Роббинс Гарольд. Одинокая леди

   — Первым делом, мы должны добиться того, чтобы вас выпустили. Затем — чтобы сняли с вас обвинение. Если они включат вас в общее дело и вам придется предстать перед присяжными — вы пропали.
   — Почему? Не понимаю. Я скажу им все то, что сказала вам — только правду.
   — Не имеет никакого значения — правда это или нет. Вы должны понять, кто сидит здесь на скамьях для присяжных. Это простые работяги: белые, негры, батраки. Как только они узнают, где и как вы работаете, они решат, что вы виноваты. Эти люди считают, что только глубоко порочная женщина станет танцевать обнаженной перед зрителями в таком клубе.
   — Но какая разница между теми, кто приходит смотреть на танец голых женщин, и теми, кто танцует? Какая разница между мной и присяжными?
   — Те же самые люди, которые приходят в клуб, оказавшись в жюри присяжных, выступят против вас.
   — Что же тогда делать?
   — Позвольте мне немного подумать, — сказал адвокат. — Ваша чековая книжка с вами?
   — Я сдала ее вместе со всеми вещами на хранение. Через несколько минут он вышел от нее, имея чек на тридцать пять сотен долларов и долговую расписку на полторы тысячи.
   — Постарайтесь успокоиться, — сказал он уходя. — Думаю, что скоро и сумею вам что-то сообщить.
   Ближе к двум часам дня он вызвал ее в комнату доя адвокатов.
   — Что случилось? Мистер Колдуэл, говорите! — сказала она нетерпеливо, как только дверь за ней закрылась.
   — Я все провернул с окружным прокурором, — ответил он. — Он согласен выделить ваше дело из общего и снять обвинение, если вы обещаете выступить как свидетель обвинения.
   — Что это означает?
   — Только то, что вы свободны. Все, что вам придется сделать, — это появиться в суде на процессе и рассказать вашу историю так, как вы рассказали ее мне.
   — И я могу выйти отсюда прямо сейчас?
   — Через несколько минут. Первым делом вы предстанете перед судьей, который должен отдать соответствующие распоряжения, — Так чего же мы ждем?
   — Хорошо, — сказал он, — Но запомните: что бы ни попросил вас сделать судья, — соглашайтесь. Хорошо?
   Она кивнула. Он постучал в дверь.
   — Я хочу вас попросить разрешить мисс Рэндолф подождать здесь несколько минут, пока я не схожу к окружному прокурору и не сообщу ему, что мы готовы предстать перед судом. Вы можете разрешить ей это? — спросил он надзирательницу.
   Надзирательница с сомнением взглянула на Джери-Ли.
   — Это займет несколько минут, — сказал адвокат. — Я вам обещаю. Они снимут с нее обвинение, и я думаю, что она уже и так достаточно времени провела в камере.
   — Ладно. Но поторопитесь — правилами не разрешается...
   — Я вам буду очень обязан, — добавил адвокат и, взглянув на Джери-Ли, сказал:
   — Я сразу же возвращаюсь.
   Джери-Ли улыбнулась. Впервые за двенадцать часов она не ощущала тяжести нависающего над ней ужаса...

Глава 20

   Колдуэл вывел Джери-Ли через заднюю дверь и усадил в такси.
   — Репортеры узнают ваш адрес к вечеру или завтра, — сказал он. — Если вы не хотите, чтобы они вас атаковали, мой вам совет: переехать как можно скорее.
   — В любом случае я не могу там оставаться, — сказала она. — Майк — владелец квартиры. Кстати, что его ожидает?
   — Судья определил для каждого из них залог в сто тысяч долларов.
   Думаю, что все они выйдут из тюрьмы к вечеру.
   — Но у Майка нет таких денег.
   — Он связан с очень крупными дельцами. Они позаботятся о своем человеке.
   Она молча переваривала информацию. Ей все еще не верилось, что такое вообще возможо.
   — Держите меня в курсе ваших дел, — сказал Колдуэл. — И когда переберетесь на другую квартиру, сообщите мне, где я смогу в случае чего вас найти.
   — Хорошо.
   Только после пяти дня она добралась до квартиты Майка. Поднявшись по лестнице, она остановилась в удивлении — дверь в квартиру была открыта.
   «Странно», — подумала она. Джери-Ли точно помнила, что заперла ее перед тем, как уехать с Милстейном, — ведь сам детектив посоветовал ей это. Она медленно вошла в квартиру.
   Гостиная представляла собой жалкое зрелище. Портативная машинка валялась разбитой. Пол был покрыт обрывками бумаги. Она подняла клочек бумаги с пола — это был чистый листок. И тут ее вновь обуял страх. Она бросилась к камину, выгребла пепел — это было то, что осталось от сгоревших листов бумаги. В нескольких местах, уцелевших в огне, можно было прочитать отдельные слова, напечатанные на машинке. Сомнений не было — предчувствие не обмануло ее: вся работа, проделанная ею за последние несколько недель, практически законченный сценарий, — все было уничтожено в огне.
   Она тупо смотрела на пепел, потом медленно выпрямилась и пошла в спальню. И здесь она увидела полный разгром: все ящики были вывернуты, вещи разбросаны и порваны. Но это уже не в счет... Страшно то, что уничтожен текст, уничтожены слова. Те слова, которые она теперь уже никогда не восстановит. Слова, стоившие ей так дорого.
   Она побрела в ванную комнату, не утирая обильных слез. Там обнаружила, что все ее таблетки ссыпаны в раковину умывальника и пущена вода, отчего они раскисли и уже никуда не годятся.
   В этот момент зазвонил телефон. Она сняла отводную трубку в ванной комнате:
   — Да, — произнесла ома. безжизненным голосом.
   — Джейн Рэндолф?
   — Да.
   — Говорит друг, который хочет дать тебе небольшой совет. Убирайся из города. Убирайся как можно дальше отсюда. Или в следующий раз разбита будет не квартира, а твоя голова.
   — Но... — начала она говорить и обнаружила, что на другом конце уже повесили трубку. Кто бы он ни был, этот друг, он уже все сказал и прервал связь. Она положила трубку на место и стала медленно приводить в порядок квартиру.
   Было почти восемь вечера, когда она-пришла в клуб. Подошла к двери своей гримердой и столкнулась с поджидающим ее менеджером.
   — Подождите минутку, — сказал он, — спустимся в мой кабинет.
   Она проследовала с ним на первый этаж, в комнатушку, точнее даже — квадратную щель в стене, которая служила менеджеру кабинетом. Он тщательно закрыл за собой дверь и заговорил с ней, понизив
   голос почти до шопота.
   — Я вас не ждал сегодня. Когда вас выпустили?
   — В полдень.
   — Я нашел другую девушку.
   — Замечательно, я смогу ночь отоспаться. И начну завтра.
   — Нет.
   — Что вы хотите этим сказать, Чарли?
   — Мне тут передали... словом, я должен вас уволить.
   — Вы что, шутите что ли?
   — Нет. Они были очень настойчивы. Вы не работаете у нас.
   — Они просто, наверно, сошли с ума. Вся эта грязь в газетах только увеличит приток посетителей и доход!
   — Вы думаете, я этого не понимаю? — взвился он. — Но именно они контролируют яаш клуб. Если я не выполню их приказа — бац! — считайте, что со мной покончено! У меня тут же отбирают лицензию.
   — О'кей! — сказала она. — Есть масса других мест, где я могу работать. Они не в состоянии перекрыть весь бизнес.
   — Джейни, — сказал он со всей возможной откровенностью. — Я гораздо старше вас. И я хочу поговорить с вами, как отец, как ваш дядюшка. Вы хорошая девушка но вы спутались с какими-то очень плохими людьми. В нашем городе для вас не осталось больше ни работы, ни места, где вам могут предложить другую работу. Мой совет — уезжайте.
   — Значит, они позвонили и вам и надавили, — заключила она холодно.
   — Я ничего не могу сделать. У меня есть семья, о которой я должен думать в первую очередь. А что касается вас — то вам лучше всего сделать так, как я вам советую. Если вы здесь задержитесь, что-нибудь с вами случится. Я знаю этих людей. И я знаю, что они сделали с теми девушками, которые не подчинились их советам. Поверьте мне — ничего хорошего.
   — Но я была одна в квартире, — сказала она. — Они не появились у меня после звонка.
   — Дело в том, что вы пока еще в центре внимания прессы и полиции.
   Сенсация сегодняшнего дня. Уверяю вас, они умеют выжидать. И в один прекрасный день, когда газеты забудут о вас, они нанесут вам визит.
   — Я вам не верю.
   — Постарайтесь поверить, — сказал он очень серьезно. — Если бы вы были моей дочерью, я не мог бы дать вам лучшего совета. — Он открыл ящик стола и достал конверт. — Я вам должен плату за один день. Но вы тогда выходили на сцену больше, чем предусмотрено контрактом, и потому я плачу вам сто долларов. О'кей.
   Она молча взяла конверт.
   — Вы берете эти деньги и покупаете себе билет на самолет куда подальше.
   — Конечно, — сказала она.
   Эта сотня, да еще тридцать, что лежали у нее в сумочке, да еще двадцатка, оставшаяся в банке сверх трех с половиной тысяч, уплаченных адвокату, — вот и все деньги, которые остались у нее на этом свете. Она открыла дверь.
   — Спасибо. Чарли.
   — Желаю вам счастья, Джейн!
   Чертов бизнес, подумал он. Если девушки не попали в одну беду, они обязательно попадут в другую.
   — Вы все испортили, Джейн! — в голосе Марка Гросса звучала и обида, и упрек, и раздражение, словно то, что произошло с Джери-Ли, уже успело плохо сказаться на его делах. — Я тут все подготовил для интервью с вами у Уорнера, у Парамаунта и в «Двадцатом веке». Но как только они прочитали в утренних газетах сообщение, они тут же все и отменили.
   — А сегодня газеты сообщат, что обвинение против меня снято.
   — Не имеет значения. Они не любят паблисити такого рода.
   — А что произошло с рассказом, который вы отослали?
   — Они его возвращают. Так торопятся избавиться от него, что посылают не по почте, а с нарочным.
   — А как обстоит дело с картиной о женской тюрьме, которую начинал Энсбах? В ней я могу сняться?
   — Съемки закончены. Не думаете же вы, что он станет ждать вас целую вечность.
   Прошло только несколько недель, но она не стала спорить с ним.
   — О'кей, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Значит, они добрались и до вас тоже. Он покраснел.
   — Я не понимаю, о чем вы говорите.
   — Мне кажется, что отлично понимаете, — сказала спокойно Джери-Ли. — Не звонил ли вам некто и не сказал ли, что было бы неплохо, если бы вы прекратили со мной всякие дела?
   — Мне все время звонят всякие ненормальные типы. Я не обращаю на них внимания.
   Она молча рассматривала его. Потом соврала:
   — Завтра я получу от машинистки сценарий и пошлю его вам.
   Он откашлялся. Видно было, что он колеблется, но потом все же решился и сказал:
   — Я как раз подумывал о вашем сценарии. Боюсь, что никак не смогу его куда-нибудь пристроить — что-то не совсем та вещь...
   — А почему бы вам вначале не прочитать его, а потом уже оешать — та это вещь или не та, сможете вы его пристроить или нет?
   — Зачем? Только зря потратить ваше время.
   Она насмешливо улыбнулась ему.
   — Вы вшивый лжец, Марк. Но что еще хуже — вы трусливый лжец, — она поднялась со стула. — Я дам вам знать, куда вы можете прислать мои рассказы, когда получите их.
   Джери-Ли остановилась на тротуаре в нерешительности, раздумывая, что предпринять. Ее внимание привлекла кофейня на углу. Время ленча кончилось, и толпы людей, штурмующих прилавки, рассеялись. Джери-Ли легко нашла свободную нишу со столиком и уселась.
   — Мне только кофе, — сказала она официантке, которая очень быстро подошла к ней.
   В ожидании кофе она сидела, погрузившись в свои невеселые думы, и не сразу заметила человека, усевшегося напротив нее. Когда она, наконец, подняла глаза, то обнаружила, к своему удивлению, что лицо его ей знакомо.
   — Детектив Милстейн! — воскликнула она. Он чуть улыбнулся.
   — Кофе, пожалуйста, — сказал он подоспевшей официантке.
   — Вы следите за мной? — спросила она.
   — Неофициально.
   — В каком смысле?
   — У меня сейчас свободное время, и я решил посмотреть, чем вы заняты.
   Он не сказал ей, что получил по своим каналам сведения, указывающие на то, что она может попасть в беду.
   — А у меня все не так хорошо, как я надеялась, — сказала она. — Работу я потеряла и только сегодня выяснила, что мой агент не хочет заниматься моими делами в дальнейшем. А вчера, когда я вернулась домой, обнаружила, что квартира разгромлена: вещи изодраны, а главное — рукопись сожжена. Кроме того, мне позвонили и потребовали, чтобы я уехала из города.
   — Вы узнали голос?
   — Никогда раньше не слышала его.
   — Почему вы не сообщили полиции?
   — А что хорошего это может мне дать?
   Он помолчал немного, потом согласно кивнул.
   — Что вы собираетесь делать сегодня?
   — Не знаю, — призналась она. — Меня отделяют от дома для бедных сто тридцать шесть долларов, которые пока еще есть в моем кармане. Я пытаюсь решить, что делать: остаться здесь, вложить эти деньги в аренду дешевой комнаты и попытаться найти работу или же взять восемьдесят семь долларов и купить билет на самолет и улететь обратно в Нью-Йорк.
   — Вы можете найти работу там, на Востоке? Она пожала плечами.
   — Не могу сказать. Но во всяком случае, там не будет тех, кто попытается не допустить меня до работы, как здесь. Что же мне делать, как вы считаете?
   — Официально я должен заявить вам, что вы обязаны остаться. Вы дали слово в суде, что выступите на процессе как свидетель обвинения.
   — Поскольку вы следили за мной неофициально, то, может быть, вы могли бы мне что-то посоветовать — тоже неофициально?
   — Только имейте в виду, если вы сошлетесь на мои слова, я отопрусь.
   — Я никогда не сошлюсь на ваши, слова.
   Он глубоко вздохнул и сказал:
   — Я бы купил билет.
   — Вы считаете, что эти люди действительно могут привести в исполнение свою угрозу?
   — Не знаю. Но это крутые ребята, очень жесткие люди — они могут, они ни перед чем не остановятся. Я бы не хотел испытывать судьбу и советовать вам рисковать. Тем более, что у нас в полиции нет надежного способа охранять вас, кроме как посадить в тюрьму.
   — Если бы я только могла заработать еще хотя бы несколько бумажек...
   Ненавижу возвращаться на щите.
   — Я бы мог одолжить вам несколько долларов. Пятьдесят, может быть, даже сотню. Я бы хотел дать вам больше, но мы, полицейские, не так уж хорошо зарабатываем.
   — Нет, спасибо огромное, — ответила она. — Вы и так сделали для меня слишком много... — Вот же какое дерьмо, — сказала она, помолчав с минуту, — и надо было, чтобы все это случилось именно тогда, когда я уже стала думать, что все начинает складываться для меня к лучшему.
   — Мне очень жаль.
   — Вы тут ни при чем... Если уж вы сейчас не на службе, скажите, не будет ли это противоречить вашим правилам если вы поможете другу упаковать вещи и, может быть, поможете ему поехать в аэропорт?
   — Не будет.
   — Вы поможете?
   — Да.
   Милстейн смотрел, как служитель аэропорта отвез ее чемоданы и положил их на ленту транспортера.
   — Выход двадцать три, мэм, — сказал он Джери-Ли, принимая доллар чаевых. — Они уже производят посадку.
   Джери-Ли протянула Милстейну руку.
   — Спасибо. Вы хороший человек, детектив Милстейн.
   — Успеха вам и удачи. Надеюсь, что все образуется.
   — Вы не один, кто на это надеется, — нас двое.
   — Если вы будете когда-нибудь в этих краях, — позвоните.
   Она не ответила.
   — Вы же знаете, что еще очень молоды. Почему бы вам не найти симпатичного молодого человека и не выйти за него замуж?
   — И зажить оседлой семейной жизнью и нарожать детей?
   — В этом нет ничего гпдокого, — сказал он с некоторой обидой.
   — Согласна, нет. Но не для меня.
   — А что лучше — то, как вы живете? Из руки — прямо в рот? Как животное.
   — Для полицейского вы очень странный тип, детектив Милстейн.
   — Ничего не могу с собой поделать — какой есть. Я — типичный еврейский отец. У меня дочь, почти ваша ровесница, и я не могу избавиться от мысли, что и ее может подстеречь в жизни такая же гнусность.
   Ее лицо вдруг осветилось ясной улыбкой, она поцеловала его в щеку и сказала:
   — Не волнуйтесь. С ней этого не случится. Потому что у нее есть вы, ее отец.
   Он положил руку ей на плечо.
   — Позвольте все же дать вам немного денег.
   — Спасибо, я справлюсь. У меня есть друзья. Все будет о'кей.
   — Уверены?
   — Уверена.
   Со слезами на глазах она пошла к выходу на посадку. В дверях она остановилась и помахала ему рукой на прощанье.
   Он помахал в ответ и подождал, пока она не скрылась в толпе. А потом долго еще сидел в своей машине за рулем, заведя мотор, но почему-то не двигаясь с места. Он думал. Ему было грустно, но как это объяснить — он не знал. Почему его так затронула судьба этой совершенно чужой ему девушки? И вообще, что заставляет девушек, вроде этой, растрачивать понапрасну свои жизни? Что произойдет с ней в дальнейшем? Скорее всего, он так никогда и не узнает этого. Она исчезла из его поля зрения навсегда, и вряд ли он когда-нибудь услышит о ней... Еще одна проигравшая в этом мире, полном проигравших.
   Но он ошибся. Он все-таки услышал о ней снова. Произошло это через год, когда он уже почти забыл ее имя.
   Письмо пришло из больницы «Кридмор» и было написано карандашом почерком школьницы.
   Дорогой детектив Милстейн! Вы, возможно, не помните меня. Я — Джейн Рэндолф, девушка, которую вы отвозили в аэропорт в прошлом году. Вы были очень добры, и я всегда помнила об этом. Вы сказали, чтобы я позвонила вам. Вы помните? Я так и не была больше в Калифорнии, потому что у меня произошел нервный срыв. Я нахожусь в больнице уже почти шесть месяцев.
   Сейчас мне лучше и я чувствую, что вполне уже могу заботиться о себе сама.
   Врачи рассматривают возможность моей выписки. Мне бы очень помогло, если б вы были настолько добры, чтобы написать им письмо обо мне, и сказали, что вы считаете меня в полном порядке и что я не буду больше ни для кого представлять проблему. Если даже вы не напишите такого письма, я все пойму и все равно буду вам всегда благодарна за ту доброту ко мне, которую вы проявили, когда мы встретились с вами последний раз.
   Ваш друг Джейн Рэндолф Милстейн подумал о жене, которая умерла пятнадцать лет тому назад, о дочери, студентке третьего курса университета штата Южная Каролина. В год смерти жены ей было пять лет, он ее вырастил, и теперь непонятным образом эта девушка, Джейн Рэндолф, напоминала ему именно о дочери, и возможно именно поэтому ее судьба так затрагивала его душу и сердце.
   Он начал писать письмо, о котором она просила его, и вдруг остановился. Что он мог сказать? Он ее даже не знал толком. Он скомкал лист почтовой бумаги, бросил его в корзину, задумался. После долгих споров с самим собой он потянулся к телефону, снял трубку, набрал номер.
   — Лейтенант Коллинз, — услышал он резкий голос в трубке.
   — Дэн, как ты отнесешься к тому, что я хотел бы взять неделю из своего отпуска прямо сейчас? Мой друг оказался в больнице в Нью-Йорке.

Глава 21

   Голос девицы в приемном покое был холоден, бесстрастен и категоричен:
   — Посещение больных разрешается ежедневно только с пяти до семи часов.
   — Простите, — сказал Милстейн, — я прилетел из Калифорнии этой ночью и не знал о ваших порядках.
   — Кого вы желаете навестить?
   — Джейн Рэндолф.
   — Джейн Рэндолф, — повторила она совершенно бесстрастно. Потом заглянула в список, лежащий перед ней, и сказала:
   — Если вы присядете в холле и подождете, я свяжусь с ее врачом, и мы посмотрим, что можно будет сделать.
   — Благодарю вас, — сказал Милстейн и сел у окна, из которого можно было видеть разбросанные на поляне заснеженные деревья. Он попытался вспомнить, когда в последний раз видел снег, — и не смог.
   В глубине души он вес еще удивлялся тому, что прилетел сюда.
   Вспомнил, как отнеслась его дочь к решению лететь в Нью-Йорк: когда он сказал ей об этом, она некоторое время внимательно смотрела на него, так, словно видела собственного отца впервые, затем бросилась ему на шею и, обняв, со слезами на глазах воскликнула:
   — Папочка, ты прекрасен! Ты просто замечательный!
   — Скорее я старый дурак. Девушка, возможно, рассылала письма всем, кого она знает.
   — Не имеет никакого значения, папа! — воскликнула Сюзан. — Она кричит о помощи, а ты решил ответить на ее призыв. Вот что главное!
   — Что-то в ее письме зацепило меня, Я помню, какой испуганной она была, когда я ее встретил.
   — Она была красивая?
   — В известном смысле, да, как мне кажется. Возможно, под всем тем гримом, который ока накладывала на себя, на свое лицо...
   — Она заинтересовала тебя, папа?
   — Что ты хочешь сказать?
   — Ты знаешь, папа.
   — Почему всегда возникает в первую очередь вопрос о какой-то мужской заинтересованности? — воскликнул он возмущенно. — Перестань вести себя, как романтическая девица.
   Она звонко рассмеялась и чмокнула его в щеку.
   — В нашей семье не я романтическая девица, папа. А ты.
   Он вспоминал дочь и смотрел на замерзший снежный покров за окном.
   Может быть, дочь, в конечном итоге, была права. Ведь он здесь, в больнице.
   К нему подошла сестра в белой униформе.
   — Вы посетитель к Джейн Рэндолф? Он кивнул и поднялся на ноги.
   — Будьте любезны пройти со мной, — сказала она. — Доктор Слоун хотел бы познакомиться с вами.
   Молодой рыжебородый человек в белом коротком халате поднялся из-за стола ему навстречу и крепко пожал руку.
   — Доктор Слоун, — представился он, — врач Джейн Рэндолф.
   — Эл Милстейн.
   Доктор повертел в руках незажженную трубку.
   — Сестра из приемного отделения сообщила мне, что вы прилетели из Калифорнии.
   Милстейн кивнул.
   — Я надеюсь, что смогу повидать ее сегодня. Я, к сожалению, ничего не знал о часах посещений.
   — Ничего, это преодолимо. Если говорить откровенно я рад, что вы приехали именно утром. Иначе я, возможно, не встретил бы вас. Вы ее родственник?
   — Нет. Просто друг.
   — А-а-а... И как долго вы были с нею знакомы?
   — Если правду сказать, недолго. Всего несколько дней.
   — Не понимаю. Вы знаете друг друга всего несколько дней, и тем не менее, за все время, что она находится здесь, она выбрала и написала только вам, только с вами она попыталась связаться.
   — Вы знали, что она написала мне письмо?
   — Именно мы подтолкнули ее написать. Мы надеялись, что таким путем нам удастся выйти на ее семью.
   — Вы хотите сказать, что за полгода никто не пришел навестить ее — ни друзья, ни родственники?
   — Именно так. Насколько нам известно, она совершенно одинока в этом мире. До тех пор, пока она не написала вам, у нас не было возможности выйти на контакт ни с кем, кого бы она знала.
   — Господи!
   — Поскольку вы приехали сюда, я могу сделать вывод, что вы хотели бы ей помочь. Поэтому первое, что я должен выяснить, — каковы были ваши отношения с ней?
   — Боюсь, что я разочарую вас, доктор, и шокирую.
   — Вы, видимо, не понимаете, мистер Милстейн. Моя профессия учит меня никогда не удивляться и, тем более, не быть шокированным ни при каких обстоятельствах. Я уже понял, что вы состояли в любовной связи.
   Милстейн рассмеялся.
   — Простите меня, доктор, но вы опять ошибаетесь. Я видел ее только дважды, и никакой любви между нами не было.
   На лице доктора появилось выражение полного недоумения и любопытства.
   Милстейн чуть усмехнулся и продолжил:
   — Я детектив, служу в полиции Санта-Моники, познакомился с ней, когда ее арестовывали, как офицер полиции.
   — Если так, то почему вы приехали?
   — Потому что тогда мне стало ее жалко. Когда я ее арестовывал, существовала очень серьезная опасность, что ее отправят в тюрьму и осудят за то, чего она не совершала. Я не мог допустить, чтобы это произошло. И когда я получил ее письмо, я почувствовал то же самое — жалость. Что-то происходит с ней, с чем она самостоятельно не может справиться, вот я и решил узнать, могу ли помочь ей хоть чем-нибудь.
   Доктор ничего не ответил и только долго набивал и разжигал свою трубку.
   — В письме она написала, что вы рассматриваете возможность выписать ее из больницы.
   — Да, рассматривали. Она, действительно, сделала большие успехи за то время, что пробыла в больнице. Но есть несколько моментов, которые все еще непонятны для нас и остаются загадкой. Вот почему мы все еще сомневаемся.
   — Какие же это моменты, доктор?
   — Прежде чем мы перейдем к ним, вы должны узнать, почему она оказалась у нас. Милстейн согласно кивнул.
   — Она была переведена к нам из общей больницы «Ист-Элмвуд» в сентябре прошлого года для проведения детоксикации. У нее было отравление, вызванное злоупотреблением химических наркотиков.
   — Насколько серьезное?
   — Она страдала от галлюцинаций. Развивались пара-ноидальные явления, вызванные комбинированным приемом и злоупотреблением различных наркотиков, таких, как ЛСД и амфитамин в сочетании с транквилизаторами, барбитуратами и марихуаной. До того как поступить к нам, она трижды арестовывалась — два раза за проституцию и приставание к мужчинам на улице, один раз за нападение на человека, который, по ее утверждению, преследовал ее и угрожал, что, конечно, не соответствовало действительности и представляло явный симптом шизоидного состояния, вызванного применением наркотиков. В добавление ко всему сказанному, она дважды пыталась покончить с собой.
   Первый раз она попыталась броситься под колеса поезда в подземке, и ее спасло только то, что патрульный в подземке обладал мгновенной реакцией.
   Второй раз она приняла огромную дозу барбитуратов, но ее удалось откачать при помощи врачей подоспевшей скорой помощи. Последний арест привел к тому, что ее определили на принудительное лечение. Мужчина, на которого она бросилась, отказался от-всех обвинений, но у нее продолжались галлюцинации. И тогда, по заключению экспертной комиссии, которая собралась в больнице «Ист-Элмвуд», ее направили к нам, в Кридмор.