Страница:
Хотя конечно все замечали. Я замечал как страдальчески морщилась Дел; Дел замечала, как я скрипел зубами, стараясь подавить невольный стон при резком движении, но мы молчали, потому что любая фраза была бы равносильна признанию в собственной слабости, а на такое ни Дел, ни я не решились бы, назовите это гордостью, высокомерием, глупостью. Только жеребец был абсолютно честен, он не истязал себя бессмысленным притворством, ему было больно и он не стыдился напоминать нам об этом.
Я похлопал гнедого по шее, стараясь не задеть заживающие раны.
– Конечно тяжело, старик… но дальше будет легче, я обещаю.
Чалый покосился на голые ветки. Дел поправила его поводом и повернула голову, чтобы пробормотать через плечо:
– И откуда у тебя такая уверенность? Ты даже не знаешь, куда мы едем.
– В Ясаа-Ден.
– А если там ничего не выяснится?
Снова за старое. Эту тему мы поднимали периодически с той минуты, как отправились в путь. Дел не одобряла мое решение разыскать логово гончих, но поскольку всеми ее поступками управляла ненасытная жажда мести, я заявил, что не рассчитывал на объективную оценку моих действий с ее стороны. Дел погрузилась в высокомерное молчание, как часто поступают женщины, когда мужчины их на чем-то подлавливают и им нечего сказать в ответ.
И до этой минуты она молчала.
При каждом шаге жеребца я покачивался в седле, пытаясь найти положение, в котором не натягивался бы свежий шрам.
– Дел, – кротко начал я, – ты не знала, куда едешь, когда отправлялась на Север искать брата, но я не заметил, чтобы тебя это остановило. Ты отправилась в путь задолго до того, как мы услышали друг о друге – ну может ты и тогда обо мне слышала – а теперь мы вместе едем на Север. Из всего этого можно сделать вывод, что тебе не привыкать ехать неизвестно куда. Считай, что ты просто путешествуешь.
– Когда я искала брата, все было по-другому.
Я мысленно скривился – у нее все всегда по-другому.
Дел рассматривала меня через плечо, сжав губы от боли – видимо когда она повернулась, шрам натянулся.
– А как ты узнаешь, кого или что ты ищешь?
– Придет время – узнаю.
– Тигр…
– Дел, может перестанешь растирать меня в порошок в надежде, что я сдамся? Я уже принял решение и собираюсь сдержать свое обещание, – я помолчал. – С тобой или без тебя.
Молчание. Дел ехала дальше, потом процедила сквозь зубы:
– Конечно не за тобой шли эти гончие.
То ли она хотела бросить вызов, то ли похвастаться, но возразить было нечего. Еще несколько месяцев назад мы поняли, что гончим нужен был меч Дел, или сама Дел, или Дел с мечом.
Но это было давно. Все уже изменилось.
– Теперь и за мной.
Дел остановила мерина, еще сильнее повернулась в седле, что причинило ей боль, но не остановило ее. Она смотрела на меня серьезно.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что теперь они идут и за мной. А зачем, ты думаешь, они украли охранный свисток?
Дел пожала плечами.
– Его создали Кантеада, он магический. Наверное гончих соблазнила заключенная в нем магия, а ты здесь не при чем.
Жеребец потянулся, чтобы вцепиться в круп мерина. Я оттянул его, несильно наказал и отвернул его морду в сторону в надежде, что он заинтересуется чем-нибудь еще, возможно ближайшим деревом.
– Они и до этого приходили в мой лагерь, всей стаей. И пытались забрать мой меч.
– Забрать!
– Украсть, – поправился я. – Я их не интересовал, им нужен был меч.
Дел нахмурилась сильнее.
– Я ничего не понимаю.
– А что тут понимать? – я боролся с жеребцом, который еще надеялся возобновить знакомство своих зубов с крупом чалого. – Раньше им нужен был только твой меч, помнишь? А теперь и мой… после того, как я напоил его. После того, как я убил кошку, – при воспоминании все внутри сжалось. – После того… – я замолчал.
Дел насторожилась.
– После чего?
Меня переполняли воспоминания. Я снова застыл у обрыва над озером, глядя вниз, на Стаал-Китра, Обитель Духов, где Северные воины покоятся в Северной земле, и память о них увековечена курганами и каменными дольменами. Там я вонзил меч в землю.
Сначала он был чистым, а когда я выдернул его, клинок уже покрывали руны.
Холодок пробежал по спине.
– Гончие узнали о нем как только он получил имя.
Дел ждала.
– Да, скорее всего так, – вслух размышлял я. – В начале они шли одной большой группой… я шел по их следу несколько дней… а потом группа разделилась. Одни следы по-прежнему вели вперед, другие пошли назад по кругу… – я нахмурился. – Гончие почувствовали Именование.
Дел подумала и кивнула.
– В именах скрыто могущество, а когда дело касается имен яватм, нужно быть особенно осторожным. Их имена нужно тщательно охранять, – потом выражение ее лица смягчилось. – Но ты и сам это знаешь и никогда, никому не откроешь имя своего меча.
– Я открыл его тебе.
Дел изумленно уставилась на меня.
– Открыл мне имя своего меча? Когда? Ты ничего мне не говорил, никакого имени.
Я хмуро разглядывал уши жеребца.
– Там, у обрыва, над озером. Когда я вытащил его. Я впервые увидел руны, прочитал имя… и сказал его тебе, – я чувствовал себя немного неловко, понимая как глупо все это звучало. – Я и не ожидал, что ты услышишь. Я ведь… даже не был уверен, что ты еще жива, – я запнулся. – Я просто сказал его… там, у обрыва, для тебя, – я помолчал, чувствуя, что говорил несвязно и Дел меня не поняла. – Ты назвала мне имя твоего меча, я решил, что должен сделать тоже самое, чтобы мы были на равных, – я тяжело вздохнул. – Вот и все. Вот почему… чтобы мы были на равных.
Дел молчала.
А я снова переживал те минуты у обрыва.
– Оно было на клинке, – вспоминал я. – Я его прочитал, его имя… в рунах. Как ты и Кем и обещали.
– В рунах, – эхом отозвалась Дел, – но ведь ты не умеешь их читать.
Я открыл рот. И закрыл его.
Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них – и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.
Аиды.
Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.
Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.
Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.
Они появились только когда я вынул яватму из земли.
Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.
– Ну, – прервала она молчание, – снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.
– Ты о чем? – бросил я.
– Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?
Я скривился – мне эта процедура не понравилась.
– Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, – она помолчала, – кроме, конечно, твоей.
Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.
Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.
И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.
Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это – хотя бы что-то одно из того, что обещал – яватма прожила бы недолго.
– Да, – согласилась Дел, – тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, – она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. – Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.
– Убивать, – пробормотал я.
– А разве не этим ты занимаешься? – так же ровно поинтересовалась Дел. – Ведь ты такой же как она.
Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.
Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.
– Самиэль, – сказал я ей.
Дел испуганно глотнула воздуха.
– Самиэль, – повторил я, – тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.
Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».
Дел повернула лошадь и поехала дальше.
На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.
Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:
– Не многие заботятся о лошади так, как ты.
Я глотнул амнит и пожал плечами.
– Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.
– А почему ты не дашь ему имя?
Я вернул ей флягу.
– Пустая трата времени, баска.
– Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, – имя яватмы вслух Дел не произнесла. – У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.
Я пожал плечами.
– Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, – я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. – А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.
– А может это напоминание?
Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.
Я нахмурился.
– Нет. У меня есть пара хороших напоминаний – шрамы и мое ожерелье, – я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. – Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.
Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.
– Они даже дали мне лошадь, – сказала она, – лишь бы я побыстрее убралась.
Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.
Я убрал руку с ожерелья.
– Ты поступила правильно.
– Правильно? – она не скрывала горечи. – Я оставила свою дочь, Тигр.
Я привык говорить Дел правду.
– Ты оставила ее пять лет назад.
Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.
– Какое право ты имеешь…
– Ты сама дала мне это право, – спокойно сказал я ей, – когда отдала меня Стаал-Уста – без моего согласия, помнишь? – чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.
Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.
Хотя это не в привычках Дел.
– У меня не было выбора, – твердо объявила она. – Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.
– Может и так, – терпеливо согласился я, – и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.
Дел не сводила с меня глаз.
– И за это тоже, – тихо сказала она, – Аджани должен поплатиться.
Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом – по крайней мере насколько я знаю – и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.
Даже если ее мать с этим не соглашалась.
– С этим покончено, – спокойно сказал я. – Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.
Дел пристально вглядывалась в темноту.
– Я потеряла Джамайла, – тихо заговорила она, – он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.
– У тебя есть ты сама. Этого достаточно.
Дел кинула на меня убийственный взгляд.
– Ты невежественный.
Я приподнял брови.
– Неужели?
– Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.
– Послушай, Дел…
– Я расскажу тебе еще раз, последний, – перебила меня Дел. – Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.
– Я думаю…
– Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.
Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.
Дел перевела дыхание.
– На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней – так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.
Я молча ждал конца повествования.
Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.
Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.
– Если случается что-то важное, – серьезно продолжила Дел, – родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.
Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:
– Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, – она перевела дыхание. – Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, – она с трудом справлялась с голосом. – И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.
Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.
И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия – в них была только спокойная, смертельная страсть.
– Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.
Дел прищурилась, но ответила также ровно.
– Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?
Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.
– В любое время.
Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.
– Не сейчас, – спокойно ответила она, – и даже не завтра. Может быть послезавтра.
Она знала не хуже меня, что и послезавтра будет рано. Когда-нибудь этот день наступит, но нам снова приходилось ждать.
Или нет.
Я подобрался поближе к костру, подтащил к себе одну из сумок, покопался в ней и, обнаружив пятнистую шкуру, бросил ее Дел.
Дел поймала, развернула мягкий мех, полюбовалась его великолепием и взглядом попросила разъяснений.
– Твой день рождения, – сказал я ей и тут же почувствовал себя неловко. – Мне она вообще-то не нужна.
Пальцы Дел ласкали мех, лица я не видел за распущенными волосами.
– Чудесная шкура, – тихо сказала она. – Такими у нас устилают колыбели новорожденных.
У меня перехватило дыхание.
Я выпрямился.
– Ты на что-то намекаешь?
Дел нахмурилась.
– Нет, конечно… – а потом она поняла, о чем я подумал. Она откинула назад светлые волосы и посмотрела мне в глаза. – Нет, Тигр. Больше никогда.
– Что значит никогда? – начал я и вдруг вспомнил, что некоторые женщины просто не могут иметь детей и пожалел о вопросе. – Я хотел сказать… да ладно, забудь. Я сам не соображаю, что говорю.
– Соображаешь, – очень слабо, но Дел улыбнулась. – Никогда значит, что у мня никогда больше не будет детей. Только Калле. Я сама этого добилась.
– Что значит «добилась»… – начал я, но запнулся и торопливо добавил: – Ладно, забудь.
– Это пакт, – спокойно объяснила она. – Я попросила об этом богов. Чтобы быть уверенной, что смогу выполнить свою клятву. Калле и так задержала меня.
Я хлопнул глазами.
– Но ведь этим нельзя управлять, – я помолчал. – Я чего-то не понимаю?
Дел пожала плечами.
– У меня не было месячных с рождения Калле. То ли повлияли тяжелые роды, то ли это веление богов, ответивших на мою просьбу, не знаю. Просто можешь не беспокоиться, что сделаешь что-то нежелательное.
Вот значит как. Еще одна часть головоломки по имени Делила встала на место.
Только Калле, навсегда. Девочка, которая не принадлежала Дел и никогда уже не будет принадлежать.
Благодаря мне.
Благодаря мечу.
Аиды, баска… что с тобой стало?
Что с нами стало?
Очнувшись от тяжелых мыслей, я потянулся и коснулся ее руки.
– Прости, баска.
Дел слепо смотрела на меня, сжимая лунно-серебристую шкуру, а потом, наконец, улыбнулась.
– Значит признаешь, что проиграл спор?
Я не сразу понял, о чем речь.
– Нет, – кисло сказал я, – от спора я не отказываюсь. А вот ты бы наверняка не обиделась, если бы я признал, что проиграл.
Дел покосилась на меня.
– Я не сплю со своим отцом.
Аиды, она знала, куда ударить больнее.
10
Я похлопал гнедого по шее, стараясь не задеть заживающие раны.
– Конечно тяжело, старик… но дальше будет легче, я обещаю.
Чалый покосился на голые ветки. Дел поправила его поводом и повернула голову, чтобы пробормотать через плечо:
– И откуда у тебя такая уверенность? Ты даже не знаешь, куда мы едем.
– В Ясаа-Ден.
– А если там ничего не выяснится?
Снова за старое. Эту тему мы поднимали периодически с той минуты, как отправились в путь. Дел не одобряла мое решение разыскать логово гончих, но поскольку всеми ее поступками управляла ненасытная жажда мести, я заявил, что не рассчитывал на объективную оценку моих действий с ее стороны. Дел погрузилась в высокомерное молчание, как часто поступают женщины, когда мужчины их на чем-то подлавливают и им нечего сказать в ответ.
И до этой минуты она молчала.
При каждом шаге жеребца я покачивался в седле, пытаясь найти положение, в котором не натягивался бы свежий шрам.
– Дел, – кротко начал я, – ты не знала, куда едешь, когда отправлялась на Север искать брата, но я не заметил, чтобы тебя это остановило. Ты отправилась в путь задолго до того, как мы услышали друг о друге – ну может ты и тогда обо мне слышала – а теперь мы вместе едем на Север. Из всего этого можно сделать вывод, что тебе не привыкать ехать неизвестно куда. Считай, что ты просто путешествуешь.
– Когда я искала брата, все было по-другому.
Я мысленно скривился – у нее все всегда по-другому.
Дел рассматривала меня через плечо, сжав губы от боли – видимо когда она повернулась, шрам натянулся.
– А как ты узнаешь, кого или что ты ищешь?
– Придет время – узнаю.
– Тигр…
– Дел, может перестанешь растирать меня в порошок в надежде, что я сдамся? Я уже принял решение и собираюсь сдержать свое обещание, – я помолчал. – С тобой или без тебя.
Молчание. Дел ехала дальше, потом процедила сквозь зубы:
– Конечно не за тобой шли эти гончие.
То ли она хотела бросить вызов, то ли похвастаться, но возразить было нечего. Еще несколько месяцев назад мы поняли, что гончим нужен был меч Дел, или сама Дел, или Дел с мечом.
Но это было давно. Все уже изменилось.
– Теперь и за мной.
Дел остановила мерина, еще сильнее повернулась в седле, что причинило ей боль, но не остановило ее. Она смотрела на меня серьезно.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что теперь они идут и за мной. А зачем, ты думаешь, они украли охранный свисток?
Дел пожала плечами.
– Его создали Кантеада, он магический. Наверное гончих соблазнила заключенная в нем магия, а ты здесь не при чем.
Жеребец потянулся, чтобы вцепиться в круп мерина. Я оттянул его, несильно наказал и отвернул его морду в сторону в надежде, что он заинтересуется чем-нибудь еще, возможно ближайшим деревом.
– Они и до этого приходили в мой лагерь, всей стаей. И пытались забрать мой меч.
– Забрать!
– Украсть, – поправился я. – Я их не интересовал, им нужен был меч.
Дел нахмурилась сильнее.
– Я ничего не понимаю.
– А что тут понимать? – я боролся с жеребцом, который еще надеялся возобновить знакомство своих зубов с крупом чалого. – Раньше им нужен был только твой меч, помнишь? А теперь и мой… после того, как я напоил его. После того, как я убил кошку, – при воспоминании все внутри сжалось. – После того… – я замолчал.
Дел насторожилась.
– После чего?
Меня переполняли воспоминания. Я снова застыл у обрыва над озером, глядя вниз, на Стаал-Китра, Обитель Духов, где Северные воины покоятся в Северной земле, и память о них увековечена курганами и каменными дольменами. Там я вонзил меч в землю.
Сначала он был чистым, а когда я выдернул его, клинок уже покрывали руны.
Холодок пробежал по спине.
– Гончие узнали о нем как только он получил имя.
Дел ждала.
– Да, скорее всего так, – вслух размышлял я. – В начале они шли одной большой группой… я шел по их следу несколько дней… а потом группа разделилась. Одни следы по-прежнему вели вперед, другие пошли назад по кругу… – я нахмурился. – Гончие почувствовали Именование.
Дел подумала и кивнула.
– В именах скрыто могущество, а когда дело касается имен яватм, нужно быть особенно осторожным. Их имена нужно тщательно охранять, – потом выражение ее лица смягчилось. – Но ты и сам это знаешь и никогда, никому не откроешь имя своего меча.
– Я открыл его тебе.
Дел изумленно уставилась на меня.
– Открыл мне имя своего меча? Когда? Ты ничего мне не говорил, никакого имени.
Я хмуро разглядывал уши жеребца.
– Там, у обрыва, над озером. Когда я вытащил его. Я впервые увидел руны, прочитал имя… и сказал его тебе, – я чувствовал себя немного неловко, понимая как глупо все это звучало. – Я и не ожидал, что ты услышишь. Я ведь… даже не был уверен, что ты еще жива, – я запнулся. – Я просто сказал его… там, у обрыва, для тебя, – я помолчал, чувствуя, что говорил несвязно и Дел меня не поняла. – Ты назвала мне имя твоего меча, я решил, что должен сделать тоже самое, чтобы мы были на равных, – я тяжело вздохнул. – Вот и все. Вот почему… чтобы мы были на равных.
Дел молчала.
А я снова переживал те минуты у обрыва.
– Оно было на клинке, – вспоминал я. – Я его прочитал, его имя… в рунах. Как ты и Кем и обещали.
– В рунах, – эхом отозвалась Дел, – но ведь ты не умеешь их читать.
Я открыл рот. И закрыл его.
Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них – и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.
Аиды.
Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.
Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.
Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.
Они появились только когда я вынул яватму из земли.
Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.
– Ну, – прервала она молчание, – снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.
– Ты о чем? – бросил я.
– Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?
Я скривился – мне эта процедура не понравилась.
– Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, – она помолчала, – кроме, конечно, твоей.
Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.
Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.
И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.
Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это – хотя бы что-то одно из того, что обещал – яватма прожила бы недолго.
– Да, – согласилась Дел, – тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, – она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. – Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.
– Убивать, – пробормотал я.
– А разве не этим ты занимаешься? – так же ровно поинтересовалась Дел. – Ведь ты такой же как она.
Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.
Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.
– Самиэль, – сказал я ей.
Дел испуганно глотнула воздуха.
– Самиэль, – повторил я, – тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.
Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».
Дел повернула лошадь и поехала дальше.
На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.
Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:
– Не многие заботятся о лошади так, как ты.
Я глотнул амнит и пожал плечами.
– Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.
– А почему ты не дашь ему имя?
Я вернул ей флягу.
– Пустая трата времени, баска.
– Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, – имя яватмы вслух Дел не произнесла. – У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.
Я пожал плечами.
– Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, – я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. – А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.
– А может это напоминание?
Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.
Я нахмурился.
– Нет. У меня есть пара хороших напоминаний – шрамы и мое ожерелье, – я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. – Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.
Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.
– Они даже дали мне лошадь, – сказала она, – лишь бы я побыстрее убралась.
Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.
Я убрал руку с ожерелья.
– Ты поступила правильно.
– Правильно? – она не скрывала горечи. – Я оставила свою дочь, Тигр.
Я привык говорить Дел правду.
– Ты оставила ее пять лет назад.
Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.
– Какое право ты имеешь…
– Ты сама дала мне это право, – спокойно сказал я ей, – когда отдала меня Стаал-Уста – без моего согласия, помнишь? – чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.
Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.
Хотя это не в привычках Дел.
– У меня не было выбора, – твердо объявила она. – Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.
– Может и так, – терпеливо согласился я, – и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.
Дел не сводила с меня глаз.
– И за это тоже, – тихо сказала она, – Аджани должен поплатиться.
Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом – по крайней мере насколько я знаю – и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.
Даже если ее мать с этим не соглашалась.
– С этим покончено, – спокойно сказал я. – Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.
Дел пристально вглядывалась в темноту.
– Я потеряла Джамайла, – тихо заговорила она, – он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.
– У тебя есть ты сама. Этого достаточно.
Дел кинула на меня убийственный взгляд.
– Ты невежественный.
Я приподнял брови.
– Неужели?
– Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.
– Послушай, Дел…
– Я расскажу тебе еще раз, последний, – перебила меня Дел. – Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.
– Я думаю…
– Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.
Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.
Дел перевела дыхание.
– На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней – так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.
Я молча ждал конца повествования.
Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.
Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.
– Если случается что-то важное, – серьезно продолжила Дел, – родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.
Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:
– Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, – она перевела дыхание. – Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, – она с трудом справлялась с голосом. – И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.
Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.
И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия – в них была только спокойная, смертельная страсть.
– Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.
Дел прищурилась, но ответила также ровно.
– Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?
Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.
– В любое время.
Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.
– Не сейчас, – спокойно ответила она, – и даже не завтра. Может быть послезавтра.
Она знала не хуже меня, что и послезавтра будет рано. Когда-нибудь этот день наступит, но нам снова приходилось ждать.
Или нет.
Я подобрался поближе к костру, подтащил к себе одну из сумок, покопался в ней и, обнаружив пятнистую шкуру, бросил ее Дел.
Дел поймала, развернула мягкий мех, полюбовалась его великолепием и взглядом попросила разъяснений.
– Твой день рождения, – сказал я ей и тут же почувствовал себя неловко. – Мне она вообще-то не нужна.
Пальцы Дел ласкали мех, лица я не видел за распущенными волосами.
– Чудесная шкура, – тихо сказала она. – Такими у нас устилают колыбели новорожденных.
У меня перехватило дыхание.
Я выпрямился.
– Ты на что-то намекаешь?
Дел нахмурилась.
– Нет, конечно… – а потом она поняла, о чем я подумал. Она откинула назад светлые волосы и посмотрела мне в глаза. – Нет, Тигр. Больше никогда.
– Что значит никогда? – начал я и вдруг вспомнил, что некоторые женщины просто не могут иметь детей и пожалел о вопросе. – Я хотел сказать… да ладно, забудь. Я сам не соображаю, что говорю.
– Соображаешь, – очень слабо, но Дел улыбнулась. – Никогда значит, что у мня никогда больше не будет детей. Только Калле. Я сама этого добилась.
– Что значит «добилась»… – начал я, но запнулся и торопливо добавил: – Ладно, забудь.
– Это пакт, – спокойно объяснила она. – Я попросила об этом богов. Чтобы быть уверенной, что смогу выполнить свою клятву. Калле и так задержала меня.
Я хлопнул глазами.
– Но ведь этим нельзя управлять, – я помолчал. – Я чего-то не понимаю?
Дел пожала плечами.
– У меня не было месячных с рождения Калле. То ли повлияли тяжелые роды, то ли это веление богов, ответивших на мою просьбу, не знаю. Просто можешь не беспокоиться, что сделаешь что-то нежелательное.
Вот значит как. Еще одна часть головоломки по имени Делила встала на место.
Только Калле, навсегда. Девочка, которая не принадлежала Дел и никогда уже не будет принадлежать.
Благодаря мне.
Благодаря мечу.
Аиды, баска… что с тобой стало?
Что с нами стало?
Очнувшись от тяжелых мыслей, я потянулся и коснулся ее руки.
– Прости, баска.
Дел слепо смотрела на меня, сжимая лунно-серебристую шкуру, а потом, наконец, улыбнулась.
– Значит признаешь, что проиграл спор?
Я не сразу понял, о чем речь.
– Нет, – кисло сказал я, – от спора я не отказываюсь. А вот ты бы наверняка не обиделась, если бы я признал, что проиграл.
Дел покосилась на меня.
– Я не сплю со своим отцом.
Аиды, она знала, куда ударить больнее.
10
– Здесь, – объявила Дел. – Местечко не хуже других, а нам давно пора выяснить, на что мы способны.
Ровный шаг жеребца и тепло полуденного солнца – ну может и не совсем тепло, но по крайней мере уже не тот холод, к которому я привык за зиму – погрузили меня в дремоту и я не сразу сообразил, о чем она говорила. Я открыл глаза и к своему удивлению обнаружил, что Дел слезает с мерина.
– Не хуже других для чего? И на что я должен быть способен? – я помолчал. – Или не способен…
– Может и нет, – согласилась она, – но это давно пора исправить.
Я нахмурился.
– Дел…
– Прошло много времени, Тигр. Через день мы будем в Ясаа-Ден… а нам еще нужно потанцевать.
Так вот о чем она. Я понадеялся, что Дел не заметила как я скривился.
– Мы могли бы еще подождать…
– Мы могли бы подождать, пока не уедем с Севера… но тогда ты нарушил бы свое обещание, – прищурилась, разглядывая меня, и прикрыла глаза ладонью, защищаясь от солнца. – Мне нужно танцевать, Тигр. И тебе тоже.
Ну ладно… Я вздохнул.
– Хорошо. Рисуй круг. Я сначала немного разомнусь.
Мне нужно было напомнить ноющим суставам и застывшим мышцам что такое движение, не говоря уже о танце. Мы ехали на северо-восток уже шесть дней, и я начинал думать, не погорячился ли, пообещав найти логово гончих и их создателя. Боль не покидала меня ни на секунду. Я предпочел бы отсидеться в какой-нибудь маленькой дымной кантине с акиви в чашке и симпатичной Южанкой на колене… нет, тогда бы болело не меньше. Прижать женщину к себе я бы еще смог, но ни на что большее сил не хватило бы, а значит и затаскивать ее на колено не имело смысла.
Аиды, до чего же отвратительно стареть!
Дел привязала мерина к дереву, нашла длинную палку и начала рисовать круг на земле, рассекая пласты мокрой полусгнившей листвы. Я задумчиво наблюдал за ней, непроизвольно отмечая как напряженно она держится. В ее движениях не было и следа прежней легкости и неуловимой грации, ее рана болела как и моя. Как и я, Дел постепенно выздоравливала.
Внутри – не знаю, а снаружи точно выздоравливала.
Дел закончила круг, отшвырнула палку, выпрямилась и посмотрела на меня.
– Идешь? Или ты ждешь от меня ритуального приглашения?
Я хмыкнул, бросил стремена, медленно перекинул ногу через круп гнедого и соскочил. Жеребец предложил подобраться поближе к мерину в надежде несколько раз ущипнуть его или лягнуть, но я сделал вид, что его не понял и привязал гнедого подальше от чалого, который всячески пытался продемонстрировать свои дружеские намерения. Жеребец его настроений не разделял.
Я медленно отстегнул фибулу плаща, скинул тяжелую ткань и перекинул ее через седло. Приятно было освободиться от лишнего веса. Вскоре я надеялся расстаться с ним навсегда. Я знал, что не смогу почувствовать себя свободным пока мы не пересечем границу, где я сменю шерсть и меха на шелк. Но пока мне достаточно было избавиться и от плаща. Я наконец-то вздохнул полной грудью.
Моя рука скользнула к перевязи, которую я носил поверх туники. Пальцы ненадолго задержались на бусинках и бахроме, потом добрались до кожаных ремней, гибких и мягких, напряженно застыли на теплой шерсти. Ножны, отягощенные весом меча, висели наискось за моей спиной. Мой голодный сердитый меч.
– Тигр…
Я закрыл глаза, снова открыл их, повернулся и увидел Дел в круге. От ослепительно белой фигуры исходило сияние. Я понимал, что это яркий солнечный свет отражается от одежд, но где-то в глубине души я испугался. Я вспомнил ту ночь, когда Дел стояла в огнях, которые сама же создала, и ее окружали все цвета мира. Уже тогда у меня мелькнула мысль, что Дел действительно умерла, а это дух. И теперь, увидев ее, сияющую белым огнем, я подумал, а вдруг я действительно убил ее…
Нет. Нет.
Ты просто дурак.
– Тигр, – снова позвала она. Безжалостно, как всегда.
Ты дурак, у тебя песчаная болезнь и мозги локи.
Дел вынула из ножен меч. Бореал слабо светилась.
Она не станет петь, не станет. И я поклялся не петь.
Аиды, баска… я не хочу с тобой танцевать.
Лицо Дел оставалось спокойным. Ровный тон ничего не выдал.
– Войди в круг.
Дрожь пробежала по моей спине. Глубоко в животе что-то дернулось.
Баска, пожалуйста, не заставляй меня.
Она улыбнулась. Сияние клинка ласкало лицо. Оно было добрым, слишком добрым. Дел стала старше, жестче, холоднее, сияние яватмы вернуло ей юность. Бореал сделала ее прежней Дел. Той, какой она была до изгнания. И до Калле.
Что-то щекотало мне шею. Не насекомое. Не выбившаяся прядь волос, упавшая на кожу. Причина была не такой простой.
Что-то напоминало мне о магии, предупреждало меня едва слышным шепотом.
Или это был просто страх, натянувший кожу?
Страх меча? Или Дел?
Аиды. Баска.
– Тигр, – позвала Дел, – ты что, заснул стоя?
Может быть. А может быть я и сейчас сплю.
Я выскользнул из перевязи, обхватил рукоять меча и вытащил клинок из ножен. Прицепил перевязь к седлу и пошел к кругу.
Дел кивнула.
– Это пойдет на пользу нам обоим.
К горлу подступил комок. Дышать было тяжело. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. И вкус страха.
Баска… не заставляй меня.
– Сначала мягко, – предложила она. – Нам обоим еще долго выздоравливать.
Я проглотил комок, кивнул, заставил себя переступить через кривую линию.
Дел слегка нахмурилась.
– С тобой все в порядке?
– Начинай, – выдавил я. – Быстрее начинай.
Она открыла рот. Сейчас сделает замечание, задаст вопрос, отметит промах… Но я ошибся. Она закрыла рот и отошла в сторону. Сжав обе руки на рукояти Бореал, она встала в стойку. Даже это простое движение причинило ей боль, я понял это по тому, как прищурились ее глаза, сжались губы. Но она заставила себя забыть о боли. Расставила ноги, нашла баланс, приподняла кончик клинка и застыла в ожидании.
В настоящем танце мы бы положили мечи на землю в центре круга и встали друг против друга за линией, потом пробежка к мечам и начинается бой. Танец. Схватка, чтобы определить сильнейшего. Иногда она продолжается до смерти, иногда только до сдачи, а иногда в круг входят чтобы показать людям, что такое красивый танец.
Ровный шаг жеребца и тепло полуденного солнца – ну может и не совсем тепло, но по крайней мере уже не тот холод, к которому я привык за зиму – погрузили меня в дремоту и я не сразу сообразил, о чем она говорила. Я открыл глаза и к своему удивлению обнаружил, что Дел слезает с мерина.
– Не хуже других для чего? И на что я должен быть способен? – я помолчал. – Или не способен…
– Может и нет, – согласилась она, – но это давно пора исправить.
Я нахмурился.
– Дел…
– Прошло много времени, Тигр. Через день мы будем в Ясаа-Ден… а нам еще нужно потанцевать.
Так вот о чем она. Я понадеялся, что Дел не заметила как я скривился.
– Мы могли бы еще подождать…
– Мы могли бы подождать, пока не уедем с Севера… но тогда ты нарушил бы свое обещание, – прищурилась, разглядывая меня, и прикрыла глаза ладонью, защищаясь от солнца. – Мне нужно танцевать, Тигр. И тебе тоже.
Ну ладно… Я вздохнул.
– Хорошо. Рисуй круг. Я сначала немного разомнусь.
Мне нужно было напомнить ноющим суставам и застывшим мышцам что такое движение, не говоря уже о танце. Мы ехали на северо-восток уже шесть дней, и я начинал думать, не погорячился ли, пообещав найти логово гончих и их создателя. Боль не покидала меня ни на секунду. Я предпочел бы отсидеться в какой-нибудь маленькой дымной кантине с акиви в чашке и симпатичной Южанкой на колене… нет, тогда бы болело не меньше. Прижать женщину к себе я бы еще смог, но ни на что большее сил не хватило бы, а значит и затаскивать ее на колено не имело смысла.
Аиды, до чего же отвратительно стареть!
Дел привязала мерина к дереву, нашла длинную палку и начала рисовать круг на земле, рассекая пласты мокрой полусгнившей листвы. Я задумчиво наблюдал за ней, непроизвольно отмечая как напряженно она держится. В ее движениях не было и следа прежней легкости и неуловимой грации, ее рана болела как и моя. Как и я, Дел постепенно выздоравливала.
Внутри – не знаю, а снаружи точно выздоравливала.
Дел закончила круг, отшвырнула палку, выпрямилась и посмотрела на меня.
– Идешь? Или ты ждешь от меня ритуального приглашения?
Я хмыкнул, бросил стремена, медленно перекинул ногу через круп гнедого и соскочил. Жеребец предложил подобраться поближе к мерину в надежде несколько раз ущипнуть его или лягнуть, но я сделал вид, что его не понял и привязал гнедого подальше от чалого, который всячески пытался продемонстрировать свои дружеские намерения. Жеребец его настроений не разделял.
Я медленно отстегнул фибулу плаща, скинул тяжелую ткань и перекинул ее через седло. Приятно было освободиться от лишнего веса. Вскоре я надеялся расстаться с ним навсегда. Я знал, что не смогу почувствовать себя свободным пока мы не пересечем границу, где я сменю шерсть и меха на шелк. Но пока мне достаточно было избавиться и от плаща. Я наконец-то вздохнул полной грудью.
Моя рука скользнула к перевязи, которую я носил поверх туники. Пальцы ненадолго задержались на бусинках и бахроме, потом добрались до кожаных ремней, гибких и мягких, напряженно застыли на теплой шерсти. Ножны, отягощенные весом меча, висели наискось за моей спиной. Мой голодный сердитый меч.
– Тигр…
Я закрыл глаза, снова открыл их, повернулся и увидел Дел в круге. От ослепительно белой фигуры исходило сияние. Я понимал, что это яркий солнечный свет отражается от одежд, но где-то в глубине души я испугался. Я вспомнил ту ночь, когда Дел стояла в огнях, которые сама же создала, и ее окружали все цвета мира. Уже тогда у меня мелькнула мысль, что Дел действительно умерла, а это дух. И теперь, увидев ее, сияющую белым огнем, я подумал, а вдруг я действительно убил ее…
Нет. Нет.
Ты просто дурак.
– Тигр, – снова позвала она. Безжалостно, как всегда.
Ты дурак, у тебя песчаная болезнь и мозги локи.
Дел вынула из ножен меч. Бореал слабо светилась.
Она не станет петь, не станет. И я поклялся не петь.
Аиды, баска… я не хочу с тобой танцевать.
Лицо Дел оставалось спокойным. Ровный тон ничего не выдал.
– Войди в круг.
Дрожь пробежала по моей спине. Глубоко в животе что-то дернулось.
Баска, пожалуйста, не заставляй меня.
Она улыбнулась. Сияние клинка ласкало лицо. Оно было добрым, слишком добрым. Дел стала старше, жестче, холоднее, сияние яватмы вернуло ей юность. Бореал сделала ее прежней Дел. Той, какой она была до изгнания. И до Калле.
Что-то щекотало мне шею. Не насекомое. Не выбившаяся прядь волос, упавшая на кожу. Причина была не такой простой.
Что-то напоминало мне о магии, предупреждало меня едва слышным шепотом.
Или это был просто страх, натянувший кожу?
Страх меча? Или Дел?
Аиды. Баска.
– Тигр, – позвала Дел, – ты что, заснул стоя?
Может быть. А может быть я и сейчас сплю.
Я выскользнул из перевязи, обхватил рукоять меча и вытащил клинок из ножен. Прицепил перевязь к седлу и пошел к кругу.
Дел кивнула.
– Это пойдет на пользу нам обоим.
К горлу подступил комок. Дышать было тяжело. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. И вкус страха.
Баска… не заставляй меня.
– Сначала мягко, – предложила она. – Нам обоим еще долго выздоравливать.
Я проглотил комок, кивнул, заставил себя переступить через кривую линию.
Дел слегка нахмурилась.
– С тобой все в порядке?
– Начинай, – выдавил я. – Быстрее начинай.
Она открыла рот. Сейчас сделает замечание, задаст вопрос, отметит промах… Но я ошибся. Она закрыла рот и отошла в сторону. Сжав обе руки на рукояти Бореал, она встала в стойку. Даже это простое движение причинило ей боль, я понял это по тому, как прищурились ее глаза, сжались губы. Но она заставила себя забыть о боли. Расставила ноги, нашла баланс, приподняла кончик клинка и застыла в ожидании.
В настоящем танце мы бы положили мечи на землю в центре круга и встали друг против друга за линией, потом пробежка к мечам и начинается бой. Танец. Схватка, чтобы определить сильнейшего. Иногда она продолжается до смерти, иногда только до сдачи, а иногда в круг входят чтобы показать людям, что такое красивый танец.