Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга вторая. Алёна

   После ужина – переданной через отверстие в двери миски с каким – то овощным отваром Алёна решила поспать. Если начальник передал, а ребята его правильно поняли, то они будут ждать её с обратной стороны тюрьмы. Это… это в ту строну – сориентировалась она. Часика в три ночи, когда все будут спать. И когда всё ещё темно. "Ведь опять голой выскочу", – чуть не всхлипнула девушка. Ну да ладно.
   Надо отсюда убираться. А то натворю делов. Вот, ещё двоих убила… Гадов, но всё таки… А как узнать время? Ладно, спрошу у надзирателя. И пусть только не ответит! Вздохнув, девушка закрыла глаза и начала придрёмывать.
   Капитан проснулся от мурлыкания мобильника. Не терпящий в последнее время резких неожиданных звуков, он и в сотовом телефоне выбрал себе нежный тихий напев.
   – Это я – сообщил голос федерала. – Время. Обратите внимание на вашего начальника изолятора…
   – Уже обратил. Он повёз отчёт о происшедшем и вернётся только завтра.
   – О чём… происшедшем?
   – У нас тут два… эээ… постояльца загнулись. Очень похоже на отравление, но…
   В общем и отчёт повёз и окончательное заключение будет ждать.
   – С… этой… не связано?
   – Вроде нет. Только, что в той же камере её дружок находился.
   – Ну, это… Значит, так. Через десять минут мои сотрудники встречают вас у входа. Пропускаете их внутрь и оставляете. Дальше задерживаете смену надзирателей на пятнадцать минут. Всё.
   – А выпустить этих ваших… сотрудников?
   – О, это не ваша забота. Профи есть профи. Ну, удачи. Сам не могу, срочно вызвали в центр. Об исполнении мне доложат. Ваша задача – чтобы при разбирательстве всё было окей.
   – Задачу знаю. Кому и что докладывать – тоже. До свидания.
   " А она сказала: " Прощайте" Почему? Догадывается? Чепуха. Не так себя ведут, когда догадываются. А как? И вдруг у полицейского закружилась голова. Дошло, наконец, что сейчас произойдёт. Бывало в службе всякое. Бывало. Выполнял, не поморщившись. Поэтому и доверие абсолютное. Но сейчас. Эту девчушку с пронзительно – голубыми глазами… У меня дочка была бы такого возраста. Дочка…
   Вот из-за таких и дочка… Он потряс головой, ожесточённо поджал губы и вышел в ночь.
   – Вас, возможно и удивляет этот ночной инструктаж. Но меня удивляет другое. Это что у нас за происшествия такие? Двое рецидивистов спокойно избивают подростка, а вы не реагируете? Кто вообще дал команду его туда поместить?
   – Но это не наша смена, сэр.
   – Да, конечно. И тем не менее. Они же чем-то травятся и дохнут. Молите бога, чтобы это не было передозировкой!
   – Но это тоже не наша…
   – Молчать! – закричал вдруг капитан. Он взглянул на часы и заметно для всех побледнел. Именно сейчас… там… она пытается вырваться, крикнуть, вздохнуть.
   Не совладав с собой, полицейский кинулся было к двери из помещения дежурного персонала. Спохватился, со стоном явственно выдохнул "поздно", вернулся, уставившись невидящим взглядом на старшего смены сержанта.
   – Шеф, всё будет исполнено! Ничего не допустим. И… не расстраивайтесь так, сэр.
   Всё поправим. Да и не впервой.
   – Да, не впервой, – согласился с какими-то своими мыслями начальник. – Значит, – пересилив себя вновь взялся он за смену. – Наблюдать, не отрываясь. Время распределять так, чтобы за ваше отсутствие никто задницы почесать не успел! Если для этого придётся бегать от камеры к камере – бегайте! А то дожили! – заключенные лампы лижут!
   – А вам, сержант, поручаю сегодняшней ночью дублировать наблюдение за этой… девушкой. Когда надзиратель будет отлучаться… Нет! Никаких! Сегодня ночью наблюдаете за этой камерой вы, сержант. Лично! А он – за своими остальными!
   – Но, сэр, у меня другие… – взвился сержант.
   – Что-о-о? – взревел начальник.
   – Есть сэр! оставляю за собой право рапорта, сэр!
   – Безусловно! А пока, – смена, на посты заступить! – скомандовал "сэр", глядя на часы. Затем, когда подчинённые вышли, закурил и начал ждать. Вот-вот. Вот сейчас.
   Шаги? Нет. Вот, точно шаги! Сейчас! Нет. Выдержав пятнадцать минут этой пытки неизвестностью, коп рванулся к камерам. Затем, сдержав себя, перешёл на степенный шаг. И начал инспекцию с дальних камер. Всё было в порядке.
   Заключённые спали, надзиратели бдили. От камеры к камере, заглядывая в глазки, он приближался к камере несчастной девушки. Да, теперь он считал её несчастной.
   Но почему этот сержант (как я его подставил! Давно на урода зуб точу – тем не менее хмыкнул коп) спокойно таращится в глазок. Что его вообще замкнуло от увиденного?
   – Ну? – хрипло спросил капитан.
   – Всё в порядке, – оторвался от глазка надзиратель.
   – Как в порядке? – задал глупый вопрос начальник.
   – Ну, так, сэр. Лампа горит. Арестованная спит. Ничего больше.
   – Пусти! – прильнул к глазку капитан. Действительно, ничего ужасного в камере не было. В круге глазка была видна практически вся одиночка. С арестанткой, спавшей на кровати. Разве что накрылась она с головой. Ну, так многие так спасались от постоянного света. А вот одежда комом у стены – это плохо. Вся одежда.
   "Что же они с ней делали, Господи!" – полыхнула боль по сердцу капитана. Ведь договор был только на… Впрочем, какой там договор? "Жаль, что кобылка необъезженная…" – вспомнил он слова одного из этих ублюдков. Неужели всё-таки…
   – Убью, – прорычал он вслух.
   – Но сэр! – начал оправдываться сержант.
   – Это к вам не относится. С утра, с подъёма, научите её аккуратно складывать одежду. – А пока – не тревожить… Ну, вроде всё нормально. Я домой.
   В дежурной части он добросовестно отразил и инструктаж и результаты ночной инспекции. Прошёл мимо дремлющего дежурного. Удивился, двинулся устроить разнос.
   Но вспомнил слова федерала о том, что его "профи" выйдут сами. Может, и к лучшему. Теперь не вспомнит, сколько со мной вышло. Сам отпёр тяжелую дверь, затем, выйдя, с шумом захлопнул. Теперь проснётся.
   Домой капитан пошёл пешком. Тихо. Тепло, безлюдно. И больно. Боже, как же больно на душе! Что же они с ней сделали? Профессионалы? Нет, профессионала не стали бы ещё и измываться над ней. Зачем лишние следы и подозрения? Зачем неожиданности? – успокаивал он себя. Если это должно быть, как самоубийство, то… Боль немного отпустила. Значит… Она что? Вообще- то он рассчитывал увидеть девушку висящей в петле. А так, в койке, что? Если на шнурке и на спинке кровати? Лёжа?
   Опять стало плохо. Нет, лучше не представлять. Но следы замели лихо. С утра только обнаружится. "Давайте я вас немного подлечу". Если бы ты знала, девонька.
   Если бы ты знала… Мимо проревела пара мотоциклов, прервав самобичевания капитана. И ещё его обдало чем-то тёплым, светлым и радостным. Коп остановился, вслушиваясь в себя, в окружающий мир, всматриваясь в удаляющиеся задние фонари мотоциклов. Но вот опять стало пусто и тоскливо. Утром. Уже через каких-то четыре часа. Его разбудят (" разбудят?" он что, уснёт) и придётся идти, осматривать… Да минёт же меня чаша сия! И придя домой, капитан сделал то, чем не занимался лет пятнадцать – с момента смерти жены и новорожденной дочери – стал в молитве перед распятием.
   Ему действительно позвонили с самого подъёма. И конечно, он не спал.
   – Я… я не могу по телефону. Вообще ничего не понимаю, сэр. Срочно… Чепэ в этой самой… камере…
   – Я же предупреждал! – взъярился шеф. Словно был уверен, что вымолил за ночь жизнь этой девочке, а этот сержант…
   Но в тюрьму он приехал обмякший и смирившийся с неизбежным.
   – За это пойдёте под суд – мрачно сообщил он сержанту.
   – Но, сэр! Я то при чём!
   – Вместе с тем, из первой смены. За девчонкой не уследили!
   – Но, сэр! Девчонкой? Идёмте же скорее!
   – А! Куда теперь торопиться!
   – Сэр! Да пойдёмте же! Мы ничего не трогали, только вот одеяло…
   – Ладно, идёмте. Докладывайте пока.
   – По подъёму она даже не пошевелилась. Пришлось всё- таки зайти, хоть вы и предупреждали…
   – Да что там уже…
   – Ну вот, сначала потряс. Потом одеяло приподнял. Одежда же вся на полу, поэтому, чтобы не смущать, только с лица.
   – Смущать, – горько вздохнул начальник. – Джентльмен.
   – А как увидел, слово чести, оторопел. Потом кричу надзирателю. Он забегает, тоже смотрит. Потом ещё под кровать заглянул, потому, что нету. А где? А там! – сбивчиво объяснял сержант. – Ну, бросил я одеяло, как было и в дежурку, вам докладывать.
   Они вошли в камеру, возле которой уже столпилась почти вся смена.
   – По местам! – устало скомандовал кэп. – Идёмте со мной, док.
   В камере он ещё собирался с мужеством, но услышав недоумённый шёпот подчинённых, кивнул сержанту. Поначалу даже на мгновенье прикрыл глаза. Открыл. Вновь закрыл, потряс головой. Открыл.
   – Что это? – расстёгивая воротник рубашки прохрипел он.
   – Вот и я… А под койкой…
   Капитан поджав свой объёмный живот, быстро склонился, некоторое время оторопело разглядывал что-то под койкой. Затем разогнулся, захохотал, но захлебнулся в этом хохоте и упал на пол.
   – Есть Бог на свете, – просипел он, закрывая глаза. Да, он вымолил это. Ему не пришлось увидеть мертвую девушку. На кровати, накрытый одеялом, лежал старший из "профи" федерального Гедёныша, под кроватью – младший. Ведьмы в камере не было.
   Не было ни издевательств, ни насилия. Это уже несчастный капитан, раскаиваясь в подлости своей, навоображал. Алёна спала в тот момент, когда дверь камеры резко открылась. Хлестнувший из коридора по лицу поток свежего воздуха разбудил девушку. Две очень неприятные личности уже стояли возле её койки.
   – Ну, давай, детка, поднимайся, – с приторной улыбкой предложил один из них.
   Недоумевая, Алёна села на койке.
   – Что и требовалось доказать, – констатировал этот же пучеглазый, накидывая через её голову петлю. Второй конец тут же подхватил напарник и оба рванулись в разные стороны. Явно наработанным движением пучеглазый вскочил на койку и потянулся было к решётке на лампе – привязывать свой конец шнура. Но ахнув, замер.
   Алёна тоже, не успев испугаться, только удивлённо ахнула. Каким-то образом петля, стянувшись в тугой узел, оказалась за её шеей, по центру вытянувшейся в прямую линию шнура. Только будто – бы холодом перехватило на мгновение горло.
   – Ты… ты что? – ошалело спросил молчун у пучеглазого. Но тот, словно оглушённый бык, стоял, мотая головой. Не дождавшись ответа, он бросил свой конец шнура и подскочив к девушке, полоснул её мгновенно раскрытой бритвой опять же по горлу.
   – Ноги, Гомес, ноги! – дёрнул он всё ещё не пришедшего в себя напарника. На жертву он даже не посмотрел, настолько был уверен в убийственности своего жеста.
   Даже бритву возле кровати бросил – не одно, так другое орудие самоубийства.
   – Ну уж нет! – в ярости вскочила с кровати Алёна. И этот удар ножом только обдал её холодом. Это было странно, но мало ли странного происходило мс ней в последнее время.
   – Задушить? Повесть? – получи! – и державший шнур пучеглазый вдруг, захрипев, свалился на койку, на которой всё ещё стоял.
   – И ты вот так запросто человека по горлу? А сам попробовать не хочешь? – На, гад! – она полоснула нагнувшегося за лезвием, видимо для новой попытки убийцу по шее воображаемым лезвием. Тот, как-то забулькав, не разгибаясь, упал и в конвульсиях забился под кровать. Увидев синеющее лицо душителя, девушка кинулась было его спасать, но тот даже не задыхался – он уже был мёртв. А воскрешать?
   Исцелять переломанные шейные позвонки? Этим убийцам? Чтобы не видеть этого лица, девушка накрыла тело одеялом. С головой. И теперь возникла мысль. Пора. Она выглянула в коридор. Тихо. И странно пусто. Может, через выход? И тогда не придётся голой… Нет. Где-то впереди бубнили голоса. Тогда… Она посмотрела через глазок снаружи в свою камеру. Зашла, затолкала под кровать шнур и бритву.
   Поправила одеяло. Посмотрела ещё раз. Затем захлопнула дверь и вдохнув, ткнулась в нужную ей стену.
   В других камерах спали, надзиратели всё ещё где-то шастали, поэтому до самой последней, отделяющей камеры от свободы стены, девушка прошла незамеченной.
   Затем она оказалась на свежем воздухе, под уже спадающей луной и крупными, приветствующими ей миганием звёздами.
   – И вы здравствуйте, – улыбнулась Алёна, вдыхая чистый прохладный воздух.
   Осмотревшись, она поняла, что находится в охраняемой полосе, отделяющей тюрьму от стены, в свою очередь, отделяющей весь этот остров от города. А по полосе травы, между зданием тюрьмы и стеной к ней мчались несколько здоровенных псин. такое уже было. Тогда, в драке с бандой Санчеса. Она тогда закричала и кинулась в стену. Но сейчас кричать нельзя. Если там ждут ребята, шум ни к чему. И что, опять убивать? Калечить? А если? Алёна вспомнила свое предсмертное единение душ с Серым – волком с её далёкой сейчас родины. И взглянула на псов, как на добычу.
   Облизнулась. Оскалила зубы. Это был ещё тот эффект. Казалось, что хвосты псин не успевали за их лапами. Ещё в воздухе, не касаясь земли, собаки развернулись. Они стали удаляться от увиденного ужаса повизгивая и даже, обделываясь на ходу от страха.
   Надо будет запомнить, – весело улыбнулась девушка, входя в последнюю стену.
   Она сделала всего несколько шагов, как в темноте взревели моторы, зажглись две фары и с подкатившего мотоцикла кто – то в шлеме накинул на неё плащ. Кто-то? Ну конечно, Фернандо! Алёна опять улыбнулась, устроилась на заднем сидении, поплотнее запахнулась, надела шлем с тёмным забралом и обхватив мотоциклиста руками крикнула – Жми!
   Она ещё увидела шатающуюся фигуру, узнала в ней кэпа.
   Бедный! Вот о чём он переживал! Знал. И ничего не мог поделать! Поэтому и лечиться отказался. Конечно, это подло бы было. Обдав его волной сочувствия и доброты, Алёна выбросила этого несчастного злодея из головы. Всё! Своих забот хватает! – думала она, прижимаясь к спине Фернандо и всматриваясь в темноту, из которой свет фар выхватывал уже узкую тропинку. Наверное, с этим городом ёй следует расстаться.
   Словно подслушав эти мысли, Фернандо сбросил газ, а затем и остановил мотоцикл.
   – Ну, здравствуй, моя фея! – улыбаясь, снял шлем Фернандо.
   – Наша фея, наша – поправил его подходящий от своего мотоцикла Уго. – Как там всё прошло?
   – Если не считать, что я убила четверых человек, а меня убивали двое, то неплохо.
   – Тебя… убивали? – побледнел Фернандо, как?
   – А ты думал, только тебя? Как. Ворвались в камеру, удавку на шею и разбежались в разные стороны. А потом, когда не получилось, бритвой по горлу. И в колодец.
   – В колодец? – вытаращил глаза Уго.
   – Ай. Фильм такой у нас был. Там главный бандит говорил – " бритвой по горлу – и в колодец".
   – Ты всё шутишь! А почему… А как… У тебя же ничего, – Фернандо легонечко, кончиками пальцев, словно проверяя, погладил шею девушки.
   – Не знаю. Не надо. Щекотно, – увернулась Алёна. И заметила краем глаза, как вспыхнули, а затем погасли огоньки у Уго.
   – Об этом потом. мы уезжаем. Уходим, – вступил в разговор старший из парней. Мы – надолго, ты, может, навсегда. Посмотри на наш город. Он очень красив. Правда, много в нём живёт… Ну да ладно.
   Город действительно, был очень красив. Особенно отсюда, с вершины холма. Утро только подкрадывалось. Ночные волны уже успокоились, а свежий ветер ещё не начал тормошить волны утренние. В удивительном ночном зеркале отражались многочисленные и разноцветные огни реклам и просто освещения. Спадающий усечённый овал месяца ещё тянул откуда-то из- за горизонта лунную дорожку, а сам город, впадающий в эту красоту переливался огнями и светился подсвеченной зеленью лагун и синевой бассейнов.
   – А наш квартал вооон там, видишь? А вон там наша набережная. А вон там, если присмотреться, светится и наша кафешка. Ну что же, до свидания!
   – Прощай, "город контрастов". Или до свидания? И куда мы теперь?
   – Город контрастов? Круто.
   – Тоже из одной комедии. Потом расскажу. Так куда?
   – Вглубь. В прерии. Где тебя не найдёт никакая власть.
   – Очень мило. А домой?
   – А оттуда и домой. Ну, не оттуда, но через них, – туманно объяснил Уго, заводя свой мотоцикл. Кстати, привет тебе от всех. Всех действительно отпустили. При условии – молчать. Но мы и так не болтливые.
   Мотоциклы опять рванулись в темноту, как поняла девушка, в обратную сторону от моря. От дороги домой. Или, началу этой дороги?
   Она уже никогда не узнает, что совестливый капитан всё- таки выкарабкается. И пойдёт на инвалидность. А затем, после некоего разговора с кем-то из " больших" исчезнет и объявится в монастыре под совсем другим именем. А Гадёныш – федерал кончит плохо. Алёнино проклятье затормозило его карьеру. Он обделался перед большим начальством, пытаясь как-то объяснить этот дикий провал и был с позором низвергнут туда, откуда ранее стартовал – в небольшой заштатный городок. Правда, руководителем. Но подчинённые настучали вверх, что он обделывается во время совещаний. Когда же его соратница сообщила куда следует, что "Челюсти" подкладывают памперсы и в постели с женщиной, терпение руководства лопнуло. А поскольку " господин офицер" слишком много знал, однажды он погиб в автокатастрофе. Господь ему судия.
   Не помогло и внушение, сделанное Алёной толстой сержантке. Натура взяла свое и однажды её доставили в госпиталь с опухающими руками. Вскрытие не дало ответа о причинах этой ужасной смерти.
   Скандал в тюрьме со скрипом, но замяли. Списали на Санчесовых дружков, решивших отомстить за смерть соратников. А она…
   – У нас несколько версий. Основная – эту преступницу похитили и убили – отдувался перед прессой уже новый начальник полиции.
   – Но зачем для этого похищать? И кто убил этих двоих? – неудовлетворённо возмущалась пресса.
   – Свои же. Чтобы нас запутать. А зачем похищать? Что – то хотели выпытать. Можно сказать, что уж очень много в этой девушке было загадочного!
   Найденный через некоторое время растерзанный до неузнаваемости труп девушки вроде бы подтвердил версию нового кэпа. Притащенные на опознание лица, сталкивавшиеся с этой девушкой, однозначно опознали её по каким- то родинкам, по крашенным волосам, по длине рук и ног. Всё. Следствие закончено, забудьте.
   И только где-то высоко – высоко, у подножия Олимпа гнусный голос пробасил:
   – А теперь – без шума найти и хоть из-под земли достать!
 

Глава 9

 
   На второй день поездки в купе появился попутчик. Серьёзный солидный дядя в строгом костюме. Он внимательно всмотрелся в девушку, но ничего не сказал.
   Устроился, молча зашелестел газетой. Недовольно покосился на монитор, но когда Алёна поспешно уменьшила звук, пробурчал: "Ничего – ничего". По тому, как заметалась вокруг их купе проводница, Алёна поняла – дядя, действительно, "серьёзный".
   Но раздражение, которое питают простые люди к элите, не успело накипеть у девушки, когда попутчик начал доставать из баула и пакетов печёную в мундирах картошку, перышки зелёного лука, и огурцы, и ароматный, явно домашний хлеб, и даже кислое молоко.
   – Прошу к столу. Как говорится, чем богаты, девушка, – пригласил Алену попутчик, разрезая вдоль огурцы. И какой же аромат пошёл по купе!
   – Нет, что Вы. Я… сыта, – отказалась, было, девушка.
   – Я, знаете ли, тоже сыт. Но это, домашнее, теперь вроде как деликатеса. Из деревни еду, от родственников. Вы сами – то давно в деревне были?
   – Я сама из деревни. Но не была давно.
   – Так садитесь и вспоминайте вкус здоровой пищи!
   – Спасибо! – не смогла больше удерживаться Алёна.
   – Вот-вот, – одобрил попутчик хруст огурца на зубах девушки. – Я давно в столице, а ностальгия не отпускает. Как прижмёт – бросаю всё и еду в деревню. Раньше к родителям… Теперь вот – к дядьке. А у тебя, родители так в деревне и живут?
   – Нет.
   – Тоже перебрались?
   – Перебрались. Туда, – девушка показала глазами вверх и вдруг разрыдалась.
   – Ну что же это? Чего ты вдруг, а? Ну-ну, что же это? Что случилось?
   – Случилось. Умерли.
   – Ну, успокойтесь. У всех умирают. Мои вот тоже. Правда, старенькими были.
   – Мои! Моя! Вы знаете… Они… Нет, мама от сердца, когда папу судили, а он сам… На похороны отпустили. А, ладно…
   – Нет! Ничего не ладно. Давай-ка, выкладывай. Это что, ты сирота, что ли? И куда тогда путь держишь?
   – Я… да зачем?
   – Меня зовут, кстати, Владимир Константинович. Как тебя кличут?
   – Алёна я.
   – Сестрица Алёнушка. Ну, рассказывай, что случилось. Может, помогу.
   – Да чем?… Хотя,… может, братиков поможете найти… ладно.
   Алёна вспомнила тот день, когда мятый капитан впервые сказал о навалившимся на её семью ужасе. Про суд. Про смерть матери. Про самоубийство отца. Наконец, про пытавшихся её изнасиловать подонков.
   – А дальше – провалы какие-то. То помню, то не помню. А если вспоминаю, то словно сон какой-то, – закончила она своё повествование.
   – Да-а, хлебнула ты, девонька, – подытожил её рассказ попутчик. – Послушай, – вдруг спохватился он. – Таких дел не так уж и много. – И знаешь, припоминаю, что что-то там не то нечисто, не то незакончено. Было, точно было какое-то продолжение. Вот что. Ты приедешь – немедленно в областную прокуратуру. К следователю. Пусть расскажет. Если будет упираться – покажешь вот это – он протянул золочёную визитную карточку. – Я вообще-то курирую другое направление, но… Прислушается. Если что, звони по этому телефону. Напрямую. Теперь, ели разрешишь – вздремну. Завтра с утра, прямо с поезда – за дела.
   Девушка, согласно кивая, оторвала глаза от визитки и случайно их взгляды встретились. Уже выйдя из купе, Алёна вдруг почувствовала – видела. Видела она такой же взгляд. Или похожий? Механически проведя все гигиенические процедуры, она устроилась на своём диванчике и провалилась в воспоминания.
   – Мы должны провести в племя девушку.
   – Без нас она никуда не пойдёт.
   – Вождь сказал только о девушке.
   – Передай своему вождю… – и дальше Уго вдруг перешёл на странный щелкающее – чирикающий язык.
   Лицо спорщика просветлено, он достал сотовый и начал разговаривать с кем-то на таком же языке. Алёна оторвалась от рассматривания незнакомцев. Впрочем, и рассматривать было нечего. Она ожидала чего-то…ну, как бы в разрисованных лицах, с перьями в волосах, каких-то травяных юбочках. А тут… Оба проводника в глубь прерий были одеты в обычные джинсы до колен, в майки, только что вот были босиком. Роста для этого народа среднего, то есть с Алёну (а второй даже ниже).
   Такие же носатые, как Фернандо и кареглазые, черноволосые, как Уго. Только ещё худощавее, а поэтому гибче, гармоничнее, что – ли.
   – На каком это? – спросила Алёна у Уго.
   – На нашем, на родном, который до португалов и испанцев.
   – Инки? Ацтеки?
   – Ты немного знаешь нашу историю. Это похвально, – полушутя полусерьёзно ответил Уго, прислушиваясь к разговору проводника.
   – Вождь сказал – одному можно.
   – Одному? Но мы…
   – Да, вождь сказал. И надо идти.
   Оба юноши выстрелили взглядами друг в друга, затем повернулись к девушке.
   – Выбирай, фея.
   – Уго идёт со мной, – не колеблясь, ответила Алёна. У Фернандо словно обрубили ноги, – так быстро он упал на колени. Схватив руку девушки, он прижал её ладонь к сердцу.
   – Оставь меня с собой. Дай умереть за тебя! Ты спасала мне жизнь. Сколько? Зачем тогда?
   Девушка опустилась на колени рядом и заглянула в наполненные страданием и отчаянием глаза.
   – Фернандо, милый, тебе надо остаться.
   – Любишь его? – прямо спросил несчастный парень, метнув ненавидящий взгляд в сторону счастливого соперника.
   – Нет! Не люблю! Но тебе надо остаться. У тебя Умайта, братишка, Хуанита – она машинально посмотрела на одежду, переданную ей этой девушкой.
   – Невеста! – горько улыбнулся юноша. – Хуанита! Вот оно что! Да будь она проклята!
   – Не смей! Не говори так! Она славная девушка и любит тебя! А я… Прости Ферри, прости милый, но я… не люблю тебя. И не обижайся, – увидела она судорогу на лице Фернандо. – Я здесь чужая. Я вот сейчас уйду туда, в джунгли – и всё. Пойми, пойми же ты, мы разные люди, из разных народов. Мы бы и не смогли вместе… Ну, пойми же ты. Так будет лучше нам обоим… Вставай и давай простимся по-хорошему.
   – Твои слова – приговор для меня. Но повинуюсь. Прощай.
   – Счастья тебе, Фернандо – она порывисто обняла юношу и, густо покраснев, поцеловала в губы. Ещё неумело, ласково, пытаясь передать и свою грусть, и свою тоску, и свою нежность к этому славному, ещё неиспорченному юноше.
   – Это тебе благословение феи. – Вот теперь иди. – И решительно отвернувшись, не оглядываясь, пошла к деликатно отошедшим спутникам.
   – Теперь вперёд? – задала она чисто риторический вопрос.
   – Мне тоже надо сказать Фернандо несколько слов. Вы двигайтесь, я догоню – спохватился Уго.
   – Ждём. Можешь не догнать, – ответил немногословный провожатый более высокого роста.
   – Как тебя зовут? – поинтересовалась у него девушка, пока Уго что-то втолковывал мрачному Фернандо.
   – Незачем.
   – Но нам же идти вместе. Что же, мне "эй ты" кричать, или за штаны тебя хватать, когда что понадобиться.
   Представив такую картинку, проводник улыбнулся и прочирикал что – то типа "Чириапа" – Нет, так я пока не смогу. Можно, я буду называть тебя Большой, а его – кивнула она в сторону второго проводника – Маленький.
   – Он обидится.
   – Ну, тогда… Средний.
   – Думаю, можно.- Новоокрещенный прочирикал что-то напарнику и тот, улыбаясь, кивнул головой.