскорбляет моё эстетическое чувство! Никакой сексапильности… Вот скажи, афарий, ты хотел бы заняться со мной любовью?
   Итак, алкоголь ударил ей в голову. Этого следовало ожидать.
   — Видите ли, вы мне внушаете глубочайшее искреннее почтение… — промямлил слегка взмокший Титус. — Боюсь, что уважение к вам никогда не позволило бы мне… воспользоваться…
   Эрмоара расхохоталась:
   — А ты не бойся, в таком виде я любовью не занимаюсь. Отвратная рожа… — Она скорчила гримасу. — А так ещё отвратней, смотри! Оценил? Можно и ещё хуже…
   В течение некоторого времени пожилая дама гримасничала перед зеркалом, себя не щадя, а Титус удручённо наблюдал за ней. Это он её напоил, он и никто другой… Значит, ему и влетит.
   Пресытившись бесхитростным развлечением, глава торгового клана До-Энселе огляделась, сорвала со стены одну из магических ламп и швырнула в зеркало. Плачущий звон осколков. Лампа тоже разбилась, “виноградины” раскатились по всей комнате, однако продолжали мягко сиять.
   — Вот так! — Эрмоара с торжеством ухмыльнулась.
   — Госпожа, простите меня, но вы пьяны. Вам ни в коем случае нельзя покидать гостиницу, пока не протрезвеете! Всякое может случиться, тем более здесь, в Нижнем Городе…
   — Я протрезвею, когда захочу. — Она пошатнулась. — В любой момент. Просто мне нравится такое состояние!
   Интересно, как ей удаётся сохранять репутацию трезвенницы?.. Титус отметил, что никто из прислуги не примчался на шум. Очевидно, госпожа не в первый раз откалывает подобные номера. Привыкли.
   — Знал бы ты, афарий, до чего дерьмово, когда тебя кинут, — прошептала вдруг Эрмоара с пьяной горечью. — Совсем ни за что кинут…
   Ага, сейчас её развезёт. Титус тоже чувствовал себя слегка пьяным, хотя не проглотил ни капли.
   — Я понимаю, у богатых людей свои затруднения, — заговорил он с оттенком назидания, ибо ощущал своё нравственное превосходство над расклеившейся богачкой. — Кинут или не кинут, будет или не будет сверхприбыль, куда выгоднее вложить капиталы… А нищие в это время вымаливают милостыню! Поделитесь с ними, госпожа, и вам сразу полегчает. У вас есть всё — золото и дворцы, полчища слуг, власть…
   — Власть! — фыркнула Эрмоара. — С одной наглой девчонкой не могу разобраться.
   — Выберите кого-нибудь другого До-Энселе много.
   — Я не хочу кого-нибудь другого! Я хочу Роми. Она так эстетична… Я привыкла выигрывать, афарий. Даже интересно, когда не можешь выиграть сразу. Это захватывает. Но я всё равно добьюсь своего, всегда побеждать — это мой принцип.
   — Я должен идти, госпожа, мне ещё к наставнику с докладом. Позвать кого-нибудь, чтобы вас уложили в постель?
   — Принеси мне ещё такой выпивки! Я тебе заплачу.
   — Госпожа, я не хочу вас спаивать, — с отчаянием произнёс Титус. — Это было бы аморально…
   — Да тебе слабо меня споить, афарий! Ладно, пора трезветь… Неохота, но надо.
   Выражение лица Эрмоары неуловимо изменилось, стало холодным и собранным. Уже другим тоном она спросила:
   — Когда ты сможешь устроить мне встречу с Роми?
   Ага, протрезвляющее заклятье, сообразил оторопевший вначале Титус. Эрмоара носит специальный амулет, позволяющий ей мгновенно трезветь по собственному желанию. Не каждый маг сумеет такой изготовить, и стоят эти штуки баснословно дорого… Титус также слыхал, что их приходится достаточно часто обновлять, но для Эрмоары с её миллионами это не расходы.
   — У тебя отнялся язык, афарий? — насмешливо осведомилась она.
   — Да… Нет, госпожа, я задумался. Когда вам будет удобно подняться в Верхний Город?
   — Когда заработают эскалаторы Пользоваться канатной дорогой или паланкином я не могу — морская болезнь. Этой хворью меня наградил Паяминох, так что никакая магия не поможет. И карабкаться по лестницам не смогу. Я ведь уже старая женщина, у меня слабое здоровье…
   “Поменьше пей”, — мысленно посоветовал Титус.
   — Насчёт эскалаторов неясно, госпожа. Великая Нэрренират прогневалась, ибо Департаменту Жертвоприношений до сих пор не удалось найти её избранную жертву.
   — Придурки… — процедила Эрмоара и грязно выругалась в адрес Департамента. Впрочем, Титус уже привык к её манере выражаться.
   — А что, если я предложу Романе прогуляться по Нижнему Городу? Это можно устроить в следующий выходной.
   — Хорошая идея. Но учти, тебе нелегко будет уговорить её. У неё тоже морская болезнь, по канатной дороге нельзя… И ещё она боится больших лестниц. На эскалаторах она обычно зажмуривает глаза и держится за перила.
   — Как же тогда быть? — он призадумался.
   — Возьми вот это.
   Эрмоара достала из кармана коробочку. Внутри, на белом бархате, лежала маленькая золотая булавка.
   — Воткнёшь ей эту штуку в любую часть тела, можно через одежду. Она ничего не почувствует. Это не повредит ей, заклятье тут чистое, без остаточного эффекта Потом выведешь её за ворота и спуститесь в Нижний Город. Она будет беспрекословно подчиняться. Как только вытащишь булавку, Роми очнётся. Но смотри, если ты воспользуешься этим, чтоб её трахнуть, — твоя смерть будет страшной, афарий. Очень страшной.
   — Я никогда бы не воспользовался, — нахмурился Титус. — Не из-за ваших угроз, а потому, что у меня нравственные принципы…
   — Вот и прекрасно, — кивнула Эрмоара. — Проваливай, афарий.
   Поклонившись, Титус вышел. Секретарь проводил его до парадной двери. Возле крыльца дежурили охранники — еле намеченные тени среди неряшливого тёмного кустарника. Трое или четверо. Маловато у Эрмоары охраны… Или их гораздо больше, но остальные спрятались так хорошо, что даже он, афарий, не замечает их присутствия?
   Серп Омаха немного увеличился в размерах, Сийис всё ещё оставалась полной и круглой. Титус быстро шагал по улице, мешочек с золотом оттягивал карман его рясы. Целое состояние! Этого хватит, чтобы завести собственную лавку где-нибудь в Нижнем Городе… Вдруг он остановился, ошеломлённый подозрением: не означает ли это, что Эрмоара До-Энселе его подкупила?.. Да нет, зачем бы… Ведь она уже заплатила Ордену за эту работу.
   Деньги пойдут на накладные расходы, как она велела, а остаток… можно раздать нищим… или передать брату-казначею Ордена… или отложить на чёрный день… Казалось, дома Нижнего Города ухмыляются во тьме, потешаясь над его внутренними терзаниями — такое же чувство преследовало Титуса много лет назад, когда он был нищим мальчуганом, но в ту пору у него в карманах не звякало ни гроша, а сейчас наоборот.
   Глиняный Квартал. Тут стояли трех-четырехэтажные глинобитные дома с шершавыми стенами, лишь кое-где прорезанными, расположенными вразброс окошками. Издали доносилось хоровое пение. Рядом, за углом, прозвучал короткий панический крик.
   Титус одним прыжком оказался возле угла, выглянул: посреди улицы топтались три человека, ещё один лежал на земле. Грабёж. Он бесшумно скользнул вдоль стены и, сориентировавшись, кто жертва, а кто грабители, стукнул одного из них ребром ладони по шее. У второго выбил блеснувший нож. Оборванец бросился наутёк. Первый, получивший удар, со стоном сел на землю.
   — Вы афарий? — дрожащим голосом спросила жертва.
   Немолодой мужчина. Судя по одежде, лавочник. От него резко пахло потом. Лежавшая ничком толстая женщина зашевелилась и с кряхтением поднялась на ноги.
   — Они совсем обнаглели, — пожаловался мужчина. — Убейте разбойника, он угрожал мне ножом!
   Он попытался пнуть грабителя, тот на четвереньках пополз прочь.
   — Не надо творить насилие, — удерживая лавочника, с мягкой укоризной возразил Титус. — Нельзя никого убивать. Возможно, завтра эти несчастные одумаются и сойдут с преступной стези.
   — Тогда поймайте его и сдайте городской страже! — потребовал спасённый.
   — Стражники могут его избить, а насилие порождает насилие.
   Грабитель встал и нетвёрдо побежал в темноту.
   — Да ведь он убегает! — сердито крикнул лавочник.
   — Я не судья, — с достоинством произнёс Титус. — Мы, афарии, иногда применяем силу, но никого не судим. Лучше ступайте поскорее домой, пока на вас опять не напали.
   Он зашагал дальше. Вслед ему выругались. Афарии привыкли к людской неблагодарности, так что его это не удивило.
   Хор печальных голосов звучал всё ближе и ближе. Титус уже мог разобрать слова: “Светлая Омфариола!.. Добрая Омфариола!..” Служба в храме великой богини Омфариолы, этот храм где-то рядом, на стыке Глиняных Кварталов и Золотого парка. Наверно, очередное жертвоприношение.
   У жертвы, которую избирала Омфариола, отрезали левый мизинец и левое ухо — в знак признательности богине за её бесконечную доброту. Её жрецы утверждали, что сей ритуал полон глубокого сокровенного смысла, и каждый должен самостоятельно постичь сей смысл, а подсказку дала сама богиня, изрёкшая однажды, что люди научаются ценить добро, лишь оторвав от себя нечто воистину ценное. “Светлой” и “доброй” Омфариолу величали её приверженцы. Другие боги Панадара, а также вольнодумцы из Верхнего Города, называли её между собой “Чокнутая Омфариола”.
   Озарённый сиянием храм мелькнул в просвете меж двух глинобитных коробок. Вокруг толпились поклонники Омфариолы в белых одеждах, по лестнице медленно поднималась процессия. Титус прошёл мимо, не задерживаясь.
   Наставнику он рассказал о своей второй беседе с Эрмоарой уклончиво, опуская шокирующие детали. Упомянул, что госпожа До-Энселе питает некоторое пристрастие к спиртному и пользуется протрезвляющим заклятьем — Магистр на это заметил, что на главе торгового клана лежит громадная ответственность, бедной женщине нужна хоть какая-то отдушина… Не страшно, если она иногда пропустит рюмочку-другую винца. Титус так и не рискнул признаться, что угостил её “особым” Цведония.
   — Но скажи, мальчик, изысканная культура её речи всё-таки произвела на тебя впечатление? — глядя на него с усталой доброй улыбкой, полюбопытствовал Магистр.
   — Произвела… — прошептал Титус.
   — Пожалуйста, сделай всё, о чём она просит. Я дам тебе в помощники брата-исполнителя Гания, он только что завершил обучение. Он внедрится в университет как раб и будет денно и нощно следить за Тубмоном и Атхием, докладывая тебе обо всём. А ты работай с Романой. Выбор наследника для бизнеса До-Энселе — дело серьёзное. Если Эрмоара назначит не того человека, в будущем это пагубно скажется на экономике Панадара. Будь осмотрителен, Титус, не подведи!
   Солнце почти село. В этот час улицы Нижнего Города особенно многолюдны: дневное население всё ещё бодрствует, ночное — воры, куртизанки, разного рода прожигатели жизни — понемногу начинает выползать из своих нор. Шертон разминулся с компанией гуляк. Следом за ней настырно ковыляло чёрное насекомое величиной с собаку, множество членистых ножек оставляло в пыли хаотичную рябь. “Тень должника”.
   Обычно этим приёмом пользовались маги, которым не заплатили за их услуги: обманутый маг создавал вот такую тварь, не нуждавшуюся ни в пище, ни в отдыхе, и та неотступно сопровождала неплательщика. Ничего плохого она не делала (если маг не хотел конфликта с законом), просто всё время была рядом. Когда сидишь дома, когда идёшь на работу, в гости или в баню, когда уединяешься с девушкой… И извести её невозможно: раздавленная или разрубленная на куски, она всё равно будет ползать за тобой, напоминая о невыполненных обязательствах. Пока не отдашь долг.
   Трактир с дощатой верандой и еле теплящимися стеклянными драконами-светильниками. Пока Шертон ужинал, на Нижний Город нахлынули лиловые сумерки.
   Перекусив, он опять окунулся в лихорадочную суету вечерних улиц. Его окликали куртизанки с мерцающим в полумраке макияжем. Стражники в шлемах с гребнями и личности странной наружности бросали на него скользкие изучающие взгляды.
   На площадке, озарённой светом полной Сийис и изогнутого изящным серпиком Омаха, двигались в причудливом танце люди с отрешённо-застывшими ликами статуй. Расставленные вдоль границ площадки жаровни с наркотическими снадобьями источали сладкий дурман. Музыкантов скрывали неразличимые в темноте ширмы, и медленная ритмичная музыка лилась словно из ниоткуда.
   — Господин не желает потанцевать? Всего пятнадцать барклей за час!
   Здесь было много таких площадок, благодаря которым квартал Сонных Танцоров заработал своё название. Тот, кто хоть раз поддался соблазну, приходил сюда снова и снова, в то время как его жизненная сила постепенно таяла, и в конце концов он умирал от истощения.
   Длинная улица без фонарей, заросшая акацией и жасмином, вывела Шертона к гостинице старого жулика Бедолиуса. Несколько лет назад он выручил Бедолиуса, расправившись с шайкой вымогателей. Тот обещал ему за помощь триста барклей, но с выплатой тянул, зато каждый раз, когда заходила речь о деньгах, угощал его дорогим идонийским вином. Однажды Шертон проделал в уме простенькие подсчёты: стоимость выпитого им за счёт Бедолиуса коллекционного напитка давно уже перекрыла сумму долга, но тот всё равно продолжал хитрить, пусть даже себе в убыток. Сейчас заведение Бедолиуса выглядело необитаемым: ставни закрыты, тишина… Хотя нет, возле крыльца кто-то есть. Четверо вооружённых мужчин.
   — Кто вы такой? — спросил один из них, окинув Шертона холодным изучающим взглядом.
   — Мне нужен Бедолиус.
   — Сожалею, но вы его здесь не найдёте. Гостиница арендована нашей госпожой.
   На головорезов Нижнего Города эти четверо не похожи: никакой показухи, подтянутые, вежливые, характерная пластика движений выдаёт элитных бойцов. Шертон кивнул и пошёл своей дорогой. Позади скрипнула дверь. Он оглянулся: по ступенькам крыльца спускалась женщина. Охранники преклонили колена.
   А вот это уже непрофессионально… Шертон отступил в тень ближайшего дома, за куст, и замер.
   — Вы свободны, парни. Можете пойти поразвлечься, я найду вас, если понадобитесь.
   Когда женщина проходила мимо, он смог рассмотреть её сквозь бледную лунную завесу: пожилая, худощавая, аккуратно зачёсанные седые волосы собраны на затылке в тощий пучок. Ничего примечательного. Однако никто из четвёрки следом за ней не пошёл! Совсем интересно… Шертон сопровождал её, как тень, скользящая среди чёрных массивов неухоженного кустарника.
   Она сворачивала в такие закоулки, куда в это время суток сунется без охраны только самоубийца — либо же тот, кто не нуждается в охране. Нежилые районы, примыкающие к кварталу Сонных Танцоров: облитые лунным сиянием ветхие останки многоквартирных домов, населённые зильдами, ящерицами и летучими мышами. Наблюдая одновременно и за обстановкой, и за женщиной, Шертон упустил тот момент, когда с ней начали происходить изменения. Она вдруг на фут выросла, закрытое складчатое платье превратилось в серебряную сетку, облегающую нагое тело. Талия ещё больше сузилась, а бёдра и плечи стали шире. Волосы упали до середины ягодиц — тяжёлая чёрная волна, припорошённая алмазной пылью, искрящейся в лунном свете.
   Чародейка, маскирующая свою внешность с помощью колдовства. Либо же одна из богинь, способная менять облик тел и предметов. В любом случае следить за ней — занятие глупое и рискованное, но Шертон был заинтригован. У него на шее висел подаренный манглазийским шаманом амулет с крохотным, величиной с ноготь, осколком кристалла Сойон — этого достаточно, чтобы ни маги, ни боги не смогли ощутить его присутствия. Конечно, если чародейка увидит его, он будет обнаружен, однако тут Шертон полагался на своё умение преследовать, оставаясь незамеченным.
   Женщина пинком отшвырнула с дороги нечто, лежавшее поперёк вспоротой сор“яками булыжной мостовой. Нечто зашевелилось, раздался хриплый рёв. Из оконного проёма кирпичного строения выдвинулась продолговатая бородавчатая морда:
   — Ты пнула мой хвост!
   С женщиной опять начали происходить превращения: её тело, сохранив прежние очертания и плавные изгибы, мгновенно покрылось серебристой чешуёй, ощетинилось длинными острыми шипами, на концах пальцев появились когти-лезвия.
   — Твой… хвост валялся у меня под ногами, Келнарун. Скажи спасибо, что я на него не наступила!
   Келнарун. Сей бог обладал воистину мерзким нравом: он часто прятался в заброшенных постройках, а хвост выставлял наружу, дожидаясь, когда кто-нибудь наступит на него или запнётся. Подкараулив рассеянного прохожего, он набрасывался на несчастного с обвинениями в богохульстве и требовал, во искупление греха, дорогих даров и жертвоприношений.
   — Ты пнула мой хвост, Нэрренират!
   Богиня — её лицо всё ещё оставалось человеческим — насмешливо улыбнулась:
   — Я думала, это какой-то дерьмовый хлам, выброшенный за ненадобностью.
   — Ты не думала, что это хлам! Ты знала, что это мой хвост!
   Келнарун зашипел от ярости и полез из оконного проёма на улицу, но вдруг остановился, словно что-то его не пускало. Ящероподобное серое тело конвульсивно задёргалось.
   — Отпусти! Сейчас же отпусти мой хвост! Он мой, никто не смеет его трогать!
   Хвост, похожий на суковатую палку, словно прилип к мостовой. Нэрренират довольно расхохоталась:
   — Твой, говоришь? Почему же ты не способен его контролировать?
   — Немедленно отпусти!
   — А бантик на хвост хочешь?
   На хвосте появился аляповато-пышный атласный бант, вроде тех, что хозяева иногда повязывают породистым собакам и зильдам.
   — Ты чего! — в панике взвизгнул Келнарун. — Смертные увидят!
   Бант исчез. Опять появился. Опять исчез. Через секунду появилось сразу два банта. Божества боролись за контроль над хвостом.
   — Н-да, Келнарун… — задумчиво протянула богиня. — Когда я создаю себе хвостатое тело, я, по крайней мере, контролирую его полностью… Так что прими мои соболезнования!
   Келнарун зарычал и отчаянно дёрнулся, развалина заходила ходуном. Посыпались кирпичи.
   — Ты слишком много мнишь о себе, Нэрренират! А смертные перестали тебе поклоняться! Тебе больше не приносят жертвы, об этом все знают!
   Нэрренират тоже зарычала, изваянное из лунного мрамора женское лицо превратилось в гротескно-жуткую оскаленную морду. Келнарун наконец-то сумел освободить свой хвост из незримого захвата и вывалился из окна на мостовую. Богиня полоснула его по горлу когтями. Он ударил её лапой, однако напоролся на шипы и взревел от боли.
   Не выходя из тени, Шертон отступил в переулок меж двух развалин. Позади раздался скрип гравия. Обернувшись, он увидел женщину с корзиной, полной пустых глиняных бутылок, и подростка лет четырнадцати. Женщина испуганно щурилась, вглядываясь в мечущиеся посреди улицы нечеловеческие силуэты.
   — Уходите отсюда, — посоветовал Шертон.
   Хлестнув Нэрренират хвостом по щиколоткам, Келнарун сбил её с ног, но та перекатилась, вскочила и нанесла ему новый удар по горлу. Брызнула чёрная кровь.
   — Это моё тело! — зарычал Келнарун. — Не смей его портить, не ты его создавала!
   — Уходите, живо! — повторил Шертон, обернувшись к женщине и мальчишке. — Это боги.
   — Тогда помолиться надо бы, — возразила женщина, аккуратно ставя корзину на мостовую. — Может, чем и оделят… — С кряхтением опустившись на колени, она забормотала: — Всеблагие милостивцы, преклоните свой слух ко мне, грешной и недостойной! Избавьте меня от всякой хвори, и пошлите мне прибытка в деньгах, и покарайте всех, кто на меня, беззлобную, чёрную злобу держит…
   Келнарун ревел и бешено молотил хвостом, а Нэрренират скользила вокруг нею размазанным серебристым пятном, пригибалась и отскакивала, уходя от ударов, да ещё издевалась:
   — Эй, ты разучился перемещаться в трехмерном пространстве? Заставь, наконец, своё толстозадое тело двигаться, достань меня!
   Во все стороны летели ошметья сорняков и осколки кирпича. Постройка, где Келнарун до этого прятался, превратилась в руины.
   Женщина истово молилась, подросток переминался с ноги на ногу и хлопал глазами.