Роббинс Гарольд. Одинокая леди

   Потом случилась эта трагедия — ее муж погиб в автомобильной катастрофе на шоссе поздно ночью. Ходили слухи, говорили разное. Боб всегда отличался вспыльчивым, неуправляемым характером. В тот
   вечер он сильно выпил, и его видели с женщиной, у которой была дурная репутация. Но в газетах, широко писавших о гибели первого героя войны, жителе города, эти слухи не появились.
   Джон Рэндол отлично помнил, как после смерти Боба он проверял его банковское дело. Для такого неуправляемого и необузданного человека его финансовые дела были в удивительном порядке. Тогда он полагал, что заслуга принадлежит миссис Джеррарти. На совместном счету лежало около одиннадцати тысяч долларов и еще семь сотен на текущем. Из дела явствовало, что она владела более чем двумя тысячами долларов, полученных от военных займов по их полной цене. Закладная, которую банк выдал на их дом, — на двадцать пять тысяч долларов — была практически полностью выплачена за счет сбережений по страхованию жизни, так же, как выплачен и небольшой заем, выданный ей лично в размере одной тысячи долларов. Этот заем Боб сделал за месяц до гибели. Кроме того, имелась страховка компании «Джи Ай» на десять тысяч долларов, превращенная в страховой полис. В банке считали, что есть и еще несколько более мелких полисов, общая сумма которых оставалась неизвестной. И наконец, в добавление ко всему, вдова имела право на различные воспомоществования и пенсии на себя и на детей. Все вместе говорило о том, что она обеспечена гораздо лучше, чем большинство людей в их местах.
   Джон Рэндол послал Веронике записку с выражением соболезнования и сочувствия и получил вежливый ответ с искренней благодарностью.
   Через несколько недель после похорон она пришла в банк, и он помог ей переоформить счета на ее имя. После этого он не видел ее почти два месяца, до того дня, когда она снова пришла в банк и спросила, не найдется ли работы для нее. Как сказала Вероника, ей хочется работать не потому, что есть финансовая необходимость, а просто потому, что она будет чувствовать себя лучше, зная, что полностью обеспечивает текущие расходы из заработной платы. Он подумал, что она проявляет удивительное благоразумие. Если бы существовало больше женщин, подобных ей, в мире было бы гораздо меньше различных проблем. К счастью, как раз в это время в банке открылась вакансия, и она начала работать со следующей недели в качестве младшего клерка в окошке личных сбережений.
   Она проработала около трех месяцев, когда он решился и пригласил ее в ресторан.
   Она засомневалась.
   — Не знаю, — сказала она. — Мне кажется, что это слишком рано...
   Люди могут плохо подумать.
   Он согласился и сказал, что понимает ее и разделяет ее взгляды. Он знал, о чем она думала, — мистер Кар-сон, президент банка, был ревностным пресвитерианцем, и у него были четкие представления о том, как должны себя его служащие в тех или иных случаях. Он регулярно высказывался самым критическим образом о разлагающем воздействии современного мышления на мораль страны.
   — Я буду ждать, — сказал Рэндол.
   — Благодарю вас, — ответила Вероника.
   Прошло еще три месяца, и, наконец, состоялся первый их совместный вечерний выход — вначале в кино, а затем в ресторан, поужинать.
   Она вернулась домой к одиннадцати. У порога ее дома он пожелал ей спокойной ночи.
   Возвращаясь к своей машине, он кивнул сам себе — да, дом чудесный, уютный, комфортабельный, хотя и небольшой, в образцовом порядке и в замечательном месте. Она станет очень хорошей женой для серьезного человека, даже если он собирается быть президентом банка.
   Медовый месяц они провели на Ниагарском водопаде.
   В первую брачную ночь Джон стоял у окна в новой пижаме и шелковом халате. Рядом с ним на столике в ведерке со льдом мерзла бутылка шампанского, которую отель обычно презентовал всем новобрачным. Проспект обещал прекрасный вид на водопад из окна каждого номера, но забыл, правда, упомянуть, что этот вид ограничивают два других отеля так, что видно только узенькая полосочка воды. Зато можно было невозбранно любоваться облаками над водопадом, что он и делал, когда в комнату вошла Вероника.
   На ней была ночная рубашка из тончайшего шелкового шифона с шелковой же отделкой на груди, а сверху наброшен прозрачный пеньюар. На лице застыло почти испуганное выражение.
   — Ты не возражаешь против бокала шампанского? — спросил он.
   Она кивнула.
   Неумело он откупорил бутылку. Пробка хлопнула, вылетела и отскочила от потолка. Он засмеялся.
   — Именно этим и отличается хорошее шампанское от плохого, — сказал он с видом знатока. — Пробка должна лететь в потолок.
   Засмеялась и она.
   Он наполнил два бокала и один подал ей.
   — У меня тост. За нас! — сказал он при этом. Они пригубили искристый напиток.
   — Неплохое шампанское, — сказала она.
   — Иди сюда, посмотри в окно, — позвал он. Она взглянула ему в глаза и покачала головой.
   — Пожалуй, я лягу в постель. Я немного устала после такой долгой поездки.
   Он наблюдал, как она укладывает пеньюар на стул, ложится в кровать, закрывает глаза.
   — Тебе не слишком режет глаза свет, дорогая? — спросил он.
   Она кивнула, не открывая глаз.
   Он выключил верхний свет и подошел к кровати с другой стороны.
   Укладываясь, он услышал ее легкое дыхание. Осторожно прикоснулся к ее плечу.
   Она не пошевелилась.
   Тогда он повернул ее лицо к себе. В слабом свете ночника он увидел, что глаза ее открыты.
   — Пожалуйста, помоги мне, — прошептал он смущенно. — Я никогда... видишь ли... еще ни разу... — он совсем смутился и умолк.
   — Ты хочешь сказать... — спросила она и умолкла.
   — Да! — вздохнул он. — Конечно, я бы мог... Но я знал, что не смогу себя заставить лечь ни с кем, кроме как со своей женой.
   — Господи, как это прекрасно! — воскликнула она. Все ее страхи мгновенно рассеялись. Наконец-то по крайней мере никто не будет сравнивать ее с другими бабами, как, несомненно, сравнивал вечно Боб. И требовать, чтобы она кончала, и говорить, что ей никогда не будет хорошо, если она не научится кончать. Нет, она сделала правильный выбор!
   — Джон... — прошептала она.
   — Да?
   Она протянула к нему руки.
   — Первое, что ты должен сделать, — прижаться ко мне и поцеловать меня.
   Медленно, нежно она провела его через все таинства своего тела до того момента, пока вздрагивающий от желания его член не стал таким твердым, что он уже больше не мог терпеть. Тогда она взяла его в руки и впустила в себя.
   С непроизвольным стоном он тут же мгновенно излился в долгом болезненном, сотрясающем все тело оргазме. Когда он затих, она взяла в руки его взбухшие яички и, нежно массируя, выдавила остатки спермы из них, как учил ее Боб. От ее прикосновения он застонал опять, потом умолк, тяжело дыша. Тогда она выскользнула из-под него.
   Он погладил ее лицо с удивлением и благодарностью.
   — Я никогда ничего подобного не испытывал, — сказал он.
   Она не ответила.
   — А тебе было хорошо?
   — Очень хорошо, — ответила она сонным голосом.
   — Я слышал, если мужчина кончает слишком быстро, женщина не получает никакого удовлетворения. Она улыбнулась снисходительно:
   — Не правда. Может быть, женщины определенного сорта... Ты мне дал все, чего я желала.
   — Ты не просто так говоришь, чтобы успокоить меня? — спросил он озабоченно.
   — Конечно, нет. Я говорю тебе истинную правду. Мне никогда не было так хорошо, даже с Бобом. Я вполне удовлетворена.
   — Я страшно рад, — прошептал он.
   Она подвинулась к нему и поцеловала нежно.
   — Я люблю тебя, — сказала она тихо.
   — И я люблю тебя, — ответил он и вдруг добавил с ноткой удивления в голосе. — Знаешь, я думаю... я опять хочу...
   — Постарайся не думать об этом. Больше одного раза за ночь вредно, это может вызвать серьезные нарушения, и ты навредишь своему здоровью.
   — Потрогай меня еще, — попросил он. — Он опять твердый...
   Она разрешила ему взять свою руку и положить туда. Ей показалось, что он высечен из камня. Она удивилась: даже Боб никогда не возбуждался вторично так быстро.
   — Мне кажется... если только сегодня... второй раз, то ничего страшного не будет, а? — сказал он умоляюще. — Возьми меня... пусти к себе...
   Она со вздохом покорилась, взяла его и помогла войти в себя. На этот раз он продержался дольше, но все равно взорвался в ней буквально через несколько минут. Он застонал от странной комбинации боли и наслаждения, когда его почти пустые железы напряглись, чтобы вытолкнуть из себя то, что в них еще оставалось.
   Наконец, он буквально скатился с нее и лег рядом, тяжело дыша.
   — Ты знаешь, — сказал он немного погодя, глядя на нее, — пожалуй, ты была права.
   — Конечно же, я была права, — согласилась она и поцеловала его в щеку. — Теперь постарайся заснуть, — добавила она ласково. — Выспишься, отдохнешь и завтра все будет в порядке. Одного раза достаточно...
   С этой ночи у них все так и происходило...

Глава 7

   Увидев Джери-Ли, Берни спустился с вышки спасателей и подошел к ней.
   Она расстилала полотенце в своем излюбленном месте.
   — Ты не сердишься на меня за вчерашнее? — спросил он.
   — А разве я должна сердиться? — улыбнулась она.
   — Я вовсе не хотел...
   — Все о'кей, — быстро сказала она. — Ничего страшного не случилось.
   И вообще, мне тоже понравилось...
   — Джери-Ли! — воскликнул он, пораженный.
   — А что? Разве что-нибудь не так? Разве тебе не было хорошо? Он не ответил.
   — Может быть, мне не дозволено получать удовольствие? — воинственно спросила она. — Или только мальчишки обладают чувствами?
   — Но, Джери-Ли, девушкам полагается быть совсем другими...
   Она рассмеялась.
   — Если они другие, то они просто несчастные, лишенные радостей жизни создания, вынужденные делать то, что им вовсе не нравится!
   — Знаешь, Джери-Ли, я тебя совершенно не понимаю. Один день ты такая, другой — совсем непохожая.
   — Какая есть! И, по крайней мере, мои слова соответствуют тому, что я считаю в данный момент правильным, — сказала она. — И вообще, девушки, как известно, в этом возрасте меняются! — она откровенно смеялась над Берни. — А вот платье ты мне испортил основательно. Матери я сказала, что выплеснула что-то на себя в кухне, — она продолжала смеяться.
   — Ничего смешного. Я из-за этого не спал всю ночь, чувствовал себя ужасно виноватым.
   — Даже так? Не стоит терзаться. Просто в следующий раз будь чуть-чуть осторожней.
   — Следующего раза не будет, Джери-Ли, — я обещаю, что больше не потеряю головы.
   Она посмотрела на него испытывающе и чуть насмешливо.
   — Обещаю, правда. Я слишком уважаю тебя...
   — Ты хочешь сказать, что не станешь этого делать, даже если я захочу, чтобы ты...
   — Но ты не можешь хотеть! — сказал он с убежденностью.
   — Ну если ты так считаешь, тогда объясни, почему я позволила тебе все это вчера?
   — Потому что и ты потеряла голову.
   — Нет, Берни, причина совсем не в этом. Я позволила тебе все это только потому, что сама того хотела. Совершенно неожиданно для себя я вдруг поняла, почему последнее время чувствовала себя так странно, почему была такой нервной, взвинченной. Просто потому, что я все время старалась убежать от тех инстинктов, которые бушевали во мне.
   — Бог мой, Джери-Ли! Ты просто не отдаешь себе отчета в том, что сейчас говоришь!
   — Просто я сейчас предельно честна и с тобой и с собой. Я не желаю притворяться перед кем бы то ни было, а перед собой тем более мне не хочется. Может быть, именно теперь я смогу совладать со своими чувствами и переживаниями.
   — Джери-Ли, хорошие девочки не позволяют себе так чувствовать. — Берни был крайне смущен и обеспокоен. — Может быть, тебе следует поговорить с кем-нибудь?
   — С кем? С матерью? — спросила она, саркастически улыбаясь. — С ней я не могу говорить. Она никогда меня не поймет.
   — Тогда что же ты собираешься делать?
   — То же, что делаешь и ты, — она ухмыльнулась. — Возможно, со временем мы лучше поймем, что все это означает.
   Он ничего не ответил и побрел к своей вышке. Весь день Берни наблюдал за Джери-Ли. Все произошло как-то не так, как положено. Он бесконечно сожалел, что начал все это с ней.
   — Ты прочитала книжку? — спросил Мартин, когда она вернула ее.
   — Конечно.
   — И что ты думаешь?
   — Есть места, которые я просто не поняла. Но большую часть времени я испытывала во время чтения сострадание ко всем им. Они произвели на меня впечатление таких потерянных и таких несчастных, независимо от того, что они делали.
   — А что ты не поняла?
   — Ну, ты сказал, что герои напоминают тебе твою собственную семью.
   Но ты ничего общего не имеешь со Стадсом Лониганом.
   — Я бы мог стать таким, как он, если бы позволил себе пить, как это делал он, — сказал Мартин. — А мои предки такие же лицемеры, как и его.
   Они вечно потчуют меня расхожими истинами, а сами живут совсем не так, как требуют от меня.
   — А ты никогда не пробовал с какой-нибудь девушкой так, как Лониган?
   Мартин пунцово покраснел.
   — Нет.
   — А что-нибудь другое?
   — Я... я... не понимаю, о чем ты, — сказал он, спотыкаясь на каждом слове.
   — А я думаю, что отлично понимаешь. Он покраснел еще больше, хотя это, казалось, уже и невозможно.
   — Бог мой, Джери-Ли, не надо... Люди не говорят о таких вещах и не задают подобных вопросов...
   — Ты краснеешь. Значит тебе нравится?
   Он не ответил.
   — А как часто ты это делаешь?
   — Джери-Ли! Так нечестно! А как бы ты себя чувствовала, если бы я стал задавать тебе такие же вопросы?
   — Возможно, ты прав, — сказала она, подумав немного. — Я пошла в библиотеку и взяла пару книг Джеймса Фаррела. Он мне понравился.
   Понимаешь, он, по крайней мере, честен.
   — Он хороший писатель, — согласился Мартин. — Я пытался уговорить отца прочитать его книги, но он не захотел и слушать. Сказал, что отец Донлан в церкви говорил об этом писателе, что, мол, того отлучили от церкви за непристойные слова в книгах.
   — Я знаю, — сказала Джери-Ли. — Когда я брала книгу, библиотекарша поглядела на меня как-то странно и заявила, что, насколько она может судить, мне еще рано читать такие книги, как романы Фаррела.
   Теперь рассмеялся Мартин.
   — Я давно поражаюсь, неужели они всерьез думают, что мы все еще дети?
   Джери-Ли стояла на террасе и слушала музыку, доносящуюся из открытых дверей танцевального зала.
   Уже несколько недель в клубе играл негритянский оркестр. Поначалу некоторые члены клуба возражали. Они утверждали, будто единственная причина, по которой Коркорэн нанял черный оркестр, в том, что он дешевле, чем белый. Но уже после первого же вечера все, кроме самых что ни на есть твердолобых, признали, что этот оркестр лучший из всех, когда-либо игравших в клубе.
   Джери-Ли и другая официантка Лайза сидели на перилах. Музыка кончилась, и оркестранты высыпали на террасу. Они сгрудились у дальней стены, разговаривая между собой. Но через некоторое время молодой человек, исполнитель песен, подошел к перилам и встал недалеко от девушек, глядя на водный простор океана.
   — Последняя песня мне очень понравилась, она прекрасна, — сказала ему Джери-Ли. — Вы пели почти как Нат Кинг Коул.
   — Спасибо.
   У нее возникло смутное ощущение, что ему пришелся не по вкусу такой комплимент.
   — Готова спорить, что вам все так говорят, — сказала она, пытаясь исправить положение. — А вам все это уже осточертело, да?
   Он повернул к ней голову и внимательно посмотрел на нее. В его глазах читалось одобрение.
   — К сожалению, это именно то, что хочет слушать публика, — сказал он, и в его речи она уловила мягкий акцент в сочетании с не правильностью, характерной для негров, и еще намек на застарелый антагонизм.
   — Простите, я хотела сделать вам комплимент. Он почувствовал себя свободнее.
   — Нам приходится давать людям то, что они хотят, — повторил он, но уже не так агрессивно.
   — В этом нет ничего плохого.
   — Может быть, вы и правы, — согласился он.
   — Меня зовут Джери-Ли, — сказала она. — Я здесь работаю.
   — А меня Джон Смит, я тоже здесь работаю, — и он легко рассмеялся.
   Она рассмеялась вслед за ним.
   — Джон Смит — ваше настоящее имя?
   Его глаза сверкнули в темноте.
   — Не... Мой папа всегда предупреждал меня: никогда не называй белым своего настоящего имени.
   — А как ваше настоящее имя?
   — Фред Лафайет.
   — Я рада с тобой познакомиться, Фред, — сказала Джери-Ли и протянула руку.
   Он осторожно взял ее руку, поглядел близко-близко ей в глаза и сказал:
   — Я рад с тобой познакомиться, Джери-Ли.
   — Мне действительно очень нравится, как ты поешь.
   — Спасибо, — он благодарно улыбнулся. Оркестранты потянулись в зал.
   — Мне нужно уходить, — сказал извиняющимся тоном Фред. — Надеюсь, еще увидимся, — и ушел.
   — Он даже похож на Ната Кинга Коула, — прошептала Лайза, когда музыкант скрылся в зале.
   — Да, — задумчиво ответила Джери-Ли. Она прислушивалась к тому легкому волнению, которое возникло в ней, когда она прикоснулась к его руке. Прислушивалась и думала с опаской, со всеми ли мальчиками она будет испытывать такое ощущение или же только с некоторыми? Внезапно она спросила у Лайзы:
   — Ты можешь мне ответить, только честно?
   — Спрашивай.
   — Ты девушка?
   — Ой, Джери-Ли, какие вопросы ты задаешь!
   — Скажи, девушка?
   — Конечно! — ответила Лайза гордо.
   — Тогда ты сама ничего не знаешь, — вздохнула Джери-Ли.
   — А что именно?
   — Как это все...
   — Не знаю! — резко сказала Лайза.
   — И тебе никогда не хотелось узнать? Лайза ответила не сразу:
   — Иногда...
   — А ты кого-нибудь спрашивала?
   — Нет. Да и кого спросишь?
   — Я понимаю тебя... — прошептала Джери-Ли.
   — Наверное, это то, что каждая девушка должна сама для себя открыть.
   Джери-Ли ничего не ответила, а про себя подумала, что ее подружка по-своему все очень точно сказала и обобщила.

Глава 8

   Солнце изливало на нее свои лучи, и по всему телу расходились волны тепла. Она дремала, уткнув лицо в сгиб локтя, прикрыв глаза от всепроникающего солнечного света рукой. Она загорала...
   Не успел он произнести и двух слов, она сразу же узнала его голос, хотя и слышала его только раз, да и то больше месяца тому назад.
   — Привет, Джери-Ли. Я вернулся и собираюсь угостить тебя кокой.
   Она приоткрыла глаза, и взгляд ее упал на его ноги. Теперь они были бронзовыми от загара.
   — Где ты был? — спросила она.
   — В Калифорнии, гостил у матери, — ответил он. — Они в разводе с отцом. Она промолчала.
   — Ты все еще побаиваешься нарушать правила?
   Она отрицательно покачала головой.
   По мере того как раскалялось лето, правила, определяющие взаимоотношения между членами клуба и обслугой, расшатывались. Больше того, началось какое-то братание с обслугой. От Лайзы она узнала, что так происходило каждое лето.
   Джери-Ли поднялась на ноги — он оказался значительно выше, чем запомнилось ей.
   Они пошли к бару, и он непринужденно взял ее за руку. Ей показалось, что по телу прошел электрический ток от его руки. А в том месте, куда он прикоснулся, вдруг стало покалывать, словно иголочками. Ноги внезапно ослабели, в самом низу живота возник знакомый болезненный узел. Она с удивлением и недоумением вопрошала себя: почему с ним все это оказалось гораздо сильнее, чем с другими?
   Он указал ей на один из пустых маленьких столиков под ярким солнечным зонтиком.
   — Садись сюда, — сказал он. — Здесь прохладнее, чем в баре. Я принесу коку.
   — Мне, пожалуйста, вишневую коку.
   Он вернулся очень скоро и принес для нее коку и баночку пива для себя. Сев напротив, он улыбнулся.
   — Будь! — и сделал большой глоток из банки. Она стала потягивать коку через соломинку и рассматривать его. Он оказался чуть старше, чем она думала. Во всяком случае, ему должно было уже исполниться восемнадцать, для того чтобы получить в баре пиво.
   — Вкусно? — спросил он. Она кивнула.
   — Как тут было без меня? Все хорошо?
   — Все о'кей.
   — Я имею в виду погоду.
   — А я о погоде и ответила.
   Они смущенно умолкли. Через несколько минут он заговорил снова:
   — Ты первая, кого я стал искать, вернувшись.
   — Почему? — она посмотрела ему прямо в глаза. Он улыбнулся.
   — Может быть, потому, что ты такая красивая.
   — Тут есть девочки и покрасивее меня, — она сказала это без тени кокетства или тем более притворства, — просто констатировала факт.
   — Ну, это вопрос взглядов и вкусов, — сказал он с улыбкой. — Ты же, наверно, отметила, что я не забыл твое имя? Готов биться об заклад, что мое ты забыла.
   — Уолт.
   — А дальше?
   — Ты не сказал.
   — Уолтер Торнтон-младший. А ты?
   — Рэндол, — ответила она и спросила:
   — Твой отец писатель?
   — Угу. Ты что, знаешь его?
   — Вроде бы знаю. Он сидел рядом со мной в автобусе всю зиму, когда ездил на вокзал, к поезду. Он рассмеялся.
   — Это точно мой папаша. Он не водит машину.
   — А он сейчас здесь? Я слышала, он уезжал в Европу.
   — Вчера вернулся. Я специально прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы встретить его.
   — Я не знала, что он член клуба. Я его никогда здесь не видела.
   — А он просто никогда и не ходит в клуб. Не думаю, что он вообще хоть раз тут появлялся. Просто он купил членство для моей матери. Она обычно жаловалась, что ей нечего делать, когда он ездит по своим делам.
   — Как жаль, — сказала она разочарованно. — Я надеялась, что смогу поговорить с ним. Я хочу стать писателем, а он, как мне кажется, один из настоящих.
   — Я могу попросить отца поговорить с тобой.
   — Спасибо. Он улыбнулся.
   — Ну а теперь, может быть, мы поговорим с тобой, а?
   — Мы же разговариваем.
   — Не совсем. В основном, я отвечаю на твои вопросы.
   — Но я не знаю, о чем говорить.
   — Вот это честно, — опять рассмеялся он. — Что тебя интересует в жизни?
   — Я же сказала, что хочу стать писателем.
   — А кроме того? Ты увлекаешься спортом? Танцами?
   — Да.
   — Не очень-то подробный ответ.
   — Боюсь, что я не очень интересная собеседница. Не то, что девушки, которых ты знаешь.
   — Почему ты так думаешь?
   — Они умеют развлекаться и весело проводить время. А я — не умею.
   Вообще-то Порт-Клер — не самое лучшее место для тех, кто здесь родился.
   Тут никогда ничего не происходит.
   — Ты придешь сегодня вечером на танцы? Она молча кивнула.
   — Я надеюсь встретить тебя на танцах.
   — Ладно, — она встала. — Спасибо за коку. Мне пора идти.
   — Так мы еще увидимся, — сказал он утвердительно и долго смотрел ей вслед.
   Да, в одном она была права: она никак не походила на других девушек, которых он знал. Любая из них — так ли, иначе — была кокеткой и лицемеркой и умело играла в извечную женскую игру поддразнивания и обещаний, а она, — и он почему-то был в этом совершенно уверен — эту игру не признавала и никогда в нее играть не станет.
   А Джери-Ли прислушивалась к своим ощущениям — только когда она вошла В здание клуба, мышцы немного расслабились. Удивительно, какое странное воздействие оказывает на нее этот парень — необъяснимое, внезапное ощущение собственного "я" и одновременно нарастание сексуального напряжения. Больше того, все время, пока она была с ним, она чувствовала, что в промежности у нее мокро и горячо.
   Она вошла в душевую, сбросила купальник и встала под холодный дождь.
   Не помогло... Намыливаясь, она случайно скользнула пальцами в горячую, сокровенную глубину плоти и тут же почти упала от внезапного и сильного оргазма.
   Только немного придя в себя, она прижалась головой к холодному кафелю душевой кабины. Нет, что-то в ней было не так, что-то испорченное, очень испорченное. Она была уверена, что ни одна из ее знакомых девушек не испытывает того, что она, и не проходит через такие мучения.
   — Похоже на то, что ты теряешь свою новую маленькую подружку, Фред, — сказал Лафайету барабанщик Джек, указывая палочкой на танцевальную площадку.
   Там танцевали среди других Джери-Ли и Уолт. Слоу-фокс позволил ему прижать к себе девушку, прижать слишком даже плотно, подумал Фред. На ее лице застыло выражение, которого он никогда раньше не видел у нее, — она вся излучала напряжение, и он ощущал его даже здесь, на подиуме сцены.
   Не делая паузы, без остановки он стал петь что-то в стиле быстрой линды. Оркестр на мгновение споткнулся, но сразу же подхватил.
   Джек ухмыльнулся.
   — Теперь уже не поможет, дружище. Ты вел себя с ней слишком сдержанно, как ледышка, парень.
   — Она не такая! — яростно прошептал в ответ Фред. — Она прямая, откровенная и чистая
   девочка.
   — Кто спорит? Она чудо как откровенная и вполне созрела. Эта пушистая, мягкая беленькая крошечка уже созрела и умоляет сорвать ее.
   — Чего это ради ты возомнил себя таким знатоком? — рассердился Фред.
   — Потому что у меня на уме только две вещи — мои барабаны и все крошечки. И если я не думаю об одном, я думаю о другом, — и он захохотал.
   — Так что ты уж мне поверь.
   Фред посмотрел на танцевальную площадку, — Джери-Ли и Уолт ушли...
   Уолт прижал ее к себе, ведя в медленном танце, и сразу же почувствовал, как ее груди уперлись в его тело, так, словно на нем не было рубашки. Он был уверен — она не носила лифчика. И тут же ощутил, как плоть его напряглась и затвердела. Он попытался танцевать не так близко и слегка отодвинул ее от себя, чтобы она не почувствовала этого, но Джери-Ли прижалась к нему, тихонько вздохнула и положила голову на его плечо.