Страница:
Отстреливали друг друга конкретно. Ну и мы пересажали тьму.
– Тьму? – переспросила Алёна. – Что ты знаешь о Тьме? Кто это?
Ричард вдруг отставил бокал и инстинктивно осмотрелся вокруг. Подошёл к Алене и прошептал на ухо: "Расскажу сегодня днём. Чтобы дожить хотя бы до вечера".
– Да, но вечером ты умрёшь. Ты всё ещё хочешь продать мне душу? – резко потянулась лицом к нему девушка. Её, когда-то васильковые, глаза сейчас в колеблющихся огнях свечей стали блистать океанской синевой.
– Да, – прошептал Дик, погружаясь в эту бездонную глубину. – Да, будь я проклят!
Глава 25
Утром они вылетели на частном вертолёте.
– Быстрее, как можно быстрее. Он уже там, и я чувствую, я знаю это, – подгоняла пилота Алёна весь полёт.
– Это не истребитель, это вообще не самолёт, – невозмутимо отвечал пилот. Но заплачено было весьма солидно и он выжимал из бедной машины всё, заложенное конструкторами. Вскоре показалось побережье. С аэропорта мчались на такси.
Опоздали. В гостинице, опасливо косясь, сообщили, что похожий такой парень был.
Вчера. Спрашивал постоялицу. Но до этого её же тоже уже спрашивали. Сейчас уже никого нет. Мгновенно выхватив из рук Ричарда свёрнутую трубочкой купюру, портье шёпотом добавил.
– По – моему, разборки у них ещё продолжаются. По крайней мере, яхта всё ещё в море не вышла.
– Где? – протянул агент очередную порцию допинга.
– Миль десять на север.
– Откуда знаешь?
– Нам полезно всё знать о странных чужаках. С полицией дружить надо. С такими, как вы – тоже.
– Машина?
– Только мотоцикл. Личный. Напрокат. Но залог!
– Держи, – рванувшись за Алёной, протянул деньги Ричард.
Девушка уже оседлала грозно зарычавшую машину, едва дождалась попутчика и рванулась вперёд. Они очень быстро выскочили из городка и помчались вдоль побережья. Алёна выжимала из машины всё, и даже ко многому привыкший агент порой закрывал глаза. Но когда в море проявилась яхта, девушка снизила скорость, затем остановилась.
– Всё, дальше пешком. Не вспугнуть. Не дать сбежать… – шептала она, словно в лихорадке. – Нет! Поехали. Пока ему не до нас! – решила она, услышав несколько взрывов. Они подкатили к самой кромке берега.
– Далеко! Лодку бы… Не доплыву… Не добегу… Не добегу? Всё, милый мой Штирлиц, – кинулась Алёна к Дику. – Прощай!
Девушка крепко поцеловала Ричарда и кинулась к воде. На мгновенье замерла в нерешительности, потом легко поставила ногу на низкую сейчас волну. И побежала, как бегала в детстве по холмам, как каталась на коньках по замерзшей реке.
Увидев это, Дик потянулся, было, перекреститься, но затем, пожав плечами (типа:
"от неё чего только не дождёшься") облокотился за сидение мотоцикла и стал ожидать возвращения своей возлюбленной. В её неуязвимости он был уверен и раньше, теперь, глядя на бегущую по волнам фигурку, уверился ещё больше. Вот, расправится она с неким вражиной, вернётся, надо будет всё же порасспросить насерьёзе, чем она год занималась. Да и кто она, в конце концов?
Алёна ступила на опущенный трап, когда её враг смотрел в сторону удаляющейся лодки.
– Ты хочешь знать, кто ты? – спросила она, поднимаясь по трапу.
Максим обернулся на нежный девичий голос. На судно поднималась стройная русоволосая девушка со странной седой прядкой на лбу. Как и на чём она добралась до яхты, он не заметил – был поглощён своими мыслями.
– Если честно, только что об этом думал – улыбнулся он незнакомке. – А Вы что, можете подсказать?
– Я? Я могу! – подтвердила странная девушка, выходя на палубу. Максим ещё успел отметить, что незнакомка, приблизительно, одного с ним возраста, что она очень даже ничего. Но в это время черты её довольно милого лица начали странно искажаться.
– Ты зверюга! Звер-ю-ю-юга! – хрипло взвыла она. – За что моих братиков?
– Значит, было за что! – жёстко ответил Максим. Он решил, что с ним пришла сводить счёты одна из родственниц уничтоженных им в своём городе "братков".
– Было?!! За что?!!! – перешёл с хрипа на визг голос девушки.
– Я пока ни за что никого…
– Чудовище!!! В джунглях мне говорили о чудовище. Вот ты какое!!! – девушка оскалилась, словно готовясь вцепиться в Максиму в горло. Потянула в его сторону руки. Сцена была неприятная, но для Макса нестрашная. Пока из огромных зрачков девушки не выглянула Тьма.
– Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! – закричала незнакомка. Затем, взглянув на Макса безумными глазами, страшно преобразилась. Словно пропала плоть, и проявились череп и костяшки протянутых к юноше пальцев.
– Сдооохнииии!!! – взвыл, кинувшись к Максиму огненный смерч. Вмиг пожрав тело, огонь, даже уже не огонь, а волна раскалённой лавы ударила по его действительной сущности. И словно тогда, в спортзале после нокаута, всё поплыло в сознании Макса. Пылающая яхта, море, побережье, континент начали быстро проваливаться куда-то вниз.
– Аааах! – вырвалось у Ричарда, когда яркая вспышка обожгла ему глаза. Когда через несколько секунд зрение вернулось, он увидел, как бушующее пламя охватило яхту. Агент рванулся, было в воду – на помощь. Но уже по пояс в воде вспомнил, что произошло, когда Алёну подожгли напалмом. Где она окажется теперь – неведомо.
Надо срочно добывать моторку. Словно в ответ на его мысли где-то недалеко взревели мощные моторы и к уже вставшему на дыбы горящему судну направился скоростной катер.
"Видимо, спасатели" – решил Дик. Надо к спасательной станции. Наверняка она без сознания и доставят её именно туда. Он уже поворачивался к мотоциклу, когда острая боль ударила в спину под лопаткой и прожгла сердце.
Максима тянуло куда-то вверх, к свету, к жарким солнечным лучам. В бессознательном бреду или в странной реальности он видел свою настоящую сущность, казалось, сотканную из невидимой человеческому глазу паутины лучей.
– Плазмоид? – подумалось Максу. Полевая форма жизни? Но я думаю! Мыслю! – поймал он сам себя. Значит – существую! Или сплю. Но всё равно существую. Но… что это было? И… и что это сейчас? И… куда? Ладно, потом.
Действительно, новизна открывшегося мира захватывала и вызывала восторг, сравнимый разве только с восторгом полётов в детских снах. С восторгом первой любви. А чувство причастности к этому новому миру переполняло сознание неведомым ранее счастьем. Это, вот оно какое – бессмертие? И вот такая жизнь в этом бессмертии? Но буйство красок не давало спокойно осмысливать происходящее. Такое он видел только в компьютерных обработках фотографий "Хаббла". Вселенная – это, оказывается, не пустота, разбавленная звездами и планетками. Это… это… ещё и океан со множеством течений, волн, островов. Вот жаркий Гольфстрим нашего Солнца.
Максим распахнул навстречу целительным ручьям родного светила своё растерзанное поле. А вот покалывающие ручейки сверхновой. Гамма, что ли? Прямо, как иглоукалывание. А вот…
Что ещё он увидел, прокомментировать не удалось. Что-то, бесформенное, сотканное в отличие от Макса, из черноты, ударило в центр распростёртого им поля.
Судорожно сжавшись, Максим начал падать вниз.
– Ты видел? Нет, ты видел?! – тряс за плечо один парень другого. В принципе, вопрос был риторический – тот и сам стоял, вытаращив из под соломенной шляпы глаза в ту же точку – в лес, где кончался прочерченный на небе кроваво-красный след.
– Метеорит? – выдвинул гипотезу хозяин шляпы.
– Разве они так падают?
– Самолёт?
– Нее…
– Ты думаешь…
– Поехали. Это недалеко.
Ребята смотали удочки и вскочили не велосипеды.
Ориентироваться было просто, но жутковато – на крик. Макс увидел их, когда отлегла боль. Два паренька лет по тринадцати, в простеньких джинсах и рубашках – хаки окаменели на краю лесной полянки, судорожно вцепившись в свои велосипеды.
– Ребята, где это я? – обратился он к ним.
Макс пожал плечами, когда визг пацанов помчался вдогонку за ними. Конечно, такого они ещё не видали. Он взглянул на брошенные велосипеды. Улыбнулся. Это были ветераны прошлого века – из тех, на которых и ездили сами, и возили мешки со всякой всячиной, и катали детей, а потом дети ездили на рыбалку и на танцы, а потом – и внуки. Дома! В России. Но куда закинуло всё-таки? Ладно, выйду к людям – узнаю. Только вот с одеждой. Ну, придут за великами, разговорю потихоньку.
Максим встал и, чувствуя непонятный дискомфорт, шатаясь, подошёл к велосипедам.
– Круто она меня. И там, вверху. Что это было? – подумал он, потянувшись к велосипедам, чтобы поставить их у дерева – быстрее заметят. Но, взглянув на свою протянутую руку, ахнул. Посмотрел на вторую. Сел на велосипедное колесо.
Зажмурился, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Руки от самых плеч до кончиков пальцев были покрыты страшной коркой зарубцевавшихся ожогов. Жуткими, словно корни вывороченного куста, были кисти с тонкими иссохшими и покрытыми струпьями пальцами.
– Что же это такое, Господи? – прошептал юноша, разглядывая остальное тело. Это не принесло утешения. Обливаясь холодным потом, Макс убедился, что всё тело было под стать рукам. Кроме того, и руки и ноги и туловище стали намного длиннее.
Вскочив, Максим понял – вырос. Намного. Как же он этого хотел когда-то! Как комплексовал! На теперь, получи! Метр восемьдесят уродства. А лицо? Господи, а лицо? – он начал судорожно ощупывать лоб, щёки, нос. Можно было догадаться – что-то страшное. Максим кинулся к ближайшей луже, в которой сейчас отражалось голубое небо и крона дерева. Заглянул. Отпрянул. Осторожно заглянул опять. Всхлипнул. Но набрался мужества и стал разглядывать новую личину.
Часа через два, уже ближе к вечеру, к поляне подошли несколько хмурых мужиков с ружьями – примчавшиеся в деревню ребята были в такой истерике, что им поверили.
Ну, не в то, что с неба упала молния и превратилась в чудовище, но…
– Не шевелись! Чуть что, стреляем, – предупредил главный – здешний лесничий. – Ты кто? – спросил он сидящего на земле и держащегося за голову голого человека со страшными следами ожогов.
– Не знаю, – прохрипел тот, повернувшись лицом к вопрошавшему.
– О-о-о! – протянули мужики.
– Ладно. Тогда пойдём, разберёмся, – после паузы предложил лесничий.
– Мне бы одежду какую. Куда так?
– А твоя где? Чего ты вообще… здесь… голый…?
– Одежда… Одежда сгорела, наверное. А чего здесь… А, – безнадёжно махнул Максим рукой.
– Коля, крутанись за какой одеждой. На самом деле. А мы пока пойдём потихоньку, да? Вот, на пока, – протянул лесничий Максу свою форменную куртку. Для нового роста юноши она оказалась коротковата, и он шёл, неуклюже подгибая ноги и постоянно обтягивая её края.
– Нет, не пойдёт так. Клоунада какая-то. Подождём здесь, – прекратил лесничий его муки, указав на несколько пеньков.
Уже присмотревшись и что-то для себя решив, сопровождающие Макса мужчины переломали стволы и достали из ружей патроны.
– И всё же, ты кто и откуда, мил человек, – спросил один из помощников лесничего – хмурый, бородатый мужик с косматыми бровями.
– Откуда? Откуда… Правду сказать – не поверите, а врать не хочу. А где я сейчас – то?
Он выслушал ответ и мысленно присвистнул. Занесло, так занесло.
– Ты, мил человек, не обижайся. Ты сам пойми – увидели пацаны в лесу абсолютно голого и такого…, – мужик поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.
– Тереньтьич прав, – поддержал его второй помощник. – Ты уж извини, ежели что, но побудешь у нас, пока власти не прибудут. Лады?
– Прибудут?
– Ну, они к нам на вертолёте, ежели что. А пока у нас поживёшь. Ну, куда тебе сейчас?
– Мне в центр надо, в столицу. И отец, наверное, переживает. Хотя… да, а какое число сегодня? Что??? Да не может быть! Это где же я…? – Макс опять замолчал.
А новые знакомые многозначительно переглянулись. Также молча Макс завернулся в привезенную плащ-палатку и здоровенные рыбацкие сапоги ("Уже потом дома что подходящее подберём, а это впопыхах" – оправдывался приехавший Коля). Подходя к деревне, Максим накинул на голову капюшон плаща. Загадочного незнакомца привели в запущенное здание бывшего клуба – теперь на него не было финансирования.
– Ты вот, поешь, – принёс чугунок с вареной картошкой и миску с кислым молоком лесничий.
– Вы здесь главный? Телефон здесь есть какой?
– На, звони – протянул лесничий довольно навороченный сотовик. – Кстати, меня здесь Петровичем зовут. А тебя как величать?
– Максимом, – коротко ответил юноша, быстро набирая номер телефона. И когда до боли знакомый голос отца произнёс " Алло!", Макс, сглотнув подкативший к горлу ком, чуть сдержался, чтобы не закричать.
– Это я, па, – сказал он, стараясь быть спокойным.
– Кто-кто?
– Я, па, это я.
– Вы не туда попали, – после паузы произнёс отец.
– Как не туда, папуля? Ты что, не узнаёшь?
– Прекратите, ради Бога, ваши глупости, – срываясь, ответил Белый- старший.
– Но это же я. Я!!!
– Я сейчас сообщу куда следует, если не прекратишь хулиганить.
Некоторое время Максим потрясённо молчал.
– Я! Это я! Я!!! – начал повторять он, прислушиваясь к своему голосу. Да. И голос стал неузнаваемый. Глухой, надтреснутый какой-то.
– Не дозвонился? – поинтересовался Павлович, забирая протянутый сотовик.
– Скажите, а вот… зеркало бы мне? – попросил Максим.
– Сделаем. Ты бы поел пока.
– Спасибо. Не хочу… Не могу…
Лесничий забрал посуду с едой и принёс довольно большое зеркало – наверняка жёнино. Овальное, в синей пластмассе, с подставкой. Из него на Максима взглянул…
– Господи! Господи!! Господи!!! – прошептал потрясённый юноша. Он всё-же тешил себя надеждой, что отражение в луже было…ну, не совсем идентичным. Зря. Всё лицо занимал один сплошной зарубцевавшийся ожёг. Даже нос стал гладким, с натянутой тонкой плёнкой. Не было бровей и ресниц. А глаза… Из карих они стали чёрными и казалось, что это две дыры внутрь. Верхняя губа справа собралась в складку и не прикрывала верхний правый клык. Словно это чудовище злобно скалилось.
– Всё-таки сплю, – нашёл спасительную от сумасшествия мысль Максим.
И замельтешили блёстки-пятнышки перед глазами, и начало расплываться изображение.
– Ты вот что, Максим. Мы тебе там… на сеновале спать постелили, – вывел юношу из полуобморочного состояния голос лесничего. Не обижайся. Сам понимать должен.
Ниоткуда, голый, без ничего… Пусть власть разбирается. А пока, ну сам понимаешь. Да и ночь… В общем, дверь я запру.
В хлеву пахло сеном. По крыше стучали ветки с запоздалыми грушами. Внизу было постелено ватное одеяло, сверху, с учётом духоты, кинули простынь и набитую чем-то не совсем мягким подушку.
– Вот, оденешь на ночь – протянул лесничий Максу нижнее бельё. – Оно чистое, не подумай чего. А поутру оденем тебя во что-нибудь. Ну, устраивайся и спокойной ночи, – он выключил фонарь и вышел. Было слышно, как запирается дверь.
– Спокойной ночи? – переспросил Макс уже вдогонку. – Может, уснуть, и проснуться где-нибудь у шейха? Одевая майку, он вдруг замер, прижав руку к груди. Там по-прежнему холодил, теперь уже сморщенную кожу, крестик.
– Ты всё же со мной, дружище? Не предал прокажённого? – Максим упал на одеяло и вновь провёл рукой по лицу.
– Что же это будет-то, а? Куда с таким…с таким… – он вспомнил кошмар в зеркале и всхлипнул. Кому я теперь такой… Вдруг он услышал осторожный, едва различимый шорох. Кто-то явно крался в его сторону. Макс было напрягся, но в этот момент в его ноги ткнулось что-то мягкое и пушистое. Оно постояло, ожидая реакции, потом тихонько вопросительно мяукнуло. На "кис-кис" пушистик от ног переместился к юноше на грудь, поперебирал лапками, словно взбивая себе постель, свернулся клубочком и замурлыкал.
– Ну вот, хоть кто-то меня не боится, – вздохнул Максим. И всё-же стало легче.
Под "мр-мр-мр" он почувствовал, что действительно очень устал и неожиданно для самого себя уснул.
Глава 26
– Ну, это любя. Это от души! – отдувался закутанный в простыню шеф. Он и его второй зам сидели на скамейках за летним столиком под небольшим навесом. Рядом радовал глаз голубой водой маленький бассейн. По другую сторону стола невдалеке на скаре жарились сардельки – шеф полюбил их со времён поездок в Германию. Из баньки вывалился первый зам – Павел Павлович, ухнул в бассейн, взвизгнул, выскочил и тоже укутавшись в простынь, устроился рядом.
– Я вот Володе говорю – паришь ты от души, Палыч. – Состояние – как с боженькой поговорил, – повернулся к нему шеф.
– Я это с детства, – заглатывая содержание литровой бутли пива, пояснил Палыч. Я даже вот такое четверостишье придумал:
Я отвечу, от чего же
Сауна нехороша
И бассейн, и пар, но всё же
Просит веничка душа!
И всё же, сдаётся мне, что не от парилки у тебя такой настрой, а, Демьяныч?
– Да, мужики. Большое дело сделали, – согласился начальник. Великое, можно сказать. Давайте за это!
Чокнулись, выпили. Зная, что шеф обожает "Первую – под соления", прикусили солёными грибками.
– Да, дело великое. Можно сказать – планетарное. Вы, да что вы – я и то, зная всю подноготную, не могу осознать масштаб содеянного.
– А… он знает?
– Я же сказал, что я сам пока не осознал всего. А он любит чёткие формулировки.
Вот даже объяснить то, что засняли, а?
Замы согласно закивали головами. Действительно, вчера, когда первый зам ворвался в кабинет к шефу, и они втроём просмотрели полученную запись, то долго сидели молча. Просмотрели второй раз. И ещё – в замедленном повторе.
– И это та самая девчушка? Что это с ней? И что это она сделала? Это что – ядерный взрыв какой-то? – первым нарушил молчание Владимир Константинович.
– Итоги подведём завтра. В другой обстановке, – решил тогда шеф, нервно поглядывая на большой, висящий над столом портрет.
И вот теперь в иной, " неформальной" обстановке шеф подводил итоги.
– На записи – очень мощный выброс энергии. При этом, как пояснили спецы, вспышка, огонь, – это производное. Побочный эффект.
– Но если это побочный…
– Вот именно, Палыч. Она не просто уничтожила эээ объект. Она его… испарила.
До молекул. Или, может до атомов? Во всяком случае – напрочь. За что и выпьем.
Между первой и второй.
Выпили. Потянулись за луком, огурцами, прочими дарами лета.
– Это ты её, Константинович, ловко купил насчёт деревенской пищи, – усмехнулся Палыч.
– Да ну тебя! Тоже ловкость – девку провести, – отмахнулся второй заместитель.
– Зато ты, Палыч, по лезвию ходил. Согласись, дело состряпано совсем слабенько.
Липа на липе. И эта могила. А если бы дозналась, что не в пожаре, а в автокатастрофе детки погибли. И не её братики, а совсем другие дети? – подзуживал первого зама шеф.
– Но, Демьяныч, времени то ты сколько дал? За двое суток… и так, более – менее правдоподобно.
– "Правдоподобно". Просто доверчивы они, наши женщины. Но если уличат… Ты знаешь, судья Горн была. Её отца судила. Наша Немезида на минуточку зашла, поворковала, и – всё. На следующий день – онкология, четвёртая стадия и боль, неподавляемая даже наркотой. Или эти с изолятора. Что её батьку пытали. Потом мы разговор послушали – там всё пишется. Она только заглянула спросила, пытали? Эти козлы "н-е-ет". И начальник их: " Н-е-ет". Она: "Нет так нет, но если да – пеняйте на себя". Попеняли, но недолго. Потом вскрытие показало – словно кислотой все внутренности выжгло. Вот такие у них сердца – безграничное доверие и беспощадная месть. Давайте третью за них. Господа офицеры!
Выпили стоя. Палыч принёс шкворчащие сардельки. Шефа начинало развозить, и заместители переглянулись – начиналась откровенная болтовня.
– Вот ты говоришь: "Мало времени дал!" – наклонился Демьяныч к первому заму. – А где бы я его взял? Я же эту… бомбу ядерную пол- года берёг. От глаз подальше.
Я её с осени вычислил. С тех пор, как Володя доложил о "чудотворном отшельнике".
Придерживал. Целитель классный была. Но по всем данным и киллер ещё тот.
Абсолютное оружие. Планировал постепенно, без напряга. Один урод всё сорвал. Ну, это вы уже в курсе.
– Я вот не понимаю. А чем она эээ безопаснее этого паренька. Вот даже с этими Омоновцами – почти также как он.
– Знаешь, когда-то наши гражданские герои, ну, там спасатели из огня или из воды говорили:"На моём месте так поступил бы каждый". – шеф пьяно захохотал, довольный своей остротой. – Если бы у людей были такие же возможности, как у этих двоих, они поступали бы с "омоновцами" также. Идентично. Если не круче. Ты, Павлович, присмотрись – здоровенные откормленные на государственных харчах бугаи разбивают руками и лбами кирпичи! Ну кому, кому это сегодня надо? Это они так террористов пугают? Пока он таким лбом сообразит, что делать… Не-е-ет, они только – демонстрации разгонять. А это – уж очень непопулярно. И вообще, привозили хронику – ведут себя… как оккупанты. Честное слово! Что фашистские патрули по два подковами у нас стучали, что теперь эти. Я уже намекал президенту.
Но отвлёкся. По существу, к которому эти выкормыши не относятся. Она уничтожала своих врагов. Своих обидчиков. Обидчиков её знакомых. Мелкую мразь. Даже в ресторане. Даже потом за свой "ночной рейд". Да поуничтожала больше, чем Белый.
Но так – со зла. А пацан дошёл до обобщений. Уже борец если не с мировым, то с отечественным злом в принципе.
– И?
– Не "И", а "А". В смысле, а что он примет за зло завтра? Нас с вами? Или самого?
" А, кроме того, уж слишком близко он подобрался и к твоим грешкам. Ещё тогда, у ресторана пытался убрать. Не знал только, с кем столкнулся" – подумал Пал Палыч.
– Ты не согласен? Тогда выпьем за здоровый скептицизм и я докажу! – потянулся за рюмкой шеф.
– Нет, что ты, Демьянович! Конечно… А почему ты решил, что девчонка с ним справится?
– С другими же справлялась!
Зазвенела упавшая из рук второго зама рюмка.
– С другими? Ты сказал… с другими? – дрогнувшим голосом переспросил он. – Были… есть… и другие…?
– Во, купил! – расхохотался шеф. – Были. Другие. Но не такие! А расправлялась она с ними зн-а-а-тно. В одном племени вмиг всех воинов уничтожила. Вот так, – шеф протянул руку в сторону Пал Палыча и крикнул: "Сдохни"!
– Не удалось, – вздохнул он, глядя на побледневшего первого зама. Ну, я не фея – моргана. Или там Фата – моргана? Ну, не важно. Но когда она попала к нам после известной истории с одним рейсом… Тогда я понял – неспроста появилась такая эээ аномалия, ох не спроста. А потом этот. И тоже самое. Только масштабы всё увеличивались. Надо было натравливать. Вот мы сообща и… выпьем за коллективный разум!
– И всё же, Демьянович, что это было? – поинтересовался второй заместитель.
– Знаешь, почему тебе никогда не занять моё место? У тебя нет воображения. Нет полёта мысли. Ты просто служака. Палыч тоже, но он строевой служака. А ты, так, полуинтеллигент. А, я тоже. Но, – шеф глубокомысленно поднял палец вверх, – но я в школе и даже после кое – что читал. Слушай сюда, – поманил он ближе к себе обоих подчинённых и шепотом продолжил откровение. – Отчего вымерли динозавры?
Метеорит? Ерунда. Просто появились такие ма-а-аленькие млекопитающие, которые стали жрать яйца динозавров. Вначале те, которые не вылупились. Потом больные.
Этакие санитары динозаврового общества. Очистители породы. А потом стали жрать все подряд. И расчистили дорогу новому виду. Усекаете?
– Ты хочешь сказать…
– Это – первый звоночек для нашего вида. А вот если бы тогда же появилось другое млекопитающее, которое жрало бы этого яйцееда, то динозавры и сейчас процветали бы.
– Остроумная гипотеза. Сам додумался?
– Эээ в общем, да. Но и что-то похожее читал. И нам придётся, слышите, придётся нам, всем нам уничтожать эту новую поросль на корню. Иначе эти… это… уничтожит нас. И через тысчонку лет мы все станем "переходным звеном" от обезьяны к… к… ним. А ещё через тысчонку – вообще "недостающим звеном". За прогресс! – вдруг пьяно захохотал шеф. – Ну, не мрачнейте. Я же сказал " если".
А пока у нас есть абсолютное оружие. Так и доложу завтра Самому!
– Что с родственниками делать будем?
– Братьев поместить в специнтернат. Посмотрим, что у них прорежется. Других, по-моему, нет.
– Я имел в виду родственников… его, – второй заместитель по прежнему избегал называть уничтоженного парня по имени. И даже по фамилии.
– А, Белого-старшего? Этого геррроя? – окрысился вдруг шеф. – На сыновом горбу – и к славе? Хорошо бы хоть сынок был, как сынок. Ниччего. Понравиться президенту – ещё не схватить Бога за бороду. Есть и другие, и ох какие другие. Он уже согласился на испытательскую. Типа – время идёт, квалификация теряется. Вы в курсе, что сейчас испытывается? Вот пусть там покажет героизм, а не в трамвайчике на орбиту. Других родных нет, как я помню?
– Нет. Собирается жениться, но детей ещё не завёл.
– Ну, вот и решим этот вопрос.
– Но президент…
– Вспоминается мне пословица: жена – не стена. Поняли?
Пал Палыч согласно кивнул и вновь разлил по рюмкам водку – после бани шеф признавал только белую. Согласно кивнул и Констанинович.
А завтра, выслушав доклад шефа, президент при нём подписал два указа – о его награждении и о его же освобождении от занимаемой должности.
– Куда тебя теперь, подумаю. Слушай, а может, преподавателем?
– В академию?
– Да нет. На филфак. Пословицы хорошие знаешь. И ещё лучшие – придумываешь. Или на истфак? Очень интересные исторические параллели…
Ссутулившись, уже бывший шеф вышел из судьбоносного кабинета. "Который?" – думал он, идя знакомыми коридорами. Но надо было спешить. Он ещё успел ворваться в кабинет, дать несколько указаний и достать из сейфа служебный пистолет. Компру, добытую этим проклятым выродком, уже не удержать. Сожрут. И хорошо, если не посадят. Уже держа оружие наготове, экс- шеф поднял трубку внутреннего телефона.
– Константинович, слушай внимательно. Времени нет, Паша, гад, сдал. Оружие – под той же крышей, но здесь, рядом. Понимаешь?
– Не совсем, Сергей Демьянович.
– Поймёшь. Всё – в твои руки. Но позаботься о моей семье.
– Вы о…
– Кто проведывал, тот и взял. На хранение. Бывай!
Похороны были не то, чтобы скромными, но… непышными. Не любили выскочку – шефа его подчинённые и ещё не знали, что он сделал для человечества. А занявший его место Владимир Константинович (ошибся бывший шеф насчёт его воображения) вдумывался в последние слова предшественника. Конечно, о девушке, которую называл "абсолютным оружием". Но кто "забрал"? Кто приезжал? Он поднял трубку и приказал принести все материалы по Максиму Белому. Едко усмехнулся, вспоминая слова незадачливого предшественника. Не он, не он дёргал здесь за верёвочки. " И даже не я" – признал новый шеф. Ты не знал всего, наш дорогой усопший коллега.
Ты что же, думал, что Белый тем опасен, что до тебя может добраться? Или до президента? Что какую – то ядерную ракету может взорвать? Мелочи, всё это, Демьянович, мелочи. А что творится там, в церкви возле интерната для сирот – калек ты не знал? Что ещё немного и появился бы новый святой… или нет, второй Иисус? Точнее, второе пришествие? Ты об этом подумал? А когда появилась эта девушка, ты подумал, что и самому можно… Чудак, вот даже отшельник додумался.
И вариантов здесь – тьма. Новый шеф начертал на старой папке резолюцию "В архив". Подумав, переложил несколько документов в новую, и на ней написал "Тьма".
– Тьму? – переспросила Алёна. – Что ты знаешь о Тьме? Кто это?
Ричард вдруг отставил бокал и инстинктивно осмотрелся вокруг. Подошёл к Алене и прошептал на ухо: "Расскажу сегодня днём. Чтобы дожить хотя бы до вечера".
– Да, но вечером ты умрёшь. Ты всё ещё хочешь продать мне душу? – резко потянулась лицом к нему девушка. Её, когда-то васильковые, глаза сейчас в колеблющихся огнях свечей стали блистать океанской синевой.
– Да, – прошептал Дик, погружаясь в эту бездонную глубину. – Да, будь я проклят!
Глава 25
Утром они вылетели на частном вертолёте.
– Быстрее, как можно быстрее. Он уже там, и я чувствую, я знаю это, – подгоняла пилота Алёна весь полёт.
– Это не истребитель, это вообще не самолёт, – невозмутимо отвечал пилот. Но заплачено было весьма солидно и он выжимал из бедной машины всё, заложенное конструкторами. Вскоре показалось побережье. С аэропорта мчались на такси.
Опоздали. В гостинице, опасливо косясь, сообщили, что похожий такой парень был.
Вчера. Спрашивал постоялицу. Но до этого её же тоже уже спрашивали. Сейчас уже никого нет. Мгновенно выхватив из рук Ричарда свёрнутую трубочкой купюру, портье шёпотом добавил.
– По – моему, разборки у них ещё продолжаются. По крайней мере, яхта всё ещё в море не вышла.
– Где? – протянул агент очередную порцию допинга.
– Миль десять на север.
– Откуда знаешь?
– Нам полезно всё знать о странных чужаках. С полицией дружить надо. С такими, как вы – тоже.
– Машина?
– Только мотоцикл. Личный. Напрокат. Но залог!
– Держи, – рванувшись за Алёной, протянул деньги Ричард.
Девушка уже оседлала грозно зарычавшую машину, едва дождалась попутчика и рванулась вперёд. Они очень быстро выскочили из городка и помчались вдоль побережья. Алёна выжимала из машины всё, и даже ко многому привыкший агент порой закрывал глаза. Но когда в море проявилась яхта, девушка снизила скорость, затем остановилась.
– Всё, дальше пешком. Не вспугнуть. Не дать сбежать… – шептала она, словно в лихорадке. – Нет! Поехали. Пока ему не до нас! – решила она, услышав несколько взрывов. Они подкатили к самой кромке берега.
– Далеко! Лодку бы… Не доплыву… Не добегу… Не добегу? Всё, милый мой Штирлиц, – кинулась Алёна к Дику. – Прощай!
Девушка крепко поцеловала Ричарда и кинулась к воде. На мгновенье замерла в нерешительности, потом легко поставила ногу на низкую сейчас волну. И побежала, как бегала в детстве по холмам, как каталась на коньках по замерзшей реке.
Увидев это, Дик потянулся, было, перекреститься, но затем, пожав плечами (типа:
"от неё чего только не дождёшься") облокотился за сидение мотоцикла и стал ожидать возвращения своей возлюбленной. В её неуязвимости он был уверен и раньше, теперь, глядя на бегущую по волнам фигурку, уверился ещё больше. Вот, расправится она с неким вражиной, вернётся, надо будет всё же порасспросить насерьёзе, чем она год занималась. Да и кто она, в конце концов?
Алёна ступила на опущенный трап, когда её враг смотрел в сторону удаляющейся лодки.
– Ты хочешь знать, кто ты? – спросила она, поднимаясь по трапу.
Максим обернулся на нежный девичий голос. На судно поднималась стройная русоволосая девушка со странной седой прядкой на лбу. Как и на чём она добралась до яхты, он не заметил – был поглощён своими мыслями.
– Если честно, только что об этом думал – улыбнулся он незнакомке. – А Вы что, можете подсказать?
– Я? Я могу! – подтвердила странная девушка, выходя на палубу. Максим ещё успел отметить, что незнакомка, приблизительно, одного с ним возраста, что она очень даже ничего. Но в это время черты её довольно милого лица начали странно искажаться.
– Ты зверюга! Звер-ю-ю-юга! – хрипло взвыла она. – За что моих братиков?
– Значит, было за что! – жёстко ответил Максим. Он решил, что с ним пришла сводить счёты одна из родственниц уничтоженных им в своём городе "братков".
– Было?!! За что?!!! – перешёл с хрипа на визг голос девушки.
– Я пока ни за что никого…
– Чудовище!!! В джунглях мне говорили о чудовище. Вот ты какое!!! – девушка оскалилась, словно готовясь вцепиться в Максиму в горло. Потянула в его сторону руки. Сцена была неприятная, но для Макса нестрашная. Пока из огромных зрачков девушки не выглянула Тьма.
– Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! – закричала незнакомка. Затем, взглянув на Макса безумными глазами, страшно преобразилась. Словно пропала плоть, и проявились череп и костяшки протянутых к юноше пальцев.
– Сдооохнииии!!! – взвыл, кинувшись к Максиму огненный смерч. Вмиг пожрав тело, огонь, даже уже не огонь, а волна раскалённой лавы ударила по его действительной сущности. И словно тогда, в спортзале после нокаута, всё поплыло в сознании Макса. Пылающая яхта, море, побережье, континент начали быстро проваливаться куда-то вниз.
– Аааах! – вырвалось у Ричарда, когда яркая вспышка обожгла ему глаза. Когда через несколько секунд зрение вернулось, он увидел, как бушующее пламя охватило яхту. Агент рванулся, было в воду – на помощь. Но уже по пояс в воде вспомнил, что произошло, когда Алёну подожгли напалмом. Где она окажется теперь – неведомо.
Надо срочно добывать моторку. Словно в ответ на его мысли где-то недалеко взревели мощные моторы и к уже вставшему на дыбы горящему судну направился скоростной катер.
"Видимо, спасатели" – решил Дик. Надо к спасательной станции. Наверняка она без сознания и доставят её именно туда. Он уже поворачивался к мотоциклу, когда острая боль ударила в спину под лопаткой и прожгла сердце.
Максима тянуло куда-то вверх, к свету, к жарким солнечным лучам. В бессознательном бреду или в странной реальности он видел свою настоящую сущность, казалось, сотканную из невидимой человеческому глазу паутины лучей.
– Плазмоид? – подумалось Максу. Полевая форма жизни? Но я думаю! Мыслю! – поймал он сам себя. Значит – существую! Или сплю. Но всё равно существую. Но… что это было? И… и что это сейчас? И… куда? Ладно, потом.
Действительно, новизна открывшегося мира захватывала и вызывала восторг, сравнимый разве только с восторгом полётов в детских снах. С восторгом первой любви. А чувство причастности к этому новому миру переполняло сознание неведомым ранее счастьем. Это, вот оно какое – бессмертие? И вот такая жизнь в этом бессмертии? Но буйство красок не давало спокойно осмысливать происходящее. Такое он видел только в компьютерных обработках фотографий "Хаббла". Вселенная – это, оказывается, не пустота, разбавленная звездами и планетками. Это… это… ещё и океан со множеством течений, волн, островов. Вот жаркий Гольфстрим нашего Солнца.
Максим распахнул навстречу целительным ручьям родного светила своё растерзанное поле. А вот покалывающие ручейки сверхновой. Гамма, что ли? Прямо, как иглоукалывание. А вот…
Что ещё он увидел, прокомментировать не удалось. Что-то, бесформенное, сотканное в отличие от Макса, из черноты, ударило в центр распростёртого им поля.
Судорожно сжавшись, Максим начал падать вниз.
– Ты видел? Нет, ты видел?! – тряс за плечо один парень другого. В принципе, вопрос был риторический – тот и сам стоял, вытаращив из под соломенной шляпы глаза в ту же точку – в лес, где кончался прочерченный на небе кроваво-красный след.
– Метеорит? – выдвинул гипотезу хозяин шляпы.
– Разве они так падают?
– Самолёт?
– Нее…
– Ты думаешь…
– Поехали. Это недалеко.
Ребята смотали удочки и вскочили не велосипеды.
Ориентироваться было просто, но жутковато – на крик. Макс увидел их, когда отлегла боль. Два паренька лет по тринадцати, в простеньких джинсах и рубашках – хаки окаменели на краю лесной полянки, судорожно вцепившись в свои велосипеды.
– Ребята, где это я? – обратился он к ним.
Макс пожал плечами, когда визг пацанов помчался вдогонку за ними. Конечно, такого они ещё не видали. Он взглянул на брошенные велосипеды. Улыбнулся. Это были ветераны прошлого века – из тех, на которых и ездили сами, и возили мешки со всякой всячиной, и катали детей, а потом дети ездили на рыбалку и на танцы, а потом – и внуки. Дома! В России. Но куда закинуло всё-таки? Ладно, выйду к людям – узнаю. Только вот с одеждой. Ну, придут за великами, разговорю потихоньку.
Максим встал и, чувствуя непонятный дискомфорт, шатаясь, подошёл к велосипедам.
– Круто она меня. И там, вверху. Что это было? – подумал он, потянувшись к велосипедам, чтобы поставить их у дерева – быстрее заметят. Но, взглянув на свою протянутую руку, ахнул. Посмотрел на вторую. Сел на велосипедное колесо.
Зажмурился, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Руки от самых плеч до кончиков пальцев были покрыты страшной коркой зарубцевавшихся ожогов. Жуткими, словно корни вывороченного куста, были кисти с тонкими иссохшими и покрытыми струпьями пальцами.
– Что же это такое, Господи? – прошептал юноша, разглядывая остальное тело. Это не принесло утешения. Обливаясь холодным потом, Макс убедился, что всё тело было под стать рукам. Кроме того, и руки и ноги и туловище стали намного длиннее.
Вскочив, Максим понял – вырос. Намного. Как же он этого хотел когда-то! Как комплексовал! На теперь, получи! Метр восемьдесят уродства. А лицо? Господи, а лицо? – он начал судорожно ощупывать лоб, щёки, нос. Можно было догадаться – что-то страшное. Максим кинулся к ближайшей луже, в которой сейчас отражалось голубое небо и крона дерева. Заглянул. Отпрянул. Осторожно заглянул опять. Всхлипнул. Но набрался мужества и стал разглядывать новую личину.
Часа через два, уже ближе к вечеру, к поляне подошли несколько хмурых мужиков с ружьями – примчавшиеся в деревню ребята были в такой истерике, что им поверили.
Ну, не в то, что с неба упала молния и превратилась в чудовище, но…
– Не шевелись! Чуть что, стреляем, – предупредил главный – здешний лесничий. – Ты кто? – спросил он сидящего на земле и держащегося за голову голого человека со страшными следами ожогов.
– Не знаю, – прохрипел тот, повернувшись лицом к вопрошавшему.
– О-о-о! – протянули мужики.
– Ладно. Тогда пойдём, разберёмся, – после паузы предложил лесничий.
– Мне бы одежду какую. Куда так?
– А твоя где? Чего ты вообще… здесь… голый…?
– Одежда… Одежда сгорела, наверное. А чего здесь… А, – безнадёжно махнул Максим рукой.
– Коля, крутанись за какой одеждой. На самом деле. А мы пока пойдём потихоньку, да? Вот, на пока, – протянул лесничий Максу свою форменную куртку. Для нового роста юноши она оказалась коротковата, и он шёл, неуклюже подгибая ноги и постоянно обтягивая её края.
– Нет, не пойдёт так. Клоунада какая-то. Подождём здесь, – прекратил лесничий его муки, указав на несколько пеньков.
Уже присмотревшись и что-то для себя решив, сопровождающие Макса мужчины переломали стволы и достали из ружей патроны.
– И всё же, ты кто и откуда, мил человек, – спросил один из помощников лесничего – хмурый, бородатый мужик с косматыми бровями.
– Откуда? Откуда… Правду сказать – не поверите, а врать не хочу. А где я сейчас – то?
Он выслушал ответ и мысленно присвистнул. Занесло, так занесло.
– Ты, мил человек, не обижайся. Ты сам пойми – увидели пацаны в лесу абсолютно голого и такого…, – мужик поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.
– Тереньтьич прав, – поддержал его второй помощник. – Ты уж извини, ежели что, но побудешь у нас, пока власти не прибудут. Лады?
– Прибудут?
– Ну, они к нам на вертолёте, ежели что. А пока у нас поживёшь. Ну, куда тебе сейчас?
– Мне в центр надо, в столицу. И отец, наверное, переживает. Хотя… да, а какое число сегодня? Что??? Да не может быть! Это где же я…? – Макс опять замолчал.
А новые знакомые многозначительно переглянулись. Также молча Макс завернулся в привезенную плащ-палатку и здоровенные рыбацкие сапоги ("Уже потом дома что подходящее подберём, а это впопыхах" – оправдывался приехавший Коля). Подходя к деревне, Максим накинул на голову капюшон плаща. Загадочного незнакомца привели в запущенное здание бывшего клуба – теперь на него не было финансирования.
– Ты вот, поешь, – принёс чугунок с вареной картошкой и миску с кислым молоком лесничий.
– Вы здесь главный? Телефон здесь есть какой?
– На, звони – протянул лесничий довольно навороченный сотовик. – Кстати, меня здесь Петровичем зовут. А тебя как величать?
– Максимом, – коротко ответил юноша, быстро набирая номер телефона. И когда до боли знакомый голос отца произнёс " Алло!", Макс, сглотнув подкативший к горлу ком, чуть сдержался, чтобы не закричать.
– Это я, па, – сказал он, стараясь быть спокойным.
– Кто-кто?
– Я, па, это я.
– Вы не туда попали, – после паузы произнёс отец.
– Как не туда, папуля? Ты что, не узнаёшь?
– Прекратите, ради Бога, ваши глупости, – срываясь, ответил Белый- старший.
– Но это же я. Я!!!
– Я сейчас сообщу куда следует, если не прекратишь хулиганить.
Некоторое время Максим потрясённо молчал.
– Я! Это я! Я!!! – начал повторять он, прислушиваясь к своему голосу. Да. И голос стал неузнаваемый. Глухой, надтреснутый какой-то.
– Не дозвонился? – поинтересовался Павлович, забирая протянутый сотовик.
– Скажите, а вот… зеркало бы мне? – попросил Максим.
– Сделаем. Ты бы поел пока.
– Спасибо. Не хочу… Не могу…
Лесничий забрал посуду с едой и принёс довольно большое зеркало – наверняка жёнино. Овальное, в синей пластмассе, с подставкой. Из него на Максима взглянул…
– Господи! Господи!! Господи!!! – прошептал потрясённый юноша. Он всё-же тешил себя надеждой, что отражение в луже было…ну, не совсем идентичным. Зря. Всё лицо занимал один сплошной зарубцевавшийся ожёг. Даже нос стал гладким, с натянутой тонкой плёнкой. Не было бровей и ресниц. А глаза… Из карих они стали чёрными и казалось, что это две дыры внутрь. Верхняя губа справа собралась в складку и не прикрывала верхний правый клык. Словно это чудовище злобно скалилось.
– Всё-таки сплю, – нашёл спасительную от сумасшествия мысль Максим.
И замельтешили блёстки-пятнышки перед глазами, и начало расплываться изображение.
– Ты вот что, Максим. Мы тебе там… на сеновале спать постелили, – вывел юношу из полуобморочного состояния голос лесничего. Не обижайся. Сам понимать должен.
Ниоткуда, голый, без ничего… Пусть власть разбирается. А пока, ну сам понимаешь. Да и ночь… В общем, дверь я запру.
В хлеву пахло сеном. По крыше стучали ветки с запоздалыми грушами. Внизу было постелено ватное одеяло, сверху, с учётом духоты, кинули простынь и набитую чем-то не совсем мягким подушку.
– Вот, оденешь на ночь – протянул лесничий Максу нижнее бельё. – Оно чистое, не подумай чего. А поутру оденем тебя во что-нибудь. Ну, устраивайся и спокойной ночи, – он выключил фонарь и вышел. Было слышно, как запирается дверь.
– Спокойной ночи? – переспросил Макс уже вдогонку. – Может, уснуть, и проснуться где-нибудь у шейха? Одевая майку, он вдруг замер, прижав руку к груди. Там по-прежнему холодил, теперь уже сморщенную кожу, крестик.
– Ты всё же со мной, дружище? Не предал прокажённого? – Максим упал на одеяло и вновь провёл рукой по лицу.
– Что же это будет-то, а? Куда с таким…с таким… – он вспомнил кошмар в зеркале и всхлипнул. Кому я теперь такой… Вдруг он услышал осторожный, едва различимый шорох. Кто-то явно крался в его сторону. Макс было напрягся, но в этот момент в его ноги ткнулось что-то мягкое и пушистое. Оно постояло, ожидая реакции, потом тихонько вопросительно мяукнуло. На "кис-кис" пушистик от ног переместился к юноше на грудь, поперебирал лапками, словно взбивая себе постель, свернулся клубочком и замурлыкал.
– Ну вот, хоть кто-то меня не боится, – вздохнул Максим. И всё-же стало легче.
Под "мр-мр-мр" он почувствовал, что действительно очень устал и неожиданно для самого себя уснул.
Глава 26
– Ну, это любя. Это от души! – отдувался закутанный в простыню шеф. Он и его второй зам сидели на скамейках за летним столиком под небольшим навесом. Рядом радовал глаз голубой водой маленький бассейн. По другую сторону стола невдалеке на скаре жарились сардельки – шеф полюбил их со времён поездок в Германию. Из баньки вывалился первый зам – Павел Павлович, ухнул в бассейн, взвизгнул, выскочил и тоже укутавшись в простынь, устроился рядом.
– Я вот Володе говорю – паришь ты от души, Палыч. – Состояние – как с боженькой поговорил, – повернулся к нему шеф.
– Я это с детства, – заглатывая содержание литровой бутли пива, пояснил Палыч. Я даже вот такое четверостишье придумал:
Я отвечу, от чего же
Сауна нехороша
И бассейн, и пар, но всё же
Просит веничка душа!
И всё же, сдаётся мне, что не от парилки у тебя такой настрой, а, Демьяныч?
– Да, мужики. Большое дело сделали, – согласился начальник. Великое, можно сказать. Давайте за это!
Чокнулись, выпили. Зная, что шеф обожает "Первую – под соления", прикусили солёными грибками.
– Да, дело великое. Можно сказать – планетарное. Вы, да что вы – я и то, зная всю подноготную, не могу осознать масштаб содеянного.
– А… он знает?
– Я же сказал, что я сам пока не осознал всего. А он любит чёткие формулировки.
Вот даже объяснить то, что засняли, а?
Замы согласно закивали головами. Действительно, вчера, когда первый зам ворвался в кабинет к шефу, и они втроём просмотрели полученную запись, то долго сидели молча. Просмотрели второй раз. И ещё – в замедленном повторе.
– И это та самая девчушка? Что это с ней? И что это она сделала? Это что – ядерный взрыв какой-то? – первым нарушил молчание Владимир Константинович.
– Итоги подведём завтра. В другой обстановке, – решил тогда шеф, нервно поглядывая на большой, висящий над столом портрет.
И вот теперь в иной, " неформальной" обстановке шеф подводил итоги.
– На записи – очень мощный выброс энергии. При этом, как пояснили спецы, вспышка, огонь, – это производное. Побочный эффект.
– Но если это побочный…
– Вот именно, Палыч. Она не просто уничтожила эээ объект. Она его… испарила.
До молекул. Или, может до атомов? Во всяком случае – напрочь. За что и выпьем.
Между первой и второй.
Выпили. Потянулись за луком, огурцами, прочими дарами лета.
– Это ты её, Константинович, ловко купил насчёт деревенской пищи, – усмехнулся Палыч.
– Да ну тебя! Тоже ловкость – девку провести, – отмахнулся второй заместитель.
– Зато ты, Палыч, по лезвию ходил. Согласись, дело состряпано совсем слабенько.
Липа на липе. И эта могила. А если бы дозналась, что не в пожаре, а в автокатастрофе детки погибли. И не её братики, а совсем другие дети? – подзуживал первого зама шеф.
– Но, Демьяныч, времени то ты сколько дал? За двое суток… и так, более – менее правдоподобно.
– "Правдоподобно". Просто доверчивы они, наши женщины. Но если уличат… Ты знаешь, судья Горн была. Её отца судила. Наша Немезида на минуточку зашла, поворковала, и – всё. На следующий день – онкология, четвёртая стадия и боль, неподавляемая даже наркотой. Или эти с изолятора. Что её батьку пытали. Потом мы разговор послушали – там всё пишется. Она только заглянула спросила, пытали? Эти козлы "н-е-ет". И начальник их: " Н-е-ет". Она: "Нет так нет, но если да – пеняйте на себя". Попеняли, но недолго. Потом вскрытие показало – словно кислотой все внутренности выжгло. Вот такие у них сердца – безграничное доверие и беспощадная месть. Давайте третью за них. Господа офицеры!
Выпили стоя. Палыч принёс шкворчащие сардельки. Шефа начинало развозить, и заместители переглянулись – начиналась откровенная болтовня.
– Вот ты говоришь: "Мало времени дал!" – наклонился Демьяныч к первому заму. – А где бы я его взял? Я же эту… бомбу ядерную пол- года берёг. От глаз подальше.
Я её с осени вычислил. С тех пор, как Володя доложил о "чудотворном отшельнике".
Придерживал. Целитель классный была. Но по всем данным и киллер ещё тот.
Абсолютное оружие. Планировал постепенно, без напряга. Один урод всё сорвал. Ну, это вы уже в курсе.
– Я вот не понимаю. А чем она эээ безопаснее этого паренька. Вот даже с этими Омоновцами – почти также как он.
– Знаешь, когда-то наши гражданские герои, ну, там спасатели из огня или из воды говорили:"На моём месте так поступил бы каждый". – шеф пьяно захохотал, довольный своей остротой. – Если бы у людей были такие же возможности, как у этих двоих, они поступали бы с "омоновцами" также. Идентично. Если не круче. Ты, Павлович, присмотрись – здоровенные откормленные на государственных харчах бугаи разбивают руками и лбами кирпичи! Ну кому, кому это сегодня надо? Это они так террористов пугают? Пока он таким лбом сообразит, что делать… Не-е-ет, они только – демонстрации разгонять. А это – уж очень непопулярно. И вообще, привозили хронику – ведут себя… как оккупанты. Честное слово! Что фашистские патрули по два подковами у нас стучали, что теперь эти. Я уже намекал президенту.
Но отвлёкся. По существу, к которому эти выкормыши не относятся. Она уничтожала своих врагов. Своих обидчиков. Обидчиков её знакомых. Мелкую мразь. Даже в ресторане. Даже потом за свой "ночной рейд". Да поуничтожала больше, чем Белый.
Но так – со зла. А пацан дошёл до обобщений. Уже борец если не с мировым, то с отечественным злом в принципе.
– И?
– Не "И", а "А". В смысле, а что он примет за зло завтра? Нас с вами? Или самого?
" А, кроме того, уж слишком близко он подобрался и к твоим грешкам. Ещё тогда, у ресторана пытался убрать. Не знал только, с кем столкнулся" – подумал Пал Палыч.
– Ты не согласен? Тогда выпьем за здоровый скептицизм и я докажу! – потянулся за рюмкой шеф.
– Нет, что ты, Демьянович! Конечно… А почему ты решил, что девчонка с ним справится?
– С другими же справлялась!
Зазвенела упавшая из рук второго зама рюмка.
– С другими? Ты сказал… с другими? – дрогнувшим голосом переспросил он. – Были… есть… и другие…?
– Во, купил! – расхохотался шеф. – Были. Другие. Но не такие! А расправлялась она с ними зн-а-а-тно. В одном племени вмиг всех воинов уничтожила. Вот так, – шеф протянул руку в сторону Пал Палыча и крикнул: "Сдохни"!
– Не удалось, – вздохнул он, глядя на побледневшего первого зама. Ну, я не фея – моргана. Или там Фата – моргана? Ну, не важно. Но когда она попала к нам после известной истории с одним рейсом… Тогда я понял – неспроста появилась такая эээ аномалия, ох не спроста. А потом этот. И тоже самое. Только масштабы всё увеличивались. Надо было натравливать. Вот мы сообща и… выпьем за коллективный разум!
– И всё же, Демьянович, что это было? – поинтересовался второй заместитель.
– Знаешь, почему тебе никогда не занять моё место? У тебя нет воображения. Нет полёта мысли. Ты просто служака. Палыч тоже, но он строевой служака. А ты, так, полуинтеллигент. А, я тоже. Но, – шеф глубокомысленно поднял палец вверх, – но я в школе и даже после кое – что читал. Слушай сюда, – поманил он ближе к себе обоих подчинённых и шепотом продолжил откровение. – Отчего вымерли динозавры?
Метеорит? Ерунда. Просто появились такие ма-а-аленькие млекопитающие, которые стали жрать яйца динозавров. Вначале те, которые не вылупились. Потом больные.
Этакие санитары динозаврового общества. Очистители породы. А потом стали жрать все подряд. И расчистили дорогу новому виду. Усекаете?
– Ты хочешь сказать…
– Это – первый звоночек для нашего вида. А вот если бы тогда же появилось другое млекопитающее, которое жрало бы этого яйцееда, то динозавры и сейчас процветали бы.
– Остроумная гипотеза. Сам додумался?
– Эээ в общем, да. Но и что-то похожее читал. И нам придётся, слышите, придётся нам, всем нам уничтожать эту новую поросль на корню. Иначе эти… это… уничтожит нас. И через тысчонку лет мы все станем "переходным звеном" от обезьяны к… к… ним. А ещё через тысчонку – вообще "недостающим звеном". За прогресс! – вдруг пьяно захохотал шеф. – Ну, не мрачнейте. Я же сказал " если".
А пока у нас есть абсолютное оружие. Так и доложу завтра Самому!
– Что с родственниками делать будем?
– Братьев поместить в специнтернат. Посмотрим, что у них прорежется. Других, по-моему, нет.
– Я имел в виду родственников… его, – второй заместитель по прежнему избегал называть уничтоженного парня по имени. И даже по фамилии.
– А, Белого-старшего? Этого геррроя? – окрысился вдруг шеф. – На сыновом горбу – и к славе? Хорошо бы хоть сынок был, как сынок. Ниччего. Понравиться президенту – ещё не схватить Бога за бороду. Есть и другие, и ох какие другие. Он уже согласился на испытательскую. Типа – время идёт, квалификация теряется. Вы в курсе, что сейчас испытывается? Вот пусть там покажет героизм, а не в трамвайчике на орбиту. Других родных нет, как я помню?
– Нет. Собирается жениться, но детей ещё не завёл.
– Ну, вот и решим этот вопрос.
– Но президент…
– Вспоминается мне пословица: жена – не стена. Поняли?
Пал Палыч согласно кивнул и вновь разлил по рюмкам водку – после бани шеф признавал только белую. Согласно кивнул и Констанинович.
А завтра, выслушав доклад шефа, президент при нём подписал два указа – о его награждении и о его же освобождении от занимаемой должности.
– Куда тебя теперь, подумаю. Слушай, а может, преподавателем?
– В академию?
– Да нет. На филфак. Пословицы хорошие знаешь. И ещё лучшие – придумываешь. Или на истфак? Очень интересные исторические параллели…
Ссутулившись, уже бывший шеф вышел из судьбоносного кабинета. "Который?" – думал он, идя знакомыми коридорами. Но надо было спешить. Он ещё успел ворваться в кабинет, дать несколько указаний и достать из сейфа служебный пистолет. Компру, добытую этим проклятым выродком, уже не удержать. Сожрут. И хорошо, если не посадят. Уже держа оружие наготове, экс- шеф поднял трубку внутреннего телефона.
– Константинович, слушай внимательно. Времени нет, Паша, гад, сдал. Оружие – под той же крышей, но здесь, рядом. Понимаешь?
– Не совсем, Сергей Демьянович.
– Поймёшь. Всё – в твои руки. Но позаботься о моей семье.
– Вы о…
– Кто проведывал, тот и взял. На хранение. Бывай!
Похороны были не то, чтобы скромными, но… непышными. Не любили выскочку – шефа его подчинённые и ещё не знали, что он сделал для человечества. А занявший его место Владимир Константинович (ошибся бывший шеф насчёт его воображения) вдумывался в последние слова предшественника. Конечно, о девушке, которую называл "абсолютным оружием". Но кто "забрал"? Кто приезжал? Он поднял трубку и приказал принести все материалы по Максиму Белому. Едко усмехнулся, вспоминая слова незадачливого предшественника. Не он, не он дёргал здесь за верёвочки. " И даже не я" – признал новый шеф. Ты не знал всего, наш дорогой усопший коллега.
Ты что же, думал, что Белый тем опасен, что до тебя может добраться? Или до президента? Что какую – то ядерную ракету может взорвать? Мелочи, всё это, Демьянович, мелочи. А что творится там, в церкви возле интерната для сирот – калек ты не знал? Что ещё немного и появился бы новый святой… или нет, второй Иисус? Точнее, второе пришествие? Ты об этом подумал? А когда появилась эта девушка, ты подумал, что и самому можно… Чудак, вот даже отшельник додумался.
И вариантов здесь – тьма. Новый шеф начертал на старой папке резолюцию "В архив". Подумав, переложил несколько документов в новую, и на ней написал "Тьма".