— Но тогда бы она, — Плиева поймала себя на мысли, что они до сих пор не выработали единого названия для ОБЪЕКТА, они называли его как угодно — штуковина, хреновина, объект, оно, она и так далее, но никак не могли определиться, — могла усилить поле прямо сейчас, дождавшись, когда вокруг нее соберутся воинские части.
   — Тоже верно. Значит, она именно подыгрывает.
   — Да, и меня это сильно настораживает. Я уже сказала вам, что не думаю, будто внутри кто-то сидит. Скорее всего, мы имеем дело с машиной, искусственным интеллектом… Безусловно, на несколько порядков более мощным, чем существующие на Земле компьютеры, но все же — машиной. А раз так — она просто отрабатывает заложенную в нее программу.
   — Осталось всего ничего — понять, в чем она заключается, — усмехнулся генерал.
   — Да… — Плиева развела руками, в этом жесте сквозила беспомощность. — И все-таки, думаю, у нас есть шанс разобраться. Вспомните, ведь эта программа ориентирована на человека, на особенности его психики, поведения… Она все это учитывает. Возможно, нас длительное время изучали — наблюдали со стороны и на основе наблюдений составили эту программу.
   — Принцип детерминированности в действии? — подмигнул Севастьянов. — Все не случайно?
   — Ну скажите честно, а разве вы думаете по-другому?
   — Я еще не готов полностью с вами согласиться, но… Мне пришла в голову интересная мысль. А ведь этот принцип детерминированности… Это же не что иное, как признание существования некоего божества, не так ли? Если мы допускаем, что все предопределено, значит, существует Некто, кто всем этим распоряжается? Думаю, папа римский проголосовал бы «за»…
   — А вы?
   — А я — не папа римский. Но с вами я почти готов им стать.
   — Хотите сказать, что я сталкиваю вас на идеалистические позиции?
   — Хочу сказать, что у вас это ловко получается. С одной стороны, вроде бы все предопределено. Но с другой… Когда окончательно во всем этом запутываешься и перестаешь что-либо понимать — пожалуйста, лот он вам «принцип ужастика»: все происходит потому, что происходит. Я уже слышал нечто подобное. «Неисповедимы пути Господни». Этим можно все объяснить, правда?
   — Наверное, так. Мы просто оправдываем конечность процесса познания. Придумываем разные законы и правила, а потом находим тысячи исключений из них. Когда количество исключений достигает некой критической величины, мы придумываем новые законы, и так далее. Замкнутый круг…
   — Да. — Генерал вздохнул. — И смысл нашей сегодняшней встречи — этот круг разомкнуть. — Он помолчал. — Вы считаете, нам это удастся?
   На этот вопрос у Плиевой не было утешительного ответа.
   — Мы должны попробовать.
   — Ладно. — Генерал махнул рукой. — Давайте спустимся с небес на землю… Как это проделала наша незваная гостья несколько часов назад. Что же делать дальше? Предположим, что поле вдруг исчезло. Что потом?
   — Потом… Потом мы должны вести себя естественно, именно так, как от нас ожидают.
   — И в последний момент поступить по-другому?
   — Если… — Плиева подбирала нужное слово. — Если вам позволят поступить по-другому. Ведь, когда поле исчезнет, заработает связь, и…
   — И мне могут отдать какой-нибудь приказ, который вполне устроит разработчиков этой программы? Да?
   — Боюсь, что так…
   — То есть — что? Я должен буду его нарушить? Залина пристально посмотрела на Севастьянова.
   — Вы знаете, генерал, почему этой операцией командуете именно вы? Ведь «Визит» мог случиться и в забайкальской тайге, и тогда логичнее было бы доверить руководство командующему Забайкальским военным округом, но… — Она оглянулась.
   Генерал понял. Она хотела сообщить ему нечто важное. Что-то такое, чего не должна была говорить ни при каких обстоятельствах, потому что это составляло служебную тайну. И, если бы она промолчала, он бы не посмел ее упрекнуть.
   — Думаю, мои коллеги нас не прослушивают… Я, конечно… Ну ладно, что с меня взять — в конце концов, я просто женщина! Мне поручили отобрать кандидатуры исполнителей отдельных частей операции, исходя из определенных требований. Скажу честно — на роль командующего подходили только вы.
   Генерал криво усмехнулся:
   — И что же во мне такого? Необычного?
   — Вы — человек жесткий, решительный, вы практически не поддаетесь внушению…
   — Ну да, особенно — вашему, — съязвил Севастьянов.
   — Нет. Если бы наши представления о происходящем резко отличались, думаю, вы бы даже не стали меня слушать. Генерал покачал головой.
   — В общем… так и есть.
   — У вас есть еще одно замечательное качество. При такой ярко выраженной самостоятельности мышления вы можете поставить ПРИКАЗ над выгодой. Я говорю не о личной выгоде… Даже, скорее, речь идет не о выгоде, а о… целесообразности. Поймите, в условиях контакта с инопланетным разумом это очень важно — чтобы человек помнил о приказе. Только так можно держать ситуацию под контролем, одновременно наблюдая ее со стороны.
   — Из-за стен Кремля? — уточнил Севастьянов.
   — Ну… Откуда-нибудь оттуда. Понимаете, контакт — это глобальное событие, тут надо мыслить более широкими категориями. То, что кажется вам правильным здесь, может быть абсолютно неприемлемо в условиях всей страны.
   — Это я как раз понимаю… Плиева не дала ему договорить.
   — Я не обвиняю вас в узости мышления, упаси бог! Просто вы — идеальный передаточный механизм, сопрягающий стратегию и тактику. Стратег может быть абсолютно уверен, что вы решите тактическую задачу и выполните любой приказ, каким бы странным и неестественным он вам ни показался. Вы понимаете, что я имею в виду?
   — Кажется, начинаю «въезжать», как говорят мои внуки.
   — В вас сидит что-то неистребимое… Что-то, не дающее ослушаться. Для вас четкое выполнение приказа — это и есть исполнение БОЕВОЙ ЗАДАЧИ. Назовите это честью, если угодно…
   — Залина Александровна, — генерал пристально посмотрел на нее, — вы отдаете себе отчет, как это выглядит со стороны? Вы что, заранее подводите меня к тому, что я должен буду ослушаться приказа? Это… Провокация?
   Севастьянов внезапно увидел все в другом свете. «Вот она, та самая фигушка, которую рыцари плаща и кинжала до поры до времени носят в кармане. Эта женщина втерлась ко мне в доверие, говорила правильные, умные вещи, и я со всем соглашался, потому что трудно не согласиться с такими убедительными доводами… Да. Это был единственно правильный подход. Она все разыграла четко, как по нотам. Но зачем? Зачем она вдруг стала меня провоцировать? И почему именно сейчас, когда еще ничего не известно? Не рано ли?»
   Он смотрел на нее, не отрываясь, но Плиева легко выдержала этот взгляд — знаменитый взгляд самурая.
   «Да, видимо, не рано. Потому что потом может оказаться поздно. И… Черт возьми, но я и сейчас согласен со всем, что она говорила! За исключением…»
   — Будь вы мужчиной, — медленно проговорил генерал, — я бы приставил вам пистолет ко лбу и заставил раздеться — чтобы посмотреть, нет ли на вас какого-нибудь хитрого передатчика.
   Плиева пожала плечами.
   — Генерал, в нашей ситуации обвешиваться передатчиками по меньшей мере глупо. Вы знаете почему. Но если вам так хочется взглянуть на мое белье… — Она потянулась к пуговицам жакета.
   — Совсем не хочется, — остановил ее Севастьянов. — Это похоже на использование служебного положения в личных целях. Загляните в мое досье и убедитесь, что я никогда ничего подобного себе не позволял.
   — Ну… — Ее улыбка стала обольстительной. Одна пуговица расстегнулась. Еще одна. — Не будем столь категоричными. Вы же не оказываете на меня давления. Считайте, что я делаю это сама — ради вашего спокойствия.
   Севастьянов кивнул:
   — Это меняет дело. В таком случае продолжайте. Я только позову капитана… Плиева вспыхнула:
   — Зачем?
   — Не думаете же вы, что я сам буду перетряхивать ваши… вещи. — Он поморщился.
   — Хорошо. — Она резко одернула полы жакета и застегнулась. — Это глупо. Я знаю. Мне очень жаль, что наши отношения вдруг так резко…
   — Они останутся по-прежнему деловыми, — успокоил ее Севастьянов.
   — Вы должны доверять мне, генерал. Я ваш союзник.
   — Разумеется. — Ему вдруг подумалось, сколько из тех пятерых, которые знали, куда командир полковой разведки Александр Николаевич Севастьянов поведет свою группу, говорили то же самое. «Наверняка все».
   — У меня и в мыслях не было вас провоцировать. Если мое начальство узнает о нашем разговоре, то… — Она цыкнула.
   Севастьянов давно заметил, что у кавказцев это цыканье всегда носит какой-то смысловой оттенок.
   — Вы поставили меня в сложное положение, Залина Александровна. Я буду обязан доложить о попытке оказать на меня давление, хотя и ненавижу кляузничать. Если ваши слова — не более чем проверка на лояльность, санкционированная свыше, вам ничего не грозит. Если же вы доверились мне и хотели высказать свои соображения, которые считаете нужным скрывать от начальства… — Он не договорил. И так все было понятно.
   — Я вижу, что не могу просить вас об этом, — сокрушенно вздохнула Плиева. — И все-таки попробуйте мне поверить. Я не играю. Я действительно думаю, что может сложиться ситуация, когда приказ…
   — Довольно об этом, — перебил Севастьянов. — Я выполню любой приказ. И вы это знаете. Считайте, что проверка дала положительные результаты. А сейчас — если ваши предположения верны… а я почему-то думаю, что они верны и поле скоро исчезнет… мне бы хотелось оказаться ближе к месту событий. Войти в ЗОНУ первым. Вы поедете со мной?
   Утвердительный кивок. Генерал продолжал:
   — Обещаю, что этот досадный эпизод никак не повлияет на наши служебные отношения. Я буду по-прежнему прислушиваться к вашим советам: настолько, насколько сочту их разумными. Но в скобках замечу: мне противно, когда меня контролируют, как неуравновешенного мальчика. Ну ладно. Оставим разбор полетов на потом. Сейчас мне трудно сориентироваться с ходу, искренни вы со мной или нет. Поэтому будем считать, что этого разговора просто не было. Согласны?
   Еще один кивок.
   — А теперь вернемся немножко назад. К тому месту, когда вы сказали, что нам надо вести себя естественно. Вы считаете, что ОНИ чего-то от нас ожидают? То есть, поступая правильно (исходя из наших соображений о правильности и целесообразности), мы тем самым сыграем им на руку?
   — Боюсь, что это может оказаться именно так.
   — Стало быть, в какой-то момент мы должны поступить неправильно? Но в какой?
   — Теперь это не имеет значения, — с напускным равнодушием сказала Залина.
   «О-о-о, эта тонкая хитрость восточных женщин! Поди разбери, чего она добивается на самом деле!» Теперь Севастьянов и сам не знал, чего хочет Плиева. Играет она по-честному или нет? А может, и вовсе не играет? «Но чего-то она от меня добивается, это точно!»
   — Ведь вы, генерал, будете исполнять любой приказ. И не забывайте, что я тоже — человек подневольный.
   «Может, в этом весь смысл? Она чего-то хочет, но боится ослушаться. Значит, она собирается сделать что-то моими руками? И в то же время — теперь уже не знает, можно ли мне доверять? Головоломка! Только этого мне сейчас не хватало — сидеть и думать, что она прячет в рукаве! А! Ерунда! Будем действовать по плану. Пока вроде бы все ясно».
   — Некрасов! — крикнул Севастьянов, и в следующую секунду капитан материализовался на пороге. — Собирай своих людей, мы едем к сгоревшему бензовозу. Поговори со связистами, нам нужен какой-нибудь прибор, регистрирующий электромагнитное излучение. Выдвигаемся через пятнадцать… Отставить! Десять минут.
   Рука капитана снова загадочным образом преодолела пространство, по шву — у козырька — опять по шву, он развернулся и исчез за дверью.
   — Вы зачем-то все усложнили, Залина Александровна, — укоризненно сказал генерал. — Я не понимаю, зачем вам это было нужно.
   В ответ — легкая улыбка. Казалось, она говорила: «Значит, зачем-то нужно. Но зачем? Позвольте мне промолчать».
* * *
   Двенадцать часов сорок пять минут. Шоссе Таруса — Калуга. Деревня Черкасова.
   К сожалению, это случилось раньше, чем предполагал Джордж. Гораздо раньше. Может, виной тому поездки по лесу на второй передаче, может — долгое тарахтение на холостых оборотах, может — и то и другое вместе… Это уже было не важно.
   Как только что-нибудь случается, причина автоматически отходит на второй план, приходится разбираться со следствием.
   К счастью, до ближайшей деревни было уже недалеко, Джордж видел дома, мелькающие между деревьями.
   Местность здесь очень напоминала пейзаж в Гурьеве: подъем — спуск, подъем — спуск. Поля по обе стороны дороги и редкие перелески, сменявшиеся густыми нехожеными лесами, которые, впрочем, тянулись совсем недолго, снова уступая место широким полям.
   Они летели в ритме вальса: «Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…», подставив ветру немножко побитые («Это я ее ударил… О боже, что за сволочь!»), но — счастливые и улыбающиеся лица.
   Двигатель ровно стрекотал на четыре такта, как самый лучший в мире учитель танцев, серый в мелких трещинах асфальт послушно стелился под колесо, и вдруг… Все стихло.
   Джордж успел выжать сцепление и выключить передачу, чтобы как можно дольше катиться по инерции, тогда, может быть, им удастся преодолеть последнюю горку, а там, на горке — и деревня.
   Он сощурился, разглядывая знак вдали — «Черкасове».
   Сейчас дорога шла под уклон, и, наверное, можно было попытаться включить сцепление, глядишь, двигатель, раскрученный колесом, заработал бы, зачихал, вытянул из бака остатки бензина… Но, с другой стороны, это неминуемо замедлило бы мотоцикл, и тогда инерции движения на подъем точно бы, не хватило. А толкать в горку «Урал»… В общем, ради интереса можно попробовать, но вряд ли кто-нибудь осмелится повторить эту попытку. Джордж однажды уже пробовал. Ничего хорошего, кроме паховой грыжи, это не сулило.
   Он похолодел. Немой мотоцикл стремительно несся под уклон, и Джордж контролировал его телом: «Нельзя прикасаться к тормозам. Ни в коем случае»
   Рита, заметив неладное, что-то прокричала в ухо. Что? Он не расслышал, просто кивнул в ответ, сейчас любой ответ годился
   Они миновали распадок, и тяжелый байк начал забираться в горку. Кустики, мелькавшие по обочинам, стали замедляться. Теперь они не пробегали, а проходили мимо… Потом уже проползали… Джордж обернулся и крикнул «Слезай! Прыгай быстрее!»
   Рита его поняла. На такой скорости спрыгнуть с мотоцикла оказалось делом нехитрым, он увидел в зеркало, как она коснулась ногами асфальта и, чтобы не упасть, пробежала немного вперед.
   «С ней все в порядке», — отметил Джордж и привстал на левой подножке. Так когда-то в детстве он тормозил большой велосипед «Украина». Высокая рама не позволяла быстро спрыгнуть, он перекидывал ногу через седло и некоторое время катился, стоя на левой педали, пока велосипед не останавливался.
   Так же и сейчас. До вершины подъема оставалось не так уж много — метров тридцать. Байк еще катился, но уже еле-еле. Джордж спрыгнул и побежал рядом, изо всех сил налегая на руль. Он помогал верному другу преодолеть последний подъем.
   Но, как он ни старался, «Урал» все же замедлял ход. «Еще, еще немного…» Он почувствовал, что байк израсходовал всю свою инерцию, теперь он забирался только за счет Джорджа. «Ну, когда-нибудь это должно было произойти, но почему именно сейчас?»
   Джордж впечатывал в асфальт подошву левого сапога, мелкий, невидимый песок противно скрипел и скользил под ногой (босая правая стояла устойчиво), но Джордж знал, что главное — это не останавливаться. Если он остановится, то потом сдвинуть байк с места будет значительно труднее.
   Он сжал зубы и попер вперед из последних сил. Спина угрожающе захрустела, но до вершины оставались уже считанные метры…
   Внезапно он почувствовал, что толкать стало немного легче. Не очень ощутимо, но все же легче. Оглядываться не было ни времени, ни сил, Джордж скосил глаза на зеркальце заднего вида и увидел, что Рита, пригнув голову (прямые крашеные волосы так смешно и трогательно свисали с обеих сторон), уперлась в багажник и старается ему помочь.
   Ее помощь была скорее символической, нежели реальной, но в Джордже неожиданно проснулась какая-то сила, он налег, положив тело почти горизонтально, параллельно дороге, и байк медленно, как альпинист, навьюченный огромным рюкзаком, полез на эти последние метры подъема.
   Боль в сломанных ребрах, вспыхнувшая было, также быстро и погасла, главное было — дотолкать байк до конца подъема… И им это удалось.
   Джордж затормозил и поставил мотоцикл на подножку. Сел на сиденье и похлопал себя по карманам. Да… Он и забыл, что выбросил куртку. Идиот! В куртке остались сигареты, зажигалка, мобильный… Даже деньги — небольшая заначка в двести долларов. И — он похолодел — документы.
   Видимо, ему придется вернуться в Гурьево… На обдумывание этой мысли Джордж потратил не более секунды — «Ни за что!» Как-нибудь обойдется без куртки.
   Рита подошла и устало села рядом.
   — Что будем делать?
   — Что? — Джордж пожал плечами. — Дотолкаем его до деревни, — он махнул рукой в сторону близких домов, — попросим немного бензина… Понимаешь, у меня в куртке было все — документы, деньги, телефон… А я ее зачем-то выбросил… Оххх… — Он тяжело вздохнул. — Поступок, совершенный в состоянии аффекта. У меня, видимо, голова в тот момент не работала.
   Рита посмотрела на него долгим взглядом, который, наверное, должен был означать: «Да она и до этого не больно-то хорошо варила».
   — У меня есть немного денег. — Она похлопала по рюкзачку.
   — Никогда не был альфонсом, — уныло сказал Джордж, лишь бы что-нибудь сказать.
   — У тебя и не получится, — так же вяло ответила Рита.
   — Да? — Он поднял брови, хотя и сам знал, что не получится.
   — Даже не пытайся. На бензин я тебе дам. Считай, что это — моя плата за проезд. Хотя… — Она потрогала разбитую губу и ойкнула.
   — Ты меня теперь всю оставшуюся жизнь будешь этим попрекать?
   — Хотелось бы, чтобы это продлилось как можно дольше.
   — Попреки?
   — Жизнь.
   — А-а-а…
   Она поднялась с седла.
   — Ну ладно, чего расселся, король автострады? Или думаешь, что тебе привезут бензин прямо сюда?
   — Да нет, я так не думаю…-Джордж не хотел говорить, что он… Немного боялся. Опасался. «Мало ли что нас ждет в этой деревне? Может, что-нибудь еще почище того, что уже было?»
   Он посмотрел на Риту и понял, что она думает то же самое. Они оба думали об одном и том же, но не решались говорить об этом вслух. Зачем? Ведь это ничего не меняло?
   — Пойдем. — Он встал, убрал подножку и снова налег на руль.
   «Толкать такой байк — невеселое занятие… Но, по крайней мере, в нем есть один бесспорный плюс — когда пытаешься сдвинуть с места эту махину, обо всем остальном забываешь».
   — Ты просто иди рядом, ладно? Иди рядом и смотри вперед. — Зачем — объяснять не требовалось. Она кивнула.
   — Я уж как-нибудь сам.
   Он навалился всем телом, толкая байк, одинокая подковка на левом сапоге обреченно цокала: «Цок… цок… цок…»
   Издалека деревня выглядела вполне мирно. Даже дружелюбно…
   «Но и в Гурьеве было точно так же…» Джордж докатил байк до крайнего дома и поставил его там.
   — Пойдем? — спросил он Риту.
   — Я… боюсь. — Ее глаза стали не просто большими — огромными, носик еще больше заострился, а губы вдруг утратили природную (и — привнесенную) пухлость, сложились в узкую побледневшую полоску.
   — Тогда оставайся, я сам… Она перебила его:
   — Ну уж нет. Я одна не останусь.
   — Тогда… Вперед? — сказал он.
   — Похоже, у нас нет другого выхода? — Думаю, нет.
   — Зачем тогда спрашиваешь? Куда направимся? Джордж огляделся.
   — Смотри! Во-о-он там, через два дома, за оградой… Кажется, там стоит какая-то машина. Давай попробуем туда. Может, нам дадут слить немного бензина?
   — Послушай! — Рита ухватила его за рукав. — Ты слышишь?
   — Что? — Джордж замер и прислушался. — Здесь такая же тишина… Я хочу сказать — такая же, как…
   — Я понял… — Он оглянулся. — По крайней мере, трактора не слышно.
   — Это обязательно должен быть трактор?
   — Ну-у-у… Наверное, нет… Но трактора не слышно.
   — Ты хочешь меня этим обрадовать?
   — Стараюсь изо всех сил.
   — У тебя получается.
   Джордж положил руку ей на плечо и прижал к себе.
   — Обещай больше не падать в обморок. Обещаешь? — Он поцеловал ее в щеку, но Рита как-то сморщилась и убрала лицо.
   — Я знаю только, что больше никогда не буду визжать, увидев мышь… Насчет всего остального — поручиться не могу.
   — Мышь… Это уже неплохо. Ну так пойдем? — Он крепко прижал ее к себе и все же поцеловал. Теперь она не сопротивлялась.
   — Да…
   Они направились к тому дому, на который показал Джордж. За оградой действительно стояла машина — «Таврия» зеленого цвета.
   Они подошли к забору и остановились.
   — Эй, хозяева!
   Ни звука в ответ. Это походило на дежа вю. «Господи, я это уже видел. Все повторяется, как в прошлый раз…» Джордж оборвал себя.
   — Нам придется войти внутрь. Рита кивнула.
   — Там… — Джордж не стал уточнять, что «там», он протянул руку за спину и достал из чехла нож.
   — Это ведь… не может быть… везде?.. — Рита пыталась донести до него одну простую мысль, но Джордж сильно опасался, что на самом деле она так не думает. Потому что и он так не думал.
   — Конечно, не может. Ты все-таки постой здесь, за калиткой, ладно?
   — Нет! — Она ухватила его за толстовку на спине. — Я даже на минуту не останусь одна.
   — Ого! Это что, любовь? — Шутка звучала вымученно, но… почему-то ничего другого в голову не приходило. На самом деле он даже был рад, что ему не придется идти одному.
   — Безусловно. С первого взгляда… на твой… байк, — она выделила голосом слово «байк».
   — Я так и понял.
   — Ты долго собираешься заполнять паузу?
   — Слишком долго не получится. — Джордж направился к крыльцу.
   Они поднялись на веранду и медленно, замирая и оглядываясь на каждый шорох, обследовали весь дом.
   В доме никого не оказалось. Ни живых, ни мертвых. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, что не было мертвых… «А они могли бы здесь быть, вспомни Гурьево», — подумал Джордж. Но и отсутствие живых не вселяло спокойствия.
   — Еще одна пустая деревня, — говорил Джордж, расхаживая по комнатам. — Куда все подевались?
   Рита упала в кресло перед телевизором и вытянула ноги.
   — Я так устала… Посижу немножко.
   — Смотри не засни. — Джордж вышел на кухню и осмотрел половицы. Пол был чист, никаких капель крови. И все же его не покидало ощущение, что здесь что-то произошло. Или вот-вот должно произойти.
   Рита через силу улыбнулась:
   — Боюсь, мне теперь долго не придется спать.
   — Ладно, не преувеличивай. Все пройдет. Когда-нибудь…
   Рита пошарила под собой, что-то упиралось ей в спину. Она вытащила руку и достала черную продолговатую коробочку пульта.
   — Хочешь узнать последние новости? — осведомился Джордж.
   — Хочу убедиться, что где-то еще есть люди. — Ее голос звучал вяло, практически безо всякой интонации.
   — Включай. Мне тоже интересно. Может быть, никого уже нет, и мы остались одни на всем белом свете?
   Рита помедлила. Ее палец застыл на красной кнопке.
   — Я пошутил. Не бойся. Включай, может, что-нибудь узнаем.
   Джордж подошел к ней и сел на подлокотник.
   — Ну, давай.
   Рита колебалась. Джордж взял пульт у нее из рук и нажал кнопку.
   Черная безжизненная пустота экрана вдруг вспыхнула, появился молочно-белый фон, по которому бежали дрожащие черные полосы.
   Кххщщщщ! В наступившей тишине отчетливо было слышно шипение и треск помех.
   Они молчали несколько секунд, не в силах произнести ни слова.
   — Видимо… Э-э-э… — Джордж замялся. — Что-то с антенной… Ладно, — он отбросил пульт, пластиковая коробочка по диагонали перелетела комнату и упала на диван. — Пойду, попробую разжиться бензином. Похоже, платить тебе не придется.
   Он встал и побрел обратно на улицу.
   Рита сидела, уставившись в экран. Полосы вдруг стали дрожать еще сильнее, потом они поползли, сплетаясь причудливыми узорами… «которые никак нельзя объяснить простыми помехами»… затем вдруг промелькнуло что-то, похожее на буквы… Рита испугалась.
   — Джордж! — позвала она.
   Слово получилось очень тихим, она словно боялась, что кто-то, затаившийся в комнате, может ее услышать. Она поджала ноги и обхватила колени руками.
   — Джордж!
   С улицы послышался его крик:
   — Здесь крышка на замке. Надо найти, чем ее сорвать…
   Рита не отрывалась от экрана. Теперь она явственно видела буквы. Буквы складывались в слова. Что-то… независимо от ее воли заставляло ее читать эти слова, вслух, громко, как это делают дикторы.
   — «Подставь под машину таз и пробей бензобак», — машинально сказала она. Сказала, не задумываясь, потому что… Так было написано на экране телевизора.
   — Ты уверена, что никогда не занималась этим раньше? — В голосе Джорджа послышалось неподдельное удивление, граничащее с восхищением.
   — Я думаю, это будет… правильно.
   Она сидела неподвижно, словно боялась пошевелиться. На экране телевизора стали возникать различные картинки, они быстро сменяли друг друга, складываясь в некое подобие фильма.
   Вот темно-зеленый «субару», высокая женщина, держащая на руках младенца с серыми глазами…