Страница:
– Но Шаман, зачем?
– Ты тоже много знаешь. Он не успел сказать главного. О Тьме. Но ты бы догадалась. Извини – и Шаман навёл свой пистолет на девушку.
Алёна уже не боялась оружия. Никакого, ни холодного, ни огнестрельного, наверное – и ни ядерного. Но предстояло вернуться в зал. А в дырявой кофточке… Поэтому пистолет, не успев выстрелить, упал на пол, а за ним – и его владелец, с тем самым, воспетым им ужасом на лице.
– Помнят страх и боль? Ладно, – решила девушка, выходя из номера. – Жаль, что Шаман не договорил, кто такая эта тень. Ничего, разберёмся.
В ресторане на её появление внимания не обратили. И было отчего. На сцене пела…
Алёна потрясла головой, но это было на самом деле. Перед уже упившейся блатнотой пела… Нет, не может быть! Наверное, двойник, – решила девушка, пробираясь на своё уже опустевшее место.
– Двойник под фоно? – мучилась она сомнениями. Ну, не могла, просто не могла такая певица выступать здесь. Перед этим… Этими… А именинник Сильвер уже начал подпевать. Гнусно так, голосом барина. Сорокалетний, как и положено, коротко остриженный, с невысоким лбом, надутыми щеками и уже заплывающимися глазками, он напоминал перекормленного хряка. Алёна покачала головой. Ни один из гостей Цезаря у неё тоже не вызывал симпатии, но здесь… Или грязь жизни их делает похожими на свиней, или это просто порода свинолюдей прорвалась к этому корыту? Ведь приглядитесь, приглядитесь – из каждого братка, лейтенанта, бригадира, смотрящего, авторитета – из всех, вплоть до босса, рано или поздно выглядывает свинья. Даже из тех, кто считает себя волками, даже из тех, кто мнит себя олигархами. А пока Алёна размышляла, отпивая из бокала французское шампанское, именинник взял поданную ему корзину цветов, выбрался из-за стола к певице, бухнулся на колени и, рванув на себе белую рубаху, пытаясь попасть в такт заорал: -… отворю и помолюсь….
Он сжал в ладони здоровенный крест, висящий на толстой цепи на его короткой шее, закрыл глаза и целуя его урчал вместе с певицей:
– Дай мне Боже…
А тут ещё к Алёне подсел здоровенный амбал и, словно это в порядке вещей, положил лапу на её бедро. Когда что-то подобное сделал Принц, он хотя бы как-то скрывал это от окружающих и вообще. Да и в брюках тогда она была. И Принц – не этот жлоб. И то она тогда Принцу… А этот, поднимая свою потную ладонь вверх по ноге, ещё начал подпевать "Дай мне, Боже", явно давая понять, чего он возжелал и от Бога и от девушки. Это было настолько гнусно, что Алёна не выдержала. Вначале, перейдя с песни на мычание, свалился со стула и закатился под стол Алёнин "ухажер". Затем именинник повалился с перекошенным от ужаса лицом и выпученными, начинающими стекленеть глазами (Алёна запомнила рекомендации Шамана), а певица с протяжным визгом рванулась прочь. В дверях она столкнулась со спешащими на её же визг быками.
"Не настоящая, – облегчённо вздохнула Алёна, увидев, как свалился с головы певицы пышный парик. А фонограмма продолжала тянуть песню, пришедшуюся имениннику так некстати. А, может, и кстати. " Дай нам Боже". Дал. Только Бог ли?
Несколько, видимо, близких и подчинённых именинника-покойника кинулись к нему, другие гости вскочили, осматриваясь по сторонам. Никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Сердце? Отрава?
– Всё, кранты, – сообщил один из соратников. Как же это… Он не договорил и свалился замертво прямо на шефа. И ещё, и ещё один. Одновременно завизжав, к выходу кинулись гостьи. Благо, двери были широкие, и давки не возникло. А вот с мужчинами было похуже. Они падали, кто у выхода, кто на пути к выходу, кто за столом, а кто, спрятавшийся под столом – затих и там.
– Что там? Господи, что там? – почему-то шёпотом спрашивали Алёну путаны и гетеры, когда она, пошатываясь, вышла из зала.
– Всё там. Всё… – она потихоньку пошла к выходу.
– Правильно. Пока менты не прибыли, ходу, девчата, ходу! – скомандовала кто-то из них.
Видимо, никто из этих особ не относился к жёнам оставшихся в зале, поскольку фойе вмиг опустело. Только официанты опасливо заглядывали в зал, да две гориллы всё также стояли у входа.
– Что там? – поинтересовался тот, который впустил Алёну.
– Всё. Ищи себе нового босса.
– Во как. На самом деле – все? Ну, до приезда ментов постою. А то при разборках всё на нас свалят. А там видно будет. Охрана всегда нужна.
На улице уже вечерело. После дыма ресторанного зала даже протравленный автомобилями воздух казался упоительно – чистым. Алёна устроилась на скамейке у автобусной остановки и задумалась. С этими – всё. Будет им страх и боль. Может, тоже из этого города смотаются? Хотя, кто его знает. Поторопилась. Вагон " травки", где он? Кто-то же всё равно прихватит и начнёт торговать. Вот если бы был у нас такой, как Дикки. Чтобы изнутри сейчас, когда раздрай начнётся. И чтобы их главного, как тогда Принца. Как он говорил? "Ночь"? "Тень"? Не надо было пить. Ну да ладно. Не до этого сейчас. А может, это и есть мой "Марс".
Её размышления были прерваны завываниями сирен милицейских и медицинских автомобилей. Быстро. За мамой – пол-часа тогда добирались.
Вздохнув, она прошлась к небольшому скверику с фонтанчиком в центре и устроилась на одной из окружающих его скамеек. Толи из-за близости к центральным улицам, толи ещё почему, но здесь по аллеям бродили здоровенные спецназовцы, а потому было спокойно. Но как оказалось – не для Алёны. Пройдясь пару раз мимо столь легкомысленно одетой девицы, два шкафа в синем камуфляже и беретах остановились возле неё.
– Ждём? – поинтересовался один из них.
Алёна подняла на него взгляд, но отвечать не захотела, только пожала плечами.
– Я вроде п-а-а-нятно спросил? Клиента ждёшь? – начал сразу же кипятиться страж порядка.
– Какого ещё клиента? Отцепитесь, – отмахнулась девушка.
– Ещё и не цеплялся, но вот теперь – пройдём.
– Это ещё куда и зачем?
– А вот там и покажем, куда. Документы!
– Какие ещё в парке документы?
– Во! Проститутка – малолетка. А что в сумочке? – потянулся второй к Алёне.
– Только тронь!
– Всё. Пошли!
Алёна оглянулась. На них уже косились любопытные и что-то демонстрировать вот здесь, на людях не хотелось. Да и не то, что не хотелось – это могло сорвать завтрашние планы. И кроме того – ничего такого эти здоровяки ещё не сделали.
Может, на самом деле приняли за такую девицу. В конце концов, под неё же и наряжалась.
– Ладно, пойдёмте. Только куда?
– Увидишь. Тебе понравится.
Тон Алёне уже не понравился, но она послушно следовала рядом с синими камуфляжами, полагая, что придут они в милицию, или опорный пункт и там она сошлётся на кого-нибудь из новых знакомых. Но получилось всё по – иному. Пройдя арочный проезд, они оказались вдруг в тёмной подворотне, где оба шкафа заняли явно привычную позицию спереди и сзади.
– Вот теперь, сучка и поговорим. И только вякни!
Второй в это время выхватил сумочку, посветил внутрь и присвистнул.
– Дорогая. Одной валюты… – он принялся пересчитывать деньги.
– Так вот, ва-алютна-ая… – смачно выругался второй. – В этом сквере чтобы и духу твоего не было. Сечёшь? Не духов даже, а духу! Этот участок за нами и хотя бы здесь, но мы порядок наведём! Всё. Пшла вон!
– А… деньги?
– Деньги? – изумился говоривший. – Слава, она спрашивает про каа-акие- то деньги.
Слава, ухмыляясь, уже протягивал Алёне пустую сумочку.
– Вот ваша вещь. Мы чужого не хотим. О нас государство позаботилось.
– Отдавай деньги, урод! – обозлилась Алёна. Вообще-то они ещё были нужны, чтобы добраться до последней главной цели.
– Зря. Теперь не скоро отработаешь. Если только со спины будешь к клиентам клеиться. Сейчас посмотрим, кто урод, – и Слава ударил Алёну в лицо – сильным, тренированным ударом, не ломающим, а дробящим нос и навсегда сворачивающим его на бок. Он ахнул, когда кулак со всего маху заехал в стену, раскалывая костяшки пальцев. Не поняв. Что произошло, его напарник решил на всякий случай повалить девушку на землю, но подсечка рассекла воздух и он сам повалился на грязный, вонючий асфальт. Рядом повалился и шкаф – Слава, который, озверев от боли, решил ударить Алёну ногой.
– Вот так вам и валяться всю жизнь в грязи, скоты, – произнесла приговор пыхтящим, пытающимся встать на вдруг отказавшие ноги оборотням. Она вытянула из нагрудного кармана Славы украденные им деньги и пошла прочь. И, хотя Куки – пернатый змей недовольно обжигал её кожу, она не убила этих негодяев, по сравнению в теми, из ресторана, эти ещё имели право на жизнь. Пусть, даже, как калеки.
"Поэтому и говорят, что в городах по ночам на улицу не выйти", – рассуждала Алёна. Конечно, им не до хулиганья. Им валютных проституток подавай. Ну ладно.
Будет им всем ночка. Притуплённая было шампанским боль утраты, вновь жгла сердце и требовала выхода. И Алёна окунулась в ночь – на тёмные аллеи сквериков и парков, в проходные дворы, пустынные улицы, – в места, где кучковалось прыщавое шакальё и где ночные пауки поджидали своих жертв.
Когда утром она вошла в подъезд учреждения, её уже встречал Свиридов – тоже явно не выспавшийся. Странно поглядывая на Алену, он представил ей серенького сопровождающего и проводил до подъехавшего к подъезду "мерса" с тонированными стёклами. А когда машина рванулась к аэродрому, почти с такой же скоростью кинулся к телефону.
Глава 23
Самолёт, натужно гудя, карабкался вверх.
– Вы не бойтесь, эта машина, хоть и устаревшая, но исключительно надёжная, – успокаивал Алёну неправильно понявший её бледность сопровождающий. – Вы раньше летали?
– Я? Летала… Пару раз…, – ответила девушка и повернулась к иллюминатору.
Пару раз. "Туда" и "обратно". Или из "неоткуда" в "никуда"? Особенно удался рейс "в никуда". Спасибо Шлёме. Теперь память дополнилась и последним воспоминанием.
Алёна ещё никогда не летала в самолётах. Нет, наверное, летала, иначе как она бы попала на другой континент. Но сознательно… Сев в кресло у иллюминатора (ещё раз спасибо Ричарду), она наблюдала за посадкой пассажиров. Приятным сюрпризом оказалось, что часть попутчиков были земляками. Или соотечественниками? Во всяком случае – русскоязычными. Неприятным – их состояние. Это были туристы. По тому, что они могли себе позволить – довольно состоятельные туристы. Но одежда – майки, шорты до колен, жирные загривки и цепи на коротких шеях давали понять – всё те же нувориши, волею судеб, наглости и подлости выбравшиеся " из грязи в князи". А речь! Господи, а речь! Ну, её отец тоже матюкался, когда припечёт. И пацаны на танцах ругались – интересничали. Алёна улыбнулась, вспомнив свою уютную школу и школьные вечера. Но здесь! Среди женщин. Среди своих женщин! И как в порядке вещей. И ещё – пьяные. Ну как их вообще пускают? А вот толкутся несколько семей с малыми детьми. Хотят вместе, а билеты, как всегда – порознь. И стюардесса мечется – маленькая, миниатюрная. Улыбчивая. Нарядная – в беленькой кофточке с галстучком, в юбочке, открывающей кругленькие коленки. Симпатяжка. А эти, наши – матюками. Думают – не понимает. Где же уж ей по – русски. "Эй, стюардеска, ну-ка бегом; трам -тарарам, сюда трам – тарарам! Где посуда! Сервиз, называется, трам – тарарам! За что такие бабки плачены?
– Может, их сюда, а я пересяду? – решила помочь девушке Алёна.
– Нет, что Вы! Никак нельзя! Да вы же сами знаете!
Вообще-то Алёна ничего такого не знала, но настаивать или расспрашивать не стала.
А стюардесса, рассадив-таки мам с детьми, на крики крутых сверкнула в улыбке своими маленькими зубками и зашла в кабину экипажа. Вскоре из динамика раздался солидный бас командира корабля. Поприветствовав пассажиров и рассказав время полёта, высоту и крейсерскую скорость, он также солидно предупредил, что у него есть право и некоторое время высадить из лайнера наиболее буйных и наиболее пьяных. Сказанное на трёх, в том числе на русском, языках возымело некоторое действие. Быки с подружками пить не перестали, но шум поунялся.
– Ну вот, почти закончили, – подсела к Алёне стюардесса. Натали меня зовут. А ты давно на линиях?
– Я? – изумилась девушка.
– Ладно – ладно. Я так просто. Знаю, что не положено. Но думаю, не тот рейс.
Тебе-то спокойно будет, а мне! Господи, как я устала от этих хамов. Уже их ругательства выучила. Нет, не отвечать. Просто часто повторяются. Так мало, что ругаются и хамят, ещё и пристают. Для них стюардесса – так, публичная девка, если не хуже. Неужели в России все – вот так, запросто, по-скотски?
– Нет! – вырвалось у Алёны.
– Что, была там? Ну, к тебе и не пристанешь. Слушай… а как к вам перебраться, а? Может, расскажешь? Ну, просто эээ теоретически, без всяких там тайн и секретов?
Теперь Алёна поняла, что эта Натали приняла её за сотрудницу какой- то спецслужбы. Приняла? Или Дик так представил? Видимо, да. Иначе, как бы он её, минуя все эти контроли? Ну, пройдоха!
– Ладно, проехали! Я ведь так, к слову, – по своему поняла собеседница молчание Алёны. – Ну, будем готовиться.
Она встала и начала процедуру просвещения пассажиров о поведении на взлёте и в полёте, о запасных выходах и спасательном жилете, о кислородных масках и о питании, в общем – стандартное, известное всем летавшим заклинание. Потом попросила пристегнуть ремни и приготовиться к полёту. Алёна с удивлением слушала, как тонко посвистывает двигатель. Эта на такой махине – такие свистунчики? Но вскоре раздался мощный гул, и девушка догадалась – это было что-то типа автомобильного стартера. Затем басом загудел и второй двигатель. Алёна, не отрываясь, смотрела, как поплыла в иллюминаторе взлётная полоса, как проплыли мимо другие самолёты. Затем, натужно гудя, лайнер остановился, словно собирающийся взлететь майский жук. Нет! – вспомнила она объемный, но стремительный фюзеляж самолёта с заостренным носом. Как лебедь. Сейчас разбежится и… Словно подслушав комплимент, лайнер рванулся по бетонке. Всё чаще застучали колёса по стыкам плит и вдруг стихли. Они были в воздухе и, судя по удаляющейся земле, быстро набирали высоту. А затем на смену земле в иллюминаторах засверкало безбрежное зеркало океана. Но вот они окунулись в туман, а через несколько минут выскочили и казалось, что вместо воды земля услана пушистыми снегами – они уже летели над облаками. Восхищенная девушка вспомнила горький вздох вертолётчика Кондора: "Разве я теперь летаю? Я на своей стрекозе до настоящего неба и не дотрагиваюсь".
Её восхищенно-созерцательное состояние было прервано пре неприятнейшим образом.
На соседнее пустующее кресло плюхнулся один из тех самых "крутых".
– Говоришь по-русски? – поинтересовался он, разглядывая девушку. Нет? Конечно, где уж вам, сучкам заморским. Эх, не успели тогда, в сорок пятом. И потом…
Если бы Хрущь не вывез ракеты с Кубы, все бы по- русски кумекали. А так, ишь ты – сидит, морду воротит. Ты смотри сюда. Ну, быстро! – пьяно обозлился он. Во!
Видала? А теперь по-другому заговоришь? – он замахал перед носом девушки довольно толстой пачкой зелёных сотенных купюр. – Так, для себя берёг. На всякий случай. Вот всякий и наступил. Отстегну! Я такой. Ну, не понимает… – он грязно выругался.
– Заткнись! Заткнись, урод! – не выдержала девушка. Урод хотел что – то сказать, но не смог и пьяно возмущённо замычал.
– И усни! Спать, сказала! – добавила девушка, и собеседник тотчас уснул. Правда, всё же инстинктивно запихнув пачку за пазуху.
Ещё вчера она, наверное, убила бы эту тварь. Но сегодня они ехали в аэропорт, только вдвоём с Диком. С Кондором (вот прилипла кличка) и его Эдди распрощались накануне " в целях конспирации", как заявил агент.
– Это тебе, значит пятнадцать? – прервал Дик молчание.
– Ну… шестнадцатый уже.
– А когда у вас совершеннолетие?
– В восемнадцать.
– Ну, недолго. Я подожду.
– Чего это? В смысле, зачем? Свататься будешь?
– Нет, ты смейся, не смейся, я подожду! – упрямо повторил Ричард, сосредоточенно глядя на дорогу.
– Но Дик! За это время ты опять влезешь в какую-нибудь банду, или в какое-нибудь гестапо к какому-нибудь Гитлеру. А я… я уже всё. Надоело шастать. Мне надо братиков поднимать. И… знаешь…, только не смейся…Я учиться хочу. Вот когда, помнишь, Кондор про Грига сказал… То есть Эдди сказал, что его отца в честь Грига назвали. Я со стыда чуть не провалилась. Я не знаю, кто это! Нет, что композитор – поняла…
– Ты мне зубы композиторами не заговаривай. Я сказал, что буду ждать тебя. Ты хоть понимаешь?
– Мне так в школе один мальчишка в любви объяснялся. Сказал, что будет ждать меня из детдома, – грустно усмехнулась Алёна.
– Сколько ему лет?
– Костику? Ровесник, – улыбнулась Алёна, на этот раз тепло, без грустинки.
– Сопляк! Тоже мне, любовь! Сопляк!
– Но пока ты будешь ждать, он подрастёт, – подзадорила влюблённого агента девушка. – А ты…
– А я постарею, что ли? Двадцать пять, это…
– Да ладно, Дикки, я пошутила. Если всерьёз – ты славный парень. Я такого в больнице видела. Хирурга. И в двадцать пять был ничего. Но я больше с Родины не ногой. Приедешь к нам жить – поговорим. И, кроме того… я боюсь, – призналась она.
– Это ты-то, и боишься?
– Да Дик. Это серьёзно. И серьёзнее, чем это твоё…, ну, что ждать будешь.
– Ну, рассказывай, что ещё стряслось – поставил машину на обочину Ричард. – Но коротко. Рейс скоро. И формальности надо пройти.
– Понимаешь, все, кто меня, ну, хорошо относились – погибли. Уго… Фернандо…
Большой… Даже эти – Принц и гладиаторы. Я теперь боюсь и за Кондора, и… за тебя теперь.
– А что и Кондор эээ обещал ждать? – ревниво осведомился Дик.
– Нет, но… ну… – засмущалась девушка.
– Да он старый хрыч! И туда – же! – возмутился Дик.
– Ай, брось. Я всерьёз, а ты…
– Ну что же… Давай на серьёзе. Ты скольких уже исцелила? Сосчитать можешь? А гибель ребят, может, совпадение. Даже нет, – это служение тебе. Понимаешь? Все они принимали тебя за… ну, за ту, служение которой и есть цель в этой жизни.
Даже, смотри, Принц. У того руки не по локоть, по плечи в крови были. Какой ад был в его душе, что он бросился тебя защищать!
– Ты не бросился! Руки чистые?
– Я же объяснял. И если хочешь, то да.
– Ты умудрился пролезть в подручные к такой сволочи, не замазав рук?
– Не замазав кровью!
– Ну ладно… Проехали. Продолжай.
– Так вот. Ты, кроме того, ускорила возмездие. И всё! Ты вспомни кто был с тобой на арене! Всем им – возмездие.
– Возмездие?!!! Индейцы сварили Уго! В каком-то трюме забили насмерть Фернандо.
За что? Какое уж тут возмездие?
– А зло вторую щеку не подставляет. Оно будет тебя кусать. И если сожрать не может тебя, будет жрать твоих родных, друзей, слуг. И с Уго не всё так просто. В чём-то он тебя эээ… Он был из тех, кто ненавидел племя Сердца. С тех самых пор, как…
– Слышала я эту историю. Не верю, чтобы Уго подлецом оказался.
– Почему – подлецом? Тебе он ничего плохого не желал. Но случаем проникнуть в тайны племени воспользовался. И в конце концов ведь добился своего…
– Почему меня зло сожрать не может-то? Ты мне объяснишь? – перебила Алёна этот рассказ. Слушать было противно и больно.
– Ты же эта… фея. Или бич божий кое для кого. Или ангел милосердия. Вон, как для Эдди! Знаешь, у зверей есть свои регуляторы численности популяций. Как только их становится излишне много, на них нападает какой-нибудь мор. Видимо, и здесь так. Когда зла становится излишне много, когда обычными способами с ним не справиться, должно появиться что-то особенное, нечеловеческое, способное это зло утихомирить. До обычных пределов.
– И ты будешь ждать такого нечеловека?
– Да, я буду ждать такую симпатичную фурию, такую добрую и злую, гордую и простую, такую обаятельную нелюдь. Такую фею. Такую ведьмочку. И продам, нет, отдам тебе душу по первому требованию.
– Ладно, – улыбнулась Алёна. – Значит, и у ведьмы есть шанс на личную жизнь?
– Есть – есть. Но, только со мной. Ну, вот и прибыли. Пойдём, проведу. Давай свой баул. А говорят – деньги не тяжёлые.
Уже очень странно пройдя все контроли, у трапа, Дик махнул рукой и со словами: " хоть убей!" – сгрёб возлюбленную в объятья. И губы у него оказались приятными. И поцелуй получился нежным, ароматным.
– Вот почему хитрец не курил сегодня и всю дорогу жвачку жевал. Готовился, пройдоха, – улыбнулась она мальчишеским уловкам тайного агента. Но Дик уже поставил её на трап.
– Я дождусь! Только…, – он наклонился к розовому ушку девушки и щекотливым шёпотом попросил: Только не убивай слишком много и просто так. И… и прости…
Всё. Иди.
Вспоминая это прощание, девушка улыбалась. Хорошо он всё объяснил. Но… Но почему она должна была всё время вращаться среди убийц? Да что же это? Все там убийцы что ли? Или действительно, меня притягивает к неприятностям, а неприятности – ко мне?
Догадка не замедлила подтвердиться. Натали разнесла обед и, держа в руках поднос с кофе, приоткрыла дверь в кабину экипажа. И в этот же момент к двери метнулась высокая худая фигура. Ранее спокойно сидевший пассажир, не привлекавший особого внимания на фоне новых русских, выбил поднос и оттолкнул стюардессу. Горячий кофе обварил спящего рядом с Алёной бычилы. Тот, взревнув спросони, начал подниматься, автоматически сунув руку за пазуху, к деньгам. По – своему поняв этот жест, террорист выстрелил. И ещё. А третий раз – в стюардессу, вцепившуюся острыми ногтями в его лицо. Всё произошло в доли секунды. Ещё дышал сосед Алёны, ещё оседала на пол стюардесса, на в кабине экипажа раздались новые выстрелы, и дверь захлопнулась. И почти сразу же нос самолёта начал задираться, потом лайнер начал медленно валиться на бок, а затем нос опустился и в иллюминаторах стала вращаться огромная воронка, в которую стало неумолимо затягивать обречённую птицу.
"Так вот за что он извинялся! Знал! Или подозревал. Поэтому меня на этот рейс?
Ну, Крысёныш, ну, Шлёма, ну погоди. Я тебе покажу поцелуй Иуды! Дай только выцарапаться!" – промелькнула у Алёны догадка. Но сейчас было не до этого.
Лайнер падал и падал страшно, закручиваясь в гигантской спирали. Крики ужаса, казалось во – вот разорвут самолёт на части. Рёв отчаяния быков, только что считавших себя хозяевами жизни, перемешивался с воем их подружек. Пронзительно визжали дети. Только вот старики… Несколько пожилых пар взявшись за руки, закрыли глаза, собираясь умереть достойно. И вон, мама молча прижала к груди девочку. Алёна вскочила с кресла и метнулась к двери в кабину экипажа. Это было нетрудно – нос самолёта опустился вниз. У двери лежала миниатюрная стюардесса, прижимая руку к расплывающемуся на рубашке кровавому пятну.
– Закрылся изнутри, – прошептала она.
Алёна кинулась сквозь дверь.
Террорист сидел в левом кресле, молитвенно сложив руки. В правом завалился в сторону ещё молодой летчик. Пожилой, наверняка – командир корабля – лежал в проходе. Мёртвый.
– Зачем, урод? Но зачем? – вырвалось у Алёны.
Лицо фанатика вытянулось от изумления. Но, недолго раздумывая, он оскалился и навёл на девушку своё оружие. Это было его последнее осмысленное движение.
Просто нельзя было медлить. Девушка кинулась ко второму пилоту. Он был жив, но раны были страшные.
– Это ничего. Ну, милый, давай! – Алёна для верности положила ему на плечи руки и послала живительную волну. Нет! Некогда! И она пустила не волну – цунами.
Пилот открыл глаза и, тотчас схватившись за штурвал, потянул его на себя.
– Нет, – прошептал он. Нет, он бы и сам вывел… он же хотел не этого…
Повреждено…
– Что? Что повреждено? Быстрее!
– Управление. Электроцепи управления. Наверное, когда стрелял.
– Где, где, где выход этой цепи? Где провод?
– Блок здесь. Но… бесполезно. Если где-то проводка…
– Управляй, ну!
Оставив одну из рук на плече лётчика, Алёна положила вторую на блок, закрыла глаза и попробовала мысленно пройтись по проводам. Заблудившись, открыла глаза и увидела, как быстро приближается вращающаяся каруселью земля. В отчаянии она просто пустила по проводам свои лучи – как пускала их по нервам исцеляемых людей.
И нашла! Нашла разрыв! Но в это время начал заваливаться набок лишённый её силы лётчик. В самолёте тревожно загудела какая-то сирена, а крики ужаса уже просачивались в закрытую кабину экипажа.
– Давай, управляй, – вернула своё поле лётчику девушка. Она уже отследила повреждённые провода и на их соединение могла тратить только часть своей энергии.
Лётчик вновь потянул штурвал и самолёт подчинился. Стало замедляться вращение ужасной карусели.
– Высота… Высота…, – стонал пилот. Он до скрипа сжал зубы, и тянул штурвал, словно физически вытягивал лайнер из смертельной спирали. – Закрылки! – потянул он рычаг – Шасси!
– Мы так садимся? Куда? – испугалась девушка за умственное состояние лётчика.
– Мы так тормозимся! Уйди! Не мешай! – уже крикнул лётчик. Одна сирена замолчала, но тревожно заквакала другая.
– Высота, высота, высота…
Алёна тоже видела, как стремительно приближается земля, точнее, вода.
– Да делай же ты ещё что-нибудь! – закричала она.
– Всё… выйдем.
– Всё? Да делай что-нибудь! Там же дети. Дети!!!
– Выкарабкаемся, сказал. Не мешай.
– Не мешай? – изумилась Алёна. Это!!! Мне??? – от изумления она на мгновение оторвала руку от плеча пилота. Тот незамедлительно начал заваливаться набок.
Клюнул носом начавший, было, его задирать лайнер. Спохватившись, девушка вновь оделила лётчика своей энергией.
– Ты тоже много знаешь. Он не успел сказать главного. О Тьме. Но ты бы догадалась. Извини – и Шаман навёл свой пистолет на девушку.
Алёна уже не боялась оружия. Никакого, ни холодного, ни огнестрельного, наверное – и ни ядерного. Но предстояло вернуться в зал. А в дырявой кофточке… Поэтому пистолет, не успев выстрелить, упал на пол, а за ним – и его владелец, с тем самым, воспетым им ужасом на лице.
– Помнят страх и боль? Ладно, – решила девушка, выходя из номера. – Жаль, что Шаман не договорил, кто такая эта тень. Ничего, разберёмся.
В ресторане на её появление внимания не обратили. И было отчего. На сцене пела…
Алёна потрясла головой, но это было на самом деле. Перед уже упившейся блатнотой пела… Нет, не может быть! Наверное, двойник, – решила девушка, пробираясь на своё уже опустевшее место.
– Двойник под фоно? – мучилась она сомнениями. Ну, не могла, просто не могла такая певица выступать здесь. Перед этим… Этими… А именинник Сильвер уже начал подпевать. Гнусно так, голосом барина. Сорокалетний, как и положено, коротко остриженный, с невысоким лбом, надутыми щеками и уже заплывающимися глазками, он напоминал перекормленного хряка. Алёна покачала головой. Ни один из гостей Цезаря у неё тоже не вызывал симпатии, но здесь… Или грязь жизни их делает похожими на свиней, или это просто порода свинолюдей прорвалась к этому корыту? Ведь приглядитесь, приглядитесь – из каждого братка, лейтенанта, бригадира, смотрящего, авторитета – из всех, вплоть до босса, рано или поздно выглядывает свинья. Даже из тех, кто считает себя волками, даже из тех, кто мнит себя олигархами. А пока Алёна размышляла, отпивая из бокала французское шампанское, именинник взял поданную ему корзину цветов, выбрался из-за стола к певице, бухнулся на колени и, рванув на себе белую рубаху, пытаясь попасть в такт заорал: -… отворю и помолюсь….
Он сжал в ладони здоровенный крест, висящий на толстой цепи на его короткой шее, закрыл глаза и целуя его урчал вместе с певицей:
– Дай мне Боже…
А тут ещё к Алёне подсел здоровенный амбал и, словно это в порядке вещей, положил лапу на её бедро. Когда что-то подобное сделал Принц, он хотя бы как-то скрывал это от окружающих и вообще. Да и в брюках тогда она была. И Принц – не этот жлоб. И то она тогда Принцу… А этот, поднимая свою потную ладонь вверх по ноге, ещё начал подпевать "Дай мне, Боже", явно давая понять, чего он возжелал и от Бога и от девушки. Это было настолько гнусно, что Алёна не выдержала. Вначале, перейдя с песни на мычание, свалился со стула и закатился под стол Алёнин "ухажер". Затем именинник повалился с перекошенным от ужаса лицом и выпученными, начинающими стекленеть глазами (Алёна запомнила рекомендации Шамана), а певица с протяжным визгом рванулась прочь. В дверях она столкнулась со спешащими на её же визг быками.
"Не настоящая, – облегчённо вздохнула Алёна, увидев, как свалился с головы певицы пышный парик. А фонограмма продолжала тянуть песню, пришедшуюся имениннику так некстати. А, может, и кстати. " Дай нам Боже". Дал. Только Бог ли?
Несколько, видимо, близких и подчинённых именинника-покойника кинулись к нему, другие гости вскочили, осматриваясь по сторонам. Никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Сердце? Отрава?
– Всё, кранты, – сообщил один из соратников. Как же это… Он не договорил и свалился замертво прямо на шефа. И ещё, и ещё один. Одновременно завизжав, к выходу кинулись гостьи. Благо, двери были широкие, и давки не возникло. А вот с мужчинами было похуже. Они падали, кто у выхода, кто на пути к выходу, кто за столом, а кто, спрятавшийся под столом – затих и там.
– Что там? Господи, что там? – почему-то шёпотом спрашивали Алёну путаны и гетеры, когда она, пошатываясь, вышла из зала.
– Всё там. Всё… – она потихоньку пошла к выходу.
– Правильно. Пока менты не прибыли, ходу, девчата, ходу! – скомандовала кто-то из них.
Видимо, никто из этих особ не относился к жёнам оставшихся в зале, поскольку фойе вмиг опустело. Только официанты опасливо заглядывали в зал, да две гориллы всё также стояли у входа.
– Что там? – поинтересовался тот, который впустил Алёну.
– Всё. Ищи себе нового босса.
– Во как. На самом деле – все? Ну, до приезда ментов постою. А то при разборках всё на нас свалят. А там видно будет. Охрана всегда нужна.
На улице уже вечерело. После дыма ресторанного зала даже протравленный автомобилями воздух казался упоительно – чистым. Алёна устроилась на скамейке у автобусной остановки и задумалась. С этими – всё. Будет им страх и боль. Может, тоже из этого города смотаются? Хотя, кто его знает. Поторопилась. Вагон " травки", где он? Кто-то же всё равно прихватит и начнёт торговать. Вот если бы был у нас такой, как Дикки. Чтобы изнутри сейчас, когда раздрай начнётся. И чтобы их главного, как тогда Принца. Как он говорил? "Ночь"? "Тень"? Не надо было пить. Ну да ладно. Не до этого сейчас. А может, это и есть мой "Марс".
Её размышления были прерваны завываниями сирен милицейских и медицинских автомобилей. Быстро. За мамой – пол-часа тогда добирались.
Вздохнув, она прошлась к небольшому скверику с фонтанчиком в центре и устроилась на одной из окружающих его скамеек. Толи из-за близости к центральным улицам, толи ещё почему, но здесь по аллеям бродили здоровенные спецназовцы, а потому было спокойно. Но как оказалось – не для Алёны. Пройдясь пару раз мимо столь легкомысленно одетой девицы, два шкафа в синем камуфляже и беретах остановились возле неё.
– Ждём? – поинтересовался один из них.
Алёна подняла на него взгляд, но отвечать не захотела, только пожала плечами.
– Я вроде п-а-а-нятно спросил? Клиента ждёшь? – начал сразу же кипятиться страж порядка.
– Какого ещё клиента? Отцепитесь, – отмахнулась девушка.
– Ещё и не цеплялся, но вот теперь – пройдём.
– Это ещё куда и зачем?
– А вот там и покажем, куда. Документы!
– Какие ещё в парке документы?
– Во! Проститутка – малолетка. А что в сумочке? – потянулся второй к Алёне.
– Только тронь!
– Всё. Пошли!
Алёна оглянулась. На них уже косились любопытные и что-то демонстрировать вот здесь, на людях не хотелось. Да и не то, что не хотелось – это могло сорвать завтрашние планы. И кроме того – ничего такого эти здоровяки ещё не сделали.
Может, на самом деле приняли за такую девицу. В конце концов, под неё же и наряжалась.
– Ладно, пойдёмте. Только куда?
– Увидишь. Тебе понравится.
Тон Алёне уже не понравился, но она послушно следовала рядом с синими камуфляжами, полагая, что придут они в милицию, или опорный пункт и там она сошлётся на кого-нибудь из новых знакомых. Но получилось всё по – иному. Пройдя арочный проезд, они оказались вдруг в тёмной подворотне, где оба шкафа заняли явно привычную позицию спереди и сзади.
– Вот теперь, сучка и поговорим. И только вякни!
Второй в это время выхватил сумочку, посветил внутрь и присвистнул.
– Дорогая. Одной валюты… – он принялся пересчитывать деньги.
– Так вот, ва-алютна-ая… – смачно выругался второй. – В этом сквере чтобы и духу твоего не было. Сечёшь? Не духов даже, а духу! Этот участок за нами и хотя бы здесь, но мы порядок наведём! Всё. Пшла вон!
– А… деньги?
– Деньги? – изумился говоривший. – Слава, она спрашивает про каа-акие- то деньги.
Слава, ухмыляясь, уже протягивал Алёне пустую сумочку.
– Вот ваша вещь. Мы чужого не хотим. О нас государство позаботилось.
– Отдавай деньги, урод! – обозлилась Алёна. Вообще-то они ещё были нужны, чтобы добраться до последней главной цели.
– Зря. Теперь не скоро отработаешь. Если только со спины будешь к клиентам клеиться. Сейчас посмотрим, кто урод, – и Слава ударил Алёну в лицо – сильным, тренированным ударом, не ломающим, а дробящим нос и навсегда сворачивающим его на бок. Он ахнул, когда кулак со всего маху заехал в стену, раскалывая костяшки пальцев. Не поняв. Что произошло, его напарник решил на всякий случай повалить девушку на землю, но подсечка рассекла воздух и он сам повалился на грязный, вонючий асфальт. Рядом повалился и шкаф – Слава, который, озверев от боли, решил ударить Алёну ногой.
– Вот так вам и валяться всю жизнь в грязи, скоты, – произнесла приговор пыхтящим, пытающимся встать на вдруг отказавшие ноги оборотням. Она вытянула из нагрудного кармана Славы украденные им деньги и пошла прочь. И, хотя Куки – пернатый змей недовольно обжигал её кожу, она не убила этих негодяев, по сравнению в теми, из ресторана, эти ещё имели право на жизнь. Пусть, даже, как калеки.
"Поэтому и говорят, что в городах по ночам на улицу не выйти", – рассуждала Алёна. Конечно, им не до хулиганья. Им валютных проституток подавай. Ну ладно.
Будет им всем ночка. Притуплённая было шампанским боль утраты, вновь жгла сердце и требовала выхода. И Алёна окунулась в ночь – на тёмные аллеи сквериков и парков, в проходные дворы, пустынные улицы, – в места, где кучковалось прыщавое шакальё и где ночные пауки поджидали своих жертв.
Когда утром она вошла в подъезд учреждения, её уже встречал Свиридов – тоже явно не выспавшийся. Странно поглядывая на Алену, он представил ей серенького сопровождающего и проводил до подъехавшего к подъезду "мерса" с тонированными стёклами. А когда машина рванулась к аэродрому, почти с такой же скоростью кинулся к телефону.
Глава 23
Самолёт, натужно гудя, карабкался вверх.
– Вы не бойтесь, эта машина, хоть и устаревшая, но исключительно надёжная, – успокаивал Алёну неправильно понявший её бледность сопровождающий. – Вы раньше летали?
– Я? Летала… Пару раз…, – ответила девушка и повернулась к иллюминатору.
Пару раз. "Туда" и "обратно". Или из "неоткуда" в "никуда"? Особенно удался рейс "в никуда". Спасибо Шлёме. Теперь память дополнилась и последним воспоминанием.
Алёна ещё никогда не летала в самолётах. Нет, наверное, летала, иначе как она бы попала на другой континент. Но сознательно… Сев в кресло у иллюминатора (ещё раз спасибо Ричарду), она наблюдала за посадкой пассажиров. Приятным сюрпризом оказалось, что часть попутчиков были земляками. Или соотечественниками? Во всяком случае – русскоязычными. Неприятным – их состояние. Это были туристы. По тому, что они могли себе позволить – довольно состоятельные туристы. Но одежда – майки, шорты до колен, жирные загривки и цепи на коротких шеях давали понять – всё те же нувориши, волею судеб, наглости и подлости выбравшиеся " из грязи в князи". А речь! Господи, а речь! Ну, её отец тоже матюкался, когда припечёт. И пацаны на танцах ругались – интересничали. Алёна улыбнулась, вспомнив свою уютную школу и школьные вечера. Но здесь! Среди женщин. Среди своих женщин! И как в порядке вещей. И ещё – пьяные. Ну как их вообще пускают? А вот толкутся несколько семей с малыми детьми. Хотят вместе, а билеты, как всегда – порознь. И стюардесса мечется – маленькая, миниатюрная. Улыбчивая. Нарядная – в беленькой кофточке с галстучком, в юбочке, открывающей кругленькие коленки. Симпатяжка. А эти, наши – матюками. Думают – не понимает. Где же уж ей по – русски. "Эй, стюардеска, ну-ка бегом; трам -тарарам, сюда трам – тарарам! Где посуда! Сервиз, называется, трам – тарарам! За что такие бабки плачены?
– Может, их сюда, а я пересяду? – решила помочь девушке Алёна.
– Нет, что Вы! Никак нельзя! Да вы же сами знаете!
Вообще-то Алёна ничего такого не знала, но настаивать или расспрашивать не стала.
А стюардесса, рассадив-таки мам с детьми, на крики крутых сверкнула в улыбке своими маленькими зубками и зашла в кабину экипажа. Вскоре из динамика раздался солидный бас командира корабля. Поприветствовав пассажиров и рассказав время полёта, высоту и крейсерскую скорость, он также солидно предупредил, что у него есть право и некоторое время высадить из лайнера наиболее буйных и наиболее пьяных. Сказанное на трёх, в том числе на русском, языках возымело некоторое действие. Быки с подружками пить не перестали, но шум поунялся.
– Ну вот, почти закончили, – подсела к Алёне стюардесса. Натали меня зовут. А ты давно на линиях?
– Я? – изумилась девушка.
– Ладно – ладно. Я так просто. Знаю, что не положено. Но думаю, не тот рейс.
Тебе-то спокойно будет, а мне! Господи, как я устала от этих хамов. Уже их ругательства выучила. Нет, не отвечать. Просто часто повторяются. Так мало, что ругаются и хамят, ещё и пристают. Для них стюардесса – так, публичная девка, если не хуже. Неужели в России все – вот так, запросто, по-скотски?
– Нет! – вырвалось у Алёны.
– Что, была там? Ну, к тебе и не пристанешь. Слушай… а как к вам перебраться, а? Может, расскажешь? Ну, просто эээ теоретически, без всяких там тайн и секретов?
Теперь Алёна поняла, что эта Натали приняла её за сотрудницу какой- то спецслужбы. Приняла? Или Дик так представил? Видимо, да. Иначе, как бы он её, минуя все эти контроли? Ну, пройдоха!
– Ладно, проехали! Я ведь так, к слову, – по своему поняла собеседница молчание Алёны. – Ну, будем готовиться.
Она встала и начала процедуру просвещения пассажиров о поведении на взлёте и в полёте, о запасных выходах и спасательном жилете, о кислородных масках и о питании, в общем – стандартное, известное всем летавшим заклинание. Потом попросила пристегнуть ремни и приготовиться к полёту. Алёна с удивлением слушала, как тонко посвистывает двигатель. Эта на такой махине – такие свистунчики? Но вскоре раздался мощный гул, и девушка догадалась – это было что-то типа автомобильного стартера. Затем басом загудел и второй двигатель. Алёна, не отрываясь, смотрела, как поплыла в иллюминаторе взлётная полоса, как проплыли мимо другие самолёты. Затем, натужно гудя, лайнер остановился, словно собирающийся взлететь майский жук. Нет! – вспомнила она объемный, но стремительный фюзеляж самолёта с заостренным носом. Как лебедь. Сейчас разбежится и… Словно подслушав комплимент, лайнер рванулся по бетонке. Всё чаще застучали колёса по стыкам плит и вдруг стихли. Они были в воздухе и, судя по удаляющейся земле, быстро набирали высоту. А затем на смену земле в иллюминаторах засверкало безбрежное зеркало океана. Но вот они окунулись в туман, а через несколько минут выскочили и казалось, что вместо воды земля услана пушистыми снегами – они уже летели над облаками. Восхищенная девушка вспомнила горький вздох вертолётчика Кондора: "Разве я теперь летаю? Я на своей стрекозе до настоящего неба и не дотрагиваюсь".
Её восхищенно-созерцательное состояние было прервано пре неприятнейшим образом.
На соседнее пустующее кресло плюхнулся один из тех самых "крутых".
– Говоришь по-русски? – поинтересовался он, разглядывая девушку. Нет? Конечно, где уж вам, сучкам заморским. Эх, не успели тогда, в сорок пятом. И потом…
Если бы Хрущь не вывез ракеты с Кубы, все бы по- русски кумекали. А так, ишь ты – сидит, морду воротит. Ты смотри сюда. Ну, быстро! – пьяно обозлился он. Во!
Видала? А теперь по-другому заговоришь? – он замахал перед носом девушки довольно толстой пачкой зелёных сотенных купюр. – Так, для себя берёг. На всякий случай. Вот всякий и наступил. Отстегну! Я такой. Ну, не понимает… – он грязно выругался.
– Заткнись! Заткнись, урод! – не выдержала девушка. Урод хотел что – то сказать, но не смог и пьяно возмущённо замычал.
– И усни! Спать, сказала! – добавила девушка, и собеседник тотчас уснул. Правда, всё же инстинктивно запихнув пачку за пазуху.
Ещё вчера она, наверное, убила бы эту тварь. Но сегодня они ехали в аэропорт, только вдвоём с Диком. С Кондором (вот прилипла кличка) и его Эдди распрощались накануне " в целях конспирации", как заявил агент.
– Это тебе, значит пятнадцать? – прервал Дик молчание.
– Ну… шестнадцатый уже.
– А когда у вас совершеннолетие?
– В восемнадцать.
– Ну, недолго. Я подожду.
– Чего это? В смысле, зачем? Свататься будешь?
– Нет, ты смейся, не смейся, я подожду! – упрямо повторил Ричард, сосредоточенно глядя на дорогу.
– Но Дик! За это время ты опять влезешь в какую-нибудь банду, или в какое-нибудь гестапо к какому-нибудь Гитлеру. А я… я уже всё. Надоело шастать. Мне надо братиков поднимать. И… знаешь…, только не смейся…Я учиться хочу. Вот когда, помнишь, Кондор про Грига сказал… То есть Эдди сказал, что его отца в честь Грига назвали. Я со стыда чуть не провалилась. Я не знаю, кто это! Нет, что композитор – поняла…
– Ты мне зубы композиторами не заговаривай. Я сказал, что буду ждать тебя. Ты хоть понимаешь?
– Мне так в школе один мальчишка в любви объяснялся. Сказал, что будет ждать меня из детдома, – грустно усмехнулась Алёна.
– Сколько ему лет?
– Костику? Ровесник, – улыбнулась Алёна, на этот раз тепло, без грустинки.
– Сопляк! Тоже мне, любовь! Сопляк!
– Но пока ты будешь ждать, он подрастёт, – подзадорила влюблённого агента девушка. – А ты…
– А я постарею, что ли? Двадцать пять, это…
– Да ладно, Дикки, я пошутила. Если всерьёз – ты славный парень. Я такого в больнице видела. Хирурга. И в двадцать пять был ничего. Но я больше с Родины не ногой. Приедешь к нам жить – поговорим. И, кроме того… я боюсь, – призналась она.
– Это ты-то, и боишься?
– Да Дик. Это серьёзно. И серьёзнее, чем это твоё…, ну, что ждать будешь.
– Ну, рассказывай, что ещё стряслось – поставил машину на обочину Ричард. – Но коротко. Рейс скоро. И формальности надо пройти.
– Понимаешь, все, кто меня, ну, хорошо относились – погибли. Уго… Фернандо…
Большой… Даже эти – Принц и гладиаторы. Я теперь боюсь и за Кондора, и… за тебя теперь.
– А что и Кондор эээ обещал ждать? – ревниво осведомился Дик.
– Нет, но… ну… – засмущалась девушка.
– Да он старый хрыч! И туда – же! – возмутился Дик.
– Ай, брось. Я всерьёз, а ты…
– Ну что же… Давай на серьёзе. Ты скольких уже исцелила? Сосчитать можешь? А гибель ребят, может, совпадение. Даже нет, – это служение тебе. Понимаешь? Все они принимали тебя за… ну, за ту, служение которой и есть цель в этой жизни.
Даже, смотри, Принц. У того руки не по локоть, по плечи в крови были. Какой ад был в его душе, что он бросился тебя защищать!
– Ты не бросился! Руки чистые?
– Я же объяснял. И если хочешь, то да.
– Ты умудрился пролезть в подручные к такой сволочи, не замазав рук?
– Не замазав кровью!
– Ну ладно… Проехали. Продолжай.
– Так вот. Ты, кроме того, ускорила возмездие. И всё! Ты вспомни кто был с тобой на арене! Всем им – возмездие.
– Возмездие?!!! Индейцы сварили Уго! В каком-то трюме забили насмерть Фернандо.
За что? Какое уж тут возмездие?
– А зло вторую щеку не подставляет. Оно будет тебя кусать. И если сожрать не может тебя, будет жрать твоих родных, друзей, слуг. И с Уго не всё так просто. В чём-то он тебя эээ… Он был из тех, кто ненавидел племя Сердца. С тех самых пор, как…
– Слышала я эту историю. Не верю, чтобы Уго подлецом оказался.
– Почему – подлецом? Тебе он ничего плохого не желал. Но случаем проникнуть в тайны племени воспользовался. И в конце концов ведь добился своего…
– Почему меня зло сожрать не может-то? Ты мне объяснишь? – перебила Алёна этот рассказ. Слушать было противно и больно.
– Ты же эта… фея. Или бич божий кое для кого. Или ангел милосердия. Вон, как для Эдди! Знаешь, у зверей есть свои регуляторы численности популяций. Как только их становится излишне много, на них нападает какой-нибудь мор. Видимо, и здесь так. Когда зла становится излишне много, когда обычными способами с ним не справиться, должно появиться что-то особенное, нечеловеческое, способное это зло утихомирить. До обычных пределов.
– И ты будешь ждать такого нечеловека?
– Да, я буду ждать такую симпатичную фурию, такую добрую и злую, гордую и простую, такую обаятельную нелюдь. Такую фею. Такую ведьмочку. И продам, нет, отдам тебе душу по первому требованию.
– Ладно, – улыбнулась Алёна. – Значит, и у ведьмы есть шанс на личную жизнь?
– Есть – есть. Но, только со мной. Ну, вот и прибыли. Пойдём, проведу. Давай свой баул. А говорят – деньги не тяжёлые.
Уже очень странно пройдя все контроли, у трапа, Дик махнул рукой и со словами: " хоть убей!" – сгрёб возлюбленную в объятья. И губы у него оказались приятными. И поцелуй получился нежным, ароматным.
– Вот почему хитрец не курил сегодня и всю дорогу жвачку жевал. Готовился, пройдоха, – улыбнулась она мальчишеским уловкам тайного агента. Но Дик уже поставил её на трап.
– Я дождусь! Только…, – он наклонился к розовому ушку девушки и щекотливым шёпотом попросил: Только не убивай слишком много и просто так. И… и прости…
Всё. Иди.
Вспоминая это прощание, девушка улыбалась. Хорошо он всё объяснил. Но… Но почему она должна была всё время вращаться среди убийц? Да что же это? Все там убийцы что ли? Или действительно, меня притягивает к неприятностям, а неприятности – ко мне?
Догадка не замедлила подтвердиться. Натали разнесла обед и, держа в руках поднос с кофе, приоткрыла дверь в кабину экипажа. И в этот же момент к двери метнулась высокая худая фигура. Ранее спокойно сидевший пассажир, не привлекавший особого внимания на фоне новых русских, выбил поднос и оттолкнул стюардессу. Горячий кофе обварил спящего рядом с Алёной бычилы. Тот, взревнув спросони, начал подниматься, автоматически сунув руку за пазуху, к деньгам. По – своему поняв этот жест, террорист выстрелил. И ещё. А третий раз – в стюардессу, вцепившуюся острыми ногтями в его лицо. Всё произошло в доли секунды. Ещё дышал сосед Алёны, ещё оседала на пол стюардесса, на в кабине экипажа раздались новые выстрелы, и дверь захлопнулась. И почти сразу же нос самолёта начал задираться, потом лайнер начал медленно валиться на бок, а затем нос опустился и в иллюминаторах стала вращаться огромная воронка, в которую стало неумолимо затягивать обречённую птицу.
"Так вот за что он извинялся! Знал! Или подозревал. Поэтому меня на этот рейс?
Ну, Крысёныш, ну, Шлёма, ну погоди. Я тебе покажу поцелуй Иуды! Дай только выцарапаться!" – промелькнула у Алёны догадка. Но сейчас было не до этого.
Лайнер падал и падал страшно, закручиваясь в гигантской спирали. Крики ужаса, казалось во – вот разорвут самолёт на части. Рёв отчаяния быков, только что считавших себя хозяевами жизни, перемешивался с воем их подружек. Пронзительно визжали дети. Только вот старики… Несколько пожилых пар взявшись за руки, закрыли глаза, собираясь умереть достойно. И вон, мама молча прижала к груди девочку. Алёна вскочила с кресла и метнулась к двери в кабину экипажа. Это было нетрудно – нос самолёта опустился вниз. У двери лежала миниатюрная стюардесса, прижимая руку к расплывающемуся на рубашке кровавому пятну.
– Закрылся изнутри, – прошептала она.
Алёна кинулась сквозь дверь.
Террорист сидел в левом кресле, молитвенно сложив руки. В правом завалился в сторону ещё молодой летчик. Пожилой, наверняка – командир корабля – лежал в проходе. Мёртвый.
– Зачем, урод? Но зачем? – вырвалось у Алёны.
Лицо фанатика вытянулось от изумления. Но, недолго раздумывая, он оскалился и навёл на девушку своё оружие. Это было его последнее осмысленное движение.
Просто нельзя было медлить. Девушка кинулась ко второму пилоту. Он был жив, но раны были страшные.
– Это ничего. Ну, милый, давай! – Алёна для верности положила ему на плечи руки и послала живительную волну. Нет! Некогда! И она пустила не волну – цунами.
Пилот открыл глаза и, тотчас схватившись за штурвал, потянул его на себя.
– Нет, – прошептал он. Нет, он бы и сам вывел… он же хотел не этого…
Повреждено…
– Что? Что повреждено? Быстрее!
– Управление. Электроцепи управления. Наверное, когда стрелял.
– Где, где, где выход этой цепи? Где провод?
– Блок здесь. Но… бесполезно. Если где-то проводка…
– Управляй, ну!
Оставив одну из рук на плече лётчика, Алёна положила вторую на блок, закрыла глаза и попробовала мысленно пройтись по проводам. Заблудившись, открыла глаза и увидела, как быстро приближается вращающаяся каруселью земля. В отчаянии она просто пустила по проводам свои лучи – как пускала их по нервам исцеляемых людей.
И нашла! Нашла разрыв! Но в это время начал заваливаться набок лишённый её силы лётчик. В самолёте тревожно загудела какая-то сирена, а крики ужаса уже просачивались в закрытую кабину экипажа.
– Давай, управляй, – вернула своё поле лётчику девушка. Она уже отследила повреждённые провода и на их соединение могла тратить только часть своей энергии.
Лётчик вновь потянул штурвал и самолёт подчинился. Стало замедляться вращение ужасной карусели.
– Высота… Высота…, – стонал пилот. Он до скрипа сжал зубы, и тянул штурвал, словно физически вытягивал лайнер из смертельной спирали. – Закрылки! – потянул он рычаг – Шасси!
– Мы так садимся? Куда? – испугалась девушка за умственное состояние лётчика.
– Мы так тормозимся! Уйди! Не мешай! – уже крикнул лётчик. Одна сирена замолчала, но тревожно заквакала другая.
– Высота, высота, высота…
Алёна тоже видела, как стремительно приближается земля, точнее, вода.
– Да делай же ты ещё что-нибудь! – закричала она.
– Всё… выйдем.
– Всё? Да делай что-нибудь! Там же дети. Дети!!!
– Выкарабкаемся, сказал. Не мешай.
– Не мешай? – изумилась Алёна. Это!!! Мне??? – от изумления она на мгновение оторвала руку от плеча пилота. Тот незамедлительно начал заваливаться набок.
Клюнул носом начавший, было, его задирать лайнер. Спохватившись, девушка вновь оделила лётчика своей энергией.